Глава XI. Арфлёр и Азенкур, 1415 г.

Английский флот прибыл в маленькую гавань Сен-Дени-Шеф-де-Ко (сейчас на этом месте находится город Сент-Адрес) поздним вечером 13 августа 1415 года после двух дней пребывания в море. Военный Совет на борту Trinity Royal решил оставить высадку на берег до следующего дня, чтобы не рисковать тем, что часть армии окажется на берегу, а часть — на борту кораблей, когда наступит ночь. К югу от скалистого мыса Кап-де-ла-Эв галечный пляж простирался на восток вдоль устья реки. Сюда, незадолго до рассвета следующего утра, король отправил разведчиков с лошадьми под командованием девятнадцатилетнего Джона Холланда. Местность круто поднималась от берега вверх по каменистому склону на плато высотой около 300 футов над морем и простиралась на восток в сторону Арфлёра. Холланд и его отряд поднялись на вершину плато. Вскоре мелководные баржи начали медленную высадку людей и лошадей на берег. Легкость, с которой англичане смогли без помех высадить на берег такое количество людей и лошадей, стала неожиданностью как для них самих, так и для французов. На высадку всей армии ушло три дня. Все это время флот стоял у мыса на виду у всей округи. Солдаты, перебирающиеся через борта и вброд выбирающиеся на берег с кораблей, груженные тяжелым снаряжением, как известно, уязвимы. Скалистый берег был бы для французов удобным местом для обороны. Но не было никаких признаков их активности[535].

В первый день высадки король создал временный штаб на возвышенности в приорстве Гравиль в полутора милях от Арфлёра. Отсюда он отправил людей вперед, чтобы изучить местность и оборону города. 17 августа 1415 года, со всеми своими людьми высадившимися на берег, он начал свою кампанию. Генрих V не развернул свои знамена, традиционный сигнал к безудержным поджогам, грабежам и убийствам. Вместо этого он отметил это событие изданием военных указов, запрещающих беспорядочные поджоги зданий, разграбление церквей и любые нападения на безоружных женщин и священников. Подобные указы уже стали обычным делом в начале крупной английской кампании. Они были направлены как на поддержание дисциплины в армии, так и на защиту мирного населения. Однако Генрих V демонстрировал все признаки более серьезного отношения к ним, чем предыдущие английские капитаны, однажды лично приговорив к смерти солдата, уличенного в краже из церкви пикса (сосуда для хранения хлебцев причастия). Генрих V стремился привлечь на свою сторону общественное мнение французов. Людям, которые попадали в плен к его солдатам, он напоминал о добром правлении Людовика IX Святого, которое было одним из самых мощных политических мифов позднесредневековой Франции. "Вы слишком долго мучились под игом угнетения, — говорил им король, — но теперь я пришел в свою собственную землю, свою родину, свое собственное королевство, чтобы принести вам облегчение и свободу, которую Людовик Святой дал своему народу". Утверждения о разрушениях и зверствах были клише военных репортажей как тогда, так и сейчас, но хорошо осведомленные современники считали, что английские солдаты были на удивление хорошо дисциплинированы. Те, кто видел английскую армию воочию, рассказывали хронисту из Сен-Дени, что военные указы Генриха V неукоснительно соблюдались. Французы, по его мнению, видели от англичан лучшее обращение, чем от солдат своей собственной армии[536].

За шесть веков море отступило от северного берега устья Сены. Арфлёр, который сегодня находится далеко в глуби суши и поглощен разросшимся промышленным городом Гавр, в начале XV века был крупным портом с населением от 6.000 до 8.000 человек, процветающим за счет морских перевозок и пиратства. Город был расположен в месте впадения реки Лезард в устье Сены. Во время прилива море омывало его стены, а затем отступало почти на милю, открывая огромные просторы илистого берега. Река Лезард, проходящая через центр города, была углублена, с целью создания канала, по которому корабли приплывали из устья, проходя между двумя высокими башнями в большой бассейн гавани внутри стен. Эти башни являлись частью городских стен длиной около двух с половиной миль в окружности с двадцатью шестью башнями и тремя укрепленными воротами, защищенных двойной линией рвов и канав. За несколько недель до прибытия англичан жители города сделали все возможное, чтобы укрепить свои оборонительные сооружения. Канал, ведущий в гавань, был перегорожен заостренными кольями, наклоненными по течению. Перед каждыми из трех городских ворот были построены большие деревянные барбаканы высотой до уровня стен. Но при всем этом Арфлёр в плане долговременной обороны был слаб. Его стены датировались 1340–1350-ми годами постройки. Внутреннее пространство города простреливалось с двух сторон, с хребта Мон-Кабер на востоке и с плато Мон-Леконт на западе[537].


7. Осада Арфлёра, август-сентябрь 1415 года

Ответственность за оборону Арфлёра лежала на восемнадцатилетнем Дофине, который сам себя назначил генерал-капитаном короля во всей Франции. За три года, прошедшие с тех пор, как Людовик Гиеньский впервые встал во главе правительства, он стал искусным политиком. Но у него не было опыта военного командования, и он передал все руководство кампанией двум главным военным офицерам короны, коннетаблю Шарлю д'Альбре и маршалу Жану де Бусико, которых критиковали за неспособность остановить англичан у кромки воды. В королевском Совете Франции происходили гневные дебаты, в ходе которых Альбре обвиняли в некомпетентности и даже в измене. Но критики не учитывали трудности, с которыми ему и коннетаблю пришлось столкнуться. Последняя талья была введена в марте, но первый доход от нее поступил только в начале июля. Введение тальи встретило широкое сопротивление. В результате до сих пор подготовка правительства к войне финансировалась в основном за счет принудительных займов, взятых у церковников и высокопоставленных чиновников. Поступления от этих займов почти не соответствовали потребностям полевых командиров. Немногочисленные войска, находившиеся в их распоряжении, были разбросаны по большой территории, не получали жалованья и бунтовали. До конца августа не был даже объявлен арьер-бан, а к тому времени англичане уже две недели находились на французском берегу. Эти проблемы усугублялись неизбежными ошибками. Французские командиры догадывались, вероятно, исходя из выбора Саутгемптона в качестве порта посадки на корабли, что Генрих V попытается высадиться в Нормандии. Но они думали, что, скорее всего, это произойдет к югу от Сены, в районе низменностей и больших открытых пляжей, где Эдуард III высаживался в 1346 году, Генри Гросмонт, герцог Ланкастер, в 1356 году и Томас, герцог Кларенс, в 1412 году. Главным французским командующим в Нормандии был герцог Алансонский, один из главных территориальных магнатов региона. Его люди были сосредоточены к югу от устья реки на полуострове Котантен вокруг Валони, Карантана, Онфлёра и Кана. Па-де-Ко к северу от устья Сены почти не оборонялся. Лейтенантом герцога Алансонского там был Жан, сеньор д'Эстутвиль, который базировался в Монтивилье, небольшом обнесенном стеной городке в трех милях к северу от Арфлёра. Накануне высадки англичан сам Арфлёр защищали его жители и небольшой гарнизон из тридцати четырех человек с неизвестным количеством арбалетчиков, которые прибыли в город всего за три дня до этого[538].

Как только весть о высадке распространилась и цель Генриха V стала очевидной, французы отреагировали быстро. Сеньор д'Эстутвиль бросился в Арфлёр и начал организовывать оборону. Канал во внутреннюю гавань был перегорожен кораблями, скованными цепями. Мощеная дорога к Монтивилье была перекопана. Шлюзы на реке Лезард были закрыты, что привело к затоплению всей равнины к северу от стен. Англичане привезли с собой большой деревянный разборный мост, который собирался по секциям и использовался для переправы через реку. Теперь он был бесполезен, и попытки осаждающих взять город с двух сторон были отложены. Задержка была недолгой, но оказалась значительной, поскольку позволила Раулю де Гокуру, одному из камергеров Карла Орлеанского и сыну его самого опытного военного советника, войти в город через восточные ворота с несколькими известными французскими капитанами и 300 воинами, спешно набранными в Нормандии и Пикардии. Вместе с людьми Эстутвиля и первоначальным гарнизоном общая численность войск обороны составила около 400 человек, помимо арбалетчиков и вооруженных горожан.

17 августа английская армия появилась на гребне Мон-Леконт и блокировала город с западной стороны. Вечером следующего дня Генрих V послал своего брата герцога Кларенса с частью английской армии занять хребет Мон-Кабер с восточной стороны. Сделать это оказалось нелегко. Переход занял всю ночь, по извилистому маршруту в девять или десять миль, вокруг затопленной долины Лезарда. На рассвете 19 августа войска Кларенса появились на гребне над городом. Теперь город был почти полностью изолирован от внешнего мира. Англичане заняли возвышенности на востоке и западе. На севере доступ к городу преграждала затопленная долина Лезарда, которая регулярно патрулировалась английскими солдатами на небольших лодках. На юге находились грязевые болота, море и английский флот. Арфлёр не был снабжен запасами для осады, а "бесполезные рты" (женщины, дети и старики) не были изгнаны, чтобы сэкономить пропитание. Защитники города были обречены, если только правительству не удастся собрать достаточно большую французскую армию для освобождения города или найти способ доставки в него продовольствия и подкреплений.

Во время своего ночного перехода герцог Кларенс перехватил большой обоз, перевозивший столь необходимое снаряжение и бочки с порохом. Это была последняя попытка французов доставить припасы по суше. После этого единственными припасами, доставляемыми в город, были те, что доставлялись ночью по устью реки из Онфлёра с помощью небольшой гребной галеры и команды добровольцев. В этот момент французское правительство остро нуждалось в военном флоте, но у него его не было. Не было предпринято никаких шагов по реквизиции торговых судов для службы в армии. Осмотр арсенала в Руане показал, что все находившиеся там гребные военные баланжье, большинству из которых должно было быть не менее четверти века, были непригодны к эксплуатации[539].

19 августа 1415 года английский король потребовал капитуляции Арфлёра. Это был важный символический жест, особенно для человека, который утверждал, что обращается к своим подданным. После того как его требование было отклонено, что было неизбежно, залогом успешного исхода осады стала честь короля, а защитники были бы отданы на его милость, если бы город был взят силой оружия. Таков был закон Второзакония, который королевский герольд провозглашал под звуки трубы у морских ворот Арфлёра:

Когда ты приблизишься к городу, чтобы воевать с ним, то объяви ему мир… а если он не захочет заключить с тобой мира, но будет воевать против тебя, то осади его, и когда Господь, Бог твой, предаст его в руки твои, то порази всех мужчин в нем острием меча… и все, что есть в городе, возьми себе.

(Второзаконие XX: 10–14)

Осада Арфлёра была, по сути, артиллерийским сражением, прерываемым периодическими атаками на бреши, проделанными пушками и должна была быть выиграна, как писал Генрих V в Лондон, "усилиями наших подданных, находящихся вокруг нас, и за счет действия наших пушек и других орудий". Пушки были установлены вокруг города в первый день осады. Их обслуга работала посменно днем и ночью, защищенная от арбалетных болтов деревянными щитами, а от вылазок — глубокими траншеями и земляными валами. Согласно яркому французскому рассказу, английские бомбарды были "чудовищных размеров, извергали огромные ядра среди клубов густого дыма и шума, подобного адскому пламени". На самом деле, поскольку орудия пришлось перетаскивать с барж прямо на пляжи и тащить вверх по крутым уступам, они не могли быть самого большого калибра. Но они были достаточно мощными, чтобы нанести большой ущерб городу в течение нескольких дней после установки. Пригороды Арфлёра были быстро разрушены, большое количество зданий внутри стен превратилось в руины, а стенам, башням и барбаканам был нанесен серьезный ущерб[540].

Защитники сопротивлялись мужественно, упорно и изобретательно. Стены регулярно пробивались, но повреждения всегда устранялись работами за ночь. Улицы были покрыты мягкой глиной, землей и навозом, чтобы смягчить удар ядер и предотвратить рикошеты. Главной задачей гарнизона было держать артиллерию осаждающих как можно дальше от стен. Поэтому они вырыли рвы, построили укрепления на некотором расстоянии от стен, которые защищали с ожесточением и обстреливали английские орудийные позиции из своих орудий меньшего калибра. Англичане собирали груды хвороста, чтобы засыпать рвы, но французы уничтожали их снарядами с горящей смолой. Англичане строили большие штурмовые башни на колесах высотой до стен, а французы хранили бочки с негашеной известью и взрывчаткой, чтобы встретить ожидаемую атаку, когда она начнется. Англичане вырыли глубокие мины под рвами, чтобы обрушить участки стен, но защитники вырыли под ними контрмины. Англичане вырыли траншеи в направлении барбаканов, чтобы ближе подвести к ним людей и орудия, но французы запрудили Лезард, чтобы поднять уровень воды вокруг города, вынудив осаждающих отвести часть своей артиллерии на пределы эффективной дальности стрельбы. Но несмотря на все усилия гарнизона, англичане пробивались к стенам. В конце концов им удалось захватить внешнюю линию рвов с восточной стороны и тогда они смогли вновь применить свою артиллерию стреляя в упор. Генрих V и его офицеры сделали все возможное, чтобы убедить осажденных в безнадежности дальнейшего сопротивления. Епископ Куртене отправил пленного французского священника к своему знакомому в Париж с сообщением о силе английских войск и высоком уровне их запасов. С 4.000 туннами вина и 4.000 муки они могли бы поддерживать осаду еще шесть месяцев, если бы пришлось, сказал этот человек. Английский король лично встретился с Раулем де Гокуром, которого он пригласил в свой лагерь вместе с некоторыми его соратниками, объявив перемирие. Он сказал, что Нормандия принадлежит ему по праву, и он возьмет ее, что бы ни случилось. Французские капитаны вели себя вызывающе. По их словам, они держали Арфлёр не для него и были уверены, что король Франции вскоре спасет их[541].

Попытки организовать армию спасения в Париже уже начались. Примерно к середине августа 1415 года тяжелое финансовое положение начало облегчаться по мере поступления денег от налогов. Были разосланы приказы о сборе войск. Первые отряды собрались к 20 августа. Герцог Алансонский, который, как считалось, плохо справился с кризисом, к своему большому неудовольствию был смещен с поста капитана Нормандии и заменен маршалом Бусико. Маршал и адмирал Клинье де Бребан действовали в Па-де-Ко, подкарауливая английских фуражиров и совершая внезапные набеги на английские осадные линии. В последнюю неделю августа 1415 года Карл VI (или те, кто действовал от его имени) объявил арьер-бан по всей Франции. Все дворяне, способные носить оружие, были призваны собраться к Дофину и выступить в поход на Арфлёр. Дофин должен был стать командующим этой армии, и его присутствие, несомненно, воодушевило собравшихся. Но реальное командование было отдано Шарлю д'Альбре. В отчаянии правительство отправило агентов фрахтовать корабли во Фландрии и Бретани и нанимать искусных мастеров для починки старых гниющих судов, находившихся в арсенале Руана.

Но было уже слишком поздно. Силы гарнизона были на исходе, продовольствие заканчивалось, а потери были велики. Многие из тех, кто еще не был ранен, были больны. Разрушение оборонительных сооружений выходило далеко за пределы возможностей их ремонта. К концу августа английская артиллерия разрушила два из трех барбаканов, взломала ворота за ними и снесла целый участок стены. К северу от города люди Генриха V занимались тем, что отводили русло Лезарда, таким образом осушая долину и лишая защитников пресной воды. В начале сентября в ров из города в темное время суток спустили человека с посланием для Дофина, в котором содержался наглядный отчет о ситуации в городе и срочный призыв о помощи[542].

Французское правительство добилось замечательных результатов за короткое время. По меньшей мере тринадцать небольших гребных баланжье ожидали у причала в Руане, пока завершится их ремонт. Они должны были использоваться для прорыва блокады со стороны моря. Некоторые из них уже были загружены припасами. 10 сентября 1415 года Карл VI был доставлен в аббатство Сен-Дени, чтобы принять Орифламму из рук аббата. Дофин находился в Верноне, наблюдая за сбором армии. Численность армии на этом этапе точно не известна, но сохранились платежные ведомости для более чем 200 отрядов. Это позволяет предположить, что к середине сентября у него должно было быть не менее 4.000 латников и, возможно, вдвое меньше арбалетчиков. Но этого было недостаточно. Ни один из великих феодалов Франции еще не прибыл в армию. Ожидалось, что они соберутся позже в Руане. Но защитники Арфлёра больше не могли сопротивляться. 15 сентября, отбив несколько штурмов на разрушенные стены и уничтожения последних барбаканов, французские капитаны послали парламентера к герцогу Кларенсу с просьбой об условиях капитуляции. Они просили перемирия на три недели до 6 октября, чтобы дать время Дофину освободить их и обещали сдаться, если он не придет к тому времени. Англичане, которые, должно быть, хорошо знали о масштабах приготовлений французского правительства, посчитали, что это слишком долго и герцог Кларенс дал защитникам время до 18 сентября. На два дня пушки замолчали. Затем, за день до истечения срока, когда переговоры не продвинулись, английский король отправил в город послание, в котором сообщил защитникам, что если они не сдадутся к часу дня следующего дня, он прервет переговоры и возьмет город штурмом.

С груд обломков, в которые превратились их стены, гарнизон мог видеть приготовления к штурму. Помимо солдат, для участия в штурме на берег были доставлены команды кораблей, стоявших у города. В сумерках было слышно, как трубачи передают англичанам приказы. Защитники отправили английскому королю новое послание с предложением сдаться 22 сентября, если к тому времени они не получат помощи, при условии, что Генрих V согласится на перемирие и позволит им отправить делегацию, чтобы сообщить о новом сроке французскому двору. Генрих V согласился. На следующее утро соглашение было скреплено печатью, и формальности были завершены с театральностью, которую Генрих V всегда любил. Чтобы принять клятву защитников и получить заложников, епископ в полном церковном облачении направился к стенам, в сопровождении тридцати двух королевских капелланов и оруженосцев с горящими факелами. Английский король не давал никаких обещаний относительно дальнейшей судьбы защитников, но его подчиненные были более благосклонны. "Мы не поступим с вами так, как вы поступили с жителями Суассона", — заявили они[543].

Делегация из двенадцати ведущих горожан и представителей гарнизона немедленно выехала, чтобы сообщить о соглашении Дофину. Это была чистая формальность, призванная спасти честь защитников, поскольку к тому времени, когда посланники добрались бы до Вернона, было быт уже слишком поздно спасать Арфлёр. Но Дофин заявил им, что его армия все равно еще недостаточно сильна. Его суждение, вероятно, было правильным. Англичане имели преимущество в обороне и, осушив долину к северу от Арфлёра, смогли бы сконцентрировать большую часть своих сил против армии спасения. Руководитель делегации, Гийом, сеньор д'Аквиль, вернулся с мрачным ответом Дофина утром 22 сентября, в день, когда город должен был сдаться. В назначенный час Рауль де Гокур предстал перед Генрихом V в его шатре на Мон-Леконт в сопровождении ведущих капитанов и жителей города. Английский король, по словам одного лондонца, принял их, сидя "в своем шатре, столь величественно, как когда-либо в истории". Он заставил их долго ждать на коленях, прежде чем даже взглянуть на них. Затем ключи от города были молча приняты им, и город сдался на милость короля. Ворота были открыты, и сопротивление прекратилось, за исключением группы стойких защитников, которые отказались принять решение капитанов и еще несколько дней держались в башнях у входа в гавань. Король заявил защитникам, что, хотя они до последней минуты удерживали против него его собственный город, они "не будут совсем лишены его милосердия". Но пределы его милосердия стали очевидны в последующие дни. С оставшимися в живых членами гарнизона, а их было около 260 человек, обращались как с военнопленными и задержали для получения выкупа. Они были освобождены условно-досрочно с указанием прибыть до 11 ноября в Кале. Все жители города, у которых было найдено оружие, также считались военнопленными, а самые богатые из них были задержаны для получения выкупа. Другим трудоспособным мужчинам было разрешено остаться в городе после принесения клятвы верности королю Англии. Генриху V не было дела до стариков и немощных и они были изгнаны из города в массовом порядке. Женщинам и детям было предоставлено право остаться или уехать в другую часть Франции, сохранив по пять су на дорогу. Около 2.000 из них предпочли уехать и добрались до Лильбонна, где маршал Бусико организовал их переселение, в основном в Руан. На практике мало кто из жителей остался в Арфлёре, даже из среды трудоспособного населения. У них было мало причин оставаться в месте, которому суждено было стать чужим гарнизонным городом, находящимся в состоянии постоянной военной готовности[544].

Для французского правительства потеря Арфлёра была катастрофой первого порядка. И не только потому, что на французском побережье возникла еще одна постоянная военная угроза, такая как Кале. Неспособность правительства спасти город и широко распространенное мнение о том, что оно даже не пыталось это сделать, дискредитировало его в глазах как французов, так и иностранцев. В течение нескольких дней после этого известия парижские уличные частушки, всегда чутко отражавшие народное настроение, высмеивали рыцарство Франции и министров короля.

Для англичан, однако, победа оказалась не совсем сладкой. Она была достигнута дорогой ценой, которая подкосила армию Генриха V и изменила ход кампании. Загнанные на пять недель на залитую водой долину Лезарда, войска стали уязвимы для болезней. Погода стояла жаркая. Несмотря на хвастовство епископа Куртене, продовольствие, привезенное из Англии, быстро заканчивалось или сгнило. Добывать пищу становилось все труднее, когда французы начали организовывать оборону. Войска были вынуждены питаться недозрелыми фруктами. В начале сентября дизентерия начала распространяться по армии и вскоре достигла масштабов эпидемии. Считается, что умерло около 2.000 человек, гораздо больше, чем погибло в боях. Среди умерших были сам епископ Куртене, Майкл де ла Поль, граф Саффолк, и несколько других выдающихся капитанов, тела которых были отправлены обратно в Англию. Остальные были похоронены в братской могиле на высотах Гравиля. Еще около 5.000 человек, включая герцога Кларенса и графа Арундела, были слишком больны, чтобы продолжать компанию. Арундел так и не оправился и умер в Англии в конце того же года. В общей сложности Генрих V потерял около половины армии, которую он привел с собой из Англии.

До окончания срока действия контрактов капитанов оставалось еще девять месяцев. В начале сентября один из гасконских клерков Генриха V в письме муниципалитету Бордо сообщил, что после взятия Арфлёра план короля состоял в захвате близлежащего Монтивилье, а затем в охране прибрежной части Нормандии вплоть до Дьепа и продвижении вверх по долине Сены к Руану и Парижу. С сокращением сил, имевшихся в его распоряжении, от этих амбициозных проектов пришлось отказаться. Подавляющее большинство членов Совета короля призывали его вернуться с флотом прямо в Англию. Но Генрих V отверг их совет. Вместо этого он решил пройти 150 миль через Нормандию и Пикардию и вновь пересечь Ла-Манш из Кале. Флот был отпущен, чтобы вернуться в Англию, забрав с собой больных и большую часть багажа и снаряжения. Из оставшихся войск 300 латников и 900 лучников были оставлены удерживать Арфлёр под командованием графа Дорсета, что было нелегко, учитывая разрушение его оборонительных сооружений во время осады. Таким образом, у короля оставалось всего 900 латников и 5.000 лучников, для похода в Кале, а также неопределенное количество боевых слуг и пажей, сопровождавших своих господ. Как отмечали его советники, наступающая осень, сокращение численности и растущая мощь французской армии делали этот выбор очень опасным[545].

Почему Генрих V принял такое решение? Главной причиной была его одержимость своим имиджем во Франции и, в некоторой степени, в остальной Европе. Его претензии на французский престол и завоевания в Нормандии, возможно, были не более чем разменной монетой в переговорах о уступке ему территорий, но даже в качестве разменной монеты они мало чего стоили, если люди не относились к ним серьезно. Он хотел продемонстрировать французам бессилие их правителей и неспособность Дофина защитить их. Перед отплытием из Саутгемптона он отправил во Францию герольда с письмом, в котором объяснял свое поведение при разрыве переговоров в Уинчестере, еще раз жаловался на "отказ в справедливости", который он получил от французов, и взывал к божьему суду через битву. Кульминацией этой напыщенной переписки, продолжавшейся во время осады Арфлёра, стало письмо, отправленное Дофину после падения города, в котором Генрих V предложил решить вопрос между ними в поединке. Генрих V, разумеется, не ожидал, что французский король поддастся на уговоры или Дофин примет его вызов. Эти документы предназначались для широкого обнародования. Но пропасть между его публичными притязаниями и реальностью явно беспокоила короля. Француз, предсказавший в июле по дороге в Дувр, что король дискредитирует себя простым грабительским рейдом во Францию, был прав, и Генрих V знал это. Он не хотел, чтобы говорили, что, проложив путь во Францию, захватив один-единственный город и публично заявив о божественной помощи своим планам, он просто сбежал домой, не пройдя по стране, которую считал своей. Итак, 8 октября 1415 года, отдохнув три недели, Генрих V сформировал свою армию в три колонны и отправился из Арфлёра по прибрежной дороге к Абвилю и устью Соммы. Он не собирался вступать в бой с французской армией, если бы мог этого избежать и рассчитывал опередить ее и первым достичь Кале. Людям было приказано не терять времени на грабежи и захват пленных, а также взять с собой припасы, рассчитанные на восьмидневный поход[546].

* * *

Когда Генрих V отправился из Арфлёра, основная часть французской армии все еще стояла лагерем на берегу Сены в Верноне. Дофин пробыл там почти месяц. Современники были озадачены и разочарованы его бездействием, особенно когда стали известны размеры английских потерь[547]. Правда заключалась в том, что он не осмелился двинуться на запад против английских войск под Арфлёром, потому что это оставило бы Париж незащищенным в то время, когда намерения герцога Бургундского были неясны.

Иоанн Бесстрашный с самого начала намеревался извлечь из начавшейся войны максимальную политическую выгоду. В конце июня 1415 года он отправил своих послов к Дофину со списком своих требований. Среди них было два основных: доступ к королю и немедленное объявление всеобщей амнистии для его парижских союзников. Когда эти требования были отвергнуты, он ответил тем, что собрал армию численностью 3.000 человек в своих бургундских владениях и в владениях своих союзников — герцогов Лотарингии и Савойи. Им было позволено беспрепятственно бесчинствовать в Шампани и Бри. Конные налетчики под предводительством сторонника Иоанна Элиона де Жаквиля, печально известного главаря кабошьенов 1413 года, распространились по стране к востоку от столицы, двигаясь на север к Суассону и на юг к Сансу, сжигая и грабя все на своем пути. Делегация королевских советников во главе с канцлером Дофина Жаном де Вайи отправилась к герцогу Бургундскому в замок Рувр под Дижоном, чтобы образумить его. Но Иоанн Бесстрашный не поддавался на уговоры, и его старый враг Жан де Вайи был, пожалуй, худшим человеком, чтобы попытаться это сделать. Он получил не больше, чем отработанные уловки. Герцог согласился поклясться соблюдать Аррасский мир, от чего он до сих пор отказывался, но только с оговоркой, которая делала этот жест в значительной степени бессмысленным. Дофин, по его словам, должен был объявить всеобщую амнистию, которой Иоанн добивался в течение последнего года. В противном случае он не примет на себя никаких обязательств. Переговоры велись вяло в течение августа и сентября и привели к частичному компромиссу по вопросу об амнистии. Правительство согласилось распространить ее на всех, кроме сорока пяти названных зачинщиков беспорядков в Париже. Герцог Бургундский, со своей стороны, неохотно согласился снять оговорки к своей клятве.

Затем возник новый повод для разногласий: герцог и советники Дофина поссорились из-за участия Иоанна в кампании против англичан. Иоанн заявил, что готов вступить в борьбу с англичанами всеми своими силами. Однако это было последнее, чего хотел Дофин. Присутствие Иоанна разделило бы армию на враждующие партии и сделало бы практически невозможным не допускать его к королю. Поэтому он призвал герцога прислать 500 своих лучших латников и 300 лучников, для пополнения армии, но самому оставаться в дома. Аналогичная просьба была адресована герцогу Орлеанскому. Иоанн Бесстрашный объявил себя оскорбленным и униженным таким обращением. Он был пэром Франции, сказал он, одним из ближайших родственников короля и по праву входил в число его главных советников. Он должен присутствовать лично со всем своим окружением, иначе от него не будет никакой помощи вообще. Результатом этого затянувшегося противостояния стало то, что в течение августа и сентября, когда Дофин пытался сосредоточить свои силы против англичан под Арфлёром, он был вынужден оглядываться через плечо на врага в своем тылу. Ходили упорные слухи, что герцог Бургундский действует в согласии с англичанами. Иоанн опроверг эти слухи, и на самом деле они были ложными. Но людей вряд ли можно винить за то, что они им поверили[548].

Известие о том, что Генрих V собирается направиться в Кале, заставило французских военачальников действовать. Они узнали о намерениях английского короля еще до того, как он покинул Арфлёр, примерно в первую неделю октября. Эти сообщения привели к немедленному изменению стратегии. Были приняты срочные меры по вводу войск в Париж и обеспечению безопасности города против герцога Бургундского. Тем временем Шарль д'Альбре стремительно двинулся на север от Вернона в надежде отрезать англичан на Сомме. С ним отправились главные французские капитаны, включая маршала Бусико, Артура де Ришмона и герцога Алансонского, а также все имеющиеся на тот момент войска. Дофин отправился в Руан, где через несколько дней должно было собраться остальное феодальное ополчение. Эти шаги серьезно осложнили поход Генриха V. Проходя около двадцати миль в день, его армия за пять дней пересекла Па-де-Ко и равнину южной Пикардии, что было достойным достижением. Но когда англичане приблизились к Сомме, стало ясно, что французы их опередили. В пятнадцати милях к югу от реки они столкнулись с большим французским гарнизоном в Э, который вырвался из ворот и атаковал их левый фланг. Пленные, попавшие в руки англичан, рассказывали о больших скоплениях войск впереди. Генрих V планировал пересечь Сомму через брод Бланштак, где армия могла перейти реку вброд во время отлива, как это сделал Эдуард III со своей армией в 1346 году перед битвой при Креси. Но французы предвидели это. 12 октября англичане взяли в плен гасконца, помощника французского коннетабля, который рассказал им, что Альбре уже в Абвиле, а Бланштак находится под надежной охраной. В течение следующих двадцати четырех часов английские разведчики подтвердили его слова. Французы, по их данным, закрепились на броде у Бланштака и удерживали северный берег реки. Все мосты и дамбы выше по течению были разрушены. Английская армия оказалась зажата между армией Альбре на Сомме и свежей армией, которая теперь собиралась в Руане. Путь к Кале был отрезан. Фортуна, заявили французские командиры, доставила им в руки связанного врага[549].

Английский король остановил свою армию к югу от Абвиля, 12 октября 1415 года, и созвал своих капитанов на военный совет. Эдуард III в 1346 году переправлялся через брод Бланштак, но после долгого обсуждения капитаны Генриха V решили, что повторять это слишком рискованно. Вместо этого они решили двигаться на восток по левому берегу Соммы в поисках другой переправы. Первый день похода показал, что их ждет. Абвиль, где они надеялись захватить мост, был сильно обороняемым. Пон-Реми, в пяти милях выше по течению, имел неукрепленный каменный мост, но кладка была разрушена, и французы расположились в боевом порядке на северной стороне реки. Когда англичане двигались вдоль южного берега Соммы, коннетабль в сопровождении герцога Алансонского и графов Ришмона и Вандома последовал за ними с большим конным отрядом по противоположному берегу. На большом протяжении берега реки были заболочены, не позволяя организовать переправу, мосты разрушены, а броды непроходимы, о чем командование предупредили английские разведчики. Местность впереди была разграблена и опустошена, чтобы лишить англичан возможности добывать пищу. Запасы были на исходе, а люди голодны. 15 октября англичане миновали стены и башни Амьена. Здесь их запасы закончились. Далее они направились к Бове, небольшой городок не имевший стен с замком, возвышающимся над мостом через реку Авр. В замке находился гарнизон, но недостаточно большой, чтобы помешать проходу армии. Горожане Бове заключили с англичанами сделку, чтобы избежать разрушения своего города, снабдив захватчиков хлебом и вином, и позволив им провести у города ночь. На следующее утро англичане смогли беспрепятственно пересечь Авр. 17 октября они подошли к обнесенному стеной городу Корби. Мост здесь был цел, но его слишком хорошо обороняли, чтобы позволить им переправиться[550].


8. Поход из Арфлёра в Кале, сентябрь-октябрь 1415 г.

От Корби русло Соммы поворачивает на восток к Перону, а затем на юг к городу-крепости Ам. Генрих V воспользовался этой возможностью, чтобы оторваться от армию французского коннетабля. Двигаясь по пересеченной местности, он срезал путь и вернулся на Сомму у обнесенного стеной города Нель, поздно вечером 18 октября. Когда армия подошла к Нелю, Альбре, которому пришлось следовать вдоль изгиба реки, продвинулся не дальше Перона, в десяти милях от англичан, но был отделен от них мрачным районом болот и кустарников без прямых дорог. В трех милях к востоку от Неля английские разведчики обнаружили два пригодных для переправы брода у деревень Бетанкур и Войен. Людям из Сен-Кантена было поручено защищать эти переправы. Но они оставили их без охраны, а работа по разрушению дамб осталась незавершенной. Люди все еще могли переходить по ним в одиночку. Утром 19 октября лучники авангарда пересекли реку, за ними последовали кавалерийские отряды сэра Джона Корнуолла и сэра Гилберта Умфравиля. После того как на другом берегу был создан надежный плацдарм, саперы построили на дамбе проезжую часть из лестниц, дверей и оконных ставень, конфискованных а близлежащих домах. Теперь люди могли переходить по трое в ряд, а обоз и снаряжение перетаскивали через другую дамбу. К концу дня из Перона и Сен-Кантена прибыло несколько отрядов французской кавалерии. Они остановились ввиду английской армии, ожидая подкрепления. Но препятствовать переправе было уже поздно и вскоре французы отступили. К ночи вся английская армия вместе с лошадьми, снаряжением и обозом была была на другом берегу[551].

В девяноста милях от Руана комплектование второй французской армии шло не лучшим образом. Дофин прибыл в город около 12 октября, за ним вскоре прибыли герцоги Беррийский, Анжуйский, Бурбонский и Барский, а также брат Иоанна Бесстрашного, граф Неверский, со своими контингентами. Примерно 17 октября герцоги Бурбонский, Барский и граф Неверский отправились на Сомму со всеми имеющимися людьми. Непрерывные передряги при дворе и Совете в течение последних лет сказались на наборе войск. Карл Орлеанский прислал 500 латников, о которых его просили, но ему было запрещено появляться лично, пока Дофин в последний момент не сдался. Совет Карла VI, похоже, пошел на уступки и в случае с герцогом Бургундским, но его отношение к происходящему осталось таким же неясным, как и прежде. В начале октября Иоанн сообщил своим чиновникам, что уже уехал, чтобы присоединиться к Дофину и явится в армию лично со своим сыном, графом Шароле, и всем дворянством Фландрии и Артуа. На самом деле Иоанн никуда не поехал, а вместо этого он отправил своего советника Ренье Пота торговаться с Дофином, а тем временем его войскам было приказано не присоединяться к армии, пока он не даст им соответствующее распоряжение. Требования предъявленные Дофину Ренье Потом не записаны, но, предположительно, они остались без внимания, так как Иоанн Бесстрашный так и не отдал приказа своим войскам. Филипп, граф Шароле, который находился в Уденарде во Фландрии, двинулся в путь со своим отрядом, но остановился в Аррасе в ожидании приказа от отца, который так и не поступил.

Герцог Бретонский, как всегда, подстраховался. Недавно он продлил морское перемирие между Бретанью и Англией на десять лет на условиях, которые лишь немного не дотягивали до договора о нейтралитете. Когда он получил вызов от Карла VI в армию, его первой реакцией было послать своих эмиссаров к Иоанну Бесстрашному в Бургундию, чтобы согласовать их ответы. Оба герцога рассматривали кризис как возможность продвинуть свои интересы. Оба ждали развития событий на случай, если поражение Франции принесет им больше пользы, чем победа. Иоанн V Бретонский прибыл в Руан вместе со своей военной свитой. Но по прибытии он холодно сообщил королю, что не двинется дальше, если Карл VI не уступит ему французский королевский анклав в Сен-Мало на севере Бретани[552].

20 октября 1415 года в замке Руана собрался королевский Совет. От командующих на Сомме прибыл гонец с докладом о ситуации. Основная часть французской армии расположилась лагерем между Бапомом и Миромоном в десяти милях к северу от Соммы по дороге на Аррас. Коннетабль находился в Пероне с большинством ведущих французских капитанов и большими силами кавалерии. Карл Орлеанский прибыл с Луары накануне вечером. Герцоги Бурбонский, Барский и граф Неверский перешли Сомму у Корби с отрядами из Руана и присоединились к армии тем же утром. План состоял в том, чтобы отступить к Бапому, а затем отойти на линию реки Скарп к северо-западу от Арраса и встать на пути Генриха V к Кале. Командиры французской армии запросили у короля разрешение на сражение с англичанами в поле. Тридцать пять человек заседали в Совете, который рассматривал это предложение. Кроме короля, Дофина и герцогов Беррийского, Анжуйского и Бретонского, на Совет собрались в основном чиновники и церковники. Людовик Анжуйский был единственным присутствующим опытным военачальником, но он был больным человеком, а его военная карьера была явно неудачной. Герцог Беррийский, в соответствии со своей давней неприязнью к военным рискам, с глубоким скептицизмом относился ко всей идее решающего сражения с англичанами. Герцог Бретонский, добившись от короля уступки Сен-Мало, сомневался, достаточно ли сильна французская армия без контингента герцога Бургундского, и заявил, что со своей стороны не вступит в нее, если там не будет Иоанна Бесстрашного. Это вызвало ожесточенные споры. Большинство присутствующих относились к Иоанну V с большим подозрением и не желали выполнять его условия. В любом случае, теперь не было никакой перспективы, что Иоанну V прибудет к армии вовремя. После долгого обсуждения большинством голосов тридцать против пяти было решено приказать коннетаблю вступить в бой с английской армией до того, как она достигнет Кале. Хотя еще в августе было объявлено, что кампания против англичан будет вестись лично королем и Дофином, было решено, что они оба должны остаться в Руане вместе с герцогами Беррийским и Анжуйским. "Я бы подверг себя любой опасности, если бы имел на то право… Это обязательная часть королевской власти, — вспоминал позже Карл VI, — но мои советники этого не допустили". Чем закончилась битва при Пуатье все хорошо помнили. Лучше проиграть битву, говорил Иоанн Беррийский, чем битву и короля[553].

По их собственным подсчетам, у французов было 6.000 латников и 3.000 лучников. По меркам предыдущих королевских армий это были скромные цифры. Из Руана был отправлен новый приказ, призывающий всех военнообязанных день и ночь идти под знамена коннетабля. К графу Шароле в Аррасе был послан посланец с просьбой привести свой отряд. Французские капитаны в Пероне отправили свою собственную просьбу в Шароле и еще одну — брату Иоанна Бесстрашного, Антуану, герцогу Брабанта. Эти призывы имели разный успех. Герцог Брабанта, который находился более чем в ста милях от Лувена, проявил чудеса расторопности и доблести, и сумел собрать значительные силы в течение одного-двух дней после получения призыва. Филипп де Шароле, напротив, отказался двигаться куда-либо без разрешения отца и позже отошел из Арраса в Эр-сюр-ла-Лис на границе Фландрии. Но многие из его солдат уехали без его разрешения и присоединились к армии по собственной инициативе. Герцог Бретонский покинул Руан сразу после заседания Совета и 22 октября вступил в Амьен со значительным отрядом. Для него было зарезервировано место в авангарде французской армии. Но Иоанн V по непонятным причинам прождал в Амьене три дня, пока к нему прибывали гонцы со все более отчаянными призывами от командующих армией присоединиться к ним. Тем временем ополченцы небольшими компаниями стекались во французский лагерь. Арбалетчики и пехотинцы были срочно собраны в промышленных городах Пикардии и отправлены на Сомму. Вновь прибывшие добровольцы увеличили численность кавалерии французской армии, по самым достоверным оценкам, до 8.000 — 9.000 тысяч человек, в дополнение к арбалетчикам и пехоте, а всего, возможно, до 14.000 человек. Но эта армия оставалась в значительной степени армией преданных приверженцев партии арманьяков. Остальная Франция с опаской глядела на происходящее со стороны[554].

Предводители французской армии предвидели решение королевского Совета и утром 20 октября 1415 года коннетабль и герцоги Бурбонский и Орлеанский послали трех герольдов в английский лагерь с вызовом на бой. Пусть английский король назначит представителей, чтобы договориться с ними о дне и месте сражения, сказали они, и если Карл VI даст согласие, они встретятся с ним там. Генрих V отпустил герольдов, вручив им 100 крон и ливрейную мантию. Позже в тот же день он отправил своих собственных эмиссаров с ответом. Он заявил, что не будет прятаться за каменными стенами, а направится по открытой местности в Кале, не ища и не избегая битвы. Если французы хотят сражения, то знают, где его найти, без необходимости согласовывать время и место. Тем временем он приказал своей собственной армии облачиться в доспехи и быть готовыми к великой битве в любое время. Английская армия возобновила свой поход 21 октября. В течение четырех дней она пересекала равнину на юге Артуа. Необходимость сохранять тесный строй на случай нападения сделала добычу пищи практически невозможной. Затянутое тучами небо и постоянный проливной дождь усугубляли страдания англичан. Французская армия отступала перед ними с разницей в один день, оставляя по обе стороны дороги взрыхленную землю как следы своего перехода. Их командиры планировали перехватить английскую армию где-нибудь на пути к Кале, где они могли бы сразиться имея преимущество. Но это должно было быть достаточно далеко на юге, чтобы исключить угрозу нападения с тыла со стороны гарнизона Кале. Было известно, что герцог Кларенс останавливался там со своим отрядом по пути в Англию. Французы, не знавшие о состоянии здоровья его самого и его людей, реально опасались, что Кларенс может попытаться объединить силы со своим братом в Пикардии[555].

Главным препятствием на пути Генриха V был обнесенный стеной город Аррас, который был центром дорожной системы региона. Английская армия должна была найти путь в обход этого города. Французские командиры предполагали, что их противник оставит Аррас справа от себя и направится к Обиньи-ан-Артуа, первой пригодной для использования переправе через реку Скарп к западу от города, а затем вернется на главную дорогу в Кале. Их первоначальный план состоял в том, чтобы преградить ему путь туда. Французская кавалерия должна была достичь Скарпа примерно к 22 октября. Английский король попытался опередить их, выбрав более западный маршрут. Французы двинулись на запад по долинам рек Скарп и Тернуаз, чтобы упредить его. Около 23 октября французы достигли Сен-Поля на реке Тернуаз. Англичане добрались до реки у Бланжи примерно в двенадцати милях ниже по течению на следующий день, 24 октября. Они захватили мост в Бланжи в острой схватке с небольшим отрядом французских войск, который собирался его разрушить, и сумели переправить всю армию через реку. На мгновение показалось, что они опередили своего врага. Перед ними был крутой холм, поднимавшийся на 300 футов от северного берега Тернуаза к широкому плато, простиравшемуся на север до Сент-Омера и на восток до фламандских городов Лилль и Дуэ. Когда первые отряды английской армии достигли вершины, их сердца замерли. Примерно в полумиле от них была видна вся французская кавалерия, которая компактными баталиями, "как рой саранчи", двигалась на запад через равнину, чтобы отрезать англичанам дорогу[556].

Англичан перехитрили по всем пунктам. Их разведчики двигавшиеся впереди армии вернулись, чтобы сообщить, что французы движутся к Рюиссовилю. От моста Бланжи дорога шла на север к Рюиссовилю, важному перевалочному пункту на пути во Фландрию. Ближе к сумеркам первые французские отряды вышли на дорогу впереди англичан, когда те подходили к деревням Азенкур и Трамекур. Когда остальная французская кавалерия догнали передовые части, она полностью перекрыла англичанам путь вперед. С французских позиций дорога плавно уходила на юг. С обеих сторон ее окаймляли открытые поля, а за полями — густой лес. С наступлением темноты английская армия появилась в поле зрения. Генрих V продвинулся примерно на тысячу ярдов до французских линий, после чего остановил свои колонны. Небольшой овражек в земле разделял две армии, но в сумраке они были хорошо видны друг другу, причем располагались друг к другу настолько близко, что англичане могли слышать музыку, разговоры и ржание лошадей, доносившиеся из вражеского лагеря. Французы рассчитывали вступить в сражение после полудня, но из-за недостатка света это стало невозможным и они решили, что англичане не должны уйти от них на следующий день. Они развели большие костры, чтобы осветить местность, и расставили вокруг разведчиков, чтобы враг не попытался ускользнуть ночью. Битва, которой Генрих V пытался избежать, теперь была неизбежна[557].

Английская армия была в плохом состоянии. Люди не ели нормально в течение нескольких дней. Они расположились бивуаком под открытым небом на земле вокруг деревни Мезонсель, промокшие насквозь и замерзшие. Дождь не прекращался всю ночь. Только отчаянное положение придавало англичанам мужество сражаться. Они сильно уступали в численности, более чем восемь к одному в кавалерии и два к одному в целом. Священники ходили по лагерю, выслушивая исповеди людей, которые верили, что следующий день может стать для них последним. Если бы у нас было еще 10.000 лучших лучников Англии, сказал сэр Уолтер Хангерфорд, один из офицеров Генриха V, но король в ответе, записанном его капелланом и позже ставшем знаменитым в версии Шекспира, заявил: "Я бы не взял ни одного человека больше, даже если бы мог, потому что те, кто здесь со мной, — это люди Бога, которых он милостиво позволил мне использовать. Неужели вы думаете, что даже с этими немногими с Его помощью мы не сможет одолеть гордость французов и всю их неисчислимую силу?". Обе стороны перешли к дипломатии — христианскому долгу тех, кто собирается сражаться в великой битве, хотя теперь это едва ли было больше, чем формальность. В ходе последовавших за битвой упреков во Франции появились слухи о том, что Генрих V был готов принять унизительные условия в обмен на свободный проход в Кале, но что французы были слишком высокомерны, чтобы согласиться на это. В действительности переговоры, похоже, состояли не более чем из обмена прежними дипломатическими позициями сторон[558].

Во французском лагере также не все было благополучно. Коннетабль и маршалы были главными военными офицерами короны. Но Шарль д'Альбре, человек непостоянный и физически невыразительный, никогда не пользовался большим уважением. Бусико был самым опытным из присутствующих полководцев, чья военная карьера началась еще в 1370-х годах. Но, как испытал на себе даже великий Дю Геклен, командование армией зависит не столько от должности, сколько от титула. Альбре и Бусико находились на социальной лестнице ниже девятнадцатилетнего герцога Орлеанского, участвовавшего в своей первой битве, который, будучи племянником короля, номинально являлся "вождем и сувереном" армии. Они также находились ниже напористых герцогов Алансонский и Бурбонский, которые имели некоторый военный опыт и были самыми громкими голосами в военном Совете. Часто решения на военном Совете приходилось принимать после долгих споров. Военный Совет во французском лагере продолжался весь вечер. Даже сейчас находились люди, которые сомневались в целесообразности вступления в бой с англичанами. Находясь в своем бедственном положении люди Генриха V, скорее всего, дорого продадут свои жизни. Большое беспокойство вызывали английские лучники. Некоторые из присутствующих, помня бедствия середины XIV века, опасались, что английские лучники будут серьезным противником для французских латников, тем более что последние быстро уставали в своих тяжелых доспехах. Зачем рисковать в битве, если англичане все равно возвращались домой? Однако такое мнение было у меньшинства. С политической точки зрения, после захвата Генрихом V Арфлёра и его демонстративных вызовов, было немыслимо позволить ему безнаказанно сбежать.

Основной спор среди французских командиров шел о времени когда следует дать сражение. У них с собой была почти вся кавалерия, а также арбалетчики, которых свели в смешанные отряды вместе с латниками. Но постоянно прибывали новые подкрепления. Большой контингент герцога Бретонского находился в Амьене, а отряды герцогов Анжуйского и Брабантского, как сообщалось, были уже в пути. Люди не имевшие лошадей, в основном пехота и арбалетчики, набранные в северных городах, были оставлены по дороге в спешке, чтобы отрезать английское продвижение, и могли не подойти еще день или два. Главный вопрос заключался в том, вступать ли в бой с англичанами на следующее утро или подождать. Профессиональные капитаны во главе с Альбре и Бусико были за то, чтобы подождать. Они получали подкрепления ежечасно и не испытывали трудностей с пропитанием, в то время как англичане, как известно, были истощены и голодны. Промедление могло только ослабить их физически и подорвать боевой дух. Но герцоги Бурбонский и Алансонский не хотели этого допустить. Они считали, что кавалерия достаточно сильна, чтобы самостоятельно одолеть англичан, и намекали, что те кто считает по другому — трусы. Именно их мнение и возобладало[559].

Основные элементы французского плана сражения разрабатывались в течение последних двух недель. Французское командование предполагало, что англичане примут свою традиционную тактику — расположат своих латников в центре, а большие отрядами лучников немного впереди на флангах. Исходные позиции, предложенные для французских подразделений, отражали эту схему. Французы хотели расположить своих людей в пешем строю двумя большими баталиями, авангард из примерно 4.800 латников и арьергард из еще 3.000 латников. Коннетабль, маршал и почти все ведущие дворяне были назначены в авангард. На флангах должны были быть размещены два кавалерийских отряда: один из 1.600 человек под командованием графа Вандомского и другой из 800 человек под командованием Клинье де Бребана и Луи де Босредона. Их задачей было атаковать и рассеять английских лучников в первые моменты сражения, тем самым освободив дорогу тяжеловооруженному авангарду для атаки на английские порядки, где можно было получить превосходство в численности. Арьергарду под командованием Роберта де Бара, графа Марль, было приказано оставаться со своими лошадьми и служить тактическим резервом.


9. Битва при Азенкуре, 25 октября 1415 года (предположительные исходные позиции)

Проблема этого плана заключалась в том, что его разработали за несколько дней до этого и мало учитывали условия местности. Поле боя представляло собой дефиле между двумя лесными массивами, около 1.200 ярдов в поперечнике в северной части, где французы расположились на ночлег, и сужалось до 950 ярдов к югу. Это место было выбрано в последний момент после ограниченной рекогносцировки, потому что оно казалось наилучшей перспективой блокировать продвижение англичан к Кале. Но других преимуществ у него не было. Ограниченное пространство не позволяло французам эффективно использовать свое превосходство в численности. Густой лес по обе стороны дефиле защищал фланги английских линий и затруднял их обход. Фланговое движение тяжелой кавалерии изначально планировалось исходя из того, что сражение будет происходить на открытой местности. Но при Азенкуре пришлось отправить фланговые силы в длинный обход через лес, чтобы атаковать английские формирования с тылу. Для этого было выделено слишком мало людей: всего 200 латников, которых поддерживала толпа боевых слуг на лошадях своих господ. У французских командиров не было четкого плана развертывания остальной части армии. Арьергард не получил никаких инструкций и не имел командиров, поскольку все его главные капитаны, включая командира графа Марль, настояли на том, чтобы оставить свои подразделения и сражаться в авангарде. Арбалетчики первоначально должны были расположиться на флангах напротив английских лучников, но поле боя оказалось слишком узким для них, поэтому их разместили в арьергарде, где они были в общем бесполезны. На рассвете 25 октября французская армия начала занимать назначенные по плану места. Она представляла собой устрашающее зрелище: лес копий под знаменами нескольких сотен отрядов. Но ее грозный вид скрывал неорганизованный боевой порядок и почти полное отсутствие какого-либо надлежащего командования[560].

Некоторые сведения о ранних версиях французского плана дошли до Генриха V, вероятно, от пленных, взятых во время похода вверх по долине Соммы. Король послал людей на разведку поля боя при свете луны и больших костров, разожженных противником. Обладая этой информацией он начал расставлять своих людей на рассвете. Английская армия была выстроена, как и французская, на всем протяжении между двумя лесными массивами. Небольшое войско, состоящее из латников и их боевых слуг и пажей, было разделено на на три баталии, без резерва за ними: одна под командованием самого короля в центре, другая на правом фланге под командованием Эдуарда, герцога Йорка, и третья на левом фланге под командованием Томаса, лорда Камойса, недавно принятого в рыцари Ордена Подвязки, которому было уже далеко за шестьдесят, и одного из немногих в английской армии, чей опыт войны восходил к периоду правления Эдуарда III. Лучниками командовал сэр Томас Эрпингем, еще один пожилой ветеран, сражавшийся вместе с Джоном Гонтом в Кастилии и с Болингброком в Пруссии. Эрпингем следовал классическому английскому плану сражения, разместив большую часть лучников на флангах, немного впереди остальной линии, откуда они могли обстреливать французские линии по мере их приближения. Кроме того, некоторое количество лучников было размещено небольшими группами среди латников. Генрих V узнав о французском плане рассеять лучников с помощью кавалерии, несколькими днями ранее приказал каждому лучнику заготовить заостренный кол. Кола были вбиты в землю наклонно острием к противнику перед позициями лучников. Еще 200 лучников были спрятаны на поляне в лесу Трамекур, недалеко от французских линий, чтобы стрелять французам во фланг, когда они продвинутся вперед. Английский обоз с лошадьми, некомбатантами и небольшой охраной был размещен в тылу на случай, если придется быстро отступать. Сам Генрих V занял позицию в центре линии, выделяясь на белом коне, в ослепительных доспехах, гербовом сюрко и бацинете украшенном блестящей короной[561].

Английский план сражения опирался на преимущества сильной оборонительной позиции и предполагал, что противник нападет первым. Именно это произошло при Креси и Пуатье. Генрих V развернул свою армию, предполагая, что это произойдет и при Азенкуре. Вместо этого французы неподвижно стояли на исходных позициях и ждали, когда их атакуют. Это был разумный тактический ход, ведь они знали, что англичане не могут позволить себе ждать. Так они стояли в своих линиях, наблюдая за врагом, по крайней мере, часа два, пока Генрих V, после спешного совещания со своими капитанами, решил рискнуть и сделать первый ход. "Сейчас самое время для того, чтобы Англия молилась за нас, и поэтому двинемся вперед", — сказал он, согласно лондонской хронике (или, как сказано в другой рукописи, "Знамена вперед!"). Около десяти часов утра сэр Томас Эрпингем, стоявший во главе своих лучников перед строем, поднял в воздух свой жезл как сигнал к выступлению. Знамена были наклонены вперед. Вся английская армия издала громкий клич и начала медленно продвигаться строем к французским линиям. Через каждые несколько шагов англичане останавливались, чтобы восстановить строй, и издавали еще один громкий клич, прежде чем возобновить движение. Как только наступающая английская линия приблизилась к французской, лучники забили в землю перед собой колья и начали выпускать плотные залпы стрел во французские ряды. Лучники, находившиеся в Трамекурском лесу, присоединились к ним слева от французской линии. Французы были захвачены врасплох. Они не ожидали, что англичане сами начнут атаку так скоро и даже не успели завершить собственные построения. В частности, два кавалерийских отряда на их флангах, которые должны были начать сражение, все еще находились в процессе формирования, и многие бойцы еще не вышли на исходные позиции. План французов в решающей степени зависел от того, чтобы вывести из строя английских лучников до того, как латники окажутся в пределах досягаемости их стрел. Поэтому командиры кавалерийских отрядов были вынуждены сразу же броситься в атаку с теми людьми, которые у них были. Как только они это сделали, авангард начал продвигаться пешком навстречу врагу с громким криком "Монжуа", древним боевым кличем французских королевских армий[562].

Первая атака французской кавалерии с самого начала пошла наперекосяк. Английских лучников было слишком много, чтобы их могли сбить с позиций несколько сотен тяжеловооруженных всадников. Когда всадники приблизились на расстояние выстрела, Эрпингем выкрикнул приказ: "Теперь бейте!". Несколько тысяч лучников стреляли одновременно, и плотный дождь стрел не мог не найти цели. Залп за залпом стрелы сыпались на встречный поток людей и лошадей. Раненые лошади в панике сбрасывали своих всадников или поворачивали вспять. Те, кто достиг английских линий, пытались проскочить между вбитых в землю кольев или натыкались на их острия. Вскоре большая часть кавалерии показала тыл, бросив своих командиров и устремившись назад к своим линиям. Другая кавалерийская атака в тыл англичанам была задумана как диверсия, призванная нарушить их строй в критической начальной фазе сражения, в итоге не достигнув даже этого. Она была проведена относительно низкосортной кавалерией под командованием трех местных дворян и при поддержке беспорядочной толпы боевых слуг и около 600 крестьян из окрестных деревень. Им удалось обойти лес и оказаться за английскими линиями. Но вместо того, чтобы напасть на врага, они набросились на английский обоз и занялись грабежом, после чего скрылись с добычей. Среди похищенного была большая часть личного имущества короля, включая его постельные принадлежности, сундуки с деньгами и одну из его корон[563].

Французский авангард уже находился в затруднительном положении. Ему пришлось продвигаться по недавно вспаханной земле. Дождь превратил ее в трясину, по которой тяжело было передвигаться латникам, закованным в тяжелую сталь или броню. Они были выстроены в сплошной блок глубиной в тридцать одну линию и зажаты слишком узким фронтом для их огромного количества, что затрудняло маневрирование и поддержание строя. Затем, когда они продвигались вперед, бегущая кавалерия столкнулась с ними, разорвав их ряды и превратив их в бесформенную толпу. Английские лучники осыпали стрелами фланги наступающей массы людей. Французы были потрясены тем, с какой легкостью острые наконечники стрел пробивали пластины и кольчуги с близкого расстояния. Некоторые отряды пытались отступить под залпами лучников, но отходить им мешали те, кто шел за ними. По мере продвижения поле сужалось, и люди были так тесно прижаты друг к другу, что едва могли двигаться или поднимать оружие. К тому времени, когда они достигли английских линий, они были уже измотаны. Их численность заставила английскую линию отступить на несколько ярдов, прежде чем ей удалось остановить продвижение французов. Вынужденная остановиться перед фронтом английских латников, французская передовая линия оказалась поверженной и растоптанной ногами людей, шедших за ними. В местах соприкосновения передовых линий шел ожесточенный рукопашный бой. Генриху V пришлось бороться за свою жизнь, получив удар по шлему топором, который срезал один из зубцов с его короны. Герцог Йорк был убит в схватке на правом фланге, где происходила самая ожесточенная схватка. Брат короля Хамфри, герцог Глостер, раненый и поваленный на землю, был спасен от смерти самим Генрихом V, который прикрыл его своим телом. Но большая часть французского авангарда завязла в давке и не смогла достичь английской линии. Англичане, по словам хрониста Уолсингема, "вырывали топоры из их рук и рубили их, как скот". Лучники, опустошив свои колчаны, зашли с флангов и атаковали французами с кинжалами, секирами, молотами и оружием, собранным с трупов на поле боя. Перед английскими линиями возвышались груды убитых и раненых французских латников высотой около пяти или шести футов, на которые англичане начали взбираться, чтобы атаковать наступающие задние ряды.

Вскоре после полудня французская атака выдохлась и наступил перелом в ходе сражения. Англичане пошли в наступление, сбили остатки французского авангарда и рассеяли его по полю. На северном конце поля еще стоял на исходных позициях французский арьергард, со своими лошадьми в сопровождении арбалетчиков. У него не было никаких приказов, а почти все их командиры были мертвы. Англичане двинулись на них и вскоре достигли их передовой линии. Они встретили лишь слабое сопротивление, прежде чем арьергард что-либо предпринял. Около 600 человек из арьергарда под командованием графов Марль и Фокемберг, которые спаслись от резни, попытались в безнадежном героизме атаковать английскую линию. Все они был перебиты или попали в плен, а остальные сели на лошадей и бежали с поля боя[564].

В разгар битвы англичане взяли мало пленных. У них не было достаточного количества свободных людей, чтобы охранять их, и они боялись, что те снова вступят в бой, если их пощадят. Нападение на обоз усилило их нервозность. Большинство из тех французов, кто пытался сдаться, были убиты на месте. Но как только бой закончился, англичане принялись разбирать груды тел на поле боя в поисках выживших, за которых можно было получить выкуп. Большое количество французских латников было найдено живыми, некоторые из них были тяжело ранены, некоторые чуть не задохнулись под тяжестью мертвых и раненых. Всех их разоружили и лишили шлемов, а затем отвели в тыл.

Пока шло это мрачное дело, в рядах англичан возникла внезапная тревога. Поступили сообщения о появлении свежих французских войск. На поле был замечен французский штандарт. Сообщения были путаными и неопределенными, и не было ясно, что это были за войска. Возможно, это был отряд герцога Бретонского, который покинул Амьен тем утром, слишком поздно, чтобы принять участие в сражении. Возможно, это были люди сеньора де Лонгни, который, как говорят, также прибыл на поле битвы с 600 воинами герцога Анжуйского как раз в тот момент, когда арьергард покидал его. Наиболее правдоподобной представляется версия о том, что Клинье де Бребану удалось собрать остатки арьергарда, и он появился в тылу английских позиций, прежде чем был отбит. Английский король, чьи войска были рассеяны по полю, боялся, что его небольшие оставшиеся с ним силы будут перебиты, приказал убить всех пленных, за исключением нескольких самых знатных, которых уже отвели под охраной в безопасное место. Пленников сотнями отправляли на тот свет перерезая мечами горло или разрубая топорами головы. Других забивали до смерти свинцовыми молотами. Бургундца Жильбера де Ланнуа вместе с дюжиной других закрыли в соседнем фермерском амбаре, который подожгли. Когда некоторые из пленителей не захотели убивать людей, которые могли принести им целое состояние в качестве выкупа, король послал отряд лучников, чтобы закончить дело. Когда стало ясно, что французы разбежались, паника улеглась, и резня прекратилась. По некоторым оценкам, было убито около 700 пленников, находившихся в руках англичан. В глазах современников эта резня навсегда осталась актом бесчеловечного варварства. Но в то время никто не осуждал англичан, даже со стороны их врагов. Действительно, бургундский герольд Жан Ле Февр де Сен-Реми, находившийся с английской армией, обвинил французский арьергард, который, пытаясь атаковать после того, как все было кончено, в том что он обрек своих товарищей на жестокую смерть[565].

Среди пленных, которые либо пережили резню, либо были найдены после ее окончания, были некоторые из величайших аристократов Франции. Карл Орлеанский, которого чуть не затоптали ногами перед английским центром, был вытащен из кучи тел. Артур де Ришмон был найден английским лучником под тремя телами убитых, весь в крови и узнанный только по своему гербу. Маршал Жан де Бусико, герцог Бурбонский, его кузен Людовик, граф Вандомский, который был одним из французских послов в Уинчестере в июле, и его пасынок Карл, граф д'Э, были признаны высокородными лицами и избежали резни. Некоторым удалось бежать, когда началась бойня, например, Жильберу де Ланнуа, тяжело раненному в голову и колено, который сумел выбраться из горящего амбара, где его оставили умирать, и был вновь схвачен в поле на некотором расстоянии. Большинству остальных посчастливилось остаться в живых, когда убийства прекратились[566].

Французы потерпели катастрофическое поражение. Его мерилом было количество потерь. Список погибших французов напоминал перекличку военных и политических лидеров прошлого поколения. Вечером после битвы английские лучники обходили тела на поле боя, добивая раненых кинжалами и раздевая мертвых. Эта работа была возобновлена на следующее утро. Гербовые сюрко были принесены в английский лагерь для опознания герольдами. В итоге насчитали трех герцогов, пять графов, около 100 других крупных сеньоров и 3.069 рыцарей и оруженосцев. Еще по меньшей мере 2.600 человек, найденных без гербов, чтобы их опознать, были включены в число погибших, когда их в конце концов похоронили. Герцог Алансонский с яростью бросился в бой на английского короля и был зарублен одним из телохранителей Генриха V, когда поверженный на землю пытался сдаться. Антуан, герцог Брабанта, брат Иоанна Бесстрашного, прибыл из Ланса в самый разгар битвы, оторвавшись от своих войск в одежде для верховой езды лишь с горсткой спутников. Надев позаимствованные у кого-то доспехи и гербовое знамя, вместо сюрко, отобранное у одного из трубачей, он вступил в бой в последние минуты и был замечен среди пленных после того, как все закончилось. Но англичане не узнали его в импровизированном одеянии и перерезали ему горло, когда раздался клич убивать пленных. Его младший брат, Филипп, граф Неверский, вероятно, также был убит во время расправы над пленными.

Их судьбу разделили многие другие знатные дворяне. Среди погибших было семь кузенов французского короля. Коннетабль, магистр королевских арбалетчиков, магистр королевского двора и знаменосец Орифламмы Сен-Дени, фактически почти каждый военный офицер короны был убит, за исключением маршала Бусико, который попа в плен, и адмирала Клинье де Бребана, которому удалось бежать. Жак д'Эйли, ветеран кампаний в Шотландии и Гаскони, который недавно вырвался из английского замка Висбек и бежал через Ла-Манш, был найден среди мертвых. Жан де Монтегю, архиепископ Санса и митрополит Франции, был убит с мечом в руке в разгар схватки. Не менее двенадцати из двадцати одного провинциального бальи и сенешаля к северу от Луары были убиты или взяты в плен. Целые семьи были уничтожены по мужской линии, отцы и сыновья, братья и кузены. В некоторых регионах, в частности в Пикардии, откуда в последнюю минуту прибыло большинство подкреплений армии, было уничтожено целое поколение местного дворянства. Через несколько лет Бурбонне описывали как "край лишенный рыцарей и оруженосцев из-за дня англичан… в который большинство из них были убиты или взяты в плен".

Ближе к концу дня английский король созвал герольдов обеих сторон, которые наблюдали за битвой издалека. История его обмена мнениями с Монжуа, французским гербовым королем, вероятно, является выдумкой, но позже попадет на страницы хрониста пикардийца Ангеррана де Монстреле, а от него — к Шекспиру. Король попросил его подтвердить исход битвы. "Этот день ваш", — ответил герольд. Затем, указав на замок, стоявший к северо-западу от места битвы, Генрих V спросил его название, и ему ответили, что он называется Азенкур. "Тогда, поскольку битвы должны называться по имени ближайшего замка, деревни или города, пусть эта битва навсегда будет именоваться битвой при Азенкуре"[567].

Потери в средневековых битвах обычно были очень неравными, потому что большинство из них происходило в самом конце во время преследования или после него, когда раненых добивали на поле боя. Оценки английских потерь варьируются от девяти-десяти до тридцати трех человек, большинство из которых были лучниками не обладавшими доспехами. Несколько погибших, включая герцога Йорка и молодого графа Саффолка, были привезены в Англию для погребения, но большинство было собрано в ближайшем амбаре, который затем сожгли, когда англичане готовились возобновить свой поход. Мертвых французов оставили раздетыми на поле боя. В течение нескольких дней после этого слуги и пажи обыскивали поле боя в поисках своих господ среди обезображенных трупов. Большинство наиболее известных погибших в конечном итоге были забраны их семьями или доставлены для погребения в церковь францисканцев Эдена в нескольких милях от места сражения. Около 5.800 трупов гнили на земле, пока в конце концов не были вырыты три большие траншеи по всему полю для их погребения[568].

Первые новости о битве достигли Руана на следующее утро. Весь двор был ошеломлен. Король, Дофин и герцог Беррийский плакали. И они были не одни в своем горе. "Во Франции нет ни одной улицы или переулка, ни одного города или деревни, которые не ощущали бы этой раны", — писал молодой нормандский поэт Роберт Блондель[569]. Непосредственная реакция на поражение болезненно отражена в причитаниях официального хрониста, чья работа, вероятно, является самым ранним французским отчетом о битве. "О вечный позор", — восклицал он, описывая, как некоторые из самых благородных людей Франции были согнаны, "как крепостные", в загоны для пленных после поражения от "никчемных, низкородных" лучников. Он проанализировал военную историю Франции, начиная с нападения галлов на Древний Рим, чтобы проиллюстрировать масштаб катастрофы. "Но хуже всего то, что Франция станет посмешищем для всех иностранных государств". В письме домой из Парижа арагонский посол сообщал, что это было "общим настроением здесь". Люди говорили, что за триста лет Франция не понесла ни одной более значительной потери, ни одного сравнимого бесчестья за один день.

Шок быстро сменился гневом. Общественное мнение обвиняло моральные недостатки французской знати, как и после военных катастроф предыдущего века. Моралисты обвиняли весь менталитет военного сословия: их любовь к роскоши и пороку, их насилие над церковниками и женщинами, их богохульный язык, их жажду добычи и, прежде всего, их поощрение разъедающего раскола Франции после убийства Людовика Орлеанского. Это было суждение, удивительно похожее на суждение Генриха V. "Я знаю, что Бог по своей милости даровал мне эту победу над французами не за какие-то мои заслуги, а чтобы наказать их за грехи", — сказал Генрих V своему несчастному пленнику Карлу Орлеанскому, который был так подавлен, что не мог ни есть, ни пить. "Ибо, если я правильно информирован, — продолжал король, — никогда еще не было такого беспорядка, гедонизма, греховности и порока, какие царят в наше время во Франции". Склонность многих французов принять этот вердикт привела в ярость крайне патриотичного королевского секретаря Жана де Монтрея. Написав манифест через несколько недель после битвы, он выступил против нарастающей волны фатализма и суеверия. Англия была завоевана римлянами, саксами, датчанами и нормандцами, "но ни разу с тех пор, как появились короли, способные ее защитить, Франция не была завоевана ни одним иностранцем". Слейс, Креси и Пуатье в свое время были великими английскими победами, но армии и флоты Карла V уничтожили все их результаты. Азенкур был бы просто искрой на сковородке, каким он и оказался. В шахматном турнире, говорил Жан, чемпионом становится тот, кто выиграл двадцать партий, а не тот, кто смог выиграл только четыре или пять[570].

Ход самой битвы, когда стали известны подробности, казалось, подтверждал мнение пессимистов. Как правило, во Франции, как и в Англии, это объяснялось высокомерием, вероломством, тщеславием и трусостью тех, кто участвовал в битве или должен был быть там. Самонадеянность заставила полководцев на роковом военном Совете накануне битвы принять решение сражаться на следующий день, не дожидаясь пехоты из городов, и отправить всех своих арбалетчиков в тыл. Вероломство заставило Иоанна Бесстрашного и Иоанна Бретонского сдерживать свои войска, когда они могли бы принести решающее усиление французской армии. Тщеславие побудило всех знатных дворян требовать места в авангарде. Но самым обидным было обвинение в трусости. В течение многих лет после этого на собраниях незаметно указывали на тех, кто бежал с поля боя вместе с арьергардом. Через год или два после битвы Ален Шартье[571] опубликовал Livre des Quatre Dames (Жизнь четырех дам), первую из целого ряда длинных поэм, написанных в самый отчаянный период судьбы Франции, в которых он оплакивал несчастья своей страны. У какой из четырех дам, названных в поэме, была своя большая причина для печали? У всех четырех были любовники или мужья, которые участвовали в битве. Один был убит. Второй был в плену в Англии. Третий так и не был найден, один из тысяч безымянных трупов, сброшенных в траншеи под Азенкуром или, возможно, содержащихся в безымянной английской темнице. Но самой несчастной была жена четвертого, который находился в арьергарде и покинул поле боя, не вступив в сражение, тем самым обрекая трех остальных на гибель[572].

Эти огульные суждения хоть и были несправедливы, однако были широко распространены. Безрассудство заключалось в том, что все руководство армии встало в авангард, что гарантировало отсутствие общего руководства после начала сражения. Но главными факторами поражения стали огромная масса лучников, особенно когда они действовали против кавалерии, и выбор места, которое не позволило французам использовать свое численное превосходство. Французам, конечно же было не занимать мужества. Авангард героически бросился в бой, а арьергард покинул поле боя только тогда, когда битва была уже проиграна. Не было использовано преимущество в численности. Французы не смогли задействовать все имеющееся у них войска и ничего бы не выиграли, если бы ждали подкрепления. Пехота не смогла внести никакого вклада в мощь французской атаки. Все арбалетчики были городскими ополченцами, которые вряд ли были оснащены современным оружием и никогда не смогли бы сравниться по дальности и скорострельности с английскими лучниками. Они просто встали бы на пути идущих в атаку латников, как это было при Креси за семьдесят лет до этого. Жану де Бюи было всего девять лет, когда его отец был убит при Азенкуре. Но он с детства понимал, что поражение французской армии произошло исключительно на уровне командования. Полвека спустя, когда, будучи закаленным ветераном, он обобщил опыт войны всей своей жизни в книге Le Jouvencel, и извлек из поражения два урока: "Займите лучшую позицию, какую только сможете и как только сможете" и "Конная армия всегда должна ждать атаки врага"[573].

* * *

Весть о победе в битве, достигшая Лондон через четыре дня после ее окончания, изменила судьбу дома Ланкастеров. Прежде всего, она положила конец сомнениям в долговечности династии. Мы не можем знать, сколько англичан согласились с мнением, приписываемым Ричарду Брутону, канонику собора в Уэллсе (Сомерсет), который, как говорят, за десять дней до битвы заявил, что ни Генрих V, ни его отец не были настоящими королями, что у Скроупа и других саутгемптонских заговорщиков была правильная идея и что он (Брутон) охотно потратит свои собственные деньги, чтобы помочь сместить с трона дом Ланкастеров. Эти настроения, вероятно, были достаточно распространены, чтобы создать серьезные проблемы для короля, если бы он потерпел поражение. Как бы то ни было, после битвы на Брутона донес производитель бумаги, с которым он поделился своими мыслями. Время от времени все еще можно было найти недовольных, которые взывали к памяти Ричарда II, но поддержка самозванца Томаса Уорда становилась все менее заметной даже в Шотландии. Генри Толбот, сквайр, пытавшийся поднять Йоркшир на помощь саутгемптонским заговорщикам, продолжал пропагандировать дело Лже-Ричарда II и в конце концов был казнен в Тайберне в 1417 году. Сэр Джон Олдкасл оставался в бегах до конца того же года, когда он был схвачен в уэльсских марках и сожжен в Лондоне, до последнего провозглашая свою веру в живого Ричарда II. Сам Уорд умер в замке Стерлинг в 1419 году в глубоком забвении. У него не было преемников. После Азенкура, как и всегда, продолжались локальные восстания из-за конкретных претензий. Но легитимность династии не будет оспорена крупным восстанием до 1450-х годов[574].

После тридцати лет растущего парламентского скептицизма битва убедила подданных Генриха V в том, что давние амбиции английской короны во Франции не только достижимы, но и справедливы. В поздравительном письме, адресованном королю вскоре после битвы, канцлер Бофорт сравнил своего племянника с Иудой Маккавеем, Саулом, Давидом, Соломоном и Александром Великим. "Зима лени и праздности, робости и глупости прошла, и наступила пора весенних цветов молодости и боевой бодрости… Какой мудрец, спрашиваю я, оглядываясь назад на эту кампанию, не удивится и не припишет ее силе самого Бога?" Король, сказал Бофорт, не должен был опасаться наличия средств для завершения своей работы во Франции. Общины и церковные соборы будут петь ему хвалу и откроют свои сундуки для "государя священников". Так оно и оказалось.

4 ноября 1415 года Парламент открылся в Расписной палате Вестминстерского дворца в атмосфере всеобщей эйфории. Король все еще находился в Кале. В его отсутствие его место занял его брат Джон, герцог Бедфорд, хранитель Англии. Во вступительном слове, которое идеально отразило неизменные темы пропаганды Генриха V, канцлер Бофорт заявил, что "мы должны почитать короля, потому что он почитает Бога Всемогущего". Бофорт изложил тщательно разработанную версию того, что должно было стать стандартным ланкастерским мифом, регулярно повторявшимся в пропаганде Генриха V, в хрониках, стихах и песнях, прежде чем он был возрожден почти два века спустя в разгар другой великой войны в шекспировском Генрихе V. Весь ход кампании, сказал Бофорт, был делом рук Божьих. Вынужденный прибегнуть к войне из-за коварства и неуступчивости французов, Генрих V вторгся во Францию и захватил Арфлёр ("самый сильный город в этой части света") по милости и благосклонности Бога. Затем Господь поразил дизентерией большую часть английской армии и позволил королю с его крошечными силами продвигаться в Пикардию против всего рыцарства Франции, так что не могло быть никаких сомнений в том, что он одержал победу благодаря божественному вмешательству. В конце концов, король и его воины достигли Кале с "величайшей честью и прибылью, которую когда-либо имело английское королевство за столь короткое время". Теперь, сказал Бофорт, его подданные должны были исполнить свой долг. Великое предприятие короля началось так удачно, что они не могли допустить, чтобы оно заглохло из-за нехватки денег. "Как он поступил с нами, — сказал епископ, — так пусть и мы поступим с ним". Парламент ответил так, как и предсказывал Бофорт в своей речи. Вторая часть субсидии, предоставленной в конце предыдущего года, которая должна была быть собрана в феврале 1416 года, была перенесена на декабрь, а новая субсидия была предоставлена для сбора в ноябре 1416 года. Кроме того, Палата Общин предоставила беспрецедентную субсидию на шерсть, а также пошлины на тоннаж и фунт до конца жизни Генриха V, избавив его от необходимости дальнейшего обращения в Парламент. Излагая свои причины, парламентарии признали недостаточность обычных доходов короля для великого и справедливого предприятия, которое он предпринял, и заявили о своем желании отметить "непревзойденное мужество" короля. Парламент был распущен 13 ноября, прозаседав всего неделю, что стало одним из самых коротких и податливых Парламентов XV века. Через несколько дней собор духовенства Кентерберийской церковной провинции согласовал субсидию Палаты Общин с двумя церковными десятинами[575].

Сам Генрих V высадился в Дувре 16 ноября 1415 года и направился в королевское поместье Элтем. Неделю спустя, 23 ноября, король прибыл в Блэкхит, где его приветствовали мэр и олдермены Лондона, а также несколько тысяч членов лондонских гильдий, одетых в красные мантии и красно-белые шапероны, на которых красовались эмблемы их ремесел. В десять часов утра король въехал в город по Лондонскому мосту. Это был самый пышный королевский въезд с момента возвращения Черного Принца после победы при Пуатье более чем за полвека до этого. Встреча которая была ему устроена, стала наглядным воплощением слов, сказанных в обращении канцлера к Парламенту. Город был украшен гигантскими аллегорическими фигурами Давида и Голиафа и живыми изображениями ангелов, пророков, апостолов, королей, мучеников и исповедников Англии. Деревянные арки и башни украшали улицы. Знамена, растянутые над проезжей частью, несли девизы, повторяющие тему обращения канцлера Бофорта к Парламенту: "Добро пожаловать, Генрих Пятый, король Англии и Франции", "Город короля справедливости", "Честь и слава одному Богу" и даже "Благословен тот, кто приходит во имя Господа". Неявные упоминания о входе Христа в Иерусалим не могли остаться незамеченными никем. Здесь прославлялась новая Англия, избранный инструмент Божьей воли. Притязания Генриха V на божественное одобрение его войн никогда не утверждались так ясно, как во время этих экстраординарных торжеств.

Сам король играл свою роль с чувством театральности, которое он никогда не терял. Одетый в простое пурпурное платье, с бесстрастным торжественным лицом, он проехал по улицам своей столицы в сопровождении небольшой свиты, состоявшей из офицеров его дома, знатных французских пленников и гвардии солдат. На Чипсайд, самой широкой площади внутри стен города, толпа была настолько плотной, что процессия едва могла проехать. Шестнадцать епископов и аббатов в митрах встретили короля у ступеней собора Святого Павла, чтобы проводить к главному алтарю. Пение хоров, звуки рожков и массовые крики "Ноэль!" были оглушительными. На то, чтобы проехать через весь город от Лондонского моста до ворот Ладгейт, а затем по Стрэнду до Вестминстера, у короля ушло пять часов[576].

Менее значимые французские пленники почти все были освобождены до того, как армия покинула Кале. Их отпускали, как правило, за довольно небольшие суммы, или позволяли уйти по условно-досрочному освобождению, или продавали другим людям, которые платили пленителям деньги вперед и брали на себя риск невыполнения обязательств пленником по выкупу. Более ценные и влиятельные пленники были доставлены в Англию, большинство из них — королем, который воспользовался своим правом забрать их у пленителей. В торжественной процессии они следовали вслед за Генрихом V, выставленные на всеобщее обозрение как трофеи перед толпой в Лондоне и Вестминстере и украсившие королевский двор в Виндзоре. Английский король не собирался отпускать их за выкуп, пока это не устраивало его политически. Он держал их в Англии, чтобы использовать в качестве разменной монеты в будущих сделках с французами. Никому из них не суждено было выйти на свободу при жизни Генриха V, кроме Артура де Ришмона, который был освобожден в исключительных обстоятельствах в 1420 году.

Незадолго до Рождества 1415 года Рауль де Гокур и другие пленники из Арфлёра были заключены в лондонский Тауэр. Герцоги Орлеанский и Бурбонский, Артур де Ришмон, граф Вандомский, граф д'Э и маршал Бусико имели лучшую судьбу, по крайней мере, вначале. Их перемещали туда-сюда между Тауэром, Вестминстерским дворцом и Виндзорским замком, где, судя по всему, их содержали с комфортом и давали некоторую свободу передвижения. У некоторых из них были родственники или друзья в Англии, например, у Карла Орлеанского, чей брат Иоанн Ангулемский был заложником выполнения договора в Бюзансе с 1412 года, и у Артура де Ришмона, чья мать, вдовствующая королева Жанна, вдова Генриха IV, посылала ему денежные подарки и одежду. Все они были богатыми людьми, за исключением, пожалуй, маршала Бусико, и имели средства, чтобы смягчить тяготы плена. Они вызвали из Франции собственных слуг, чтобы те заботились об их комфорте и оплачивали визиты друзей и советников. Карл Орлеанский имел счет у флорентийского банкира в Лондоне, на который его чиновники в Блуа переводили крупные суммы. Он привез книги для своей библиотеки, золотую и серебряную столовую посуду, люстры для своих комнат и постельное белье, а также многочисленный штат франкоязычных секретарей, с помощью которых он пытался управлять своими владениями из Англии. Герцог Бурбонский, человек с более мирскими вкусами, привез своих егерей и сокольников, своих ястребов и гончих, а также целые корабли вина. Однако все это не могло компенсировать скуку заточения или скрыть их упавший статус. Люди, которые были одними из великих политических деятелей Франции, теперь были обречены стать далекими и бессильными свидетелями великих событий, разворачивавшихся там. Герцогу Орлеанскому суждено было пробыть в плену четверть века. Стихи, которые он писал из тюрьмы, наполнены меланхоличным сожалением о потерянных годах, "изгнанных из дома Любви, вычеркнутых из книги Радости". "Я — сердце, окутанное черной пеленой", — пел он[577].


Загрузка...