Статьи

<УВЛЕЧЕНИЯ СЕРДЦА И ГОЛОС РАЗУМА>

Из писем, которыми время от времени удостоивают нас некоторые из деревенских подписчиков “Северной пчелы”, мы могли заметить, что помещики начинают становиться в разлад с некоторыми из представителей местных мировых учреждений. Не имея полномочия давать гласность письмам, не назначенным для печати, и признавая многие из них даже неудобными к напечатанию, мы тем не менее считаем себя обязанными сказать несколько слов о характере сообщенных нам неудовольствий. Замечательно, что нет открытых жалоб на уклонение посредников от исполнения своих обязанностей по своекорыстным или иным неблаговидным побуждениям. Все упреки, делаемые мировым посредникам, заключаются в том, что они действуют пристрастно в пользу одного из двух сословий, между которыми они поставлены. Неудовольствия эти, очевидно, проистекают от того, что представители каждой стороны желают себе большей доли участия от посредников и, забывая трудное положение этих лиц, ставят их не медиаторами, а, так сказать, сословными адвокатами. Имея перед собою письма помещиков, временнообязанных крестьян и людей, проживающих в деревнях без всякого прямого соотношения к мировым учреждениям, мы сверяли тон выраженных ими неудовольствий. Неудовольствия помещиков на пристрастие посредников в пользу крестьян выражаются с скорбью, чувством негодования и некоторым разочарованием в возможности достижения целей, указанных мировым учреждениям. Письма временнообязанных крестьян большею частью имеют своим предметом жалобы на непонимание посредниками народных нужд, а не на лукавство или криводушие. К тому же число писем, полученных нами от временнообязанных крестьян, относительно к числу собранных помещичьих писем как 1 к 7, что можно отчасти объяснить безграмотностью крестьян и непривычкою к сношениям с общественными органами. Письма деревенских жителей, не имеющих прямых столкновений ни с помещиками, ни с крестьянами, ни с мировыми учреждениями, отличаются объективностью и составляют в наших глазах дорогой материал в настоящем вопросе. Не имея права не доверять ни первым, ни вторым, мы даем особую цену третьим, как показаниям людей сторонних и лично в этом деле не заинтересованных, а потому и свободных от чувств, волнующих крестьян и помещиков. Из всего, что мы перечитали, нам стало ясно, что не только помещики и крестьяне очень часто не довольствуются беспристрастием посредников и желают иметь в их лице каждый своего сторонника дома и сословного адвоката на мировом съезде, но и сами посредники очень легко впадают в такое сторонничество. Неблаговидных побуждений, вроде побуждений, обыкновенно движущих сердцами жрецов Фемиды, им, однако, не приписывают; да и сторонничество это более выражается в пользу крестьян, чем в пользу землевладельческого класса. Стало быть, здесь нет и места недостойным подозрениям: перекупить продажную совесть если кто может, то уж, наверное, не беднейшая сторона, не крестьяне, а симпатии посредников видимым образом склоняются на сторону крестьян.

Возможность такого вывода из полученных нами известий по крестьянскому делу значительно ослабила неприятное впечатление, произведенное на первый раз заявленными неудовольствиями. Несмотря на то, что сделанный вывод нимало не устраняет существующего факта, — мы очень радуемся, что из него невозможен вывод иного свойства. Сожалея о недостатке строгого беспристрастия в мировых посредниках, обязанных служить правде, а не личным симпатиям, мы находим для них некоторое оправдание в том, что симпатии их ложатся на сторону слабую. В нашей стране это явление совершенно новое и весьма отрадное. В нашей стране написана басня (см. Крылова “Волк и ягненок”), по которой

У сильного всегда бессильный виноват.

У нас до сих пор еще никто не решился поднять голос против этого грустного замечания покойного баснописца, и мировые посредники первые позволяют нам, в их служебной деятельности, провидеть тонкую полоску молодой зари, готовой осветить день, когда не всегда у сильного бессильный будет виноват. Это доброе движение в пользу слабейшего всеми средствами челобитчика обязывает простить посредникам их некоторое неуменье держаться на высоте строгой справедливости. Как люди слабые и с замиранием сердца глядящие на первые попытки народа заявить свое человеческое право перед теми самыми людьми, перед которыми это самое право, сжатое тяжелым гнетом произвола, так долго, долго молчало, — мы сами чувствуем во многих случаях невозможность роли холодного бесстрастного судьи и, может быть, сами впали бы в ошибки упрекаемых посредников. Но, призванные выразить на заявленные факты наше мнение и содействовать, по мере сил, уменьшению возникающих то здесь, то там неудовольствий, — мы обязаны заставить молчать свои симпатии и взглянуть на дело по совести и по разуму.

Мы сказали, что, с нашей точки зрения, увлечения посредников в пользу слабейшей стороны можно простить. Мы нарочно употребили слово простить и не написали вместо него извинить. У нас часто смешивают понятия, выражаемые этими двумя совершенно разнозначащими словами. Что можно простить из уважения к душевному настроению человека и обстоятельствам, при которых это настроение выражается в характере его действий, того часто нельзя извинить, рассматривая эти действия с критической точки зрения по отношению к последствиям, которые они способны вызвать. Прощать можно сердцем, извинять только разумом, в силу обстоятельств, затруднявших или делавших вовсе невозможным неуклонное стремление к исполнению известных обязанностей. Посредников, жертвующих народу некоторою долею справедливости и беспристрастия, не простить за это так же трудно, как трудно извинить им уклонение от строгого исполнения обязанностей нелицеприятных разбирателей.

Если вникнуть глубже и внимательно обсудить последствия замеченного сторонничества, то в нем можно открыть временную пользу для народа и довольно капитальный вред для всего общества (из которого мы, как известно нашим читателям, не исключаем ни одного класса).

Временные послабления в ущерб справедливости приучают народ к изысканию средств обходить закон и поддерживают сложившуюся на Руси поговорку: “Закон, что конь, куда повернешь, туда и поедешь”. Мы не можем вполне разделять некоторых мнений “Русского вестника” о законности, которые он иногда высказывал не в связи с отстаиваемою им и нами теориею законодательства. По нашему мнению, в нашем положении о законности только и можно говорить в связи с этой теорией. Но мы не согласны оправдывать произвола, хотя бы и самого милосердого. Мировые посредники, по самому характеру своих обязанностей, поставлены в весьма выгодное положение. Они всегда могут поступать по справедливости, которая всегда доступна народному смыслу. Следуя этой справедливости, они никого не обидят, и если на них будут затем слышаться какие-нибудь жалобы, то жалобы эти принесут более чести их смыслу, чем бесчестья их репутации. Сверх того, неуклонным следованием по указанию строгой справедливости они укрепят в обществе прочное доверие к мировому учреждению и положат предел проискам и каверзам, к которым наше общество приучено бюрократиею. Понятное и простительное пристрастие посредников в пользу слабейшей стороны неминуемо должно отразиться на нравах представителей этого сословия весьма невыгодным образом для успехов преуспения страны. Посредники могут со временем испытать то неприятное угрызение совести, какое испытывают родители, не держащиеся равных отношений ко всем своим детям. Семейные любимцы приобретают несчастную слабость всегда ожидать для себя исключительного снисхождения. Избалованные исключительною родительскою благосклонностию, они требуют такой же благосклонности и от сторонних людей, с которыми сталкиваются, выходя за порог отеческого дома, где нет родительских ласк, а где их ждут строгие обязанности гражданина. Жизнь для них делается тяжелее, чем для всякого другого, усвоившего себе понятия о справедливости и законе возмездия. Только тяжким путем внутренней ломки, производимой вследствие получаемых со всех сторон щелчков, они узнают ошибки своих воспитателей, когда большая часть жизни уже истрачена, а другая готова сложиться в ряд суетливых сборов к повороту, не доходя до которого умирают целые тысячи повихнутых в детстве людей.

Нынешние мировые посредники поставлены в такие отношения к народу, в которых можно найти много общего с картиною семейной неправомерности. Сословные перегородки падают; образование становится все более и более доступным для всех и каждого. С образованием для всех открыты все пути общественной деятельности. Новые мировые и муниципальные учреждения дают место участию всех сословий. Народ из своей крестьянской семьи вступает в права русских граждан и должен вынести за свою деревенскую рогатку не причуды избалованного ребенка, а любовь к справедливости, способность судить по ней и уменье ей повиноваться, как божескому закону. Справедливость и беспристрастие во всяком случае выше потворства, чем бы оно ни вызывалось. Гг. посредники и вообще члены мировых учреждений должны помнить, что нравственно возрастающее сословие само может со временем упрекнуть их в ошибках своего нынешнего воспитания и заставить их прочувствовать недостаток серьезности в отношениях к двум сторонам, которые они обязаны примирить, блюдя беспристрастно и справедливо обоюдные их интересы.

Гг. посредники, а еще более некоторые помещики, жестоко заблуждаются. Они, спустя рукава, полагают, что, после великой реформы 19-го февраля, благородная рука спокойно отдыхает от трудов по окончанию плана, который призовет людей, освобожденных ею от крепостного ярма, к участию в полной гражданской жизни. Пусть они верят, что эпоха летаргического сна для России минула! Пусть чресла наши будут препоясаны, дабы новые великие указания не застали нас, “яко тать в нощи”![216]