Столетняя война. Том II. Испытание огнем

Глава VIII. Компании, 1357–1359 гг.

Воодушевленные покладистостью английского короля и распадом французского правительства, полчища солдат сменяли друг друга в провинциях Франции, занимая замки, поместья и церкви, из которых они подвергали окружающие районы жестокому грабежу, прежде чем отправиться на поиски новой добычи. Современники считали эти вторжения случайными катастрофами, причудой капризного Бога. Однако передвижения компаний следовали логичной и более или менее последовательной географической схеме. Они распространялись из двух источников: из Бретани и Нормандии компании двигались по равнинам севера; из Гаскони они проникали вверх по долинам крупных рек в Центральный массив, а оттуда в земли по рекам Рона и Сона. Только в 1358 году эти два потока встретились и смешались в долине Луары. В тех регионах, которые они оставили в покое, тоже была своя закономерность. Такие провинции, как Пуату и Сентонж, которые были истощены войнами 1340-х годов, в 1350-х годах имели относительно легкую участь. Другие, такие как сенешальства Лангедока и герцогство Бургундия, имевшие сильные местные институты власти и хорошо развитые системы обороны, сумели отбиваться от захватчиков до 1360-х годов.

Гасконь, территория державы-победительницы и родина большинства компаний, наслаждалась коротким и золотым миром. После набегов графа Арманьяка в 1355 году там не было крупных французских операций. Последний значительный французский гарнизон на нижней Гаронне, в Марманде, был захвачен в конце 1359 года. Финансы герцогства неуклонно улучшались по мере того, как прибыль от монетных дворов и таможенных сборов росла по сравнению с катастрофическим уровнем 1340-х годов, а расходы на военное действия и жалование гарнизонам сокращались. В центральных районах английского герцогства, вокруг Бордо и Байонны, правительство постепенно восстанавливало свой престиж и власть[580].

Офицеры Эдуарда III с некоторым успехом пытались распространить этот pax anglicana (английский мир) за пределы традиционных центров герцогства в спорные провинции на границе. В долине Дордони вокруг Суйяка, где сходились границы провинций Перигор, Лимузен и Керси, а влияние правительства Бордо находилось на пределе своих возможностей, представитель короля Англии, Эли де Помье, установил свою собственную власть над большей частью региона и в течение года после битвы при Пуатье, дал полную свободу крупным компаниям. Большинство из них возглавляли молодые люди из видных гасконских семей, чьи владения были сосредоточены в Борделе и Ландах, а отцы и дяди были тесно связаны с правительством герцогства. С такими вполне можно было договориться. Так старший сын сеньора д'Альбре за выкуп от местных общин покинул Фонс и вывел гарнизоны из восточного Керси. Пьер де Монферран, чей гарнизон в Бетейле в виконтстве Тюренн был одним из самых опасных в регионе, продался виконту в августе 1357 года после пяти месяцев оккупации. Цена составила всего 2.500 флоринов в то время, когда за хорошо защищенный замок на не разграбленной территории можно было выручить более 20.000. Насколько известно, ни один из этих замков не был вновь занят, а некоторые, возможно, были разрушены. Другие капитаны были более упрямы. Капитан Надайяка, который разбойничал на дорогах вокруг расположенного на холме города Гурдон, отказался уходить, несмотря на прямые приказы из Бордо и Вестминстера. В январе 1358 года сенешаль Гаскони, сэр Джон Чеверстон, поднялся по долине Дордони с 2.000 латниками, артиллерийским парком и официальным разрешением от французских хранителей перемирия, чтобы приструнить таких людей, как капитан Надайяка. В этом уголке юго-западной Франции можно подробно проследить события по счетам, протоколам и бюллетеням, в которых города записывали свои несчастья[581]. Но вполне вероятно, что аналогичный процесс происходил и в Перигоре и Ажене. Скудость свидетельств сама по себе наводит на размышления, ведь война всегда лучше документируется, чем мир. Французы сохранили важные опорные пункты в обеих провинциях, включая гарнизоны в Ажене и бург Сен-Фрон в Периге. Но малые города и замки были почти полностью под английским контролем, и вопрос о финансировании их отвоевания пришлось опустить на собрании Генеральных Штатов Лангедока[582].

Лангедок, который граничил с английским герцогством с юго-восточной стороны, был примером успешной местной организованной обороны. Провинция представляла собой тесный политический союз трех южных сенешальств Тулузы, Каркассона и Бокера, которые были слабо связаны с периферийными епархиями Родеза, Каора, Альби и Ле-Пюи на севере. В середине 1340-х годов кампании Генри Ланкастера на юго-западе привели к необходимости перевести оборону Лангедока на более или менее постоянную военную основу в то время, когда правительство в Париже было озабочено событиями на севере. Филипп VI прекратил попытки организовать оборону Лангедока из Парижа, и под давлением войны регион постепенно отделялся от остальной Франции.

Важнейшим событием стало появление эффективных местных представительских ассамблей с широкими полномочиями по сбору налогов. Некоторые из них представляли одно сенешальство, другие совсем небольшие округа. Но самыми важными были ассамблеи всей провинции, которые собирались довольно часто под эгидой королевского лейтенанта или его заместителей. История Генеральных Штатов Лангедока начинается с большого собрания в Тулузе в феврале 1346 года, на котором председательствовал Иоанн II, когда он еще был герцогом Нормандии и королевским лейтенантом на юго-западе. С этого времени и до конца войн, во второй половине XV века, Генеральные Штаты Лангедока проводились отдельно от штатов остальной Франции и развивались по направлениям, которые в некоторых отношениях были свойственны только им. Во-первых, в Генеральных Штатах Лангедока, как правило, главенствовали представители городов, так как, города составляли самостоятельное политическое сообщество, располагавшее большей частью налогооблагаемой базы провинции, имевшее старинные совещательные органы управления, прочные местные союзы и общие интересы в безопасности своих стен и торговли. Города были финансовой силой и организующим духом обороны провинций. Дворянство и церковь, по сравнению с городами, играли менее важную роль, ограничиваясь, как правило, одобрением налогов, установленных городами. На протяжении 1350-х годов Генеральные Штаты Лангедока регулярно вводили налоги на оборону региона, которые собирались и расходовались под контролем их собственных чиновников. Они установили систему оценки, по которой города сами отвечали за сбор единовременных сумм налогов, основанных на условной цифре количества домохозяйств или, иногда, душ. Это было намного продуктивнее, чем все, что было достигнуто до сих пор в более разобщенных провинциях севера.

Главенствующей политической фигурой в Лангедоке оставался Жанн, граф Арманьяк, человек, глубоко симпатизировавший этим процессам. Даже после января 1358 года, когда его сменил на посту лейтенанта малоэффективный Иоанн, граф Пуатье, он сохранил большую часть своего влияния на дела провинции. Арманьяк намеренно поощрял самостоятельность Генеральных Штатов, чтобы освободиться от опеки финансовых и ревизионных ведомств правительства в Париже, которые сковывали и ограничивали его предшественников. Когда Иоанн II попал в плен в битве при Пуатье, Арманьяк решил отменить приказ Дофина о созыве представителей Лангедока на Генеральные Штаты в Париже и созвать их в Тулузе. В течение следующих четырех лет Лангедок вел свои дела почти полностью независимо от правительства Дофина, организуя и финансируя собственную оборону, формируя собственную внешнюю политику и ведя дела непосредственно с пленным королем, не обращаясь к мнению его министров в Париже. Провинция называла себя patria (отечество) — естественное самоназвание людей, которые говорили на другом языке, жили по другим законам и называли в своих письмах столицу "Париж во Франции"[583].

В мае 1358 года Генеральные Штаты Лангедока, собравшиеся в Тулузе, были вынуждены отказаться от традиционного неприятия налогообложения во время перемирия и профинансировать армию в 2.000 человек на два месяца. Была разработана схема обороны, которой руководили местные капитаны, назначенные для каждого сенешальства. Укрепленные места должны были быть проинспектированы, чтобы убедиться, что они либо должным образом защищены, либо разрушены. Конечно, между принятием этих постановлений и их выполнением была огромная разница. Но некоторые из них, несомненно, были выполнены. Есть признаки работ по ремонту городских укреплений Лангедока весной и летом 1358 года, а также некоторые свидетельства того, что кавалерийские отряды выступали по первому требованию для укрепления уязвимых мест на границе, когда им угрожала опасность[584]. Хотя в официальных посланиях продолжались сетования на слабую оборону и анархическое состояние Лангедока, правда заключалась в том, что этот регион был хорошо обеспечен по сравнению почти со всеми другими частями Франции. Отдельные епархии, особенно Родез и Каор, страдали от постоянных вторжений гасконских компаний. Однако три главных сенешальства остались практически незатронутыми войной. Обе основные угрозы их безопасности в этот период, исходившие от банды Протоиерея Арно де Серволя в 1357 году и от Роберта Ноллиса в 1359 году, были легко отбиты.

Главным следствием растущего авторитета правительства Бордо и поразительной стойкости Лангедока стало вытеснение гасконских компаний на север и восток в сторону Оверни и гор Центрального массива. К 1357 году эти территории стали основным полем деятельности гасконцев. Овернь была большой провинцией, состоящей из нескольких географически различных регионов. Верхняя Овернь, соответствующая епархии Сен-Флур и королевскому бальяжу Монтейн, представляла собой малонаселенную область из лавовых холмов, густых лесов и высокогорных пастбищ, используемых пастухами в летних период. На севере, за лавовыми холмами Мон-Дор, находилась широкая и густонаселенная долина реки Алье, "хорошая и плодородная страна, изобилующая хлебом, вином и мясом"[585], где находились главные города Оверни: церковный город Клермон, его город-близнец Монферран и Риом, который был административной столицей провинции. К западу от Мон-Дора, в направлении высокого плато Лимузена, лежали разрозненные территории графства Ла Марш, бедные земли, с полями из ржи, скудными пастбищами и густыми лесами, на которых в течение многих лет господствовали принцы из дома Бурбонов. Овернь не имела ни одного из преимуществ Лангедока в борьбе с компаниями рутьеров. Регион потерял свою автономию, когда в начале XIII века был поглощен королевским доменом. У него не было традиций политической самоорганизации. Провинциальные Штаты, появившиеся в последнее десятилетие в ответ на требования короны о финансировании войны, достаточно регулярно собирались во время кризисов следующего десятилетия. Но их власть не всегда признавалась налогоплательщиками, и они оказались очень неэффективным инструментом для организованного сопротивления. Оборона провинции в основном зависела от двух королевских бальи и герцогов Бурбонских. Ни те ни другие не пользовались сильной властью. Авторитет бальи сильно пострадал из-за краха правительства в Париже и нехватки средств. Что касается герцогов Бурбонских, то они недавно пережили несколько серьезных потерь. Предыдущий герцог был убит при Пуатье, оставив свои владения в долгах. Его младший брат Жак, граф Ла Марш, самый способный полководец в своей семье, попал в плен и находился в Англии. Судьба дома оказалась в неопытных руках вдовы покойного герцога и его девятилетнего сына.

Первые гасконские отряды вошли в Овернь с запада в 1355 году. Вначале их действия ограничивались районом Орийака и предгорьями Канталя. Но в последние месяцы 1355 года они стали действовать смелее. Попытка нападения на Сен-Флур была отбита. Затем, в марте 1356 года, они закрепились в графстве Ла Марш, где захватили обнесенный стеной город Фельтен и превратили его в базу для набегов через горы и в долину Алье. Они напали на пригороды Клермона. Их шпионы вели разведку оборонительных сооружений в Исуаре. В Сен-Пурсен монетный двор пришлось временно закрыть и перенести в стены замка. Эти события вызвали большую тревогу в регионе. Штаты Оверни собрались на экстренное заседание. Бальи организовал осаду Фельтена, которая безрезультатно продолжалась с апреля по август[586].

Арно д'Альбре из Кубзака, захвативший Фельтен, принадлежал к семье, которая принимала самое непосредственное участие в разграблении Перигора и Керси. Разграбление Оверни в течение следующего десятилетия стало в значительной степени семейным предприятием его знаменитого и плодовитого клана. Арно сдал Фельтен герцогу Бурбонскому осенью 1356 года за 21.000 экю, что на тот момент было одним из самых больших выкупов, когда-либо уплаченных за сдачу одного замка. Он, должно быть, обещал вывести войска из провинции, но, конечно, не ушел далеко. Вместо этого он объединил усилия со своим кузеном Арно Аманье д'Альбре и вместе они заняли замок Ла-Шапель-Тайфер по другую сторону границы в епархии Лиможа. Они создали там новый оперативный центр, а также в другой крепости, расположенной южнее, в укрепленном поместье Бомон близ Тюля. Из этих мест они набирали новые группы авантюристов со всех юго-западных регионов. В начале 1357 года гасконцы вновь вторглись в Овернь. Они ненадолго заняли Вольвик на восточном склоне Мон-Дома и большой замок Сермюр, всего в пятнадцати милях от бывшей штаб-квартиры Арно в Фельтене. Другие гасконские отряды продвигались вверх по долине реки Алье и закрепились в Бурбонне[587].

Оборона провалилась по всему региону. Жан де Булонь, шурин короля, недолго бывший королевским лейтенантом Оверни во время несчастной зимы 1356–57 годов, так ничего и не добился. Дворянство Оверни было парализовано собственными ссорами и разногласиями. Некоторые из них пытались переждать бурю, заключая тактические союзы с компаниями рутьеров. Провинциальные Штаты собрались в январе 1357 года и проголосовали за новые субсидии. Позже было принято еще больше решений. Но хотя первые сборы этих налогов были относительно обильными, по мере распространения беспорядков собирать их становилось все труднее. По мере расширения деятельности компаний рутьеров налоговая база постепенно разрушалась, а вместе с ней и последняя перспектива изгнать захватчиков без помощи извне: порочный круг, который вскоре испытает на себе большая часть Франции[588].

Бордосское перемирие никак не повлияло на судьбу Оверни. Прежде всего, соблюдение перемирия было возложено в основном на самих бандитов. В число четырех хранителей перемирия, назначенных принцем Уэльским, входил сам Арно д'Альбре, его брат и еще один кузен, и все они активно участвовали в партизанской войне. Примерно через шесть месяцев после заключения перемирия Арно взял к себе на службу своего двоюродного брата Бертуку, который был, вероятно, самым способным и, безусловно, самым жестоким из своего амбициозного семейства. Бертука д'Альбре, как и многие его родственники, начал свою карьеру в Керси. Вероятно, он служил под началом своего единокровного брата в Фонсе. Ранней осенью 1357 года, после того как Фонс был выкуплен, он неожиданно появился в Оверни во главе компании Арно и вновь занял Сермюр. Здесь он основал постоянную базу и как ни в чем не бывало возобновил разграбление Оверни. Совет Дофина назначил по капитану в каждый из двух бальяжей, но ни один из этих людей не произвел ни малейшего впечатления на компании. Дворяне Оверни создали еще одну местную армию под названием Sermur front, но и она не смогла удержать, даже людей Бертуки[589].

За подобными эпизодами дворяне Гаскони следили с большим интересом, а сообщения о богатстве, которое можно было заработать в центральной Франции, привлекали толпы честолюбивых и буйных молодых людей, поднимавшихся по долинам рек в горы Оверни. В январе 1358 года сообщалось, что в Сермюр прибыли новые отряды, а в Бомон на границе Лимузена собирались еще больше, чтобы "расточать, громить и грабить" в Оверни. Гарнизон Бертуки продержался в Сермюре до мая 1358 года, когда замок был выкуплен овернскими Штатами за 3.000 экю. Небольшая цена говорит о том, что овернцы, наконец, одержали верх в сражении. Но даже когда рутьеры покидали Сермюр, новые банды собирались в долине Дордони, чтобы присоединиться к ним. Через несколько недель банды Бертуки и его подражателей снова свободно бродили по холмам. На южной оконечности провинции один из его подчиненных, кастилец по имени Сандос, захватил небольшой замок Монбрун на отроге скалы в 10 милях к югу от Сен-Флур и использовал его для ведения длительной партизанской войны против жителей города. Спустя годы, после ухода гарнизона, жители Сен-Флур подсчитали, во что это обошлось: 1.000 местных жителей были убиты, приходская церковь разрушена, имуществу нанесен ущерб на сумму более 400.000 флоринов, пригороды сожжены дотла, в город несколько раз проникали вооруженные банды и опустошали целые кварталы, прежде чем их удавалось изгнать. Последствия для окружающих регионов были еще более серьезными. Овернь, вместе с прилегающими районами Лимузена и Марш, стала резервуаром, где компании собирали свои силы и откуда они выплескивались в долины Луары, Соны и Роны[590].

Реки редко бывают естественными границами государств. Однако Рона и Сона обозначали границы французского королевства, отделяя его от восточных княжеств, которые были связаны с Францией, но политически принадлежали Священной Римской империи. Однако регионы на обоих берегах с древности имели крепкие экономические и политические связи. Уже в 1365 году император был коронован архиепископом Арля в церкви Сент-Трофим как суверен королевства Арль и Вьенна, древнего государства, номинально включавшего в себя большую часть территорий на восточном берегу Роны. Однако уже за более чем столетие до этого события королевство Арль и Вьенна было не более чем престижной абстракцией. Его составные части были глубоко пронизаны языком и культурой Франции, а также всепроникающим влиянием французского богатства и власти. Последний из независимых имперских графов Бургундии оставил графство Филиппу IV Красивому в конце XIII века. Лион, великий город у слияния двух рек, был присоединен к Франции в начале XIV века. Савойя, огромная территория, протянувшаяся через Альпы от Роны до равнин Северной Италии, управлялась графами, которые обычно были надежными союзниками Франции. Дофине, огромное горное графство, зажатое между Роной на западе и севере и Дромом на юге, было куплено у местного графа в июле 1349 года, в один из самых тяжелых периодов для Франции. Территория графства и титул Дофин перешли к старшему сыну короля Франции.

Из всех франкоязычных земель за Роной наиболее уязвимым был Прованс. Прованс XIV века представлял собой свободную ассоциацию территорий, принадлежавших к средиземноморской культуре, которая простиралась от Барселоны до Генуи. Здесь было собственно графство Прованс, которое простиралось от реки Дюранс до моря; зависимое от него графство Форкалькье к северу от Дюранса; множество разрозненных, полунезависимых владений на окраинах; и графство Венессен, к северу от Авиньона, которое было отделено от Прованса в начале XIII века и уступлено папству. Весь регион находился в зависимости от Франции с 1246 года, когда наследница последнего независимого графа вышла замуж за Карла Анжуйского, самого способного и амбициозного из братьев Людовика IX. В результате завоеваний Карла Анжуйского в Италии Прованс стал окраинным владением Неаполитанского королевства Анжуйской династии, которое облагалось большими налогами, но редко посещалось правителями. Это было политическое захолустье. Честолюбивые провансальские дворяне, юристы и церковники пробивались ко двору Неаполя, где некоторые из них добивались высоких постов и большого богатства, а сам Прованс оставался территорией, управляемой сложной коалицией конкурирующих местных интересов. В прибрежных районах правительство зависело в основном от города Марселя, торговля которого процветала благодаря средиземноморским владениям Анжуйской династии; и от более капризных настроений сеньоров из семьи де Бо, главной силы на равнинах и болотах нижней Роны, чьи представители традиционно были влиятельными фигурами при дворе королей Неаполя. Во внутренних районах Прованса влияние Неаполя было более ограниченным, а положение правительства — более сложным. Власть оспаривалась между сенешалем, который был представителем графа, Штатами Прованса, регулярно собиравшимися в Экс, и небольшой группой влиятельных баронов с севера. Естественная напряженность этого неспокойного региона усугублялась экономическими проблемами. Долина Роны, как и вся восточная Франция, страдала от смещения торговых путей Европы, а также от упадка западного Средиземноморья в результате последовательных морских войн Генуи, Неаполя и Арагона. К этим проблемам добавились стихийные бедствия 1340-х годов: проливные дожди, наводнения, неурожай и голод. Последствия эпидемии Черной смерти особенно тяжело отразились на Провансе.

С 1343 года Прованс принадлежал праправнучке Карла I Анжуйского Жанне I, королеве Неаполя, беспутной и склонной к заговорам молодой женщине, которая провела свое долгое правление в насилии и интригах в Италии, пока не была убита в 1382 году. Во второй половине 1340-х годов в делах Неаполитанского королевства наступил серьезный кризис. Муж Жанны I Андрей Венгерский был задушен за дверью ее спальни в сентябре 1345 года. Два года спустя она вышла замуж за своего двоюродного дядю Людовика Тарентского, амбициозного и беспринципного политика, который, вероятно, был ответственен за это убийство. Он заполнил королевскую администрацию своими клиентами и друзьями и противостоял влиятельным людям в Неаполе. В их число входило семейство де Бо, двое из самых видных членов которого были убиты, противостоя его амбициям. Беспорядки в Неаполитанском королевстве неизбежно отразились на Провансе, откуда происходили многие из главных действующих лиц. Враги Жанны I множились по мере того, как ее новый супруг пытался навязать череду непопулярных сенешалей-итальянцев возмущенным юристам и дворянам Экс. Весной 1357 года Раймон де Бо и его кузен Амиэль вместе с многочисленной коалицией местных недовольных планировали восстание против власти графа в Провансе. Они предложили собрать армию на месте из собственных ресурсов, а другую армию — во Франции из массы солдат, оставшихся без работы в результате перемирия в Бордо. Для этого они обратились к знаменитому капитану Арно де Серволю, который при жизни был широко известен как Протоиерей или Архипресвитер[591].

Арно де Серволь происходил из мелкой дворянской семьи из Кастильоне на Гасконской границе. Он был владетелем церковного феода Велина (протоиереем) в епархии Периге, от которого и получил свое знаменитое прозвище. Задолго до того, как Арно был лишен своих бенефиций архиепископом Бордо, он стал человеком войны, связавшись (согласно дисциплинарному отчету) с "разбойниками и людьми низкого происхождения". В начале 1350-х годов Арно появляется в платежных ведомостях французской армии на юго-западе со своим собственным отрядом из восьмидесяти человек. Есть некоторые свидетельства того, что он уже был хорошо известен своим умением брать города и замки с помощью эскалады, что должно было стать его фирменным приемом последующих лет. За эти заслуги и, возможно, потому, что он был слишком опасным противником, он получил в дар Шатонеф-сюр-Шарант, значительную крепость на западной границе Ангумуа. Но, как и многие ему подобные в то время, Протоиерей неоднократно переходил тонкую грань между военной службой и бандитизмом. Когда в 1354 году был убит Карл де ла Серда, Арно захватил три главных замка графства Ангулемского в качестве залога за задолженность по жалованию. Во время французской осады Бретея, когда он служил в армии Иоанна II, он неожиданно захватил замок в Нормандии. "Простая кража", — таков был вердикт королевского офицера, посланного для расследования этого инцидента. К этому времени Арно покинул родную провинцию и перенес свои операции на север. Здесь он начал решительный подъем по социальной лестнице. Он сражался в баталии графа Алансонского при Пуатье, где был ранен и попал в плен. Позже женился на богатой вдове Жанне де Грасе, владевшей землями в Берри. В марте 1357 года он был назначен по перемирию в Бордо одним из четырех французских хранителей перемирия в Берри. Таким образом Арно де Серволь стал влиятельным человеком[592].

Именно Арно первым осознал возникшие большие возможности для независимых вольных разбойников, открывшиеся в результате паралича власти французского правительства. Традиционные гасконские компании, такие как компании сеньоров д'Альбре, представляли собой небольшие группы людей, численностью не более сотни или двух человек, набранные в основном из вассалов и родственников своего командира, которые разбредались по обширным территориям в поисках добычи с наименьшим сопротивлением. Арно создал то, что современники называли Great Company (Великой компанией). На самом деле это была не одна компания, а целая череда больших временных армий, которые формировались и переформировывались путем объединения сил многих различных компаний, каждая из которых была под командованием своего командира, но признавала общее руководство и стратегическое направление одного капитана или иногда небольшой группы капитанов. Основу Великой компании всегда составляли гасконцы. Но к ней добавился нестабильный балласт, набранный из всех провинций Франции и всех слоев общества, кроме высшего: безработные пехотинцы и лучники, профессиональные преступники из городов, дворяне без гроша в кармане, горстка рыцарей. Вначале Арно де Серволь находил своих рекрутов среди гасконских компаний Оверни и Лимузена. Затем, примерно в мае 1357 года, он перенес свои операции в Дофине. К середине лета он собрал более 2.000 человек на границе Прованса на правом берегу Роны. Все это происходило под носом у офицеров Дофина и почти наверняка при попустительстве его советников. Несмотря на неоднозначное прошлое Арно, они по-прежнему считали его верным и полезным солдатом, чьи недисциплинированные поступки должны были быть терпимы, примерно так же, как министры Эдуарда III, должно быть, относились к Роберту Ноллису. Кроме того, у них были свои ссоры с королевой Неаполя, и они не были друзьями дома Таранто[593].

Прованс был чрезвычайно привлекателен для людей, которые следовали за Протоиереем. Закон убывающей прибыли, который ограничивал их деятельность в других местах по мере того, как исчерпывались местные богатства, а оборона становилась все более бдительной, здесь едва начал действовать. Былое богатство региона все еще можно было увидеть в прекрасных зданиях и золотых сокровищницах великих паломнических церквей Сен-Жиль и Сен-Максимин, а также в богатых пригородах, построенных купцами Марселя и Арля и юристами Экс. Главные города были защищены только древними римскими стенами, которые были низкими и давно не ремонтировались. Несмотря на все экономические трудности региона, движение товаров в долине Роны оставалось оживленным. Марсель оставался крупным центром морской торговли Средиземноморья. Однако главным магнитом для грабителей было огромное богатство, которое сконцентрировал папский двор в Авиньоне. Климент V сделал Авиньон резиденцией папства за пять десятилетий до этого, в 1309 году, первоначально в качестве временного убежища от беспорядков в Риме и войн в центральной Италии. С годами город постепенно превратился в постоянную столицу Римских Пап. Бенедикт XII и Климент VI построили большой дворец на Роше-де-Дом, чтобы заменить временное жилище, которое использовали их предшественники. В него переехали огромные финансовые и юридические отделы папской администрации и постоянно растущие службы папского двора. Около двух десятков кардиналов имели свои собственные учреждения, которые они разместили в роскошных дворцах в городе или в Вильневе на другом берегу реки Роны. Орда придворных, просителей, гонцов, солдат, банкиров и поставщиков следовала за ними, а за теми — бесчисленные толпы прихлебателей. Авиньон стал средневековым мегаполисом. Потребности этого великого церковного сообщества породили непрерывный поток предметов роскоши текущий по незащищенным дорогам Прованса: вино из Бургундии, драгоценности из Парижа, ткани из Шампани, картины из Италии но, прежде всего, деньги. Папство потребляло лишь скромную часть своих доходов в самом Авиньоне, но во время правления Иннокентия VI (1354–62 гг.) Апостольская палата ежегодно получала в среднем 253.000 флоринов Флоренции (около 36.000 фунтов стерлингов) наличными и в слитках[593][594]. Почти все это доставлялось в город на лодках или вьючных животных.

13 июля 1357 года армия Протоиерея перешла Рону к северу от Валанса. Захватчики прошли по восточному берегу реки, затем сожгли и разбили все на своем пути через Венессен. К 24 июля 1357 года они пересекли Дюранс, объединились с Амиэлем де Бо и заняли большой замок епископа Марсельского в Сен-Каннате к северо-западу от Экс. Отсюда они разбрелись по всему Провансу. Протоиерей и его армия заняли большую часть графства Венессен и графство Форкалькье к северу от реки Дюранс. К востоку от Экс местные банды, верные Раймону де Бо, захватили Бриньоль и сожгли Драгиньян. На большой равнине к западу от Экс огромная разношерстая толпа под предводительством священника Салона разгромила открытые зернохранилища и склады и отрезала города Экс и Марсель от внутренних районов. Грабеж был легким делом. Главные города, Экс, Арль, Марсель и Тулон, были единственными значительными центрами сопротивления. Толпы беженцев покидали сельскую местность и укрывались за их стенами[595].

Пораженные смелостью замысла Протоиерея и легкостью его завоеваний, другие капитаны юго-запада начали бросать завистливые взгляды на территории за Роной. Согласно сообщениям, дошедшим до папского двора, капталь де Бюш, сеньор де Мюсидан и граф Арманьяк собирались присоединиться к разграблению Прованса. Это могло быть правдой или неправдой в отношении первых двух, но точно было правдой в отношении последнего. У Арманьяка были большие территориальные претензии в Провансе, которые он безуспешно предъявлял королеве Неаполя в течение нескольких лет. Примерно в мае 1357 года, когда о приготовлениях Протоиерея стало известно общественности, он начал собирать собственную армию, ядро которой, как и у Протоиерея, состояло из безработных гасконских солдат. Вероятно, именно передовой отряд этой армии, по сообщениям, собирался на западном берегу Роны в августе 1357 года. В середине месяца, когда люди Протоиерея наводнили долину реки Дюранс, люди графа Арманьяка переправились через Рону к югу от Сен-Жиля[596].

Главными представителями правительства Жанны I в Провансе были ее шурин, Филипп Тарентский, и сенешаль Фульк д'Агу. Оба они оказались совершенно не готовы к такому испытанию. Филипп собрал небольшой отряд конницы при подходе армии Протоиерея, с которым ему не удалось удержать берег Дюранса. Затем он бежал в Авиньон, где к нему быстро присоединился и Фульк[597]. Папский город охватила паника. Древние стены были частично разрушены во время альбигойских войн в начале XIII века и никогда не восстанавливались. Папа приказал в спешном порядке заделать бреши и нанял несколько сотен солдат. Срочные призывы о помощи были направлены императору, находящемуся в плену королю Франции, графу Савойскому и другим правителям. Некоторые из них обещали помощь, но в реальности никто из них этого не сделал[598].

В начале сентября 1357 года напуганные политики в Авиньоне решили противопоставить одну группу рутьеров другой. Они послали известного мастера компромиссов кардинала Булонского на переговоры с графом Арманьяком. 13 сентября 1357 года Арманьяк был подкуплен. Он согласился поступить на службу к королеве Неаполя на два с половиной месяца с армией из 1.000 кавалеристов и 1.500 конных пехотинцев. Со своей стороны офицеры королевы обязались собрать еще 8.000 человек, чтобы сражаться под его командованием. Вместе они должны были противостоять орде Протоиерея. За эти услуги Арманьяк должен был получить быстрое и полное удовлетворение всех своих территориальных претензий в Провансе, а также крупное денежное вознаграждение: 65.000 золотых флоринов. Возможно, стоило заплатить эту сумму, чтобы избавиться от него. Но это мало что изменило в борьбе с Протоиереем. В начале октября 1357 года армия графа Арманьяка разместилась в Тарасконе на восточном берегу Роны. В ноябре она двинулась на восток в сторону Экс и объединилась с сенешалем Прованса, затем осадила два замка к северу от Экс, в которых обосновались мятежники. На гарнизон первого из них осада не произвел никакого впечатления, а гарнизон второго, в конце концов, сдал замок за 4.000 флоринов. Большая армия, которую сенешаль обещал собрать в Провансе, так и не появилась. В новом году Арманьяк рассорился со своими нанимателями и вернулся в Лангедок, откуда вел ожесточенную переписку с сенешалем по поводу задолженности по жалованью. Сенешаль, который с трудом собирал деньги в Авиньоне, подвергся унизительному аресту как обычный должник[599].

Как только граф Арманьяк уехал, провансальские повстанцы начали новое наступление, конечной целью которого был захват Марселя. Войска в основном состояли из наемников с юго-запада Франции под командованием Раймона де Бо: "Гасконцы, но хуже варваров или сарацин", как сообщали перепуганные жители одной деревни. Операции начались в середине января 1358 года в прибрежном районе к востоку от города. Армия Протоиерея одновременно наступала с севера. Она переправлялась через Дюранс от Форкалькье до Маноска группами по несколько сотен человек за раз и сходилась в условленном месте встречи. Это был паломнический город Сен-Максимин-ла-Сент-Бом. В Сен-Максимине заранее были предупреждены о подходе рутьеров. Хотя мощи Святой Марии Магдалины были заблаговременно вывезены на холмы, сами жители города были захвачены врасплох. Великая компания приближалась с развернутыми знаменами с гербами королевы Неаполя и города Марселя, но тем не менее осталась незамеченной, пока не подошла почти к самым стенам и крестьяне, работавшие в пригородных виноградниках, не стали спасаться бегством в город. 21 февраля 1358 года город был взят штурмом и подвергся жестокому разграблению. Остатки армии графа Арманьяка, некоторые отряды которой остались после поспешного отъезда графа, разбежались. В начале марта 1358 года Протоиерей обосновался в Пелиссане, к востоку от Салона, и начал последние приготовления к штурму Марселя. По его собственным подсчетам, с ним было около 2.700 человек, не считая неизбежного обоза[600].

Марсель спас Прованс. Его жители вырыли новые рвы вокруг своих стен и разрушили мосты, ведущие к воротам. Они изгнали всех жителей, родившихся во владениях Раймона де Бо и приготовились к штурму. Но штурм города так и не случился. Протоиерей собрал множество сведений о расположении оборонительных сооружений и сделал очевидные выводы. Город был слишком велик и слишком густонаселен, чтобы его можно было взять штурмом. Марсель невозможно было блокировать не имея флота. Мятежники и их союзники находились в гораздо большей опасности голода, чем жители города. Неурожай, разграбление зернохранилищ и политика выжженной земли, организованная офицерами королевы, поставили районы к северу от Марселя на грань голода, оставив ее врагов без средств к существованию. Оставалось мало добычи, которую можно было захватить. Сообщения из Иль-де-Франс, где англо-наваррские компании подходили к Парижу, говорили о том, что на севере перспективы добычи намного лучше. В течение марта 1358 года войска Раймона де Бо и Протоиерея начали отходить на север[601].

Сам Протоиерей двинулся на север в апреле. Он оставил на юге несколько своих лейтенантов, чтобы получить деньги за защиту от общин Прованса. Но по мере того, как число рутьеров уменьшалось, уменьшалась и их сила. В сентябре 1358 года Арно вернулся, чтобы заключить сделку с представителями Папы. Он согласился вывести свои отряды из Прованса и вернуть все замки, которые они занимали на папских территориях в графстве Венессен и соседних районах графства Форкалькье. Взамен он получил сравнительно скромную сумму в 20.000 золотых флоринов, которая должна была быть взыскана с общин Прованса. Иннокентий VI сам внес первый взнос. В октябре Протоиерей повел последние остатки Великой компании обратно в долину Роны[602]. Лишенный поддержки гасконцев, мятеж в Провансе быстро угас. Мятежники, терроризировавшие Экс, Марсель и Тулон, один за другим были уничтожены войсками, посланными городами. Раймон де Бо продолжал сражаться до конца 1359 года. Но его дело было проиграно, а его карьера закончилась позором и тюремным заключением[603]. Насколько рутьеры Великой компании выиграли от всего этого предприятия, сказать трудно. Разграбление Сен-Максимина и выкуп за долину Дюрана, должно быть, принесли большую прибыль. Но Великой компании не удалось взять ни одного крупного города или закрепиться в долине Роны. Большинство из рутьеров, должно быть, были разочарованы своими успехами и с радостью отправились на север.

Карл Наваррский отказался от подданства французской короне 3 августа 1358 года, на следующий день после триумфального возвращения Дофина в столицу. 4 августа открылась новая глава в истории операций компаний рутьеров на севере. Триста наваррских и английских солдат прибыли в Мелён на лодках. Мелён был древним городом королевских владений, построенным на острове реки Сена примерно в сорока милях вверх по течению от Парижа. В Старом городе находилась коллегиальная церковь Нотр-Дам на одном конце острова и замок на другом. На обоих берегах высокие крепостные стены, отделяли его от равнин Гатине и Бри. Мелён был частью вдовьей доли королевы Бланки Наваррской, вдовы Карла IV. Она была теткой короля Наваррского и его самым стойким союзником в королевской семье. Бланка была предупреждена и когда прибыла англо-наваррская компания, она впустила ее в цитадель на острове. Когда жители Мелёна взялись за оружие и начали возводить баррикады, она послала людей успокоить их ложью. Солдаты, по ее словам, были верными людьми, которые пришли только отдохнуть и поесть, и они быстро уйдут. На следующее утро ее канцлер появился на одном из мостов, ведущих на западный берег, с 200 солдатами за спиной. Они свалили шлагбаум у ворот, сместили стражу, отобрали ключи у сторожей и заняли весь западный бург. Дофин сделал все возможное, чтобы выгнать захватчиков до того, как они прочно закрепились. Он отправил в Мелён всех солдат, которых мог оплатить, и многих, которых не мог. Но король Наварры действовал быстрее. В начале сентября 1358 года Карл прибыл с несколькими сотнями английских и наваррских солдат и назначил комендантом города своего главного капитана Мартина Энрикеса[604].

Почти в то же время другая группа сторонников Карла Наваррского захватила Крей, который занимал аналогичное положение на северной стороне Парижа. Крей был большой крепостью XIII века на Уазе, принадлежавшей Беатрисе де Бурбон, вдове короля Иоганна Богемского, погибшего при Креси. Как и Мелён, Крей располагался на острове, соединенном мостами с обеими берегами. Захватом этого места занимались Жан и Роберт де Пикиньи, главные лейтенанты короля Наварры в Пикардии. Но опеку над этим местом взял на себя маршал Филиппа Наваррского, англичанин, Джон Фотерингей, приведший из Нормандии огромный гарнизон английских и наваррских солдат. В разгар войны в Крей насчитывалось 500 латников, что говорит о численности гарнизона не менее 1.000 человек, если учитывать лучников, пехотинцев и вспомогательные войска[605].

Король Наварры уже контролировал три города с мостами через Сену вниз по течению от Парижа — Мант, Мелён и Пуасси. Из этих мест и островных крепостей Мелён и Крей его сторонники начали оккупацию всего Иль-де-Франс, Бовези и Пикардии. Повсюду события развивались примерно одинаково. Большие города, обнесенные стенами, с их недоверием ко всем солдатам, выступили против короля Наварры, как только он стал явным покровителем компаний рутьеров. Эти города, густонаселенные и высокоорганизованные, редко удавалось захватить, но в сельской местности вокруг них, все было по-другому. Сопротивление было разрозненным и неорганизованным и почти везде терпело неудачу при первом появлении врага[606].

В Пикардии, например, Жан де Пикиньи не смог захватить Амьен в начале сентября 1358 года, несмотря на присутствие в городе мощной группы пронаваррски настроенных горожан, некоторые из которых ночью открыли ему ворота во внешних стенах. Но городские колокола подняли тревогу, и толпы вооруженных горожан вытеснили наваррцев, прежде чем они смогли добраться до внутренней стены. Лейтенант Дофина, находившийся в этом регионе, прибыл вовремя, чтобы завершить разгром. После этого инцидента пять самых видных сторонников Карла Наваррского в городе, включая мэра и капитана города, были обезглавлены на рыночной площади. Вскоре после этого аналогичная попытка была предпринята против Абвиля. На этот раз заговор был выдан городским властям и подавлен почти сразу же, как только был задуман. Для сравнения, большая часть сельской Пикардии была быстро взята под контроль гарнизонами нескольких замков: Крей; Моконсе около Нуайона, который был захвачен Жаном де Пикиньи примерно в то же время; Пуа, к югу от Амьена, который был занят по поручению Пикиньи англичанами из гарнизона в Небуре в Нормандии; и небольшой порт Сен-Валери в устье Соммы, который был захвачен в начале октября 1358 года англо-наваррским отрядом и передан под командование другого английского авантюриста из Нормандии по имени Уильям Балмер. Все же сторонниками Дофина была предпринята попытка к сопротивлению. Лейтенантом в Нормандии была собрана армия, которая осадила Моконсе. Но однажды перед рассветом осаждающие были застигнуты врасплох кавалерией, посланной из Крей, и рассеяны с большими потерями. Епископ Нуайона, оказавшийся среди осаждавших, попал в плен и был отправлен в Англию. После этого вся организованная оборона в Пикардии рухнула[607].

Иль-де-Франс не обладал даже той ограниченной способностью к согласованному сопротивлению, которую продемонстрировали жители Пикардии. Этот регион был садом королей Франции, и его управление всегда зависело от монархии. Муниципальной организации власти практически не существовало. Жакерия разрушила социальную сплоченность Бовези и Санлиси и оставила многие сельские замки и укрепленные дома разрушенными или заброшенными. Нигде больше во Франции так остро не ощущалось отсутствие центральной власти. В августе и сентябре 1358 года англо-наваррские компании без труда заняли более шестидесяти мест.

Жители этих регионов были распределены между компаниями рутьеров по округам и подвергались систематическому обложению поборами. Они были не в состоянии отказаться. Мартин Энрикес угрожал деревням вокруг Мелёна "смертью, грабежами и поджогами", если они не заключат соглашения о выкупе с его офицерами. И они согласились. Жители Аблежа и Сантея, расположенных недалеко от Понтуаза, которые некоторое время пытались сопротивляться, опустошили свои амбары и выкорчевали виноградники перед самым сбором урожая. Но и они вынуждены были подчиниться. Враги "передвигались от одного замка к другому, громили и брали все, что им вздумается, уводили жителей для выкупа, сжигали дома и амбары, грабили их содержимое, — объясняли они чиновникам Дофина, — несколько жителей уже были убиты или казнены". Большинство мест предпочли заплатить за защиту. Но цена была высока. Антони — большая и некогда процветающая деревня в южном пригороде Парижа, принадлежавшая аббатству Сен-Жермен-де-Пре, даже с помощью монахов с трудом смогла найти двадцать золотых флоринов, восемь бочек муки, восемь бочек вина, два бушеля соли и пятьдесят фунтов свечного воска, которые требовал наваррский гарнизон из Амленвилье. Более крупные гарнизоны могли требовать гораздо больше от подконтрольных мест. В конце сентября 1358 года на деревню Ферте-Але, расположенную на краю леса Фонтенбло, напали несколько сотен солдат из Мелёна. Они убили жителей, которые не успели вовремя убежать, изнасиловали женщин, разграбили и сожгли большое количество домов. Чтобы не допустить повторения, общине пришлось найти 500 золотых флоринов, 50 бочек вина и 50 бочек муки или зерна. Многие были не в состоянии откупиться или жили в деревнях, которые не могли позволить себе выплачивать требуемые patis. Тех, кого не избивали или просто не убивали, уводили привязанными к лошадям, чтобы запереть в тюрьме, или заставляли служить в гарнизоне вместо оплаты. Некоторые из них, возможно, были вполне довольны относительной безопасностью гарнизонной жизни и освобождением от бремени выкупов и patis и с энтузиазмом служили своим новым хозяевам. Но другие стали практически рабами. Клерк, выписывавший платные пропуска о безопасном проезде в Крей, был пленником, как и многие из тех, кто занимал аналогичную должность в англо-наваррских замках. Так же как и мельник, моловший зерно для гарнизона, кузнец, подковывавший их лошадей, и хирург, лечивший их раны[608].

Наиболее пострадавший регион находился к северу от Парижа, на расстоянии дневного перехода от Крей. Возможно, Джон Фотерингей был "одержим жестокостью и тиранией", как выражались канцелярские служащие Дофина. Но движущей силой его деятельности был не садизм, а простой финансовый расчет. Ему нужно было содержать один из самых больших гарнизонов во Франции и получать прибыль, и все это за счет торговли в долине Уазы и patis с деревень, расположенных в пределах досягаемости. Считается, что за два года, пока он командовал в Крей, Фотерингей получил 100.000 франков только в виде платы за безопасный проезд. Это вполне возможно. Его доходы от patis не поддаются даже примерному подсчету, но они тоже должны были быть значительными. Просто для того, чтобы обеспечить себя продовольствием и пищей, гарнизон Крей должен был взимать откупа в больших размерах, что быстро истощало подвластные ему деревни и заставляло его расширять ареал поборов на все большее расстояние от замка. Люди Фотерингея продвинулись по дороге на Санлис до Гонесса, в десяти милях от Парижа, сжигая непокорные деревни и захватывая тех, кого находили на дорогах без купленных пропусков на проезд. Они сожгли Монморанси, второй раз за год, и пожар этого места был виден со стен Парижа. Они взяли штурмом Аржантёй и разместили в укрепленном приорстве вспомогательный гарнизон. На севере они добрались до долины Уазы вплоть до Нуайона. Радиус зоны наибольшей эффективности действий гарнизона в Крей составлял около тридцати миль[609].

Сопротивление было таким же неорганизованным и неэффективным, как и везде. Несколько общин укрепили свои приходские церкви. Одна или две подготовили укрытия на островах Уазы, куда они бежали при опасности, захватив с собой все, что могли унести. Крестьяне Лонгея, расположенного недалеко от Компьеня, забаррикадировались в укрепленном фермерском доме, принадлежавшем бенедиктинцам Сен-Корней, и отбивались от войск Фотерингея с таким ожесточением и отвагой, что эту историю, приукрашивая, пересказывали, по всей северной Франции и даже в Англии. Однако подавляющее большинство деревенских общин платили до тех пор, пока бремя поборов становилось невыносимым. Тогда они просто сбегали, оставляя свое имущество в домах и припасы, сложенные в амбарах. Церковные землевладельцы, у которых обычно были большие владения в виде недвижимости и скота, столкнулись с более сложной дилеммой. Несколько крупных монашеских орденов, например, приор клюнийского монастыря Сен-Ле-д'Эссеран и великое королевское цистерцианское аббатство Ройомон, выплачивали patis компаниям рутьеров в течение длительного периода. Но без людей, работавших на полях, ни одна монашеская община не могла прокормить себя долго. Рано или поздно большинство из монахов бежали в безопасные города, оставляя одного или двух, которые присматривали за монастырскими зданиями и вели переговоры с солдатами. Монах, оставшийся в Сент-Элой-о-Фонтене, признался, что ему было страшно. Он жил один в монастыре, добывая себе пищу на окрестных полях и убегая в лес при малейшей тревоге. Он выжил, но потерял пять лошадей и единственную телегу из-за случайных налетчиков. Облачения в ризнице удалось спасти только благодаря тому, что их спрятали в близлежащих печах для обжигания извести. Менее личными, но не менее выразительными были свидетельства бухгалтерских книг: опустевшие фермы, брошенные поля, разрушенные здания, украденный скот и инвентарь, отсутствие доходов. До войны собор в Бове был одним из самых богатых во Франции. Но когда в июле 1359 года канцлер Дофина Жан де Дорман вступил на этот пост, он обнаружил, что доходы собора сократились до ничтожного уровня и полностью поглощаются расходами на ремонт и содержание замков и поместий округа. В Париже хронист Жан де Венетт видел множество некогда богатых церковников, которые оказались в худшем положении, чем Жан де Дорман. Аббаты и аббатисы, которые раньше управляли огромными поместьями и путешествовали с большим эскортом из слуг, сопровождающих и вооруженных людей, теперь пробирались пешком через ворота столицы с одним слугой и монахом в качестве компаньонов, пробиваясь локтями через толкающиеся толпы беженцев[610].

Насколько Фотерингей лично выиграл от действий своего гарнизона, сказать трудно. Но он определенно жил хорошо и потакал своему пристрастию к роскоши, столь характерному для людей такого рода, пользуясь мягкими седлами, бобровыми шапками, страусовыми перьями и прочими атрибутами богатства. И он несомненно копил деньги для себя. Когда в 1360 году его деятельность стала неудобной для Эдуарда III и его имущество было арестовано, только в Бретани оно включало конюшню боевых коней, 500 золотых мутондоров, 1.000 старых экю, 80 английских ноблей и множество золотых и серебряных предметов, хранившихся в Ванне, Энбоне и Кемпере, не говоря уже о том, что он, должно быть, накопил в Англии и в самом Крей. Это отнюдь не было сказочным богатством, но на него можно было купить дворянство и значительное поместье в Англии. И все это скопилось у человека, о котором до середины 1350-х годов почти ничего не было слышно[611].

К концу августа 1358 года наваррские гарнизоны в Иль-де-Франс зажали столицу в кольцо, почти такое же тесное, как и то, в которое она была заключена в июне. Дороги на север и запад были перекрыты. Сена и Уаза были открыты для судоходства только по разрешению капитана короля Наварры. В течение нескольких недель после вступления Дофина в Париж еще можно было более или менее беспрепятственно добраться до города с востока по долине Марны. Но в конце октября 1358 года наваррцы и их союзники положили этому конец. Продвигаясь на восток от Крей, они захватили группу замков у главной дороги из Парижа в Суассон, которые они заполнили бретонскими войсками, взятыми из английских гарнизонов на западе. Вскоре после этого крупный гарнизон, состоящий в основном из англичан, был размещен в другой островной крепости в Ла-Ферт-су-Жуар на Марне. Это место, принадлежавшее сеньорам де Куси, перекрывало реку в нескольких милях вверх по течению от Мо. Правда, даже после этих завоеваний блокада Парижа никогда не была полностью завершена. Командирам гарнизонов нужно было продавать пропуска на проезд, чтобы заработать деньги, и всегда находились люди, готовые странствовать без пропуска. На Сене между Корбей и Самуа-сюр-Сен была организована система конвоев с вооруженным сопровождением, что позволило провезти некоторые грузы через Мелён. Париж не голодал. Но торговля его жителей пришла в упадок, а их жизнь стала убогой. Зерно стало дефицитом. Вино, большая часть которого поступала из Бургундии, было очень трудно найти. Некоторые товары, такие как соль, вообще невозможно было достать. Цены тоже выросли до астрономического размера. Внутри стен напряжение было таким же высоким, как в самые опасные моменты восстания Этьена Марселя. Горожане посменно дежурили на стенах и воротах. Кроме колокольни Нотр-Дам, колоколам других церквей запретили звонить, чтобы не поднимать ложной тревоги. Ходили слухи о заговорах и предателях[612].

"У меня нет сил бороться с англичанами", — говорил Дофин своим родственникам[613]. И это было правдой. Дофин и его министры не имели никакой власти, кроме как в Париже и в некоторых районах Нормандии. В обоих регионах он действовал быстро, чтобы извлечь выгоду из кратковременного энтузиазма, который последовал за его победой над Этьеном Марселем. Но этого было мало. Парижане подчинились тяжелому налогу с продаж, габелю (налогу на соль) и подоходному налогу на ренту, ни один из которых не мог быть очень продуктивным, пока продолжалась блокада города. Каноники Нотр-Дам продавали свою церковную утварь, и другие церкви, несомненно, делали то же самое, если она у них еще оставалась. В Нормандии группа советников Дофина ездила из города в город, выступая перед местными ассамблеями и взывая о помощи. Обещаний оказать помощь было много, но практически ничего получено не было. Нормандия была истощена. Во всем виконтстве Фалез только сам Фалез и маленький городок Сен-Пьер-сюр-Див заплатили хоть что-то. Кан, один из самых богатых городов Нормандии, исчерпал свои ресурсы в борьбе с вражескими гарнизонами вокруг него и ничего не предоставил[614].

Находясь за стенами Лувра Дофин прибегнул к традиционным мерам. Серебряная монета, которая была переоценена в августе 1358 года в соответствии с требованиями Генеральных Штатов в Компьене, снова обесценивалась все быстрее по мере углубления кризиса. В сентябре, когда у лейтенанта Нормандии закончились деньги для выплаты жалования своим войскам, а монетному двору в Руане было приказано на две недели снизить содержание серебра в монетах на 60%, чтобы растянуть запасы слитков. Вскоре после того, как этот краткий и мошеннический прием был испробован, Дофин снова взял на службу старого главу монетного двора своего отца, печально известного Жана Пуалевилена. Пуалевилен, уязвленный увольнением и конфискациям, которым он подвергался в прошлом за свои непопулярные действия, согласился в обмен на строжайшую неприкосновенность обесценивать монету, сколько сможет. Он обязался, после первоначального периода реорганизации, ежемесячно выпускать на монетных дворах 32.000 золотых ройалдоров до июля 1359 года и 40.000 после этого. В конце октября 1358 года Дофин издал указ с извинениями, в котором объявил, что, несмотря на его обещания Генеральным Штатам, угроза королевству и отсутствие других доходов не оставили ему иного выбора, кроме как отдать приказ о всеобщей девальвации монеты. Еще одна девальвация последовала всего две недели спустя. Это стоило ему большой политической смелости за получение весьма ограниченного дохода. Прибыль от манипуляции с монетой Пуалевилена оказалась гораздо ниже обещанной. Но она была практически единственным регулярным источником дохода для правительства[615].

В распоряжении Дофина не было войск, кроме его личной свиты и гарнизонов нескольких королевских замков под Парижем: Лувра, Сен-Дени, Монлери, Корбей и Ланьи-сюр-Марн. Зимой они были усилены несколькими арбалетчиками, нанятыми в Италии. Эти крошечные войска месяцами не получали жалованья. Они не могли рассчитывать даже на самооборону. В январе 1359 года англичанам из Ла-Ферте-су-Жуарр удалось проникнуть за стены Ланьи, несмотря на присутствие в городе большого гарнизона, многие из которого были уведены для выкупа[616]. Дальше от Парижа в тех немногих замках, которые все еще признавали власть Дофина, находились деморализованные солдаты, которым не платили, не кормили и не отдавали приказов. Для них единственной альтернативой дезертирству было содержать себя тем же способом, что и враг. Капитан Дофина в Ланьи водил своих людей в грабительские рейды по долине Марны. Королевский капитан из Отреша ездил по Суассоне, грабя крестьян и захватывая вино для своих людей. Королевский гарнизон в Ганделу реквизировал продовольствие и припасы без оплаты, сжигал дома и торговал с англичанами из Ла-Ферте[617].

Эти проблемы, возникшие из-за скудости средств правительства, усугублялись благонамеренными, но плохо продуманными попытками предотвратить выплату patis и платы за безопасный проезд врагу. Жителей деревень, вынужденных платить деньги англичанам или наваррцам, обвиняли в измене и грабили войска состоящие на службе Дофина, как будто они были сообщниками врага. Путешественники с пропусками, выданными от имени короля Наварры, были задержаны и отпущены за выкуп офицерами Дофина. Несчастный Робин Луврье из Невиль-ан-Эз в Бовези бежал, когда город был занят врагом, но наткнулся на отряд солдат из французского гарнизона Муи на противоположной стороне долины, которые напали на него и ранили. Робин был вынужден вернуться в Невиль, но через два года, когда город был возвращен Дофину и его нашли живущим там, то обвинили в государственной измене. Подобные инциденты усиливали состояние всеобщего насилия, войны без логики и все чаще без разбора сторон. Как можно было отличить француза или бретонца в гарнизоне Крей от его соотечественника на службе у Дофина? Чем грабеж наваррского командира гарнизона отличался от реквизиций французского? Должно быть, многие, подобно жителям маленького городка Креван, "не знали, кому доверять, с кем иметь дело, к кому относиться как к верным французам". Поэтому они закрывали свои ворота от всех и нападали на конных людей, будь то бандиты, рутьеры, честные путешественники или королевские офицеры[618].

Прошло некоторое время, прежде чем король Англии осознал, что события во Франции разрушили его договор с Иоанном II. Главной проблемой был выкуп, первый взнос которого, 600.000 экю, должен был быть выплачен к 1 ноября 1358 года. Это был сизифов труд в стране, раздираемой гражданской войной и разоренной разбойниками. Лангедок был, вероятно, единственным регионом, где можно было собрать сколько-нибудь значительную сумму, и большинство усилий короля было направлено туда. Жиль Айселин, канцлер Иоанна II, совершил героические подвиги. Несмотря на свои годы, он неустанно ездил из города в город, выступая перед группами местных политиков. В июле 1358 года в Монпелье состоялось собрание, на котором присутствовали представители сенешальств Бокера, Тулузы и провинции Руэрг. Они проголосовали за щедрую субсидию на освобождение короля, помимо значительных сумм, необходимых для обороны их собственной провинции. Сенешальство Каркассона собралось отдельно и выделило свою собственную субсидию. Керси, раздираемое войной и частично занятое гасконскими бандами, ничего не предложило. Номинальная стоимость этих субсидий составила 216.000 мутондоров. Однако, несмотря на то, что Лангедок не имел себе равных в лояльности к короне, фактически собранные суммы оказались неутешительными. Причины этого неясны, но одной из них, несомненно, была нехватка времени. В конце лета неутомимый личный секретарь короля Ив Деррьен прибыл на юг, чтобы агитировать за сбор выкупа. К сентябрю в письмах короля появились нотки отчаяния, когда он пытался ускорить невыносимо медленный процесс сбора денег, выторговывая себе авансы. Но даже если бы на юге вся сумма была собрана, остаток должен был поступить из северных и центральных провинций. А там не было никакой надежды собрать сколько-нибудь значительную сумму. И агенты Иоанна II почти и не пытались это сделать. Они, должно быть, рассчитывали убедить Эдуарда III принять меньше, чем требовалось[619].

Два папских легата в Лондоне были настроены не столь оптимистично. Уже к середине августа 1358 года они пришли к выводу, что договор обречен и обратились за пропусками для безопасного проезда. В Авиньоне Иннокентий VI пришел к такому же выводу. Он приказал своим легатам немедленно отправиться во Францию для примирения враждующих сторон. Возможно, писал он, их замечательные дипломатические способности, которые привели к заключению договора, теперь можно направить на его реализацию[620].

В ноябре 1358 года Ив Деррьен вернулся в Лондон и привез с собой рассказ о трудностях и задержках, которые сорвали его усилия. Французские представители предстали перед Эдуардом III и сообщили ему то, что было очевидно уже несколько недель: финансовые условия договора не могут быть выполнены. Но английский король, который, похоже, всегда чувствовал, что мог бы получить от договора больше, не был настроен на компромисс. "Если вы не выполните хоть один пункт, — сказал он Иоанну II, когда договор был согласован в Виндзоре, — я буду так же свободен от обязательств, как и раньше". Есть некоторые свидетельства того, что он был готов отпустить Иоанна II, не получив всей первой части выкупа, если бы гарантии дальнейших выплат были достаточно крепкими. Но французы не смогли обеспечить и этого. Договор предусматривал выдачу в качестве заложников за короля сорока знатных дворян Франции и ведущих жителей двадцати городов, обнесенных стенами. Но ни один из них не был готов стать им. Представители Иоанна II, по-видимому, надеялись на дополнительное время и заявляли, что выполнение договора невозможно при нынешнем состоянии Франции. Они жаловались, что это в основном связано с нарушениями перемирия подданными Эдуарда III. Эдуард III ответил с горячностью, и заявил, что эти люди, имея в виду английские отряды на службе Карла Наваррского, были преступниками, убийцами, ворами. Он отрицал всякую ответственность за их действия, а 20 ноября 1358 года направил официальный ответ Дофину. В нем король объявлял, что больше не будет связан Виндзорским договором, а когда срок перемирия истечет, на следующую Пасху, он будет отстаивать свои права силой[621].

В последние десять дней ноября 1358 года Совет Эдуарда III решил провести весной новое вторжение во Францию через Кале. 6 декабря было объявлено о всеобщей реквизиции судов. В течение следующих шести недель огромные бюрократические процедуры, предшествующие сбору большой армии, были приведены в движение впервые за более чем три года. Клерки объезжали порты, реквизируя торговые суда по поручению адмиралов. Комиссары были назначены для набора лучников во всех графствах южной и центральной Англии и в Уэльсе. Поставщики очищали запасы мастеров по изготовлению луков, чтобы заполнить склады лондонского Тауэра. Телеги и вьючные лошади были взяты из монастырей. Предполагалось, что флот будет готов в Даунсе к середине апреля 1359 года. 13 декабря 1358 года, через неделю после принятия этих решений, кардинал Перигорский и его коллега въехали в Париж. Им потребовалось десять недель, на пересечение диких пустошей северной Франции, чтобы узнать, что от договора, который они приехали спасать, отказались обе стороны[622].

Заманчиво видеть в этих событиях триумф наваррской интриги. Конечно, в то время не было недостатка в наблюдателях, которые могли бы сделать такой вывод, включая главных советников Иоанна II в Англии, которые твердо ожидали, что Эдуард III теперь выступит против короля Наварры. Они предлагали новые и более экстравагантные условия мира в надежде ускорить это. Они намекали министрам Эдуарда III, что Карлу нельзя доверять, и что он уже ведет переговоры с Дофином. Но они зря суетились. Эдуард III и его министры не забыли, что король Наварры дважды обманул их. И правда заключалась в том, что интересы Эдуарда III были в корне несовместимы с интересами Карла. Наваррский король хотел любой ценой предотвратить заключение мирного договора между Англией и Францией, пока его собственные непомерные претензии к Иоанну II остаются нерешенными. С другой стороны, король Англии очень нуждался в договоре с Францией на своих условиях. Без договора его обладание французским королем, которое когда-то казалось таким мощным дипломатическим козырем, не могло принести ему никаких преимуществ. Если договор заключенный в Виндзоре в мае 1358 года не мог быть выполнен, то рано или поздно должен был заключен другой. Однако становилось все более очевидным, что какие бы условия англичане ни навязывали королю Франции, они мало что будут значить, пока его власть не будет восстановлена в его королевстве, и что Карл Наваррский был главным препятствием на этом пути. Такие люди, как Джеймс Пайп и Джон Фотерингей, могли быть подданными Эдуарда III, но они помогали королю Наварры уничтожить плоды двухлетней осторожной дипломатии и своевременного компромисса в Лондоне и Виндзоре. Гневный выпад Эдуарда III против них в присутствии французских представителей в Вестминстере был совершенно искренним.

Поэтому, не желая напрямую бросать вызов Карлу Наваррскому, Эдуард III сохранял дистанцию, пока шли военные приготовления. Проект договора, составленный в Сен-Дени 1 августа 1358 года, на следующий день после смерти Этьена Марселя, был привезен в Англию в конце сентября новым канцлером короля Наварры, Робертом де Ла Портом, и Стивеном Касингтоном, главным английским подписантом. Эдуард III принял Касингтона в королевском поместье в Вудстоке, к северу от Оксфорда, 21 сентября 1358 года. Неделю спустя, 29 сентября, Совет собрался там, чтобы выслушать его доклад. Ход обсуждений не зафиксирован, и, возможно, они были безрезультатными. Ясно лишь то, что проект договора так и не был ратифицирован. 12 декабря 1358 года, после того как английское правительство решило вновь вторгнуться во Францию, Эдуард III отправил удивительно осторожное письмо Карлу Наваррскому. Он сообщил ему о своем плане, но не предложил никаких условий, а просто заверил Карла, что не будет заключать договор с французским королем, пока не получит достоверных сведений о намерениях короля наваррского. Тем временем Эдуард III сделал все возможное, чтобы лишить Карла английских наемников. 20 декабря 1358 года Стивен Касингтон вернулся во Францию вместе с Ричардом Тотешемом. В их задачи входило контролировать нарушителей мира, большинство из которых сражались на стороне короля Наварры[623].

За короткий промежуток времени, прошедший с момента последнего пребывания Касингтона во Франции, операции нарушителей мира стали еще более масштабными, а их власть над провинциями Франции — еще крепче, чем когда-либо. Река Луара с ее широким, коварным руслом, непредсказуемыми наводнениями и хорошо защищенными мостами остановила две английские армии в 1356 году и до сих пор являлась грозным стратегическим препятствием даже для иррегулярных банд. В течение многих лет она отделяла военные операции гасконцев на юге и в центре королевства от операций англичан, бретонцев и наваррцев на севере. Однако в течение 1358 года долина Луары стала скорее магистралью, чем препятствием, поскольку компании рутьеров проникли туда сразу с востока и запада, а затем смешались и распространились по прилегающим регионам на обоих берегах. Вторжение началось в небольшом масштабе в конце предыдущего года, когда группы гасконцев начали прощупывать путь на север с плато Лимузена в Берри и вверх по долине реки Алье в Ниверне. Их атаки были разрозненными, и их трудно было сдержать при полностью развалившейся обороне.

Главной силой в Ниверне был Людовик Мальский, граф Фландрии, который получил от короны графство Невер, но оставил управление его делами в руках своей матери, Маргариты Фландрской. Она была еще одной из политически неумелых вдов, которые оказались во главе стратегически важных мест во Франции в момент кризиса. В ответ на вторжение гасконцев в ее владения она назначила Протоиерея Арно де Серволя своим капитаном и заплатила ему большую сумму денег за обеспечение людьми своих главных крепостей против рутьеров. Это неудачное решение было принято примерно в апреле 1358 года. Дофин усугубил ошибку, подтвердив назначение Протоиерея от своего имени и распространив его власть на соседнюю провинцию Берри, которая напрямую зависела от короны. Протоиерей был, конечно, человеком с важными собственными владениями в этом регионе и заинтересованным в их защите, но он также был вероломным, жадным и беспринципным, а его последователи были еще хуже. Более того, в течение первых шести месяцев после своего назначения он был занят в Провансе и лишь время от времени появлялся на территории, которую ему было поручено защищать. Протоиерей разместил гарнизоны в Невере и в нескольких главных крепостях Берри и Ниверне и назначил лейтенантов для командования ими. Большинство этих людей были набраны из Великой компании. Среди них были испанцы, гасконцы и даже некоторые англичане. Они обращались с окружающей их сельской местностью, словно завоевали ее, грабили деревни в поисках припасов, взимали patis на их содержание и провоцировали беспорядки среди жителей Невера. Если они и сделали что-то, чтобы остановить просачивающееся с юга банды, то об этом ничего не известно. В результате гасконцы практически без сопротивления продвинулись через большую часть южной части региона. Кастелян Десиза, который контролировал один из трех городов с мостами через Луару в Ниверне, сообщил, что враг держит "более сотни" укрепленных мест вокруг его стен. Через тридцать лет после этих событий, когда хронист Фруассар проезжал через Беарн, он встретил в трактире в Ортезе человека, который в молодости участвовал в оккупации Берри и Ниверне. Греясь у огня в ожидании ужина, этот человек с удовольствием вспоминал славные времена осени 1358 года. "Не было ни одного рыцаря, оруженосца или зажиточного человека, который осмелился бы высунуть нос за дверь, если у него не было с нами договора о выкупе", — сказал он[624].

Более крупные и лучше организованные отряды уже пробирались вдоль Луары с запада. В основном это были бретонцы и англичане из гарнизонов Нижней Нормандии и бретонского пограничья, часть великой миграции на восток, вызванной постепенным истощением этих регионов. Весной 1358 года группа компаний, в основном бретонцев, неожиданно появилась у Тру, рыночного города, расположенного на склоне горы над берегом реки Луары. Отсюда рутьеры начали серию набегов на Орлеан[625]. Орлеан был так же неподготовлен к обороне, как и другие провинции вдоль Луары. Это было владение младшего брата Иоанна II, Филиппа герцога Орлеанского, который был занят событиями в Париже. Поэтому оборона была поручена сенешалю Пуату и Лимузена Рено де Гуйону, опытному, но перегруженному обязанностями офицеру, которому пришлось принять под управление новую густонаселенную территорию в добавок к огромному региону, за который он уже отвечал. Примерно в мае 1358 года рутьеры захватили Менг, небольшой городок ниже по течению от Орлеана, где был каменный мост через Луару. Это позволило им действовать одновременно на обоих берегах и блокировать движение по реке. В середине лета, 24 июня 1358 года, они были впущены в близлежащий обнесенный стеной город Божанси под носом у Рено де Гуйона, который устроил свой штаб в цитадели. Жители, виновные в этом предательстве, предпочли заплатить patis, чем подвергнуться риску разграбления. В общем это был разумный расчет[626].

Осенью 1358 года в провинции Луары вторглась большая армия английских и бретонских рутьеров под командованием знаменитого английского капитана Роберта Ноллиса. Армия Ноллиса была сформирована по образцу Великой компании Арно де Серволя. Она представляла собой федерацию небольших компаний, которые принимали широкое стратегическое направление общего командира, но сражались под командованием собственных капитанов и всегда были готовы отделиться в поисках собственной добычи, когда появлялась такая возможность. По этой причине оценки современниками численности этой армии более ненадежны, чем обычно. Вероятно, там было от 2.000 до 3.000 солдат, помимо обозной прислуги[627]. Во Франции широко распространено предположение, что Эдуард III стоял за этими действиями Ноллиса, но нет никаких оснований полагать, что это так, и есть некоторые доказательства, что это не так. Ноллис действовал под знаменем короля Наварры. Но, по словам Фруассара, он везде заявлял, что сражается "только за себя". Это гораздо ближе к истине, независимо от того, говорил он это на самом деле или нет[628].

Ноллис двигался быстро. К началу октября 1358 года он достиг Орлеана, где в течение трех дней грабил и сжигал пригороды. Через несколько дней он захватил Шатонеф-сюр-Луар с его важным мостом через реку. Здесь он разместил постоянный гарнизон и создал передовую базу для дальнейших операций в течение зимы. Разрозненные отряды из его армии разошлись по Орлеанне и Гатине, создавая вспомогательные гарнизоны и намечая для себя районы для получения выкупа[629].

Так начинается история его злоключений, написанная Гуго де Монжероном, настоятелем небольшого приорства Сен-Тибо, расположенного в восьми милях от Шантекока на краю болот Гатине. Когда подошли захватчики, Гуго спрятал сокровища монастыря и вместе с крестьянами укрылся в лесу. Англичане ворвавшись в брошенные здания, выпили все вино, вывезли зерно, увели лошадей и разграбили церковные облачения. В лесу Гуго и другие беженцы построили себе хижины и "ели хлеб насущный вместе в страхе, печали и муках". Они по очереди несли дозор, изредка замечая, как враг нападает на деревушки и отдельные дома, и прислушиваясь к отдаленным звукам пожаров и насилия. Но англичане на этом не успокоились, так как хотели получать отдачу от окружающей земли и впредь. Чтобы поля не оставались незасеянными и заросшими сорняками, они обыскали лес, вытаскивая всех, кого там находили. Одних они убили, а других обложили выкупом, но некоторые удалось спрятаться или сбежать. Однажды зимней ночью англичане прошли мимо лесных дозорных и нашли хижину Гуго. Шум их приближения разбудил его раньше, чем они добрались до двери, и он успел сбежать голым в ледяное болото. В конце концов, он добрался до обнесенного стеной города Санс, расположенного в десяти милях от туда, где его на некоторое время приютил родственник. Но капитан рутьеров из Шантекока не сдавался. Он отправил за ним гонца в Санс, с пропуском на безопасный проезд и требованием вернуться в Сен-Тибо. В противном случае он угрожал сжечь его приорство. В феврале 1359 года Гуго наконец вернулся в Сен-Тибо и покорился. Он купил защиту для приорства и его владений до середины лета. Но это не принесло ему никакой пользы. Вскоре после этого капитан Шантекока был захвачен французами, а гарнизон перешел под командование другого авантюриста, который отказался признать соглашения заключенные своим предшественником. Новый капитан схватил Гуго на дороге и ограбил его. Приорство снова подверглось вторжению. Церковную утварь разграбили, затем ее удалось восстановить, чтобы она была снова разграблена. В приорстве съели даже голубей. Гуго и крестьянам все же удалось засеять поля, хотя пришлось еще раз заплатить выкуп, чтобы защитить их от уничтожения. Затем он построил себе укрытие в задней части амбара на тот день, если грабители вернутся. В июле следующего года он сидя там, записал все, что с ним произошло, на внутренней стороне обложки рукописной книги, которая до сих пор хранится в одной из парижских библиотек. "Что вы можете знать о страданиях, подобных моим, — писал он, — все вы, живущие в обнесенных стенами городах и замках? "[630].

В последних числах октября 1358 года Роберт Ноллис покинул Шатонеф и продвинулся на восток в Ниверне. Примерно в конце месяца он занял Маликорн, большой замок, принадлежавший Маргарите де Куртене, расположенный в изолированной, густо заросшей лесом местности примерно в двадцати милях к западу от Осера. Здесь Ноллис создал новую базу для взыскания patis и дальних набегов. Когда Протоиерей вернулся из Прованса в начале ноября 1358 года, он обнаружил, что область, которую ему было поручено защищать, захвачена. Подстрекаемый Дофином, Протоиерей попытался организовать контрнаступление. Результатом стало унизительное фиаско. Протоиерей повел свой отряд и разношерстное ополчение местных жителей на восток по следам Ноллиса, пока они не подошли к Маликорну. После короткой и неэффективной осады замка он отступил при обстоятельствах, которые неясны, но, очевидно, были расценены при дворе Дофина как дискредитирующие. Худшее однако было впереди. Отступая, Протоиерей осадил замок Корволь-л'Орже в восточном Ниверне. Корволь был занят отколовшимся от войска Ноллиса отрядом, которым командовал авантюрист из Чешира по имени Джон Уолдбоф. Там Протоиерей был захвачен в плен во время вылазки гарнизона замка и вынужден был подписать договор о выкупе за огромную сумму. Его войска разошлись, так ничего и не добившись[631].

В начале декабря 1358 года отряды Роберта Ноллиса достигли реки Йонна к северу от Осера. Уход некоторых компаний ради собственных приключений и необходимость оставить гарнизоны в Шатонефе и Маликорне к этому времени изрядно уменьшили численность его армии, и вряд ли тогда с ним было более 1.400 человек. 8 декабря Ноллис захватил Реженн, большое укрепленное поместье на левом берегу реки, принадлежавшее епископам Осера. Это место стало штаб-квартирой самого Ноллиса и общей базой как минимум трех английских отрядов: Дэвида (или Дейкина) Хетона, Джона Далтона и Николаса Тамворта. Хетон был уже хорошо известен как командир гарнизона в Нижней Нормандии. Далтон был приближенным герцога Ланкастера, чье прошлое было довольно схожим. Тамворт, вероятно, был одним из лейтенантов Ноллиса в бретонском походе. Всем им предстояло стать печально известными в Осерруа и северной Бургундии в последующие месяцы. Другой англичанин по имени Уильям Старки, преступник с дурной репутацией из Честера, обосновался на противоположном берегу Йонны в замке графов Тоннерр в Линьи-ле-Шатель[632].

Осерруа оказался естественным пределом ареала операций Ноллиса. К востоку и югу от него лежало герцогство Бургундия, древняя территория со сплоченным дворянством и крупными городами, сохранившая способность набирать войска и собирать налоги. Герцог Бургундии Филипп Руврский был несовершеннолетним, и управление делами находилось в руках королевы Франции, которая была назначена его опекуном. Это была женщина с ограниченными политическими способностями и вечной нехваткой средств. Но в ее Совет входили несколько способных военачальников и администраторов. Они смогли создать гарнизоны вдоль северо-восточной границы герцогства, в Самюре, Аваллоне, Монреале и Монбаре, и собрать более 2.000 человек вдоль границы по мере приближения Ноллиса. Также была вызвана помощь от графа Савойского[633]. В результате английские компании не предприняли серьезных попыток напасть на герцогство Бургундское. Вместо этого некоторые из них повернули на север и попытались проникнуть в Шампань и верхнюю долину Сены. Продвигаясь по римской дороге, они создали передовую базу в Экс-ан-От, небольшой деревне, расположенной вокруг укрепленной усадьбы. К новому году здесь собралось около 400 человек. Великий кафедральный город Труа, расположенный в двадцати милях к востоку, представлял собой для них привлекательную цель. Труа был крупным центром производства тканей, наполненными богатыми церквями и особняками, памятниками еще более славного прошлого. Его укрепления представляли собой неухоженные рвы и цепь низких земляных сооружений. Перед главными воротами стояли два деревянных форта. Кроме этого здесь ничего не было. На настоятельную необходимость что-то сделать с этим указывали королевские бальи еще в 1346 году, но проект строительства стен был похоронен в обсуждениях и спорах. Тем не менее, в 1359 году город энергично готовился к обороне. Главными инициаторами были епископ Анри де Пуатье, решительный и скорее мирской военачальник, и граф де Водемон, один из лейтенантов Дофина в Шампани. 12 января 1359 года англичане появились перед стенами. Водемон и епископ вывели своих людей из ворот, за ними последовала орда вооруженных горожан. Англичане не привыкли, чтобы им бросали вызов на открытой местности. Их застали врасплох и разгромили. На поле боя осталось 120 убитых и столько же было захвачено в плен, в общей сложности около двух третей английских сил. Оставшиеся в живых вернулись в свои форты вокруг Экса и подожгли их, а затем отступили обратно в Осерруа[634].

Армия Ноллиса оставалась в Осерруа почти пять месяцев — совершенно исключительный срок для пребывания в одном месте такого количества людей. Между гарнизонами Режена и Линьи было проведено приблизительное территориальное разделение. В результате у Уильяма Старки осталась территория к востоку от Йонны, в то время как гарнизоны Режена опустошали западный берег. Старки был особенно активен. Он расширил свои районы сбора выкупов на восток через графство Тоннерр и на юг до границы герцогства Бургундия. Жители деревень вокруг Осера присоединились к грабежу, поскольку это был единственный способ прокормить себя[635]. Положение самого Осера было ужасающим. Когда-то город был одним из главных речных портов восточной Франции. Окруженный знаменитыми виноградниками Осерруа и соседних районов Тоннерре и Шабли, которые производили самые дорогие белые вина в Европе, город жил за счет торговли вином и судоходства по Сене. Осер, должно быть, сильно пострадал от частичной блокады Сены в Мелёне перед самым сбором урожая в 1358 году, а уничтожение виноградников англичанами довершило катастрофу.

Постройка стен Осера датируется 1160-ми годами. Их было нелегко оборонять, отчасти из-за крутого склона холма, на котором был построен город, отчасти из-за их разрушения — наследия беспорядка, сносов и ремонтов тех лет, а отчасти из-за их продолжительности — почти 2 мили, для города, чье мужское население возраста годного для войны было, вероятно, намного меньше, чем 2.000 человек по официальным подсчетам. Горожане изгнали свой гарнизон за год до этого, в то время, когда многие города Франции стали с недоверием относиться к профессиональным солдатам, и решили защищаться самостоятельно. Однако у них не было ни навыков, ни опыта, чтобы сделать это. Не было и явных лидеров. Сеньор города, Жан III де Шалон, находился в плену в Англии. Его сын жил в цитадели, но у него не было войск. 10 января 1359 года епископ Осера находился при смерти в своем дворце в окружении духовенства собора с мечами в руках, когда колокола забили тревогу и англичане начали первый из череды штурмов стен город. Два месяца спустя, 10 марта 1359 года, Осер постигла катастрофа. Около 1.000 человек из Режена и окрестных гарнизонов подошли к воротам Эглени. Дозорных не было на своих постах. Никто не поднял тревогу, когда англичане перелезли через стену, открыли ворота своим товарищам, ожидавшим снаружи, и растеклись по улицам. До восхода солнца весь город, включая цитадель, был в их руках. Когда все было кончено, Ноллис, который все еще не поднялся выше оруженосца, был посвящен в рыцари одним из своих подчиненных[636].

Это был первый случай захвата города сопоставимого по значению после захвата Пуатье в 1346 году Генри Ланкастером. Но повторения бешеного разграбления Пуатье не произошло. Это было осторожное присвоение богатств города дисциплинированными профессиональными грабителями, чьи действия были рассчитаны на получение максимальной прибыли. Почти никто из горожан не был убит. Солдаты, стоявшие у ворот, не давали жителям покинуть город, чтобы их можно было оценить на предмет выкупа. Полы домов были перекопаны, а тайники в стенах вскрыты в поисках спрятанных жителями сокровищ. В соборе были сняты большие серебряные лампы, висевшие перед главным алтарем, а сокровищница опустошена. Вывезенная добыча из города, в котором было более двадцати церквей, должна была быть огромной. По некоторым английским подсчетам, общая стоимость трофеев составила 500.000 мутондоров. Никто не пытался подсчитать стоимость выкупов за горожан. Когда англичане забрали все, что можно было найти и унести, они приступили к подсчету стоимости остального. Ноллис собрал ведущих жителей Осера и выдвинул свои условия, на которых он воздержится от физического уничтожения их города. После длительных переговоров жители согласились заплатить выкуп 50.000 мутондоров, которые должны были быть выплачены в течение трех месяцев, а в случае просрочки еще 50.000. Горожане с огромным трудом смогли найти деньги для погашения этих обязательств. Монахи великого аббатства Сен-Жермен откопали сокровища, которые им удалось спрятать, включая драгоценный ковчег святого, и передали их в залог завоевателю. В Париж была отправлена депутация, чтобы взять у ростовщиков взаймы под залог других ценных вещей из сокровищницы Сен-Жермен. Но некоторые из посланных отказались вернуться, а остальные были ограблены по дороге домой и лишились всего, что собрали. Горожанам удалось умиротворить англичан, отдав им шестьдесят жемчужин стоимостью 10.000 мутондоров, в обмен на которые им вернули переднюю часть реликвария. Позже, в том же году, они смогли занять еще 32.000 флоринов, заложив будущий урожай синдикату парижских виноградарей. Остальные суммы были собраны путем взимания пошлины с товаров, проходящих через городские ворота. Но полностью расплатиться с Ноллисом так и не удалось. Часть долга оставалась непогашенной до тех пор, пока, много лет спустя, он не решил примириться с Богом и не был обязан Папой Римским искупить свои грехи. "Движимый жалостью и раскаянием за страдания города, любовью к Богу и почтением к Святому Отцу, Ноллис вернул то, что осталось, и вернул реликварий Сен-Жермена"[637].

Через несколько дней после взятия Осера кардиналы Перигорский и Урхельский проезжали через этот регион на обратном пути в Авиньон, после полного провала самой длительной папской миротворческой миссии XIV века. Их поезд представлял собой внушительное зрелище, по дижонской дороге. Проезжая Жье-сюр-Сен, он был атакован вооруженным отрядом. Кардиналы и их сопровождающие были лишены всего, что у них было[638].

Разруха французской сельской местности редко была более очевидной. Вездесущие юристы, служившие до войны бальи и сенешалями, давно уступили место профессиональным солдатам. Королевским капитанам было поручено координировать оборону целых регионов, и они перемещались со своим эскортом с места на место. Однако эти представители центральной власти оказались неспособны справиться с разрозненной угрозой компаний рутьеров. К концу 1350-х годов основная масса населения была вынуждена уповать на стены и рвы своих городов. Россыпь мелких укреплений, появившихся во французских провинциях, большинство из которых предназначались для защиты крошечных территорий, отражала серьезные изменения в настроениях населения: раздробленность провинциальных общин, бессилие перед лицом насилия, стремление спрятаться от опасности, а в основе всего этого — недоверие не только к правительству короля, но и ко всем институтам коллективной власти, кроме своих местных.

Франция всегда была густо усеяна замками и укрепленными домами. Накануне войны в Ажене на каждые 5 миль приходилось в среднем по одному замку. Налоговые записи прево Монферрана, в который входили наиболее процветающие районы Оверни, указывают на очень похожую плотность застройки замками. Эти цифры, вероятно, типичны для плодородных районов с раздробленным землевладением и традиционной политической нестабильностью, фактически для большей части восточной и южной Франции. Во время войны к числу уже существующих, новых замков добавилось немного. Но очень большое количество импровизированных крепостей было создано из других зданий. Хронист Жан де Венетт, живший в Париже во время беспорядков 1350-х годов, описывает, как жители Иль-де-Франс укрепляли свои приходские церкви, когда сторонники короля Наварры захватили регион. Повсюду, по его словам, люди строили деревянные укрепления вокруг колоколен, рыли рвы у основания, собирали запасы еды и складывали груды больших камней, чтобы обрушивать их на нападавших. Некоторые церкви на постоянной основе превращались в крепости с усиленными стенами, бойницами и выступающими каменными боевыми галереями. Если приходская церковь была непригодна, жители деревни прибегали к укреплению других массивных зданий: каменных амбаров, больших фермерских домов, местных усадеб, водяных мельниц. Королевские комиссары, назначенные для инспекции обороны крепости Кан в 1371 году, обнаружили не менее 111 укрепленных мест, включая обнесенные стеной города, укрепленные аббатства и церкви, форты и деревенские цитадели. Аналогичная инспекция в западном Гатине несколькими годами ранее выявила только в этом небольшом регионе шесть замков, двенадцать фортов, пять башен, пять укрепленных домов, двадцать восемь укрепленных церквей и укрепленный мост, то есть в среднем одно укрепленное здание на каждые три мили, не считая обнесенных стенами городов и деревень. Большинство из этих зданий и практически все церкви, вероятно, были укреплены с 1356 года. Хотя подавляющее большинство из них были бесполезны в военном отношении. Когда в марте 1360 года англичане вторглись в Иль-де-Франс, они захватили их все. Даже самые подготовленные, такие как деревенская церковь в Орли, с установленными арбалетами, гарнизоном в 200 человек и запасами продовольствия, заготовленными на несколько недель, пали в течение одного-двух дней. Некоторые из них становились смертельными ловушками для оборонявшихся, когда враги разжигали костры у подножия башни и наблюдали, как защитники на вершине сгорали заживо или задыхались от дыма[639].

Замки были главными центрами местной обороны, но их прочность была весьма различной. С одной стороны, существовали большие крепости короля и главных феодалов королевства. Эти места защищали опытные капитаны с большими профессиональными гарнизонами. Как правило, они находились в надлежащем состоянии, и многие из них были усовершенствованы в соответствии с передовыми методами эпохи, в которую многое узнали о том, как брать крепости. Стены были надстроены до уровня башен, что позволило отказаться от спуска и подъема на них по лестницам и сделало возможным непрерывный обход стен по периметру. На гребнях стен и башнях появились огромные каменные боевые галереи. Ворота располагались между огромными фланкирующими башнями, из бойниц которых можно было вести перекрестный огонь из арбалетов. Некоторые из этих крепостей были также чрезвычайно хорошо оборудованы. В Биуле близ Монтобана, который был королевским замком, поскольку его владелец был королевским капитаном в Керси, на стенах и башнях было установлено по меньшей мере двадцать одно орудие пороховой артиллерии, а также традиционные камнеметы и стационарные арбалеты[640].

Однако такие крепости вряд ли были типичными. Гораздо более привычным для большинства сельских жителей был старый замок сеньора или небольшая укрепленная усадьба: одинокая башня, окруженная хозяйственными постройками и неглубокими рвами; или фермерский дом с толстыми стенами и замурованными окнами. Эти небольшие сельские крепости часто были удачно расположены на местности и хорошо построены, но плохо ремонтировались и охранялись гарнизоном, состоявшим из приближенных владельца и его семьи, а также наемных людей из окружающей округи. Богатая сохранившаяся документация имперского графства Бургундия свидетельствует о том, что в таких местах гарнизон редко превышал двадцать пять человек, а десять или двенадцать были обычным делом. Эти укрепления становились очень тесными, когда были заполнены беженцами с их повозками, животными и домашним скарбом. Не во всех из них были исправные колодцы или печи для выпечки хлеба. Более того, их оборона в значительной степени зависела от договоренностей, которые владелец мог заключить с близлежащими общинами. Закон, основанный на древнем и в значительной степени забытом обычае, давал право владельцу любого защищенного замка призывать на помощь общины, которые жили достаточно близко, чтобы укрыться там. Людей можно было обязать нести дежурство на стенах или работать на очистке и углублении рвов. С них могли взыскивать взносы на содержание и снабжение крепости. В течение первой четверти века войны королевские суды разработали большой, хотя и довольно разнородный свод судебных решений по этому вопросу. Но долг — это одно, а исполнение — другое. На практике оборона таких мест варьировалась в зависимости от ресурсов и умения владельца вести переговоры. Укрепленная ферма Лонгей, обороняемая крестьянами, сопротивлялась отрядам Джона Фотерингея на протяжении большей части восемнадцати месяцев, но известность, которую эти крестьяне заслужили своим достижением, возможно, является лучшим свидетельством того, насколько это было необычно. В графстве Бургундия считалось, что ста человек вполне достаточно для захвата среднего укрепленного поместья[641].

Там, где замки были недоступны, наиболее удовлетворительной их альтернативой, как правило, были монастыри. Как правило, они были огражденными стенами, а их просторные, массивные здания легко превращались в крепости. К концу 1350-х годов подавляющее большинство сельских монастырей, которые не были заброшены или разрушены, были укреплены, чтобы служить убежищем для жителей окрестных земель. Коллегиальная церковь Сент-Эньен под Орлеаном, которая была укреплена примерно в 1356 году, описывается как имеющая капитана, новый колодец, мельницу и печь для выпечки хлеба, кладовые, заполненные припасами, и постоянный гарнизон из тридцати человек. Многие из этих преобразований были результатом тщательно продуманных сделок между монахами и жителями, по которым последние обязывались участвовать в расходах и нести караульную службу на стенах. Церковь знаменитого бенедиктинского аббатства Бек была только недавно достроена, когда осенью 1356 года королевский лейтенант в Нижней Нормандии предложил монахам альтернативу: снести или укрепить ее. Согласно внутренней хронике монастыря, его обитатели посовещались с дворянами региона и представителями отдаленных деревень и в итоге выбрали оба варианта. Они снесли три хода своей обители, все общежитие и большую часть хозяйственных построек. Из камня, полученного в результате сноса, они построили каменные стены и бойницы вокруг крыш церкви, колокольни и капитула, и все это окружили рвами. Они закупали огромное количество оборудования и нанимали большой профессиональный гарнизон, который поглощал все их доходы и запасы и почти не оставлял им места для проведения служб[642].

Быстрое распространение укрепленных мест рассматривалось населением провинций как источник силы. На самом деле это была серьезная слабость. Это означало, что ресурсы были распределены слишком тонким слоем, чтобы обеспечить эффективную оборону. Капитаны короля в провинциях постоянно пытались поощрять использование гораздо меньшего числа фортов, которые могли быть лучше построены, лучше снабжены и лучше защищены, несмотря на то, что до них приходилось добираться дольше. Но результаты их усилий были весьма скудными. Проблему хорошо описал епископ Альби, который в 1359 году пожаловался на строительство местным дворянином нового замка в Кармо на севере Альбижуа. До сих пор, писал епископ, жители долины Серо всегда укрывались со своими запасами и имуществом в его собственном замке в Монастисе в пяти милях ниже по течению. Там они день и ночь несли дежурство и защищали стены от проходящих отрядов рутьеров. Теперь те, кто жил в восточной части долины, уходили в Кармо, потому что он был ближе. В результате ни то, ни другое место не охранялось должным образом. Лейтенант Лангедока приказал частично разрушить Кармо. Но упадок королевской власти в этих регионах позволял легко игнорировать подобные приказы. Через год крепость Кармо все еще использовалась. У жителей Масона была очень похожая проблема. В городе отчаянно не хватало людей для защиты протяженных стен. Но жители деревень, живших в нескольких минутах ходьбы от Масона, не могли нести там сторожевую службу, поскольку их требовали для обороны бесчисленных сеньориальных замков в окрестных долинах. Большинство из них были не только неспособны защитить людей своего района, и могли подорвать оборону более укрепленных мест поблизости, но и часто служили готовыми пристанищами для рутьеров, которые гораздо лучше владельцев или местных жителей знали, как их защищать. Раймон де Марей, чья компания действовала в Перигоре в начале 1350-х годов, имел гарнизоны не менее чем в одиннадцати укрепленных церквях, большинство из которых, вероятно, были укреплены для защиты от него[643].

Единственным решением этих проблем был массовый снос мелких сельских укреплений, задача трудная и, в конечном счете, возможно, невыполнимая. Корона всегда отстаивала право заставлять владельцев плохо обороняемых или непригодных для обороны замков улучшать или сносить их. "Только нам принадлежит обязанность защищать наше королевство и его жителей, руководить его обороной и вести войны, — заявляли от его имени чиновники Иоанна II, — и поэтому только нам принадлежит право строить и защищать крепости страны"[644]. Но мало кто согласился с этим предложением, даже в теории. Хотя право отдавать приказы о сносе иногда использовалось, королевские чиновники неизбежно сталкивались с сопротивлением мелких дворян, владевших большинством этих мест, а зачастую и их подданных, которые предпочитали слабое убежище рядом, а не сильное вдали. Главными сторонниками политики сноса были крупные города. Они нуждались в рабочей силе и ресурсах сельскохозяйственного населения для собственной обороны. Они также возражали против небольших крепостей на дорогах вокруг них, которые, попав в руки рутьеров, могли быть использованы для пресечения их торговли. Когда в 1357 году был разрушен замок Фей в Пуату, инициатива исходила от жителей близлежащего города Сен-Мешен. Они собрались в доме главы францисканского монастыря и, видя, что Фей был "уединенным местом, где враги рыскали днем и ночью", решили обратиться к королевскому капитану и дворянам провинции с просьбой о его разрушении. Другие города просто взяли дело в свои руки. Радикальные группировки, захватившие власть во многих северных городах в конце 1350-х годов, начали жестокие кампании по разрушению сеньориальных замков в своих регионах. Парижские толпы Этьена Марселя атаковали десятки поместий в Иль-де-Франс. Абвиль в 1358 году разрушил пять сеньориальных замков в своем округе и захватил шестой. Орлеан разрушил большое количество укрепленных домов и монастырей при приближении отрядов Роберта Ноллиса в конце того же года. Тур в 1359 году разгромил пять замков в Турени.

Именно городские радикалы из Генеральных Штатов в Париже разработали в феврале 1358 года первую комплексную программу сноса небольших замков и крепостей. Все маленькие крепости, возведенные за последнее время, было приказано разрушить, а все остальные укрепления передать в руки людей, на которых можно было бы положиться при их защите. Классовая ненависть была, по крайней мере, одним из мотивов этого закона. Но чуть менее амбициозный вариант этого указа был включен в великий майский ордонанс 1358 года, который последовал за Генеральными Штатами Дофина в Компьене. Он предписывал назначить в каждом регионе комиссаров для проверки укреплений, обеспечения надлежащего укомплектования и снабжения тех из них, которые были пригодны для обороны, и разрушения остальных. Аналогичный указ был издан Генеральными Штатами Лангедока. Несмотря на крайне тяжелые условия того времени, очевидно, что было проведено большое количество работ по разрушению замков. Сохранились единичные свидетельства о деятельности комиссаров в Париже, Орлеане, Бовези, Шампани и Пикардии, и то, что сохранилось, вероятно, достаточно типично для их незарегистрированной деятельности в других местах. Проблема заключалась в том, что их приказы не всегда выполнялись, когда они переходили в следующий округ. Комиссары Бовези приказали разрушить два замка в начале 1358 года, которые все еще стояли, когда жаки разрушили их несколько месяцев спустя. Даже те разрушения, которые имели место, не всегда проводились умело. Замок Вердей в Шампани, который был частично разобран в 1359 году, был почти сразу же занят и укреплен отрядами Эсташа д'Обресикура. В том же году жители Тура взорвали порохом куртины Азея, но в 1360-х годах они все еще использовались рутьерами. Задача комиссаров была настолько грандиозной, что даже в идеальных условиях им было бы трудно выполнить ее, а условия конца 1350-х годов были весьма далеки от идеальных[645].

К концу десятилетия организованная оборона сельской местности была практически прекращена, и все усилия были сосредоточены на удержании главных городов, обнесенных стенами. Оборона этих мест мало чем была обязана усилиям короны или ее слуг, но это было самым значительным достижением защитников Франции за первую четверть века войны. Данные говорят сами за себя. Пуатье был взят штурмом в 1346 году, в то время, когда многие французские города даже не начали всерьез задумываться об организации своей обороны. Кале пал перед самой большой английской армией, которую видели во Франции до наполеоновских войн, после одиннадцатимесячной осады с суши и моря, которая разорила Эдуарда III. Осер был взят эскаладой в 1359 году в результате небрежности дозорных, а Ле-Пюи последовал за ним в том же году, и несомненно, был взят тем же методом и, вероятно, по той же причине. Все остальные попытки захватить крупный город, обнесенный стеной, в этот период не увенчались успехом. В частности, ни один крупный город (кроме Кале) не был успешно осажден. Великие осады Бордо (1339), Турне (1340), Ренна (1356–57), Мелёна (1358–59), Реймса (1359–60) и Парижа (1360) пришлось прекратить. В каждом случае, кроме последнего, была предпринята хотя бы одна попытка массового штурма стен. И все они были отбиты. Неудача десятимесячной осады Ренна особенно красноречива, поскольку Ренн не был ни удачно расположен на местности, ни хорошо обнесен стенами. Его единственным ресурсом была решимость его жителей. Тем не менее, они успешно противостояли большой английской армии, возглавляемой одним из самых талантливых полководцев Эдуарда III.

Основной причиной относительной неуязвимости больших городов был их размер. Небольшой город или замок можно было окружить рвами и временными укреплениями (или бастидами) и полностью блокировать. Для большого города это было непрактично. Обычно необходимо было распределить осаждающих по обе стороны реки, а в случае городов находящихся на слиянии рек — по трем сторонам. Разделенным частям осаждающей армии, как правило, было трудно поддерживать связь друг с другом. Они всегда подвергались риску быть атакованными по отдельности гарнизоном имеющим преимущество внезапности. Особенно проблематичным было перекрытие речных коммуникаций города. Мелководную реку можно перекрыть, затопив баржи на судоходном фарватере, как это было сделано на Шаранте во время осады Тонне в 1349–50 годах. Но для того, чтобы построить в 1346 году в Эгийоне боновые заграждение через Гаронну, 300 плотников работали несколько недель. Дофин построил боновые заграждение выше Парижа по течению в 1358 году, но так и не смог отрезать город. Силы, необходимые для этих впечатляющих осад, были огромны и, как правило, превышали запасы продовольствия задолго до того, как оно заканчивалось у защитников города. Жан де Мариньи отступил от Бордо в 1339 году, потому что его армия голодала, в то время как город успешно снабжался по реке и даже не начал испытывать недостаток продовольствия[646].

Середина XIV века стала последней эпохой, когда правильно построенные и защищенные стены были более или менее неуязвимы для нападения. В 1350-е годы не существовало артиллерии, способной нанести им серьезный урон. Традиционные деревянные камнеметные машины, работающие за счет скручивания канатов и противовесов, все еще строились по проекту, который практически не менялся в течение 150 лет. Они были неточными и громоздкими, их приходилось собирать на месте, что занимало много времени. Высокая траектория полета снаряда делала их чрезвычайно эффективными для проламывания крыш и разбивания голов, или для создания паники на переполненных улицах, но это все. В этот период пороховая артиллерия была оружием обороны, ее устанавливали на стенах и башнях для использования против людей. Пушки, с их более пологой траекторией выпущенного снаряда, в конечном счете, предоставят осаждающим армиям грозное оружие против каменных стен, но только в последние годы XIV века. Иногда пытались использовать подкопы под стены, и специалисты-саперы сопровождали большинство крупных армий. Цитадель Ла Реоль на Гаронне была вынуждена сдаться в 1345 году после того, как подземные галереи графа Ланкастера сделали ее непригодной для обороны. Цитадель Кормиси в Шампани была фактически разрушена подведенными минами в 1359 году. У Фруассара есть запоминающееся описание того, как подпорки в подземной галерее были подожжены и обрушились, а большая квадратная башня медленно раскололась сверху до низу, и рухнула образовав два больших кургана из камней. Но этот драматический момент редко удавалось увидеть. Подкопы можно было вести только в подходящих грунтах, и даже тогда их обычно предотвращали глубокие рвы и канавы. Современные стены были построены так, чтобы противостоять подкопам-минам, и гарнизоны наблюдали за этим. Они прислушивались к шуму в земле или поднимали чаши с водой на вершины башен, чтобы следить за колебаниями поверхности. Затем они рыли контрмины. Самым распространенным методом нападения на город или замок оставался традиционный массовый штурм стен, при котором преодоление обороны зависело от численности нападавших. Для того чтобы люди могли добраться до стены под беспощадным дождем снарядов, строились различные приспособления, такие как штурмовые башни и передвижные укрытия, известные как кошки, но они редко оставались целыми и невредимыми долгое время. Основным средством нападения оставались лестницы. Жоффруа де Шарни дает наглядное описание этой ужасающе опасной военной операции: раскачивающиеся лестницы приставленные к стене, испуганная масса людей у ее основания, обремененные доспехами карабкающиеся вверх штурмующие, лес копий и мечей с верху, сбрасываемые со стен огромные валуны и падающие тела их товарищей с перекладин наверху. Такие попытка почти всегда заканчивалась неудачей и большими потерями[647].

Начиная с середины 1340-х годов почти все французские города стремились улучшить свои естественные преимущества за счет масштабных программ строительства стен. К началу войны стены французских городов находились в плачевном состоянии. Большинство из них относилось к последней великой эпохе средневекового строительства стен в XI–XII веках, а некоторые, особенно на юге, — к галло-римским временам. Новые пригороды уже давно вышли за их пределы. Особая проблема существовала в таких городах, как Тур, Лимож, Периге, Родез и нескольких десятках других, которые выросли вокруг двух центров, Сите и Бурга, с отдельными обводами стен, которые не сообщались между собой, и незащищенными пригородами между ними. За долгие годы мира лишь немногие городские стены поддерживались в надлежащем состоянии. Как правило, они представляли собой беспорядочную смесь каменных ворот и башен со стенами из глины, бутового камня или дерева. Часто строители оставляли в стенах бреши, а жители пробивали их для своего удобства. Дома зачастую пристраивались к крепостным стенам, из камня выломанного из них. Расчищенное пространство за стенами, ширина которого, по общему мнению, должна была составлять не менее восьми футов, часто загромождалось лачугами и разнообразным хламом[648].

Строительство полных обводов каменных стен обходилось очень дорого. Стены Каора были полностью перестроены за двадцать месяцев в конце 1340-х годов и обошлись в 67.000 флоринов, причем вся эта сумма была предоставлена короной. Стены Авиньона, которые в основном были построены между 1359 и 1373 годами, обошлись папской казне более чем в 120.000 флоринов. Но расходы такого масштаба были под силу только правительствам, да и то не всегда. Большинство французских городов получали от короны весьма скромные субсидии на возведение стен и имели право взимать пошлины и сборы в фонд строительства стен, но в остальном им приходилось изыскивать средства по мере своих возможностей. Немало изобретательности было приложено к сбору денег на строительство путем залога налоговых поступлений и продажи аннуитетов (по сути, самых первых муниципальных облигаций). Несмотря на это, большинство крупных программ по строительству стен приходилось растягивать на многие годы, а часто и на несколько поколений. Самым ярким примером, вероятно, был Реймс, строительство стен которого было завершено в 1359 году. Эти огромные стены, протянувшиеся на четыре мили, с шестью воротами, двумя укрепленными мостами и 52 башнями представляли собой одну из самых впечатляющих муниципальных инвестиций того периода. Но на их строительство ушло 150 лет, в течение которых шли ожесточенные внутренние споры по поводу их точного расположения, реквизиции земли и материалов и, прежде всего, уплаты налога на murage (строительство). Даже во время войны Дижону потребовалось двадцать пять лет, с 1355 по 1380 год, чтобы восстановить свои стены XII века. Но Дижон был богат, и его поддерживали еще более богатые герцоги Бургундии. Другие города разорялись в процессе строительства своих стен. Великий южный город Монпелье занял 15.000 флоринов для немедленного ремонта после набега принца Уэльского в 1355 году и еще большие суммы с интервалами в течение следующих нескольких лет, а также взимал большие внутренние налоги и отвлекал огромные суммы из различных городских благотворительных фондов. Монпелье стал одним из самых безопасных городов Франции, но к 1362 году он обанкротился. Дома консулов конфисковали в счет налогов, которые город задолжал королю. Папа Римский грозился принудительно взыскать долги, причитающиеся ему, путем отлучения от церкви. В итоге Монпелье к началу XV века превратился из главного торгового города Лангедока в скромный провинциальный городок. Финансовое бремя укрепления обороны было одной из главных причин его бед[649].

Основное бремя обороны городов неизменно ложилось на их жителей. Постоянные гарнизоны были непопулярны. Они стоили денег и были склонны к грабежу и беспорядкам. Королевские гарнизоны, которые город должен был оплачивать, но не контролировал, были особенно нежелательны. В 1351 году жители Сен-Максен в Пуату арестовали весь гарнизон своего города и заперли его в башне после ряда беспорядков, ответственность за которые была возложена на солдат. Подобные инциденты с применением насилия были удивительно частым явлением и стали еще более частыми после 1356 года, когда королевские гарнизоны перестали получать жалование, а дисциплина в значительной степени развалилась. В результате этой вражды городские гарнизоны были немногочисленны, за исключением пограничных районов. Там, где они существовали, их основной функцией была не защита стен, а охрана цитадели, которая обычно принадлежала королю или сеньору города и оборона которой была организована самостоятельно. Некоторые города размещали на стенах свои собственные гарнизоны. Париж в конце 1350-х годов содержал постоянный корпус из 200 профессиональных арбалетчиков в дополнение к штатным латникам и сержантам стражи. Известно, что подобные корпуса муниципальных арбалетчиков были в Руане, Кане, Аррасе, Амьене и Сент-Омере. Пуатье имел некоторое количество профессиональных солдат, постоянно получавших жалование. Родез нанимал наемников на короткое время в чрезвычайных ситуациях. Двести из них служили городу во время кампании 1356 года. Считается, что все города Пикардии, обнесенные стенами, нанимали профессиональных солдат для укрепления обороны во время английского вторжения в конце 1359 года. Многие города нанимали профессиональных капитанов для обучения и проверки дозорных и командования обороной стен во время нападения[650].

Тем не менее, профессионалы никогда не вытесняли жителей города, даже в таком богатом и высокоорганизованном сообществе, как Париж, судьба которого была тесно связана с судьбой короны. Обязательная военная служба была почти универсальной чертой городской жизни. Правила, принятые для города Пуатье в 1347 году, после его разграбления Генри Ланкастером, были довольно типичны для порядков, которые преобладали почти повсеместно. Каждый взрослый мужчина, проживающий в стенах города или в ближайших пригородах, был обязан нести военную службу и должен был служить со снаряжением, соответствующем его достатку и статусу: богатые — с полным комплектом доспехов и оружия, люди среднего достатка — с копьем, щитом и набивной курткой, бедные — с тесаком, копьем или любым другим оружием, которое они могли достать. Горожане объединялись в отряды, обычно по десять или пятьдесят человек, которым отводилась определенная функция в случае нападения. Возможно, Ним был более бюрократически управляемым городом, чем большинство других, но меры, которые он принял в 1358 году для организации своей обороны, были типичны для тех, которые были приняты менее формально в других местах. Жители города были разделены на четырнадцать отрядов по пятьдесят домовладельцев, каждый из которых возглавлялся сеньором с пятью десятниками в его подчинении. Каждому отряду поручалась оборона определенного участка стен. Были изданы строгие ордонансы, в которых каждому человеку было определено его место и оружие, которое он должен был иметь при себе. Во времена "большой необходимости" домовладельцы, принадлежащие к этим подразделениям, должны были вывести всех трудоспособных мужчин своего дома для отражения атаки.

В принципе, от граждан ожидалось два вида обязанностей, помимо массового сбора, который неизбежно происходил в случае нападения. Более богатые, которые могли позволить себе хорошие доспехи и оружие, посменно дежурили у ворот в светлое время суток. Это, несомненно, была более удобная форма службы. В Пуатье правила 1347 года требовали, чтобы у каждых ворот постоянно дежурили десять "знатных и снаряженных людей", основной задачей которых было отбивать любые попытки ворваться в ворота достаточно долго, чтобы успеть из закрыть и подать сигнал тревоги. Второй обязанностью было дежурство на стенах, в основном ночью, что было уделом простых горожан и могло быть крайне обременительным. По данным из Родеза, относящимся к более позднему периоду, в этом провинциальном городе средних размеров в одной смене караула было около пятидесяти человек. Эти цифры означают, что на каждые пятьдесят ярдов стены приходилось примерно по одному человеку, а трудоспособные мужчины несли как минимум одну вахту в неделю. Но это было мало по сравнению с другими городами. Лион был защищен Роной с трех сторон, а стеной — только с четвертой, но в нем была организована вахта из 200 человек, набранных из простого народа, в дополнение к тридцати двум торговцам, которые несли службу на башнях, и сорока знатным, которые служили в конных патрулях. Во время смуты 1358 года парижским торговцам приходилось дежурить по три смены в неделю. Дежурство на стенах было крайне скучным занятием, и обычно его приходилось совмещать с полным рабочим днем до и после. Многие укрепленные места пали из-за того, что стражники спали или отсутствовали, когда враг перебирался через стены.

Ночью вводился комендантский час. Городские советники отбирали ключи от ворот и патрулировали улицы на лошадях в поисках признаков вторжения. Ворота никому не открывали. Немного найдется свидетельств более выразительных, чем рассказ Фруассара о попытке коннетабля Франции и графа Сен-Поля войти в Сен-Кантен с отрядом вооруженных людей в пять часов утра в 1359 году, чтобы перейти мост через Сомму. "Мы друзья…, — кричали они с площадки за воротами, — мы приказываем вам немедленно открыть ворота именем короля". Стражникам пришлось разбудить консулов, чтобы попросить ключи от ворот. Было спешно созвано заседание городского Совета. Затем в окне над воротами появилась голова, чтобы принести извинения от имени города собравшимся внизу воинам и отказать им во входе по любому поводу. Произошел обмен "грубыми и низкими словами", но ворота остались крепко закрытыми[651].

Финансирование строительства стен и организация дозора были главными заботами почти каждого французского муниципалитета, а страхи и тяготы городской жизни превратили многие из них в крошечные республики, управляемые по все более авторитарному принципу. В октябре 1352 года, во время английского вторжения в Керси, Мартель, небольшой город с населением около 2.500 человек, перешел под управление комитета из восьми человек под председательством коменданта. Комитет ввел налоги, значительно превышающие королевские и стал отправлять горожан на принудительные для работы по углублению рвов. Жителям пригородов приказали дежурить на стенах. Здания, мешающие обороне, приказано было снести, а частные запасы строительных материалов конфискованы. От жителей потребовали принести присягу на верность, а подозрительных незнакомцев арестовывали и пытали, а иногда и казнили. Такие местные комитеты общественной безопасности стали очень распространенным явлением. В Туре, городе, веками раздираемом внутренними распрями, Иоанн II в марте 1356 года учредил выборную комиссию из пяти человек, наделенных деспотическими полномочиями для организации обороны города без учета частных интересов. Большинство городов не стали дожидаться королевских приказов и самоорганизовались по аналогичному принципу. Когда в 1358 году бретонские компании рутьеров начали набеги на Орлеан, жители, разочарованные бездействием герцога Орлеанского, избрали комиссаров для своей обороны, которые обложили их налогами, руководили работами на стенах и проводили масштабные разрушения внутри и снаружи города. В следующем году Реймс стал образцом этих миниатюрных деспотий, созданных для противостояния внезапной военной угрозе извне[652].

Крупные города распространили свою власть за пределы своих стен, взяв под контроль окружающие их сельские районы, подобно тому, как города Северной Италии уже давно взяли под контроль свои контадо, чтобы заполнить вакуум, оставшийся после исчезновения мощной центральной власти. В этом их поощряли королевские чиновники и судьи, которые видели в этих мерах единственную эффективную защиту крестьянства от компаний рутьеров. Обнесенные стеной города, как и замки, имели право требовать услуги и деньги от жителей всех мест из округи, откуда люди обычно приходили и находили убежище в городе во время опасности. Обычный размер такой округи составлял две французские лиги (около пяти миль) от стен. Но он мог быть и больше, если поблизости не было другого подходящего убежища. Округа Шатодена в Босе включала в себя деревни, расположенные на расстоянии одиннадцати миль от стен. Пятьдесят пять деревень вокруг Шалон-сюр-Марн были обязаны участвовать в расходах на его оборону, каждая из которых отвечала за небольшой участок стен. Сорок деревень в радиусе десяти миль поддерживали оборону Труа. И там, где заканчивался закон, начиналась сила. В середине 1350-х годов взносы на укрепление Сен-Ло на Котантене взимались бандами головорезов, отправленных из города терроризировать деревни по всей епархии Авранш и Кутанс. Городские сержанты Осера захватывали мужчин в деревнях Осерруа для охраны стен и рытья рвов, отбиваясь при этом от разгневанных жен и матерей. Это было вполне справедливо, как считали горожане. Города нуждались в рабочей силе, припасах и, прежде всего, в деньгах окрестного крестьянства, а обязательства, которые они принимали взамен, могли быть крайне обременительными, так как необходимо было найти место для беженцев. В Мартеле муниципальному чиновнику было поручено реквизировать комнаты и установить арендную плату за них. Руан разместил сотни беженцев в разрушенных зданиях Отель-Дьё-де-ла-Мадлен. Другие города организовали большие трущобы на пустырях в пределах своих стен. Беженцы нарушали экономическую жизнь города, сами являясь торговцами и ремесленниками, конкурируя с горожанами и не имея возможности вступить в монополистические структуры городских гильдий. Некоторые из этих несчастных стали почти постоянным пополнением населения городов, поскольку деревни, из которых они бежали, были сожжены, а сельская местность за городом превратилась в невозделанную пустыню[653].

Города традиционно жили особняком среди своих соотечественников, но опыт войны все больше изолировал их от окружающей местности, создавая укрепленные острова безопасности посреди окружающего запустения. Почти полное исчезновение пригородов было самым заметным симптомом расхождения в судьбах города и деревни. Пригороды, которые когда-то бесформенно раскинулись за воротами и сливались с огородами и виноградниками, были главным наследием великого городского бума прошлого века. Здесь располагались резиденции самых богатых горожан и монастыри доминиканских и францисканских монахов, которым было запрещено без папского разрешения обосновываться в стенах городов. Большая часть населения довоенных французских городов была сосредоточена в их пригородах. Но пригороды соблазняли врагов своим богатством и давали им возможность укрываться в зданиях. К концу 1350-х годов большинство городов, которые не могли обнести свои пригороды стенами, разрушили их. Жители Орлеана, которые до 1358 года были окружены богатыми, не обнесенными стенами районами с прекрасными церквями и монастырями, теперь смотрели со стен на пустыню руин. В 1359 году, когда бальи Санса готовясь к обороне своего города, приказал снести два монастыря, две пригородные церкви, францисканский монастырь, больницу, приют для паломников, две группы водяных мельниц и несколько укрепленных домов, не говоря уже о более скромных жилищах, владельцы которых не могли позволить себе жаловаться и количество которых поэтому осталось неучтенным. Городские стены теперь возвышались над недавно прорытыми рвами и обугленной каменной кладкой бывших предместий, которые постепенно покрылись растительностью, и стали выглядеть, подобно идеализированным городским пейзажам на миниатюрах из Прекрасного часослова герцога Беррийского[654].

Другие произошедшие изменения, возможно, менее заметные для посторонних, должны были быть столь же очевидны для тех, кто вырос в довоенных городах. Большинство ворот, через которые горожане раньше могли выйти на открытую сельскую местность, теперь были постоянно закрыты из соображений безопасности. В Ниме в 1359 году из семи ворот использовались только двое, и то лишь в специально определенные дни. Остальные были замурованы. В Пуатье трое из шести ворот были постоянно закрыты. В Монтобане и, несомненно, в других тщательно обороняемых городах даже главные ворота открывались только после того, как патрули обыскивали близлежащие леса в поисках вооруженных людей и осматривали местные переправы и перекрестки. Виноградники и огороды, с помощью которых городские семьи когда-то обеспечивали свои потребности, были заброшены. Основная деятельность горожан была перенесена за стены. Рынки теснились на узких улицах, вместо того чтобы раскинуться на пригородных лугах. Зерновые мельницы, традиционно располагавшиеся в пригородах, были разобраны и перенесены в город, как и пригородные водяные мельницы Буржа, которые в 1359 году были вновь установлены внутри речных ворот. Рынок мясников Мартеля, которые всегда должны были вести свою грязную торговлю за стенами, был перенесен в город. На улицах воняло, так как люди, жившие вдали от ворот, больше не могли выносить мусор на свалку за стенами. Жители теснились во все более густонаселенных домах по мере того, как пустели пригороды и сельская местность. Эти изменения привели к значительной трансформации менталитета жителей. Сторож на колокольне, взирающий на окружающий враждебный мир, своенравные стражники у ворот, которые знали каждого горожанина в лицо, и досматривали чужаков, обыскивая их самих и их багаж, были характерными персонажами замкнутого, вечно подозрительного мира позднесредневековых городов[655].

Зимой 1358–59 годов, по мере того, как о постепенном ухудшении ситуации во Франции становилось известно в Англии, пленники и советники, окружавшие Иоанна II, приходили в отчаяние. Для этих людей, которые к этому времени были готовы уступить почти все, чтобы получить свободу, настоящим врагом был уже не король Англии, а Карл Наваррский. Решение казалось очевидным: дальнейшая значительная уступка территории англичанам в обмен на их вооруженную помощь в подавлении мятежа Карла. Сам Иоанн II, похоже, стал пассивным наблюдателем событий. Он провел зиму в Савойском дворце, ожидая переезда в Сомертон, суровый замок в Линкольншире, куда король Англии сослал его после провала Виндзорского договора. В начале февраля 1359 года, как раз когда его багаж грузили на баржи в Темзе, переезд был отменен, и Иоанну II было велено оставаться в Лондоне до дальнейших распоряжений. К концу месяца письма от французских изгнанников в Лондоне сообщали о новых переговорах, новом мире и совместном плане ведения "доброй и сильной войны" против короля Наварры. Канцлер Наварры, Роберт де Ла Порт, и старый доверенный человек Карла, Фрике де Фрикам, были поспешно отправлены в Англию без уведомления или эскорта для защиты его интересов, но какие бы аргументы они ни приводили, к ним остались глухи. Договор был согласован к середине марта, а 24 марта он был скреплен печатями двух королей в Лондоне. Виндзорский договор потребовал почти года кропотливых переговоров. Но основные условия Лондонского договора, заменившего его, были согласованы менее чем за месяц[656]. Это была почти полная капитуляция.

Положения о выкупе французского короля были почти такими же, как и в предыдущем договоре. Но уступленные территории были гораздо более обширными. Эдуард III теперь должен был получить, в дополнение к провинциям, уступленным по Виндзорскому договору, всю Бретань, Нормандию, Мэн, Анжу и Турень с полным суверенитетом. Передача этих провинций привела бы к восстановлению державы Анжуйской династии в том виде, в каком она была на пике правления Генриха II в XII веке. Более того, английский анклав вокруг Кале и Гина, которым Генрих II никогда не владел, должен был быть расширен на юг и включать Булонне. Эдуард III получил бы чуть меньше половины территории Франции, включая все приморские провинции, кроме Фландрии и Пикардии. Эти условия, безусловно, были неприемлемы для короля Наварры. Они не только предусматривали освобождение Иоанна II, а целью Карла было не допустить этого, но и уступали английскому королю практически все владения Карла во Франции, которые были сосредоточены в Нормандии. Предполагалось отправить к Карлу совместное посольство, чтобы призвать его покориться и принять подходящую, но неопределенную компенсацию в другом месте. Если он не сделает этого к 24 июня 1359 года, то короли Англии и Франции предлагали совместно начать войну против него.

Флорентийский хронист Виллани назвал это "фальшивым миром". Он считал, что Эдуард III просто навязал его своему незадачливому пленнику, чтобы оправдать вторжение во Францию, когда оказалось невозможным его соблюсти. Но нет сомнений, что оба подписанта относились к нему совершенно серьезно. Английский король отложил свою экспедицию до июня 1359 года. Иоанн II, со своей стороны, постарался уложиться в крайне сжатые сроки выполнения оставшихся формальностей. Ему было дано два с половиной месяца на то, чтобы посоветоваться со своими подданными и подтвердить, что договор может быть выполнен. Этот процесс должен был быть завершен к 9 июня 1359 года. Некоторые мелкие спорные вопросы должны были быть улажены между советниками двух королей к 24 июня 1359 года, когда, очевидно, предполагалось ратифицировать договор. Если предположить, что все эти вопросы были удовлетворительно решены, то первые 600.000 экю (100.000 фунтов стерлингов) выкупа должны были быть найдены к 1 августа 1359 года. В тот же день десять видных французских дворян и двадцать замков и обнесенных стенами городов должны были быть переданы в качестве залога обеспечения остальных обязательств Иоанна II. После этого он должен был быть освобожден. Иоанн II занялся тем, что убеждал своих подданных в превосходстве этой сделки. Маршал Арнуль д'Одрегем был освобожден условно-досрочно, чтобы сообщить новость в Париж. За ним последовали архиепископ Санса и графы Танкарвиль и Даммартен, которые привезли полный текст и ряд инструкций, адресованных Дофину и различным чиновникам главных государственных ведомств[657].

Однако, когда эти эмиссары прибыли во Францию с условиями договора, стало очевидно, что Иоанн II серьезно просчитался в расстановке сил. Договор, несомненно, имел определенную поддержку, но его условия противоречили интересам большого количества людей, которые объединились в оппозицию к нему. Провинции Нормандия и нижней Луары были близки к политическому сердцу Франции так, как никогда не были близки Перигор, Ангумуа или даже Пуату. В них находились некоторые из главных церковных и промышленных городов, а также некоторые из главных политических семей королевства, и все они становились подданными Эдуарда III в случае подтверждения договора. Даже те части Франции, которые не пострадали напрямую от уступки западных провинций, были серьезно затронуты косвенно. Потеря всех крупных рек Атлантического побережья, за исключением Соммы, имела серьезные последствия для некоторых крупных внутренних городов, которые потеряли бы выход к морю. Перспектива того, что Париж, например, будет зависеть от Руана так же, как города юго-запада десятилетиями зависели от Бордо, должна была быть крайне непривлекательной для парижан. Более того, усеченный остаток Франции должен был теперь нести финансовое бремя выкупа и будущей обороны королевства без вклада некоторых из его богатейших регионов. Чувства самого Дофина не зафиксированы, но, должно быть, они были весьма неоднозначными. При всех своих публичных признаниях в верности отцу он не мог приветствовать мир, который лишал его герцогства Нормандии и разделял королевство, которое однажды должно было стать его.

Разочарованный бесконечными обсуждениями в Вестминстере и непрерывным продвижением английских войск на севере Франции, Дофин уже несколько месяцев искал более действенные решения для выхода из тупика. Некоторое представление о том, в насколько отчаянном положении он находился, можно получить из фантастического проекта, который занимала его мысли в то самое время, когда его отец соглашался на тяжелейшие условия, предложенные англичанами. План предусматривал высадку на восточном побережье Шотландии 12.000 наемников, нанятых в Германии и Дании, которые должны были объединиться с шотландцами и обрушиться на Англию, чтобы разорить страну и силой вызволить Иоанна II из тюрьмы. Автором этого плана был Вальдемар III, король Дании. Он не имел ни малейшего личного или политического интереса в войне во Франции и просто разработал этот проект в качестве коммерческой сделки. Была согласована сумма в 600.000 флоринов, которая должна была быть выплачена, как только войска будут собраны, а флот готов к отплытию. Насколько серьезно Вальдемар III был настроен, сказать трудно. Но он посылал Дофину самые оптимистичные отчеты о состоянии своих приготовлений. Он уже (по его словам) установил контакт с шотландцами и с местными вождями в Уэльсе, которые были готовы поднять там восстание. Его флот был почти готов. Французам было предложено послать своих представителей в Данию, чтобы увидеть все своими глазами[658].

19 мая 1359 года Генеральные Штаты собрались в королевском дворце в Париже, чтобы рассмотреть условия Лондонского договора. Это было собрание, на котором присутствовало мало делегатов. Не было времени ждать прибытия представителей из более отдаленных мест, и даже тех, кто находился поблизости, отпугивали сообщения о разбойничьих нападениях на дорогах вокруг столицы. Главенствующая группа, вероятно, состояла из чиновников и советников Дофина, которые не скрывали своих возражений, и делегатов парижского муниципалитета, который всегда был первым среди тех, кто хотел противостоять англичанам. Достоинства договора бурно обсуждались, но в итоге большинство делегатов сошлись в своем решении. "Неприемлемый, невозможный договор", ― назвали они его. Они призвали Дофина отказаться от него и начать добрую войну против врага. Всего через два месяца после подписания "фальшивый мир" умер[659].

Делегаты боролись с последствиями своего решения до самого июня. Казна Дофина, безусловно, не выдерживала нагрузки новой военной кампании без большого притока налоговых поступлений. В конце концов, представителей городов убедили, при условии одобрения их избирателей, финансировать армию в 12.000 человек для защиты Франции. По их словам, они также были готовы внести 200.000 флоринов на расходы, связанные с вторжением Вальдемара III в Англию. Два других сословия не отставали от городов. Кроме того, дворяне согласились в течение месяца безвозмездно служить в войсках Дофина. Многое из этого было совершенно нереальным. При нынешнем состоянии Франции не было никакой перспективы собрать эти суммы, даже если бы избиратели делегатов были готовы к этому, а они готовы не были. Только парижане откликнулись с энтузиазмом. Большинство провинциальных городов ответили, что они понесли слишком большой ущерб от войны и слишком обременены расходами на собственную оборону. Некоторые вообще не ответили. Представления Дофина о налоговых возможностях королевства были совершенно нереальными. Например, ему посоветовали, что города Оверни могут позволить себе оплатить расходы на содержание 500 солдат в то время, когда они боролись за выживание против большого наплыва гасконских компаний рутьеров и были в отчаянии, пытаясь найти деньги на собственную оборону. Разумеется они ничего не внесли[660].

Фантастический датский проект просуществовал еще несколько недель. В начале июня эмиссары Дофина отправились в Тулузу, чтобы попытаться собрать оставшуюся часть денег для Вальдемара III с общин Лангедока. Южане не проявили энтузиазма. Когда их представители встретились в Безье в августе 1359 года, некоторые из них, очевидно, были готовы к предоставлению примерно половины требуемой суммы при условии, что остальные сделают то же самое. Некоторые даже договорились послать своих агентов, чтобы проинспектировать приготовления, которые, по слухам, велись в Дании. В итоге делегаты Лангедока ничего не предоставили, а 200.000 флоринов, обещанных Генеральными Штатами Лангедойля, так и не были собраны. Что касается шотландцев, то они были достаточно заинтересованы, чтобы отправить двух послов для обсуждения проекта в Париж в июне: Роберта Эрскина, камергера Шотландии и главного руководителя шотландской внешней политики на протяжении многих лет, и рыцаря из Абердиншира Нормана Лесли. Эти двое торговались с советниками Дофина в королевском дворце и в конце концов согласились возобновить Старый союз в обмен на субсидию в 50.000 марок. Однако все эти переговоры не привели к реальным результатам. Шотландцы не могли начать войну с англичанами, не выплатив предварительно 90.000 марок, как выкуп за Давида II, в то время как французы не могли позволить себе выплатить шотландцам даже 50.000 марок, которые они обещали. Ни датчане, ни шотландцы не получили своих денег, и в конце концов и те, и другие потеряли интереса к Дофину. В июне Эрскин и Лесли уехали из Парижа в Авиньон. Осенью Эрскин вернулся в Шотландию. Лесли, который был отъявленным авантюристом, остался во Франции, поступив на службу к королеве в Бургундию, и там он почти сразу же был захвачен рутьерами из английского гарнизона Режена[661].

В Вестминстере Совет Эдуарда III был занят более практическими планами. Когда в конце мая 1359 года Арнуль д'Одрегем вернулся из Парижа с вердиктом Генеральных Штатов по договору, реакция английского короля была незамедлительной. Он вновь издал приказы о наборе войск, которые были отменены или приостановлены, когда договор только был заключен, и объявил о своем намерении вторгнуться во Францию в ближайшие недели. В течение июня Эдуард III вместе со своими советниками готовил план кампании. Все вместе они решили начать широкомасштабный рейд из Кале на север Франции с главной целью захватить город Реймс. Реймсский собор был традиционным местом коронации королей Франции. Эдуард III, почти наверняка, намеревался там короноваться[662].