Столетняя война. Том II. Испытание огнем

Глава X. Незаконченные дела, 1360–1364 гг.

Иоанн II, должно быть, был потрясен состоянием своего королевства. В Пикардии, которая в течение двух лет была опустошена гарнизонами Жана де Пикиньи, страна представляла собой пустыню, а города были окружены обугленными руинами своих предместий. В Амьене, где часть самого города была сожжена, бедственное положение королевства было видно всем[753]. Условия в Бовези и в Иль-де-Франс, которые больше других пострадали от Жакерии и набегов Джона Фотерингея, были еще более мрачными. Между Сен-Дени и Парижем вряд ли сохранилось хоть одно значительное здание. Как и большинство тех, кто заключал договоры в Бретиньи и Кале, Иоанн II возлагал большие надежды на то, что мир принесет пользу этим регионам. Но они оказались совершенно нереалистичными.

Имеющиеся документы свидетельствуют о более чем 120 замках в провинциях, оставленных Иоанну II, в которых находились гарнизоны Эдуарда III. И даже эта цифра значительно занижена. Она не включает в себя тридцать или около того значительных крепостей, занятых англичанами в Бретани, а также сотни захваченных фермерских домов, мельниц и церквей, слишком малоизвестных, чтобы их можно было сосчитать. Основная концентрация таких мест была в Нижней Нормандии, в провинциях Луары от Анжу до Оверни и в широком клине территории к востоку от Парижа между Марной и Йонной. Но почти ни одна часть Франции не была свободна от вражеских гарнизонов, за исключением трех главных сенешальств Лангедока и центральных районов герцогства Аквитания. Эдуард III обязался в Кале добиться сдачи всех этих мест и контролировать дальнейшие действия своих сторонников во Франции любыми средствами, которые окажутся необходимыми. Это были смелые обещания, о которых королю вскоре пришлось пожалеть[754].

После заключения договора в Бретиньи Эдуард III оставил во Франции графа Уорика, чтобы тот следил за его соблюдением. Уорик стал первым из многих англичан, узнавших, как трудно было навязать волю короля своим подданным во Франции. В мае 1360 года он договорился о добровольном уходе десяти основных гарнизонов из Иль-де-Франс и Бовези в обмен на огромную сумму в 24.000 флоринов. Значительная часть этой суммы была выплачена. Но только четыре самых маленьких гарнизона ушли вовремя. Джон Фотерингей отказался покинуть Понт-Сен-Максен на Уазе, несмотря на конфискацию его имущества в Англии и Бретани. Офицеры капталя де Бюша отказались покинуть Клермон-ан-Бовези, хотя он должен был получить половину обещанных 24.000 флоринов. В Ферте-су-Жуарр на Марне капитан Джеймса Одли, английский сквайр по имени Томас Бэгворт, отказался признать власть Уорика. Он начал серию новых разрушительных набегов вокруг города Мо, пока общины региона не согласились откупиться от него за большую сумму. Гарнизоны этих мест и еще трех крепостей Бовези объединились, чтобы получить от французского правительства еще 17.000 старых экю, за их уход[755].

Очистка от рутьеров Иль-де-Франс, Бовези и Пикардии была дорогой и медленной, но, по крайней мере, полной и долговременной. Очистка остальных провинций началась только в начале 1361 года, и по сравнению с этим ее успехи были разрозненными и непостоянными. Следующей была систематически очищена Нормандия. Операция была начата в феврале 1361 года сэром Джоном Чандосом и лейтенантом французского короля в этой провинции Луи д'Аркуром. В некотором смысле, это должна была быть простая задача. Большинство командиров здешних гарнизонов были англичанами, и многие из них были приближенными короля или герцога Ланкастера. Они были гораздо более податливы давлению, чем гасконцы, бретонцы и наваррцы, которые контролировали большинство гарнизонов в центре и на юге королевства. Да и сам Чандос кое-что значил для этих людей: друг и компаньон принца Уэльского и один из основателей Ордена Подвязки, он был значительной фигурой в английском рыцарстве. Его также сопровождала небольшая армия: 160 латников плюс по меньшей мере столько же в свите Луи д'Аркура. Однако даже в Нормандии гарнизоны могли требовать большие суммы денег за свой уход. За год после заключения договора в Кале Штаты Нормандии выкупили шестнадцать крупных гарнизонов, контролируемых англичанами, за 84.000 экю наличными и обещаниями. Но даже денег не всегда было достаточно. Гарнизон Онфлёра не соглашался уходить, пока Луи д'Аркур не появился у стен с большим вооруженным отрядом. И даже тогда он потребовал и получили около 20.000 экю в виде выкупа и различных платежей и оставался в городе до тех пор, пока вся сумма не была выплачена[756]. Когда король Франции выразил протест, Эдуард III ответил, что задолженность по patis, которая образовалась до заключения договора, должна быть выплачена. По его словам, капитан имел право на компенсацию за отказ от patis. Единодушие военного сословия по обе стороны Ла-Манша поддержало мнение Эдуарда III, а не Иоанна II. Так же считали и юристы. Они считали самоочевидным, что военные завоевания принадлежат завоевателю. Возможно, самой примечательной иллюстрацией этого умонастроения стали пять больших крепостей в Мэне и Нижней Нормандии, которые с 1356 года были заняты офицерами герцога Ланкастера. Ланкастер был так же тесно связан с договором, как и любой другой человек, и дал клятву в Кале соблюдать его. Тем не менее, он продал эти замки общинам Нормандии за 20.000 экю. Когда была выплачена только треть этой суммы, его представители подали иск на оставшуюся часть в суд короля Франции. Интересны аргументы в этой затянувшейся тяжбе. Защита утверждала, что соглашение недействительно, так как было заключено по принуждению, а его исполнение противоречит мирному договору. Но истцы ответили, что это не имеет значения. Продажа замков была частной сделкой и на нее не может повлиять государственный акт между двумя государями. Парижский Парламент согласился с этим и вынес решение в пользу истцов[757].

Только более богатые и лучше организованные провинции смогли избавиться от вражеских гарнизонов. Например, относительно хорошо организованное политическое сообщество Шампани к весне 1361 года более или менее очистило свою провинцию от оставшихся рутьеров. Это произошло в основном благодаря энергии графа Водемона и богатству городов Реймс и Труа. В Турени другой энергичный местный магнат, маршал Жан де Бусико, изгнал все крупные гарнизоны в первой половине 1361 года. Главным финансистом компании здесь был город Тур. Но в Бурбонне и северной Оверни, регионах, пострадавших от войны, где политическая организация рухнула, а главный территориальный магнат находился в плену в Англии, комиссары не добились практически ничего. Вмешательство комиссаров Эдуарда III не помогло. Арно и Берар д'Альбре принадлежали к семье, которая была одним из главных грабителей региона и до сих пор контролировала самые опасные компании, действовавшие здесь. Вскоре после заключения договора в Бретиньи, вероятно, в июле 1360 года, Альбре продали герцогине Бурбонской не менее пяти крупных крепостей в Бурбонне. Но их гарнизоны продолжали оставаться в них до уплаты денег. Некоторые места оставались в их руках в течение нескольких лет, пока герцогиня пыталась собрать деньги с разоренных общин домена своего сына. Те капитаны, которые не были союзниками Альбре, просто игнорировали комиссаров. Например, наваррский разбойник Ле Бурк Камю, который, вероятно, был худшим из них, продолжал беспрепятственно грабить, похищать и пытать людей в течение восьми лет после заключения договора[758].

Главная проблема комиссаров по зачистке как в богатых, так и в бедных провинциях заключалась в том, что самое большее, на что они могли надеяться, — это перенести проблему в другое место. Два десятилетия войны создали многочисленный класс полупрофессиональных солдат, которые не знали другого ремесла, кроме как воевать. Конечно, можно скупать захваченные замки и выводить из них гарнизоны, но куда их девать? Большинство англичан, должно быть, вернулись в Англию. Но некоторые обосновались во Франции. Было бы интересно узнать больше о Джоне Белле, который остался в 1361 году, чтобы жениться на богатой нормандской вдове; или об Уильяме Уэллсе, английском оруженосце, служившем при французском королевском дворе в 1364 году; или о бывшем студенте Университета, известном только как Лукас, который командовал своим отрядом в Нижней Нормандии, пока не попал в плен и не перешел на службу французскому правительству; или различные английские оруженосцы, служившие в свите Филиппа, герцога Бургундского в 1360-х годах, такие как оруженосец Джон Пупон, который в свое время был помолвлен с грозной вдовой-аристократкой; или человек (тоже оруженосец), который фигурирует в счетах герцогства под странным именем Хошекин Уорин в качестве переводчика с английского Филиппа, герцога Бургундского. На более высоком уровне Роберт Маршалл, который был одним из капитанов герцога Ланкастера в Нормандии в 1350-х годах и закончил войну с тремя собственными гарнизонами в Нормандии и Босе, продал свои завоевания и был нанят Иоанном II для защиты Вандомуа от своих соотечественников. Валлиец Джек Уин, прибывший в Бургундию с компаниями в 1359 году, поселился там после заключения договора и стал значительным местным правителем, участвуя в политике региона и в целом соблюдая свои обязательства перед его герцогом. Когда в 1369 году война вновь вспыхнула, Уин переметнулся на сторону французов и до конца жизни служил Карлу V и его преемнику. Однако это были всего лишь интересные исключения. Большинство английских рутьеров, оставшихся во Франции, были изгоями или преступниками, не имевшими профессий, с помощью которых можно было бы зарабатывать на жизнь. Они были неспособны осесть и перейти к мирной жизни ни в одной из стран[759].

Бретань была местом скопления большинства таких людей. В течение нескольких лет герцогство оставалось открытой язвой, от которой соседние части Франции неоднократно заражались. Поскольку спор между домами Монфор и Блуа о престолонаследии все еще не был решен, это герцогство было более или менее исключено из договоров. Оба короля просто договорились попытаться достичь соглашения, а если это не удастся, то позволить сторонам сражаться друг с другом с помощью тех союзников, которых они смогут найти. Когда попытка посредничества предсказуемо провалилась, Бретань оказалась в аномальном положении: юридически являясь фьефом короля Франции, фактически она управлялась королем Англии от имени его юного подопечного Жана де Монфора. В июне 1362 года, когда Жан достиг совершеннолетия, Эдуард III передал ему герцогство. Однако на практике оно оставалось английским протекторатом еще несколько лет. Жан воспитывался среди англичан, и в любом случае у него было слишком много врагов, чтобы обойтись без английской помощи. В последующие два года ему предстояло провести много времени в Аквитании в обществе принца Уэльского, который стал его близким другом и наставником. В конце 1365 года Жан заключил военный союз с принцем и женился на его падчерице Джоан Холланд. Англичане в Бретани повсюду занимали влиятельные и властные позиции. Хищный Уильям Латимер, бывший лейтенант Эдуарда III, стал одним из главных лейтенантов герцога. Сам Эдуард III сохранил Бешерель и Трогофф, две главные крепости на севере герцогства, занятые англичанами, в качестве обеспечения выплаты долгов, которые Жан накопил за время своего несовершеннолетия, и заполнил их английскими солдатами. Другие важные замки продолжали удерживаться от имени Жана, но английскими капитанами с преимущественно английскими отрядами. Они жили на доходы от войны в течение нескольких лет после заключения мира. Уолтер Хьюитт, капитан замка Колле в бухте Бурнеф, продолжал взимать patis в пределах герцогства, а когда это стало невозможным, за его границами в Анжу. Он продолжал делать это и через пять лет после заключения мирного договора. Хьюитт, вероятно, был одним из самых агрессивных английских капитанов в этом регионе, но он отнюдь не был единственным[760].

Фруассар считал, что скопление безработных английских солдат в Бретани намеренно поощрялось Эдуардом III, чтобы они могли продолжать свою жестокую карьеру по ту сторону Ла-Манша, вместо того чтобы возвращаться домой и сеять хаос в Англии. Несомненно, так оно и было. Сообщалось, что солдаты гарнизона Кале дезертировали со своих постов, чтобы поискать приключения и прибыль в Бретани. Роберт Скот, бич Пикардии и Шампани, вновь стал капитаном Энбона на бретонском побережье. Его сменил Томас Фогг, бывший одним из капитанов Генри Ланкастера в Нормандии. Ланкаширский разбойник Ханнекин Тилдесли, промышлявший два года в Перше, поступил на службу в гарнизон Бешереля. Пограничье Бретани стало военным лагерем, из которого можно было совершать набеги на соседние провинции Франции. Например, Роберт Ноллис, который все еще контролировал большие крепости Фужере, Шатоблан и Гравель в восточной Бретани, летом 1360 года вновь вторгся в Мэн. Хью Калвли, один из самых активных английских капитанов в Бретани за год до заключения договора, совершавший набеги на Алансон и Ле-Ман в течение нескольких месяцев после заключения договора в Кале продолжал делать это. В конце 1360 года он вступил в сражение с силами французского лейтенанта в Нижней Нормандии, в котором захватил в плен Бертрана дю Геклена, знаменитого французского капитана Понторсона. Тем не менее, по меркам вольных разбойников, Ноллис и Калвли все же прислушивались к желаниям короля Англии. Оба они прекратили свою деятельность в начале 1361 года, вероятно, по его просьбе. Ноллис даже попросил отпущения грехов за свои прошлые проступки как у Папы, так и у короля. Он уже был достаточно богат и, возможно, мог позволить себе раскаяться. Но его примеру последовали не все. Ветеран сэр Мэтью Гурней был более типичной фигурой. Он был солдатом по меньшей мере двадцать лет. Он, как и рыцарь Чосера, сражался с маврами при Альхесирасе, с французами при Слейсе, Креси и Пуатье, прежде чем в 1357 году стал капитаном гарнизона Эдуарда III в Бресте. Гурней не собирался уезжать домой в Сток-андер-Хэм в Сомерсете, когда договоры были скреплены печатью. Он стал независимым наемным капитаном и в возрасте около пятидесяти лет вступил в самый прибыльный период своей жизни. На своей прибыльной должности в Бресте он продержался по меньшей мере два года. За тем он организовал свою собственную компанию и стал совершать набеги в Нормандию захватывая и продавая замки. За свое игнорирование дипломатических интересов Эдуарда III Гурней был на короткое время заключен в лондонский Тауэр, но эти неудобства, несомненно, стоили того. Он вложил часть своей прибыли в покупку права на продажу бретонских даров моря в Бордо и Ла-Рошели. У него были значительные суммы на депозитах у банкиров. Комиссары, которым было поручено конфисковать имущество Гурнея в Англии, сообщили, что в 1361 году купец из Сомерсета хранил для него золотые слитки стоимостью не менее 1.000 фунтов стерлингов и множество золотых мутондоров, которые, должно быть, представляли собой награбленное во Франции[761].

Деятельность английских компаний во Франции была серьезным дипломатическим затруднением. Однако англичане не были главной проблемой. Их сила с годами имела тенденцию к уменьшению. Бретонское приграничье было единственным регионом, где они постоянно имели силу. Гораздо больший ущерб был нанесен на более обширной территории людьми других наций: бретонцами, беарнцами, наваррцами, немцами и, прежде всего, гасконцами. Они начали формировать большие и сплоченные компании людей, говорящих на их родном языке, которые бродили по провинциям Франции, убивая людей в деревнях и вымогая деньги у городов. Более крупные политические и стратегические цели англо-французской войны никогда не имели для них большого значения, и когда она закончилась, они продолжали действовать, как будто ничего не изменилось.

На самом деле ничего особенного и не произошло. Хотя бандиты часто были чужаками, первопричина их успеха заключалась в разобщенности французского общества в годы войны. В 1350-х годах произошел огромный передел земельной собственности, прямо или косвенно обусловленный войной. В широких масштабах проводились конфискации. Дома, фермы и замки были захвачены силой, а затем отданы другим владельцам. Крупные землевладельцы были разорены и вынуждены продавать свои владения. Целые районы опустели, так как из-за войны земля перестала возделываться, а дороги стали непроходимыми. Эти проблемы усугублялись серьезными экономическими трудностями Франции после войны с Англией. Разрушения от войны были обширны, особенно в сельской местности, и их нелегко было восстановить. Сгоревшие амбары и поломанный инвентарь представляли собой потерянные многолетние инвестиции. Семенной фонд был растрачен. На замену виноградных лоз ушло бы много лет. Потеря скота разорила горные районы. В зерноводческих районах кража или убийство тягловых животных снижало продуктивность обработки земли на многие годы. К этому добавилась нестабильность, вызванная возвращением бубонной чумы в Западную Европу зимой 1360 года, которая продолжалась в течение следующих пяти лет. В таких условиях было нелегко перековать мечи на орала. Все это было тяжелейшим наследием для французов после заключения мира, которому ослабленные институты власти монархии Валуа не смогли помочь. Это не только подорвало любое коллективное сопротивление разбойникам, но и спровоцировало частые частные войны, в которых действующие лица без разбора нанимали французских, английских, гасконских, бретонских или наваррских рутьеров для комплектования своих гарнизонов и борьбы с другими французами. Результатом всегда было сосредоточение большого количества наемных солдат в одном районе на короткое время интенсивных военных действий, после чего их распускали выживать в чужих краях любыми способами. В некоторых частях Франции частная война в 1360-х годах была столь же характерной, как и государственная война десятилетием ранее. Когда в мае 1360 года жители Перона, расположенного на северной окраине королевства, восстали против своего королевского капитана, он поступил с ними как с вражеским городом, осадив стены со смешанной армией из французских и английских войск. Многочисленные враги епископа Альби наняли многонациональные вооруженные отряды, которые в начале 1360-х годов превратили большую часть Альбижуа в пустыню. Епископ отвечал им тем же. Один из главных магнатов Берри, Ютен де Вермей, поссорился с пасынком из-за одной деревни и отстаивал свои права с помощью английских, гасконских, бретонских и немецких солдат. На каждый записанный пример частных войн, должно быть, приходилась дюжина других, которые не были записаны[762].

Карьера Карла д'Артуа, сына старого смутьяна Роберта д'Артуа, была, пожалуй, классическим примером. После смерти отца Карл примирился с домом Валуа, заключил выгодный брак и приобрел ценные владения в Нижней Нормандии, к которым король добавил большое графство Лонгвиль, часть конфискованных владений короля Наварры. Но Карл был захвачен в плен при Пуатье в 1356 году. Его нормандские земли в его отсутствие занял двоюродный брат короля Пьер, граф Алансонский. Графство Лонгвиль было потеряно, когда король Наварры заключил мир с Иоанном II в 1360 году и вернул свои старые владения и титулы. Карл д'Артуа вернулся во Францию значительно обедневшим человеком. В 1361 и 1362 годах он предпринял ряд жестоких нападений на земли графа Алансонского в Нижней Нормандии и Турени, без разбора нанимая английских, гасконских и бретонских рутьеров. Пьер Алансонский отвечал практически теми же методами. А король Иоанн II не сделал ничего, чтобы остановить их. Карл д'Артуа позже утверждал, что король даже поощрял его. Оба враждующих феодала не получили больших выгод, а главными бенефициарами стал англичане Джеймс Пайп, бывший капитан Эпернона, и его соратник Роберт Маршалл. Они сражались сначала за графа Алансонского, затем за Карла д'Артуа, но в действительности всегда за самих себя. Осенью 1361 года Пайп начал опустошительную серию набегов в Нормандию и Мэн. В феврале 1362 года он получил выкуп из свои главные завоевания и был помилован обоими королями. Но уже через шесть недель он снова взялся за свое и захватил укрепленный бенедиктинский монастырь Кормель близ Лизье. Отсюда он смог терроризировать всю область от Лизье до Понт-Одеме, пока в конце концов ему снова не заплатили выкуп. У Джеймса Пайпа было много подражателей. Большинство из них либо получили выкупы, либо были изгнаны местными силами французской короны. Но этот процесс был дорогостоящим и длительным, и его быстро сводили на нет новые вторжения. В значительной части региона новая война из набегов, засад, эскалад и осад была неотличима от старой войны 1350-х годов[763].

Большинство солдат, решивших продолжить заниматься своим ремеслом во Франции, в итоге стали служить в той или иной вольной компании. Численность этих разбойничьих армий варьировалась от десяти-двадцати до нескольких сотен человек. Большинство из них имели сильную национальную или региональную принадлежность. Наваррцы, большинство из которых были привезены во Францию Карлом Наваррским в середине 1350-х годов, были сосредоточены в Нижней Нормандии. Немцы в большинстве своем были выходцами из Брабанта, Эно и Рейнланда, которые за выкуп ушли из районов на северо-востоке Франции или были частью наемной армии Брокара де Фенетранжа. Они действовали почти исключительно в Шампани и северной Бургундии. Их признанным лидером был Альбрехт, бывший капитан Гие-сюр-Сен, который недавно основал свою штаб-квартиру в большом замке Жуанвиль на западном берегу Марны. Затем были бретонские отряды, растущая сила среди банд рутьеров. Во время заключения договоров они занимали большое количество мест в средней и нижней долине Луары, которые были захвачены примерно во время великого похода Роберта Ноллиса через этот регион в 1358 году. В течение следующих нескольких лет они распространились по большей части восточной и центральной Франции. Наибольшее их количество принадлежало к свободному объединению бретонских компаний, созданных Морисом Трезегиди, оруженосцем, который много лет сражался в качестве сторонника дома Блуа. В конце 1360 года Трезегиди привел свои отряды в Овернь и нанялся к Тома де Ла Маршу для участия в жестокой серии частных войн, которые тот вел против своих многочисленных врагов. К осени 1361 года, когда главные действующие лица этих войн были истощены или мертвы, его отряды начали наведываться в соседний Лимузен[764].

Самую значительную региональную группу составляли гасконцы и баски. Их численность была не только намного больше, но, в отличие от немецких, наваррских и бретонских отрядов, которые имели тенденцию к истощению с годами, они пользовались постоянным притоком рекрутов из юго-западной Франции. Кроме того, они были менее однородными, их численность с большей готовностью пополнялась за счет французов и англичан, когда это было необходимо. В результате их отряды просуществовали дольше, чем другие. К 1360 году гасконские компании действовали в большинстве районов Франции. Но узловым пунктом их деятельности всегда был массив Оверни. Туда по долинам рек Ло и Дордонь из Аквитании пробирались толпы безработных солдат и ищущих поживы искателей приключений. С гор Оверни они спускались по долинам Луары и Алье в Берри и Ниверне; через Руэрг и плато Кос в Лангедок; или спускались на равнину Форез и к великим рекам Рона и Сона. И именно в Овернь они отступали, когда нахождение в низинах становились затруднительным. Большие компании никогда не могли оставаться вместе дольше короткого промежутка времени, не испытывая недостатка в продовольствии, и они не могли разделиться, чтобы добывать пищу, не подвергаясь нападению местного населения и войск королевских бальи и капитанов. Поэтому они постоянно перемещались между равнинами и холмами, чтобы обеспечить себя продовольствием, избавиться от громоздких трофеев и пленных, перегруппироваться и пополнить свою численность.

Летом 1360 года на востоке Франции собралось большое количество компаний, которые образовали Великую компанию. Отряды безработных солдат двинулись на восток к границам королевства, прочь от запустения более традиционных зон боевых действий, к неразоренным богатствам долины реки Сона, в Бургундию, Маконне, Божоле и Лионне. Здесь они постепенно объединялись в огромные нестабильные толпы вооруженных людей, самая большая из которых, по слухам, насчитывала 4.000 и более человек. Баскот де Молеон, развлекавший Фруассара своими рассказами двадцать пять лет спустя, хорошо запомнил этот период. "Короли заключили мир, но мы должны зарабатывать себе на жизнь", — говорили капитаны своим людям. Осенью 1360 года к ним присоединились несколько важных гасконских компаний и большой контингент немцев из Шампани. Среди них был знаменитый Альбрехт, который к этому времени продал замок Жуанвиль. Была также небольшая, но заметная группа англичан: Уильям Старки, который привел свою английскую компанию на юг из Осерруа; сэр Джон Хоквуд, позже прославившийся как солдат удачи в Италии; Джон Верни, изгнанный из Англии за свои преступления, а теперь самопровозглашенный лейтенант любопытного сиенского авантюриста Джованни ди Гуччо Бальони, который выдавал себя за Иоанна I, короля Франции. Первым известным лидером Великой компании был шотландский рыцарь по имени Уолтер. Этот человек не может быть идентифицирован с уверенностью, но, вероятно, это был сэр Уолтер Лесли, авантюрист и мнимый крестоносцев, который прибыл во Францию с дипломатической миссией в 1359 году и остался там воевать[765].

Название Великая компания первоначально использовалось для больших самоуправляющихся армий Вернера фон Урслингена и Джованни Монреале д'Альбарно, известного как фра Мориале, действовавших в Северной Италии в 1340-х и 1350-х годах. В 1357 году оно также применялось к довольно похожей коалиции компаний, которую Арно де Серволь сформировал для вторжения в Прованс. Французские Великие компании 1360-х годов были очень похожими организациями. Непостоянная группа главных капитанов образовывала Совет для связи между собой и координации движений большей массы людей. Существовала иерархия командования и административная служба, обычно укомплектованная священнослужителями и руководимая, по крайней мере в одном случае, канцлером. Стиль их деятельности значительно отличался от стиля деятельности небольших гасконских компаний 1350-х годов, из которых они выросли. Эти мелкие компании были сосредоточены на удержании стратегически расположенных замков с минимальными силами, необходимыми для этой цели, и на взимании пошлин и налогов в районах вокруг них. Великие компании, обладая большой людской силой и хорошей организацией, вели войну примерно так же, как экспедиционные армии короля Англии и принца Уэльского, в которых многие из их капитанов учились своему ремеслу. Они двигались по сельской местности, взыскивая выкупы с целых провинций. Они редко занимали какое-либо место надолго, обычно они грабили его, продавали, то что осталось, жителям и двигались дальше[766].

Информатор Фруассара, Баскот де Молеон, подсчитал, что общая численность Великой компании 1360 года к концу года составляла около 12.000 человек. Годом позже она, несомненно, была намного больше. Примерно треть или четверть этих людей, по его мнению, были опытными профессиональными солдатами. Остальные были необученными и недисциплинированными головорезами. Их истории, когда их ловили, представляли собой полный срез всех бед и недовольств французского общества. Помимо отбросов военного преступного мира, среди них было большое количество преступников и беглецов от правосудия; монахи, чьи монастыри были разрушены войной, или мелкие клерки, не имевшие средств к существованию; пленные, которые не стоили выкупа, но которых можно было убедить присоединиться к банде. Многие из них были ничем не примечательными людьми, которые добровольно присоединялись к рутьерам, когда их отряды проходили через деревни, предлагая приключения и спасение от нищеты сельской местности.

Судебные записи 1360-х годов полны подобных биографий[767].

Примерно в начале декабря 1360 года руководители Великой компании приняли решение о вторжении в Прованс. Как они пришли к такому решению, не зафиксировано, но причины этого достаточно очевидны. Прованс лежал за пределами юридических границ Франции, что было важно в те времена, когда люди переоценивали способность двух правительств поддерживать порядок и соблюдать договоры. А богатства Авиньона и Вильнева были все так же заманчивы, как и во времена Арно де Серволя. Примерно на Рождество первые отряды проникли в сенешальство Бокер на французской стороне Роны в поисках переправы через реку.

В это время большая сумма денег, представляющая собой часть вклада Лангедока в выкуп короля, перевозилась вверх по долине Роны. Считалось, что она достигла Пон-Сен-Эспри, обнесенного стеной города, расположенного примерно в 20 милях к северу от Авиньона, который располагался на западном конце знаменитого каменного моста через Рону. В ночь с 28 на 29 декабря 1360 года рутьеры бесшумно перебрались через стены. Сенешаль Бокера, который находился в городе, попытался выбить их с улиц. Но в критический момент боя он упал со стены и был смертельно ранен. Его сторонники были разбиты, и захватчики заняли весь город. Когда рутьеры стали осматривать захваченное, они, к своему разочарованию, обнаружили, что сундуков с деньгами нет. Они были задержаны в Авиньоне и в итоге попали в Париж другим путем. Но сам Пон-Сен-Эспри оказался не менее ценной добычей. Теперь рутьеры были в состоянии остановить все движение по нижней Роне и начать набеги через мост в Прованс и папские владения. Небольшой отряд папских войск, охранявший восточный конец моста, был сметен. Отряды рутьеров стали совершать набеги до стен Авиньона и дальше. Другие прошли по западному берегу и проникли вглубь сенешальств Бокер и Каркассон. Весть о первом триумфе Великой компании привлекла на юг полчища искателей удачи, которые до этого держались в стороне. В первые три месяца 1361 года наблюдалась обширная миграция компаний в направлении Пон-Сен-Эспри по долинам Роны и Соны и через холмы Оверни. К весне 1361 года город стал штаб-квартирой очень большой армии разбойников[768].

Сопротивление (такое, каким оно было) было организовано Папой. В Авиньоне папский дворец стал ареной истерической активности. Жители приступили к работе над стенами и рвами, которые все еще были недостроены и находились в плохом состоянии. Снабжение города продовольствием, которое поступало в основном по реке, было прервано, и его многочисленному населению угрожал голод[769]. Капитан Конта-Венессен, арагонский дворянин, был срочно вызван из своей страны. Солдаты были наняты во Франции и соседних странах. Призывы о помощи были направлены королям Франции и Арагона, герцогу Бургундскому, графу Савойскому и в семьдесят два города Западной Европы. В конце января 1361 года Папа публично отлучил рутьеров Великой компании от церкви и провозгласил крестовый поход против них. Но все это закончилось полным провалом. Кардинал, назначенный организатором похода, разместил свою штаб в Баньоле и ждал, когда войска соберутся под его знамена. Некоторое количество явилось думая, что им заплатят, но большинство из них вскоре ушли, узнав, что им предлагают только индульгенции[770].

Призывы к соседним государям оказались более эффективными. Король Арагона пообещал прислать 1.800 человек, несколько сотен из которых действительно явились. Иоанн II послал коннетабля Франции Роберта де Фиенна и маршала Арнуля д'Одрегема на Нижнюю Рону в феврале 1361 года. Вдвоем они ненадолго пресекли действия захватчиков. Великая компания становилась слишком большой и слишком сконцентрированной в одном месте, чтобы прокормить себя. Столкнувшись со все более организованной обороной, они попросили о мире. В марте 1361 года рутьеры заключили договор с представителями Папы Римского и еще один — с коннетаблем Франции. Им была предложена полная компенсация, а взамен они обещали уйти. Но куда они должны были уйти? Все понимали, что им придется искать работу по убийству людей в другом месте. Поэтому в течение следующих нескольких недель был заключен ряд довольно сложных соглашений, чтобы использовать некоторых из них в Италии, а других — в Испании[771].

Италия XIV века была привлекательной страной для профессиональных наемников. Города были богаче, чем во Франции, а их торговля — более обширной и уязвимой. Здесь не было главенствующей державы. Вечные войны северных городов, территориальные амбиции миланских правителей Висконти и бесконечная борьба сменяющих друг друга папских викариев за контроль над Папским государством в центральной Италии создали в стране анархию, очень похожую на ту, в которой процветали компании во Франции. В течение многих лет войны на итальянском полуострове велись армиями солдат удачи, набранных капитанами-кондотьерами по контракту (кондотте). Многие из них были иностранцами, в основном немцами и венграми, а большинство находились на службе у врагов Папы. Среди них была Великая компания немецкого капитана Конрада фон Ландау, самая могущественная из всех, служившая Висконти. Италия до сих пор оставалась нетронутой войнами Англии и Франции, за исключением короткого периода, когда генуэзцы поставляли наемные флоты Филиппу VI. Теперь ей предстояло стать, подобно Шотландии, Нидерландам, Провансу и, позднее, Испании, одной из стран на периферии, которые испытали на себе последствия англо-французских войн.

Именно Папа Иннокентий VI организовал отправку части Великой компании из Пон-Сен-Эспри через Альпы. Он видел в них оружие, которое можно было использовать против Висконти и их немецких наемников в Пьемонте и Ломбардии. Он заключил сделку с маркизом Монферратским, видным пьемонтским дворянином и, как и сам Иннокентий VI, врагом Висконти. Маркиз согласился провести рутьеров в Пьемонт. Там они были наняты на два месяца грозным генеральным наместником Папы в Италии, кастильским кардиналом Хилем Альваресом де Альборносо. За эту услугу маркизу была выплачена крупная субсидия в размере 100.000 флоринов. Еще 30.000 флоринов было выплачено самим компаниям. Расходы на все предприятие были разделены между папской казной и городом Генуя, в то время ведущей гвельфской державой Северной Италии. Многие капитаны из Пон-Сен-Эспри подписались под этой затеей. Они объединились в новую компанию, которая стала известна как Белая компания (Белый отряд, Белая рота), чья общая численность составляла около 6.000 человек. В нее вошли все немцы и большинство английских компаний, действовавших в восточной Франции. Их лидером был англоговорящий немец по имени Альберт Штерц, который, вероятно, был тем же человеком, что и Альбрехт, печально известный капитан из Дье-сюр-Сен. После долгих проволочек, вызванных трудностями со сбором денег на оплату расходов и жалованье, Белая компания в конце мая 1361 года покинула Прованс. В июне она появилась в Италии[772].

Сохранившиеся рассказы о действиях компаний во Франции были написаны людьми, для которых подобные зрелища были уже слишком привычными, чтобы их подробно описывать. По сравнению с итальянскими источниками 1360-х годов, в них нет свежести и точности к деталям. Они без разбора называли захватчиков англичанами, и, хотя лишь меньшинство из них на самом деле были коренными англичанами, именно они произвели наибольшее впечатление. "Все они были молодыми людьми, — писал Филиппо Виллани, — воспитанными в долгих войнах Англии и Франции, свирепыми, кровожадными, привыкшими к рутине убийств и грабежей". Белая компания, как и Великая компания во Франции, представляла собой коалицию различных подразделений под командованием своих капитанов, использующих методы и организацию, которые английские армии отработали во Франции. Она управлялась генерал-капитаном, Советом, представлявшим основные контингенты, и иерархией из коннетабля, маршалов, субмаршалов и капралов. Единоначалие и дисциплина этих людей поразили итальянцев. Они были равнодушны к собственному комфорту, передвигались по ночам, сражались и зимой, и летом в стране, где война традиционно была сезонным занятием. Их снаряжение было совершенно не похоже на то, что было в армиях Италии. Они носили легкие доспехи, часто не более чем кожаный дублет или металлический нагрудник, набедренники, поножи и бацинет без забрала. Их кавалерия сходила с коней и сражалась в пешем строю. Они формировались в отряды (копья) по три человека, которые сражались с врагом пешком, держа копья наперевес. Их лучники использовали большие луки из тиса, "которые были размером от головы стрелка до земли и из которых выпускали длинные стрелы". Они использовали составные лестницы, которые и собирались из секций, каждая из которых входила в верхнюю часть той, что находилась ниже. Но что больше всего шокировало в Белой компании, даже те сообщества, которые привыкли к немецким компаниям 1340-х и 1350-х годов, так это их жестокость. Они установили новые стандарты жестокости в войне и сеяли ужасающие и систематические разрушения в сельской местности Пьемонта и Ломбардии. Они сжигали дотла деревни и захваченные города, пытали пленных, которые не хотели платить за себя на выкуп, и убивали тех, кто не мог этого сделать[773].

Белая компания оставалась в течение двух лет на службе папства в Италии. За это время она ненадолго изменили баланс сил в Ломбардии, нанесла страшный урон территории Милана и практически уничтожили Великую компанию Конрада фон Ландау. Но, как и другие объединения подобного рода, Белая компания была по своей природе нестабильна. Она разъедалась амбициями и соперничеством своих капитанов, а также языком и привычками двух основных национальных групп, из которых она состояла. Потери были тяжелыми, так как люди погибали в бою или умирали от болезней. Бубонная чума, которая периодически возникала в городах Северной Италии, унесла много жизней. Эти потери было трудно восполнить. Немцы могли набирать войска из своих соотечественников, уже находившихся в Италии, но англичане для поддержания своей численности имели лишь небольшую струйку новоприбывших из Гаскони и Англии. Они оставались самой дисциплинированной и эффективной частью Белой компании. Но через три года после их прибытия в Италию их осталось всего около 800 человек, возможно, пятая часть от общей численности компании[774].

Летом 1363 года Белая компания разделилась на две части. Большая ее часть перешла на службу городу Пиза, который использовал ее для ведения "утомительной войны" (по выражению Виллани) против Флоренции. Штерц остался командиром компании[775]. Но хотя большинство солдат были соотечественниками Штерца — немцами, его постепенно вытесняли английские офицеры. В октябре 1363 года Пиза назначила одного из этих офицеров вместо Штерца капитаном города и командующим войсками. Этот человек, "проницательный и хищный" Джон Хоквуд, стал одним из самых успешных и легко меняющим сторону английских авантюристов того периода. Хоквуд был человеком низкого происхождения. Он родился примерно в 1320 году, в семье кожевника в Эссексе. По словам Виллани, он научился боевым навыкам у дяди, который служил во Франции. В 1360 году, когда армии во Франции находились на королевском довольствии, Хоквуд сформировал собственный отряд и во главе ее присоединился к Великой компании в Бургундии. Он участвовал во взятии Пон-Сен-Эспри и присоединился к первой волне рутьеров ушедших в Италию. Там он приобрел репутацию искусного командира и стратега, а также военного подрядчика, который честно выполнял свои договора, что было редкостью среди профессиональных наемников[776].

Хоквуд прожил в Италии дольше, чем прибывшие с ним отряды. Первоначальная Белая компания окончательно распалась в 1364 году, через три года после своего создания[777]. Большая часть английского корпуса и несколько компаний венгров и гасконцев объединились в новую Белую компанию. Их лидерами были два английских авантюриста классического образца, отпрыски известных, но обедневших дворянских родов, которым нужно было зарабатывать на жизнь войной. Хью Мортимер де Ла Зуш, молодой человек лет двадцати пяти, был внуком "нежного друга Мортимера" королевы Изабеллы, который был казнен и лишен имущества в 1330 году. Хью стал генерал-капитаном новой Белой компании. Его маршалом и вторым командиром был Эндрю Бомонт, пожилой человек, вероятно, внебрачный сын авантюриста, вторгшегося в Шотландию в 1332 году под именем Эдуарда Баллиола. История их предприятия была очень краткой. Они поступили на службу к кардиналу Альборносо, который использовал их против мятежного города Перуджа. В конце июля 1364 года они потерпели катастрофическое поражение от немцев Штерца, нанятых перуджийцами. Оба английских командира были схвачены и несколько лет находились в тюрьме в Перудже. Большинство их соратников были убиты. Оставшиеся в живых переходили со стороны на сторону и постепенно слились с пестрой массой иностранных наемников в Италии. Что касается Штерца, то вскоре после этого он был уличен в изменнической переписке с Альборносо и закончил свою жизнь на эшафоте в Перудже. Из лидеров великого вторжения 1361 года только Хоквуд остался в живых с уменьшающейся горсткой английских офицеров, командуя в основном итальянской по составу компанией и продавая свои услуги в качестве полководца тому, кто ему заплатит. В конце концов он женился на дочери Висконти, и когда он умер в 1394 году, его похоронили в соборе Флоренции. Его гробницу и знаменитый конный портрет работы Паоло Уччелло можно увидеть там до сих пор. Немногие английские военачальники пользовались таким апофеозом даже в своей собственной стране[778].

Не вся Великая компания 1360 года отправилась в Италию. Большая часть, в которую входили почти все гасконцы, осталась в долине Роны. Руководство ими перешло к другому знаменитому солдату удачи, Сегену де Бадефолю. Сеген был сыном сеньора Бадефоля, замка на южном берегу Дордони, недалеко от Кадуэна, территории, которая на протяжении десятилетий оспаривалась между англичанами и французами и породила многих знаменитых капитанов эпохи. Опыт Сегена как рутьера, вероятно, был приобретен в Оверни в одной из компаний сеньоров д'Альбре. Но к 1360 году он уже был человеком, пользующимся определенной известностью. Его отряд, известный как Ле Марго, был одним из самых крупных в Великой компании. Помимо своих людей, он сумел привлечь к себе большое количество вспомогательных компаний гасконцев, басков и "ложных французов". На момент взятия Пон-Сен-Эспри ему, вероятно, было не более двадцати пяти лет[779].

Когда компании в Пон-Сен-Эспри заключили свои соглашения с Папой и коннетаблем Франции, предполагалось, что те из них, которые не отправились в Италию, должны были отправиться в Арагон, чтобы там за Пиренеями, истратить свои силы в длительных войнах между Арагоном и Кастилией. Гасконцы попытались выполнить свой договор и беспорядочная масса людей начала поход на юг в марте 1361 года, повсюду сталкиваясь с крепостными стенами и закрытыми воротами, а за ними на почтительном расстоянии наблюдали войска коннетабля Франции. Но их планы были нарушены событиями в других странах. 13 мая 1361 года Арагон и Кастилия заключили Террерский договор, положивший конец их пятилетней войне. Когда рутьеры прошли к югу от Перпиньяна, чтобы пересечь Пиренеи, они обнаружили, что арагонская граница для них закрыта[780].

Оставшаяся во Франции, без работы и припасов, Великая компания Сегена де Бадефоля становилась все более опасной. Большинство из рутьеров держались вместе и отправились на север в Альбижуа и Руэрг, чтобы перегруппироваться[781]. Затем, в августе 1361 года, они спустились с холмов, вновь вторглись в Лангедок и подошли к Нарбону. Каждый день их численность увеличивалась за счет вновь прибывших. Когда уполномоченные двух королей очистили от рутьеров замки Луары и начали умиротворять провинции Центрального массива, через Бургундию, Божоле и Лионне и вниз по долине Роны двинулась волна безработных солдат. Самыми крупными из вновь прибывших были отряды сеньоров д'Альбре. Берар д'Альбре, младший брат сеньора д'Альбре, был молодым человеком двадцати с небольшим лет, который ранее активно действовал в Бурбонне. Бертука, его внебрачный кузен, провел несколько лет в пустующей Оверни. Эти два человека прибыли в Нижний Лангедок со своими отрядами в начале августа 1361 года и объединились с Сегеном де Бадефолем у Нарбона. Из Нарбона их объединенные компании сначала направились на юг, вторгшись в Руссильон. Затем, ничего там не найдя, в середине августа 1361 года, они повернули на запад. Скрытно пройдя ночью 40 миль вверх по долине реки Од, они внезапно появились в Каркассе и Тулузене до того, как стало известно об их приближении. Это позволило им захватить три рыночных города и обеспечить себя продовольствием, что стало их единственным заметным успехом после взятия Пон-Сен-Эспри. Отсюда они отступили обратно в Руэрг и начали торговаться с властями за цену своего ухода. В начале ноября они приняли от сенешаля и Штатов Руэрга мизерную сумму в 5.200 флоринов, за свой уходи. Еще 3.000 флоринов было получено от епископа Альби за уход из его епархии. Три недели спустя, 23 ноября 1361 года, Великая компания заключила аналогичную сделку с тремя сенешальствами Тулузы, Каркассона и Бокера. Сеген де Бадефоль сдержал свое слово. Он бросил свои компании и вернулся в Перигор. С точки зрения самих компаний, вторжение в Лангедок не было успешным. Похоже, они оказались не готовы к высокой степени организации обороны, которая была намного эффективнее, чем все то, с чем они сталкивались в центральных провинциях[782].

11 августа 1361 года сэр Джон Чандос предстал перед Иоанном II и его Советом в королевском поместье Венсен, чтобы заявить о своих правах на территории, уступленные английскому королю по договорам в Бретиньи и Кале. Так началось самое значительное изменение в политической географии Франции с тех пор, как эти же территории были завоеваны французской короной в первой половине XIII века. Разбирательство началось в Пуату в конце сентября и продолжалось в быстром темпе. Чандос "не намерен больше терпеть задержек или того, чтобы его сбивали с толка словоблудием", — сказал он маршалу Бусико, главному французскому комиссару по передаче земель, который находился на больничной койке, не в силах двигаться. Оба они уже проехали через все главные города Пуату, Сентонжа, Ангумуа, Перигора и Лимузена, а в начале нового года двинулись в пограничные провинции Керси и Руэрг. Объезд территорий был в основном завершен к концу февраля 1362 года. Ход событий везде был примерно одинаковым. Уполномоченные обоих королей подъезжали к закрытым ворота, а за ними со стен наблюдали городские магистраты. Старший французский комиссар зачитывал указы Иоанна II, повелевающие его подданным присягнуть на верность королю Англии. Ворота открывались, ключи передавались английским уполномоченным и те входили в город. Далее они направились в какое-нибудь общественное место, например на рыночную площадь, чтобы принять присягу главных горожан. Уполномоченные публично обещали, что существующие привилегии города будут соблюдены. В провинциальных столицах назначался сенешаль. В местах, обнесенных стенами, устанавливались гарнизоны и капитаны. Местные чиновники были назначены заново. Над главными воротами вывешивался герб Эдуарда III. Затем толпа уполномоченных, чиновников, клерков и солдат переходила к следующему городу[783].

Как французы восприняли эту перемену власти? Это сложная и противоречивая тема, затуманенная патриотическими предрассудками других эпох. Конечно, не было никакого сопротивления и очень мало явного нежелания. Дворянство в целом приняло передачу без колебаний. Например, Гишар д'Англе, который был одним из уполномоченных французского короля, пятнадцать лет сражался против англичан и гасконцев на границах Сентонжа и дважды попадал в плен к ним. Тем не менее, он довольно легко сменил подданство и в конце концов стал маршалом Аквитании под командованием принца Уэльского. Так же поступил и Луи д'Аркур, давний лейтенант французской короны в Нижней Нормандии, который был сеньором Шательро в северном Пуату. Он остался верен Иоанну II даже после казни главы дома Аркуров в 1356 году. Проведя большую часть своей взрослой жизни в борьбе против английского короля, Луи д'Аркур стал его верным подданным, сражался против французов в Испании и, в конце концов, во Франции. Среди знатных людей уступленных провинций лишь немногие возражали, но у них были на это свои особые причины[784].

Среди городов, которые, возможно, были более чувствительными барометрами общественного мнения, существовало резкое разделение между приморскими регионами на западе и провинциями юго-восточной границы. В Пуату, Сентонже, Ангумуа и Перигоре главной заботой городов было подтверждение новым государем привилегий, дарованных на протяжении веков королями Франции. Как только это было согласовано, они с готовностью подчинились и в течение многих лет оставались безусловно лояльными новому порядку. Дальше на восток люди, пострадавшие от рук компаний в недавние тяжелые времена, научились относиться к англичанам и гасконцам как к естественным врагам. Там наблюдалось нежелание и беспокойство, а иногда и открытый протест. Лимузен стал первым случаем открытой оппозиции, с которой столкнулись комиссары. Начало организованной разбойничьей деятельности в этом регионе относится к 1348 году, как и в любой другой провинции Франции, а в 1361 году там все еще действовали бретонские компании. Кроме того, часть провинции принадлежала Карлу Блуа, претенденту на Бретань, который не участвовал в договорах и чьи капитаны отказались сотрудничать. Бусико пришлось объяснить жителям Лиможа, которые хотели уточнить его инструкции у правительства в Париже, прежде чем выполнять их, что король приказал им подчиниться "не потому, что он их ненавидит, а ради мира и освобождения себя и своего сына из плена"[785]. В Руэрге штаты провинции были созваны в Родез для рассмотрения вопроса о предполагаемой передаче. Перед ними выступил граф Арманьяк, который убеждал их (тщетно) настаивать на сохранении, по крайней мере, права на окончательную апелляцию к королю Франции против действий английского монарха. Штаты решили все же подчиниться, хотя некоторые из делегатов с видимым беспокойством. Город Родез отказывался вывешивать герб своего нового государя над своими воротами до 1365 года. Керси, который, вероятно, пострадал от войны больше, чем любая другая юго-западная провинция, открыто заявил о своих возражениях. Гурдон, до которого Чандос добрался только в июле 1362 года, не открывал свои ворота до тех пор, пока тот не взял на себя обязательство сдерживать гасконские гарнизоны в округе. Каор отказался подчиняться, пока не посоветуется с другими окрестными городами, а затем магистрат города сопроводил акт подчинения удивительным проявлением эмоций. Консулы плакали и стонали, и заявили, что не по своей воле отказались от государя, которого любили больше всех и которому присягнули на вечную верность. Их протест был проигнорирован Бусико, который освободил их от клятвы, и Чандосом, чьи клерки даже не занесли его в протокол. Эти протесты были не просто прелюдией к торгу о привилегиях, а очевидно, отражали искреннюю привязанность к Франции и французской монархии. Каор одним из первых отказался от английского подданства, когда через семь лет представилась такая возможность, в то время как в целом западные провинции сражались за своего нового хозяина до тех пор, пока его дело не потерпело крах. Графу Арманьяку еще предстояло вести французскую армию против английской, а Гишар д'Англе закончит свои дни в качестве графа Хантингдона, изгнанником в Англии[786].

Поскольку английская и гасконская компании в целом уважали территориальные владения своего суверена, внезапное расширение этой территории зимой 1361–62 гг. оказало немедленное влияние на географию деятельности компаний. Разбой и грабежи более или менее прекратился в уступленных провинциях, за исключением Лимузена и Руэрга, которые были довольно специфическими случаями. В Лимузене основные компании были бретонскими, а не гасконскими или английскими и у них не было причин менять свой образ жизни, поскольку теперь они находились во владениях Эдуарда III. Сэр Джон Чандос собрал 1.000 человек, чтобы противостоять им в конце 1361 года. Командование этими войсками было поручено недавно назначенному сенешалю этого региона Уильяму Фелтону. Он нанес бретонцам тяжелое поражение при Ле Гаре в начале следующего года и это была первая серьезная кампания против компаний в Лимузене за многие годы. В Руэрге ситуация была примерно такой же. Когда Чандос прибыл туда, он обнаружил, что провинции угрожают несколько гарнизонов рутьеров, включая большую англо-бретонскую компанию Джона Амори и Джона Крессвелла, которая базировалась в городке Эспальон на реке Ло. Чандос изгнал Амори и Крессвелла из Эспальона и установил гарнизоны более чем в дюжине мест. Положение Руэрга как главного транзитного пути между Овернью и Лангедоком означало, что он никогда не был полностью свободен от вооруженных банд. Но уровень их активности был значительно снижен, а крупным компаниям вообще запретили там орудовать[787].

Эти события совпали с решительными действиями французских командиров в Лангедоке против компаний, действовавших на его северной границе. В январе 1362 года лейтенант короля в Лангедоке, Арнуль д'Одрегем, совершил марш вверх по реке Тарн и очистил от крупных компаний рутьеров Жеводан. В феврале он был в Веле. В последующие недели отряд Арнуля был усилен свежими войсками, собранными за счет Лангедока, в результате чего его силы достигли примерно 4.500 человек. В марте он повел их против крепости Сог, которую занимала компания Перрена Буа Бувето. К этому времени Сог был последним крупным центром рутьеров на северной границе Лангедока[788].

Результатом одновременных действий Чандоса и Фельтона с одной стороны и Арнуля д'Одрегема с другой стало оттеснение компаний на север и восток. По мере того, как зима сменялась весной, компании перетекали из своих крепостей в Оверни в Форез и Лионне. В отсутствие Сегена де Бадефоля главную роль в этой новой миграции сыграл бандит по имени Хели Пти Мешин. Этот человек был гасконцем, как и большинство его последователей. Он начал свою карьеру в качестве оруженосца сеньора Фронсака, одного из немногих магнатов сторонников короля Франции в Борделе. В 1360 году он был в числе наемников, нанятых Арнулем д'Одрегемом для борьбы с Великой компанией из Пон-Сен-Эспри и Монпелье. После заключения договора с Сегеном де Бадефолем в ноябре 1361 года он был перекуплен французами и занялся бандитизмом для собственного обогащения. "Uomo… di niente… maestro e pratico di arme" (никчемный человек, но великий мастер войны), — называл его Виллани с попеременным благоговением и презрением, свойственным многим его современникам. В январе 1362 года Пти Мешин со своим отрядом возглавил движение рутьеров на север. Он занял приорство Этиварель на окраине Фореза и превратил его в базу для грабительских рейдов в долину реки Соны. В течение нескольких недель он занял несколько мест в Лионне и начал проникать в Маконне и южную Бургундию[789].

Бургундское герцогство, несмотря на то, что оно было одной из самых богатых сельскохозяйственных провинций Франции, до сих пор очень мало пострадало от войны. Жакерия почти не коснулась его. Англичане не проникали туда до набегов Николаса Тамворта в начале 1360 года. В марте 1360 года герцогство откупилось от армии Эдуарда III за 200.000 мутондоров, чего не смогла бы сделать ни одна другая провинция Франции, кроме Лангедока. Тем не менее, политические условия там менялись. Зимой 1361–62 гг. во внутренних делах Бургундии наступил серьезный кризис. Королева Жанна Булонская, управлявшая герцогством от имени пятнадцатилетнего герцога Филиппа I Руврского, умерла от чумы в сентябре 1361 года. Два месяца спустя, 21 ноября, Филипп I сам умер от травм, полученных в результате несчастного случая при падении с лошади. У Филиппа I не было ни детей, ни братьев и сестер. Не было и очевидного наследника. В некотором смысле это было повторением ситуации в Бретани в 1341 году, за которым последовало двадцать лет гражданской войны. Советники покойной королевы старались сохранить смерть герцога в тайне, пока могли. "Компании повсюду вокруг нас…, — говорили они, — каждый дворянин удалился в свой замок. Никто не знает, кому он подотчетен и кто является господином земли". Существовало два основных претендента. Одним из них был король, который, хотя и состоял в дальнем родстве с умершим герцогом, был его ближайшим родственником по мужской линии. Другим был Карл Наваррский, который был столь же дальним родственником но по женской линии. Могла возникнуть сложная юридическая проблема. Но вопрос о престолонаследии решался, как и в Бретани, политикой, а не правом. Иоанн II объявил герцогство присоединенным к короне и в конце ноября 1361 года послал своего камергера Жана де Танкарвиля вступить во владение им. За два дня до Рождества король совершил свой торжественный въезд в Дижон в гнетущей атмосфере. В регионе свирепствовала чума, дворянство было возмущено угрозой своей древней независимости, а отряды Великой компании пробирались на север из Лангедока и уже проникли в нескольких местах на южные границы герцогства[790].

Угроза Бургундии спровоцировала правительство Иоанна II на самую катастрофическую из его конфронтаций с Великими компаниями. 20 января 1362 года Иоанн II издал в Дижоне приказ, предписывавший жителям сельской местности перенести свое имущество за стены ближайших крепостей, что всегда было первым сигналом к чрезвычайной ситуации. Вскоре после этого пять восточных провинций — Шампань, Бургундия, Маконне, Лионне и Форез — были объединены в единое военное командование. Жан де Танкарвиль, достаточно компетентный военачальник, был назначен королевским лейтенантом во всей области и ему была поручена ее оборона от наступающих компаний. Он энергично взялся за дело. В феврале и марте 1362 года со всех уголков Бургундии и Шампани были созваны войска. Различные части армии собрались вместе в Отёне примерно в середине марта. Когда они начали свой поход на юг, к ним присоединились войска из соседних областей. Арно де Серволь пришел с людьми из Ниверне и отрядом бретонцев, которых он набрал в свою частную компанию. Другой солдат удачи 1350-х годов, Брокар де Фенетранж, явился с отрядом лотарингцев. Жак де Бурбон прибыл с людьми из Лионне, Бурбонне, Оверни и Ла Марш, а Луи, граф де Форез — с ополчением своего графства. Другие контингенты были предоставлены графом Савойским. Вся армия насчитывала около 4.000 человек. Командирам не приходило в голову, что такого войска может не хватить, тем более, что оно может быть разбито на поле боя[791].

На третьей неделе марта армия прибыла в небольшой замок Бринье, расположенный примерно в 8 милях к юго-западу от Лиона, который был занят отрядом компании Пти Мешина. Само по себе это место не представляло особой ценности для обеих сторон. Но командиры Великой компании не могли проигнорировать вызов. Им грозила опасность оказаться между армией Жана де Танкарвиля, наступавшей с севера, и армией Арнуля д'Одрегема, наступавшей с юга из Лангедока. Капитаны Великой компании ответили на этот вызов замечательным проявлением дисциплины и организованности. В течение марта 1362 года Пти Мешин собрал вместе большинство крупных независимых компаний, действовавших в центральной и восточной Франции. Его собственная компания, части которой были разбросаны по обширной территории от Роны у Лиона до границ Оверни, теперь была сосредоточена в Форезе. В долине реки Соны действовало несколько банд под командованием Арно де Таллебарда (известного как Таллебардон). Они собрались к северу от Лиона. Различные группы, ранее признававшие власть Сегена де Бадефоля, были собраны вместе его бывшим заместителем Гарсиотом дю Шателем. Англо-бретонская компания Амори и Крессвелла прибыла из Руэрга. Перрен Буа и его люди, которых в конце марта Арнуль д'Одрегем изгнал из Сог, присоединились к остальным в начале апреля. Общая численность армии рутьеров составляла около 5.000 человек, что было больше, чем в армии французского правительства.

Армия, расположившаяся вокруг Бринье, была совершенно не готова к контратаке такого масштаба. Рассказ Фруассара об этой кампании столь же ненадежен, как и все, что он написал, но он вполне мог быть прав, говоря, что в правительственных войсках разведка была поставлена из рук вон плохо. Танкарвиль и Бурбон, командовавшие отрядами, не поддерживали их боеспособность. Они не предприняли мер для защиты своего лагеря от нападения с тыла. Когда ранним утром 6 апреля 1362 года рутьеры неожиданно атаковали их, бой был не более чем беспорядочным побоищем. Многие из людей Танкарвиля даже еще не успели вооружиться. Большинство из них не понимали, что происходит. Около 1.000 из них были взяты в плен, а остальные были убиты или обращены в бегство. Среди пленных были Танкарвиль и Арно де Серволь. Граф де Жуаньи, командовавший контингентом из Шампани, был убит. Погиб и граф де Форез. Жак де Бурбон умер позже от полученных ран[792].

Битва при Бринье была впечатляющим подвигом рутьеров и ужасным потрясением для правительства Иоанна II. Она вызвала кратковременную, но сильную панику во всей восточной Франции, но почти не имела политических последствий. Сами компании с трудом могли поверить в то, что они совершили, а их краткое единство испарилось вместе с победой. Обычные логистические проблемы не позволили бы им продолжить начатое, даже если бы у них было желание. Их большое количество создавало неразрешимые проблемы со снабжением и жесткую конкуренцию за добычу. Они не могли действовать вместе в течение длительного времени, если не продолжали двигаться. В то же время они не могли разделиться на свои составные части, не подвергая себя опасности быть уничтоженными поодиночке. Армия Арнуля д'Одрегема все еще находилась на севере Веле, а остатки разбитой армии Танкарвиля вновь собрались в Лионе. Поэтому, вместо того чтобы попытаться разгромить оставшиеся силы правительства, как от них ожидали, капитаны Великой компании отпустили Танкарвиля и договорились о коротком перемирии до 26 мая 1362 года для переговоров[793]. Затем, когда этот срок истек, армия рутьеров распалась. Летом 1362 года победители при Бринье действовали уже двумя основными группами. Большая из них отступила в Овернь, а меньшая ушла на север в Бургундию, где разбрелась по всей провинции, захватывая замки и живя за счет грабежа. Ущерб довершили наемники Арно де Серволя, которые сражались вместе с Танкарвилем при Бринье, но присоединились к своим бывшим врагам в грабеже, как только оказались без работы[794].

Танкарвиль не терял надежды заключить соглашение, которое позволило бы окончательно избавиться от компаний. В течение нескольких недель после Бринье был возрожден старый проект их изгнания в Испанию. Мир между Арагоном и Кастилией, сорвавший этот проект, потерпел неудачу, и Педро IV Арагонский снова был заинтересован в услугах компаний. В июне 1362 года он прибыл в Перпиньян, чтобы обсудить это представителями Иоанна II в Лангедоке[795]. Однако настоящим автором нового плана был не Педро IV и не Танкарвиль. Это был один из самых замечательных авантюристов конца XIV века, Энрике Трастамарский.

В течение тридцати лет амбиции этого молодого кастильского принца будут нести главную ответственность за вовлечение испанских королевств в конфликт Англии и Франции. Энрике Трастамарский был внебрачным сыном Альфонсо XI, короля Кастилии. Он родился примерно в 1333 году, а его матерью была любовница короля, Леонора де Гусман, с которой король вполне открыто жил. При жизни короля она пользовалась огромным политическим влиянием, причем большая его часть была направлена на интересы ее сына. Энрике был наделен королем обширными владениями и, очевидно, был предназначен к большой роли в государстве. К сожалению, Альфонсо XI умер скоропостижно в 1350 году, не успев укрепить положение сына в Кастилии, а корона перешла к его законному сыну Педро I. Леонора была быстро арестована, а затем убита. Сам Энрике был изгнан из всех своих владений. С этого момента вся его жизнь была посвящена свержению единокровного брата с трона любыми доступными средствами.

За время своего долгого правления Альфонсо XI навел порядок и в значительной степени централизовал раздробленное королевство Кастилия. Многие влиятельные группы, особенно среди кастильской знати, были ущемлены во время этого процессе. Они надеялись на более мягкий режим при его преемнике. Но их ждало разочарование. Педро I разделял все политические цели своего отца и оказался еще более безжалостным в их осуществлении, но ему полностью не хватало отцовского чутья на политические возможности и своевременное примирение. О его вспыльчивости и жестокости, когда ему перечили, ходили легенды. Поэтому первые годы его правления были отмечены чередой восстаний аристократии, некоторые из которых едва не привели к его свержению. Энрике Трастамарский энергично участвовал в этих восстаниях. А когда они потерпели неудачу, он продолжил борьбу, присоединившись к внешним врагам Кастилии. Когда в 1356 году между Кастилией и Арагоном разразилась война, он принес оммаж королю Арагона и собрал отряд из 600 кастильских недовольных дворян и наемников, чтобы сражаться вместе с арагонскими войсками[796].

Кастилия традиционно была союзником Франции, но за последние пятнадцать лет эти две страны отдалились друг от друга. Изменение настроений объяснялось рядом причин. Возрождение английской власти в Гаскони и слава Эдуарда III после битвы при Креси привели к существенной переоценке интересов Кастилии. Со своей стороны французы сближались с королевством Арагон, "могущественной страной с энергичными людьми, которые могут нанести большой ущерб вашему королевству", как однажды посоветовали Иоанну II. Отец Педро I в конце 1340-х годов рассматривал идею союза с Англией, а сам Педро I был на короткое время обручен с английской принцессой. Возможно, это было кратковременным отклонение от нормы, а Педро I после своего воцарения вернулся к дипломатическим традициям своих предшественников. Он возобновил франко-кастильский союз и женился на французской принцессе Бланке Бурбонской. Но этот брачный союз оказался проблемным и недолговечным. Педро I поссорился с Иоанном II из-за приданого Бланки, которое Иоанн II был не в состоянии выплатить. В результате Педро I отрекся от молодой супруги почти сразу после свадьбы и самым публичным и оскорбительным образом поставил на ее место свою любовницу. Примерно в июле 1361 года Бланка умерла при загадочных обстоятельствах. Широко распространено мнение, вероятно, справедливое, что она была убита. Отношения между Францией и Кастилией, которые после договора в Бретиньи могли сойти на нет, стали откровенно враждебными[797]. Реакцией Педро I стало сближение с врагами Франции. В июне 1362 года, после более чем годичных переговоров, в Лондоне был заключен англо-кастильский договор. Среди его пунктов был один, который обязывал Эдуарда III и принца Уэльского предоставить войска за счет Педро I для службы против его врагов на полуострове, и особенно против любых французских вспомогательных войск, которые те могут использовать. За месяц до этого, в доминиканской церкви в Эстелле, представители Педро I заключили союзный договор с агентами другого великого противника монархии Валуа, Карла Наваррского. Есть все основания подозревать, что англичане предложили этот союз и выступили в качестве посредников между двумя сторонами[798].

Энрике Трастамарский умело воспользовался этой ситуацией. Террерский мир, который ненадолго примирил Арагон и Кастилию в мае 1361 года, обязывал Педро IV Арагонского изгнать врагов Педро I из своего королевства. В результате Энрике, вместе со своим младшим братом Санчо и значительной компанией кастильских сторонников, наваррских наемников и других вооруженных людей был вынужден отправиться на север, намереваясь устроиться во Франции. Арнуль д'Одрегем и Роберт де Фиенн, два старших офицера французской короны в Лангедоке, не знали, что делать. Сначала они пытались не допустить Энрике в страну удерживая пиренейские перевалы. Затем, в какой-то момент летом 1361 года, они заключили с ним сделку. Ему позволили беспрепятственно пройти через Лангедок и покинуть Францию перейдя через Рону в Прованс, где он мог делать все, что заблагорассудится. Энрике пошел на это соглашение, но у него не было желания жить жизнью капитана-изгоя. Его конечной целью было достижение соглашения с французским правительством, которое позволило бы ему продолжить борьбу против своего единокровного брата. В январе 1362 года, разорив большую часть епархий Арля и Авиньона, Энрике принял от властей Прованса крупную сумму, чтобы оставить их в покое, и согласился поступить на службу к представителям Иоанна II в Лангедоке. Он получал жалованье в размере 10.000 флоринов в месяц для себя и своего отряда численностью около 400 человек и хорошо послужил своим новым нанимателям. Арнуль д'Одрегем поставил его на северной границе Лангедока для охраны путей из Оверни и долины Роны. В марте 1362 года Энрике участвовал в осаде Сог. После битвы при Бринье он преследовал остатки армии рутьеров через Овернь. 3 июня 1362 года он настиг Ле Бур де Бретея, одного из главных капитанов Великой компании, с несколькими сотнями человек в Монпансье близ Виши и нанес ему кровавое поражение. Сообщалось, что половина вражеских сил была убита, а еще 200 человек взяты в плен. Репутация Энрике как полководца никогда не была так высока[799].

В июне и июле 1362 года велась подготовка к одновременной кампании против компаний рутьеров с трех сторон: Арнуль д'Одрегем и Энрике Трастамарский в Оверни, Жан де Танкарвиль в Лионне и Роберт де Фиенн в Бургундии[800]. Возможно, рутьеры могли бы попытаться устроить еще один Бринье, но они не хотели рисковать своей удачей и пошли на переговоры. Переговоры вели Арнуль д'Одрегем и бывший лейтенант Сегена де Бадефоля Гарсиот дю Шатель. 23 июля 1362 года в Клермоне был заключен договор между Энрике Трастамарским, различными королевскими советниками и десятью капитанами, представлявшими все "компании отсюда до Парижа". Примерно в то же время коннетабль заключил аналогичное соглашение с рутьерами, действовавшими в Бургундии, и с бретонскими наемниками Арно де Серволя. По условиям этих договоров, компании согласились поступить на службу к Энрике Трастамарскому, а он обязался вывести их из Франции в течение шести недель. Взамен они должны были получить на границе денежную сумму, которая не указана в тексте договора, но из других источников известно, что она составляла 53.000 флоринов (около 7.500 фунтов стерлингов) для самого Энрике и 100.000 флоринов (около 14.000 фунтов стерлингов) для капитанов Великой компании. Целью их похода (которая также не уточнялась), очевидно, был Арагон. За месяц до заключения договора Педро I разорвал Террерский договор и вторгся в королевство Педро IV. Теперь Педро IV нуждался в любой помощи, которую он мог получить[801].

Вскоре компании двинулись на юг, в сторону Пиренеев. Большинство из них прошли по долине Роны в сопровождении армии Арнуля д'Одрегема. Испанцы двигались через Руэрг в сенешальство Каркассон, за которым издалека наблюдали большие вооруженные силы, собранные офицерами Эдуарда III. К 15 сентября 1362 года практически все компании прошли через Монпелье. Энрике Трастамарский двигался сзади, за ним следовала его супруга с пятьюдесятью четырьмя мулами, груженными ее багажом. Вся эта масса людей расположилась лагерем в окрестностях Памье и Мазера в ожидании своего жалованья[802].

Но вторая попытка французского правительства экспортировать свои проблемы в Испанию потерпела неудачу так же, как и первая. Основных причин было две. Первая заключалась в том, что правительство столкнулось с большими трудностями в сборе 153.000 флоринов, которые оно обещало заплатить. Ожидалось, что деньги поступят от налогоплательщиков Лангедока, который был единственной провинцией, способной заплатить такую сумму. Но участники договора не предусмотрели достаточного времени для длительных переговоров, которые всегда предшествовали успешной кампании по сбору налогов в Лангедоке. Наступил ноябрь, а деньги все еще не были выплачены. Несколько капитанов потеряли терпение и ушли на север. Ле Бур де Бретей в конце октября 1362 года уже пробирался вверх по долине Роны. Перрен Буа, который командовал одной из самых больших компаний и был в числе первых капитанов, отправившихся на юг, к началу ноября вернулся в свои старые охотничьи угодья, а Джон Амори отправился в Руэрг[803].

Вторая причина неудачи была более фундаментальной. Запланированный исход компаний в Испанию совпал с серьезным кризисом в делах юго-запада, войной графов Арманьяка и Фуа. Древнее соперничество между этими двумя феодальными домами усилилось в 1350-х годах благодаря влиятельному положению, которое занимал граф Арманьяк, сначала как лейтенант короля в Лангедоке, а затем как советник своего преемника, графа Пуатье. Он никогда не стеснялся использовать свою власть для продвижения собственных территориальных интересов за счет своих соперников, включая графа Фуа. Возникшая напряженность привела к кратковременным вспышкам насилия в 1359 году и еще раз зимой 1360–61 года. Последний инцидент был прекращен серией коротких перемирий, которые были куплены обещаниями выплат очень больших сумм денег от Генеральных Штатов Лангедока[804]. Никто не ожидал, что они продержатся в состоянии открытой вражды так долго. Оба графа потратили большую часть 1362 года на поиск союзников среди гасконской знати и капитанов Великой компании, готовясь к грядущей междоусобной войне. Когда был заключен Клермонский договор, выяснилось, что многие из капитанов были сторонниками Арманьяка, Фуа или их союзников, поэтому в него пришлось включить оговорку, что если между двумя графами начнется война, то все капитаны компаний будут свободны от своих обязательств. Эта оговорка и аннулировала договор. Это означало, что Арманьяк и Фуа практически обязаны были начать военные действия осенью, пока их союзники и наемники не скрылись за Пиренеями. В начале октября 1362 года Гастон Фуа получил достоверные сведения о том, что Арманьяк собирает своих сторонников. Он отправился в Памье и Мазер, чтобы попытаться убедить капитанов рутьеров немедленно уйти в Испанию. Но он зря старался. Капитаны обманули его, а заодно и Арнуля д'Одрегема. Арнуль наконец нашел деньги на оплату их услуг, в основном за счет средств, собранных для выкупа короля. 100.000 флоринов под вооруженной охраной были доставлены в Памье. Как только деньги был получены, большинство капитанов отказались от Энрике Трастамарского и его планов, чтобы принять сторону в надвигающейся междоусобице в Лангедоке. Берар и Бертука д'Альбре, Гарсиот дю Шатель и некоторые другие перешли на сторону графа Арманьяка. Гораздо меньшее число капитанов, включая Пти Мешина, поддержали Гастона Феба, графа Фуа[805].

5 декабря 1362 года у деревни Лонак на равнине к северо-западу от Тулузы произошла большая битва. У графа Арманьяка была более многочисленная армия. Но, тем не менее, он потерпел полное поражение. Битва была выиграна за счет лучников в составе войск победителя. Сам Арманьяк и все командиры его армии были взяты в плен и отведены в крепость Ортез. Среди пленников были Гарсиот дю Шатель и не менее пяти видных членов семьи Альбре. Выкуп за них составил более 600.000 флоринов. На протяжении всего своего долгого правления Гастон Феб стал одним из самых богатых и ярких государей Запада, человеком, который мог содержать постоянную военную казну и армию в 4.000 или 5.000 человек и который стал почти суверенным правителем своего маленького и небогатого государства[806].

Для Лангедока Клермонский договор стал настоящей катастрофой. Он сделал возможной короткую, но кровавую и разрушительную гражданскую войну и стоил огромных денег на военное жалованье и выплаты рутьерам, и все это было потрачено впустую. Рутьеров не удалось выпихнуть в Испанию и они расползлись по провинции. Энрике Трастамарский отказался от своих планов, а его кастильский отряд рассеялся по сенешальствам Бокера и Каркассона, попеременно то служа в армии Арнуля д'Одрегема то устраивая беспорядки. Все эти люди не покидали регион до 1363 года, когда им, в конце концов, выплатили 53.000 флоринов, обещанных им в Клермоне. И эта сумма также была взята из фонда выкупа за кроля Франции[807].

Что касается остальных членов Великой компании, то в течение зимы 1362–63 гг. их постепенно выпихивали и вытесняли из трех сенешальств. Еще шесть или восемь месяцев после этого они продолжали действовать на северной границей Лангедока между долиной реки Тарн и плато Веле. Два места, в частности, оказались постоянной угрозой для безопасности Лангедока: Комбре в Руэрге и Сен-Шафр-дю-Монастье в Веле. Но ни одно из них не продержалось долго. Сен-Шафр-дю-Монастье был укрепленным бенедиктинским монастырем у главной дороги к югу от Ле-Пюи, который осенью 1362 года занял Перрен Буа. Люди Перрена совершали набеги на большие расстояния от Сен-Шафр, в основном на юг по долине Роны. В конце концов, их монастырь был взят штурмом 7 марта 1363 года войсками сенешаля Бокера. Комбре — крепость XIII века в отдаленной долине к северу от Марсильяка в Руэрге, которую в конце октября 1362 года занял англичанин Джон Амори. Отряды его гарнизона действовали примерно так же, свободно перемещаясь по сенешальству Бокер, собирая добычу и пленных, а затем уходя обратно на базу. Амори приютил там и других капитанов, в том числе печально известного провансальского разбойника Луи Рабо из Ниццы. Именно из Комбре Рабо организовал свой самый известный подвиг — захват целого поезда послов короля Кастилии на пути в Авиньон в марте 1363 года. В конце концов, это место было покинуто рутьерами в середине 1362 года в результате настойчивого давления со стороны сенешаля Эдуарда III из Руэрга. Эти события ознаменовали окончательное исчезновение Великой компании 1360 года[808].

Они также стали выдающимся успехом защитников Лангедока, у которых северные и центральные провинции должны были многому научиться в последующие годы. Однако, как и в 1361 году, оставалась более широкая проблема. Изгнание компаний из Лангедока просто отбросило их дальше на север и восток, усугубив проблемы других, менее эффективно обороняемых провинций. Города трех сенешальств были готовы платить, когда их заставляли тратить деньги на оборону такого региона, как Веле, который имел тесные административные связи с их собственным и был ключом к обороне их северной границы. Но их мало интересовала территория за его пределами. Поэтому компании смогли безнаказанно перегруппироваться в Оверни и обрести новые амбиции. Истории Великой компании 1360 года суждено было повториться в 1363 году.

Катализатором стало возвращение Сегена де Бадефоля. Сеген не принимал никакого участия в делах компаний с момента заключения соглашения с властями Лангедока и Руэрга осенью 1361 года. Он сдержал свое слово и удалился в родной Перигор. Но летом 1363 года он вновь появился в Лангедоке с новой огромной компанией, в которую входили не только его собственные люди, но и большое количество других групп, которые ранее действовали вместе в долине Роны и в Нижнем Лангедоке. Среди них были Пти Мешин, который возглавлял Великую компанию 1360 года; грозный Луи Рабо; Арно дю Солье, известный как Ле Лимузен, который примерно в это время стал партнером Луи; и беарнский рутьер Мено де Виллар, который, хотя до сих пор был малоизвестен, стал печально известен под именем Эспиот. Престиж и талант стратега Сегена сделали эту новую Великую компанию еще более опасной, чем ее предшественница.

Не успели они нанести первый удар, как конфедерация Сегена де Бадефоля сумела получить от города Тулузы огромную сумму в 40.000 флоринов в обмен на оставление Тулузы в покое. Однако города Нижнего Лангедока оказались более стойкими. В Монпелье консулы созвали расширенное заседание Совета, чтобы решить, следует ли им последовать примеру Тулузы. Собрание, к которому присоединились представители пригородов и отдаленных деревень, единогласно решило сражаться. Поэтому Великая компания разделилась на два отряда. Луи Рабо, сопровождаемый бандитом по имени Бертукен, вторгся в Нижний Лангедок, чтобы принять вызов. В конце июля 1363 года они основали свой штаб в замке Линьян, расположенном к северу от Безье. Известно, что Безье был уязвим с точки зрения обороны. Комиссары, инспектировавшие его за год до этого, обнаружили, что стены не отремонтированы, ворота не защищены барбаканами, а рвы осыпались. Город сильно пострадал от компаний рутьеров из Линьяна. Но их деятельность распространялась на гораздо более обширную территорию, охватывая все средиземноморское побережье от Роны до Пиренеев. В какой-то момент, отряду из восьмидесяти человек, даже удалось проникнуть за стены Монпелье, нанеся городу большой ущерб и похитив несколько видных горожан. Однако грозные силы обороны Лангедока быстро вытеснили их. Жители Безье, менее волевые, чем жители Монпелье, и уж точно менее готовые к отпору, откупились от Рабо и Бертукена из Линьяна в начале ноября 1363 года. Рабо удалился в Овернь, чтобы присоединиться к остальным членам Великой компании. Люди Бертукена остались в Лангедоке и заняли еще одну крепость, Пейрак, на дороге из Безье в Каркассон, блокировав один из главных торговых путей юга. Потребовалось шесть месяцев периодических осад, чтобы выбить его оттуда. В конце концов он отступил за границу в королевство Наварра[809].

В начале сентября 1363 года Сеген де Бадефоль с остальной частью Великой компании вторгся в Жеводан и объединился с Бераром и Бертукой д'Альбре. 13 сентября он обрушился на обнесенный стеной город Бриуд. Этот небольшой городок на границе Оверни и Веле принадлежал капитулу Сен-Жюльена, одному из самых богатых церковных орденов Франции. Как и многие города принадлежащие церкви, он был плохо защищен. Захватчики проникли в город ночью через заброшенные дома, построенные у стен, которые никто не потрудился разрушить. Город был систематически разграблен, а большей части населения пришлось откупиться. Затем он был превращен в постоянную базу для более широких операций. Губернатор Оверни преувеличивал, когда назвал Бриуд "самым сильным, лучшим и богатым городом во всей Оверни", но это было, безусловно, важное место и самый большой город с крепостной стеной, который был занят рутьерами после взятия Пон-Сен-Эспри. Захват Бриуда был действительно "очень страшным событием". По мере распространения новостей в Бриуд со всей южной Франции стекались новые отряды рутьеров. Луи Рабо прибыл из Линьяна. За ним последовала часть кастильского отряда Энрике Трастамарского. Чиновники французского правительства в Оверни были хорошо информированы о передвижениях основных компаний. Они считали, что общая численность рутьеров в Бриуде достигает 2.000 латников и 8.000 пеших солдат и лучников. И, видимо, в момент своего расцвета эта компания, была не намного меньше[810].

Сначала компании в Бриуде сосредоточились на соседних провинциях. Особое внимание было уделено Веле, который с 1361 года был обязан платить patis Сегену де Бадефолю и провинция была полностью опустошена отрядами грабителей, посланными из Бриуда. На севере были предприняты мощные набеги на крупные города Оверни. Были разрушены пригороды Ле-Пюи, Сен-Флор, Клермон и Ла-Шез-Дье. На юге рейдовые отряды из Бриуда проникли через Руэрг на равнину Нижнего Лангедока. На востоке они достигли долины Роны и границ папских владений[811]. Но такое большое количество людей быстро достигло естественных границ своих возможностей. Они исчерпали имеющиеся вокруг них ресурсы и нуждались в гораздо больших запасах, чем могла дать их организация фуражировки. Сеген де Бадефоль нуждался в расширении своей территории. Губернатор Оверни сообщил о слухах из Бриуда, что следующей целью является Бургундия. "Если мы не сможем вернуть это место путем переговоров или силой, — писал он Совету герцога Бургундского, — все регионы будут потеряны". Как бы в подтверждение этого предупреждения, отряды Сегена появились в Форезе через месяц после падения Бриуда. Осенью 1363 года они ненадолго захватили большое бенедиктинское аббатство Савиньи и взяли большой выкуп с окрестностей, после чего ушли. Савиньи находился всего в 12 милях от Лиона. В апреле 1364 года овернские Штаты согласились выкупить Бриуд у компании. Сеген пообещал сдать свои завоевания и отпустить всех пленных без выкупа в обмен на королевское помилование, папское отпущение грехов и 40.000 флоринов наличными. Это был самый большой выкуп, когда-либо взимавшийся за освобождение одного городка[812].

У министров Иоанна II в Париже не было времени заниматься проблемами юга королевства, так как их захлестнула волна насилия на севере. Положение на севере было другим. Главными действующими лицами были не гасконцы, которые редко проникали к северу от Луары, а наваррцы, англичане, немцы и, прежде всего, бретонцы. Тем не менее, у бедствий севера были те же причины, что и у бедствий юга: крах королевской власти, разрушение внутренней политической организации провинций, растущее число безработных солдат и отставников.

Поводом к насилию здесь, как и везде, была частная война. Осенью 1362 года Анри, граф де Водемон, королевский лейтенант в Шампани, начал жестокую войну за свой счет против ряда немецких князей за восточной границей Франции, в основном с герцогом Лотарингии и графом Бара. Истоки этого конфликта неясны и, возможно, не имеют значения. Однако важной особенностью являлось то, что в отличие от предыдущих стычек на северо-восточной границе, которые были в основном местными делами, в этой войне на стороне Водемона сражалась большая армия рутьеров, набранная в других частях Франции. Большинство из них принадлежали к большой диаспоре бретонских солдат удачи, которые с 1358 года были рассеяны по бассейну Луары и провинциям Центрального массива. Но было также много наваррцев и некоторое количество гасконцев. Главным военным подрядчиком снова был Арно де Серволь, которого Водемон нанял для сбора этого большого войска[813]. Новобранцы Протоиерея мигрировали неуправляемыми толпами по долине Луары и по Иль-де-Франс. По пути они заняли несколько мест к югу от Парижа и нападали даже на крупные города, включая Орлеан. Большое их количество скопилось в Бургундии, которая, именно потому, что ей так успешно удавалось отбивать предыдущие вторжения, все еще имела огромные неразграбленные ресурсы. В январе 1363 года бретонские компании захватили ряд замков к западу от Дижона[814].

Очень похожие условия сложились на западе королевства в результате продолжающейся гражданской войны в Бретани. Когда в конце сентября 1362 года истек срок последнего из длинной череды перемирий, Карл Блуа начал стремительное наступление на север Бретонского полуострова при содействии французского капитана Понторсона Бертрана дю Геклена. Весной 1363 года эта кампания достигла своего апогея в длительной осаде крепости Бешерель. Бешерель был местом большой стратегической важности. Он блокировала дорогу из Динана в Ренн и контролировала большую часть северо-востока Бретани, фактически разделяя территорию Карла Блуа на две части. Чтобы противостоять этой угрозе, Жан де Монфор обратился к английским компаниям, базировавшимся в герцогстве. Большой отряд для помощи Бешерелю (около 2.400 человек) был набран в основном из их рядов. Результатом стало временное перемирие, заключенное между двумя претендентами в июле, когда соперничающие армии столкнулись друг с другом на дороге в Динан[815]. Но последствия для остальной западной Франции продолжались еще долго. По всей границе с Бретанью и соседним регионам Нормандии и Мэна шла активная борьба, поскольку солдаты, получившие жалование в Бешереле, переформировались под руководством новых капитанов и искали работу. В начале 1363 года офицеры короля доложили ему: "Окрестности Кана разрушены", "каждый день и ночь гарнизон Оне проникает в предместья Кана, а страна вокруг настолько разрушена и опустошена, что никто не выходит за пределы крепостных стен". С наступлением прохладного лета французские власти взялись за решение этой проблемы. Бертран дю Геклен объединил усилия с Филиппом Наваррским (лейтенантом короля Наварры в этом регионе) и попытался искоренить наиболее важные гарнизоны рутьеров. Главные занятые ими места вокруг Байе и Кана были захвачены. Некоторые из них были разрушены. Но близость бретонской границы сделала даже эти достижения временными, и новые места были заняты рутьерами сразу же после окончания кампании. К несчастью для французов, они потеряли одного из своих самых полезных союзников в конце августа 1363 года, когда Филипп Наваррский умер от простуды, подхваченной на последних этапах кампании. Он строго поддерживал мир, который поклялся сохранить, и имел хоть какой-то контроль над наваррскими войсками в регионе. Его преемники не имели ни возможности, ни, в большинстве случаев, желания сделать тоже[816].

В течение нескольких недель насилие распространилось на восток, в Иль-де-Франс. В конце лета 1363 года два авантюриста, Джон Джуэл и Уолтер Страэль, сформировали новую компанию для вторжения в долину Сены. Джуэл был англичанином, который уже несколько лет активно орудовал в Нормандии. По одним сведениям, он действовал по поручению короля Англии, но достоверных доказательств этому нет, и это в общем-то маловероятно. Что касается Страэля, то он был профессиональным наемником из Брабанта, которого ранее нанимал Эдуард III, вероятно, для гарнизона Кале. В сентябре эти два человека захватили форт Овилье на границе Нормандии и Пикардии. Затем, двигаясь на юг, они пересекли Сену и вторглись в Шартрэ. Вскоре после этого, в октябре 1363 года, они захватили знаменитый старый замок Рольбуаз, возвышавшийся над излучиной реки Сены ниже Манта. Отсюда их компания смогла блокировать движение по Сене и навести ужас на большую часть французского Вексена[817]. Через несколько дней после падения Рольбуаза другая группа захватила форт Мюр у Корбея, тем самым перекрыв Сену и с другой стороны Парижа. Рутьеры вошли в ворота замка, замаскировавшись под погонщиков скота, и заблокировали разводной мост на время, достаточное для того, чтобы их товарищи смогли выскочить из своих укрытий и броситься в ворота: старый трюк, который некоторые привратники так и не смогли научиться распознавать. Известно, что захватчики Мюра пришли из гарнизонов Мэна и Нижней Нормандии. Вероятно, ими руководили англичане. Почти в тот же время смешанная группа из гасконцев и бретонцев ночью захватила Ла-Шарите-сюр-Луар и основала там большой постоянный гарнизон. Вскоре к ним присоединились вольные разбойники всех национальностей. Ла-Шарите был значительным городом, обнесенным стеной и послужил рутьерам надежной базой для набегов на Берри, Орлеанне и Ниверне. Здесь также находился большой каменный мост через Луару, который обеспечивал компаниям безопасную переправу через реку. Эти три гарнизона, появившиеся почти одновременно в стратегически важных точках речной сети северной Франции, представляли собой серьезную угрозу безопасности правительству, тем более опасную, что они находились с разных сторон от столицы[818]. Зима 1363–64 гг. была одной из самых холодных за всю историю человечества. Сена замерзла, и рутьеры смогли свободно переправляться на лошадях через реку, чтобы грабить пригороды Парижа с разных сторон. К Рождеству одна французская армия осаждала Рольбуаз, а другая расположилась лагерем у Мюра. Ресурсы правительства, и без того небольшие, были полностью направлены на защиту столицы[819].

В Бургундии младший сын короля Филипп Туреньский собирал отряды, с которыми осаждал один небольшой замок за другим. Как и другие до и после него, он оказался вынужден набирать войска из рутьеров, чтобы противостоять другим рутьерам. Арно де Таллебар, который большую часть последних двух лет грабил Маконне, поступил на службу к Филиппу Туреньскому осенью 1363 года. Пуатевинский рутьер Гийо дю Пин был нанят для набора отряда для обороны Бургундии, который он вместо этого использовал в кампании грабежа для себя лично. Арно де Серволь нанимал одних бретонцев для войны против других бретонцев в герцогстве. Также и гасконцы нанимались для борьбы с другими гасконцами. Среди них были Жан д'Арманьяк, сын бывшего лейтенанта Лангедока, и Аманье де Помье, один из соратников принца Уэльского в Пуатье. Эта политика обернулась катастрофой. Немногие наемники были готовы сражаться против своих друзей и родственников. А об их недисциплинированности ходили легенды. Они разоряли все места, через которые проходили, сжигая деревни и уничтожали посевы в поисках еды, добычи и денег. Они вставали у ворот городов, которые им полагалось охранять, выставляя заставы, как будто они их завоевали, и требовали patis и плату за безопасный проход, как и враг, которого они должны были сдерживать. Большинство из них заканчивали тем, что ссорились с нанимателем из-за долгов по жалованью и грабили его владения, пока их претензии не были удовлетворены. Многие из них обосновались в Бургундии на постоянной основе, объединившись со своими товарищами и заполнив дороги беспорядочными толпами вооруженных людей[820].

В то время как большая часть северной и центральной Франции погрузилась в хаос, мир, царивший в новом герцогстве Аквитания, откуда пришли самые страшные разбойники, представлял собой все более болезненный контраст. 19 июля 1362 года Аквитания была уступлена Эдуардом III принцу Уэльскому вместе со всеми полномочиями короны. Почти год спустя принц прибыл в Бордо с большим флотом и великолепной свитой, чтобы принять присягу от своих новых подданных, включая многих, чьи родственники вели открытую войну в остальной Франции. "Со времен рождения Христа никогда не сохранялось такого прекрасного состояния, как это…, — писал герольд сэра Джона Чандоса, — здесь пребывали благородство, радость, щедрость, любезность и честь"[821].

По условиям договора в Кале Иоанн II сохранял номинальный суверенитет над уступленными провинциями в течение ограниченного периода времени, пока осуществлялась передача территорий и остальная часть королевства очищалась от английских гарнизонов. Но было предусмотрено, что не позднее ноября 1361 года Иоанн II откажется от суверенитета над расширенным герцогством Аквитания, а Эдуард III, со своей стороны, откажется от претензий на корону Франции. И было бы неудивительно, если бы Иоанн II искал способ избежать выполнения этого обязательства. От договора в Бретиньи он получил лишь свободу, а его подданные — вообще ничего. Но Иоанн II был честным, не циничным человеком, и он не сделал этого. В конце октября 1361 года, за месяц до назначенной даты, в Вестминстер были отправлены два французских посла, которые предложили немедленно принять отречение[822]. Однако оно не было принято, что имело последствия несколько лет спустя, когда французский трон занял менее податливый монарх.

Нет сомнений, что именно Эдуард III был ответственен за эту задержку. Его причины, пусть и неразумные, были, по крайней мере, понятны. Король Франции обязался не пользоваться своим номинальным суверенитетом даже до того, как от него официально отказался. Поэтому казалось, что задержка не принесет больших неудобств. Эдуард III всегда переоценивал выгодность своих притязаний на французский трон, и он не желал отказываться от них до тех пор, пока обязательства французского короля не будут выполнены до последнего пункта. Его концепция этих обязательств была требовательной. В ноябре 1361 года два довольно незначительных английских агента, сэр Томас Уведейл и Томас Данклент, прибыли в Париж, чтобы потребовать от Иоанна II немедленного отречения. Но у них не было полномочий заявить о том же от имени Эдуарда III. Вместо этого все три месяца, которые они провели во французской столице, были посвящены изложению жалоб своего господина на выполнение договоров французами — задача, которую они, судя по всему, выполняли, не обладая даже минимальным умением или тактом. В ответ советники Иоанна II с гораздо большим основанием жаловались на большое количество крупных крепостей во Франции, которые почти через полтора года после договора в Кале все еще находились в руках подданных Эдуарда III. Договор предусматривал одновременное отречение двух королей, и даже Иоанн II не был настолько покорным, чтобы отмахнуться от этого пункта. "Как только наш брат будет готов сделать это, — сказал он папскому легату, — мы сделаем то же самое". Прошла Пасха, а ничего не произошло[823].

По мере того, как происходила передача территорий, жалобы английского короля становились все более многочисленными. Некоторые из них были пустяковыми, например, часть графства Понтье, которая все еще удерживалась непокорным французским принцем. Некоторые были более серьезными, но быстро разрешались, например, отказ графа Арманьяка принести оммаж королю Англии или отдать графство Горе в южной Гаскони, которое было уступлено Англии по договору. Эта конкретная проблема была дипломатически решена принцем Уэльским после его прибытия на юго-запад в 1363 году. Другие трудности были неразрешимы. Например, Иоанн II никак не мог заставить графа Фуа принести оммаж за Беарн, поскольку граф утверждал, что Беарн является суверенным государством. В течение многих лет он безнаказанно выдвигал те же претензии королям Франции. Но самыми непримиримыми и вредными аргументами были те, которые поднимали весьма спорные вопросы, на которые договор не давал ответа. Главными среди них были давние споры о владении Бельвиль и крепости Ла-Рош-сюр-Йон. Владение Бельвиль в Нижнем Пуату было уступлено по договору. Но что представляло собой владение Бельвиль? Было ли это относительно небольшое кастелянство Бельвиль, которое приносила доход около 200 ливров в год, или же это было все обширное владение Бельвиль, оцениваемое в 30.000 ливров дохода в год, которым владела Жанна де Бельвиль во время его конфискации короной в 1343 году? Что касается Ла-Рош-сюр-Йон, то географически это место было частью Пуату, но с 1287 года оно управлялось как анклав Туреньского бальяжа. Поэтому офицеры французского короля продолжали его занимать. Разрешение подобных вопросов, зависящих от извилистой и изменчивой административной географии Франции, могло длиться годы. Этот процесс порождал недовольство и подозрительность между двумя сторонами, совершенно несоизмеримые с их реальной важностью[824].

Дело осложнялось тем, что французский король столкнулся со значительными трудностями при сборе денег для выкупа. 5 декабря 1360 года, через шесть недель после своего освобождения, Иоанн II издал в Компьене большой ордонанс, который определял, как должны быть собраны деньги. Он ввел в Лангедойле ряд новых косвенных налогов (позднее известных как пособия) и вновь ввел ненавистный старый налог на соль — габель. Этим двум краеугольным камням французской фискальной системы ancien régime (старого режима) суждено было просуществовать более четырех столетий. Лангедок, как обычно, принял свои собственные меры. Однако фактические сборы по всей Франции шли крайне медленно. В Лангедоке, который с экономической точки зрения был лучше всего приспособлен для выполнения этого бремени, требования казначеев о сборе выкупа конкурировали с большими компенсациями, выплачиваемыми графу Фуа, чтобы купить короткие передышки от его вражды с графом Арманьяком, и с постоянными расходами на поддержание мира с рутьерами. К этим проблемам добавилось повторное проявление бубонной чумы в конце 1360 года, которая особенно свирепствовала на юге. Судя по отчетам о субсидиях в сенешальстве Тулузы, было собрано лишь около трети или половины требуемой суммы. А большая часть так и не дошла до казначеев, потому что была позаимствована лейтенантом для решения очередных военных проблем. Если уж Лангедок не мог внести свою долю, то более пострадавшие от войны северные и центральные регионы были еще менее способны сделать это. Немногие сохранившиеся фрагменты счетов представляют картину экономического истощения, административной неразберихи и расточительства, а также манипуляций со стороны монополистических синдикатов налоговых откупщиков, традиционного порока французских государственных финансов с XIV по XVIII век. После обнадеживающего начала поступления стремительно сократились и выплата выкупа стала задерживаться. Хотя выплата первого взноса была завершена более или менее вовремя в течение зимы после заключения договоров, но ни одно из 400.000 экю, которые должны были быть выплачены в 1361 году, не было получено к концу года[825].

Задержка в выполнении территориальных и финансовых положений договора вызвала серьезные трения не только между двумя королями, но и внутри французского политического сообщества. Договор предусматривал, что сорок один видный дворянин и сорок два представителя главных городов Франции будут содержаться в Англии и освобождаться поэтапно по мере поступления выкупа. Многие из этих людей ехали в Англию крайне неохотно. Некоторые собрали вещи для отъезда только тогда, когда им пригрозили конфискацией их земель и имущества[826]. Все они очень хотели вернуться. Эдуард III обещал, что с ними будут обращаться не как с пленниками, а "достойно, в соответствии с их статусом и положением", и обещание в целом было выполнено. Для заложников были назначены места проживания, которые им разрешалось покидать на срок до двух дней за раз или дольше с разрешения. Знатные заложники жили во многом в том же внешнем комфорте, что и во Франции. Самые знатные держали в Англии большие дворы с обширными конюшнями. Они приезжали со своими слугами, секретарями, чиновниками, капелланами и музыкантами. По словам Фруассара, который провел некоторое время в Англии в 1360-х годах и, должно быть, встречался со многими из них, они развлекались азартными играми и охотой и путешествовали по Англии, приглашая лордов и леди по своему усмотрению. Герцог Бурбонский играл в кости с королевой и переезжал от одного знатного семейства к другому. Но это блестящее существование должно было показаться бессмысленным уже после первых нескольких месяцев. Поэт Гийом де Машо отправился в Англию, вероятно, ко двору сына короля, Иоанна Беррийского (бывшего графа Пуатье). Должно быть, он вел такую же полноценную жизнь, как и все остальные, но все же жаловался на тяготы изгнания в окружении иностранцев, говорящих на непонятном языке. Кроме того, такой образ жизни был непомерно дорогим. Кроме королевских принцев и горстки других людей, которым король выплачивал пособие, заложники должны были содержать себя сами. Некоторые из них собирали деньги, облагая налогом своих арендаторов и подчиненных. 100.000 золотых франков, которые герцог Бурбонский потратил за шесть лет своего пребывания заложником, были выплачены жителями его владений в Бурбонне и Бовези. Некоторым помогали их родственники. Некоторые тратили свои капиталы или занимали у ростовщиков. Шарль де Монморанси подсчитал, что его расходы в Англии превысили все доходы его значительных французских владений. Чтобы оплатить их, ему пришлось продать свой особняк в Париже другому заложнику[827].

Заложники из городов имели более скромные потребности, которые, как правило, обеспечивались пославшими их общинами. Большинство городов заключали с заложниками тщательно продуманные соглашения, которые предусматривали выплату им жалованья и пособия на жизнь и обещание прислать замену через определенный срок, обычно через год. Но эти условия не всегда выполнялись. Пособия иногда выплачивались с задержкой, а в некоторых случаях и вовсе не выплачивались. Это создавало большие проблемы для людей, проживающих в стране, где они не могли заработать себе на жизнь. Некоторые города не присылали замену, оставляя первоначального заложника томиться в Англии на неопределенное время. Но скука была, пожалуй, главной опасностью их существования, ведь у них не было ни занятий, ни развлечений, и их, уж точно, не принимали, как аристократов, во дворцах и поместьях знатных особ. Они также часто страдали от болезней, потому что всех заложников из городов отправили жить в Лондон, который был, вероятно, самым неблагоприятным местом для проживания в Англии. Более четверти из них умерли там во время страшной эпидемии бубонной чумы летом 1361 года[828].

В течение 1362 года заложники все больше злились и расстраивались из-за перспективы бессрочного заключения в Англии, пока два правительства спорили о земельных участках во Франции. Большинство знатных заложников были влиятельными людьми во Франции и у них часто были родственники и агенты в Париже, которые отстаивали их интересы и предавали огласке их жалобы. Самыми значительными из всех были четыре королевских принца: брат короля герцог Орлеанский, два сына короля Людовик Анжуйский и Иоанн Беррийский, а также герцог Бурбонский. Договор предусматривал, что они будут освобождены только после того, как произойдет основная передача территорий, будут сделаны отречения и выплачена вторая часть выкупа[829]. Эти четверо особенно плохо переносили свое вынужденное пребывание в Англии. Менее значительным заложникам иногда позволяли вернуться во Францию на ограниченный срок по условно-досрочному освобождению или обменивали их на других лиц с равноценным статусом. Но королевские принцы были слишком важны, чтобы их можно было отпустить условно-досрочно, и не было никого с равноценным статусом, кто мог бы их заменить.

В апреле 1362 года, после того как миссия Уведейла и Данклента закончилась неудачей, правительство Иоанна II предприняло решительную попытку добиться освобождения хотя бы некоторых королевских принцев. Андруан де Ла Рош, теперь уже кардинал, прибыл в Англию для посредничества. За ним последовало видное французское посольство во главе с маршалом Бусико, "мудрецом и прекрасным собеседником всех кавалеров". Это был человек, который лучше, чем Данклент и Уведейл, знал, как расположить к себе королей. К этому времени выкуп за Иоанна II был просрочен на 600.000 экю. Из этой суммы послы привезли с собой 108.800 экю наличными. Еще 90.000 были обещаны Папой и считались уплаченными. На самом деле их заплатило английское духовенство, так как деньги были переведены папскими сборщиками церковной десятины в Англии из налоговых квитанций, находившихся в их руках. Что касается остальной суммы, Бусико и его коллеги попросили Эдуарда III продлить сроки выплаты и освободить королевских принцев. Они также добивались от него долгожданного отречения от претензий на трон Франции. Эдуард III был бескомпромиссен по обоим пунктам. Он согласился бы на их просьбы только в том случае, если бы получил в качестве гарантии еще больше территорий во Франции. Если пересмотренные условия не будут строго соблюдаться, он должен был навсегда завладеть этими территориями. Эдуард III также хотел, чтобы Иоанн II сразу же отрекся от суверенитета над уступленными территориями, прежде чем он сделает свое собственное, и чтобы ему не приходилось выпроваживать своих подданных с мест, занимаемых ими во владениях Иоанна II. Ни кардинал, ни послы не могли сдвинуть его с этой позиции. Когда ответ Эдуарда III был получен королем Франции, он выразил резкий протест. Иоанн II указал на то, что он уже выплатил большие суммы. Он не мог платить больше из-за действий компаний рутьеров, "большинство или все из которых были англичанами или гасконцами и вашими поданными"[830].

Осенью 1362 года подошел срок уплаты очередной части выкупа, а территориальные споры так и не приблизились к разрешению. Четыре королевских принца в Англии решили взять переговоры в свои руки. 1 ноября они заключили в Лондоне частный договор с Советом английского короля, который, если бы он был выполнен, дал бы Эдуарду III большую часть того, что он хотел. Они обязались обеспечить, чтобы Эдуард III незамедлительно получил еще 200.000 экю из суммы выкупа, и чтобы в течение года ему были переданы спорные территории Бельвиль и Горе. Они также обещали, что от английского короля не потребуется больше того, что он уже сделал, чтобы избавить Францию от англо-гасконских гарнизонов и компаний, за единственным исключением гарнизона Пьера Дескалата в Ла-Рош-Позе. Он должен был быть уничтожен, если потребуется, объединенными силами обоих королей. Как только все это будет сделано, отречение должно было произойти взаимно и сразу. Тем временем четыре принца вместе с шестью другими знатными заложниками должны были быть освобождены условно-досрочно при предоставлении соответствующего обеспечения. Принцы предложили в качестве залога пять важных кастелянств, принадлежавших герцогу Орлеанскому на территории, которая теперь уступалась Эдуарду III. Другие дворяне обещали три крупные крепости в королевстве Франция: Ден-ле-Руа и Эне-ле-Дун в Берри и Ла-Рош-сюр-Йон в Пуату. С Иоанном II, похоже, вообще не советовались по поводу этих соглашений. Когда ему доставили текст договора для утверждения, он находился в Вильнев-лез-Авиньоне, где совещался с Папой. Французский король, очевидно, был потрясен прочитанным, и предпринял короткую и безуспешную попытку договориться о чем-то лучшем. Но 13 марта 1363 года он подтвердил заключенный договор. В мае, после того как подтверждение французского короля было получено в Англии, принцы были перевезены в Кале, где их должны были держать до тех пор, пока не будет предоставлена гарантия[831].

Неясно, почему договор с принцами провалился. Но об этом можно догадаться. Наиболее вероятное объяснение заключается в том, что советники Иоанна II были потрясены тем, что он утвердил в Вильневе, и создали трудности с предоставлением гарантий. В середине июля английский офицер Томас Дриффилд покинул Англию с шестьюдесятью солдатами, чтобы овладеть Ден-ле-Руа, Эне-ле-Дун и Ла-Рош-сюр-Йон. История его миссии неизвестна. Но ясно, что она провалилась. Затем, в начале сентября 1363 года, герцог Анжуйский, один из тех, кто подписал договор, просто напросто сбежал. Людовик Анжуйский, способный и амбициозный молодой человек двадцати четырех лет, женился по любви (и без согласия отца) на дочери Карла Блуа незадолго до того, как два года назад вынужден был уехать в Англию качестве заложника. Пребывание в Англии он переносил особенно плохо. Как и другим королевским принцам, ему было разрешено отлучаться из Кале по условно-досрочному освобождению на срок до трех дней. Он воспользовался этой привилегией, чтобы посетить святилище Нотр-Дам де Булонь и повидаться с супругой в замке Гиз, принадлежавшем его тестю. Уехав, он решил не возвращаться и это было необычным событием среди тех, кто был связан аристократическим кодексом чести. Иоанн II был в ярости. Он вызвал своего непутевого сына на семейную встречу в город Сен-Кантен. Но принц, боясь, что его арестуют и насильно вернут в Англию, встретился с королем только в открытом поле в четырех милях от стен города. Все уговоры не смогли заставить его вернуться в заложники. Таким образом, договор с принцами был нарушен и перестал существовать, а многие во Франции, должно быть, почувствовали облегчение[832].

В конце ноября 1363 года в Амьене собрались Генеральные Штаты Лангедойля. Когда заседание закончилось, король, к удивлению присутствующих, объявил, что намерен вернуться в Англию. Причины такого решения не были названы, что породило множество домыслов. Некоторые говорили, что он намеревается отдать себя в качестве заложника вместо своего бесчестно сбежавшего сына. Другие утверждали, что он хотел заинтересовать Эдуарда III в совместном крестовом походе в Святую землю. Третьи считали, что он хотел хорошо провести время при дворе Эдуарда III. Истина была гораздо проще. Иоанн II надеялся, что, лично общаясь с английским королем, он добьется успеха там, где его послы потерпели неудачу, и добьется отсрочки выплаты выкупа и освобождения королевских принцев. Ближайшие советники убеждали его подумать еще раз, но он был непреклонен. Итак, 3 января 1364 года король отплыл из Булони с эскортом из 200 всадников. Через несколько дней он был помещен в свою старую тюрьму, Савойский дворец в Лондоне. Вскоре после его прибытия казначеи ответственные за сбор выкупа доставили еще 107.000 экю, по крайней мере, часть из которых была взята у ростовщиков на короткие сроки и под большие проценты. Это было все, что они смогли найти для выплаты постоянно растущей задолженности по выкупу. В результате общая сумма выплат на текущий момент составила около половины суммы, обещанной в Бретиньи.

Эдуард III назначил комитет своего Совета для ведения переговоров с французским королем. Согласно одному источнику, был достигнут определенный прогресс. Другой источник предполагает, что соглашение действительно было достигнуто. Великолепный жест Иоанна II почти сработал. Но в начале марта 1364 года, не успев ничего подписать, Иоанн II заболел, и переговоры пришлось приостановить. Состояние его здоровья уже давно вызывало беспокойство среди его приближенных. Зима была лютой и холодной, а в Лондоне все еще свирепствовала чума. Эдуард III несколько раз навещал его и предоставил все удобства и медицинскую помощь, какие только мог. Но в ночь на 8 апреля 1364 года король Франции скончался[833].

Английский король великолепно развлекал Иоанна II, пока тот был жив, и устроил для него самые пышные похороны теперь, когда он умер. Тело покоилось в соборе Святого Павла. Заупокойная месса была отслужена перед огромной толпой, в которую входили король и королева, их дети и весь двор, одетый в траур. Ночью тело несли по Старой кентской дороге в Дартфорд при свете 4.000 факелов. 22 апреля 1364 года кортеж достиг Дувра, где тело было погружено на корабль и отправлено обратно во Францию[834]. Сожаление Эдуарда III по поводу смерти его соперника было, безусловно, искренним. Иоанн II был щедрым и привлекательным человеком. Но Эдуард III, возможно, сожалел о короле-политике больше, чем о короле-человеке. Ведь Иоанн II был также некомпетентным полководцем и плохим дипломатом. Находясь в плену он пошел на большие уступки и, если бы остался жив, мог бы сделать их еще больше. Неудачные переговоры в Лондоне в январе и феврале 1364 года были последним случаем, когда можно было заключить прочный мир на приемлемых для английского короля условиях. Преемник Иоанна II был совсем другим и менее уступчивым противником.

Эдуарду III предстояло прожить еще тринадцать лет, но он уже не был тем человеком, которым был раньше. Ему было пятьдесят два года, и он был стариком по меркам окружающих. Он всегда был импульсивным правителем, принимал необдуманные решения и упрямо поддерживал их. Но он также прислушивался к советам и полагался на надежных друзей, которые сдерживали его. Сейчас их оставалось немного. Почти все соратники его триумфальных лет были мертвы. Среди них были все шесть графов, созданных в первый год войны, которые служили его главными командирами в 1340-х и 1350-х годах. Из великих полководцев его собственного поколения в живых остался только Уолтер Мэнни, безрассудный, но очень почитаемый человек. Герцог Ланкастер, безусловно, самый мудрый и влиятельный советник короля, а также самый искусный дипломат и полководец, бывший идеальным партнером Эдуарда III в его авантюрах: рассудительный, осторожный, реалистичный, всегда готовый взглянуть на интересы Англии с точки зрения долгосрочной перспективы, умер в 1361 году. Уильям Эдингтон, чье управление финансами правительства было главным фактором недавних успехов Эдуарда III, ушел в отставку два года спустя, в 1363 году. У этих людей не было преемников, и их исчезновение оставило большой пробел в формировании английской политики. Восходящими звездами при дворе стали второй сын короля, Джон Гонт, и его зять, Джон Гастингс, граф Пембрук, ни один из которых не обладал способностями великого герцога Ланкастера и даже не имел большого опыта в государственных делах. Внутри администрации власть все больше переходила в цепкие руки бывшего личного секретаря Эдуарда III Уильяма Уикхема, который в 1363 году стал хранителем личной печати короля. Уикхем был амбициозным церковным политиком в духе Джона Стратфорда, и вскоре стал главенствующей фигурой в английской политике. Но хотя никто не сомневался в его уме и энергии, он был также беспринципен и корыстен, лишен рассудительности и практически не интересовался иностранными делами.

Трудно проникнуть в мысли Эдуарда III в любой период его жизни, и особенно трудно сделать это в 1360-е годы. Одной из причин его все более неустойчивых суждений, несомненно, была его одержимость деньгами. К 1364 году Англия сбросила с себя многие из основных финансовых тягот военных лет. Расходы на содержание гарнизона в Кале сократились примерно до одной пятой от уровня военного времени. Защита Гаскони была возложена на принца Уэльского, а Бретани — на Жана де Монфора, каждый из которых должен был вести свои дела за свой счет. Но бремя военных расходов Эдуарда III продолжало лежать тяжелым грузом на его счетах. Стоимость кампании 1359–60 годов, которая финансировалась в значительной степени за счет будущих таможенных поступлений, оплачивалась в течение всего следующего десятилетия. И новые тяготы сменяли старые. В начале 1360-х годов Эдуард III предпринял длительную и дорогостоящую попытку умиротворить свои давно заброшенные владения в Ирландии. Ему пришлось покрыть большую часть тяжелых первоначальных расходов на экспедицию принца в Гасконь, а также расходы на обустройство дворов для других своих сыновей, все из которых уже достигли совершеннолетия. Более того, с наступлением мира Эдуард III начал тратить больше средств на показуху. Он возвел грандиозные и непомерно дорогие здания в Виндзоре и закатывал там грандиозные празднества. Он вкладывал огромные средства в земли, драгоценности и покупку военнопленных.

Хотя ситуация с доходами была нездоровой. В мирное время не могло быть и речи о парламентских субсидиях. В 1362 году была возобновлена таможенная пошлина, но в два раза меньше прежней. Это, в сочетании с перебоями в работе таможенной администрации после перевода основных потоков торговли в Кале в 1363 году и спадом экспорта английской шерсти в 1360-х годах, привело к снижению доходов до 40.000 фунтов стерлингов в год, что составляло около трети от лучших показателей предыдущего десятилетия[835]. Эти трудности означали, что сбор просроченных выкупов, как правило, отодвигал на второй план другие вопросы, имевшие более важное долгосрочное значение. Когда Джон Барнет, епископ Вустерский, стал казначеем в феврале 1363 года, он подготовил ряд бюджетных и финансовых отчетов. Они были непостоянными и непоследовательными, но их общей чертой было то, что они сообщали о больших структурных дефицитах. В январе 1365 года канцлер объяснил группе влиятельных пэров, что обычные доходы правительства покрывают едва ли половину его расходов. Справедливо будет сказать, что эти отчеты были подготовлены в особенно трудный период финансовой истории правительства и не были полностью откровенными в отношении ресурсов Эдуарда III. Но даже с учетом этого они демонстрируют, насколько Эдуард III стал зависеть от поступлений средств от выкупов, в основном от короля Франции, а также от короля Шотландии, герцогства Бургундии, Карла Блуа и большого числа пленных, захваченных в битве при Пуатье, которых Эдуард III выкупил у их пленителей[836].

Однако неуступчивость Эдуарда III в отношении выкупа — это лишь часть объяснения его неспособности заключить прочный мир со своими врагами. Правда заключалась в том, что Эдуард III, никогда не обладавший дипломатическими способностями герцога Ланкастера или его сочувствием к Франции, не считал договор в Бретиньи окончательным миром, на который он претендовал. Он ревностно относился к сравнительно пустяковым обидам, таким как безобидный поступок Иоанна II, председательствовавшего на судебном поединке между двумя рыцарями в Сентонже[837]. Его постоянное подозрение в добросовестности французов заставляло его цепляться за свое право называть себя королем Франции. Постоянная неуверенность в себе заставила его искать союзников в Кастилии в 1362 году и во Фландрии в 1364 году, что стало первым этапом в создании системы союзов, призванной окружить и сдержать традиционного врага. Немногие памятники лучше передают это настроение, чем две огромные башни реконструированной крепости в Хэдли, возвышающейся над островом Кэнви на побережье Эссекса, и огромная круглая крепость (ныне разрушенная), которую Эдуард III построил на противоположном берегу устья Темзы в Куинсборо на острове Шеппи. Это были самые дорогостоящие и тщательно продуманные оборонительные сооружения, построенные в Англии со времен замков деда Эдуарда III в Уэльсе[838]. Но примечательны они не только своей стоимостью, но и тем, что их строительство было начато в течение года после заключения мира в Бретиньи, чтобы защитить Темзу и Медуэй от французского вторжения. Эдуард III никогда по-настоящему не верил в то, что он победил. И, возможно, он был прав. Возможно, проиграл просто Иоанн II. Возможно, Англия просто воспользовалась минутной слабостью более богатой и густонаселенной страны, чтобы заключить мир, который вряд ли переживет ее неизбежное восстановление.