Столетняя война. Том IV. Проклятые короли

Глава XIV. Осада Руана, 1418–1419 гг.

В начале июня 1418 года Генрих V соединил свою армию у Бек-Эллюэн и продвинулся к реке Эр. 8 июня англичане переправились через реку и осадили Лувье с обоих берегов. Лувье был последним обнесенным стеной городом на Эр перед ее впадением в Сену. Это был город, защищенный обводом высоких современных стен, тройной линией рвов и укомплектованным бургиньонским гарнизоном. Но сопротивление гарнизона продолжалось не более недели. Англичане засыпали ров, подвели мины под стены и подвергли город артиллерийскому обстрелу. Защитники предприняли несколько смелых вылазок, пытаясь заставить замолчать английские батареи и эффективно использовали собственную артиллерию, выпуская снаряды в английские ряды, один из которых едва не попал в короля. Но к середине июня в стенах было пробито несколько брешей, и осаждающие начали готовить штурм. Горожане, испугавшись разграбления, заставили гарнизон заключить соглашение о капитуляции. Ее условия допускали кратковременный перерыв для ожидания помощи. Но в условиях хаоса, царившего в Париже, никаких перспектив на это не было. Лувье пунктуально открыл ворота 23 июня и сдался на милость английского короля. Но Генрих V на этот раз не был милостив. Сдача Лувье открыла новую, более жестокую фазу английского завоевания. Король отказался помиловать капитана гарнизона, который ранее был капитаном Байе и поклялся больше не воевать против него. Он повесил восемь артиллеристов гарнизона в отместку за нанесенные ими потери и наложил на жителей репарацию в размере 8.000 экю.

Одним из тех, кто присутствовал при сцене казни, был кардинал Орсини. Он прибыл в английский лагерь под охраной, чтобы изучить возможности заключения мира путем переговоров. Орсини не одобрял жестокость Генриха V (протестовал против казни артиллеристов), и его ошеломила очевидная решимость короля продолжать завоевание Нормандии. Отчет Орсини, должно быть, стал мрачным чтением, когда он вернулся в Париж. Генрих V сказал ему, что его победы представляют собой волю Бога, который послал его во Францию, чтобы покарать ее грешных жителей. Видимый распад страны при ее нынешних правителях был доказательством справедливости его утверждений. Кардинал пришел к выводу, что с военной точки зрения позиция короля настолько сильна, что на данный момент любые попытки переговоров обречены на провал. Наступление англичан казалось неостановимым. 27 июня первые контингенты армии Генриха V достигли Сены у Пон-де-л'Арк[713].

Пон-де-л'Арк был обнесенным стеной городом на южном берегу Сены. Он был важен главным образом благодаря своему знаменитому каменному мосту с двадцатью четырьмя арками, единственному между Руаном и Верноном. Мост был укреплен с обеих сторон. Его защищали речные ворота со стороны города и большая круглая крепость, построенная на острове у противоположного берега реки. Все это было построено Филиппом II Августом в 1209 году в рамках плана фортификации, призванного обеспечить контроль над нижней долиной Сены после изгнания оттуда английских королей из Анжуйской династии. Когда англичане появились перед Пон-де-л'Арк в июне 1418 года, оборона Верхней Нормандии была в беспорядке. Роберт де Бракмон продолжал оставаться королевским лейтенантом в этой провинции, несмотря на то, что победившие бургиньоны лишили его должности адмирала Франции, а многие города и гарнизоны, за которые он отвечал, отказали в подчинении назначившему его правительству. Бракмон был хорошим стратегом и понимал, что единственная надежда удержать Нормандию — это задержать англичан к югу от Сены, широкой реки с быстрым течением, которая была единственной практически осуществимой линией обороны. Поэтому он не пытался спасти Лувье и сосредоточил все свои усилия на обороне Пон-де-л'Арк, и добился большого успеха в объединении нормандцев обеих партий в этом предприятии. В начале июня он убедил двадцать пять, обнесенных стенами, городов Нормандии заключить договор, по которому они соглашались на ограниченное военное сотрудничество независимо от партийной принадлежности. Ему также удалось собрать значительную полевую армию из горожан и дворян провинции. Около 1.000 человек были размещены в Пон-де-л'Арк под командованием Жана Мале де Гравиля, твердого орлеаниста, находившегося в начале долгой и знаменитой военной карьеры. Кроме того, около 2.000 человек были сосредоточены на северном берегу, чтобы помешать англичанам навести понтонный мост через реку или переправиться на лодках, и еще 800 человек находились в резерве в десяти милях от замка Этрепаньи. В награду Бракмон был уволен с должности как раз в тот момент, когда англичане подходили к городу, и осужден как предатель на улицах Парижа[714].

Его сменил ярый бургиньон, сеньор де Шателю, один из капитанов, ответственных за взятие Парижа, которого благодарная королева недавно назначила маршалом Франции. Он прибыл для принятия командования как раз вовремя, чтобы стать свидетелем крушения французской обороны на Сене. Ранним утром 4 июля 1418 года англичанам удалось переправиться через реку. Они заняли большой остров на середине реки напротив пригородного аббатства Бонпор, где сосредоточили крупные силы под командованием сэра Джона Корнуолла. Примерно в полумиле выше по течению другой английский отряд устроил шумную диверсию. Пока французы двигали основную часть своих сил вдоль берега реки, чтобы противостоять им, Корнуолл тихо переправился с острова на восьми небольших лодках, собранных из деревянных рам и коровьих шкур. Его сопровождали пятнадцатилетний сын и около шестидесяти человек. Корнуолл взял с собой одну лошадь и несколько небольших артиллерийских орудий. У кромки воды, где небольшое количество французских войск было оставлено для охраны берега, произошел бой. Поднялась тревога. Но было уже слишком поздно. К тому времени, когда остатки французских войск вернулись, чтобы встретить новую угрозу, еще 1.000 англичан переправились на другой берег. Когда взошло солнце, Корнуолл создал надежный плацдарм на правом берегу. Герцог Кларенс переправился через реку утром с еще 4.000 человек — примерно половиной армии. Сильная французская контратака была отбита. Теперь англичане могли захватить оба конца моста и блокировать город. Их инженеры начали собирать понтонный мост, который был изготовлен в Англии и доставлен из Арфлёра.

Армия Шателю распалась на глазах. Большая часть людей была взята из гарнизонов Руана и других городов. После того как англичане перешли Сену, их первоочередной задачей стала защита собственных городских стен. Внутри Пон-де-л'Арк Жан Мале и его гарнизон признали поражение. Они послали в английский лагерь парламентеров, и через два дня после переправы англичан через реку, 6 июля, была достигнута договоренность о капитуляции. Французы обещали сдаться 20 июля, если к тому времени не получат помощи от короля Франции или лично Дофина. Жан Мале отправил гонцов к герцогу Бургундскому в сопровождении делегации из города Руана с условиями соглашения о капитуляции и отчаянным призывом о помощи. Вместе с ними ехал английский герольд. Его задачей было призвать Иоанна Бесстрашного заявить, намерен ли он соблюдать договор о нейтралитете с Генрихом V[715].

11 июля 1418 года посланцы нашли Иоанна Бесстрашного в Провене, занятого приготовлениями к возвращению в Париж. Там все было в смятении. Администрация королевы находилась в процессе перевода из Труа. Всех главных государственных служащих и многих высокопоставленных чиновников и судей в Париже заменяли креатурами герцога Бургундского, несмотря на угрюмое сопротивление гражданской службы. Деятельность Парламента, который находился в авангарде сопротивления, была приостановлена и он не функционировал в течение шести недель, пока его персонал подвергался чистке. На данный момент деятельность правительства была парализована. 14 июля герцог Бургундский торжественно въехал в Париж через ворота Сент-Антуан. Вместе с ним находилась Изабелла Баварская ехавшая в золотом экипаже и все ведущие бургиньонские капитаны во главе 3.000 латников и 1.500 арбалетчиков. Около 1.200 знатных горожан в синих одеждах, вышли встречать их на мосту Шарантон. Процессия, под яркими лучами солнца, медленно двинулась через город по улицам усыпанными цветами и заполненными восторженными парижанами с крестами Святого Андрея на одеждах. Воздух был наполнен радостными возгласами и оглушительной какофонией труб и рожков. Карл VI принял их в Лувре, милостиво приветствовал человека, убившего его брата и поцеловал свою отвергнутую королеву. Толпа, заполнившая большой зал Людовика Святого, плакала. Затем, отвергнув традиционное вино и пряности, предложенные королем, герцог Бургундский быстро удалился вместе с королевой, чтобы заняться более важными делами[716].

На следующий день, 15 июля, королева председательствовала на заседании королевского Совета. Главным вопросом было положение на нормандском фронте. Присутствовали представители Руана и Пон-де-л'Арк. К ним присоединились гонцы, посланные бастардом Алансонским из Донфрона. После трехмесячной осады он согласился сдать крепость графу Уорику 22 июля, если не получит помощи. Нормандцы настаивали на активных действиях. Они хотели деблокировать Пон-де-л'Арк и Донфрон, укрепить Руан и снять английскую осаду с Шербура и Онфлёра. Это было невыполнимое требование. Но, не обращая внимания на трудности, Совет пошел на выполнение этого требования и приказал немедленно набрать армию в 15.000 человек. Совет предложил выделить 2.000 латников и 1.000 арбалетчиков из войск, находившихся с Иоанном Бесстрашным в Париже, и подкрепить их 12.000 пехотинцев, набранных в Париже и городах Верхней Нормандии. Английский герольд был отправлен обратно в Пон-де-л'Арк с вызывающим посланием от Иоанна Бесстрашного, в котором говорилось, что когда придет время, он сразится с Генрихом V в битве. Сделки герцога Бургундского с англичанами всегда носили оппортунистический характер. Теперь, когда он получил контроль над королем и правительством, в его интересах было представить себя защитником Франции от ее старого врага. Но Иоанн не мог сражаться с англичанами и арманьяками одновременно. Даже если бы удалось собрать войска и привести их к Пон-де-л'Арк в течение оставшихся пяти дней, не было никакой перспективы, что армия, состоящая в основном из плохо обученной городской пехоты, одолеет опытные профессиональные войска короля Англии. В итоге планы Совета оказались невыполнимыми. Пон-де-л'Арк капитулировал 20 июля, а Донфрон — двумя днями позже. Вскоре после этого герцог Эксетер появился перед стенами Руана с герольдом, чтобы разведать оборону и призвать город к сдаче. Ответом была мощная кавалерийская вылазка из ворот, в результате которой погибло много людей из отряда Эксетера. Около полуночи 29 июля Генрих V прибыл к Руану с основной частью своей армии[717].

Руан был крупнейшим французским городом, который англичане уже осаждали в начале войны, восемьдесят лет назад. В его тридцати пяти приходах постоянно проживало от 20.000 до 25.000 жителей. Оборонительные сооружения города были внешне внушительными, "очень крепкими… предназначенными для долгой обороны", — писал Джон Пейдж, английский солдат, вероятно, лучник, чей рассказ об осаде в стихах является самым ярким из современных повествований. Руан был обнесен высокой стеной почти в четыре мили в окружности, с пятью укрепленными воротами со стороны суши, и защищен глубоким сухим рвом. Большинство этих сооружений датируется началом XIII века. С северной стороны над городом возвышалась большая цитадель, которую Филипп II Август построил после 1204 года, после отвоевания нормандской столицы у английских королей Анжуйской династии. С тех пор к северо-востоку от цитадели вырос разросшийся пригород, где разместились текстильные мастерские и доходные дома, в которых работало и жило занятое на производстве население. Недавно эти районы были включены в обвод городских стен. Но за стенами оставалось восемь незащищенных пригородных приходов, все из которых систематически разрушались по мере приближения англичан, вместе с бенедиктинским монастырем Сен-Жерве на западе и военно-морским арсеналом на противоположном берегу реки. Башни и ворота ощетинились пушками, возвышаясь над пустырем, который бригады разрушителей оставили вокруг города. Длинный укрепленный мост, построенный частично из камня, частично из дерева, соединял город с укрепленным фортом на южном берегу. Задача организовать оборону этого места выпала на долю Ги Ле-Бютеллье и группы бургиньонских капитанов, спешно присланных из Парижа. Они командовали профессиональным гарнизоном численностью от 1.200 до 1.600 человек. Но основное бремя обороны легло на 10.000 или около того трудоспособных жителей города мужского пола. Ги Ле-Бютеллье разместился в цитадели вместе с частью гарнизона. Остальные войска были распределены по секторам города, каждый из которых соответствовал одним из ворот и имел своего командира. Был создан конный резерв, который должен был прийти на помощь любому сектору, оказавшемуся в затруднительном положении[718].

Генрих V разместил свой штаб в заброшенном картезианском монастыре у Парижской дороги, примерно в полумиле к востоку от стен. В самом начале был принят ряд важнейших решений. Король решил не предпринимать попыток штурма. Учитывая количество защитников и лабиринт улиц и переулков внутри стен, это было бы дорогостоящим и сомнительным предприятием. Король также решил ограничить использование своей артиллерии. Хотя пушки были установлены перед всеми воротами, а городские стены с севера и востока выходили на возвышенности, дающие идеальные позиции для обстрела, ни в одном современном отчете об осаде нет свидетельств о такой тяжелой артиллерийской бомбардировке, которую англичане применяли в Арфлёре, Кане или Фалезе, и нет свидетельств о серьезных разрушениях в городе. Причина этого удивительного на первый взгляд упущения заключалась в том, что Генриху V был нужен не разрушенный Руан как с политической, так и с военной точки зрения. Он намеревался сделать его столицей английского герцогства Нормандия. Разрушение его стен и общественных зданий подорвало бы этот план и ослабило бы город перед лицом французской контратаки. Поэтому англичане планировали вместо этого уморить город голодом так как огромные размеры делали его, с этой точки зрения, очень уязвимым. Урожай еще не был собран. Муниципальные власти слишком поздно приказали всем жителям запастись провизией на десять месяцев вперед. Это привело к тому, что продуктовые лавки и рынки просто опустели. Была предпринята попытка сократить число "бесполезных ртов", выгнав за стены стариков, немощных, бедняков, некоторых женщин и духовенство. Но эти действия были запоздавшими, и усилия магистратов были в значительной степени сведены на нет огромным потоком беженцев, хлынувших в город из пригородов и окрестностей[719].

В первые же несколько дней после своего прибытия Генрих V установил жесткую блокаду города. Работая под прицелом пушек защитников и неся тяжелые потери от вылазок, его люди вырыли глубокую траншею и насыпали вал по всему периметру стен со стороны суши. Осадные работы, как и оборона, были разделены на сектора, соответствующие воротам города. Сам король командовал восточным сектором перед воротами Сент-Илер. Граф Солсбери занимал болотистую местность между сектором короля и рекой перед воротами Мартинвиль. Герцог Кларенс был размещен в развалинах аббатства Сен-Жерве на западе. Герцог Эксетер охранял северный сектор, а сэр Томас Моубрей и сэр Джон Корнуолл расположились лагерем перед стенами цитадели. Доступ к городу по воде был полностью блокирован. Большие силы под командованием графа Хантингдона стояли на южном берегу напротив городских причалов. Форт на южном конце моста был окружен. Через реку вверх и вниз по течению были натянуты тяжелые цепи, а на небольшом расстоянии был построен деревянный мост. Барки, заполненные солдатами, патрулировали реку с обеих сторон. В восьмидесяти милях ниже по течению, где Сена впадала в море, флот галер, предоставленных королем Португалии, блокировал устье реки[720].

Первоочередной задачей англичан после завершения блокады Руана было обеспечение безопасности собственных коммуникаций. Англичане имели большой опыт неудачных крупных осад. Те несколько осад, которые они предприняли в предыдущем веке, в Турне (1340), Ренне (1356), Реймсе (1359) и Нанте (1381–82), пришлось прекратить, потому что они не могли прокормить свою армию. К 1418 году урок был усвоен. Была организована крупномасштабная операция по снабжению армии продовольствием. Для этого из южной Англии были доставлены припасы в Арфлёр, который был превращен в большой склад для хранения продовольствия для армии. Оттуда продовольствие перегружалось на баржи, которые перевозили его вверх по Сене.

Французы удерживали два города с гарнизонами на северном берегу Сены, Кильбеф и Кодбек, где они разместили вооруженные суда, чтобы блокировать проход по реке. Чтобы английская армия не голодала, эти города необходимо было захватить. Кильбеф был осажден вскоре после установления блокады Руана. Его гарнизон был уничтожен в сражении под стенами 16 августа. Но с Кодбеком все оказалось сложнее. Для его захвата был направлен граф Уорик, который недавно прибыл со своим отрядом из Донфрона. Город мужественно держался, в то время как не менее 100 барж с провизией были задержаны на Сене в ожидании возможности пройти мимо него. В конце концов, английский герольд вошел в город и заключил соглашение с его защитниками. Они обязались сдаться, если и когда Руан будет взят. В то же время они разрешили свободный проход английским судам, курсирующим между Руаном и морем. Вверх по течению от города главной проблемой было занятие Мон-Сент-Катрин большим французским гарнизоном, базировавшимся в укрепленном монастыре на вершине. Овладение этим большим холмом к востоку от города было жизненно важно для англичан, чтобы обезопасить свои коммуникации с Пон-де-л'Арк и защитить свои тылы от любых сил помощи, приближающихся с востока. В первые несколько дней осады гарнизон монастыря успешно отбил решительную ночную атаку. Но у гарнизона были ограниченные запасы продовольствия, и, продержавшись месяц, он был вынужден сдаться 1 сентября[721].

К октябрю 1418 года английская армия прочно обосновалась вокруг Руана. Все нижнее течение Сены находилось под их контролем. Был собран урожай. Вооруженные экспедиции фуражиров ежедневно возвращались с припасами. На окраинах английских лагерей были устроены большие рынки, которые постоянно пополнялись. Только бездействие французов позволило английскому королю вести осаду такого масштаба и снабжать свою армию находящуюся за 120 миль моря и через 80 миль вражеской территории, чего не удавалось достичь ни одному предыдущему английскому полководцу во Франции. Как заметил по возвращении в Англию галантерейщик Генри Гломинг, решительная атака французов на позиции Генриха V "сломает его осаду и заставит короля отказаться от своих планов". Совет, которому доложили об этом высказывании, не любил людей, распространяющих уныние, и не считал, что король чем-то обязан просто удаче, и поэтому отправил Гломинга в тюрьму Флит. Но правда, должно быть, была столь же очевидна для англичан, как и для всех остальных. В осажденном городе быстро заканчивалось продовольствие. Продуктовые лавки и рынки были пусты. Продукты переходили из рук в руки только в частном порядке и по непомерно высоким ценам. Руанцы начали опасаться, что правительство их бросило. С конца августа они обращались со все более отчаянными призывами о помощи к герцогу Бургундскому, его советникам, городу Парижу, Университету, даже к Дофину[722].

Сообщая о настроениях в столице в начале сентября, Университет довел до сведения руанцев, что все понимают, что если их город устоит, то есть некоторая перспектива отвоевать Нижнюю Нормандию у англичан, тогда как в случае его падения вся провинция будет окончательно потеряна, а остальная Франция окажется в серьезной опасности. Герцог Бургундский не питал иллюзий на этот счет. Теперь он был настоящим главой правительства. Его офицеры руководили обороной города. Его сын дал руанцам торжественные обещания, что им будет оказан помощь, если на них нападут. Но правительство бургиньонов унаследовало многие проблемы арманьяков вместе со столицей. Иоанн принял призывы Руана с "добрыми и милостивыми словами", но его денежные и людские ресурсы были полностью направлены на борьбу с арманьяками вокруг Парижа. Было ясно, что для освобождения Руана необходимо тесное сотрудничество между Дофином и герцогом Бургундским. Но советники Дофина не были заинтересованы в том, чтобы помочь герцогу нести его бремя. По их словам, руанцы не были их друзьями. В конце июля 1418 года Дофин Карл перенес свой штаб в огромную крепость Шинон в Турени и начал набирать значительное количество войск. Но его целью было отвоевание Тура и других опорных пунктов в Турени у бургиньонов и не затрагивало блокированный Руан[723].

Вскоре после бегства из Парижа Дофин созвал Большой Совет своей партии, чтобы решить, как положить конец гражданской войне. Совет собрался в начале августа 1418 года в Шиноне. Большинство присутствующих стремились найти компромисс, который позволил бы Дофину сотрудничать с герцогом Бургундским. Среди них были посредник на переговорах в Ла-Томб Иоанн V Бретонский, его подопечный одиннадцатилетний Жан, герцог Алансонский, и Иоланда Арагонская, регентша своего юного сына Людовика Анжуйского. Все их земли находились на границах английских завоеваний в Нормандии. У них был самый сильный личный интерес в объединении партий против Генриха V. Вопреки своему желанию, как он позже говорил, Дофин позволил им надавить на него, чтобы он согласился принять участие в мирной конференции с королевой и герцогом Бургундским. Совет согласовал ряд предложений, которые должны были быть сделаны герцогу и зафиксировал их в меморандуме, подготовленном советниками Дофина. Но его советники были враждебно настроены к самой идее мирной конференции, и их враждебность была отражена в условиях. Меморандум предлагал неформальный раздел Франции между Дофином и герцогом Бургундским. Каждый из них должен был вывести свои гарнизоны из мест за пределами своих владений и сосредоточить свои ресурсы на разгроме захватчика. Однако против англичан они должны были действовать отдельно друг от друга. Герцог Бургундский должен был вести военные действия к северу от Сены, используя доходы и людские ресурсы севера, в то время как Дофин проводил бы свои собственные отдельные операции в Нижней Нормандии и Аквитании, используя ресурсы центра и юга. Каждый из них должен был действовать через свой собственный Совет. Единственным элементом координации было то, что в Совет каждого должно было входить несколько человек, назначенных другим. Это были необычные предложения как с военной, так и с политической точки зрения. Они были тщательно разработаны, людьми, главной задачей которых было избежать влияния на молодого принца со стороны его матери и бургиньонов. Предложенное распределение усилий потребовало бы от Иоанна Бесстрашного противостоять армии Генриха V под Руаном, располагая лишь половиной ресурсов Франции[724].

Мирная конференция, созванная для обсуждения этих предложений, открылась 5 сентября 1418 года в Корбее, к юго-востоку от Парижа. Иоанн V Бретонский выступал в качестве посредника, как и на конференции в Ла-Томбе. После двухнедельного переезда с места на место, чтобы избежать мест распространения оспы в Иль-де-Франс, Иоанн V в конце концов обосновался в почтенном бенедиктинском монастыре Сен-Мор-ле-Фоссе близ Венсена. Дофина представляли архиепископ Турский Жак Желу и Роберт де Бракмон, который вошел в совет Дофина после увольнения с нормандского лейтенантства. После десяти дней переговоров 16 сентября 1418 года на многолюдном пленарном заседании в Венсенском замке, на котором присутствовали послы Дофина и все представители правительства, было достигнуто принципиальное соглашение. Основными пунктами соглашения были: Дофин и герцог Бургундский выведут свои гарнизоны из всех укрепленных мест за пределами своих владений. Затем Дофин должен был вновь присоединиться к королевскому Совету и выступить вместе с герцогом Бургундским против англичан. Соглашение было нечетким в отношении будущей формы правительства, но было решено, что Дофин и герцог будут иметь право назначать одного из трех финансовых директоров, а все остальные назначения будут производиться королем по рекомендации Совета, в котором будут представлены Дофин, королева и все принцы. Позже в тот же день соглашение было официально ратифицировано от имени короля в аббатстве Сен-Мор в присутствии внушительной толпы, в которую вошли герцог Бургундский и королева, два папских легата и представители принцев Франции, Иоланда Арагонская, герцогиня Анжуйская и ее маленький сын, брат герцога Орлеанского, Филипп, граф Вертю, сын герцога Бурбонского, Карл, и молодой герцог Алансонский. Все они поклялись соблюдать договор. Как только на документе появилась печать короля, правительство приступило к набору армии для освобождения Руана, объединив силы Дофина и герцога Бургундского. По всей Франции был объявлен арьер-бан, а сбор армии короля был назначен на 15 октября. Войска из восточной Франции были призваны присоединиться к герцогу Бургундскому в Париже, а остальным было приказано собраться в Бове. Яростный пропагандист, кармелит, Эсташ де Павилли, который сделал дело освобождения Руана своим собственным, объезжал северные города, проповедуя и привлекая рекрутов[725].

Все эти планы были нарушены, когда Дофин неожиданно отказался ратифицировать мир или принять участие в военных действиях против англичан. В то время ответственность за эти решения возлагалась на его советников. Бургиньоны винили в этом, в частности, трех человек: Роберта ле Масона, Жана Луве и Раймона Рагье. Озабоченность этих людей легко понять. Договор отступал от основных положений меморандума, составленного в Шиноне. Предоставив Дофину возможность вернуться в беспокойную атмосферу королевского двора, он выводил впечатлительного юношу из-под влияния волевых людей, окружавших его в течение последнего года, и вовлекал его в орбиту королевы и герцога Бургундского. Дофин был для арманьяков пропуском к власти, и они не были готовы от него отказаться. Легко обвинить этих людей в том, что они потопили всякую надежду на гражданский мир, чтобы защитить свои должности и свою власть. В то время многие так и говорили. Но советники Дофина были не одиноки. За ними стояли многие тысячи более скромных людей, которые считали Иоанна Бесстрашного узурпатором, тираном, демагогом и убийцей и не могли заставить себя иметь с ним дело. Некоторыми из этих людей двигала партийная верность, укоренившаяся за последнее десятилетие. Среди них было много сторонников Орлеанского, Анжуйского и Алансонского домов.

Но самыми убежденными противниками соглашения с Иоанном Бесстрашным были представители гражданской службы и судебной власти. Бургиньонские проскрипции 1413 года, за которыми последовали арманьякские проскрипции следующих пяти лет, разделили могущественную государственную службу. Королева и Иоанн Бесстрашный заполнили свои администрации в Шартре и Труа людьми, которые были лишены собственности и изгнаны из Парижа арманьяками. Теперь дело приняло противоположный оборот. Иоанн Бесстрашный в течение нескольких дней после своего возвращения в Париж сменил сорок два судьи Парламента и двадцать пять чиновников Счетной палаты, не говоря уже о сотнях более скромных служащих. Возобновившийся цикл увольнений привел в лагерь Дофина многочисленный и озлобленный класс разорившихся профессиональных администраторов. Последовавшая за этим массовая конфискация имущества довершила разрыв. В Париже тех, кто бежал из города, считали предателями короля, и все их земельные владения и движимое имущество были конфискованы специальными комиссиями. Бургиньоны продолжали наживать новых врагов среди людей, имевших лишь слабые связи с партией арманьяков. Многие из них бежали, опасаясь насилия толпы, или потому, что их выгнали с работы, чтобы освободить место для новичков, или просто потому, что они были видными людьми, владевшими красивыми особняками, которые были желанными для других людей. Жан Жувенель де Юрсен, который был президентом комиссии, занимавшейся налогами с продаж, в более счастливые времена хорошо ладил с Иоанном Бесстрашным. Но он покинул Париж ранним утром 29 мая, спасаясь от толпы, и прибыл в долину Луары с супругой, одиннадцатью детьми и тремя внуками только в одежде, в которой бежал из города. Жан потерял хорошую зарплату, прекрасный особняк в Париже, загородное имение в Иль-де-Франс и ценные поместья в Шампани и Бри. Во время короткого перемирия, последовавшего за провозглашением Сен-Морского договора, к таким людям, как он, присоединился постоянный поток других обездоленных чиновников, судей, бухгалтеров, священнослужителей и ученых, которые выбирались из укрытий в подвалах и на чердаках Парижа и бежали из города, пока могли, оставив почти все, чем владели. Они стали пожизненными и яростными врагами герцога Бургундского[726].

21 сентября 1418 года, через пять дней после заключения соглашения в Сен-Море, Дофин издал серию ордонансов, находясь в городе Ниор на севере Пуату, которые стали точкой невозврата. Используя свои полномочия королевского лейтенанта, он создал собственную параллельную администрацию, подобно тому, как это сделал Иоанн Бесстрашный в Шартре и Труа. Король, заявил он, больше не был сам себе хозяином. Герцог Бургундский узурпировал его власть. Он силой захватил Париж, одобрил резню в июне и августе и заполнил Парламент и администрацию мерзавцами, некомпетентными людьми и предателями. Дофин создал новую королевскую Канцелярию в Пуатье под руководством Роберта ле Масона. Заявив, что "в Париже нет настоящего Парламента", он перевел это учреждение в Пуатье, поставив во главе его Жана де Вайи и заполнив его беженцами из Парижа. После этого во Франции существовали две канцелярии и два Парламента, каждый из которых претендовал на то, чтобы действовать от имени короля. Чиновники по всей Франции получали от каждой стороны приказы не выполнять распоряжения другой. Последствия этого были катастрофическими. Ниорские ордонансы гарантировали, что пока жив Карл VI, Франция будет географически разделена на две враждебные зоны, каждая со своим правительством, ни одно из которых не будет достаточно сильно, чтобы одолеть другое или победить англичан. Это также означало, как и предсказывал Жан Жувенель за несколько лет до этого, что каждое правительство будет бороться с другим за поддержку англичан, которые станут решающей силой во французской политике. Этот процесс начался сразу же после того, как Ниорские ордонансы были скреплены печатью. До конца сентября советники Дофина обратились к Генриху V с просьбой о переговорах с целью заключения военного союза против Иоанна Бесстрашного. Взамен они были готовы уступить захватчику большую часть западной Франции[727].

Известие об ордонансах еще не достигло Парижа 22 сентября, когда герцог Бретонский отправился за ратификацией Сен-Морского договора Дофином. Иоанн V привез с собой делегации, представлявшие короля, герцога Бургундского, других принцев Франции и город Париж. В знак примирения он также прихватил с собой четырнадцатилетнюю невесту Дофина Марию Анжуйскую, которая с момента его бегства проживала в парижском Бурбонском отеле. Большая свита сановников медленно продвигалась по долине Луары и в начале октября прибыла в Сомюр. Там они тщетно ждали приезда Дофина. Он находился в южном Пуату и не подавал признаков желания вернуться. Было известно, что доступ к нему строго контролируется. Его советники не собирались снова попасть впросак, как это было в августе в Шиноне. Иоанн V пытался организовать встречу, но они и слышать об этом не хотели. В конце концов, архиепископ Турский Жак Желу, который играл ведущую роль в переговорах по договору, прибыл с известием, что договор не будет ратифицирован. Маловероятно, что он дал Иоанну V Бретонскому то неправдоподобное объяснение, которое его господин давал всем остальным. По мнению Карла, договор был обманом, уловкой. Его послы никогда не согласовывали его. Они не были "ни приглашены, ни выслушаны" на главной сессии конференции и отсутствовали на собрании в Венсене, когда договор был заключен. Впервые они услышали об этом, когда герцоги Бургундский и Бретонский публично объявили об этом как о свершившемся факте. К тому времени, когда Иоанн V и его коллеги-делегаты вернулись в Париж, чтобы сообщить о провале своей миссии, бургиньонский Совет узнал о попытках сближении Дофина с Генрихом V. Бургиньоны издали указ от имени короля, лишающий Дофина лейтенантства и отменяющий все его полномочия[728].

27 октября 1418 года четыре эмиссара Руана предстали перед Советом в Париже. Они привезли с собой Эсташа де Павилли, чтобы он отстаивал их интересы. В длинной и драматической речи, прерываемой частыми вздохами и рыданиями, пожилой монах описал условия жизни в городе. По его словам, защитники исчерпали свои запасы продовольствия к началу октября. С тех пор они были вынуждены питаться лошадьми, кошками, собаками и крысами. Город скоро падет, если не подоспеет помощь. За этим неизбежно должен был последовать крах остальной Нормандии. Провинция была верна короне на протяжении двух столетий. Ее налоги составляли большую часть поступлений в королевскую казну. Действительно ли Совет был готов рискнуть такой катастрофой? В заключение оратор произнес речь, обращенную лично к герцогу Бургундскому ("вы, захватившие управление королем и королевством"). Если руанцев заставят подчиниться королю Англии, сказал он, то у Иоанна "не будет более злейших врагов в мире, и они не успокоятся, пока не уничтожат его и все его потомство". На улицах Парижа судьба Руана вызвала бурные эмоции. Люди уже начали роптать по поводу очевидного бездействия герцога. Под сильным давлением, чтобы хоть что-то предпринять, правительство сделало единственное, что могло сделать. Оно решило продолжить попытку освободить Руан, даже без сотрудничества с Дофином. План состоял в том, чтобы оставить в столице 500 профессиональных солдат для поддержания порядка в городе и на дорогах вокруг. Все остальные свободные войска будут сосредоточены против англичан в Нормандии. В Руане новость была воспринята с огромной радостью. Из своих лагерей вокруг стен англичане могли слышать звон всех церковных колоколов города[729].

К несчастью для руанцев, торжества были преждевременными. Ответ на призывы правительства был весьма неутешительным. В центре и на юге, где большинство бальи были верны Дофину, королевские призывы были проигнорированы. Большое количество собственных приближенных герцога Бургундского были связаны служением в гарнизонах или изнурительной борьбой со сторонниками Дофина на южных границах Бургундии. 15 октября 1418 года, в день, назначенный для сбора армии, почти никто не явился. Контингенты двух Бургундий и Шампани прибыли в Париж только в ноябре, и то в два раза меньшими по количеству, чем в предыдущем году. Другой сбор в Бове, похоже, тоже был полностью провален. В ноябре второй раз в Париже был объявлен арьер-бан, но безрезультатно. 10 ноября 1418 года короля с большой церемонией доставили в Сен-Дени, чтобы принять Орифламму, но обещанной армии для помощи Руану еще почти не существовало[730].

Неопределенное отношение ко всему этому герцога Бургундского, возможно, было одной из причин. Другой причиной было то, что люди боялись оставлять свои дома без защиты, опасаясь дофинистских гарнизонов на Марне и Уазе. Но главным фактором, скорее всего, были финансовые трудности бургиньонского правительства. С момента начала похода на Париж в августе 1417 года Иоанн Бесстрашный финансировал свои войны во Франции за счет доходов со своих владений, займов на собственный счет и добровольных пожертвований городов, объявивших о его поддержке. Но как только он взял под контроль механизм управления в Париже, практически все расходы на ведение войны были переложены на обанкротившуюся королевскую казну. Не только поступления от налогов с Фландрии и двух Бургундий на военные нужды сократились до минимума, но и значительная часть доходов короля была переведена в личную казну Иоанна в качестве возмещения прошлых военных расходов. В обычные времена пришлось бы прибегнуть к новым налогам. Но герцог заручился поддержкой Парижа и северных городов с помощью необоснованных обещаний положить конец взиманию военных налогов. Эти обещания сильно ограничивали его возможности для маневра. По всей Франции был введен специальный налог на вино, который был лишь формальностью. Он был крайне непопулярен и оказался неподъемным никому, за исключением Парижа. Некоторые доходы все еще поступали из Иль-де-Франс, Пикардии и Бовези. Но в других местах сбор налогов практически прекратился. Основным ресурсом правительства теперь были манипуляции с монетой, крайне непопулярная форма скрытого налогообложения, унаследованная от режима графа Арманьяка. Однако прибыль от чеканки монет значительно снизилась из-за гражданской войны и борьбы с Генрихом V. Из двадцати четырех королевских монетных дворов парижское правительство напрямую контролировало только три: в Париже, Сен-Кантене и Турне. Большая часть прибыли от Парижского монетного двора направлялась на оборону города от окружающих его дофинистских гарнизонов. Контроль над двумя другими монетными дворами в начале года был передан синдикату финансистов за наличные деньги. Герцог Бургундский присвоил четыре королевских монетных двора в Бургундии и Шампани, и примерно половина значительной прибыли от этих монетных дворов пошла на военные расходы. Но львиная доля этой прибыли была израсходована на операции против дофинистов, не оставив практически ничего для финансирования войны против англичан. Другие монетные дворы находились в процессе захвата офицерами Дофина или короля Англии. "Наши беды не поддаются исправлению, — причитал Парижский Университет всем, кто его слушал, — и королевство движется к катастрофе"[731].

Утром 10 ноября 1418 года, в день, когда французский король отправился в Сен-Дени, граф Солсбери принял послов Дофина в замке Алансон. Английский король был хорошо осведомлен о разногласиях своих врагов и много думал о том, как лучше их использовать. Готовясь к конференции с представителями Дофина, он подготовил длинный и откровенный меморандум для своего Совета в Вестминстере, который дает уникальное представление о его мыслях в критический момент его предприятия. Автором меморандума, вероятно, был Филипп Морган, недавно назначенный Генрихом V канцлер Нормандии и самый способный из канцеляристов, находившихся с ним во Франции. Из этого документа ясно, что Генрих V считал свое положение во Франции гораздо более шатким, чем это казалось другим. Основная проблема была финансовой. В декабре 1417 года Парламент выделил Генриху V еще одну двойную субсидию. Вторая часть субсидии, которая в значительной степени была обеспечена за счет займов и ассигнований, должна была быть выплачена в феврале 1419 года. Таким образом, число стандартных субсидий, полученных Генрихом V, достигло семи за пять лет. Он прекрасно понимал, что такой уровень налогообложения не может сохраняться долго. Ресурсы Англии были не в состоянии справиться с задачей завоевания всей Франции или даже защиты своих завоеваний в Нормандии. Но было далеко не ясно, каковы альтернативы. Одна из возможностей заключалась в том, чтобы обложить Нормандию налогами для покрытия расходов на содержание ее администрации и оккупационных войск. Другая возможность заключалась в том, чтобы позволить английской армии жить за счет окружающей местности. Но оба эти варианта были сопряжены с большими политическими издержками. Генрих V нуждался в поддержке коренного населения и не мог позволить себе провоцировать "всеобщее брюзжание". По признанию автора меморандума, в завоеванных областях ему не подчинился ни один человек с высоким статусом, а подчинившихся джентльменов было очень мало. Даже те, кто подчинился, были "ненадежными, что неудивительно". По этим причинам, "а также по другим, которые еще долго можно описывать", король должен был в ближайшее время заключить мирное соглашение.

Главный вопрос заключался, с кем. Генрих V традиционно поддерживал союз с Бургундским домом. Но к 1418 году он и его советники пришли к выводу, что договор с Дофином — лучший вариант. Прежде всего, это казалось достижимым. Дофин и его сторонники очень нуждались в английской помощи. Они были готовы обменять территорию на вооруженную поддержку во время другого кризиса в их делах в 1412 году, но когда дело дошло до дела, Иоанн Бесстрашный никогда не заходил так далеко. Англо-дофинистский союз, вероятно, был бы достаточно силен, чтобы победить бургиньонов, тогда как англо-бургиньонский союз вряд ли смог бы завоевать обширные территории, которые Дофин контролировал к югу от Луары. Не менее важным был и тот факт, что Дофин находился в лучшем положении, чем его соперник, чтобы дать Генриху V то, что он хотел, поскольку только он мог отдать Аквитанию. Без сомнения, Дофин был бы готов уступить Нормандию, чтобы получить Париж и даже разделить с Генрихом V территории после падения Бургундского дома, уступив Фландрию Англии. Дело дипломатов — считать цыплят, пока они еще не вылупились. Но эти предложения вызвали несколько щекотливых вопросов. Одним из них было притязание Генриха V на французский престол — вечно неловкая проблема в английской дипломатии. Это никогда не было главной целью войны. Но было бы позорно отказаться от нее формально, после всего того внимания, которое ей уделялось в английской пропаганде. Возможно, этого можно было бы избежать, если бы договор принял форму длительного перемирия вместо постоянного мира. Еще более проблематичным был вопрос об авторитете французской стороны. Договор с Дофином, вероятно, не был бы обязательным для французской короны. Советники Генриха V считали притязания Дофина на регентство во Франции весьма шаткими. С юридической точки зрения они считали, что Изабелле Баварской принадлежит более высокий титул. Поэтому они должны были обеспечить официальную передачу утраченных Англией провинций Аквитании или, по крайней мере, некоторых важных мест, таких как Ла-Рошель, до того, как Дофин вернет себе контроль над французским королем. Было бы достаточно сложно убедить его согласиться на это заранее, но, вероятно, невозможно сделать это позже. Затем встал вопрос о герцогах Орлеанском и Бурбонском и других знатных военнопленных в Англии. Если бы им позволили выкупиться, они бы вернулись и стали влиятельными фигурами в послевоенной Франции. Их враждебность была бы опасной для англичан. Поэтому их согласие на заключение любого договора было необходимо. Но будет ли оно получено?[732]

Когда открылась конференция в Алансоне, графа Солсбери сопровождали королевский стюард сэр Уолтер Хангерфорд, Джон, лорд Грей из Коднора, и Филипп Морган. Напротив них сидела делегация закоренелых дофинистов. Жан де Норри, выступавший в качестве представителя Дофина, называл себя архиепископом Санса, хотя на самом деле он был избран только партией арманьяков в соборном капитуле и никогда не был посвящен в сан. Его возмущала сама идея торговаться с захватчиками, и в какой-то момент он сравнил их представителей с дьяволом. Вместе с ним находились старые враги герцога Бургундского — Луи де Шалон, граф Тоннер, Жан де Вайи, первый президент нового Парламента Дофина, и Роберт де Бракмон, адмирал Франции дофинистов. Сын Бракмона недавно был захвачен англичанами и отправлен вместе с другими политически значимыми пленными в лондонский Тауэр. Поэтому он не мог относиться к англичанам намного лучше, чем Норри.

Переговоры были неловкими с самого начала. Они сопровождались постоянными спорами о процедуре. Обе стороны пререкались о своих полномочиях, о том, кто должен начинать, о порядке обсуждения вопросов, о старом предмете разногласий — о том, на каком языке вести переговоры: латинском или французском. Были долгие угрюмые молчаливые посиделки, во время которых обе стороны смотрели друг на друга, отказываясь говорить. Когда они все же перешли к существу вопроса, удалось найти точки соприкосновения. Но обмен мнениями все время был напряженным, чему не способствовала язвительная манера обоих главных представителей. Английские делегаты ясно дали понять, что они не будут рассматривать ничего меньшего, чем территории, уступленные по Великому миру в Бретиньи 1360 года, плюс Нормандия. Территории уступленные по этому договору, указывали они, уже были предложены им арманьякскими принцами в 1412 и 1415 годах, а Нормандия принадлежала английскому королю по праву завоевания. Вопрос заключался в том, сколько еще Дофин готов предложить в обмен на вооруженную поддержку против герцога Бургундского. Первым требованием англичан были Турень, Анжу, Мэн, Фландрия и старые владения Генриха Ланкастера в Шампани. После долгих уговоров французы признали, что они уполномочены уступить территории оговоренные в Бретиньи и всю Нормандию, за важным исключением города и бальяжа Руан. Они также были готовы обсудить вопрос о разделе владений герцога Бургундского во Фландрии и Артуа после их завоевания. Это предложение, которое на самом деле было не так уж далеко от ожиданий английской стороны, англичане признали "неуместным, бесполезным и практически недействительным". В тоже время, англичане отказались дать какие-либо намеки на минимум того, что бы из удовлетворило.

Дофин был явно встревожен промежуточным отчетом своих послов, который дошел до него после первой недели переговоров. Он написал Генриху V личное письмо с просьбой быть более разумным. Мир, несомненно, был возможен, если бы они оба объединились, чтобы противостоять "ужасному злу, жестокости и обману герцога Бургундского против дворянства и монархов Франции, от которых вы сами происходите". К тому времени, когда это послание было получено, возникли более серьезные трудности. Главной из них был феодальный статус уступаемых территорий — вопрос, который с 1340-х годов не давал покоя всем предыдущим англо-французским конференциям. Филипп Морган поставил вопрос прямо. Предлагал ли Дофин уступить провинции юго-запада и Нормандию с полным суверенитетом или Генрих V и его потомки должны были держать их в качестве вассалов королей Франции? Норри должен был быть готов к этому вопросу, но готов он не был. Он отложил ответ до следующего дня, и когда он высказался, это был не ответ. Это был очень трудный вопрос, сказал Норри, и он предпочел бы сначала обсудить другие вопросы, поскольку он зашел настолько далеко, насколько позволяли его инструкции. Этот вопрос лучше было бы обсудить при личной встрече с Дофином. Норри полагал, что Генрих V, будучи справедливым человеком, захочет провести их на тех же основаниях, что и его предшественники. Ответ Филиппа Моргана был бескомпромиссным. Как законный король Франции, он не имел никаких оснований признавать какого-либо начальника, кроме Бога, в тех частях Франции, которыми он владел. Это вызвало бурную реакцию. Делегаты обеих сторон поднялись со своих мест и, заговорив все разом, стали повторять все старые аргументы.

Перекрикивая шум, англичане задали вопрос. Если переговоры продолжатся, есть ли перспектива того, что Дофин примет требование Генриха V о полном суверенитете? Французы, согласно английской записи, "затруднились" с ответом, но в конце концов сказали, что, по их мнению, такая возможность есть. Сможет ли Дофин выполнить это требование, спросил Морган, учитывая, что он был несовершеннолетним, а его отец был еще жив? Последовал долгий спор о полномочиях Дофина, о размере территории, находящейся под его контролем, и о поддержке, которой он пользовался среди французских принцев. "Похоже, — сказал в заключение Норри, — что перспективы договориться были невелики". Срок действия охранных грамот французских послов истекал, и они не видели смысла продолжать переговоры. Последнее заседание состоялось на следующий день, 24 ноября. Французы предложили короткое перемирие до февраля 1419 года для дальнейших обсуждений. Только если они изложат все свои предложения в письменном виде, сказал Морган; но если они не предложат ничего лучшего, чем то, что он слышал до сих пор, то в этом нет смысла. После этого послы Дофина встали и ушли[733].

Английского короля это не волновало. Его позиция на переговорах должна была усилиться в течение последующих недель, по мере того как петля затягивалась вокруг Руана. Генрих V поддерживал достаточный контакт с двором Дофина, чтобы избежать окончательного разрыва. Он ответил на письмо Дофина, предложив возобновить переговоры после падения Руана. Он принял посла Дофина Луи де Шалона в своей штаб-квартире через несколько дней после его отъезда из Алансона и предложил отправить еще одно дофинистское посольство для личной встречи с ним. Тем временем он уже обратился к бургиньонам, чтобы выяснить, что они готовы предложить. Гийом де Шамдивер, обычный посредник между Иоанном Бесстрашным и английским королем, посетил его штаб-квартиру, чтобы изложить суть дела. Еще одна конференция была назначена на декабрь, чтобы выслушать предложения бургиньонов[734].

За пределами осажденного города Генрих V готовился к сражению с армией помощи герцога Бургундского. Гарнизоны Нижней Нормандии были сокращены до минимума, чтобы увеличить численность английской армии. Длительная осада Шербура наконец подошла к концу, когда минерам герцога Глостера удалось подорвать часть стен. Голодающий гарнизон сдался в конце сентября, таким образом высвободив несколько сотен солдат, чтобы присоединиться к королю в Руане. Прибыло еще некоторое количество войск из Англии и 500 человек из Ирландии, чей дикий вид, примитивное оружие и низкорослые пони поразили защитников города. Англичане вырыли траншеи на подступах к Руану и укрепили их частоколами, деревянными башнями и артиллерией. Они разместили людей в лесах к востоку от Руана, чтобы не дать врагу подойти незамеченным и послали шпионов следить за успехами герцога Бургундского в Иль-де-Франс[735].

24 ноября 1418 года, согласно отчетам английских шпионов, Иоанн Бесстрашный имел в Париже около 4.000 солдат. Не имея возможности прокормить их там и, возможно, опасаясь спровоцировать беспорядки среди горожан, он вывел их из города вместе с королевой и расположился лагерем в двадцати милях от Понтуаза. Больного короля привезли в обозе Изабеллы, опасаясь, что в ее отсутствие им могут заняться другие. Они оставались в Понтуазе в течение пяти недель, пока Иоанн Бесстрашный обращался от имени короля с настоятельными призывами к советникам в Париже найти подкрепление, к казначеям — найти деньги, а к защитникам Руана — выстоять, несмотря на все более ухудшающееся положение города. Им предлагали лживые обещания о скорой помощи, которые зачитывались на рыночной площади Руана. Все это время в тылу герцога продолжалось наступление дофинистов. Их гарнизоны вокруг Парижа совершали набеги в пригороды и на Иль-де-Франс, срывая все попытки доставить продовольствие войскам, стоявшим в Понтуазе. Далее на юг Дофин, воспользовавшись тем, что герцог Бургундский был занят своими делами, двинулся на Тур и осадил единственный уцелевший бургиньонский гарнизон в долине Луары[736].

Из Понтуаза Филипп де Морвилье и другие советники герцога в сопровождении папского легата, кардинала Орсини, поскакали вперед к Руану для переговоров с англичанами. Они питали надежду на какое-то решение, которое могло бы избавить герцога от унижения потерять второй по величине город Франции, не сделав ничего в его защиту. Делегаты Генриха V встретили их на Пон-де-л'Арк. Среди них были знакомые лица. Ричард де Бошан, граф Уорик, был ветераном предыдущих переговоров с бургиньонами, начиная с 1411 года, "человеком с внушительной осанкой, исключительной рассудительностью и большим военным опытом, обладающим практичным и искусным красноречием на любую тему", — писал восхищенный современник. Компанию ему составляли стюард Генриха V сэр Уолтер Хангерфорд и Филипп Морган, которые также были на конференции с дофинистами в Алансоне, а также товарищ Моргана, валлиец, адвокат Генри Уэйр. Генрих V не хотел торопить события до падения Руана. Переговоры застопорились на несколько дней из-за очередного спора об использовании французского языка, на котором, как утверждал английский король, его уполномоченные "не умеют писать и почти не говорят и не понимают". Возможно, это относилось к некоторым из них, хотя граф Уорик, безусловно, прекрасно говорил по-французски. В итоге дискуссии проходили на смеси английского и французского языков, а документы переводились на латынь. Но от этого они не стали более приятным для понимания. Англичане выразили заинтересованность в брачном союзе. Генрих V заявил, что он в восторге от портрета Екатерины Французской, который привез ему кардинал. Но он хотел получить приданое в 1.000.000 экю, а также юго-западные провинции, уступленные по договору в Бретиньи, и Нормандию, которая должна была находиться под полным суверенитетом английского короля. В отличие от дофинистов, которые были готовы удовлетворить очень похожие территориальные требования и даже рассматривали возможность уступить в вопросе суверенитета, бургиньоны отвергли английские претензии с порога. Король был недееспособен, говорили они и герцог не имел права отчуждать его наследие. Примерно за десять дней до Рождества конференция распалась. Кардинал вернулся в Понтуаз, чтобы сообщить о провале своей миссии. Затем он добровольно отказался от своей миротворческой миссии как от проигранного дела и уехал в Италию[737].

Внутри Руана защитники были доведены до последней крайности лишений и бедствий. Люди питались кореньями и паразитами. Сообщалось, что кошки продавались по 18 франков, а четверть лошади — по 100 су. Зерна не было вообще. К Рождеству около 200 человек в день умирали от голода. Их тела сбрасывали в большие открытые могильные ямы на кладбище Святой Марии Магдалины, а затем, когда оно заполнилось, складывали на улицах. По городу начали распространяться болезни. Порядок рухнул. Люди дрались на улицах за еду. Капитан гарнизона прибегнул к отчаянным мерам. Он организовал самоубийственную вылазку сразу из нескольких ворот со всеми силами, которые только можно было собрать, намереваясь, очевидно, прорвать английские линии. У одних из ворот подъемный мост рухнул под тяжестью всадников, и они все попадали в ров. Остальные были отброшены назад от английских осадных линий с большими потерями. Незадолго до Рождества защитники собрали несколько тысяч "бесполезных ртов", в основном женщин и детей, бедных и неимущих, и вытолкали их за ворота, надеясь сэкономить продовольствие и переложить на англичан моральную ответственность за их пропитание. Но англичане отбросили несчастных назад залпами стрел, заставив их забиться в ров под стенами, где многие из них умерли от голода или болезней[738].

Армия герцога Бургундского к этому времени исчерпала запасы провианта, имевшиеся в окрестностях Понтуаза. После провала переговоров в Пон-де-л'Арк Иоанн Бесстрашный решил повести свои войска на север к Бовези, где в конце декабря должна была собраться остальная армия. Новый план предполагал в новом году наступление на Руан с востока, в то время как другие войска должны были подойти к городу по воде с запада. Бургиньонский адмирал Франции Шарль де Ланс был отправлен с командой людей реквизировать корабли на побережье Пикардии. Они планировали загрузить трюмы продовольствием и заполнить палубы латниками и лучниками, а затем проложить себе путь вверх по Сене и миновать английские осадные линии. Последний призыв о поддержке был направлен Дофину. Он не только отклонил его, но и запретил всем людям его подданства присоединяться к армии помощи. В результате никто из военной знати Франции не явился в Бове, кроме подданных герцога и его сторонников в Пикардии и Артуа.

29 декабря герцог Бургундский вошел в Бове с войсками, которые были с ним в Понтуазе. Остальная армия ждала его за городом, но ее численность была ничтожно мала. Иоанн провел ряд напряженных встреч со своими главными капитанами. В разгар дискуссий появилась делегация из Руана. Они с большим риском для себя пробирались через английские линии с последними сообщениями о положении в городе и ультиматумом. Делегаты заявили, что это последнее обращение к герцогу за защитой. Если город не получит помощи в течение нескольких дней, они откажутся от своего подданства и подчинятся королю Англии. Иоанн Бесстрашный был смущен и извинялся. К их бесконечному ужасу, герцог сказал им, что у него пока нет сил деблокировать Руан, но, скоро должно прибыть подкрепление, и положение изменится. Руанцы спросили герцога, как скоро и он ответил, что к 8 января. Делегаты Руана уехали, чтобы доложить о встрече защитникам города. Но вскоре стало ясно, что герцог был слишком оптимистичен в своих расчетах. Вскоре после отъезда руанцев в Бове прибыл гонец с известием о том, что Дофин захватил Тур. Затем последовали настойчивые сообщения о том, что он движется к городу Шарите-сюр-Луар и угрожает вторжением в Ниверне и Бургундию. В новом году Иоанн встретился с большинством старших офицеров финансовых департаментов из Парижа и выслушал их неутешительные отчеты. Около 3 января 1419 года он решил отказаться от помощи Руану. Англичане были слишком сильны, Дофин слишком грозен а казна пуста. Поэтому герцог Бургундский распустил свою армию и отправил в Руан гонца с секретным посланием, в котором советовал жителям города добиваться лучших условий капитуляции, которые они смогут получить[739].

К тому времени, когда это послание достигло защитников Руана, они уже потеряли надежду и решили сами вести переговоры с осаждающими. Поздно вечером 31 декабря 1418 года рыцарь гарнизона появился у ворот на южном конце моста через Сену и призвал рыцаря или барона выступить из английских рядов. Явился йоркширский рыцарь сэр Гилберт Умфравиль. Руанцы попросили его организовать пропуск для делегации из двенадцати человек, которая должна была предстать перед королем. Встреча состоялась в день Нового года в картезиансом монастыре на Парижской дороге. Руанцы начали с того, что попытались добиться облегчения для несчастных людей во рву под стенами. "Друзья, кто их туда загнал?" — ответил Генрих V. Затем они попросили дать им возможность договориться о капитуляции на условиях. По их словам, они получили задание защищать город от короля Франции, чьими подданными они являлись и готовы стать подданными короля Англии, но должны будут уведомить об этом герцога Бургундского. Генрих V находясь в своем самом бескомпромиссном настроении заявил им, что их город принадлежит ему по праву, а они не пускают его в него. Герцог Бургундский был прекрасно осведомлен о ситуации и не нуждался в дополнительных посланиях, а они должны были выбрать между смертью и безоговорочной капитуляцией.

В таких случаях всегда присутствовал элемент ритуала и драматизма. На самом деле эти жестокие слова были прелюдией к долгим и мучительным переговорам об условиях капитуляции. На следующее утро перед воротами Сент-Илер были возведены два больших павильона. Там настоятель нормандского аббатства Сен-Жорж де Бошервиль и каноник собора, при поддержке двадцати двух представителей гарнизона и горожан, в течение двух недель торговались с комиссией, возглавляемой графами Уориком и Солсбери. Горожане толпились на стенах, чтобы посмотреть как идут дела. Английские солдаты стояли группами на нейтральной полосе, пока герольды обеих сторон, "одетые как лорды" в гербы и золотые тесьмы, переходили от палатки к палатке с посланиями. Условия Генриха V были тяжелыми, и через неделю он пригрозил прекратить переговоры, если они не будут приняты. Внутри города разгорелся ожесточенный спор между профессиональными военными из гарнизона, которые были полны решимости дождаться условий, которые не запятнали бы их честь, и массой населения, которое хотело любой ценой положить конец осаде. В провале обороны горожане винили гарнизон. Ги Ле-Бютеллье даже обвинили в том, что он специально провалил недавнюю катастрофическую вылазку из ворот. Бурное собрание в отеле де Виль закончилось безрезультатно: одни заявили, что скорее умрут в бою, чем сдадутся, другие замышляли убить капитанов гарнизона, если они не откроют ворота. В конце концов, около 9 января 1419 года, защитники решили снести значительную часть стен и поджечь город в нескольких местах, если английский король не смягчит свои условия. Генрих V, который хотел взять город неповрежденным, в конце концов, уступил. Он назначил архиепископа Кентерберийского, Генри Чичеле, недавно прибывшего из Англии, посредником с духовенством города. Именно Чичеле, наконец, достиг соглашения с защитниками 13 января 1419 года[740].

Условия были суровыми, хотя и не такими жесткими, как могли бы быть. Город и замок должны были быть сданы в целости и сохранности 19 января 1419 года, если к полудню того же дня они не будут деблокированы французской армией под командованием Карла VI или лично герцога Бургундского. В случае появления французской армии гарнизон и жители должны были наблюдать за столкновением войск со стен, не вмешиваясь. Остальные условия отражали решимость Генриха V возродить английское герцогство Нормандия XII века. Перед капитуляцией "бесполезные рты" в городских рвах должны были быть отведены назад и накормлены. Город должен был быть очищен, а все трупы захоронены за стенами. После вступления Генриха V во владение город должен был сохранить все привилегии, дарованные ему в прошлом, его предками герцогами Нормандии или королями Франции. Жители могли сохранить свою собственность в Нормандии, но только в том случае, если они были готовы перейти в подданство английского короля. Что касается гарнизона, то все не нормандцы могли уйти под конвоем, ничего не взяв с собой, а коренные нормандцы имели выбор: подчиниться новому господину или быть заключенными в тюрьму. Король назначил высокую цену за почти шестимесячное неповиновение тех, кого он называл своими подданными. Руан должен был выплатить самую большую репарацию, когда-либо требовавшуюся от французского города: 300.000 экю, первая часть которой должна была быть передана в течение трех дней после капитуляции, а остальная — через месяц. Кроме того, все лошади и военное имущество должны были быть сданы, а король должен был получить место по своему выбору в городе или его пригородах для строительства дворца. Восемьдесят заложников были переданы англичанам в качестве гарантии выполнения этих условий[741].

Время, предоставленное французам для деблокады Руана, было пустой формальностью. К тому времени, когда посланец капитана достиг королевы и герцога Бургундского, они уже распустили свои войска и покинули Бове. Герцог не осмелился показаться в Париже и удалился в Провен в Шампани до весны, обвинив в катастрофе Дофина. Дофин, со своей стороны, не без сожаления наблюдал за унижением своего соперника. Около 15 января 1419 года его представители прибыли в Лувье и получили охранные грамоты, чтобы предстать перед Генрихом V в Руане. Они прибыли с предложениями о встрече на высшем уровне между Генрихом V и Дофином для решения вопросов, которые были слишком деликатными для послов в Алансоне. Послы должны были присутствовать в английском лагере, чтобы наблюдать за сдачей города 19 января. В здании картезианского монастыря Ги Ле-Бютеллье, который руководил обороной города в течение последнего года, преклонил колени перед Генрихом V и передал ему ключи от города. Король в свою очередь передал их своему дяде, Томасу Бофорту, герцогу Эксетеру, которого он назначил капитаном города. Позже во второй половине дня над цитаделью было водружено знамя Святого Георгия. Почти все коренное население города присягнуло на верность Генриху V, как они и предупреждали Иоанна Бесстрашного. Среди них был и сам Ги Ле-Бютеллье, первый важный светский человек, подчинившийся английскому королю. Ему предстояло стать одним из самых верных сторонников английского правительства в Нормандии[742].

"Если Руан не может защитить себя, то какой город сможет?" — спрашивали магистры Парижского Университета. Предсказатели, предвещавшие, что за падением Руана последует крах сопротивления во всей Нормандии, быстро оказались правы. Никто не хотел, чтобы его постигла участь Кана или Руана. Опасения, что офицеры французского короля вернутся и накажут их как предателей, улетучились, когда стало казаться, что английская оккупация продлится долго. Кодбек сдался автоматически в соответствии с условиями, уже согласованными с графом Уориком. Гарнизон Монтивилье, крупнейший в Па-де-Ко, открыл ворота перед английским капитаном из Арфлёра и ушел. Сдача этих мест стала сигналом к массовому дезертирству французов. От английской армии были отделены несколько оперативных групп и отправлены на борьбу с теми районами, которые еще не покорились. Ни в одном из них сопротивление не было очень сильным. Морские порты Па-де-Ко, Фекамп, Дьепп и Э сдавались англичанам один за другим в течение месяца после падения Руана. Онфлёр, последний порт Нормандии, который еще держался на стороне Карла VI, был блокирован с суши и с моря графом Солсбери и 25 февраля заключил соглашение о капитуляции. К концу марта все укрепленные места на Сене были в руках англичан, за исключением крепости Ла-Рош-Гюйон, господствующей над рекой со своего большого искусственного холма на краю Вексена, и могущественного замка Шато-Гайяр в Лез-Андели, построенного еще Ричардом I Львиное Сердце. К северу от Сены еще держался только Жизор, а к югу — только Иври. Англичане уже проникли вверх по реке в Иль-де-Франс. Вернон, Мант и Мёлан были оставлены своими гарнизонами из-за отсутствия запасов, чтобы выдержать осаду. Абвиль, Бове и Понтуаз стали пограничными городами. Англичане находились в двадцати милях от Парижа. Их рейдовые отряды проникали вплоть до Сен-Клу, в пределах видимости с городских стен. "И теперь, благословен Бог, — писал англичанин из армии своему другу в Лондон, — человек может проехать из Бретани через все герцогство Нормандия… и за короткое время, я полагаю, до самого Кале"[743].

Овладев Руаном, Генрих V завершил мероприятия по управлению завоеванными территориями, которые он начал восемнадцатью месяцами ранее в Кане. К весне 1419 года территория под английской оккупацией включала в себя все герцогство Нормандия вместе с Алансоном, Першем и частью соседнего фьефа Мант, которые управлялись вместе с Нормандией и стали называться завоеванными землями. В Нормандии был канцлер, первоначально Филипп Морган, который выполнял функции главы английского герцогства и возглавлял Большой Совет, отвечавший за управление и оборону. Английские военачальники были назначены бальи во всех семи бальяжах провинции, а также в Манте. Временная финансовая администрация, созданная после падения Кана, за которую отвечал сэр Джон Типтофт, была заменена более продуманной и постоянной. Уильям Аллингтон, опытный администратор, который в течение своей карьеры отвечал за финансы Бреста, Кале и Ирландии, был назначен на должность казначея и генерального сборщика налогов. Все эти высокие посты занимали англичане и, за редким исключением, продолжали занимать их на протяжении всей тридцатилетней оккупации Нормандии. Англичане также были капитанами двадцати двух королевских гарнизонов, которые обеспечивали основу обороны провинции и резерв войск, из которого можно было черпать пополнения для полевых армий. Однако для большинства нормандцев лицо правительства оставалось французским. Под началом бальи и главных офицеров провинции администрация была почти полностью французской. Виконтства и превотства, на которые делился каждый бальяж, управлялись французами. Большинство сотрудников Счетной палаты в Кане были французами, включая ее президента, нормандского рыцаря Луи Буржуа. Так же как и местные чиновники, которые были размещены в каждом округе, и бесчисленные сержанты, прево и другие служащие.

При королях Франции Нормандия была частью королевских владений, но пользовалась относительно высокой степенью автономии. Большая часть организации, которую Генрих V создал там, была непосредственно смоделирована по образцу старой системы. Английские чиновники просто вступали на место своих французских предшественников, а их французские подчиненные продолжали работать так же, как и раньше. Однако Генрих V сознательно пытался польстить провинциальному патриотизму нормандцев, представляя себя не завоевателем, а правителем независимого герцогства, являющимся преемником королей Анжуйской династии. Древняя должность сенешаля Нормандии, прекратившая свое существование после изгнания английских королей в 1204 году, была возрождена, а ее обладатель получил власть над всеми укрепленными местами. В очередном обращении к нормандскому партикуляризму Генрих V созвал собрание дворян провинции в Руане, чтобы те выслушали дальнейшие постановления, которые он предлагал издать для управления их провинцией. В последующие месяцы новый герцогский дворец начал строиться на набережной Сены в юго-западном углу обнесенного стеной города, что стало видимым знаком приверженности короля этому региону[744].

Через две недели после капитуляции Руана, 2 февраля 1419 года, Генрих V появился на праздновании Сретения в традиционных одеждах герцогов Нормандии и объявил, что все, кто желает сохранить свои права на землю в Нормандии, должны немедленно явиться к его офицерам для принесения присяги на верность. Эту прокламацию было приказано зачитать в каждом городе Нормандии. Через четыре месяца бальи получили приказ конфисковать все земли, владельцы которых не могли предъявить королевскую грамоту, подтверждающую принесение присяги. Никто не мог передвигаться по стране без документа с печатью бальи, удостоверяющий, что он "вассал короля, присягнувший в надлежащей форме". Считалось, что земля, брошенная владельцами, принадлежит врагам короля, и ее конфисковывали. Невозможно даже приблизительно оценить, сколько земельных владений попало в руки короля таким образом. Генрих V надеялся, что все население Нормандии подчинится его правлению, и поначалу очень осторожно относился к раздаче земель англичанам за счет коренного населения. Однако, как с горечью признали его советники предыдущей осенью, немногие из знатных людей провинции подчинились. В конечном итоге это привело к изменению политики и крупному перераспределению земель в Нормандии[745].

В течении года после падения Руана было выдано около 250 пожалований фьефов против примерно 90 годом ранее. Земли более крупных светских собственников, которые бежали или отказались подчиниться, обычно предоставлялись лояльным людям, почти неизменно англичанам, в обмен на военную службу: содержание гарнизона, оборону окрестностей и предоставление определенного количества латников и лучников для службы в поле под командованием владельца фьефа на все время, пока длится война. Это были обременительные обязательства. Владельцы фьефов должны были содержать отряд латников и лучников летом и зимой, из года в год. Для обеспечения этих обязательств земельные пожалования должны были быть очень обширными. Знатные английские капитаны получали огромные владения, в некоторых случаях вместе с аристократическими титулами.

В первом пожаловании такого рода, датированном февралем 1418 года, брат короля герцог Кларенс получил в личное владение виконтства Ож и Орбек по обе стороны долины реки Тук, к которым позже было добавлено прилегающее виконтство Понт-Одеме. Последующие пожалования были еще более крупными и, как правило, наследственными. Граф Солсбери, возможно, самый активный английский капитан после Кларенса, был назначен графом Перша. Огромные нормандские владения различных ветвей семьи Аркур были разделены и розданы английским дворянам. Герцог Эксетер получил графство и титул Жана VII д'Аркура и его замок в Лильбонне; граф Уорик приобрел графство Омаль, которое ранее принадлежало сыну Аркура, теперь одному из главных советников Дофина; а графство Танкарвиль, принадлежавшее его кузену Жаку д'Аркуру, перешло к рыцарю из Нортумберленда, сэру Джону Грею. Всего английским капитанам было пожаловано пять нормандских графств. Шестое было отдано гасконскому рыцарю Гастону де Грайи, капталю де Бюш, младшему брату графа Фуа, который стал графом Лонгвиль. Эти пожалования представляли собой намеренную попытку заменить высшее дворянство Валуа Нормандии новой англо-нормандской аристократией служилых людей, у которой был стимул оставаться в Нормандии и защищать свои завоевания. На более скромном уровне пожалования могли выдаваться на один фьеф или скромную сеньорию. В конце 1419 года в Нормандии уже насчитывалось около шестидесяти небольших замков, которыми английские военачальники владели в обмен на военную службу. Общая военная повинность новых владельцев фьефов составляла около 1.400 человек. Годом позже их должно было стать гораздо больше. Генрих V, по-видимому, надеялся контролировать побережье Ла-Манша с помощью аналогичных пожалований. Попытка короля после взятия Арфлёра в 1415 году "набить город английскими людьми", возможно, имела лишь ограниченный успех, но это не помешало ему попытаться колонизировать Кан, Шербур, Онфлёр и другие порты, англичанами, привлеченными предложениями бесплатной раздачи земли и домов[746].

Эта крупномасштабная передача земель сопровождалась шагами по закреплению главенствующего положения англичан в нормандской сельской местности. Земля, предоставленная в обмен на военную службу, обычно была неотчуждаемой. Она принадлежала владельцу либо пожизненно на условиях, что она вернется к короне после его смерти, либо, что она автоматически перейдет к его наследникам мужского пола. Эти положения были дополнены общим ордонансом, запрещавшим англичанам продавать землю в Нормандии, независимо от условий владения, кроме как другим англичанам. Право собственности на земли, пожалованные королем, было в Нормандии политически острым вопросом. Споры о нем были выведены из-под юрисдикции обычных судов и автоматически передавались в Совет короля в Руане. Все это отражало ожидания короля, что английское присутствие в Нормандии будет постоянным. Насколько можно судить, большинство его подданных тоже так думали. Уже через год после падения Руана англичане покупали дома и небольшие поместья с явной уверенностью в завтрашнем дне[747].

Создание английской администрации в Нормандии открывало перспективу, что по крайней мере часть бремени по оплате армии теперь может быть переложена на местные доходы. Нормандия была богатой провинцией, которая в лучшие времена вносила большие суммы в бюджет королей Франции. Генрих V унаследовал их права, насколько это позволяли условия войны. Король завладел всеми королевскими владениями в Нормандии и чеканил монету от своего имени на королевском монетном дворе в Руане. Несмотря на обещания освободить население от поборов правительства Валуа, он продолжал собирать основные налоги старого режима, хотя и в измененной форме. В мае 1419 года он вновь ввел налог с продаж, который не собирался в большей части Нормандии с тех пор, как его отменил Иоанн Бесстрашный в 1417 году. Налог в размере 5% был наложен на товары, выставленные на продажу, а налог в размере 25% — на напитки. В то же время был реформирован и вновь введен габель, который взимался постоянно. За год, начавшийся 1 мая 1419 года, счета генерального казначея Нормандии зафиксировали чистые поступления в размере 160.438 ливров, что эквивалентно примерно 24.000 фунтов стерлингов, из которых 40% приходилось на налоги, а еще 46% — на доходы от королевского домена. Большая часть остальной суммы приходилась на штрафы и конфискации. Эти цифры значительно занижают истинные поступления от завоеванной провинции. В них не включены важные натуральные поставки, в основном зерно, которое доставлялось в местные гарнизоны вместо налогов, а также денежные суммы, которые военный казначей Генриха V брал непосредственно у местных сборщиков налогов. Сразу после завоевания военные трофеи, которые выплачивались непосредственно военному казначею без прохождения через счета генерального казначея, снова принесли по меньшей мере столько же, сколько и зарегистрированные поступления от провинции. Тяжелая репарация, взимаемая с Руана, так и не была полностью выплачена, несмотря на энергичные меры, принятые для ее обеспечения, и в конечном итоге ее пришлось преобразовать в ежегодный налог. Но только из этого источника за пять месяцев после сдачи города было получено 133.138 экю (эквивалентно примерно 22.000 фунтов стерлингов). В целом, король должен был получить от Нормандии в год после завершения завоевания провинции сумму, превышающую доход от субсидий английского Парламента[748].

Насколько нормандцы приняли свое новое правительство — вопрос сложный и спорный, ведь мало какая тема со временем подвергалась более сильному искажению и превращению в миф. Безусловно, даже после падения Руана имело место вооруженное сопротивление. Вскоре после капитуляции стало известно о заговоре с целью убийства Генриха V во время празднования Рождества Христова в Руанском соборе. Еще один заговор с целью передачи города дофинистам был раскрыт в июне. В последующие годы были раскрыты и другие заговоры. Насколько серьезными или широко поддерживаемыми они были, сказать невозможно, но интересно, что оба заговора 1419 года, похоже, были преданы изнутри. Менее драматичной, но более постоянной была спорадическая партизанская война, которую вели люди, которых англичане называли бригантами (brigantes, разбойниками). Политическое значение их деятельности — вопрос, вызывающий много споров. Сельский бандитизм был эндемическим явлением в Нормандии на протяжении многих лет, как и в других частях Франции. Снижение доходов от сельского хозяйства и постепенный отказ от обрабатываемых земель привели к высокому уровню сельской безработицы, которую уже не могли поглотить охваченные экономическим спадом города и поселки. Массовое бегство крестьянства после высадки англичан превратило существующий кризис в человеческую катастрофу. Невозможно сказать, насколько всплеск насилия и преступности в сельской местности был связан с противодействием английской оккупации, а насколько — с более общим неповиновением властям со стороны отчаявшихся людей, доведенных до крайности. Задача усложняется нечеткой терминологией в административных документах, которые рассматривают как измену многие правонарушения, не имеющие политической подоплеки, такие как разбой на дорогах или любое насильственное преступление, совершенное человеком, принесшим присягу на верность Генриху V. Некоторые из преступников были вовсе не французами, а английскими дезертирами. Некоторые бриганты, однако, несомненно, были политическими сопротивленцами. В английских документах того периода без разбора говорится о "бригантах и других членах французской партии" или "бригантах или арманьяках". Заброшенные земли обычно конфисковывались на том основании, что их владельцы, как можно было предположить, ушли на службу к Дофину или "ушли в пещеры, болота и крепости, чтобы стать грабителями и бригантами вопреки своим клятвам и верности". Бриганты нападали на гонцов и чиновников, грабили купцов на дорогах, нападали на местные ярмарки и взимали patis с жителей. Это было серьезной проблемой для англичан, чья способность поддерживать порядок в Нормандии была важным элементом их притязаний на лояльность нормандцев. Новые английские власти предприняли энергичные усилия, чтобы искоренить бригантов. Они назначали цену в шесть ливров за их головы и казнили их в большом количестве, не менее 127 казней в первый год после реорганизации управления провинцией.

Однако, по крайней мере, в первые годы английской оккупации действия бригантов вряд ли можно было назвать организованным движением. У них не было лидера. Судя по тем, кого ловили, большинство из них были деревенскими жителями: крестьянами, батраками или сельскими торговцами. Почти никто не принадлежал к дворянству, среди которого было больше всего политического недовольства. Масштаб проблемы варьировался в зависимости от бедственного положения сельской местности. Наиболее острой проблема была сразу после английского завоевания, когда она была сосредоточена в Нижней Нормандии вокруг Кана и Байе, где безработица в сельской местности была наивысшей, а производство и распределение продовольствия было сильно затруднено продвижением армии захватчиков. К 1420 году, однако, насущная проблема отпала. "В бальяже Ко и на границе с Пикардией, благословен Бог, нет ни одного злого человека, кроме как за рекой Сеной в стране Нормандии шалят некие бриганты", — писал капитан Арфлёра в июне 1420 года. "Бригантов никогда не было так мало как раньше", — сообщал примерно в то же время бальи из Котантена. Даже в более поздние годы, когда ситуация ухудшилась, бриганты никогда не объединялись в большие группы, как это делали тюшены на юге Франции в предыдущем веке. Существует мало свидетельств координации их действий с капитанами или гарнизонами Дофина. Как заметил нормандец Тома Базен[749] на одной из страниц своей знаменитой хроники, независимо от того, покинули ли они землю из-за ненависти к англичанам, или по злобе, или потому что были в бегах, эти люди "сражались не в рядах французов, а как дикие звери и волки в самых отдаленных уголках леса"[750].

Очевидно, что подавляющее большинство тех, кто оставил ценные владения в Нормандии и отказался вернуться, должны были в принципе быть против английского правления. Они составляли меньшинство, но важное меньшинство, которое включало почти всю высшую аристократию. Аркуры, Мелёны, Мони, Монтене, Бракмоны, Бетенкуры, Эстутевили, Пейнели, Анже, Три, Гараньеры, Гравили и де Эссары — имена, которые составляли череду великих нормандских семей в Советах и армиях французских королей на протяжении столетий, — все они отказались от своих нормандских владений и покинули провинцию. У таких людей были давние традиции служения французской монархии, от которых трудно было отказаться. Некоторые из них занимали должности от короны или были обязаны ей личной военной службой а также имели собственность в других частях Франции. Аркуры были величайшей семьей Нормандии, но они также входили в число главных территориальных магнатов Пуату, в самом сердце удела Дофина. Самые способные и знаменитые знатные беженцы могли надеяться на почетные должности при дворе Дофина. Другие, не имевшие перспектив за пределами родной провинции, все равно покидали ее. Если верить нормандскому поэту Роберту Блонделю, они оставляли жизнь в легкости и достатке, чтобы стать портными или трактирщиками, в то время как их земли и титулы в Нормандии были присвоены англичанами[751].

Насколько чувства высшей знати по поводу английской оккупации разделяли люди более низкого ранга, мелкие дворяне, приходское духовенство, городские торговцы? Для большинства из них вопрос о том, было ли их правительство законным или нет, не имел большого значения. Их приоритетами было остаться в живых и спастись от катастрофы, охватившей большую часть Франции. В виконтстве Карантан семьдесят из девяноста пяти землевладельцев, живших там до 1417 года, оставались на месте и десятилетие спустя. Похоже, что в других частях Нормандии была такая же картина. Вполне вероятно, что подавляющее большинство тех, кто бежал перед войсками Генриха V, были мотивированы страхом, а не патриотизмом; так же как и тех, кто позже вернулся и покорился, присягнув на верность Генриху V, заставили сделать это личные связи, финансовые интересы и перспектива гражданского мира. Эти решения редко зависели от политических настроений. Обнищание большинства соседних провинций в результате анархии, голода и болезней оставило им мало альтернатив. В мире, где гильдии ревностно оберегали свои ремесла от чужаков, а муниципалитеты неохотно брали на себя бремя помощи, беженцы были нежеланными гостями. В Амьене их изгнали из города как "бесполезных болтунов". В Туре их всех переписали и пригрозили той же участью[752].

Пишущий в сравнительной безопасности 1470-х годов и знающий об окончательном изгнании англичан из Франции, Тома Базен, епископ Лизье, считал, что английское правительство поддерживалось лишь силой и страхом, а терпевшие его нормандцы только и ждали возможности свергнуть его: "По естественной склонности, так сказать, они смотрели на свое истинное королевство, самое старое в мире, королевство Франции". Однако история самого Базена предполагает более сложную картину. Его семья, которая была бакалейщиками в Кодбеке, бежала после взятия Арфлёра со всем, что могла унести, сначала в Руан в 1415 году, затем в Фалез в 1417 году и, наконец, в Бретань. Но они вернулись в Кодбек после его сдачи англичанам в 1419 году. Отец Базена был одним из тех, кто откликнулся на прокламацию Генриха V в феврале 1419 года и принес ему присягу на верность. Его история, вероятно, довольно типична для горожан, священнослужителей и мелких землевладельцев, которые бежали перед наступающими армиями, а затем, когда кризис миновал, задумались о возвращении. Сам Базен пошел в церковники. У него было много возможностей для получения преференций в других частях Франции, но после обучения в Париже и Италии он вернулся в Нормандию, чтобы продолжить церковную карьеру под английским правлением. Как и большинство нормандцев, он руководствовался любовью к родине и чувством самосохранения. Он принимал английское правление до тех пор, пока казалось, что оно незыблемо, и сменил сторону, когда оно грозило рухнуть[753].

В такой географически раздробленной и разнообразной стране, как средневековая Франция, национальные чувства обычно были уделом чиновничьей и церковной элиты, сословия, к которому Томас Базен по рождению не принадлежал, но в которое он вошел благодаря своему уму и амбициям. Однако даже среди таких, как он, понятия о верности, которые когда-то казались естественными, были нарушены в 1419 году внутренними раздорами во Франции. Для многих нормандцев, особенно в таких городах, как Руан, провозгласивших себя на стороне герцога Бургундского, было далеко не очевидно, что Дофин является представителем французской нации. Ги Ле-Бютеллье был не единственным человеком, который считал, что правительство Карла VI утратило право на преданность нормандцев из-за своей неспособности защитить их; так же как и Жан Ладверти, каноник церкви Сент-Радегунд из Пуатье, был не единственным, кто считал, что Дофин — "просто ребенок, который болтает все, что захочет"[754]. Генрих V, по сравнению с ним, казался неотразимым, его завоевания были судом Божьим. Хотя в английских войсках регулярно происходили случаи насилия и недисциплинированности, хорошо информированные французы в целом соглашались с тем, что армия Генриха V была очень дисциплинированной по сравнению с другими армиями того периода. В целом, Генрих V вел себя как король, которым Карл VI никогда не был. Он обещал восстановить, и в какой-то степени восстановил, стандарты базового управления и общественного порядка. Возможно, они не соответствовали его требованиям, но вряд ли они существовали в остальной Франции.