Срединное море. История Средиземноморья

Глава XXIV ЕВРОПЕЙСКОЕ УРЕГУЛИРОВАНИЕ

Наполеон Бонапарт потерпел неудачу в Египте, но в то же время в Европе одерживал успех за успехом. В декабре 1804 г., в Париже, в присутствии папы Пия VII, он возложил себе на голову императорскую корону; через пять месяцев, в мае 1805 г., короновался вторично в Миланском соборе, на сей раз — позабыв о своих маленьких итальянских республиках, бывших лишь мошеннической уловкой, — в качестве короля Италии. Решив использовать для церемонии древнюю железную корону Ломбардии, в течение столетий являвшуюся собственностью Священной Римской империи, он нанес смертельное оскорбление австрийскому императору Францу, который вследствие этого присоединился к союзу, образованному Британией и Россией за неделю до этого.

Укрепив, таким образом, свою власть над завоеванными прежде территориями, Наполеон теперь начал новую кампанию против Австрии, и Великая армия ликовала, когда 20 октября 1805 г. австрийская армия численностью 33 000 человек капитулировала под Ульмом. По иронии судьбы прямо на следующий день Нельсон разбил франко-испанский флот при Трафальгаре (и получил в миг победы смертельную рану). Но даже столь масштабная катастрофа стерлась из памяти императора всего шесть недель спустя, когда 2 декабря его армия численностью 68 000 человек одержала триумфальную победу над объединенными силами австрийцев и русских, насчитывавшими 90 000, при Аустерлице в Моравии. На следующий день после Рождества по условиям договора, подписанного в Пресбурге (ныне Братислава), Австрия обязывалась возвратить Франции среди прочего все венецианские территории, полученные ей в 1797 г. по Кампоформийскому договору; они должны были, вкупе с побережьями Истрии и Далмации, стать частью нового наполеоновского Итальянского королевства.

Император отказался включить в Пресбургский договор какие бы то ни было соглашения, связанные с судьбой неаполитанских Бурбонов; более того, в день подписания документа он объявил о своем намерении «сбросить с трона эту преступницу, которая столь бесстыдно попрала все то, что люди почитают священным». Этот вердикт, вынесенный им в адрес Марии Каролины, мог показаться чересчур суровым; следует, однако, отметить, что договор о нейтралитете, заключенный Наполеоном с Неаполем несколько раньше в том же году, не помешал ей обратиться к своим союзникам с просьбой о помощи, и ближе к концу ноября 1805 г. не менее 13 000 русских вместе с 7000 британских военных с Мальты высадились на берег Неаполитанского залива. К ним присоединились несколько тысяч неаполитанцев, и к середине декабря объединенная армия продвинулась до границы Папской области. Но затем пришла новость об Аустерлице и экспедиция внезапно и преждевременно завершилась. Сама идея ее была в корне плоха, так как, отправив войска в поход, королева сыграла на руку императору. В выпущенной впоследствии прокламации, адресованной своей армии, он имел основания написать: «Будем ли мы впредь доверять двору, не имеющему представления о том, что такое верность, честь, разум? Нет, нет! Правление неаполитанской династии прекратилось: ее существование несовместимо с миром в Европе и честью моей короны».

Конечно, правление династии не прекратилось; этого не случилось и через полстолетия. Однако она не могла выстоять перед лицом французской армии численностью 40 000 человек, двигавшейся в тот момент через Папскую область[313] в Южную Италию под командованием маршала Массена, причем личным представителем Наполеона в ней состоял Жозеф Бонапарт. 11 февраля 1806 г. королевская семья во второй раз бежала, дабы перенести тяготы зимы в Палермо, а 14 февраля, под проливным дождем, французская дивизия под командованием генерала Партуно вошла в Неаполь. Никто не оказал сопротивления. Семь лет назад лаццарони дрались за свой город как тигры и устроили ужасающую резню, на сей же раз они проявили безразличие и вялость и не протестовали, когда на следующий день Жозеф Бонапарт торжественно прошествовал по городу и устроил себе резиденцию в королевском дворце. В том же году, согласно указу императора, Жозеф был провозглашен королем.

«Если взять Неаполь, то падет все», — написал Наполеон брату вскоре после вторичного бегства королевской семьи. Однако он — уже не в первый раз — недооценил врага. Калабрия оказалась весьма крепким орешком. 1 июля 1806 г. британские войска из Палермо под командованием генерала сэра Джона Стюарта, состоявшие из 4800 пехотинцев и 16 пушек, высадились на восточном побережье Калабрии, а три дня спустя атаковали французские силы близ деревни Майда и после жестокой штыковой атаки обратили их в бегство. Победа была встречена с энтузиазмом, причем ее приветствовали не только в Италии, но и в Англии, где память о месте сражения до сих пор жива, отразившись в названии долины Майда.[314] К несчастью, после того как героическое сопротивление города Гаэта завершилось капитуляцией, а Массена решил сосредоточить против Стюарта значительно большие силы, генерал был вынужден в сентябре отплыть вместе со своими войсками. Это означало переход к партизанской войне с обычными жестокостями, чинимыми обеими сторонами. Калабрийцы не питали глубокой привязанности к испанским Бурбонам, однако находили, что они несравненно лучше, нежели французские оккупанты; кроме того, разве папа не отказался признать Жозефа Бонапарта королем? И когда началась драка, местные крестьяне не упускали случая ответить ударом на удар.

Что до Сицилии — острова, которым самовластно правили король Фердинанд и королева Мария Каролина, — то, вероятно, перспектива ее завоевания не слишком беспокоила Массена. Нельсон погиб; королевской семье по прибытии оказали куда более прохладный прием, нежели во время предыдущего посещения острова. Сицилийцы к этому моменту успели слишком хорошо узнать своих повелителей и отлично понимали, что король видит в их острове только охотничий заповедник и случайное пристанище. В Палатинской капелле в Палермо он даже уничтожил несколько великолепных мозаик XII в. просто-напросто для того, чтобы сделать удобнее вход в здание. Более того, все главные посты администрации заняли неаполитанцы и многие местные жители — особенно молодые люди из знатных семейств — оказались не у дел. В подобной ситуации французы, вторгшись на остров, встретили бы весьма незначительное сопротивление.

Однако в действительности все вышло иначе. Во-первых, Фердинанд пригласил британцев оборонять остров (что было вполне логично: они делали это и без его просьб), и Мессинский пролив теперь постоянно патрулировался английскими канонерскими лодками. Во-вторых, англичане взяли на себя куда больше, нежели защиту Сицилии: теперь они стали хозяевами острова (хотя и не являлись ими формально); здесь находилось 17 000 солдат и размещалось примерно 30 консулов и вице-консулов. Сицилия также получала непосредственно от Британии финансовую помощь, не говоря уже о ряде больших займов и обилии частных инвестиций; легко можно вообразить, какой импульс это все дало сицилийской экономике, ранее пребывавшей в застое.[315]

Британское влияние усилилось еще более после 1811 г., когда главнокомандующий войск в Средиземноморье лорд Уильям Кэвендиш-Бентинк получил дополнительное назначение в качестве посла при дворе обеих Сицилий. Хотя Бентинку исполнилось всего 37 лет, он уже имел опыт службы в качестве губернатора Мадраса и впоследствии принимал участие в Пиренейской войне. Способный и энергичный, он вскоре сделался фактическим правителем острова, предприняв ряд решительных структурных изменений. Ранее в том же году король арестовал и депортировал пять человек из числа главных своих противников — участников Сицилийской ассамблеи; теперь, угрожая отозвать свою армию и приостановить выплату субсидии, Бентинк вынудил Фердинанда возвратить их на прежние места и заменить его министерство, по большей части состоявшее из неаполитанцев, на более либеральное, в которое вошли трое из депортированных. В 1812 г. он ввел либеральную конституцию, составленную по образцу британской. Вскоре Бентинк пошел еще дальше: королева Мария Каролина, которая мешала ему как могла и тем самым неизмеримо затрудняла выполнение его задач, внезапно узнала, что изгнана с острова. Неудивительно, что она называла его диким животным — una bestia feroce.

Хотя папе Пию VII не разрешили самому провести церемонию, он получил приглашение на коронацию Наполеона в Париже — приглашение, которое он не мог проигнорировать. В последовавшие годы, однако, отношения между папой и императором постоянно ухудшались. Наполеон занял имеющие важнейшее значение порты Чивитавеккья и Остия, а к началу 1808 г. — к тому моменту Папская область лишь формально не принадлежала французам, полностью завладевшим ею, — армия императора вошла в Рим и оккупировала замок Сан-Анджело. Наконец 17 мая 1809 г. император, находившийся в замке Шенбрунн в Вене, издал декрет, объявлявший об аннексии им Рима. Говорят, что, узнав эту новость, папа пробормотал: «Cosummatum est!»[316] 10 июня папское знамя, обычно развевавшееся над замком, сменили на триколор — и захватчики Священного города были формально отлучены от церкви.

Папа проявил осторожность и не упомянул императора по имени, но все же предпринял смелый шаг, и воздаяние не замедлило совершиться. Ночью 5 июля его арестовали и доставили странным, кружным путем через Гренобль, Баланс и Ниццу в Савону. Здесь он оставался три года, пока его, жестоко страдающего от лихорадки (он даже соборовался), скорее мертвого, чем живого, не доставили в закрытой карете в Фонтенбло. В отличие от своего предшественника, скончавшегося во Франции в изгнании, ему суждено было возвратиться в Рим в мае 1814 г. Он прожил до 1823 г.; к этому времени христианский мир принял совершенно иной вид по сравнению с тем, каким знал его папа в ранние годы своего понтификата.

Осенью 1807 г., когда португальцы отказались закрыть свои порты для британских торговых кораблей, Наполеон отправил генерала Жюно — с которым мы уже встречались во время венецианских событий, происходивших десять лет назад, — с армией численностью 30 000 человек, дабы тот пересек Испанию и вторгся в Португалию. Португальская королевская семья тотчас бежала в Бразилию, оставив страну французам. Затем большая часть армии вторжения двинулась в северную Испанию. Тем временем Наполеон послал своего зятя, блистательного кавалерийского генерала Иоахима Мюрата, дабы тот занял Мадрид и привез испанского короля Карла IV и его сына Фердинанда к нему в Байонну. Там 5 мая 1808 г. они отреклись от права на трон; в обмен на это Наполеон пообещал, что Испания непременно останется независимой страной, где будет господствовать римско-католическая церковь, но власть в ней получит тот, чье имя он вскоре назовет. Через короткое время он сделал это: оказалось, что на трон должен взойти его брат Жозеф. Но правление Жозефа было обречено, даже не успев начаться. 2 мая жители Мадрида восстали против интервентов.

В Неаполе Жозеф Бонапарт, что называется, хорошо начал. По приказу своего брата он выступил с инициативой программы постепенной ликвидации гигантских феодальных владений в королевстве, реформировал монашеские ордена и сделал все, что мог, для урегулирования финансовой, образовательной и судебной систем. Однако в Неаполе он никогда не чувствовал себя счастливым, и когда Наполеон предложил ему испанскую корону, он с радостью согласился. Император заменил его в Неаполе Иоахимом Мюратом. Ради своего удовольствия Мюрат создал там дорого обходившийся, экстравагантный и несколько забавный двор, но продолжил работу, начатую Жозефом, проведя ряд важных социальных реформ, разделив на части огромные поместья и заменив давние, в чем-то устаревшие неаполитанские законы кодексом Наполеона. Ему суждено было оставаться в Неаполе вплоть до отбытия в 1812 г. на войну с русскими, во время которой он еще раз блеснул храбростью при Бородине. Однако будучи оставлен Наполеоном во главе отступающей, потрепанной армии, он, в свою очередь, покинул ее, пытаясь спасти свое Неаполитанское королевство. Когда известие о бегстве Наполеона с Эльбы достигло Италии, Мюрат, вернувшийся в Неаполь, одним из первых поддержал его, немедленно возглавив итальянскую армию. Но 3 мая, нарушив инструкции императора, он совершил неразумный поступок, атаковав большой австрийский контингент, и потерпел сокрушительное поражение при Толентино. Мюрат укрылся на Корсике и в октябре предпринял последнюю попытку вернуть Неаполь, но к этому времени терпение неаполитанцев кончилось. Они взяли его в плен и расстреляли.

Мадридское восстание было очень быстро и жестоко подавлено, но другие мятежи, начавшиеся в провинциях, распространились по всей Испании. Испанцы всегда отличались превосходным умением вести партизанскую войну. Они вытеснили французов из Валенсии, и генерал Пьер Дюпон, вторгнувшийся в Андалусию, в конечном итоге вынужден был сдаться вместе со всей своей армией при Байлене 23 июля. Теперь мятежники двинулись на Мадрид и через несколько дней изгнали оттуда Жозефа. К этому времени в события вмешались англичане: британские силы под командованием Артура Уэлсли — будущего герцога Веллингтона — высадились в Португалии 1 августа. Во многом благодаря этому французам, предпринявшим мощную контратаку, не удалось полностью подавить восстание.

Пиренейская война продолжалась до 1814 г. и охватила всю территорию Португалии и северо-западной Испании. Но хотя Испания — средиземноморская страна, война эта ни в коей мере не затрагивала остальное Средиземноморье, да и Наполеон Бонапарт не участвовал в ней непосредственно. Его история после возвращения из Египта не слишком нас интересует: он перенес театр военных действий в северную и Центральную Европу, и так продолжалось следующие пятнадцать лет. Большую часть этого времени звезда его продолжала восходить, но в 1812 г. последовала обернувшаяся катастрофой кампания в России, и после нее дела в основном шли не так, как ему хотелось. Теперь союзники затягивали петлю еще туже, и поражение императора под Лейпцигом в 1813 г. окончательно решило его судьбу. Он начал еще одну, безнадежную кампанию, но 30 марта 1814 г. маршал Мальмот был вынужден сдать Париж союзникам. Менее чем через две недели после этого Наполеон формально объявил о своем отречении, и вскоре начался период его изгнания на острове Эльба.

История Эльбы весьма пестра. В древности она была известна прежде всего месторождениями железной руды, которые разрабатывали сначала этруски, а затем римляне. Во времена раннего Средневековья островом владела Пиза, но в 1290 г. он перешел к Генуе, а в 1399-м — к герцогам Пьомбинским, которые уступили его в 1548 г. Козимо деи Медичи Флорентийскому. С этого времени им правили испанцы, а позднее — неаполитанцы; только в 1802 г. им завладела Франция. По прибытии Наполеона он стал независимым владением, а Наполеон сделался его правителем.[317] Он высадился на берег 4 мая 1814 г., и это немедленно гальванизировало весь остров. «Я никогда не видел человека, — писал британский комиссар сэр Нейл Кэмпбелл, — который в любой жизненной ситуации проявлял бы такую активность и такое неустанное упорство». Наполеон видел в Эльбе не тюрьму, но государство, которым он должен управлять. Он заставил его население, насчитывавшее около 112 000 человек, построить новые дороги и мосты, создал миниатюрный императорский двор, где царил строгий этикет, столь любимый им, и поднимал над своим дворцом в Портоферрайо новое знамя, украшенное его имперскими пчелами.[318] В июле туда прибыли его мать и сестра Полина; вскоре также приехала возлюбленная, полька Мария Валевская с их маленьким сыном. Ему не хватало присутствия лишь одного человека — его второй жены, Марии Луизы, старшей дочери австрийского императора Франца I. Он искренне любил ее, отчаянно тосковал по ней и заботливо приготовил для нее загородный дворец Сан-Марино, но родители твердо решили удержать ее в Вене. Более Наполеону не суждено было увидеть жену.

Тем временем он смотрел и выжидал. Поводов надеяться было множество. Его армия по большей части осталась верна ему; в Париже ультрареакционер Людовик XVIII становился все более и более непопулярным; на Венском конгрессе обсуждение зашло в тупик. С другой стороны, пока он находился на Эльбе, его средства истощались и мать постоянно побуждала его «исполнить свое предназначение». Итак, в феврале 1815 г. Наполеон принял решение. На следующий день после того, как Кэмпбелл отправился с визитом в Италию, он приказал приготовить к отплытию свой единственный корабль, бриг «Инконстан». 26 февраля он отчалил, а 1 марта высадился в заливе Жуан, между Фрежюсом и Антибе, не встретив никакого противодействия. Самая короткая дорога на Париж пролегала по долине Роны, но жители Прованса были фанатично преданы Бурбонам и еще в прошлом году встретили его враждебными демонстрациями, когда он ехал на юг. Кроме того, было очевидно, что именно этим путем двинется ему навстречу роялистская армия, направленная против него. По этим причинам он выбрал горную дорогу, которая вела через Динье, Систерон и Гренобль, с тех пор известную как дорога Наполеона. Этот путь, приведший императора к Парижу — а затем, по прошествии ста дней, к битве при Ватерлоо, — уводит его и со страниц нашей книги.

Лишь тогда Бурбоны смогли возвратиться в Неаполь, однако королевы Марии Каролины среди них не было. Фактически покинутая своим жалким супругом — который и пальцем не пошевелил, чтобы оказать ей помощь, когда Бентинк изгнал ее с Сицилии, — она вернулась в родную Австрию. Именно здесь, в замке Хетцендорф возле самой Вены, ее нашли мертвой утром 8 сентября 1814 г. Она отличалась твердым характером и даже храбростью, однако постоянно упорствовала в своих заблуждениях, и вина за то, что Неаполитанское королевство под властью Бурбонов пришло в упадок и окончательно прекратило свое существование, во многом лежит именно на ней.

До Ватерлоо оставалось немногим больше недели, когда 9 июня 1815 г. состоялось последнее заседание Венского конгресса. Он открылся в сентябре прошедшего года, через пять месяцев после отречения Наполеона. Участники пережили трудный момент, когда пришло известие о его бегстве с острова Эльбы, однако продолжали заседать — с опаской поглядывая на запад, — и принятое ими окончательное соглашение оказалось самым объемным договором в истории Европы. При этом царь Александр I прибыл лично, дабы защитить интересы России; австрийский император Франц II прислал первого министра, князя Меттерниха; король Пруссии — князя Гарденберга, а король Георг III Английский — лорда Каслри. Позднее к участию в конгрессе допустили французских Бурбонов, и в Вене появилась наиболее яркая фигура из всех названных выше — князь Талейран.[319] Были также представлены Испания, Португалия и Швеция; присутствовали бесчисленные представители европейской знати и их дамы, собравшиеся, дабы насладиться самым блистательным светским обществом, какое только могло собраться на этом континенте.

Большинство решений, принятых в Вене, касалось северных европейских стран, и мы не будем останавливаться на них. Что касается Средиземноморья, то Венеция, вместе с Ломбардией и Венето, вновь оказалась в руках австрийцев; Геную включили в состав Пьемонта; Тоскана и Модена отходили к эрцгерцогу Австрийскому, тогда как Парма — к другой австриячке, императрице Марии Луизе (последовав дурному совету, она всего за пять лет до этого вышла замуж за Наполеона).[320] Папская область (в 1798–1799 гг. входившая в состав Цизальпинской и Римской республик, а в 1808–1809 гг. — в Итальянское королевство) великодушно возвращалась папе.

Оставалось разобраться с еще несколькими незначительными территориями, а именно с семью Ионическими островами близ западного побережья Греции. Исторические судьбы этих островов отчасти разнились, но в целом они складывались по одному и тому же образцу: вначале ими владела Византия, затем — норманнская Сицилия (завоеванная Робером Гвискаром), после Четвертого крестового похода — Венеция, и наконец — Турция (за исключением Корфу и Паксоса, которые принадлежали Венеции до 1797 г.). Заняв Венецию в том же году, Наполеон едва ли не первым делом послал 2000 человек на острова, власть над которыми он считал весьма важной для осуществления своих планов, касающихся Востока — и в особенности Египта. К августу весь архипелаг оказался в руках французов, а два месяца спустя Кампоформийский договор легализовал факт управления им Францией. Как и в Венеции, Золотые книги, куда заносились фамилии местной знати, были повсюду сожжены, а изображения львов святого Марка стесаны с ворот, однако вскоре французы вызвали всеобщую ненависть к себе, во-первых, своим антиклерикализмом и, во-вторых, настойчивым требованием даровать иудеям статус, равный статусу православных христиан. Поэтому, когда Россия и Турция присоединились ко Второй коалиции против Наполеона в 1798 г. и направили объединенный флот под командованием адмирала Федора Ушакова для отвоевания островов, то, возможно, турок и не приветствовали как освободителей, но о православных русских это можно сказать с уверенностью. Лишь на Корфу французы имели достаточно большой гарнизон, чтобы завязать битву, но после нескольких месяцев осады также вынуждены были сдаться.[321]

По условиям русско-турецкого соглашения в мае 1800 г. острова становились независимой федеративной республикой; она находилась под покровительством царя и выплачивала ежегодную дань Высокой Порте. Когда возобновилась война между Англией и Францией, поначалу казалось, что независимость нового государства не пострадает. Но Наполеон по-прежнему бредил идеей завладеть Корфу, и, согласно дополнению к Тильзитскому договору — он и царь подписали его на пароме посреди реки Неман в июле 1807 г., — острова были переданы Россией под покровительство Франции. Годом позже последовал еще один удар по самолюбию британцев, когда Франция заняла Капри: главнокомандующий Средиземноморского флота лорд Коллингвуд, узнав от нескольких купцов с Кефалонии и Дзанте, что островитяне горят желанием вновь обрести независимость, решил отомстить, захватив как можно больше островов Ионического архипелага. Значительные силы, отплывшие в 1809 г. с Сицилии, с легкостью заняли Кефалонию и Дзанте, Итаку и Киферу, но Корфу обладал слишком мощными укреплениями, и его нельзя было взять штурмом. Единственной альтернативой представлялась блокада, обернувшаяся почти что фарсом: в ней участвовало только два маленьких фрегата, и стоило им скрыться из виду, как французские лодки пересекали пролив, приставали к албанскому берегу и возвращались, нагруженные всем необходимым. Так в течение следующих шести лет военные представители двух держав, притом что страны эти оставались «на ножах» в Европе, проводили сходную мирную политику на островах, часто на виду друг у друга.

Обеим сторонам нелегко давалось управление местными жителями. В этих краях кровная месть оставалась нормой жизни, ежедневно совершались убийства, везде царили невежество и суеверия. Английский путешественник сообщает, что когда губернатор Кефалонии попытался внедрить на острове разведение картофеля, «некоторые священники потрудились убедить крестьян, что это то самое яблоко, коим змий соблазнил в раю Адама и Еву». Постепенно, однако, они оказались побеждены, и к марту 1811 г. майор Ричард Черч успешно сформировал на Дзанте соединение, названное им первым греческим полком легкой пехоты герцога Йоркского. Второй полк, сформированный на Кефалонии (офицерский состав был представлен исключительно греками), принял участие во взятии Паксоса в феврале 1814 г. Хотя оба полка были распущены по окончании наполеоновских войн, многие греки, служившие в них офицерами и солдатами, впоследствии успешно применили свой опыт в качестве лидеров греческой войны за независимость; упомянем прежде всего знаменитого Теодора Колокотрониса, который на всех портретах, будь то картина или скульптура, неизменно изображался в британском шлеме.

В ноябре 1815 г. полномочные представители Британии, Пруссии, России и Австрии пришли к соглашению, что Ионические острова отныне должны стать независимым государством под покровительством Британии и под управлением британского верховного комиссара. Через месяц занять этот пост прибыл тогдашний губернатор Мальты сэр Томас Мейтланд. Сэр Чарлз Непир, служивший под его началом, описывая его как «неотесанного старого деспота… невыносимо грубого и резкого» в обращении, «чрезвычайно нечистоплотного», «вечно пьяного и окруженного доносчиками». Однако несмотря на эти недостатки, а также на шотландский акцент, который делал его речь непонятной как для жителей Корфу, так и для его соотечественников, «Король Том» правил островом твердой рукой последующие десять лет и неожиданно показал себя просвещенным губернатором.

Тем временем на континенте, в лежащей за проливом Албании, начала разворачиваться куда более зловещая драма. Она разыгралась из-за амбиций номинального турецкого правителя города Янины, некоего Али-паши. Байрон, посетивший его в 1809 г., писал:

В начале своего жизненного пути Али был разбойником, и, по сути, им и остался. В молодости он и его последователи установили в Албании и Эпире нечто вроде царства террора. Стремясь сокрушить его, османские власти делали все, что могли, но ему вновь и вновь удавалось перехитрить или победить их, пока наконец в отчаянии они не решили подкупить его, пожаловав ему высокий пост. Он стал губернатором Янины еще в 1787 г.; используя эту, так сказать, стартовую площадку, он и его семья распространили свою власть буквально на всю Албанию и Грецию, за исключением Аттики и самих Афин. Али также преобразовал свою столицу. Янина всегда была красива; она расположена в живописном месте в горах, близ озера. Он улучшил дороги, учредил ежегодное проведение двух ярмарок, построил караван-сараи для купцов и даже выкопал судоходный канал. Его роскошный дворец мог похвастать самыми большими гобеленами на свете (прежде они висели в Версале).

Переменчивая судьба Ионических островов всегда интересовала, а иногда и заботила Али. В те годы, когда ими владела Венеция, она также контролировала четыре главных города на близлежащем побережье континента: Бутринт (ныне в Албании), расположенный прямо напротив Корфу; Превезу и Воницу, фланкирующих вход в залив Арта, и Пергу, находящуюся неподалеку от Паксоса. Когда в 1807 г. эти острова перешли под власть Франции, Али занял первые три города прежде, чем кто бы то ни было успел остановить его; однако русские, державшие в Перге сильный гарнизон, передали ее Франции в соответствии с условиями соглашения. Местное население, не любившее французов, поначалу не имело иной возможности, кроме как примириться с ними и налаживать отношения в меру сил, однако когда звезда Наполеона начала клониться к закату, они подняли британский флаг и обратились к британцам с просьбой о поддержке. Так и случилось, что 22 марта 1814 г. небольшие силы англичан взяли власть над городом. Теперь все должно было идти благополучно, но, к несчастью, когда на следующий год Венский конгресс передал Ионические острова под защиту Британии, для городов на побережье было специально сделано исключение: их отдали туркам с оговоркой, что любому жителю Перги должно быть разрешено перебраться на острова в соответствии с его желанием.

Если бы конгресс оставил дело в таком виде, большинство пергиотов, вероятно, не сдвинулось бы с насиженных мест, однако он пошел еще дальше, уточнив, что османское правительство должно выплатить компенсацию всем эмигрантам за собственность, которую те оставят на континенте. В результате все предпочли уехать, и турки, столкнувшись с необходимостью громадных компенсационных выплат, предложили Пергу Али. В конечном итоге размер суммы определили в 150 000 фунтов стерлингов; Али выплатил ее в соответствии с условиями соглашения, и в 1819 г., в Страстную пятницу, примерно 3000 пергиотов, взяв с собой иконы, священные реликвии и даже кости предков, пересекли пролив и перебрались на Корфу, где разделили деньги между собой. Они были безутешны, а их история стала одной из величайших легенд о страданиях греков под властью турок. Чрезвычайно редко отмечается, что они покинули свои дома добровольно и получили за это компенсацию, а также то, что, останься в Перге, они жили бы не хуже, чем население соседних городов, которым было отказано в возможности уехать.

Но Али-паша не успел насладиться своим новым приобретением. В феврале 1820 г. произошло покушение на убийство одного из его родственников, некоего Измаила-паши, который навлек на себя его неудовольствие и бежал в Константинополь; следы привели к Али, и султан Махмуд II получил шанс расправиться с ним, чего так долго ждал. Он назначил Измаила правителем вместо Али, дал ему маленькую армию и приказал довершить остальное. Той же осенью, когда войска Измаила приближались к Янине, Али поджег город и отступил в свою цитадель, расположенную на вдававшемся в озеро мысе и дополнительно защищенную широким рвом. Здесь он, казалось, мог держаться бесконечно, но в январе 1821 г. в условиях патовой ситуации Махмуд сместил Измаила и заменил его куда более способным Хуршид-пашой, правителем Мореи. Хуршид, видя, что от разнородной армии Измаила ничего ожидать не приходится — она состояла из отрядов, каждый из которых действовал на свой лад под командованием собственного паши, — потратил следующее лето на то, чтобы привести ее в порядок; затем, в начале 1822 г., пробился в цитадель. Существуют различные истории о том, как Али встретил свой конец; через несколько дней его голову, воздетую на пику, выставили на всеобщее обозрение в Янине, а затем с триумфом отправили в Константинополь.