Столетняя война. Том IV. Проклятые короли

Глава XIII. Завоевание Нормандии, 1417–1418 гг.

Флот Генриха V вошел в устье Сены ранним утром 1 августа 1417 года. Английский король первоначально планировал высадиться в Арфлёре и вторгнуться в Нормандию через Па-де-Ко и долину Сены. Но затем поменял место высадки направив корабли к устью реки Тук на южном берегу. Неизвестно, когда план был изменен и почему. Но известно, что Генрих V был озабочен снабжением своей армии, и это, вероятно, было главным фактором при выборе места высадки. За Па-де-Ко велись бои в течение двух лет, и, вероятно, он был не в состоянии прокормить такую армию. Богатые сельскохозяйственные районы Нижней Нормандии и полуострова Котантен, практически не тронутые войной, были более привлекательной перспективой.

Сегодня город Тук находится в глубине страны, заслоненный фешенебельными курортами Довиль и Трувиль. В XV веке это был процветающий речной порт, соединенный с морем коротким судоходным участком реки. Именно там король высадился со своими соратниками. Двадцать восемь дворян были посвящены в рыцари у кромки воды — традиционный ритуал для молодых людей накануне битвы. Но битвы не было, а сопротивление было очень слабым. Береговая охрана, расставленная вдоль побережья, ретировалась, а город был покинут его жителями. Население окрестностей в ужасе бежало, словно, писал современник, англичане были великанами или дикими зверями, а не людьми, как все остальные. Единственное организованное войско в окрестностях состояло примерно из ста человек гарнизона Бонвиль-сюр-Тук, старого королевского замка XII века, который стоял на отроге скалы примерно в миле от города. Некоторые из этих людей предприняли смелую, но безнадежную атаку на захватчиков, когда те начали высаживаться на берег. Их командир был почти сразу же убит, а один из его лейтенантов взят в плен. Остальные бежали. Пока продолжалась трудоемкая работа по разгрузке кораблей, англичане начали проникать в глубь страны. Большой разведывательный отряд двинулся на восток вдоль побережья к порту Онфлёр, расположенному в десяти милях, но обнаружил, что он сильно укреплен и обороняется большим гарнизоном. Граф Хантингдон осадил Бонвиль-сюр-Тук. Граф Солсбери был послан взять меньший замок Овильяр, расположенный в одиннадцати милях к югу. Ни тот, ни другой замок не сопротивлялись долго. В Бонвиль-сюр-Тук капитан отсутствовал, а его заместитель сдался, как только осаждающие подтянули артиллерию. Он обещал открыть ворота, если в течение шести дней не получит помощь. Сеньор Овильяра согласился сдаться, если Бонвиль сдастся тоже. В последующие дни сдалось еще около восьми замков, большинство из которых были небольшими и не имели гарнизонов.

Французы расценили эти капитуляции, особенно первую, как позорные. Но правда заключалась в том, что ни одна из крепостей не имела никаких перспектив на помощь. Дофин находился в пятидесяти милях от Руана с единственной полевой армией. Английская армия превосходила его по численности в соотношении три или четыре к одному. Нерешительный и не имеющий военного опыта, он обратился к своему Совету. Советники ответили ему, что первоочередной задачей является защита Парижа от герцога Бургундского. Поэтому Дофин ушел, чтобы присоединиться к коннетаблю в столице. Пьер де Бурбон-Прео, потомок графов де Ла Марш, был назначен командиром цитадели Руана с гарнизоном в 400 человек. Остальная часть Нормандии была оставлена для обороны отдельными гарнизонами. И даже они были ослаблены в течение последующих недель, поскольку людей постепенно выводили для усиления гарнизонов Парижа и окружающих его крепостей[659].

Только 13 августа англичане начали продвигаться вглубь страны. Их непосредственной целью был город Кан, самый богатый город Нижней Нормандии и главный административный центр региона. Расположенный у слияния рек Орн и Одон и соединенный с морем широким судоходным путем, Кан имел важные сельскохозяйственные рынки, крупный речной порт и суконную промышленность. Его население в 1417 году можно оценить в 6.000 ― 7.000 человек, не считая массы беженцев, которые хлынули в город при известии о высадке англичан. Стены и башни были восстановлены в предыдущем веке после захвата и разграбления города Эдуардом III в 1346 году. Но оборонять город было непросто. Как и многие французские города, он состоял из двух отдельных обводов крепостных стен. Старый город, над которым с севера возвышался большой замок цитадели, стоял на северном берегу реки Орн. На юге, отделенный от старого города руслом реки и большим клиновидным речным островом, располагался более современный Бург Сен-Жан, где жила большая часть населения, защищенная собственными стенами и полностью окруженная изгибами реки. Капитан Кана, Гийом де Монтене, был местным магнатом, приближенным к арманьякским правителям, и отвечал за организацию морской блокады Арфлёра в предыдущем году. Он получил жалованье для гарнизона в 400 человек, но на самом деле имел только половину этого числа, плюс отряд генуэзских арбалетчиков и неопределенное количество рекрутов, набранных из окрестных землевладельцев. Этого было недостаточно, чтобы защитить обе крепостные стены даже при поддержке горожан. Город был неудобно расположен на низменности, над ним возвышались крепостные стены двух больших пригородных монастырей, каждый из которых имел свой собственный обвод стен. Один из них был бенедиктинским аббатством Сент-Этьен, известным как Мужское аббатство, на западной стороне; другой — монастырем Святой Троицы, известным как Женское аббатство, на востоке. У Монтене не хватало людей, чтобы защитить ни одно из них, и он приказал снести обе крепости. Большие западные башни Мужского аббатства, с которых открывалась несравненная перспектива для осаждающей армии, были заминированы и приготовлены к подрыву. Но Монтене опоздал. Передовой отряд численностью около 1.000 всадников под командованием герцога Кларенса добрался до города 15 августа. Он занял Женское аббатство и захватил незащищенные предместья на севере как раз в тот момент, когда начались работы по разрушению монастырских укреплений. Мужское аббатство было взято штурмом с помощью лестниц неповрежденным, прежде чем защитники успели подорвать мины.

18 августа 1417 года Генрих V прибыл к стенам города с основной частью английской армии. Защитники отвергли призыв герольда сдаться. "Мы не брали у вас этот город и не отдадим его вам", — ответил капитан в соответствии с проверенным временем ритуалом. Но город уже был обречен. Англичане перевезли свою артиллерию на баржах вверх по реке Орн и установили ее на крышах и стенах двух аббатств, заняв выгодные позиции, с которых они могли днем и ночью бросать свои снаряды на стены и здания осажденного города. С северной стороны они смогли подойти вплотную к стенам под прикрытием предместий. Было сделано несколько брешей. За короткое время большая часть города, состоявшая из деревянных домов, была разрушена. Конец наступил быстро. 4 сентября баталия короля, расположившаяся на западной стороне города, начала штурм стен старого города со стороны Мужского аббатства. Гийом де Монтене вывел почти все свои силы на стены, чтобы отбить его. Затем герцог Кларенс предпринял второй штурм из Женского аббатства с восточной стороны. Англичане в большом количестве перебрались через стены. Они пробивались через город с криками: "Кларенс! Кларенс! Святой Георгий!" и убивали всех, кого встречали на пути. На западной стороне старого города защитники все еще отбивались от штурмовых отрядов королевской баталии. Атакованные сразу спереди и сзади, большинство из них были убиты. Остальные бросили свои посты и бежали. Ворота были открыты, и английская армия хлынула внутрь. Достигнув укрепленного моста через Орн, они ворвались через непрочную оборону в Бург Сен-Жан. Весь город был отдан на растерзание и разграбление. Король приказал не трогать женщин и священников. Но вряд ли кто-то его послушал. Поколение спустя было правдоподобно заявлено, что в последовавшем за этим разгроме погибло от 1.800 до 1.900 жителей[660].

Те, кто смог выжить, пытались спастись в цитадели со всеми ценностями, которые они могли унести. Не менее 1.000 человек, включая солдат, сумели укрыться внутри до того, как был поднят подъемный мост. Цитадель была самой сильной частью обороны города, большой квадратной крепостью с четырьмя угловыми башнями и рвами, постройка которой, вероятно, датируется XIII веком. Но она не была рассчитана на противостояние артиллерии. Англичане подтащили свои бомбарды по улицам и стреляли по стенам в упор. За короткое время они были пробиты в нескольких местах. Гийому де Монтене удалось отправить гонца с призывом о помощи к коннетаблю в Париж. Дофин заявил о своем твердом намерении освободить город. 10 сентября от имени короля был объявлен арьер-бан. Дворяне всей Франции были призваны явиться с оружием в руках в Этамп через пять недель, 15 октября. Но это были пустые жесты. Совету не хватило времени до 15 октября. В день, когда был провозглашен арьер-бан, Гийом де Монтене заключил условия капитуляции цитадели Кана. Французскому правительству давалось десять дней, до 19 сентября, чтобы явиться с армией помощи под личным командованием короля, Дофина или коннетабля. В противном случае цитадель должна была открыть свои ворота на следующее утро. Делегации из четырнадцати человек было разрешено покинуть цитадель, чтобы донести эти мрачные условия до королевского Совета в Париже[661].

Герцог Бургундский начал поход на юг 10 августа 1417 года, вскоре после получения известия о высадке англичан в Нормандии. Его офицеры уже овладели крупными городами Пикардии: Монтрей, Сен-Рикье, Абвиль, Амьен, Дулен, Корби. В каждом городе они зачитывали манифест герцога на рыночной площади перед восторженными толпами. Были составлены и скреплены печатями официальные договоры, в которых герцог обещал им свою защиту, а горожане со своей стороны клялись поддерживать его политическую программу, снабжать его армию продовольствием и защищать свои стены от арманьякского правительства в Париже. Продвигаясь на юг во главе своей армии, Иоанн Бесстрашный почти не встретил сопротивления. 15 августа он вошел в Амьен. Там он столкнулся с эмиссаром королевского Совета Обером де Канни. Обер был фигурой, печально известной как рогоносец, чья супруга была любовницей Людовика Орлеанского. Говоря по заготовленному тексту в присутствии герцога и его ведущих капитанов, Обер от имени короля приказал ему распустить армию и вернуться в свои владения. Король и Дофин, сказал он, были возмущены поведением Иоанна, которое не подобало королевскому принцу и противоречило условиям Аррасского мира. Он и его лейтенанты открыто воевали против короля, добивались от подданных короля клятв верности и запретили платить королевские налоги. Иоанн вполне мог считать, что король находится в плену у своих арманьякских советников, добавил он, но это не является достаточно веской причиной, чтобы ввергать королевство в гражданскую войну в тот момент, когда все его ресурсы должны быть направлены против англичан.

Иоанн повел себя грубо и вызывающе и заявил эмиссару, что ему повезло, что его не обезглавили за доставку такого послания. Затем он дал свой ответ в письменном виде, который состоял в основном из оскорблений. Карлом VI, по его словам, манипулировали низкородные изгои, "непригодные для власти, лишенные родовитости, знаний, преданности, опыта или каких-либо других качеств". Смешно даже думать, что такая "грязь" может защищать интересы Франции в условиях нынешнего кризиса, а он был вынужден действовать в истинных интересах короля. Он не запрещал французам платить налоги, но лишь предотвратил их от уплаты денег предателям. Он не вступил в союз с англичанами, а вышел на поле боя, чтобы очистить правительство от тех, чья некомпетентность и вероломство позволили англичанам вторгнуться в королевство. Он не собирался распускать свою армию, но будет упорствовать до тех пор, пока не добьется своей цели. Клерк Обера де Канни неразумно раздал копии инструкций своего господина вместе с ответом Иоанна Бесстрашного. Копии ответа быстро переходили из рук в руки и попали в Париж раньше самого де Канни. Они произвели сенсацию. В столице о них заговорили на улицах. Совет, смущенный и разгневанный тем, что их декларация не оправдала себя, приказал заключить своего несчастного эмиссара в Бастилию. 26 августа Иоанн Бесстрашный вошел в Бове, расположенный менее чем в пятидесяти милях от столицы. Там к нему присоединились контингенты из Бургундии и Савойи, доведя численность его армии до подходящего для нападения на Париж. Из Бове Иоанн издал прокламацию, в которой объявил, что с 1 октября 1417 года отменяются налог с продаж и все другие военные налоги, кроме габеля[662].

Под командованием коннетабля находилось около 5.000 человек, включая войска, недавно набранные Дофином в долине Луары. Большинство из них находилось в Париже. Но было еще 500 человек, размещенных в Сен-Дени, и небольшие гарнизоны, удерживающие линию по реке Уаза в Понтуазе, Л'Иль-Адане и Бомоне. Еще один гарнизон был размещен в Санлисе, в центре дорожной системы северного Иль-де-Франс. Контроль над долиной Уазы был важен для обеих сторон. Река была не только главной естественной линией обороны к северу от Парижа, но и единственным водным путем, по которому тяжелые пушки герцога могли быть легко переброшены в район Парижа. Однако оборона по Уазе потерпела крах, как только была испытана на прочность. Армия бургиньонов подошла к реке тремя колоннами. Жан де Фоссо и Гектор де Савез достигли Л'Иль-Адана с авангардом примерно в конце августа. Л'Иль-Адан был небольшим городком на Уазе с замком, на острове посреди реки, возвышавшимся над переправой. Командовал им его сеньор Жан де Вилье, камергер Карла VI, сыгравший видную роль в обороне Арфлёра, но его приверженность делу арманьяков считалась сомнительной. Он сразу же перешел на сторону герцога Бургундского и сдал город и мост. В результате бургиньогы смогли переправиться через реку и осадить Бомон, расположенный в четырех милях выше по течению. Бомон был городом на южном берегу Уазы со старым замком и большим укрепленным мостом, через который проходила главная дорога из Парижа в Амьен. Мост был взят штурмом, но замок продолжал сопротивляться. 3 сентября герцог Бургундский прибыл из Бове во главе собственной колонны войск. Он установил артиллерию на северном берегу и начал громить стены. После двух дней такого обстрела крепость получила серьезные повреждения, и гарнизон безоговорочно капитулировал, чтобы избежать штурма. Отвечая Оберу де Канни в Амьене, Иоанн Бесстрашный назвал арманьяков предателями и теперь намеревался поступить с ними как с таковыми. Девять главных командиров гарнизона были казнены, а их обезглавленные трупы повешены на дереве перед его лагерем[663].

Жан де Люксембург к этому времени с третьей колонной достиг Уазы у Преси. Его войска переправились через реку на маленьких лодках или вброд и далее направились к Санлису. Люксембург послал вперед герольда в Санлис, чтобы призвать город открыть ворота. Капитаном Санлиса был Роберт д'Эсне, агрессивный орлеанист, недавно присланный из Парижа для организации обороны. Он считал древние стены города неприступными, отказался сдаться и начал готовить безнадежные вылазки против наступающей колонны бургиньонов. Горожане отказались сотрудничать с Робертом д'Эсне в этой самоубийственной стратегии и восстали, захватив капитана с его гарнизоном, убив при этом девять или десять солдат. На следующее утро, 9 сентября, они выставили их за ворота и приветствовали бургиньонов[664].

9 сентября 1417 года бургиньоны осадили Понтуаз с обоих берегов Уазы. Теперь вся оборона за пределами Парижа рухнуло. Столкнувшись с угрюмой враждебностью горожан и с угрозой участи защитников Бомона, арманьякские гарнизоны в Иль-де-Франс отказались от борьбы. В Понтуазе, как только бургиньоны установили свою артиллерию перед воротами, горожане предстали вооруженными до зубов перед тремя гасконскими капитанами, которым было поручено защищать город, и приказали им добиваться капитуляции. В Мёлане, в десяти милях от него на Сене, важный укрепленный мост был покинут гарнизоном при приближении герцога. Группа местных дворян попыталась организовать оборону города, но 200 вооруженных горожан оттеснили их от стен, открыли ворота и передали их герцогу Бургундскому. Мант и Вернон, которые, судя по всему, не имели гарнизонов, отправили делегации, чтобы пригласить бургиньонов, даже не дожидаясь их появления. 14 сентября Иоанн Бесстрашный перешел Сену через мост в Мёлане. Продвигаясь на восток, его армия 16 сентября достигла моста Сен-Клу, где встретила первое решительное сопротивление. Большой замок на западном конце моста был заполнен войсками, припасами и вооружен артиллерией. Бургиньоны разрушили деревянный мост и обстреляли стены крепости, проделав в них бреши, достаточно большие для того, чтобы через них могли пройти всадники, засыпав внутренний двор обломками. Но защитники отказались сдаться, и бургиньоны не смогли пройти через ров[665].

Для блокады Сен-Клу был оставлен отряд прикрытия с артиллерийской батареей, в то время как основная часть бургиньонов продвигалась к Монруж, тогда небольшой, окруженной виноградниками, деревне к юго-западу от Парижа. Там они выстроились в боевой порядок на равнине с видом на город. Бургиньоны оставались в Монруж с 21 сентября до конца месяца. Перед ними, в двух милях, находились старые крепостные стены Филиппа II Августа и обнесенный стеной Сен-Жермен. Они сожгли окрестные деревни, разграбили сельские особняки парижан и отправили конные отряды к воротам города, чтобы прощупать оборону. Стены Парижа с южной стороны были старыми и слабыми. Часть рва была непригодной для затопления, а большая часть с юга выходила на гору Сент-Женевьев. Несколько больших пригородов лежали за воротами незащищенными. Арманьяки сделали все возможное, чтобы укрепить оборону Парижа. Ворота Бюси и ворота Кордельеров были замурованы. Каменные мосты через ров были разрушены и заменены подъемными. Перед тремя главными воротами на южной стороне, Сен-Мишель, Сен-Жак и Борделе, защитники вырыли траншеи и построили укрепления из дерева, за которыми разместили сотни вооруженных людей.

Бургиньоны надеялись спровоцировать гарнизон выйти за стены и сразиться с ними в поле. На этот случай был подготовлен план сражения. Это интересный документ, поскольку он показывает, что Иоанн Бесстрашный изучил битву при Азенкуре и усвоил ее уроки. Герцог планировал разделить свои войска на три баталии: пеший авангард, кавалерийский отряд и небольшой арьергард, который должен был служить резервом. Лучники были размещены по английской манере, сгруппированными на каждом фланге латников, вместо того чтобы бесполезно находиться сзади. Построение войск было адаптировано к местности и распределено таким образом, чтобы избежать скученности на поле боя. План не допускал жесткости многих французских планов сражений, предусматривая варианты на случай различных непредвиденных обстоятельств. Он также решал дисциплинарные проблемы, которые ускорили уничтожение французов при Азенкуре. Людям было приказано придерживаться своих собственных подразделений под своими собственными знаменами. Никто не должен был покидать поле боя без разрешения под страхом смерти и конфискации имущества. Это был хорошо продуманный план. Но он так и не был проверен в действии. Из города не последовало никакого ответа[666].

Внутри города арманьякские вожди никому не доверяли, но были вынуждены позволить избранным лояльным горожанам вооруженными находиться на стенах, которые иначе невозможно было защитить. Они боялись, что если позволить парижским контингентам присоединиться к атаке на бургундские позиции, то они перейдут к врагу, а если их оставить в Париже, то они восстанут и захватят город. Когда над гасконскими капитанами коннетабля насмехались за их неспособностью бросить вызов бургиньонам, они отвечали с грубой прямотой. "В наши обязанности не входит нападать на врага только для того, чтобы защитить нескольких крестьян, — говорили они, — мы здесь для того, чтобы держать город под контролем". Королевский Совет ввел систему наблюдения за горожанами. Кроме назначенных доверенных лиц, никому не разрешалось носить оружие, подниматься на стены или бродить у ворот, устраивать частные собрания или звонить в церковные колокола по ночам. За подозреваемыми в измене следили шпионы. Информаторы доносили на своих соседей. Ночные улицы отдавались эхом от цокота копыт конных патрулей. Купеческий прево, традиционно выступавший от имени горожан, был заменен чиновником Канцелярии. Все государственные чиновники, заподозренные в симпатиях к бургиньонам, были изгнаны, в том числе более двадцати судей и чиновников Парламента. Государственные служащие, видные горожане, доктора Университета и священнослужители были призваны к присяге на верность. Совет прикрывался высоким положением и растущей зрелостью молодого Дофина, который стал официальным лицом правительства, выступая с речами перед ведущими горожанами в ратуше Отель-де-Виль и призывая защитников к еще большим усилиям. Но за бравадой скрывался настоящий страх. Поскольку город был отрезан бургиньонами с севера и запада, ситуация с продовольствием ухудшилась, и цены начали стремительно расти, что стало мощным возбудителем недовольства и мятежа. В составе армии бургиньонов было много изгнанных участников восстания кабошьенов 1413 года и других людей, имевших друзей и родственников в городе. В город постоянно доставлялись послания, призывающие жителей к восстанию. Королевский Совет был хорошо осведомлен об этом, так как некоторые послания были перехвачены и зачитаны перед ним[667].

Правительство коннетабля почти полностью лишилось денег. Манифесты герцога Бургундского против уплаты налогов соблюдались почти повсеместно. Поток налоговых поступлений иссяк. По главным городам королевства был разослан манифест, обличающий герцога и сопровождаемый отчаянными мольбами возобновить выплату налога с продаж. Он остался без ответа. Большинство городов перестали собирать талью, а многие вместо этого сделали добровольные пожертвования Иоанну Бесстрашному. Основным источником дохода правительства была прибыль от чеканки монет, полученная в результате последовательных девальваций последних нескольких месяцев. Но по мере того, как герцог Бургундский замыкал кольцо вокруг Парижа, монетные дворы становились все более недоступными. В начале осени правительство арманьяков финансировалось в основном за счет жителей Парижа. Совет подсчитал, что для защиты королевства от совместного наступления англичан и бургиньонов им необходим миллион золотых экю. Чтобы собрать эту сумму, он прибег к ряду краткосрочных мер. Был введен дополнительный габель, парижан заставили покупать соль в минимальных количествах. Совет увеличил прибыль парижского монетного двора, единственного надежно подконтрольного ему, приказав провести еще одну девальвацию монеты, вторую за год, в результате которой стоимость серебряных монет снизилась почти до половины их первоначальной стоимости. Арманьяки захватили часть сокровищницы Нотр-Дам и заставили главу собора одолжить им 3.500 франков под угрозой потерять еще больше. Они захватили бы и сокровищницы других парижских церквей, если бы чиновники не предупредили их, что им придется пробивать себе дорогу с помощью солдат. Карл VI в краткий миг просветления рассудка наложил вето на этот план. В результате были распроданы последние драгоценности из сокровищницы короля, включая некоторые из лучших сокровищ из коллекции Иоанна Беррийского, которые были оставлены ему с условием, что он никогда с ними не расстанется. Золото и серебро было отправлено на монетный двор для чеканки монет, а драгоценные вещи разломаны и проданы тому, кто больше заплатит. Самая ценная корона короля, так называемая Прекрасная королевская корона, была разломана на куски, а ее золотые зубцы и драгоценные камни заложены четырнадцати различным кредиторам. Подобными методами было собрано около 130.000 франков. Но оплата войск оставалась нерешенным делом. 13 сентября, когда пришло известие, что Иоанн Бесстрашный захватил мост в Мёлане, парижского банкира разбудили в полночь, чтобы он дал в долг деньги, срочно необходимые для того, чтобы предотвратить дезертирство гарнизона Венсена. "Мы ошеломлены наступлением герцога Бургундского, — ответил Совет, когда из Кана прибыли гонцы с мольбами о помощи, — мы ничего не можем для вас сделать, продолжайте действовать на свое усмотрение"[668].

В полдень 20 сентября 1417 года Гийом де Монтене вышел из цитадели Кана и передал ключи от ворот Генриху V в соответствии с ранее заключенным договором. Солдатам гарнизона было разрешено уйти со своими лошадьми, одеждой и личным снаряжением, а также золотом, серебром или деньгами на сумму до 2.000 экю. Они отправились на усиление французского гарнизона Фалеза. Что касается горожан, то те, кто хотел остаться, должны были присягнуть на верность английскому королю, а тем, кто хотел уйти, разрешалось оставить только одежду, которая была на них. Неизвестно, сколько из них предпочли остаться, но известно, что по меньшей мере 700 человек согласились на безопасный проход в другие районы Франции. После полудня английский король в сопровождении своих братьев и ведущих дворян своей армии вошел во внешние ворота и вступил во владение разрушенными стенами цитадели[669].

Теперь Генрих V приступил к организации постоянной администрации на завоеванных территориях, и эта задача должна была занять большую часть его внимания в последующие месяцы. Важнейшим вопросом были отношения захватчиков с коренным населением Нормандии. Военные ордонансы Генриха V, переизданные в расширенном виде перед походом на Кан, содержали обычные запреты на насилие над женщинами, стариками, священниками и монахами, разграбление церквей, а также свод правил, регулирующих обращение с местным населением: запрет на несанкционированные вылазки в деревни, захват продовольствия без оплаты, сжигание зданий и так далее. Наказания за нарушение этих предписаний могли быть очень суровыми и есть некоторые свидетельства того, что они хорошо соблюдались. Сообщается, что миряне даже ходили с выстриженными тонзурами и в священнических одеждах, чтобы обеспечить свою безопасность. Но в долгосрочной перспективе военной дисциплины было недостаточно. Главными проблемами были экономические, последствия военных разрушений и эмиграция. Покинутый своим населением, Арфлёр превратился в город-казарму, в значительной степени зависящий от Англии в плане людей, снабжения и денег. Паника, наполнившая дороги Нижней Нормандии беженцами при приближении англичан в августе 1417 года, грозила оставить большие территории одной из самых богатых сельскохозяйственных провинций Франции такими же пустынными, как окрестности Арфлёра или Кале. Разрушение важного порта Кан и гибель или эмиграция, возможно, четверти его населения стали серьезной неудачей для надежд Генриха V сделать свои завоевания самообеспечивающимися. Средневековые правители, возможно, не были искусными экономистами, но они были чувствительны к подобным последствиям. В письме в Лондон о взятии Кана герцог Кларенс сообщал, что "самая насущная потребность сейчас — это люди для заселения этих мест и для охраны их стен и цитаделей"[670].

Овладев Каном, король созвал собрание своих советников и главных капитанов. Он сказал им, что намерен управлять своими завоеваниями как их законный правитель, а не как добычей от победы. Если он хочет, чтобы они представляли для него какую-то ценность, и если другие регионы будут побуждены покориться без боя, то жителей нужно будет побудить остаться и защитить их от анархии и военного разорения. Появились зачатки администрации. Английские бальи заменили французских в завоеванных областях. Сэр Джон Попхэм, первый английский бальи Кана, был во многом типичным англичанином, сделавшим карьеру в Нормандии: амбициозный хэмпширский рыцарь, которому еще не исполнилось двадцати лет, чья семья имела старые традиции служения дому Ланкастеров. Джон Эштон, еще один представитель Ланкастеров, стал сенешалем Байе, а затем бальи Котантена. Была создана временная финансовая администрация. Сэр Джон Типтофт, выдающийся администратор, который десятилетием ранее преобразовал финансы королевского двора в Англии, был назначен генеральным казначеем Нормандии и возглавил возрожденное Казначейство Нормандии с небольшим штатом сотрудников, в основном нормандцев, базировавшимся в Кане. Была отчеканена серебряная монета с легендой "HENRIC. DI. G. FRANCORUM REX". С самого начала были предприняты попытки показать, что англичане здесь останутся навсегда. Генрих V издал прокламацию, в которой предложил всем жителям Нижней Нормандии присягнуть ему на верность, в обмен на что они получат подтверждение владения своим имуществом и защиту в своих повседневных занятиях. Были назначены уполномоченные, которые должны были принять присягу жителей и выдать им грамоты, подтверждающие их верность. Были опубликованы указы, передающие более 400 нормандских приходов под защиту короля. Король обещал всем отменить несправедливые налоги прошлого, "такие как габель и тому подобное", и восстановить золотой стандарт монеты, который французы приписывали королю XIII века Людовику IX[671].

Волна добровольных сдач началась с двух кафедральных городов Нижней Нормандии, Лизье и Байе. Оба они открыли ворота без сопротивления в конце сентября. Лизье не мог обороняться, и его уже покинула большая часть населения. Но в Байе находился королевский гарнизон из 200 латников и 50 арбалетчиков, один из самых больших в регионе. Судя по всему, они были вынуждены подчиниться жителям, как и арманьякские гарнизоны Понтуаза и Мёлана. Очевидно, что прокламация английского короля была важным фактором в обоих случаях. Панегиристы Генриха V утверждают, что почти все население Нижней Нормандии, независимо от ранга, радостно явилось к его уполномоченным, чтобы поклясться в верности. Это преувеличение. Значительное меньшинство предпочло отказаться от своего имущества и средств к существованию. Но очевидно, что внушительное число нормандцев все же приняли предложение короля, включая многих, кто бежал после его высадки, а также тех, кто жил в местах, которые еще не были завоеваны. Эти события вызвали мрачные размышления у хрониста из Сен-Дени. Он был возмущен тем, что так много нормандцев приняли "одиозное иго" короля Англии. Но ему не составило труда понять их причины. Это был результат распада страны на враждующие лагеря и глубокой усталости после десятилетия гражданской войны. У Иоанна Бесстрашного было много сторонников в Нормандии, особенно среди жителей городов. Как сказал другой современник, "у каждого был враг с двух сторон". Разграбление Кана с большими человеческими жертвами и уничтожением имущества стало страшным предупреждением о цене сопротивления. И с какой целью жители должны были сопротивляться? Чтобы сохранить номинальную власть безумного короля и правительства, которое было неспособно управлять королевством или защитить его от вторжения? Если английский король был более сильной стороной, говорил хронист, то пусть он правит и позволит им жить спокойно. Интересно, что он считал, что личность самого Генриха V имела к этому большое отношение. Генрих V имел репутацию победителя при Азенкуре и лучшего полководца своего времени. Он был суровым сторонником строгой дисциплины. У него была "осанка короля, безжалостного к мятежникам, но справедливого и мягкого к своим", — писал французский официальный хронист[672].

Нехватка судов вынудила Генриха V оставить часть своей армии в Англии, чтобы быть переправленной на континент вторым рейсом. Примерно в конце сентября 1417 года граф Марч высадился в Сен-Ва-ла-Уг на оконечности полуострова Котантен с оставшимися войсками и присоединился к королю в Кане, доведя численность армии до 12.000 человек. 1 октября король двинулся на юг из Кана вверх по долине реки Орн и вторгся в герцогство Алансонское и графство Перш, которые вместе составляли владения герцога Алансонского. Овладение ими создало бы широкий пояс оккупированной англичанами территории, простирающейся от устья Сены до границ Бретани, отрезав полуостров Котантен от остальной Франции. Жан, герцог Алансонский, был убит при Азенкуре, оставив наследником сына-ребенка. Его вдова Мария Бретонская, сестра герцога Бретонского, с мужской решимостью защищала свои владения. Перед лицом одновременных угроз со стороны Иоанна Бесстрашного и Генриха V, Мария собрала на своих территориях и в Бретани от 3.000 до 4.000 человек, что превышало численность всех королевских гарнизонов в Нормандии. Алансон, столица герцогства, и Аржантан, охранявший долину реки Орн на северной его границе, имели мощные современные стены, которые защищали гарнизоны численностью около 1.100 человек каждый, что в четыре раза превышало число тех, кто оборонял Кан. Они пользовались мощной поддержкой жителей и толпы беженцев, которые стеклись туда при приближении английских войск. Но оборона велась неумело местными феодалами, которые были напуганы репутацией Генриха V и примером Кана. В результате все эти места были захвачены англичанами менее чем за две недели. Капитан Аржантана потребовал условий для капитуляции, как только англичане появились перед воротами. И договор о капитуляции был заключен на следующий день. Капитан Алансона продержался всего полтора дня, прежде чем заключить аналогичное соглашение. Кафедральный город Се выдержал штурм, но сдался, как только его защитники узнали о капитуляции Аржантана. Мощные гарнизоны герцогских замков в Эксмесе и Френе, похоже, также открыли ворота без сопротивления.

К концу октября все герцогство Алансонское было под английским контролем, за исключением Донфрона, одной из грозных крепостей, построенных английскими королями XII века во время их владычества в Нормандии, где все еще держался большой гарнизон под командованием бастарда герцогского дома. Тем временем отряды английской армии стремительно захватывали малочисленные гарнизоны графства Перш. Они захватили Верней, Мортань, Беллем, Сен-Реми-дю-Валь и многие другие мелкие населенные пункты, практически не встречая сопротивления. Видя, что ее дело проиграно, Мария Бретонская с маленьким сыном бежала, вероятно, в Бретань. Среди подданных герцогов Алансонских были сильны симпатии к Марии и поддержка дела арманьяков, и английским уполномоченным было труднее, чем обычно, убедить их присягнуть на верность Генриху V. Очень многие предпочли эмигрировать[673].

Скорость, с которой рухнуло могущественное герцогство Алансонское, потрясла остальную Францию. В начале ноября 1417 года Иоанн V, герцог Бретонский в сопровождении 400 конных воинов въехал в город Алансон, чтобы спасти то, что он еще мог. Его целью было защитить как свое герцогство так и интересы своей сестры и племянника. Он также намеревался защитить соседние территории Анжуйского дома в Анжу и Мэне, четырнадцатилетний правитель которых Людовик III Анжуйский недавно был обручен с его дочерью. Английский король принял его в великолепном замке герцогов Алансонских, возвышающемся над городом с западной стороны. Согласно сообщениям, дошедшим до Парижа, Генрих V отнесся к своему гостю с пренебрежением. Когда герцог вошел в покои короля, его долго держали на коленях, прежде чем пригласили подняться. После нескольких дней переговоров был заключен договор о нейтралитете. Генрих V обязался не нападать ни на одну из частей владений Иоанна V, а тот, в свою очередь, согласился не предпринимать ничего, чтобы помешать вторжению Генриха V в остальную Францию. Герцог обещал закрыть свои территории для враждебных Англии войск, свои порты для вражеских кораблей и запретить своим подданным в Бретани или за ее пределами воевать против англичан. Аналогичное соглашение было заключено от имени Иоланды Анжуйской как опекуна Людовика III. Совет Карла VI воспринял сообщения об этих сделках с покорной усталостью. Обещания Иоанна V в основном соответствовали той политике, которой он придерживался в течение нескольких лет. Договор Иоланды Анжуйской с захватчиком был большим неудобством, поскольку она была тещей Дофина. Но Совет хоть и неохотно дал свое согласие. Это было лучше, чем потеря анжуйских территорий, которая привела бы к появлению английского короля по обе стороны Луары[674].

После восьми бесплодных дней, проведенных перед стенами Парижа, армия бургиньонов отступила из Монруж под проливным дождем 29 сентября 1417 года. Не сумев спровоцировать восстание в столице, Иоанн Бесстрашный решил уморить голодом арманьякское правительство. Это должно было быть достигнуто путем размещения гарнизонов в наиболее важных узловых пунктах дорожной и речной сети, ведущей к Парижу. На восточной стороне города эта задача была возложена на лотарингского капитана Шарло де Дуйи (который называл себя "маршалом Лотарингии"). Он вторгся в Шампань и захватил Провен, который контролировал одну из двух главных дорог, ведущих в столицу с юго-востока. Жителям Провена не позволили защищать его их супруги. Они пришли в ужас от одной мысли о том, чтобы подвергать свои дома опасности разграбления, и заставили своих мужей открыть ворота города. В какой-то момент после этого Шарло двинулся на север и захватил остров-крепость Ла-Ферте-су-Жуарр на Марне, печально известную перевалочную базу, которая идеально подходила для того, чтобы остановить поставки по реке в Париж из северной Шампани и Лотарингии. К западу от столицы гарнизоны были размещены в главных крепостях на Сене и Уазе: Пуасси, Манте и Понтуазе. Еще один отряд численностью около 1.600 человек был отдан под командование Элиона де Жаквиля, старого вождя кабошьенов в 1413 году, и отправлен на запад, в Босе, который был источником большей части городских запасов зерна. Элион встретил там такие же деморализованные арманьякские гарнизоны, как и Жан де Тулонжон в Шампани. Большая крепость в Этампе, сильно пострадавшая во время кампании 1411 года, похоже, сдалась без боя. Галардон также открыл ворота. Шартр сдался 14 октября после нескольких дней осады, когда патриции и низшее духовенство при поддержке "коммун" силой вырвали ключи из рук муниципальных властей и открыли ворота. Чуть позже его примеру последовал Эврё, что привело к продвижению бургиньонов на запад, в долину реки Эр. В результате этих завоеваний бургиньоны Иоанна Бесстрашного оказались в пределах досягаемости англичан, которые в то время занимали соседнее графство Перш. Каждый из них настороженно следил за передвижениями другого. Генрих V послал герольда к герцогу Бургундскому из Алансона, а несколько недель спустя принял его камергера Гийома де Шамдивера. Но приближался момент, когда интересы двух лидеров должны были разойтись. Английский король разместил большие гарнизоны в Верней и других крепостях на границе графства Перш на случай, если у бургиньонов возникнет искушение расширить свои операции дальше на запад[675].

Сам герцог Бургундский в начале октября с основной частью своей армии двинулся на Монлери. Внушительная королевская крепость, стоявшая над Орлеанской дорогой к югу от Парижа, в день его прибытия заключила договор о капитуляции на условиях и открыла ворота неделю спустя, 7 октября. Однако после этого дела герцога пошли наперекосяк. Бернар Арманьяк начал понимать, что если он не будет ничего делать, а только удерживать стены и улицы Парижа, город будет голодать. Поэтому в конце сентября 1417 года он приступил к более смелой стратегии, даже если это означало сокращение сил, имеющихся для удержания Парижа. Его главный лейтенант, гасконец, Рамоне де ла Герр захватил укрепленный мост Бомон-сюр-Уаз и вновь открыл главную дорогу на север. Бургиньоны были захвачены врасплох. Губернатор Шампани Иоанна Бесстрашного, который через несколько дней вошел в Бомон, думая, что он все еще находится в дружественных руках, был арестован и отправлен на обезглавливание на площадь Ле-Аль. В начале октября коннетабль вывел еще одну колонну войск из южных ворот Парижа посреди ночи и на рассвете обрушился на отряд бургиньонов, осаждавших замок Орсе к западу от Монлери. Арманьяки прорвали осаду, убив или взяв в плен многих осаждавших.

В то же время деятельность самого герцога Бургундского начала давать сбои. Несмотря на то, что он присваивал королевские доходы в завоеванных областях, у него быстро заканчивались деньги. На сегодняшний день он потратил на кампанию 300.000 ливров. Деньги уходили из его казны со скоростью около 100.000 ливров в месяц. К началу октября Иоанн начал опасаться, что его войска могут дезертировать раньше, чем он достигнет своей цели. Он был вынужден отказаться от осады Сен-Клу, где арманьякский гарнизон все еще держался после почти месячного обстрела артиллерией. 11 октября Иоанн повел свои войска к Корбею на Сене, в двадцати пяти милях вверх по течению от Парижа. Корбей был обнесенным стеной городом, защищенным огромной квадратной крепостью, возвышавшейся над рекой в северной части, и мощным замком, контролировавшим доступ к мосту с противоположного берега. Это был важный речной порт, где продукция из Бри и Гатине перегружалась на баржи для доставки на городские рынки. Овладение этим портом было жизненно необходимо для того, чтобы создать проблемы с продовольствием в столице. Но осада не задалась с самого начала. Цитадель, хотя и древняя, упорно оборонялась гасконским капитаном Арно Гийомом де Барбазаном. Условия в осадном лагере были ужасными. Дождь лил не переставая. Земля превратилась в море грязи. Бомбарды тонули в раскисшей земле, и артиллеристы не могли их правильно нацелить. Болезни распространились по переполненному лагерю. Арбалетчики и легкие артиллерийские орудия, установленные на стенах крепости, стреляли металлическими пульками в ряды осаждающих, нанося им тяжелые потери. Гарнизон в 200 человек был хорошо обеспечен продовольствием и понес лишь незначительные потери. 26 октября герцог Бургундский снял осаду, оставив большую часть своих запасов и осадный обоз. Это был второй раз за месяц, когда он потерпел неудачу перед важной крепостью[676].

Чувствуя, что его попытка прорваться в Париж застопорилась, Иоанн Бесстрашный предпринял шаг, которого никто не предвидел. Он решил создать альтернативное правительство под своим контролем за пределами Парижа. Его главным инструментом стала королева. Изабелла Баварская по-прежнему находилась в замке в Туре под присмотром людей коннетабля, но согласно ордонансам она теоретически оставалась источником законной власти правительства во время отлучек Карла VI. Ее отношения с Иоанном Бесстрашным были сложными с тех пор, как двенадцатью годами ранее произошел печально известный случай, когда он выхватил восьмилетнего Людовика Гиеньского из рук ее сопровождающих под Парижем. Но уже давно было очевидно, что Иоанн был единственным человеком, который мог освободить ее от деспотичной опеки графа Арманьяка и его приспешников. В октябре 1417 года она отправила ему послание с просьбой о помощи. В ответ Иоанн отправил в Тур своего главного личного секретаря Жана де Дрозе. Его задачей было выяснить, готова ли королева выступить вместе с ним против правительства своего мужа. Жану де Дрозе удалось проникнуть в ее апартаменты в замке и они достигли предварительного взаимопонимания.

25 октября Иоанн Бесстрашный покинул Корбей с большим отрядом всадников и направился в Тур. Когда он достиг Вандома, отряд из 800 человек был отправлен вперед через лес под командованием двух капитанов. Был послан гонец, чтобы предупредить королеву об их приближении и организовать уловку, чтобы обмануть ее охрану. Рано утром 2 ноября Изабелла вызвала трех своих главных опекунов и сказала им, что желает послушать мессу в бенедиктинском аббатстве Мармутье в пригороде. Они нехотя согласились и проводили ее туда. Пока она была на мессе, первые отряды герцога достигли города. Один из офицеров герцога Бургундского, Гектор де Савез, вошел в церковь. Изабелла спросила его, где его люди. Получив ответ, что они находятся снаружи, она приказала ему арестовать своих опекунов. Главный из них, ненавистный ей хранитель Лоран Дюпюи, бежал из церкви и утонул при попытке пересечь Луару. Двое других были схвачены вместе с несколькими членами их свиты. Ближе к утру из Вандома прибыл Иоанн Бесстрашный. В город было отправлено послание от имени королевы и герцога с требованием впустить их. Арманьякский капитан хотел отказать, но его одолели жители и заставили отступить в замок, а ворота были открыты для бургиньонов. Вечером замок был сдан офицерам герцога. Иоанн разместил в нем гарнизон из 200 человек под командованием Шарля Лаббе, солдата удачи на его жалованье. Теперь герцог получил во владение не только королеву, но и один из главных городов долины Луары, регион, который до сих пор полностью находился под контролем арманьяков. Днем Изабелла и герцог расположились в зданиях аббатства Сент-Мартен и провели переговоры о заключении официального союза. От их общего имени была выпущена прокламация, подобная той, которую герцог расклеивал на рыночных площадях по всей северной Франции, приказывающая жителям Тура больше не платить налог с продаж[677].

8 ноября 1417 года герцог Бургундский с помпой въехал в Шартр, за ним в тот же день последовала королева со своей скромной свитой: четыре кареты с ее фрейлинами и один рыцарь, ехавший рядом. 11 ноября от имени Изабеллы была выпущена прокламация, адресованная обнесенным стенами городам Франции. Она напоминала им, что по указу короля управление страной возложено на нее и осуждала арманьякских советников, собравшихся вокруг безвольной фигуры короля. Эти "маленькие человечки", сказала она, узурпировали власть и использовали ее для потакания своим преступным наклонностям. Они сорвали ее попытки восстановить мир в королевстве, держали в плену Дофина, отстранили ее от власти и разграбили ее имущество. С июля они вывели большую часть своих войск из Нормандии и оставили эту провинцию англичанам. Изабелла публично поддержала кампанию герцога Бургундского по вырыванию власти из их рук и приказала всем французам игнорировать приказы Совета в Париже и оказывать герцогу всевозможную поддержку.

Иоанн Бесстрашный оставался в Шартре с королевой большую часть оставшегося месяца, создавая альтернативное правительство. Эсташ де Лэтр, который недолго служил канцлером Франции во время восстания кабошьенов, был вновь назначен на этот пост. Незаметный посредник Жан де Дрозе стал главным секретарем королевы. Для управления королевскими доходами за пределами Парижа была создана новая финансовая администрация, в которую вошли казначей, генеральный сборщик налогов, контролер и два генеральных директора финансов. Главной фигурой в зарождающейся администрации был Филипп де Морвилье, юрист из Амьена и выдающийся адвокат в Парижском Парламенте, пока в 1416 году он не был изгнан из города за свои бургиньонские симпатии. Вместо Парижского Парламента было предложено создать два новых высших суда: один в Амьене для северных провинций под председательством Филиппа, другой в Шартре под председательством Жана Рапью, еще одного парижского изгнанника, который когда-то был председателем Парижского суда. Изабелла подписывала свои акты "милостью Божьей, королева Франции, наделенная по безоговорочной милости нашего повелителя короля и его Большого Совета правом управления и руководства этим королевством во время недееспособности нашего господина короля". Одним из ее первых актов было предоставление не менее 200.000 ливров из доходов короля герцогу Бургундскому[678].

Королевский Совет был поставлен в тупик этими событиями. Как только весть о вызволении королевы достигла Парижа, коннетабль созвал Большой Совет. Король был приглашен в зал заседаний, чтобы лично председательствовать на нем, поскольку все полномочия, ранее возложенные на Изабеллу Баварскую, были аннулированы и переданы Дофину. Теперь молодой принц стал титулярным генерал-лейтенантом своего отца во всей Франции. Но было далеко не ясно, сможет ли правительство удержать Париж. 23 ноября 1417 года заговор с целью захвата ворот Борделе и пропуска бургиньонов в город был раскрыт всего за несколько часов до того, как он должен был быть приведен в исполнение. Бургундский капитан Гектор де Савез уже ждал у ворот со своими людьми, а Иоанн Бесстрашный стоял наготове в Вильневе с остатками своей армии, когда заговор был предан одним из главарей. По мере того, как северные провинции все больше ускользали из-под их контроля, советники Арманьяка обратились к дворянству и городам юга Франции с просьбой выделить деньги и войска, чтобы привести мятежные области к повиновению. Никто не пошевелился. Налоговые послабления, обещанные герцогом Бургундским, оказались слишком привлекательными[679]. Арманьяки были вынуждены пойти на сделку с англичанами. После нескольких недель безрезультатных переговоров через герольдов, Рено де Шартр в конце октября отправился в Нормандию с Готье Колем и другими чиновниками, имея при себе предложения, которые не сохранились, но, похоже, представляли собой прогресс по сравнению с предыдущими французскими предложениями.

Прибыв в Онфлёр, Рено и его спутники обнаружили, что королевский гарнизон находится в унынии, не зная, как долго он сможет продержаться. 28 ноября 1417 года послы встретились с советниками Генриха V в зале поместья Барневиль в лесу между Онфлёром и Туком. Английскую сторону представляли стюард Генриха V сэр Уолтер Хангерфорд и переговорщик Филипп Морган, все еще таящий обиду за неудачную конференцию в Бове. В результате большая часть первого дня прошла во взаимных упреках, когда каждая сторона обвиняла другую в провале дипломатических усилий последних трех лет. Затем французских послов сопроводили в лагерь Генриха V в Фалезе, где английская армия только что приступила к осаде крупнейшего королевского гарнизона в Нижней Нормандии. Должно быть, это было отрезвляющее зрелище. Фалез был главной французской крепостью на нормандской границе. Расположенные на высокой скале на западной окраине города, большой квадратный замок Генриха I Английского и круглая башня Филиппа II Августа возвышались над нижней частью города, обнесенного стеной с башнями и укрепленными воротами. Вся английская армия была размещена на склонах холмов вокруг города, которые уже были покрыты снегом. В каждом секторе осады люди строили зимние кварталы из дерева, целые небольшие поселки, укрепленные линиями глубоких траншей для защиты от вылазок из города. Обозы с вооруженным эскортом регулярно доставляли припасы с причалов Кана.

Английский король принял послов более любезно, чем Филипп Морган. Но было очевидно, что договориться не удастся. Рено де Шартр вернулся в Париж 21 декабря, чтобы сообщить о провале своей миссии. Английский король, по его словам, был в высшей степени уверен в себе. Его территориальные требования расширялись с каждым новым завоеванием. Интересно, что Рено сомневался в том, что между Генрихом V и Иоанном Бесстрашным действительно существовал союз, как предполагал Совет. Но было очевидно, что Генрих V был хорошо информирован о событиях вокруг Парижа и не видел причин для компромисса. "Видя раскол в стране, он думает, что может взять все". Архиепископ предложил Генриху V, перед отъездом из под Фалеза, встретиться в новом году. Генрих V согласился, но после рассмотрения отчета посла королевский Совет в Париже решил, что новая встреча бессмысленна[680].

Английский король стремился сохранить свои силы и избежать ненужных потерь. Он не предпринимал попыток штурма Фалеза. Вместо этого он сосредоточился на методичном разрушении этого места с помощью своей артиллерии. Он начал с нижнего города, который располагался в низменности и был более уязвим, чем замок. Английские пушки били по стенам и превратили церкви, башни и дома в руины. Обороной города командовали будущий маршал Жильбер де Лафайет и дворянин из Дофине Гийом де Мейон. Оба они были опытными профессиональными солдатами, много лет прослужившими в итальянских кампаниях Жана де Бусико. Под их командованием, помимо жителей, находилось около 600 человек, многие из которых ранее служили в Кане. Но без надежды на помощь оказалось невозможным заставить их продолжать обороняться. После более чем двухнедельной бомбардировки 20 декабря город заключил соглашение об условной капитуляции, которое теперь стало стандартной формой. Если не появится армия помощи во главе с королем, Дофином или коннетаблем лично, город обязывался сдаться, 2 января 1418 года, на милость короля. Все английские военнопленные должны были быть освобождены. Все оружие и запасы, особенно артиллерия и арбалеты, должны были быть оставлены для английского гарнизона. В назначенный день ворота были открыты, и осаждающие обратили свое внимание на замок. Это была более трудная цель, построенная на скале, которая была непроницаема для мин и слишком высока для английских бомбард. В замке был размещен отдельный гарнизон под командованием нормандского капитана Оливье де Мони, который решил продержаться там столько, сколько сможет[681].

23 декабря 1417 года, когда жители Фалеза ждали ответа на вопрос, получат ли они помощь, королева и герцог Бургундский прибыли в Труа, который они выбрали местом своей новой администрации. Труа находился дальше от англичан, чем Шартр, был сильно бургиньонским по настроениям и имел лучшую связь с владениями герцога в Бургундии и Фландрии. Советники и ведущие горожане собрались перед воротами под проливным дождем, чтобы приветствовать королеву, а колокола всех городских церквей зазвонили в знак радости. Королева поселилась в особняке богатого купца, а ее Совет и администрация были размещены в старом городе в бывшем дворце графов Шампани. Здесь 10 января 1418 года Изабелла официально передала управление королевством герцогу Бургундскому. Она объявила графа Арманьяка отстраненным от должности констебля Франции и заменила его союзником герцога Карлом, герцогом Лотарингским. От громоздкого плана создания двух новых региональных апелляционных судов отказались. Вместо этого были упразднены Парламент и все высшие суды Парижа, а также судебные учреждения королевского двора, Счетная палата и другие финансовые трибуналы столицы. Все их функции были переданы новым параллельным учреждениям в Труа. Рудиментарные финансовые департаменты, созданные в Шартре, были реорганизованы и расширены, в основном за счет чиновников, прикомандированных из финансовых структур герцога[682].

Однако в военном отношении новое правительство в Труа было слабым. Иоанн Бесстрашный был вынужден из-за недостатка финансов распустить большую часть своей армии. Контингенты из Артуа и Пикардии, составлявшие примерно половину ее численности, были распущены в конце ноября 1417 года, а бургундцы — вскоре после прибытия герцога в Труа. Лишь несколько отборных отрядов остались с ним на зиму. Граф Арманьяк воспользовался предоставившейся возможностью. Он собрал армию численностью около 3.000 человек из войск Парижа и Сен-Дени и передал их под командование Таннеги дю Шателя и Арно Гийома де Барбазана. В течение января 1418 года они очистили от бургиньонских гарнизонов основные пути, ведущие к столице. Гарнизон Этампа был рад бежать с охранной грамотой и своими лошадьми, оружием и деньгами после того, как арманьяки подвели под стены мины. Монлери был сдан за деньги после того, как итальянские арбалетчики арманьяков нанесли гарнизону большие потери, что стало одним из самых ранних зарегистрированных случаев использования стальных арбалетов во Франции. Изысканный дворец удовольствий Жана де Монтегю в Маркуси был разрушен артиллерийским огнем, а бургиньоны в течение двух недель держались среди руин. Мощная крепость Шеврез, возвышающаяся на 250 футов над рекой Иветт, яростно оборонялась самым большим бургиньонским гарнизоном в регионе. Она была взята штурмом после того, как ее стены были пробиты артиллерийским огнем, а гарнизон был почти уничтожен. Эти операции вновь открыли Орлеанскую дорогу и восстановили доступ столицы к большей части зернохранилищ Босе и скотоводческим районам Мэна. На противоположной стороне Парижа арманьяки к концу января разместили гарнизоны вдоль всех основных дорог и речных путей к северу и востоку от города. Осада Парижа бургиньонами была прорвана[683].

Тем временем англичане могли беспрепятственно продвигаться на запад. Гарнизон Оливье де Мони в замке Фалез достиг предела своей выносливости. Англичане перекинули мост через сухой ров, отделяющий цитадель от города, и построили укрытия у основания стен, где они принялись за работу, разбивая каменную кладку кирками и ломами. В конце концов им удалось пробить брешь шириной в сорок ярдов. 1 февраля 1418 года гарнизон заключил соглашение о капитуляции на обычных условиях. Наконец, 16 февраля замок открыл ворота. Как и защитники города, гарнизон замка сдался безоговорочно и, как и они, был задержан для выкупа. Но только после того, как их отправили на работы по ремонту стен замка, которые были повреждены в результате их сопротивления. Оливье де Мони был вынужден лично оплатить материалы и найм дополнительных рабочих. Сдача замка Фалез после двухмесячной осады, в ходе которой арманьякское правительство не сделало ничего, чтобы помочь осажденной крепости, вызвала новую волну дезертирства среди небольших городов и замков региона. Генрих V решил воспользоваться падением боевого духа противника и начать завоевание остальной части Нижней Нормандии. Младший брат короля, Хамфри, герцог Глостер, был отправлен на запад, чтобы вторгнуться на полуостров Котантен при поддержке графов Марч и Хантингдона, значительной части армии и артиллерийского парка. Герцог Кларенс и граф Солсбери получили задание очистить долину реки Тук от оставшихся французских гарнизонов и раздвинуть границы английской оккупации на восток к рекам Сена и Эр. В то же время английские гарнизоны из герцогства Алансонского и графства Перш были отправлены проверить на прочность оборону Босе и долины Луары. В середине февраля 1418 года большой английский рейдовый отряд проник через Босе в Шатоден и подошел на расстояние нескольких миль к Орлеану[684].

В первые недели 1418 года арманьякские советники Карла VI наконец поняли, что их политика концентрации всех своих ограниченных ресурсов против герцога Бургундского завела их в тупик. Было очень правильным очистить пути снабжения Парижа и сдержать растущий гнев горожан. Но все это вряд ли стоило делать, если ценой этого было уничтожение авторитета правительства в остальной Франции. Завоевания Генриха V лишали арманьяков некоторых из самых богатых регионов и лучших мест для набора войск. Везде, где английские войска продвигались вперед, сопротивление ослабевало. Там, куда они еще не проникли, люди обращались за защитой к герцогу Бургундскому. Неспособность противостоять захватчикам повсеместно возлагалась на правительство. Иоанн Бесстрашный умело воспользовался растущим презрением к правительству коннетабля. В каждый регион были назначены региональные комиссары, которые должны были убедить жителей перейти на сторону правительства королевы[685].

Первые плоды этой политики были собраны в Верхней Нормандии, исключительно уязвимом регионе, который теперь находился на переднем крае борьбы с английским врагом. Большинство высшей знати Нормандии придерживалось твердых арманьякских симпатий, в то время как бургиньоны в целом были главенствующей партией в городах. Представителем герцога здесь был его советник Роже де Бреоте, которого он назначил губернатором Нормандии. Но главным действующим лицом был племянник Роже, Ги Ле-Бютеллье, амбициозный, но обремененный долгами дворянин из Па-де-Ко, который был назначен "послом, агентом и специальным представителем" королевы. Дьепп выгнал королевских чиновников и назначил его своим капитаном. Кодбек последовал его примеру. Обнесенный стеной город Гурне на северо-востоке провинции пригласил капитана-бургиньона из Бове. Но самой серьезной потерей стал Руан, столица провинции и второй город королевства. Руанцы никогда добровольно не принимали арманьякский гарнизон, навязанный им Дофином в июле предыдущего года, и они становились все более беспокойными после того, как королева создала свое собственное правительство. В дополнение к давнему неприятию королевских налогов, в Руане появилась реальная обеспокоенность тем, что парижское правительство не способно защитить их от англичан. Они жили в ежедневном страхе перед нападением, говорили их представители Филиппу, графу Шароле. Они не доверяли ни королю, ни Дофину, видя, как те "подвели всех остальных".

В новом году королевский Совет в Париже назначил лейтенанта в Верхней Нормандии, Роберта де Бракмона. Роберт был профессиональным военным, тесно связанным с Орлеанским домом, и в настоящее время был адмиралом Франции. Будучи коренным нормандцем, в молодости он заработал репутацию и состояние в Испании, где дослужился до звания адмирала Кастилии. Бракмон был послан с войском занять Руан и взять на себя оборону трех нормандских владений к северу от Сены и уцелевшего французского анклава в Онфлёре. Но когда он прибыл в Руан, горожане захлопнули ворота перед его носом. Бракмон занял укрепленный монастырь Сент-Катрин, который возвышался над городом к востоку от стен. Жители, опасаясь штурма, вызвали Ги Ле-Бютеллье из Дьеппа для защиты. Он прибыл с отрядом бургиньонов 12 января 1418 года. Ги овладел городом и с помощью горожан осадил бретонский гарнизон в цитадели, и стал бить из артиллерии по ее стенам. После пяти дней этого испытания капитан цитадели Жан де Аркур сдался. Вскоре после этого Роберт де Бракмон оставил монастырь Сент-Катрин горожанам и отступил[686].

Захват Руана и большей части Верхней Нормандии бургиньонами Иоанна Бесстрашного вызвала душевные терзания в Париже. В то же время это поставило самого герцога перед настоящей дилеммой. Именно его офицеры, а не капитаны и лейтенанты парижского правительства, теперь противостояли англичанам на реке Эр и в низовьях Сены. Они должны были защищать местное население от захватчика. Впервые обе стороны гражданской войны во Франции больше боялись англичан, чем друг друга. Чтобы не потерпеть поражение от английского короля по отдельности, им нужно было найти способ сотрудничества. Первым предложил переговоры герцог Бургундский. Это предложение было воспринято арманьякскими советниками в Париже с явным неудовольствием. Но когда обе стороны вгляделись в открывшуюся бездну, они, наконец, достигли точки, когда альтернативы не осталось. В конце января 1418 года они договорились встретиться где-нибудь возле Монтеро, крепости у слияния Сены и Йонны к юго-востоку от Парижа, которую в настоящее время удерживали войска графа Арманьяка. Были приняты предварительные меры для совместного контрнаступления против англичан, исходя из предположения, что соглашение все же будет достигнуто. От имени короля были подготовлены указы, в которых провинциальным бальи и сенешалям по всей Франции предписывалось созвать всех владельцев фьефов и по четыре человека от каждого прихода. Им надлежало явиться в Шартр 1 мая во всеоружии, чтобы противостоять общему врагу. Эти планы предполагали, что мирная конференция состоится в феврале или марте, что оставит достаточно времени для того, чтобы войска явились на сбор в назначенный день, а чиновники запустили громоздкий механизм сбора налогов, чтобы выплатить им жалование. Но вскоре график начал срываться. Много времени было потеряно, пока представители сторон спорили о формате конференции и составе делегатов. Предварительные вопросы были решены только 27 марта 1418 года. Было решено, что конференция откроется в середине апреля в зданиях заброшенного бенедиктинского монастыря Ла-Томб на берегу Сены к юго-востоку от Парижа, на полпути между арманьякским гарнизоном в Монтеро и бургиньонским гарнизоном в Бре-сюр-Сен. Каждая сторона ограничивалась свитой из ста человек без доспехов, кроме перчаток и кожаных нагрудников, и без оружия, кроме мечей и кинжалов. Жорж де Ла Тремуй, влиятельный барон из Пуату, одинаково плохо ладивший с обеими сторонами, получил задание охранять конференцию и поддерживать мир в монастыре. Найти подходящего посредника для председательства оказалось чрезвычайно сложно. В конечном итоге выбор пал на Иоанна V, герцога Бретонского, союзника герцога Бургундского, но, вероятно, наиболее близкого к нейтралитету человеку, которого только можно было найти среди принцев[687].

За несколько недель до открытия конференции арманьяки пытались улучшить свое положение на переговорах, укрепляя свою власть в Иль-де-Франс. 2 февраля 1418 года Карл VI был доставлен из своих покоев во дворце в Сен-Дени, чтобы принять Орифламму из рук аббата. На следующий день коннетабль выступил в поход против бургиньонского гарнизона Санлиса во главе примерно 4.000 человек, взяв с собой короля и большинство главных военачальников[688]. Cанлис стал сосредоточием страстей, разделявших Францию. По мере приближения армии коннетабля городская олигархия собралась, чтобы решить, что делать. Горожане были настроены решительно бургиньонски. Но зажиточные патриции, купцы и юристы считали, что не может быть и речи об отказе принять короля лично. Они отправили делегацию к королю и графу Арманьяку и заявили, что смогут договориться о сдаче города, если бургиньонскому гарнизону предложат безопасно покинуть его, а жители получат коллективное прощение за то, что вообще его приняли. Эти условия были приняты. Однако бургиньонский капитан города, суровый профессиональный солдат по имени Пьер Трулар де Мокруа, отказался от сделки. Когда делегаты вернулась в город, он приказал арестовать их и бросить в тюрьму. Основная масса населения, поддержанная толпой беженцев, стекшихся в город в поисках спасения, поддержала капитана. Они вышли на улицы с криками: "Да здравствует герцог Бургундский, который отменил королевские налоги и восстановил наши древние свободы". Когда королевская армия подошла к воротам, их встретили криками оскорблений и арбалетными болтами. Граф Арманьяк послал в Париж за артиллерией, и армия окопалась для длительной осады. Осада Санлиса стала одной из самых жестоких в войне. Это был неблагоприятный фон для ведения мирных переговоров[689].

Пока французы пытались организовать мирную конференцию, англичане продолжали свои завоевания. В марте 1418 года герцог Глостер захватил весь полуостров Котантен, встретив лишь незначительное сопротивление. Мощная крепость Конде-сюр-Нуаро была взята штурмом. Жители Вира уже за несколько недель до этого решили покориться и после непродолжительной осады они открыли ворота. Ториньи сдался при приближении герцога. Сен-Ло сдался сразу же после начала осады. Валонь открыл ворота, когда англичане начали подкапываться под стены. Цитадель Карантана сдалась, не оказав сопротивления. Николя Пайнель, главный территориальный магнат Котантена, покинул внушительный замок своей семьи в Брикебеке и укрылся за стенами Кутанса. Но через несколько дней был вынужден его сдать. Могучая крепость Сен-Совер, которая в 1370-х годах почти год сопротивлялась Бертрану Дю Геклену, была сдана гарнизоном, когда ее собирались штурмовать.

Только в середине марта, когда герцог Глостер прибыл к Шербуру, его продвижение было остановлено. Шербур был впечатляющей крепостью. Город был защищен современными стенами и вооружен артиллерией. Все мосты через ров, при приближении англичан, были разрушены. Предместья были сожжены. Большая клиновидная цитадель Карла Злого, возведенная в 1360-х годах, доминировала над гаванью с восточной стороны. Массивная крепость, пещерные хранилища, стена с шестнадцатью башнями, каменные флигели и широкий морской канал, служивший непреодолимым рвом, поразили разведчиков Глостера своей неприступностью. И городом, и замком командовал Жан Пике де Ла Э. Он был не профессиональным военным, а парижским бизнесменом, сколотившим состояние на управлении финансами королевской семьи, в результате чего стал главной мишенью кабошьенов во время восстания 1413 года. Но он, очевидно, был человеком сильной воли и мужества, который пользовался большей поддержкой среди жителей Шербура, чем профессиональные капитаны, назначенные для защиты других городов. Англичане попытались подойти к стенам через открытые песчаные дюны, но были отброшены назад артиллерийским огнем. Герцог Глостер был вынужден приказать своим людям окопаться для длительной осады и вызвать корабли с Нормандских островов, чтобы заблокировать крепость с моря. Глостеру суждено было оставаться там в течение шести месяцев[690].

В конце марта 1418 года герцог Кларенс из долины реки Тук, направился к рекам Сена и Эр. Там сопротивление было едва ли сильней, чем в Котантене. Регион был практически без гарнизонов, и его покинуло большинство местной знати. Замок Аркур на равнине Нойбур был колыбелью одной из великих дворянских династий Нормандии и одним из самых сильно укрепленных мест в регионе. Но сам граф д'Аркур находился в Омале в Верхней Нормандии, защищая свои владения от бургиньонов. Его замок и сокровищница в Аркуре были оставлены на его супругу, бальи и небольшой гарнизон, состоявший из ополчения местных жителей и генуэзских арбалетчиков. Они сдались без боя. Укрепленное аббатство Ле-Бек-Эллуэн, расположенное в нескольких милях к северу, было покинуто аббатом, который скрывался в Париже и Понтуазе. Но настоятель, поддерживаемый местным дворянином и массой отчаявшихся беженцев, держался дольше, чем профессионалы из Аркура. Они выдержали осаду в течение месяца, прежде чем сдаться в начале мая. Гарнизоны этих мест сдались даже без формальной отсрочки для получения помощи. Этот традиционный прием для спасения чести капитана казался все более бессмысленным после девяти месяцев, в течение которых коннетабль едва ли пошевелил пальцем, чтобы защитить Нормандию от англичан. Вся Нижняя Нормандия теперь находилась в руках англичан, за исключением Шербура, Онфлёра и Донфрона, а также округов Авранш и Понторсон на границе с Бретанью. Перспективы этих мест казались плачевными. Онфлёр был отрезан наступлением герцога Кларенса, Шербур находился в тесной осаде, а Донфрон медленно душился осадой графом Уориком[691].

Конференция в Ла-Томбе наконец открылась в середине апреля 1418 года. Рено де Шартр выступал в качестве главного переговорщика от правительства арманьяков. Герцог Орлеанский был представлен своим канцлером Гийомом Кузино. Бургундскую делегацию возглавлял Анри де Савуази, бывший советник Парламента, недавно получивший должность архиепископа Санса. Будучи убежденным сторонником герцога, он был крайне неприятен арманьякскому Совету, который отказался признать его избрание на должность и силой выдворил его из епископского города. Все делегации постоянно оглядывались на события в других странах. Первые заседания были омрачены неуклонным продвижением армии герцога Кларенса к Эврё и драматическими событиями при осаде Санлиса[692].

Санлис подвергся сильной бомбардировке, которая к этому времени разрушила стены в нескольких местах и снесла большую часть города, включая часть старого королевского дворца. 12 апреля 1418 года, во время открытия конференции, защитники заключили соглашение об условиях капитуляции. Они обещали, что если в течение недели, к 19 апреля, они не получат помощи, то откроют ворота графу Арманьяку и выплатят репарацию в размере 60.000 франков для возмещения ущерба, нанесенного городу. Обе стороны опасались, что при поражении потеряют лицо и ослабят свои позиции в Ла-Томбе. Бургиньоны, которые вели активную кампанию атак на осадные линии Арманьяка, начали организовывать отряд помощи городу до истечения срока. Сын герцога Бургундского, Филипп, граф Шароле, находившийся в Аррасе, созвал срочную конференцию городов бургундского подданства в Амьене для сбора средств и людей. Военные операции были поручены агрессивному губернатору Артуа Жану де Фоссо и Жану Люксембургу, который теперь был признан главным полководцем бургиньонов. Они разместили свой штаб в Понтуазе. Из Артуа и валлонской Фландрии были вызваны все свободные военнообязанные, чтобы присоединиться к ним[693].

В Ла-Томбе упрямство участников переговоров то усиливалось, то ослабевало с каждым новым известием, поступавшим с фронта. Первые предложения открывали мало возможностей для компромисса. Помимо обычных планов общей амнистии и взаимной реституции конфискованного имущества, которые были характерны для каждого мирного договора с 1409 года, представители герцога Бургундского выдвинули три главных требования: во-первых, герцог должен был свободно войти в Париж с любыми силами и иметь неограниченный доступ к королю и Дофину; во-вторых, все властные полномочия, на которые претендовала королева, должны были быть признаны без оговорок; и в-третьих, все государственные должности должны были быть в ее распоряжении. Начальное предложение арманьяков состояло, по сути, в возвращении к статус-кво на момент подтверждения Аррасского мира: Иоанн Бесстрашный должен был сдать все города, занятые его бургиньонами на севере Франции, и вывести оттуда свои гарнизоны; его "нововведения", под которыми они подразумевали меры, принятые от имени королевы с ноября 1417 года, должны были быть отменены по усмотрению Парламента; герцог должен был подписать письменное отречение от своих союзов с Генрихом V и Сигизмундом I, воздержаться от всех военных действий против правительства короля и объединиться с королевской армией против англичан. Эти требования были не более чем взаимными призывами к безоговорочной капитуляции. Но арманьяки были не в том положении, чтобы настаивать. Они отчаянно нуждались в сделке и уже решили уступить многое из того, что требовал Иоанн Бесстрашный. Они были готовы предоставить королеве и герцогу Бургундскому доступ к Дофину. Они все еще сопротивлялись требованию Иоанна Бесстрашного, чтобы все назначения были переданы в руки королевы, но в частном порядке решили уступить и в этом, если придется. Неизменным камнем преткновения оставалось требование бургиньонов впустить их в Париж с неограниченной силой. Это, как сказал один из арманьякских советников послам герцога Савойского, позволило бы Иоанну разорвать любое соглашение, захватить Дофина и диктовать свои условия. Самое большее, что они допустили, это то, что Иоанн Бесстрашный мог привести увеличенный отряд телохранителей из четырех или пяти сотен человек, и, возможно, еще больше, если все пойдет по плану[694].

19 апреля 1418 года, в день, назначенный для сдачи Санлиса, две колонны бургиньонов приближались к городу, чтобы снять осаду. Одна, под командованием Жана Люксембурга, вышла из Понтуаза за два дня до этого. Другая, подошедшая с востока, являлась отрядом Шарло де Дуйи из Шампани. Но когда взошло солнце, ни один из отрядов не подошел к городу. Граф Арманьяк призвал гарнизон сдаться согласно договору. Из города ответили, что назначенный час еще не наступил, и заявили, что им уже помогли. Граф не желал слышать ничего подобного. Когда гарнизон остался непреклонным, он привел четырех из шести заложников, предоставленных по условиям капитуляции, и, не обращая внимания на протесты своих капитанов, приказал обезглавить и расчленить их перед городскими воротами, а части их тел развесить на крючьях по стенам. В ответ защитники вывели на стены шестнадцать пленных арманьяков и расправились с ними на виду у осаждающих. Было ясно, что для взятия Санлиса арманьякам придется разгромить приближающиеся колонны бургиньонов. Коннетабль попытался противостоять им по отдельности, прежде чем они смогут объединить свои силы. Он направил свои войска на запад через лес Шантильи против Жана Люксембурга и выстроил их в боевой порядок на противоположной стороне дороги. Обе армии сошлись на расстоянии нескольких сотен ярдов и в течение шести часов огрызались друг на друга. С наступлением ночи до графа Арманьяка дошли вести о том, что вылазка из Санлиса разорила его лагерь, захватила обоз и уничтожила большую часть осадного оборудования. Затем последовали сообщения о том, что Шарло де Дуйи находится всего в нескольких милях от него. Оказавшись под угрозой атаки с фронта и тыла, Арманьяк был вынужден отказаться от осады. В ярости он удалился в Париж. Вся операция стоила ему большого престижа, тяжелых потерь и более 200.000 франков[695].

Достигнув столицы, Бернар Арманьяк столкнулся с новым кризисом. Конференция в Ла-Томбе была отложена, чтобы каждая сторона могла посоветоваться со своими руководителями. В то время как вся Франция ожидала результатов переговоров, набор в великую национальную армию, которая должна была собраться 1 мая, приостановился. Казна правительства была пуста. Его кредит был исчерпан. На монетных дворах не было слитков драгоценного металла. Под угрозой дезертирства своих войск Бернар Арманьяк начал грабить сокровищницы парижских церквей — шаг, который ему не дали предпринять предыдущей осенью. Его офицеры вошли в монастырь Сен-Дени и заставили монахов отдать золотую раку Людовика Святого. Когда вес золота не оправдал ожиданий, они вернулись, чтобы забрать часть драгоценностей Сен-Дени. Подобные бесчинства, несомненно, происходили и в других парижских церквях. Улицы и переулки Парижа, чувствуя, что режим графа Арманьяка находится в предсмертных судорогах, начали шевелиться. Солдаты графа, осознавая нарастающую опасность, отвечали удвоенными патрулями и растущей жестокостью[696].

В цитадели Кана англичане праздновали День Святого Георгия (23 апреля) с поединками и пирами, а также посвящением в рыцари. После празднеств капитаны армии собрались в присутствии короля, чтобы спланировать следующий этап завоевания. Они согласились, что целью должен быть Руан, политически и стратегически главный приз. Намерение состояло в том, чтобы продвинуться на восток и создать прочную линию обороны на реке Эр, а затем форсировать Сену у Пон-де-л'Арк. Генрих V уже призвал всех свободных людей под свои знамена. Томас Бофорт, герцог Эксетер, недавно прибыл из Англии с более чем 2.000 человек. С этим подкреплением английский король мог выставить в поле от 8.000 до 10.000 человек, если учесть потери, дезертирство, гарнизонную службу и увольнение по окончании срока службы. В конце апреля армия начала продвигаться на восток к долине реки Эр под командованием герцога Эксетера. Повторилось то, что произошло в других частях Нижней Нормандии. Сопротивления практически нигде не было. В течение нескольких дней после начала наступления кафедральный город Эврё сдался даже без формальной отсрочки для ожидания помощи[697].

Конференция в Ла-Томбе возобновилась в начале мая 1418 года, когда англичане приближались к Эврё. Переговоры приобрели новую остроту, отчасти из-за ежедневных сообщений о новых катастрофах на нормандском фронте, а отчасти из-за нового фактора в сложной дипломатической мозаике — вмешательства папства. В ноябре 1417 года расширенный конклав, собравшийся в Констанце, сумел добиться согласия всех основных национальных делегаций на избрание нового Папы, первого с 1378 года, признанного всей латинской церковью. Избранный новым Папой, Оддоне Колонна, итальянец из известной римской семьи, принял имя Мартин V. Насколько известно, он не имел никаких предубеждений относительно конфликта бургиньонов и арманьяков или войн Англии и Франции и был мало знаком с тем, и с другим. Но одним из первых его действий было возобновление роли миротворца, которую до раскола выполняли французские Папы, жившие в Авиньоне. В марте 1418 года он назначил двух кардиналов своими легатами во Франции. Джордано Орсини, кардинал Альбано, такой же римлянин, как и сам Папа, слыл другом Англии и защищал интересы герцога Бургундского на Констанцском Соборе. Ожидалось, что именно он возглавит переговоры с Генрихом V. Его коллега, Гийом Филластр, кардинал Святого Марка, был дипломатом выдающихся способностей, который также был в Констанце, где принимал активное участие в противодействии маневрам как англичан, так и бургундцев. Он был патриотичным французом, не любившим англичан ("язвительная раса"). Иоанн Бесстрашный с полным основанием считал его своим врагом. К ним присоединились два человека, служившие агентами герцога Олбани в Констанце, — его доминиканский исповедник Финли (называвший себя Финли Олбани) и англо-валлийский авантюрист Гриффин Янг, которому недавно удалось добиться от Папы назначения в шотландскую епархию Росса. Их главной задачей в глазах Папы было убедить шотландцев отказаться от Бенедикта XIII и принять постановления Собора. Но от них также ожидалось, что они вовлекут Шотландию в переговоры о заключении общего мира между Англией и Францией[698].

К моменту возобновления работы конференции оба легата уже имели продолжительные беседы с герцогом Бургундским в Дижоне и королевой и ее советниками в Труа. Затем Филластр отправился в Париж, где предстал перед Большим Советом партии арманьяков. 13 мая он прибыл в Ла-Томб. После десяти дней проповедей, переговоров и уговоров два легата добились принципиального согласия на условия, которые соперничающие делегации согласились рекомендовать своим руководителям. Эти условия были, по сути, временным перемирием. Они ловко избегали или откладывали все наиболее спорные вопросы. Предусматривалась всеобщая амнистия и взаимная реституция конфискованного имущества. Герцог Бургундский должен был получить доступ к королю, но только в тщательно контролируемых условиях на съезде, который должен был состояться в Мелёне. Согласованные условия проведения съезда говорили о взаимном недоверии сторон. Каждая из них считала, что другая стремится силой захватить власть над королевской семьей. Король, Дофин и их арманьякские министры должны были находиться в Мелёне по защитой до 300 вооруженных людей, а королева и Иоанн Бесстрашный — таким же количеством. Нейтральный корпус из 400 человек под командованием назначенного представителя каждой из сторон должен был быть под рукой, чтобы предотвратить нападение любой из сторон. Сложные вопросы будущего доступа к королю, назначений на государственные должности и законности действий королевы после ее освобождения из заключения в Туре должны были решаться королем по совету королевы, Дофина, герцога Бургундского и королевских принцев и советников, очевидно, на том же съезде. Тем временем от герцога ожидалось, что он будет вести себя как верный вассал короны, но в чем именно это выражалось, не уточнялось. Не было твердого обязательства, что Иоанн Бесстрашный объединит свои силы с арманьяками против англичан[699].

Герцог и королева ратифицировали эти предложения в течение следующих нескольких дней. Но хотя эти условия почти ничего не решали, они вызвали раскол в рядах арманьяков. Большая часть королевского совета была "за". Епископ Парижский Жерар де Монтегю стал лидером этой части. Дофин был склонен на их сторону. Формальное согласие короля было получено. Но граф Арманьяк и Таннеги дю Шатель отвергли эти предложения. По их мнению, как только герцогу и королеве будет разрешен доступ к королю и Дофину, даже под строгим контролем, их дело будет проиграно. Должно быть, так же считал и Иоанн Бесстрашный, иначе он вряд ли бы ратифицировал условия. Возражения графа Арманьяка поддержали ведущие арманьякские капитаны и некоторые государственные деятели. Канцлер, Анри де Марль, заявил, что он никогда не поставит печать на договоре. Если король действительно считает, что договор хорош, он может сам скрепить его Большой печатью. Жерар де Монтегю и его союзники были полны решимости обойти возражавших. Они убедили Дофина созвать Большой Совет, чтобы обойти противников и утвердить условия договора. Совет, в который вошли все дворяне Парижа и значительное число духовенства, чиновников и видных горожан, собрался в Лувре 26 мая. Поняв, что проиграл, Бернар Арманьяк объявил всех присутствующих предателями и отказался от участия в Совете. Совет отмахнулся от его возражений и большинством голосов одобрил условия составленные легатом. Они были оглашены со ступеней Шатле 27 мая под привычный звон колоколов и уличные гулянья. Но в результате все опять зашло в тупик. Документ не удалось скрепить печатью. Граф Арманьяк проигнорировал его. Его гарнизон из гасконцев и бретонцев продолжал выполнять его приказы. Такова была ситуация в конце мая 1418 года, когда жестокое восстание в Париже свело на нет всю работу миротворцев[700].

Ворота Бюси, иногда называемые воротами Сен-Жермен, был укрепленным местом в старой стене Филиппа II Августа, защищенным подъемным мостом и фланкированным двумя массивными башнями. Ворота находились на территории современного 6-го округа Парижа, где улица Сент-Андре-дез-Арт пересекается с улицей Дофин. В 1418 году ворота открывали выход на большое открытое пространство, где возле близлежащего аббатства Сен-Жермен-де-Пре взимали плату за въезд в город и находился позорный столб. Около двух часов ночи 29 мая подъемный мост был опущен, а ворота открыты стражей, чтобы впустить несколько сотен солдат под командованием бургиньонского капитана Понтуаза Жана де Вилье де Л'Иль-Адана. Он несколько дней замышлял переворот с группой своих друзей и родственников в городе. Заговорщики нашли множество сторонников среди парижан, раздраженных упрямством графа Арманьяка и поведением его войск. Провал переговоров в Ла-Томбе предвещал новый раунд конфискаций, специальных налогов и принудительных займов. Более богатые горожане и духовенство, которые годами не высовывались из страха перед новым восстанием кабошьенов, начали чувствовать на себе, что правительство графа Арманьяка еще хуже. Заговорщики установили контакт с Перрине ле Клерком, молодым человеком, которого недавно избили на улице люди арманьякского советника. Его отец, богатый торговец железом владевший лавками на Новом мосту, был смотрителем ворот Сен-Жермен и местным капитаном стражи. Перрине с полудюжиной компаньонов тайно посетил Жана де Вилье в Понтуазе и предложил украсть ключи у своего отца и открыть ворота. Жан де Вилье командовал в Понтуазе большим отрядом в гарнизоне. Для пополнения своих рядов он привлек еще двух капитанов из бургиньонских гарнизонов на Сене: Клозе де Бовуара, сеньора де Шастелю, и Ги Ле Во де Бара. Они назначили ночь с 28 на 29 мая для реализации заговора, когда Перрине и его друзья должны были нести караульную службу у ворот[701].

Войдя в открытые ворота, бургиньоны стремительно пронеслись по тихим улицам левого берега, пересекли остров Сите и оказались на площади у Шатле, где их уже ждали сотни вооруженных парижан. Они разделились на несколько групп и разошлись по городу с криками: "К оружию!" "Бургундия и мир!" и "Да здравствует король и герцог Бургундский!". По всему городу тысячи людей просыпались и выходили на улицы, надевая кресты Святого Андрея на старинные кирасы и беря в руки ржавые мечи или грубые деревянные дубины. Гарнизон Парижа, похоже, был рассеян по своим жилищам и не смог вовремя сосредоточиться, чтобы остановить их. Бургиньоны направились прямо к отелю Сен-Поль в сопровождении отряда профессиональных солдат и шумной толпы горожан. Король был наспех одет своими приближенными и введен в одну из аудиенц-залов, чтобы принять их. Он почти не понимал, что происходит. Узнав, что они прибыли по поручению герцога Бургундского, король со спокойным радушием осведомился о здоровье своего кузена Бургундского и спросил, почему тот так долго не приезжал к нему. Однако в суматохе бургиньонам не удалось завладеть Дофином. Это была роковая ошибка. В условиях, когда Карл VI был уже не более чем тенью короля, молодой принц представлял собой будущее и единственную перспективу арманьяков на политическое выживание. Дофин жил неподалеку, в особняке на улице Пети-и-Мюссе. Таннеги дю Шатель, единственный из арманьяков, сохранивший присутствие духа, помчался к жилищу Дофина. Подняв полуголого мальчика с кровати, он накрыл его простыней и незаметно вынес из задней двери дома через дворцовые сады. Маленькая группа выбралась на улицу и дошла до Бастилии. Оттуда Таннеги послал гонца к капитану Сен-Дени с приказом срочно прибыть со всеми своими людьми.

Но было уже поздно. К моменту прибытия солдат горожане уже овладели улицами. Большая часть населения Парижа, включая женщин и детей, священников и монахов, не спала и слонялась по городу. В течение следующих нескольких часов группы вооруженных людей направились к особнякам ведущих арманьякских капитанов, советников и чиновников. Епископа Парижа Жерара де Монтегю пощадили, поскольку он был самым ярым сторонником проекта мирного договора. Ему удалось вызволить из рук толпы Рено де Шартра и кардинала Филластра, указав на то, что они тоже были "за". Но толпа ворвалась в дом канцлера Анри де Марле и арестовала его. Рамоне де ла Герр, виконт Нарбонский, архиепископ Турский, аббат Сен-Дени и пять епископов были схвачены в своих домах и отправлены в городские тюрьмы. Наваррский колледж, где обучалось так много сторонников орлеанистов в администрации, был разграблен толпой, а большинство его студентов отправлены в тюрьмы. К ним присоединились видные члены Университета, прославившиеся своими проповедями против герцога Бургундского или Жана Пети. Жан де Вилье ворвался в спальню семнадцатилетнего сына герцога Бурбонского, Карла, в Бурбонском отеле и потребовал, чтобы тот ответил, к какой партии он хочет принадлежать. У юноши хватило ума ответить, что он готов поддерживать ту же партию, что и король, и его отвели в безопасное место в отель Сен-Поль. Другим удалось бежать из города до того, как за ними пришла толпа. Жан Жувенель, который в качестве председателя Суда по финансовым вопросам был главной мишенью восставших, был предупрежден своим другом-бургиньоном. Он нашел лодочника, который доставил его в пригородное аббатство Сен-Виктор как раз в тот момент, когда начались беспорядки, а затем он прошагал двадцать миль до Корбея.

Вскоре неистовство толпы утихло. Мародерство было прекращено. Был организован упорядоченный поквартирный обыск, чтобы разыскать видных арманьяков, которые все еще оставались на свободе. Главным из них был сам граф Арманьяк. Его особняк на улице Сент-Оноре к северу от Лувра был одним из первых захвачен толпой. Но графу удалось скрыться, пока толпа бесчинствовала в его покоях. Он укрылся в соседнем доме каменщика и пообещал хозяину все деньги, какие только мог пожелать, если тот спасет его. Каменщик спрятал его в своем подвале. Затем, испугавшись мести толпы, он выдал его Жану де Вилье. Бургиньоны нашли Бернара прячущимся в углублении каменной кладки, в грязной одежде и с потрепанным крестом Святого Андрея. Его связали, положили на коня Ги де Бара и под охраной отвезли в Шатле, преследуемого разъяренной толпой, жаждущей его крови[702].

Из-за стен Бастилии Таннеги дю Шатель и Дофин могли слышать рев толпы по всей столице, а затем шумные уличные гулянья, шествия со скандированием бургиньонских лозунгов и колокольным звоном, которыми парижане праздновали падение правительства коннетабля. В Бастилии также была горстка арманьякских министров и чиновников, небольшой постоянный гарнизон крепости и около 300 человек из гарнизона Сен-Дени. Главной задачей Таннеги было избежать блокады крепости и не допустить попадания Дофина в руки бургиньонов. Поэтому ближе к полудню 29 мая он покинул Бастилию, оставив Дофина у ворот на проселочной дороге вместе с большей частью войск, и отошел к укрепленному мосту Шарантон к югу от Венсена. Отсюда он отправил отряды людей для охраны главных арманьякских городов в регионе — Мо, Корбей и Мелён. Дофин был отправлен под конвоем в Мелён, который был самой сильной крепостью из трех. Сам Таннеги остался в Шарантоне, где к нему вскоре присоединился маршал Пьер де Рье. Он привел с собой около 700 человек, которые действовали против бургуньонских гарнизонов в долине Марны. Всего в распоряжении Таннеги и Пьера де Рье было около 1.000 солдат. Вместе эти два капитана разработали план силового захвата Парижа.

Это был "отчаянный план", по словам арагонского наемника, который был с ними и позже записал эти события для короля Арагона. В ночь на 31 мая Пьер де Рье должен был под покровом темноты провести 300 своих людей пешком через Венсенский лес, чтобы подкрепить небольшой гарнизон, удерживающий Бастилию. На следующий день на рассвете эти люди должны были прорваться и захватить ворота Сен-Антуан и впустить в город еще 400 человек, которые должны были ждать снаружи под командованием самого Таннеги. Остальные войска были брошены на удержание моста в Шарантоне и обеспечение путей отступления. Первые этапы шли точно по плану. Ворота Сент-Антуан были успешно захвачены, а подъемный мост опущен, чтобы впустить людей, ожидавших снаружи. Затем все пошло наперекосяк. Горожане ожидали попытки арманьяков вернуться в город через Бастилию. Они вывели короля из отеля Сен-Поль и провели бесчувственного монарха по улицам к Лувру. Поперек улицы Сент-Антуан была возведена череда баррикад защищаемых парижанами. Ближайшая из них была разрушена артиллерийским огнем с высоких стен Бастилии. Затем арманьяки начали продвигаться по улице с развевающимися знаменами и криками "Да здравствует король и коннетабль Арманьяк!". Они захватили следующую баррикаду и перебили ее защитников. Следующая за ней баррикада была защитниками оставлена. Солдаты продвигались к центру города. Но, как известно, сражаться на узких улицах средневековых городов было нелегко. Захватчикам удалось пробиться до ворот Боде, в старой стене XI века в том месте, где улица Франсуа-Мирон сейчас пересекается с улицей Мост Луи-Филиппа. Здесь они столкнулись с парижской стражей, поддержанной бургиньонами и огромной толпой горожан. Зажатые между линиями домов, захватчики не смогли задействовать и малой части своих сил. Произошло короткое сражение. Арманьяки были отброшены назад и в беспорядке отступили к Бастилии. К тому времени, когда они добрались крепости, они потеряли почти половину своих людей. Оставшиеся в живых бежали за город и скрылись в Шарантоне. Когда весть о неудаче Таннеги достигла Мелёна, Дофина спешно вывезли из замка и под конвоем отправили на юг, в Бурж. Вскоре после этого, 4 июня, арманьякские капитаны оставили укрепленный мост в Шарантоне и вывели все свои войска из Парижа, включая гарнизоны Бастилии и Сен-Клу. Таннеги дю Шатель и его соратники добрались до Мелёна. Там, за ужином в крепости, они сетовали на переменчивость судьбы. Они хорошо зарабатывали и неплохо жили на службе у графа Арманьяка. Но, сейчас вывернув наизнанку свои кошельки, они обнаружили, что у них на всех было всего шесть серебряных бланков[703].

Первоначальный бургиньонский переворот был почти бескровным. Два или три арманьяка, которые выкрикивали свои лозунги на улицах в ту первую ночь, были линчеваны. Еще один был повешен бунтовщиками из окна своего дома напротив Бастилии. Еще около десяти человек погибли на следующий день. Но настроение изменилось после неудачной попытки Таннеги дю Шателя вновь занять город. Большинство арманьяков, захваченных в боях у Бастилии и ворот Боде, были зарезаны, прежде чем их удалось доставить в тюрьмы. Более 500 человек подозреваемых в сочувствии к арманьякам были вытащены из своих домов и убиты во время последовавших за этим беспорядков. Вскоре гнев толпы обратился против людей заключенных в различные тюрьмы Парижа. Широко распространились опасения, что арманьяки предпримут еще одну попытку переворота, подкрепленную массовым побегом из тюрем. Раздавались крики о том, что всех их нужно перевести в Шатле и Малый Шатле. Эти крики смешивались с громкими требованиями отомстить за притеснения последних пяти лет. Некоторые из наиболее важных арманьякских узников, включая графа Арманьяка и Анри де Марля, были доставлены для их же безопасности в Консьержери[704]. Другие, все еще находившиеся на свободе, добровольно явились в Шатле, полагая, что там они будут в большей безопасности.

Они трагически ошибались. За два часа до рассвета 12 июня 1418 года по Парижу разнесся слух, что арманьякская армия прибыла к воротам Борделе в университетском квартале. Тревога поднялась по всему городу. Дозорные бросились к воротам и заняли стены. За их спинами улицы заполнили разъяренные горожане, вооруженные молотками, топорами и палками. Быстро выделились лидеры: рабочий-жестянщик и несколько мясников. Они требовали крови арманьякских пленников. Зачем давать им возможность выжить и отомстить при следующем повороте их политической судьбы? Некоторые из бунтующих добавили требование выдать головы "иностранцев", под которыми они подразумевали бретонцев, гасконцев, итальянцев и испанцев, служивших в гарнизоне коннетабля. Некоторые генуэзские арбалетчики были вытащены из своих укрытий и линчеваны. Итальянский квартал, где жили в основном купцы и ремесленники, был разграблен. Когда на следующий день взошло солнце, в город начали стекаться бандиты из окрестностей. Весь день был отдан беспорядкам и грабежам. Ги де Бар и Жан де Вилье пытались всех успокоить, но их голоса тонули в реве толпы.

Около восьми часов, в угасающем вечернем свете, толпа атаковала королевский дворец Сите. Мятежники сломали ворота и ворвались в Консьержери, где нашли графа Арманьяка, Анри де Марля и других видных арманьяков. Их вывели во двор и забили до смерти на земле вместе с другими пленниками, найденными вместе с ними. Мертвого Бернара Арманьяка раздели и ножом вырезали на теле его герб. Затем его труп оттащили на мраморные ступени главного двора дворца. На небольшом расстоянии от дворца, утопая в лабиринте узких переулков Сите, находился бенедиктинский монастырь Сент-Эли, один из нескольких монастырей Парижа, осуществлявших уголовную юрисдикцию в городе. Тюрьма монастыря, как известно, была плохо охраняемой, и толпа без труда проникла внутрь. Они зарубили топорами всех пленников, которых нашли, кроме престарелого аббата Сен-Дени, который бежал в церковь и лег перед главным алтарем. Оттуда его спас Жан де Вилье.

Следующей целью был Малый Шатле, небольшая крепость на южном конце Малого мост. Здесь находилось большинство высокопоставленных церковников, арестованных 29 мая, и несколько видных членов Университета. Охранники не дали толпе ворваться внутрь, но позволили небольшой группе расправиться с заключенными. Они благодушно наблюдали, как каждого заключенного называли по имени и выводили за ворота, чтобы зарубить мечами и топорами и бросить в Сену. Жан де Марль, епископ Кутанса, сын Анри де Марля, тщетно пытался спасти свою жизнь золотыми побрякушками, которые были у него с собой. Мятежники забрали их и все равно убили его. Далее толпа двинулась через мост к Большому Шатле на правом берегу, где находилось наибольшее количество заключенных. Офицеры и сержанты Шатле вооружили их и вместе отбивались от толпы в течение двух часов, пока большинство из них не было убито. Парижане ворвались в крепость. Камеры заключенных были расположены на верхних галереях внутреннего двора. Обитателей камер хватали и бросали вниз головой во двор, а затем добивали мечами и заточенными кольями там, где они падали. Те же сцены массовых убийств повторялись в тюрьме епископа Парижского, Тампле и монастырях Сент-Мартен и Сент-Маглуар. Некоторые заключенные пытались спрятаться в неосвещенных подземельях и рвах своих тюрем, но их вытаскивали и убивали.

Когда, примерно в десять часов утра следующего дня, убийства прекратились в живых осталось только около 200 или 300 политических заключенных. По самым правдоподобным оценкам, число погибших превысило 1.000, а возможно, и 2.000 человек. Среди них были, помимо коннетабля и канцлера Франции, несколько видных арманьякских капитанов, четыре епископа, старшие офицеры администрации, старый дипломатический секретарь Готье Коль и некоторые видные члены Университета, включая Бенуа Жантьена, одного из обвинителей Жана Пети, и патриотического пропагандиста Жана де Монтре. Убийцы были неизбирательны. Среди убитых были не только арманьяки, но и обычные обитатели парижских тюрем: мелкие преступники, должники, жертвы злонамеренных доносов, некоторые женщины и дети. Несколько человек были даже сторонниками герцога Бургундского. Трупы лежали кучами на улицах и на берегах реки. Большинство из них потом погрузили на телеги, чтобы похоронить на городских кладбищах, пока они не начали разлагаться на летней жаре. Но никто не осмелился предложить достойное погребение наиболее известным жертвам. Их перенесли во двор дворца Сите и выставили на мраморных ступенях вместе с графом Арманьяком и Анри де Марлем. В конце концов, их связали за ноги и протащили по городу за лошадьми, а затем бросили на навозную кучу у ворот Сен-Мартен[705].

Парижская резня изменила все. Она привела людей в ужас даже эпоху, привыкшую к политическому насилию. Дело было не только в бешеной ненависти, которая воодушевляла толпы, или в огромном количестве убитых, но и в низком статусе убийц и высоком положении многих жертв. Даже в большей степени, чем коммуна Этьена Марселя или крестьянское восстание в Англии в предыдущем веке, которые до сих пор были знаковыми крайностями насилия низов, парижская бойня глубоко нарушила социальные и политические чувства той иерархической эпохи. Она пробудила страх перед народным восстанием, которое всегда было не далеко под поверхностью средневековой общественной жизни. Некоторые из тех, кто был с Дофином в Бурже, считали, что Иоанн Бесстрашный лично подстрекал толпу к убийствам. Это, конечно, было неправдой. Его не было в Париже в то время, и его офицеры на месте сделали все возможное, чтобы предотвратить резню. Но резню устроили его сторонники, и, после эксцессов восстания кабошьенов 1413 года, его репутация была неизбежно запятнана этой ассоциацией.

Некоторое время после бегства Дофина из Парижа люди по обе стороны партийного раскола пытались сделать вид, что переговоры в Ла-Томбе могут быть возобновлены. Дофин принял кардинала Филластра на мосту Шарантон 1 июня и призвал его продолжать свою работу в качестве посредника. Совет короля в Париже, в котором теперь преобладали бургиньонский капитаны, решил отправить делегацию к принцу, чтобы заставить его вернуться в город и объединить королевство против англичан. Филластр, присутствовавший на Совете, согласился возглавить делегацию. К этому времени Дофин уже направлялся в Бурж. Но, по словам представителя города Лиона, который встретил его там через несколько дней, он все еще рассчитывал договориться с бургиньонами. Однако когда в середине июля Филластр добрался до Буржа, события в Париже стали известны во всех своих мрачных подробностях. Дофин сказал легату, что он не вернется в город и никогда больше не сможет войти туда, не вспоминая о совершенных там ужасных преступлениях. 29 июня 1418 года Дофин выступил с яростным публичным обличением насилия, совершенного в Париже. Он заявил, что правительство короля больше не является его собственным, что герцог Бургундский завладел королевской печатью и от имени Карла VI издает любые приказы и прокламации. Дофин объявил о своем намерении самому взять на себя управление Францией на основании титула лейтенанта короля, который был пожалован ему арманьякским Советом годом ранее. Никто, заявил он, не должен больше обращать внимания на документы из Парижа с печатью короля[706].

Дофину Карлу, от имени которого новое арманьякское правительство должно было восстать из пепла старого, исполнилось пятнадцать лет. Хотя ему было суждено прожить дольше всех своих братьев и сестер, он был физически слаб и внешне невыразителен: бледный, невысокий, с веретенообразными ногами, которые придавали ему довольно неуклюжую походку. Карл был искренним, умным и проницательным и со временем стал бы прекрасным знатоком людей. Но даже в зрелом возрасте ему не хватало уверенности в себе. Он был угрюмым, переменчивым, иногда впадал в депрессию, старался избегать риска, был замкнутым и неразговорчивым в компании и чувствовал себя неуютно в присутствии незнакомых людей. Некоторые из этих качеств бросаются в глаза на знаменитом портрете Жана Фуке в Лувре. Они делали его убежденным противником войны и незаинтересованным в рыцарских ценностях, которым был предан его отец в период своего недолгого расцвета. Они также означали, что его легко вели близкие люди с более сильными личностными качествами, чем у него самого, и эта слабость провоцировала постоянные междоусобные распри среди окружавших его людей.

Летом 1418 года и в течение нескольких последующих лет большинство приближенных Дофина были людьми, чье мировоззрение было сформировано гневом и горечью десятилетия гражданской войны. Эти люди сделали пропасть между Дофином и бургиньонами непреодолимой. Таннеги дю Шатель и Арно Гийом де Барбазан были главными уцелевшими капитанами павшего правительства Бернара Арманьяка. Гасконец Арно Гийом де Барбазан, которым обе стороны восхищались как благородным рыцарем, стал маршалом и первым камергером Дофина. По словам бургиньонов, он стал "главным дирижером его войн… и главным управляющим его делами". Арно Гийом однажды описал Таннеги дю Шателя как импульсивного горячего человека (homme chaulx, soudain et hatif). Это описание недооценивает его политический ум, но оно не было несправедливым, поскольку Таннеги впитал в себя весь дух партии и жестокость своего покровителя. Не менее важным, чем военные в окружении Дофина, было могущественное сообщество высшей судебной и гражданской службы, которое сплотилось вокруг Дофина после его бегства из Парижа. Это были люди, поднявшиеся благодаря покровительству Беррийского, Орлеанского или Анжуйского домов, которые были жестоко смещены бургиньонским захватом Парижа. Роберт ле Масон был одним из самых доверенных советников Дофина, "благоразумным и мудрым советником", по словам одного здравомыслящего судьи. Он был амбициозным администратором, начавшим свою карьеру на службе у Анжуйского дома. К 1418 году он стал, по словам хрониста-бургиньона из Парижа, "одним из самых крупных людей партии [арманьяков]". Не менее влиятельным был Жан Луве, еще один ставленник Анжуйского дома, которого называли президентом Прованса, поскольку он председательствовал в Счетной палате Людовика Анжуйского в Экс. Луве стал эффективным контролером финансов Дофина, но его влияние простиралось далеко за пределы финансов. Заговорщик, беспринципный, хитрый переговорщик, он вызывал неприязнь и недоверие как у бургиньонов, так и у арманьяков. "Один из худших христиан в мире, — писал пристрастный парижский хронист. "Позорный и недостойный человек", — соглашался канцлер герцога Орлеанского Гийом Кузино. Раймон Рагье, бывший военный казначей и директор личных финансов короля, был еще одним экспертом в области финансов. Он бежал из тюрьмы во время резни, выбрался из Парижа и через несколько недель присоединился к Совету Дофина. Все три больших дома Рагье в Париже после его бегства были присвоены бургиньонами. Мартин Гуж, епископ Клермонский, был бывшим канцлером Иоанна Беррийского, одним из ближайших советников графа Арманьяка и близким другом Луве и Таннеги дю Шателя. Во время беспорядков он тоже сбежал из Парижа, бросив все свое имущество в городе, и это был второй случай в его жизни, когда ему пришлось бежать из столицы, опасаясь мести герцога Бургундского. Юрист Жан де Вайи, один из председателей Парижского Парламента, служил канцлером Людовика Гиеньского. Это был человек скромного происхождения (его отец был нотариусом), возможно, архетип "грязи", которую осуждал Иоанн Бесстрашный в своем манифесте предыдущего года.

Все эти люди знали, что у них нет будущего в правительстве, где главенствует герцог Бургундский. Как по интересам, так и по склонностям они были решительно против примирения между Дофином и герцогом, которое могло привести только к их падению. Но были и другие, чей авторитет обеспечил бы им место в любой администрации, и чья поддержка Дофина была делом принципа. Жак Желу, архиепископ Турский, старый протеже Людовика Орлеанского, ставший одним из его самых опытных дипломатов, также едва избежал смерти во время беспорядков. Рено де Шартр, возможно, самый опытный государственный советник Дофина, происходил из семьи преданных орлеанистов, уязвленных войной и политическим насилием. Он потерял всех трех своих братьев при Азенкуре и вскоре лишится отца в результате парижского самосуда[707].

Когда эти люди собрались вокруг Дофина в Бурже, первым их побуждением было дать отпор бургиньонам. Оставшиеся в живых арманьякские капитаны начали набирать войска среди разрозненных наемников и сторонников графа Арманьяка. Их усилия поддержали видные дворяне из центральных и южных провинций. В течение двух недель после бургиньонского переворота один из посетителей маленького двора Дофина сообщил, что у него уже 4.000 конных людей под оружием и еще больше в пути. Часть этих войск была использована для обороны долины Луары. Другие были отправлены на север, чтобы занять речные долины вокруг Парижа. Арно Гийом де Барбазан был поставлен в Мелёне на Сене, а Таннеги дю Шатель — в Мо на Марне. Другие крупные арманьякские гарнизоны находились в Монтеро, возвышающимся над местом слияния Сены и Йонны, и в Монлери на Орлеанской дороге. Из этих мест арманьяки могли блокировать столицу с востока и юга в тот момент, когда англичане наступали на долину Сены с запада. К северу от столицы в долине Уазы, жизненно важного канала снабжения и коммуникаций, шли ожесточенные бои. Бургиньоны уже удерживали Понтуаз и быстро заняли все переправы через реку, включая Крей, Понт-Сент-Максен и Нуайон. Но у арманьяков были большие гарнизоны в крепостях Людовика Орлеанского в Пьерфоне и Куси, а также в обнесенном стеной городе Гиз. В июле отряду солдат из гарнизона Пьерфона удалось захватить Компьень, крупнейший город средней Уазы, стоявший на пересечении дорог и речных путей между Парижем и Фландрией, Пикардией и Шампанью. Это был классический захват: на подъемном мосту зарезали ломовую лошадь, чтобы предотвратить его подъем, в то время как войска, спрятавшиеся в лесу, ворвались в город при поддержке сторонников арманьяков. Бургундский капитан, знаменитый Гектор де Савез, был вынужден отступить в здание аббатской церкви Сент-Корнель, откуда вскоре он был изгнан со всеми своими людьми. Пикардийский дворянин, Гийом де Гамаш, в конце концов занял это место и снабдил его гарнизоном из сторонников Дофина. Благодаря двум замкам и полному обводу стен, это была идеальная база для ведения нерегулярных боевых действий в долине Уазы. Компьень должен был стать занозой в боку бургиньонов на долгие годы[708].

С 1410 года Париж находился в центре гражданской войны. Более года он почти непрерывно блокировался армиями то одной, то другой стороны. В окрестностях гарнизоны обеих сторон поддерживали себя беспорядочным грабежом. Последствия для жизни города были катастрофическими. Улицы были заполнены солдатами и беженцами. Парижский хронист, живший в эти годы, утверждал, что на протяжении двадцати пяти миль вокруг города сельская местность была полностью обезлюжена. Это преувеличение, но очевидно, что сотни деревень были покинуты, поскольку крестьяне бежали в безопасные города, обнесенные стенами. Эффект стал быстро ощутим на городских рынках. Мера ржи, основного продукта питания парижан, которая до 1415 года продавалась по цене от шести до девяти су, в 1419 году стоила в десять раз дороже. Ощущалась острая нехватка зерна, мяса, масла и дров. Эти несчастья совпали с серьезной эпидемией оспы, которая поразила большую часть северной Франции, но особенно свирепствовала в Париже. Население, ослабленное голодом, умирало в огромных количествах. На всех городских кладбищах пришлось отрыть огромные могильные ямы. За четырехмесячный период с июня по октябрь 1418 года, возможно, погибла четверть населения Парижа — уровень смертности, уступающий только уроню в разгар крупных эпидемий бубонной чумы в 1348 году и в середине 1360-х годов[709].

В августе 1418 года недовольство и напряженность в городе вылились в новую вспышку насилия. Это было очень жаркое лето. Эпидемия оспы была в самом разгаре. Улицы и переулки были полны гнева против набегов на город, высоких цен на продукты питания, постоянных обходов сторожевых постов и патрулирования улиц. Во всем этом винили арманьяков. Новые волны арестов вновь наполнили городские тюрьмы политическими заключенными, сторонниками арманьяков и предполагаемыми членами пятой колонны, большинство из которых не совершили никаких преступлений. Вечером 20 августа 1418 года возле Шатле собралась большая вооруженная толпа. Их возглавляли государственный палач Капелюш и старые мятежники-мясники 1413 года: братья Легуа, Сен-Йоны и живодер Симон Кабош. Ночью они взломали ворота Шатле, и ворвались во внутренний двор. Заключенных вытаскивали из камер и одного за другим забивали до смерти на земле. Погибло более 200 человек. Затем Капелюш повел толпу по улицам Парижа к Бастилии, где содержались двенадцать бывших офицеров короля и Дофина, включая одного из личных секретарей короля и его казначея. Заключенных вывели через загородные ворота их охранники и сопроводили в Венсен, в то время как толпа начала ломать ворота со стороны города. Герцог Бургундский жил неподалеку в Турнельском отеле. Он подъехал к толпе верхом на лошади. Капелюш подошел к нему, как к старому другу, обратился к нему как к "доброму брату" и, к видимому ужасу герцога, взял его за руку. Иоанн именем короля приказал толпе остановиться. Но у него не было сил, чтобы навязать свою волю. Почти все его войска ушли сражаться в Нормандию и долину Уазы. С ним был лишь небольшой вооруженный эскорт. Чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля, Иоанн согласился на то, чтобы большинство пленников были доставлены из Венсена и переданы главарям толпы под их клятву доставить их в целости и сохранности в Шатле для суда. Несчастных пленников отдали под опеку Капелюша и его товарищей и провели по улицам. По дороге на них напала другая толпа и линчевала.

К этому времени на улицах было не менее 4.000 человек. Они ворвались в Малый Шатле, Бурбонский отель, Лувр и все другие места, где, по сообщениям, содержались политические заключенные, и убили от восьмидесяти до ста человек. После восхода солнца Совет собрался в Лувре, а снаружи убийства стали распространяться за пределы тюрем. На улицах людей объявленных арманьяками, забивали до смерти или вытаскивали из домов, чтобы обезглавить на глазах у толпы. Резня продолжалась до полудня, когда толпу наконец убедили покинуть город и напасть на арманьякский гарнизон в Монлери. Пока мятежники отсутствовали, герцог Бургундский, столкнувшись с перспективой нового восстания в Париже, окончательно отверг толпу и обратился к олигархии города, чтобы восстановить свою власть. В течение последующих дней около 1.600 человек — чиновники, государственные служащие, священники и богатые домовладельцы, примерно каждый пятидесятый житель — предстали перед ним и поклялись, что будут поддерживать "партию короля и герцога Бургундского". Они обещали сообщать властям о первых признаках мятежа и любой ценой предотвращать большие собрания жителей. Капелюш был приговорен к смерти и обезглавлен своим собственным заместителем вместе с двумя другими зачинщиками. Напряжение во время их казни на площади Ле-Аль было ощутимым. Члены комитетов по наблюдению должны были выставить отряды арбалетчиков на каждом углу улицы. Когда мятежники ушедшие к Монлери узнали о случившемся, они бросилась назад, чтобы отомстить за своего лидера. Но городские ворота захлопнулись у них перед носом[710].

В ретроспективе кризис 1418 года можно рассматривать как поворотный момент в судьбе некогда крупнейшего и самого богатого города Европы. До сих пор, несмотря на сложные экономические и демографические условия, Париж выполнял классическую роль городов, постоянно пополняя свое население мигрантами пришедшими в город в поисках работы и безопасности. Но в последующие годы его население сократилось до менее чем половины от того, что было в 1400 году. Арендная плата и цены на землю резко упали. Тысячи домов и лавок пустовали. Некоторые кварталы города были практически заброшены. В течение двух лет после нападения на итальянский квартал в июне 1418 года большая часть некогда процветающей итальянской общины покинула город, в некоторых случаях перебравшись в растущие финансовые центры Европы, такие как Брюгге и Лондон. Число преподавателей Университета сократилось примерно на две трети. Почти все дома в квартале северного Маре, где жили высшие чиновники арманьяки, были конфискованы. Большинство из них, должно быть, были покинуты задолго до прибытия комиссаров по конфискации. Банковское дело и торговля предметами роскоши исчезли без богатой клиентуры, которая их поддерживала. Замурованные городские ворота наглядно символизировали упадок города как крупного рыночного центра. О тех, кто остался в Париже, налоговые записи рассказывают свою собственную печальную историю о заброшенных предприятиях и снижении доходов[711].

По всей столице особняки аристократии и крупных епископов и аббатов стояли пустыми или переходили в руки бургиньонских, а затем английских чиновников, поскольку их бывшие обитатели покинули город, который больше не был великой политической столицей. Даже бургундские герцоги лишь изредка и ненадолго посещали Париж, который завоевали их сторонники. Иоанн Бесстрашный отказался снова въехать в него после ноября 1418 года. Его преемник предпочитал вести свои дела из Дижона или Брюсселя. Бургундский отель, некогда бывший центром политических интриг, был разгромлен арманьяками после бегства герцога из Парижа в 1413 году и долгие годы стоял пустым и заброшенным. Для большей части мира за его стенами Париж был "городом-убийцей", по словам нормандского поэта Роберта Блонделя. Его инстинктивное отвращение к столице было широко распространено. Трепетная ирония Жана Жерсона против "некогда великого города, запятнанного кровью и злом", написанная в его убежище в Лионе через несколько недель после резни, была переписана для Карла Орлеанского в его английской тюрьме. Сам Дофин сохранил ужас перед Парижем, который не покидал его всю жизнь. Он больше не видел улиц города, пока не проехал по ним в качестве короля в 1436 году. Одним из первых его действий тогда было то, что кости Бернара Арманьяка, Рамоне де ла Герра, Анри и Жана де Марле были извлечены из неосвященной земли, в которой они пролежали восемнадцать лет, и торжественно перезахоронены в церкви при монастыре Сен-Мартен-де-Шан. До конца своей жизни Карл VII предпочитал управлять Францией из замков в Берри и долины Луары, как и большинство его преемников до XVII века[712].