Глава XV. На мосту Монтеро, 1419–1420 гг.

26 декабря 1418 года Дофин официально отказался от титула королевского лейтенанта, которым он оправдывал свои действия после бегства из Парижа, и объявил себя регентом Франции. Это была судьбоносная перемена. Он больше не претендовал на роль представителя своего отца и больше не мог быть уволен с должности от имени короля Советом, контролируемым бургиньонами. Вместо этого он провозгласил себя суверенным правителем. В стране, которая более двух веков управлялась из Парижа, создание нового государства было сложной задачей. Но она была решена с поразительной быстротой и эффективностью. Административные столицы дофинского королевства были расположены в Пуатье, где находились Канцелярия и Парламент, и в Бурже, где были созданы финансовые департаменты и обычно проводились официальные заседания Большого Совета. Сам Дофин любил переезжать с места на место. В первые годы его двор проводил зиму в Бурже, а лето постоянно путешествовал с многочисленной конной свитой между дворцами Иоанна Беррийского в Пуатье и Меэн-сюр-Йевр и неприступными анжуйскими крепостями Лош и Шинон в долине Луары[755].

Ядром будущего Буржского королевства стали личные владения Дофина, включавшие Турень, Пуату, Берри и Дофине за Роной. Эти владения давали ему не только большую и богатую территориальную базу, но и администрацию, построенную на фундаменте, заложенном его двоюродным дедом Иоанном Беррийским. К ним присоединились соседние владения его союзников — герцогов Орлеанского и Анжуйского. Вместе территории трех французских принцев включали весь бассейн Луары от Ниверне до Бретани и западные провинции от Мэна на севере до Сентонжа на юге. Герцог Бургундский не имел никаких опорных пунктов в этих регионах, кроме горстки изолированных гарнизонов в Турени и Пуату, последние из которых были ликвидированы, пока Иоанн Бесстрашный был занят деблокадой Руана. Сам Тур сдался 30 декабря после месячной осады. Взятка в 14.000 ливров и щедрые земельные пожалования облегчили переход капитана, Шарля Лаббе, в подданство Дофина. Единственный оставшийся в живых союзник герцога Бургундского в регионе, вечно беспокойный барон-разбойник Жан Ларшевек, держался в своей большой крепости Парфене в западном Пуату с помощью разветвленной сети вассалов и репатриантов. Сдача этой крепости в августе 1419 года после четырехмесячной осады армией более чем 3.000 человек под командованием Филиппа Орлеанского, графа Вертю, ознаменовала фактический конец сопротивления правлению Дофина в его собственном апанаже[756].

К этому времени офицеры Дофина распространили свою власть на большую часть южной Франции. Этот процесс был облегчен тем, что большинство королевских чиновников на юге были назначены Иоанном Беррийским или Бернаром Арманьяком. Во время бегства Дофина из Парижа тринадцать из шестнадцати бальи и сенешалей к югу от Луары и бургундской границы были твердыми приверженцами Арманьяка. Они сразу же приняли власть Дофина. Один бальи, которого сочли ненадежным, был немедленно смещен. Бургиньонское правительство в Париже ничего не могло с этим поделать. Оно попыталось назначить своих собственных бальи в трех южных провинциях, где надеялось найти поддержку на местах, но ни один из них не смог утвердиться. Апанаж герцогов Бурбонских, расположенный в северных предгорьях Центрального массива и граничащий с Берри и Бургундией, находился в двусмысленном положении как географически, так и политически. Сам герцог томился в плену в Англии а его супруга и сын, которые находились в Париже, когда город был захвачен бургиньонами, были в руках герцога Бургундского. Но герцогские чиновники на месте спонтанно признали власть Дофина[757].

Такое быстрое и мирное распространение власти Дофина не могло быть достигнуто одними административными мерами. Ключом к успеху Дофина стала инстинктивная поддержка провинциального дворянства и олигархии городов. Поскольку король был марионеткой в руках того, кто контролировал Париж, даже те, кто не был убежденным арманьяком, понимали, что регентство неизбежно. Как только концепция регентства была принята, стало очевидно, что оно по праву принадлежит наследнику престола. На конференции с англичанами в Алансоне послы Дофина утверждали, что их поддерживает "почти все дворянство Франции"[758]. Английские делегаты насмехались над этим бахвальством, но оно подтвердилось неудачей герцога Бургундского в Бове и окончательным отделением всех провинций Франции, которые находились вне досягаемости его армий. За пределами своих владений политическая база Иоанна Бесстрашного оказалась почти такой же узкой, как и у графа Арманьяка. Она была ограничена его собственными вассалами и приближенными, а также населением крупных городов севера. Только в двух регионах южной Франции шла серьезная борьба за власть. Одними из них были Маконне и Лионне, а другим — Лангедок. В обоих случаях Дофин унаследовал сложную ситуацию от правительства графа Арманьяка.

Маконне было богатым графством, расположенным к югу от Бургундского герцогства, которое было частью королевского домена с середины XIII века. До 1417 года регион был мало затронут гражданскими войнами. Макон, столица провинции, был процветающим городом и важным административным центром. В 1417 году провинцией управлял Филипп де Бонне, верный сторонник Орлеанского дома, который совмещал должности бальи Макона и сенешаля Лиона. В июле 1417 года, когда подстрекательский манифест Иоанна Бесстрашного распространялся по городам севера, его копии появились в Маконе, прибитые к дверям церквей и общественных зданий. Один из адвокатов герцога, проживавший в городе, убедил большинство своих сограждан выступить в поддержку своего господина. Их примеру последовало большинство других городов региона. В сентябре канцлер Бургундии Жан де Со прибыл в город, чтобы вступить в управление им. Он привел с собой большое количество войск из Бургундии, чтобы сделать свои подходы к местным общинам "более эффективными". За ним последовала группа чиновников из Счетной палаты Дижона, чтобы наложить руки на все местные источники дохода, постоянно сетуя о "странностях" местных жителей, препятствиях со стороны королевских чиновников и низком качестве маконского вина[759].

Однако главной целью Жана де Со были не Маконне, а Лион. Крупный промышленный город на границе Франции, стоявший на пересечении торговых путей в Нидерланды, Германию и Средиземноморье, Лион тоже не пострадал от последствий войн принцев. Городом управляла консервативная патрицианская олигархия, избранная пятьюдесятью или около того главами торговых гильдий. У них были сильные роялистские настроения, как и у их собратьев в других частях Франции. Но, как и остальным, им приходилось противостоять бургиньонской партии среди низших классов, которые несли на себе основную тяжесть королевских налогов. Ведущий горожанин Лиона, богатый адвокат и консул Жан Ле Вист, титулярный королевский советник, близкий к арманьякам, был уверен, что бургиньоны захватят город после следующих коммунальных выборов, которые должны были состояться в декабре 1417 года. Он сплотил олигархию вокруг бальи и организовал быстрый внутренний переворот. Выборы были отменены, а с горожан была взята клятва верности. Были наняты профессиональные наемники и введены высокие муниципальные налоги для выплаты им жалованья. Стены города были отремонтированы, а в дальних замках региона размещены гарнизоны. В начале 1418 года обе партии подняли ставки. Жильбер де Лафайет, который недавно командовал неудачной обороной Фалеза от англичан, был послан арманьякским правительством в Париже, чтобы возглавить оборону Лионне. К нему присоединился Гумберт де Гроле, молодой профессиональный солдат из Дофине. Они привезли с собой подкрепление. В ответ королева и герцог Бургундский назначили Жерара де ла Гиша, уроженца Маконне, служившего тогда в бургиньонском гарнизоне Понтуаза, бальи Макона и сенешалем Лиона. Жерар появился в регионе в январе 1418 года с новыми войсками. Последовала длительная и изнурительная война с осадами и засадами, которая сделала дороги в регионе непроходимыми и быстро привлекла банды рутьеров из соседних областей в поисках легкой добычи. Это противостояние укрепило существующие партийные приверженности. Когда Париж пал перед бургиньонами в июне 1418 года, Лион немедленно отправил делегатов в Бурж, чтобы пообещать Дофину свою поддержку. Дофин, в свою очередь, осыпал их любезностями и обещаниями учреждения собственного регионального Парламента и возможно, даже Университета. Отношения Лиона с правительством в Париже были разорваны. К концу 1418 года южная часть Маконне стала границей между Парижским и Буржским королевствами. Герцог Бургундский никогда не контролировал Лион[760].

* * *

Лангедок был более крупным призом. Он включал в себя три королевских сенешальства — Бокэр, Каркассон и Тулузу, занимая огромную территорию, простирающуюся от Роны на востоке до Гаскони на западе. На севере она была ограничена более мелкими провинциями, которые зависели от нее административно и в некоторой степени экономически: Руэрг, Керси, восточная часть Гаскони и горные районы Веле, Виваре и Жеводан на восточном склоне Центрального массива. Лангедок отличался рядом особенностей. Это был регион главенствующих городов с высоко урбанизированной аристократией. Он имел давние традиции автономии и активной общественной жизни, которые придавали ему определенное единство, несмотря на его огромные размеры и разнообразную географию. Юг Франции внес свой вклад в гражданские войны на севере, отсюда происходили граф Арманьяк, сеньор д'Альбре и виконт Нарбонский. Но кроме этих знатных дворян, чье политическое видение выходило далеко за пределы их собственной провинции, регион оставался в стороне от раздоров между принцами. Вопросы, которые разделяли политиков в Париже, не имели здесь особого резонанса. Всепроникающие сети вассалов, арендаторов и союзников, через которые Бургундский и Орлеанский дома осуществляли свою вражду, не распространялись на Юг. Связь была плохой, особенно в условиях анархии 1418 года, когда гонцу могли потребоваться недели, чтобы добраться до Луары по окольным дорогам, чтобы избежать враждебных отрядов солдат[761].

Жгучим вопросом в Лангедоке было налогообложение. Генеральные Штаты Лангедока, регулярно собиравшиеся с 1340-х годов, были главным органом политической жизни провинции и средством, с помощью которого назначались налоги и рассматривались коллективные жалобы. Но с 1393 года созыв Генеральных Штатов был фактически отменен, а налоги вводились ордонансом, как это было на севере в течение многих лет. Это было частью последовательной попытки провинциального правительства разрушить местную солидарность, чтобы сдержать сопротивление неумолимым фискальным требованиям государства. Эта политика обычно ассоциировалась с герцогом Беррийским, который с 1401 года и до своей смерти в 1416 году, за исключением двухлетнего перерыва, был заочным лейтенантом в Лангедоке. Иоанн Беррийский воспользовался отсутствием представительских собраний для введения жестоких налогов, невиданных в мирное время, доходы от которых почти полностью расходовались в других частях Франции. В результате он и его зять Бернар Арманьяк, который обычно выступал в качестве его местного представителя, были широко ненавидимы в Лангедоке. После смерти герцога Беррийского в 1416 году капитулы Тулузы обратились к правительству с просьбой оставить управление провинцией в своих руках и больше не назначать лейтенантов. Совет арманьяков в Париже подчинился. Но, постоянно находясь на грани банкротства, он продолжал жесткий фискальный режим. Граф Арманьяк назначил своего девятнадцатилетнего сына, Жана, виконта Ломаньского, генерал-капитаном Лангедока и поставил его во главе комиссии, которой было поручено навязать власть правительства и собирать налоги, установленные Советом в Париже. Этот шаг вызвал ропот зарождающихся восстаний в городах. Июльский ордонанс 1416 года вызвала широкое сопротивление на юге. Талья, введенная в феврале 1417 года, похоже, почти ничего не принесла[762].

Растущее фискальное давление на Лангедок совпало с резким ростом активности разбойников. За двумя вторжениями Генриха V в Нормандию последовала череда английских набегов из Бордо и возобновление активности англо-гасконских компаний рутьеров. После истечения срока перемирия в 1415 году они хлынули в Тулузен. Весной 1416 года новый английский сенешаль Гиени, сэр Джон Типтофт, начал крупную кампанию в долине Гаронны, крупнейшую с 1407 года, которая завершилась взятием Ла-Реоля, самой важной французской крепости в долине и воротами в Тулузен. Несмотря на свое стратегическое значение, Ла-Реоль был плохо защищен населением, сократившимся из-за засухи, чумы и беспорядков. В следующем году французская армия под командованием виконта Ломаньского вновь заняла город, но не смогла взять цитадель после почти пятимесячной осады. Ла Реоль получил помощь из Бордо незадолго до срока, установленного соглашением о капитуляции. Вскоре после этого Типтофт отошел, чтобы присоединиться к Генриху V в Нормандии, но дело было сделано. В последующие недели отряды гасконских рутьеров распространились вверх по Дордони в Керси и Нижний Лимузен и вдоль Гаронны в Тулузен, сея хаос везде, куда бы они ни пришли[763].

Это была благодатная почва для распространения программы административной реформы и снижения налогов Иоанна Бесстрашного. Сенешали Лангедока сделали все возможное, чтобы подавить новости о прокламации герцога Бургундского от августа 1417 года об упразднении налога с продаж. Но когда, неизбежно, первые сообщения достигли юга, они вызвали серьезные волнения. Сперва они начались в Каркассоне. Примерно в октябре 1417 года сенешаль Каркассона попытался ввести в цитадель королевский гарнизон. Горожане не пустили его и удержали ворота. В декабре восстание перекинулось на Тулузу, крупнейший и самый политизированный город Лангедока. Тулуза сильно пострадала от бедствий эпохи. Ее население резко сократилось после великих эпидемий предыдущего века, в результате чего все меньшее число семей несло постоянно растущее бремя налогов. Торговля, всегда чувствительная к безопасности на дорогах, пострадала от анархии. Именно на этом сложном фоне в январе 1418 года королевский сенешаль Тулузы Жан де Бонне (брат лионского бальи) предстал перед капитулом города вместе с генеральным сборщиком налогов в Лангедоке, чтобы потребовать выплаты тальи. Они предъявили указы, недавно прибывшие из Парижа, в которых арманьякский Совет назначил Дофина лейтенантом короля во всей Франции. Капитул отказался признать эти указы и после долгих споров отказался платить налог. Когда генеральный сборщик пригрозил собрать налог силой, они обратились за помощью к Гуго, виконту Караманскому, местному дворянину с известными бургиньонскими симпатиями. Он собрал ополчение из 200 латников и 100 арбалетчиков, взял город под контроль и изгнал сенешаля. Виконт Караманский призвал города Лангедока закрыть свои ворота от королевских офицеров и захватить сундуки сборщиков тальи. Большинство из городов последовали его призыву. Был заключен союз между Тулузой, Каркассоном, Безье и Нарбоном. Из этих центров восстание распространилось по сенешальствам Тулузы и Каркассона[764].

Иоанн Бесстрашный немедленно приступил к использованию краха королевской власти в Лангедоке. Из Шартра, где он создавал свое новое правительство от имени королевы, он намеревался уволить сенешаля Каркассона и заменить его одним из своих камергеров. 30 января 1418 года, когда правительство королевы переехало в Труа, герцог назначил комиссию из четырех своих советников, чтобы взять под контроль провинцию. Главным комиссаром был Луи де Шалон-Арле, дворянин из имперского графства Бургундия, который также был принцем Оранским в Провансе. Он отправился в путь в марте 1418 года в сопровождении своих коллег, а также отряда из почти 1.000 всадников и флотилии барж, груженных артиллерией. В начале апреля Шалон-Арле прибыл в Пон-Сен-Эспри и захватили стратегически важный укрепленный мост через Рону. Отсюда он триумфально проследовал через Лангедок, объявляя на каждом этапе об отмене всех королевских налогов, кроме габеля. В Монпелье Шалон-Арле был принят Гуго де Караманом и делегациями главных городов провинции, а к концу мая был уже в Тулузе. Там Шалон-Арле очистил провинциальную администрацию от своих противников и назначили Гуго сенешалем. К августу 1418 года большая часть Лангедока оказалась в руках бургиньонов. Жан де Ломань, потрясенный смертью отца в Париже, отказался от должности генерал-капитана и уехал из провинции[765].

Триумф принца Оранского был впечатляющим, но он быстро увял. Бургиньоны были популярны в городах, но не имели большой поддержки среди провинциальной знати и в сельской местности. И даже города не все были под их контролем. Для взятия Нима потребовалась четырехмесячная осада. Бокэр все еще находился в руках дофинистского сенешаля. В больших крепостях на реке Рона, Рокмор и Вильнев-лез-Авиньон стояли дофинистские гарнизоны, блокировавшие дороги и речные пути долины. Изгнанные дофинистские сенешали Тулузы и Каркассона продолжали осуществлять свои полномочия из-за стен городов Бюзе и Жирусанс в долине реки Тарн. Вдвоем они контролировали важные гарнизоны в Пезенасе и, по крайней мере, еще трех городах, обнесенных стенами, из которых вели партизанскую войну против бургиньонских комиссаров. Офицеры Дофина продолжали уверенно контролировать отдаленные провинции: Руэрг и юг гасконской границы, где господствовал дом Арманьяк, и восточные провинции Веле, Виваре и Жеводан, которые удерживались для Дофина усилиями графа Полиньяка. Дофин не смирился с частичной потерей Лангедока. Он назначил Филиппа де Левиса, сеньора де Ла-Рош, преемником виконта Ломаньского в качестве своего генерал-капитана и срочно отправил его на юг с отрядом всадников. Вскоре стало ясно, что чтобы надежно закрепиться в Лангедоке бургиньонским комиссарам придется превратить его в поле битвы, подобно Иль-де-Франс или Маконне[766].

Именно этого общины Лангедока стремились избежать. Их не интересовали более широкие планы Дофина или герцога Бургундского. Их целью было подтвердить свой контроль над налогообложением и защитить свою автономию от правительств всех мастей. Не обращая внимания на бургиньонских комиссаров, они направили делегацию к королеве в Труа и добились некоторых ценных политических уступок. В частности, ее удалось убедить издать ордонанс, который не только восстанавливал Генеральные Штаты Лангедока, но и разрешал жителям провинции созывать его по собственной инициативе. В результате, когда Луи де Шалон-Арле, принц Оранский, прибыл в Тулузу, он обнаружил, что вынужден делить власть с Генеральными Штатами. Он немедленно убедил королеву изменить ордонанс, чтобы в будущем Штаты могли собираться только по королевскому разрешению и в присутствии ее чиновников. Вооружившись этим документом, он отложил проведение первого заседания Штатов. Но было уже слишком поздно для подобных маневров. Генеральные Штаты собрались в Каркассоне в первоначально назначенную дату, 22 июля, и продолжали заседать по собственной инициативе до сентября. Комиссары не смогли помешать им принять некоторые нежелательные решения. Возможно, узнав, что принц Оранский попросил герцога Бургундского назначить его генерал-капитаном Лангедока, они выступили против. По их мнению, власть короля в будущем должна осуществляться только обычными королевскими офицерами, другими словами, сенешалями. Далее они дали понять, что не собираются принимать сторону Дофина и герцога Бургундского. Вместо этого они предложили им потягаться друг с другом, отправив делегации к обоим с петициями о "помощи, привилегиях, послаблениях и свободах".

Бургиньонские комиссары были не в состоянии спорить. У них не было ресурсов для защиты населения Лангедока от уцелевших дофинистских гарнизонов или от растущего числа компаний рутьеров, действующих в провинции. Они не могли взимать налоги без согласия из-за прокламаций герцога Бургундского. Генеральным Штатам было предложено проголосовать за субсидию, но они согласились только на пониженный налог в 28.000 ливров. В отчаянии принц Оранский обратился к габель, единственному королевскому налогу, который герцог Бургундский оставил в силе. Он попытался увеличить его доходность, заставив города закупать минимальное количество соли оптом. Они отказались. Не имея возможности платить своим войскам, принц Оранский был вынужден смотреть со стороны, как они стали жить за счет окружающей местности, грабя одни из самых богатых регионов Западной Европы и разрушая остатки доброжелательности к бургиньонам в Лангедоке[767].

В этой нестабильной ситуации города Лангедока обратились к графу Фуа. Жан де Грайи, граф Фуа, "хитрый государь", по словам хрониста его дома, унаследовал вместе с пиренейскими территориями всю проницательность и амбиции своих предшественников. Он также распоряжался самым большим военным отрядом на Юге. До тех пор, пока был жив его великий региональный соперник Бернар Арманьяк, Жан де Фуа был естественным союзником герцога Бургундского. Но как только граф Арманьяк встретил свою смерть в июньские дни в Париже, Жан начал пересчитывать свои преимущества. Граф Фуа был заинтересован в борьбе не на жизнь, а на смерть, развернувшейся тогда на севере между Дофином и герцогом Бургундским, не больше, чем Генеральные Штаты и хотел положить конец семидесятилетнему господству в регионе графов Арманьяк. После гибели Бернара соперничающая династия находилась в упадке, она была лишена союзников, не имела влияния в национальной политике, а в ее гасконских землях ей угрожала возрождающаяся мощь Англии. Наследнику арманьякских владений, Жану де Ломань, был двадцать один год, он не обладал свирепой энергией своих предков и был неопытен даже для эпохи, когда зрелость наступала рано. Граф Фуа воспользовался своей возможностью. Он принял делегации двух западных сенешальств Лангедока в Мазере на южной окраине графства Фуа и предложил им защиту, которую не смогли обеспечить бургиньонские комиссары. Граф послал своих представителей в Генеральные Штаты в Каркассон и быстро оттеснил принца Оранского. Затем он отправил своих агентов на север, чтобы предложить свою поддержку тому, кто больше заплатит. Его посол и герольд присутствовали на Большом Совете Дофина в Шиноне в начале августа 1418 года. Другой герольд отправился в Париж с дружественным посланием для герцога Бургундского[768].

Первым отреагировал Дофин. На Совете в Шиноне присутствовали многие южные бароны. По их совету он решил предложить графу Фуа должность лейтенанта Лангедока. Письмо с предложением было составлено 17 августа и отправлено на юг. Аналогичное назначение было дано Рено де Шартру, архиепископу Реймса. Условия их назначений предполагают, что архиепископ должен был посвятить свое внимание долине Роны, в то время как граф Фуа сосредоточиться на западном Лангедоке и гасконской границе, где его влияние было наиболее сильным. Граф принял предложение Дофина. Но он выждал несколько месяцев, прежде чем объявить об этом, продолжая переговоры с герцогом Бургундским. В конце декабря 1418 года его представители предстали перед ассамблеей города Тулузы, предъявили грамоты своего господина о назначении от Дофина и объявили, что он предлагает взять на себя управление провинцией. Это заявление произвело сенсацию. Ассамблея объявила перерыв, чтобы посоветоваться с принцем Оранским. Когда в начале января ассамблея собралась вновь, мнения разделились. Большинство присутствующих, патрицианская олигархия, духовенство, королевские чиновники, даже бургиньонский сенешаль Гуго де Караман, высказались за то, чтобы принять назначение графа Фуа и подчиниться Дофину. Еще одна ассамблея, состоявшаяся несколько дней спустя, на которой были представлены все окраинные районы, отменило это решение. На улицах настроения по-прежнему были в пользу комиссаров герцога Бургундского. Против графа Фуа устраивались безобразные демонстрации. Дома тех, кто хотел подчиниться ему, были сожжены. Предатель Гуго де Караман был изгнан из города. Бургиньонская партия ненадолго захватила контроль над городом и провела пламенную резолюцию, призывающую к открытой оппозиции Дофину и графу Фуа. В феврале 1419 года граф двинулся по речным долинам с армией, чтобы решить вопрос силой[769].

Принц Оранский уже решил, что ему не удастся выиграть силовое противостояние с графом Фуа. Но понимая, что графу нет дела ни до Дофина, ни до одной из партий, решил, что еще можно добиться того, чтобы Лангедок оставался нейтральным. Поэтому, как только стало известно о назначении Дофином Жана де Фуа лейтенантом, принц Оранский послал одного из своих коллег, виконта Мюрата, на север, чтобы тот обратился к герцогу Бургундскому с просьбой назначить графа Фуа лейтенантом в Лангедоке и со стороны короля. Иоанн Бесстрашный принял виконта Мюрата в Леньи, где укрывался от презрения парижан после унизительного провала своей попытки деблокировать Руан. На заседании Совета в городе, 20 января 1419 года, было решено принять предложение принца Оранского. Были подготовлены новые указы о назначении, освобождающие принца Оранского от его обязанностей и назначающие графа Фуа лейтенантом Лангедока. По неясным причинам Мюрат задержался на севере до конца февраля, а указы были обнародованы в Лангедоке только в апреле 1419 года. Но уже тогда их влияние было драматическим. Тулуза, Каркассон и Монпелье по очереди подчинились лейтенанту, который теперь имел назначение от обеих партий. Граф объявил о своем намерении восстановить мир и объединить местных дофинистов и бургиньонов против англичан. Он не проводил никаких чисток, оставив на своих постах выдвиженцев обеих партий. Граф быстро изгнал гарнизоны рутьеров из трех сенешальств и когда в июле 1419 года Генеральные Штаты собрались в Тулузе, Лангедок, казалось, достиг почти полной гармонии и вышел из политического водоворота остальной Франции[770].

Дофин был крайне недоволен отказом графа Фуа управлять Лангедоком в его интересах. Но он получил гораздо более выгодную часть сделки. Комиссары герцога Бургундского были изгнаны из большей части Лангедока, оставив после себя лишь несколько гарнизонов, в Ниме, Пон-Сент-Эспри и Эг-Морте в долине Роны и в Соммьере на востоке Тулузена. После ухода бургиньонов поддержка Иоанна Бесстрашного в городах, за единственным исключением Каркассона, сошла на нет. Через год финансовые чиновники Иоанна Бесстрашного отказывались посещать провинцию, чтобы выплатить жалованье оставшимся гарнизонам, опасаясь, что им не удастся оттуда вернуться живыми. Для герцога Бургундского это было серьезное и публичное поражение[771].

* * *

На протяжении большей части 1419 года каждая из трех соперничавших во Франции держав, Генрих V, Иоанн Бесстрашный и Дофин Карл, пытались маневрировать между собой. На данный момент, владея Нормандией и располагая самой большой армией во Франции, Генрих V сделал предложения. В начале февраля уполномоченные Дофина встретились с советниками Генриха V в францисканском монастыре в Руане. 12 февраля 1419 года они договорились о встрече на высшем уровне. Она должна была состояться 26 марта в месте, которое должно было быть согласовано между Эврё и Дре на южной границе Нормандии. Перемирие должно было быть объявлено с немедленным вступлением в силу и распространяться на всю территорию между Сеной и Луарой, до 23 апреля. Тем временем английский король занялся изучением предложений, которые он мог ожидать от герцога Бургундского. В действительности все три стороны находились под сильным давлением, чтобы прийти к соглашению[772].

Для Генриха V главными проблемами были деньги и людские резервы. Кампания длилась уже более восемнадцати месяцев, дольше, чем любая предыдущая английская кампания во Франции. Содержание армии обходилось в 8.000 ― 10.000 фунтов стерлингов в месяц. Отношения короля с его новыми подданными зависели от его способности поддерживать дисциплину в армии, а это означало выплату жалованья, "которое должно быть своевременным", как отмечали его советники, "иначе Нормандия будет потеряна для него". Тем не менее, к 1419 году жалованье армии стало серьезно задерживаться. Несмотря на открытие нового неопределенного потока доходов из самой Нормандии, основную часть денег для оплаты армии все еще нужно было добывать в Англии. Весной 1419 года в Арфлёр прибыло 30.000 фунтов стерлингов в золотой монете, 2.000 фунтов стерлингов в серебряной монете и "полтонны слитков" серебра, большая часть которых, должно быть, представляла собой последний взнос парламентской субсидии 1417 года. До конца года никаких других парламентских субсидий ожидать не приходилось.

Даже при наличии денег на ее оплату английская армия во Франции была бесполезным активом. Ее численность составляла около 12.000 человек. У большинства капитанов, набравших этих людей, приближалась вторая годовщина срока службы и их нужно было убедить остаться дольше. Это было нелегко, поскольку они не были профессиональными солдатами, и многим из них надоело воевать. В письме своему тестю в Англию из осадного лагеря под Шербуром с просьбой о займе в 20 фунтов стерлингов сэр Джон Синклер заявил, что он "здоров телом, но имеет тяжесть на сердце". Он горько негодовал на военные порядки, которые заставляли его платить за все, что он ел, "принимая во внимание долгое время, которое мы провели здесь, и расходы, которые мы несли во время каждой осады, в которой мы участвовали, и не получали жалованья с тех пор, как убыли из Англии, мы почти истратили все, что у нас было". Другой солдат писал домой: "Я надеюсь, что вы будете за нас молиться, чтобы мы поскорее покинули эти негостеприимные места и вернулись в Англию". Тем временем люди погибали от болезней и потерь в боях. По мере расширения территории, находящейся под английской оккупацией, все большее число людей приходилось откомандировывать для несения гарнизонной службы, и к лету 1419 года их число превысило треть армии. Постоянно шел поток дезертиров, большинство из которых находили свой собственный путь обратно в "родную Англию". Бальи в главных портах было приказано следить за людьми без увольнительных документов, желающими попасть домой, и арестовывать их. В Руане грузовые трюмы обыскивали в поисках дезертиров, а в Кале капитан города был уполномочен таких вешать[773].

Эти потери было все труднее восполнить. Король поручил своему Совету в Вестминстере найти подходящих людей и приказать им служить в армии во Франции — редкий возврат к старой модели обязательной военной службы. Но комиссары, направленные в графства для выполнения этого приказа, повсюду встречали отговорки: бедность, немощь, некомпетентность. Совет пришел к выводу, что многие из этих отговорок были оправданы. Военные ресурсы Англии были исчерпаны, а лучшие люди уже находились во Франции вместе с королем. Оставались только отбросы. Похожая картина вырисовывается и при другом опросе, проведенном в следующем году, судя по сохранившейся декларации одного графства (Йоркшира). Только пять джентльменов во всем графстве признали себя способными и готовыми сражаться за короля. Еще несколько человек были готовы нанять замену. Остальные, не считая тех, кто был слишком стар или немощен, в большинстве своем сослались на бедность. Они уже служили, часто возвращаясь обнищавшими или ранеными; или они потратили свое состояние на поддержку родственника, который служил; или их имения были обременены приданым их матерей или претензиями их детей; или они не имели на это права ("говорит, что он не джентльмен"). Обращения к гасконцам за рекрутами были не лучше. Они боялись кастильцев, которые уже предприняли набег на Байонну по прибрежной дороге и не могли выделить людей или найти деньги на авансы[774].

Иоанн Бесстрашный находился под еще большим давлением, чем Генрих V. Вскоре он узнал о плане Дофина встретиться с Генрихом V под Эврё и получил копию перемирия, заключенного между ними. Но его возможности были ограничены. Провал под Руаном ослабил его политически. В финансовом отношении он также находился в тяжелом положении. Налоговые поступления сильно сократились из-за беспорядка в стране и отмены налога с продаж. Деньги, имевшиеся на военные расходы, почти полностью ушли на погашение крупных задолженностей, возникших в ходе кампаний 1417 и 1418 годов, а также на оплату бургиньонских гарнизонов в Пикардии, Шампани и Маконне и личного военного эскорта герцога. После выплат армии в Бове в январе 1419 года военные казначеи не получали больше средств до сентября[775].

Тем временем Париж планомерно удушался окружавшими его дофинистскими гарнизонами. Внутри стен города агенты Иоанна Бесстрашного столкнулись с растущим гневом и волнениями. Городские власти считали, что герцог их бросил и были в ярости от того, что он не пускал короля в город, а высшее руководство государством перенес в Провен и Труа. Они обвиняли его в том, что он упустил возможность заключить мир с Дофином на приемлемых условиях и начали собственные переговоры с Карлом, очевидно, не посоветовавшись с герцогом. Во многом их поддержали судьи Парламента, которые начали играть заметную роль в политике столицы. В зале Парламента прошла череда недоброжелательных и безрезультатных встреч с представителями Иоанна, на которых стороны обменивались упреками. Наконец герцог Бургундский созвал Большой Совет своей партии, чтобы решить, что делать. Совет собрался 26 февраля 1419 года, но не в Париже, а в Провене. Там было решено отправить посольство в Нормандию для предварительных переговоров с Советом английского короля и если все пройдет успешно, отправить послов в Руан для встречи с самим Генрихом V. В качестве посредника был приглашен всегда политически гибкий герцог Бретонский.

Но бургиньоны на самом деле не хотели договариваться с англичанами. Они обнародовали эмоциональное обращение к Дофину, которое распространили среди жителей обнесенных стенами городов Франции, умоляя его объединить с ними силы против Генриха V. В противном случае, заявили они, у них не будет иного выхода, кроме как договориться с английским королем. Учитывая состояние королевства и могущество англичан, говорили они, все они будут лишены наследства, если не урегулируют свои разногласия[776]. Это обращение Иоанна обнажило все дилеммы лидеров соперничающих партий. Союз с захватчиком был наихудшим вариантом для них обоих. Он мог только разделить их сторонников и дискредитировать их в глазах французского общественного мнения. Их советники прекрасно понимали это. На самом деле каждый из них хотел объединить Францию под своим главенством, на своих условиях. Каждый из них надеялся добиться полного подчинения другого, угрожая заключить сделку с англичанами. Однако, когда доходило до дела, ни один из них не был готов пойти на это.

* * *

В течение нескольких месяцев 1419 года Дофин питал большие надежды на то, что ему удастся избежать этих дилемм с помощью традиционных союзников Франции, Шотландии и Кастилии, которые обещали принести ему подкрепление, способное изменить баланс сил во Франции.

Отношения Шотландского королевства с Англией резко ухудшились после воцарения Генриха V. На это был ряд причин. Одной из них было упадок семьи Перси, которая защищала границу и управляла отношениями Англии с Шотландией до тех пор, пока после восстания 1403 года не потеряла должность хранителя границы, а после восстания 1405 года — графство и земли. Нынешний глава дома, сын знаменитого Хотспура, находился в Шотландии во время последнего, рокового восстания Перси в 1408 году и оставался там после этого, наполовину изгнанником, наполовину узником. Ни одна из великих северных семей, даже графы Невиллы из Уэстморленда, не смогли занять место Перси. Другая причина заключалась в отзыве большинства войск, с помощью которых английское правительство сдерживало шотландцев после битвы при Хамильдон-Хилл в 1402 году. Граф Дуглас был освобожден из плена в 1407 году. Мердок Стюарт, старший сын герцога Олбани, был обменен на наследника Перси и выкуп в размере 10.000 фунтов стерлингов в 1416 году. Шотландский король Яков I оставался пленником в Лондоне, но его ценность как предмет торга оказалась весьма ограниченной. Хотя герцог Олбани и пошел на переговоры с целью освободить короля, его мало интересовала его судьба, ведь возвращение Якова I в Шотландию означало конец его правления. Настоящая проблема, однако, заключалась в том, что сам Олбани уже не был той силой, которой он обладал раньше. Сейчас, когда ему было уже за семьдесят, внимание шотландского герцога уже много лет было сосредоточено на борьбе его семьи за власть и земли к северу от Форта. Тем временем Шотландия распалась на большие полуавтономные территориальные лордства, контролируемые амбициозными местными магнатами. Силой, с которой пришлось бороться англичанам, был не Олбани, а Дуглас. Юстициарий к югу от Форта, хранитель Эдинбургского замка и командир всех трех походов в Англию, Арчибальд граф Дуглас осуществлял большинство полномочий шотландской короны на юге Шотландии. Его союзники и сторонники главенствовали на границах. Дуглас был кровно заинтересован в войне. Основным источником его власти в Шотландии была сеть его вассалов и его военных сторонников. Их средства к существованию зависели от военной службы и грабежей. Чтобы сохранить их лояльность, он должен был находить для них возможности[777].

Позднесредневековая Шотландия была одним из наиболее сильно военизированных обществ в Западной Европе. Тем не менее, шотландские армии традиционно имели низкую репутацию. Они считались недисциплинированными и плохо оснащенными бунтарями, которые редко нападали на защищенные крепости или рисковали вступить в битву. Французские капитаны, сражавшиеся вместе с ними на границе в 1385 году, были вынуждены взять с собой доспехи и оружие, чтобы вооружить своих союзников. Они вернулись домой с неутешительными отчетами о боевых навыках шотландцев. Жан де Вьенн, командир французского контингента, подсчитал, что во всей стране было всего 500 хорошо вооруженных и конных воинов, а остальные были не более чем грабителями. Четверть века спустя во французских записях их все еще называли "дикими шотландцами". Тем не менее, шотландский способ ведения войны менялся, особенно среди последователей Дугласов и их союзников на границе. При Хамильдон-Хилл в 1402 году шотландская армия состояла из большого отряда хорошо вооруженных и экипированных латников, "их доспехи блестели, как серебро, когда на них попадали лучи солнца". По словам английского хрониста Томаса Уолсингема, шотландцы улучшали свое снаряжение в течение трех предыдущих лет перед битвой. Сам Дуглас носил "исключительно роскошный" пластинчатый доспех. Хамильдон-Хилл был катастрофой для шотландцев, но есть некоторые свидетельства того, что они приняли его уроки близко к сердцу. Больше денег было вложено в снаряжение и лошадей. Лучники заменили традиционных копьеносцев и начали сражаться в тактических подразделениях с фиксированным соотношением с латниками, как в английских армиях. Улучшилась походная и боевая дисциплина. Одним из симптомов возрождения шотландского оружия стало регулярное появление шотландских наемных отрядов в континентальных армиях наряду с отрядами бретонцев, гасконцев и беарнцев, чьи традиции наемничества были гораздо древнее. В 1408 году племянник герцога Олбани Александр Стюарт, граф Мар, со своим отрядом сражался в составе бургундской армии в битве при Оте. В 1411 году Иоанн Бесстрашный послал агентов в Шотландию, чтобы нанять лучников. Шотландские добровольцы сражались на стороне французского правительства в гражданской войне 1411–12 годов, в гарнизоне Парижа при графе Арманьяке и в войсках Дофина в долине Луары в 1418 году[778].

Возобновление войны с Францией предоставило Дугласу и его союзникам благоприятную возможность. Срок англо-шотландского перемирия истек в июне 1415 года. По совпадению, это произошло всего за месяц до окончательного разрыва Англии с Францией. В то время как французские послы в Уинчестере пытались отговорить Генриха V от планов вторжения, другое французское посольство искало поддержки при дворе герцога Олбани в Перте. Шотландцы пересекли границу Нортумберленда в июле, за несколько дней до отплытия английского флота из Солента. Позже в том же году Дуглас вторгся с войском в Камберленд и сжег город Пенрит. Эти нападения дорого обошлись англичанам. Гарнизоны на севере пришлось срочно усилить, а на оборону границы были выделены значительные средства. Разрушения плохо задокументированы, но они явно были масштабными. В ноябре 1415 года три северных графства Нортумберленд, Камберленд и Уэстморленд, а также город Ньюкасл пришлось освободить от выплаты парламентской субсидии из-за военного ущерба от шотландского набега[779].

Два года спустя, в августе 1417 года, шотландцы собрали большую армию с военным флотом и артиллерийским обозом и начали мощное наступление, совпавшее по времени с отплытием армии Генриха V в Нормандию. Граф Дуглас осадил английскую крепость Роксбург, а герцог Олбани наступал на Бервик. Рейдовые отряды отделились от основных колонн и вторглись в северные графства Англии. Согласно одному из английских отчетов, в их состав входили войска из Франции. Ответ англичан был более чем обычно эффективным. Генри Перси, недавно восстановленный в должности графа Нортумберленда и вернувший себе земли и должности своей семьи, собрал пограничное ополчение в Бармуре, в десяти милях к югу от Бервика. По случайности герцог Эксетер находился в Бридлингтоне в Йоркшире, совершая паломничество к северным святыням. Он набрал еще одну армию в Ист-Райдинге, в то время как престарелый архиепископ Боуэт поднял остальной Йоркшир. Герцог Бедфорд, как хранитель королевства в отсутствие Генриха V, выступил из центральной Англии. Войска Олбани, расположившиеся лагерем вокруг Бервика, запаниковали и бросили осадные работы, оставив свои лагерь в поле. В Роксбурге шотландские минеры прокладывали тоннели к стенам, когда пришло известие об отступлении Олбани. Дуглас, как сообщалось, был уверен, что овладеет городом в течение двух недель. Но, столкнувшись с перспективой остаться один на один со всей английской армии, он тоже был вынужден отступить. Foul Raid (Скверный рейд), как называли его сами шотландцы, был крупнейшим военным предприятием Шотландии с 1402 года. Он был унизительным провалом для шотландцев, но создал серьезные проблемы и для англичан. Прибытие герцога Эксетера во Францию, которое ожидалось осенью того года, пришлось отложить до весны следующего года. В течение следующих нескольких лет оборона севера съедала и без того ограниченные ресурсы английского правительства. Они были вынуждены держать крупные войска на границе и тратить большие суммы на укрепление Роксбурга и Бервика. Стоимость всего этого возросла в три раза по сравнению с тем, что было десятилетием ранее, впервые обогнав Кале по расходам английского Казначейства[780].

Для шотландцев, однако, неудача рейда Foul Raid была симптомом более широкого недомогания. Пограничная война приносила все меньшую отдачу по мере укрепления обороны севера Англии. Английские репрессии и карательные экспедиции, вероятно, нанесли гораздо больший ущерб Шотландии. Капитан Роксбурга в течение двух лет после Foul Raid терроризировал Лотиан, превратив его в бесплодную пустошь. В результате шотландцы стали искать применение своим военным талантам во Франции.

Первые шотландские вольные компании во Франции были несогласованными частными предприятиями. Но шотландское присутствие вступило в новую фазу, когда граф Дуглас начал интересоваться возможностью найма целой шотландской контрактной армии для французского правительства. Весной 1413 года его глазам открылась перспектива наживы благодаря недавним подвигам графа Арундела и герцога Кларенса. Он отправился в Париж со своим родственником Генри Синклером, графом Оркнейским, и "почетной компанией" из пятидесяти человек. Там Дуглас начал переговоры с Иоанном Бесстрашным, который в то время контролировал французское правительство, предлагая отправить готовую армию из 4.000 шотландцев во Фландрию для войны против англичан на гасконской границе. Это предложение, по-видимому, было отклонено. Вероятно, главным соображением была стоимость, но, возможно, существовал и остаточный скептицизм в отношении ценности войск Дугласа. Некоторые считали, что их лучше использовать для создания проблем англичанам на севере Англии[781]. Некоторое время Дуглас именно этим и занимался. Но после провала Foul Raid он вернулся к своему старому проекту, на этот раз в партнерстве с герцогом Олбани, который покрыл авторитетом шотландского правительства то, что оставалось, по сути, частным коммерческим предприятием. При поддержке других шотландских лордов они приступили к созданию единственной профессиональной армии полного состава, которая была создана в Шотландии до XVII века, и продали ее французам.

Первое сближение с французами произошло в конце 1417 года. Был послан агент с предложением к Иоанну Бесстрашному, которого Дуглас знал издревле. Но переговоры начали продвигаться только весной 1418 года, когда Гриффин Янг, титулярный епископ Росса, прибыл во Францию из Констанца в качестве одного из легатов Папы Мартина V в Шотландии. Янг был прирожденным заговорщиком, уже хорошо известным при французском дворе. Англичанин валлийского происхождения, получивший образование в Оксфорде и служивший канцлером Оуэна Глендауэра на пике его могущества, он совершил по меньшей мере две миссии в Париж от имени валлийских националистов, прежде чем согласился стать дипломатическим агентом герцога Олбани. Вскоре к нему в Париже присоединились личный секретарь Олбани Эндрю Хавик (или Хабилли) и один из его советников Джон Лет, который часто выполнял деликатные дипломатические миссии для шотландского правительства. В июне 1418 года они заключили соглашение с Иоанном Бесстрашным. Шотландцы пообещали предоставить большой отряд латников и лучников для борьбы с англичанами во Франции в обмен на аванс в 30.000 ливров. Но политическая ситуация менялась даже во время переговоров. К моменту достижения соглашения бургиньоны вернули себе Париж, а Дофин бежал на Луару. Когда в сентябре Янг уехал из Франции в Шотландию, были обнародованы Ниорские ордонансы, и Дофин начал создавать свое параллельное правительство.

Герцог Олбани почувствовал, что может появиться более выгодное предложение. Он отправил еще одно посольство ко двору Дофина с предложением, что тот, возможно, пожелает сам нанять шотландскую армию. У нас очень мало информации об этой миссии. Известно лишь, что советники Дофина ухватились за эту возможность обеими руками. Для реализации проекта в Шотландию было направлено ответное французское посольство. Его главой был Джон Краннах, шотландский священнослужитель, натурализовавшийся во Франции, который большую часть своей взрослой жизни провел в Парижском Университете, а затем служил судебным чиновником при дворе Дофина. Краннах прибыл в Шотландию примерно в начале 1419 года. Должно быть, он находился там одновременно с эмиссарами герцога Бургундского, прибывшими для окончательного согласования деталей собственного договора.

Шотландцы продолжали вести переговоры с обеими сторонами в течение нескольких месяцев. Но к февралю 1419 года они приняли решение. Генеральный Совет королевства собрался, вероятно, в феврале, и принял решение поддержать Дофина. Возможно, что Карл был готов заплатить больше. Но наиболее правдоподобной причиной решения шотландцев является то, что Олбани и Дуглас были обеспокоены растущими признаками того, что Иоанн Бесстрашный может готовиться к союзу с англичанами. Возможно, они даже думали, подобно многим убежденным дофинистам, что он уже заключил такой союз. В середине марта двоюродный брат и сосед графа Дугласа, Уильям Дуглас, барон из Драмланрига прибыл в Ла-Рошель с передовым отрядом из 150 латников и 300 лучников, чтобы присоединиться к 200 или около того шотландским лучникам, уже находившимся на службе у Дофина. Послы Дофина в Шотландии, вероятно, вернулись во Францию на тех же кораблях. Они привезли с собой обещание шотландской контрактной армии, которой командовал племянник герцога Олбани, Александр Стюарт, граф Мар, самый влиятельный территориальный магнат на северо-востоке Шотландии. Опытный солдат, адмирал и дипломат, сражавшийся при Оте и участвовавший в столкновениях за Париж, Мар был единственным шотландским капитаном, не считая самого Дугласа, имевшим европейскую репутацию. Мы не знаем, сколько человек Мар обещал взять с собой, но, должно быть, более 6.000, что составляло практически весь военный потенциал Шотландии. Эти войска должны были отправиться во Францию, как только Дофин сможет найти суда для их перевозки[782].

Поскольку под его контролем находился только один порт, Ла-Рошель, не могло быть и речи о том, чтобы Дофин нашел суда из собственных ресурсов. План состоял в том, чтобы приобрести необходимые транспортные суда и эскорт у Кастилии, единственной дружественной морской державы на Атлантическом побережье Европы. Дофину повезло с выбором времени. Фернандо I Антекерского, главного архитектора проекта сближения страны с Англией, и его коллеги-регента Екатерины Ланкастер, тети Генриха V, уже не было в живых. Отношения Кастилии с Англией сильно испортились. Началась открытая война в Ла-Манше и Бискайском заливе[783]. Летом 1418 года, после бургиньонского переворота в Париже, кастильцы признали Дофина истинным правителем Франции и впервые за пятнадцать лет согласились поставить галерный флот. Решение было представлено на рассмотрение Кортесов в Мадриде в сентябре. После "долгих препирательств" Кортесы выделила щедрую субсидию для покрытия расходов на мобилизацию. В начале следующего года кастильцы сообщили, что вооружают двадцать две военные галеры и восемьдесят кораблей и баланжье для службы Дофину.

В течение некоторого времени оставалось неясным, как будут использоваться эти мощные военно-морские силы. Вопрос о транспортировке шотландской армии пока не возникал. Совет английского короля в Бордо получил сведения о том, что кастильцы намерены вторгнуться в Гасконь через Пиренеи и осадить Байонну по суше и по морю. В Руане Генрих V считал, что корабли, скорее всего, будут направлены, как и предыдущие кастильские военные флоты, против портов Солента и английского судоходства в Ла-Манше. Французские послы оставались в Кастилии, ожидая развития событий. Как только Дофин получил известие об обещанной армии графа Мара, он отправил к ним новое посольство. Его главными членами были Бернар Кемпион, управляющий двором Дофина, и Роберт де Бракмон, человек, которым очень восхищались в Кастилии, имевший хорошие связи при королевском дворе, сражавшийся вместе с кастильцами против Джона Гонта и служивший адмиралом кастильских королей. Их инструкции заключались в том, чтобы перенаправить кастильский флот в Шотландию[784].

* * *

16 марта 1419 года в замке Руана открылась конференция между Генрихом V и бургиньонами. Обсуждения проходили в тайне из-за опасений герцога Бургундского по поводу ущерба его репутации, который будет нанесен, если о них станет известно. Герцог Бретонский выступал в качестве сопосредника с графом Солсбери. Ренье Пот представлял Иоанна Бесстрашного, поддерживаемый делегацией, в которую входили несколько его самых влиятельных советников. Граф Уорик возглавлял английскую делегацию. Генрих V наблюдал со стороны, председательствуя на пленарных заседаниях "гордо и высокомерно, как лев", по словам хорошо информированного французского источника. Свою позицию он изложил предельно ясно. Генрих V согласился бы только на полное выполнение условий договора, согласованных в Бретиньи в 1360 году, плюс все, что он завоевал во Франции с августа 1417 года. Бургиньоны уже отвергли эти условия в Пон-де-л'Арк в декабре предыдущего года, и Ренье Пот и его коллеги не имели полномочий для их согласования. Но они быстро поняли, что другой основы для переговоров у англичан нет. Поэтому они согласились вернуться в Мант 30 марта, вооружившись решением своего правительства по этому вопросу[785].

Английский король ожидал, что к этому времени он будет знать, в каком положении он находится на переговорах с Дофином. Обещание шотландского правительства послать армию во Францию дошло до Дофина на третьей неделе марта в замке Монтаржи к востоку от Орлеана. Бернар Кемпион и Роберт де Бракмон получили свои инструкции 22 марта 1419 года и сразу же отправились в Кастилию. Дофин должен был встретиться с Генрихом V между Эврё и Дре четыре дня спустя, 26 марта. Советники Дофина, обрадованные новостями из Шотландии, решили отменить встречу. Учитывая перспективу появления шотландской армии, они считали, что смогут обойтись без опасного сближения с английским королем. Генрих V прибыл в Эврё вовремя. Но уполномоченные дофинистов, которые должны были определить точное место встречи, не явились. Вместо них перед королем предстал Рено де Шартр, чтобы сообщить ему, что Дофин решил не присутствовать на церемонии. Не было предложено ни объяснений, ни альтернативной даты встречи. Английский король был возмущен, ведь Дофин выставил его дураком. "Все послы, с которыми мы имеем дело, были лжецами, — писал один из его приближенных секретарю Совета в Вестминстере, — то есть, по старинному английскому обычаю, они были двуличными и фальшивыми, с какими людьми, дай Бог, никогда не встретится ни один порядочный человек"[786].

Генрих V был гордым человеком и не любил, когда его обманывают. Он немедленно отказался от перемирия с Дофином, и уже через несколько дней боевые действия возобновились на всей южной границе герцогства Нормандия. Герцог Глостер появился у Иври-ла-Батай, самой сильной крепости на реке Эр, гарнизон которой составляли войска Дофина. Город был взят штурмом 1 апреля, а через десять дней цитадель заключила соглашение о капитуляции. Другие английские войска осадили Ла-Рош-Гюйон и Шато-Гайар на Сене. Ла-Рош-Гюйон был крепким замком, стоящим на меловом утесе над излучиной Сены между Мантом и Верноном. Гарнизон его состоял из более ста человек под командованием грозной Пьеретты де Ла Ривьер, дочери знаменитого министра Карла V, чей муж был убит при Азенкуре вместе с почти всеми ее родственниками мужского пола. Ее гарнизон нанес тяжелые потери войскам графа Уорика, которому было поручено занять этот замок. Но Уорик обнаружил сеть пещер и туннелей, из которых можно было подорвать стены. Ги Ле-Бютеллье, бывший французский капитан Руана, как говорят, рассказал ему, где они находятся. Ги получил свою награду, когда замок пал менее чем через месяц, и Генрих V пожаловал его ему. Ги предложил Пьеретте выйти за него замуж, но она отвергла его и уехала в дофинистскую Францию. Кроме Жизора теперь оставался только огромный замок Шато-Гайяр, возможно, самая большая крепость во Франции, где Оливье де Мони продержался еще шесть месяцев со 120 людьми против английских войск под командованием герцога Эксетера[787].

Генрих V больше не пытался вести переговоры с Дофином. Вместо этого он решил заключить наилучшую сделку с герцогом Бургундским. 30 марта 1419 года граф Уорик принял трех эмиссаров Иоанна Бесстрашного в строгом квадратном замке Мант, выходящем на Сену. Они привезли с собой подтверждение Карла VI, что он готов вести переговоры на условиях Генриха V: выполнение договора в Бретиньи, передача Генриху V всех его недавних завоеваний во Франции, брак между английским королем и Екатериной Французской и союз против Дофина и его сторонников. После того, как советники английского короля убедились в этом, переговоры были перенесены в город Вернон, куда прибыл сам Генрих V. Там было решено, что условия мира будут окончательно согласованы на личной встрече, 15 мая, между Генрихом V и французским королем у города Мёлан на Сене. С французской стороны на встрече также будут присутствовать королева, герцог Бургундский и принцесса Екатерина. Было заключено перемирие между английскими и бургиньонскими войсками. Оно должно было продлиться до двух недель после закрытия конференции и распространяться от Луары до границ Кале. Атмосфера в Верноне была дружелюбной и оптимистичной. В письме в Совет в Вестминстере один из приближенных Генриха V сообщал, что король был полон похвал в адрес Иоанна Бесстрашного, "главного сотрудника в этом деле", снова называя его кузеном, "как он это обычно делал". Большие надежды возлагались на предстоящую конференцию, "на которой, как я полагаю, будет заключен мир и положен конец этой войне, и Бог по своей милости пошлет благодать, чтобы так оно и было"[788].

Советники Дофина ответили на угрозу англо-бургундского союза умелым сочетанием применения силы и дипломатии. Значительные конные отряды были собраны вокруг Орлеана и еще одни, к северу от Сены, в Бовези. Их задача заключалась в том, чтобы затруднить коммуникации между англичанами и бургиньонами и угрожать району, где должна была состояться конференция с Карлом VI. Герцог Кларенс повел большую часть английской армии на север, чтобы противостоять концентрации войск дофинистов в Бовези, разорив большую часть региона, чтобы лишить их средств к снабжению. К югу от Парижа дофинисты свободно действовали, встречая очень мало сопротивления. Граф Уорик, проезжая через равнину Бри с эскортом из 200 человек, чтобы уладить предварительные вопросы о конференции с герцогом в Провене, был атакован большим конным отрядом под командованием Таннеги дю Шателя и был вынужден сражаться за свою жизнь.

В то же время Дофин возобновил переговоры с парижанами. Он предложил им направить к нему своих послов. Эти предложения могли быть искренними, а могли и не быть. Их главной целью было усилить политическое давление на Иоанна Бесстрашного и сделать так, чтобы ему было труднее оправдать соглашение с англичанами. В этом он полностью преуспел. Моральный дух в Париже был низким. Дофинисты недавно захватили Бомон на Уазе и Суассон на Эсне и осаждали Санлис, закрыв тем самым основные пути, по которым в город поступали припасы с севера. Для сравнения, военные действия герцога Бургундского, похоже, сводились к защите окрестностей Провена, где находился его двор. Парижане настаивали на том, чтобы герцог отправил послов ко двору Дофина. Ему лучше заключить мир с Дофином, говорили они, иначе это сделают англичане. Герцог, зависевший от поддержки парижан, был вынужден согласиться[789].

Встреча между советниками обоих французских государств была назначена на начало мая. Тем временем бургиньоны отложили встречу на высшем уровне с Генрихом V сначала на неделю, а затем на две. В крепости Мелён советники герцога Бургундского, люди Дофина и представители города Парижа встретились в атмосфере леденящего душу недоверия. Дофинисты не скрывали, что считают самого Иоанна Бесстрашного главным препятствием на пути к соглашению. Они считали, что его нечестность стала причиной провала предыдущих мирных договоров и что его амбиции делают сотрудничество невозможным. По их мнению, герцог мог бы добиться своего, если бы только отстранился от управления Францией, отказался от контроля над ее финансами и позволил Дофину без вмешательства решать вопросы со своими родителями на собственных условиях. Но дофинисты вряд ли могли настаивать на этой линии. Они отчаянно пытались помешать предстоящей конференции в Мёлане. Сочетание англичан и герцога Бургундского было бы для них слишком сильным. Поэтому, несмотря на бесперспективное начало переговоров, они их продолжили. Конференция была перенесена в Орлеан, поближе к месту пребывания Дофина. Советники Дофина предложили длительное перемирие, во время которого обе стороны могли бы объединиться против англичан, прежде чем разобраться в своих разногласиях. Было предложено три года. Бургиньоны не согласились на это. Это положило бы конец их переговорам с Генрихом V, который предлагал им лучший козырь и единственную перспективу полной победы. Дофинисты предложили на два года. Бургиньоны отказались. В конце концов было заключено трехмесячное перемирие, достаточное для того, чтобы герцог успел провести конференцию с англичанами[790].

Долго откладывавшаяся англо-бургундская встреча на высшем уровне наконец открылась в Мёлане 30 мая 1419 года. Мёлан был небольшим городком на правом берегу Сены, обозначавшим внешнюю границу оккупированной англичанами территории. Он был захвачен ими в феврале, но важный укрепленный мост оставался в руках бургиньонского гарнизона. Местом проведения конференции стал большой луг на берегу Сены между стенами города и деревней Мези. Место было заранее размечено. Меры безопасности, которые находились в руках маршалов и герольдов, были согласованы до последнего вооруженного человека. На восточном конце луга, перед городскими воротами, были возведены три шатра для короля Франции, королевы и герцога Бургундского, защищенные широкой траншеей, заполненной водой, и высоким частоколом. На противоположном конце англичане установили свои павильоны на берегу реки за собственными ограждениями. С каждой стороны стояли линии хорошо вооруженных войск, по 2.000 с каждой стороны. Между линиями солдат находился частокол с тремя проходами, каждый из которых охранялся пятьюдесятью солдатами. Внутри частокола находился большой общий павильон для основных встреч, а также два небольших шатра для частных конференций.

Дипломатические ритуалы были тщательно отработаны. Ровно в час дня английский король прибыл из Манта со своими сопровождающими. В два часа королева и семнадцатилетняя принцесса Екатерина прибыли из Понтуаза, их везли в великолепно украшенных каретах под фанфары труб. Карла VI с ними не было. В то утро в Понтуазе у него случился серьезный рецидив, в результате которого он был не в состоянии соблюдать даже внешние формы королевской власти. Поэтому с французской стороны председательствовала королева. Ровно в три часа Генрих V и его братья, Изабелла и герцог Бургундский одновременно вышли из своих покоев. Каждая сторона медленно шла навстречу другой в сопровождении шестнадцати советников, тридцати рыцарей и тридцати оруженосцев. Они встретились у столба в центре ограды. Генрих V и Изабелла обнялись. Герцог Бургундский, который в последний раз встречался с Генрихом V в Кале в 1416 году, холодно поприветствовал его, едва заметно согнув колено и наклонив голову. Затем Генрих V и Изабелла прошли рука об руку в центральный павильон, заняв свои места на тронах, задрапированных золотой тканью, на расстоянии двенадцати футов друг от друга, а толпа епископов, министров, советников, герольдов, дворян и фрейлин вошла за ними. Граф Уорик, которому принадлежала ведущая роль в организации конференции, вышел вперед, преклонил колено перед королевой и, обращаясь к ней на французском языке, объявил о повестке конференции. Остаток дня будет посвящен подтверждению перемирия, а следующее пленарное заседание состоится через два дня, 1 июня. Уорик заявил, что Генриху V нельзя терять времени, и лучше закончить все это в течение недели. Что касается короля, то все основные пункты уже были обговорены[791].

На самом деле конференция продолжалась пять недель. Это глубоко разочаровало Генриха V, который был нетерпим к церемониям и ненавидел пустословие. Всего в Мёлане состоялось восемь пленарных заседаний, ознаменовавших официальные этапы конференции. Но большая часть переговоров проходила за кулисами на неофициальных встречах в городе Мёлан или в сообщениях и письмах, передаваемых туда-сюда между Мантом и Понтуазом. Это событие вызвало необычайный интерес современников и породило океан слухов, сплетен и домыслов среди толпы участников, прислуги, нанятых людей и шпионов. 31 мая королева и герцог Бургундский повторили в присутствии английского короля обязательство, которое их послы впервые дали за два месяца до этого, уступить минимальным территориальным требованиям короля. В ответ Генрих V обязался отказаться от всех своих претензий на французский престол. Однако в последующие дни стало ясно, что стороны по-разному понимали условия сделки. Генрих V считал, что ему были обещаны территории под полным суверенитетом, как они были уступлены в Бретиньи, "не от короля или короны Франции, а только от Бога". Французские послы отрицали это. Королева и герцог не собирались уступать принцип суверенитета, заявили они. Более того, они не могли взять на себя обязательства по передаче территорий, уступленных в Бретиньи, поскольку большая их часть была занята Дофином. Что касается отречения Генриха V, то было много юридических пререканий по поводу его точной формы. Много дней было потрачено на бесплодные объяснения и требования разъяснений[792].

Настоящая причина задержки заключалась в том, что бургиньоны спорили между собой. Многие из них считали, что лучше договориться с Дофином, чем принимать условия Генриха V. Их поддерживали некоторые из придворных королевы. Среди них была Жанна дю Пешен, дама де Жиак, большая любимица герцога и Дофина и одна из немногих оставшихся связей между двумя лагерями. Жанна, у которой сын был в Совете Иоанна и брат при дворе Дофина, стала одним из самых сильных сторонников примирения между ними. Советники Дофина были хорошо осведомлены об этих противоречиях и умело использовали их в своих целях. В ходе конференции Таннеги дю Шатель и Арно Гийом де Барбазан тайно прибыли в Понтуаз. Таннеги даже был тайно проведен во французские павильоны в Мёлане, чтобы наблюдать за происходящим. Он и Барбазан сказали герцогу и королеве, что их господин искренне желает заключить мир, и убедили их в том, что компромисс еще возможен. Герцог обратился за советом к двум своим советникам, юристу Николя Ролену, восходящей фигуре в бургиньонском Совете в Париже, и Жану Рапю, одному из председателей палаты Парижского Парламента. Они разошлись во мнениях. Ролен был сторонником заключения договора с королем Англии даже ценой уступки всего того, что требовал Генрих V. Его доводы были теми, которые толкали Иоанна Бесстрашного на этот путь с момента падения Руана. Англичане были слишком сильны, утверждал он. Было сомнительно, что герцог и Дофин смогут победить их вместе, но по отдельности они точно не могли этого сделать. Что бы они ни делали, Генрих V продолжал оккупировать Нормандию, и рано или поздно с ним придется заключить какую-то сделку. Чем позже они это сделают, тем больше территорий завоюет Генрих V и тем более непомерными будут его требования. Даже на Париж уже нельзя было рассчитывать. Если война продолжится, его жители могут перекинуться к англичанам, как это сделали жители Руана. Если советы Ролена были советами политика, то советы Рапю — юриста. Большая их часть была опровержением юридических претензий Генриха V. Политично или нет уступать им, по мнению Рапю, не имело значения. Он не считал, что это возможно с юридической точки зрения. Сам Карл VI, вероятно, не имел права отчуждать французские территории. Ясно, что никто другой не мог этого сделать, пока король был недееспособен[793].

Иоанн Бесстрашный колебался, не в силах принять решение. Он всегда намеревался выяснить, что Дофин готов предложить, прежде чем заключать договор с англичанами, и некоторое время пытался сохранить оба варианта. Он сказал агентам Дофина в Понтуазе, что примет приглашение их господина возобновить переговоры. Благодаря добрым услугам дамы де Жиак была организована конференция между их советниками в Корбее к юго-востоку от Парижа. Николя Ролен сразу же отправился вместе с ее сыном Пьером де Жиаком, чтобы уладить предварительные условия.

В Манте Генрих V вскоре узнал, что агенты Дофина были в Понтуазе и понял, что происходит. 30 июня в павильоне перед Мёланом состоялось бурное пленарное заседание. Генрих V отвел Иоанна Бесстрашного в сторону и сказал, что ему не хотелось бы, чтобы его так обманывали. Он знает, что советники герцога переговариваются с Дофином и Иоанн должен выбрать, с кем ему лучше иметь дело. По словам хрониста Монстреле, который, вероятно, узнал об этом от советников герцога, Генрих V сказал Иоанну, что он "получит руку Екатерины и все, что он требовал вместе с ней, или вышвырнет их всех из Франции, включая герцога Бургундского". Герцог, затронув более чувствительные нервы, чем он предполагал, ответив, что ресурсы Генриха V будут исчерпаны задолго до того, как он сможет это сделать. В ответ Генрих V составил длинный меморандум, в котором подытожил годы дипломатических уловок так, как он их видел. Согласно протоколу, регулирующему работу конференции, она должна была продолжаться до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение или одна из сторон не уведомит за неделю о ее прекращении. Генрих V объявил, что если через неделю французы не уступят его требованиям, он уедет и возобновит войну, как только истечет срок перемирия[794].

Столкнувшись с этим ультиматумом, французский королевский Совет собрался, чтобы решить, что делать. Нет причин сомневаться в рассказе самой королевы о случившемся, написанном несколько недель спустя в письме Генриху V. По словам Изабеллы, она и герцог были полностью удовлетворены условиями Генриха V и, будь на то их воля, приняли бы их. Но Совет, хотя и был полон бургиньонов, не хотел упускать шанс договориться с Дофином. Советники были непреклонны в том, что должны дождаться результатов переговоров, которые в то время велись в Корбее. "Мы были обмануты коварством партии нашего сына", — писала Изабелла. Если бы они с Иоанном отменили решение своего Совета, сообщала она, все дворяне и города страны покинули бы их и присоединились к Дофину. Поэтому они решили сказать представителям Генриха V, что уступят его требованиям, но все равно продолжить переговоры с Дофином. Эта двуличность оказалась более сложной задачей, чем они ожидали. Как только англичане получили их заверения, они потребовали изложить их в письменном виде. Герцог был вынужден отделываться от этого различными неубедительными отговорками. Он признался, что находит их с королевой проекты "расплывчатыми, иррациональными и неясными". Англичане становились все более раздраженными, так как французские представители возвращались с тем, что один английский клерк назвал "разнообразными требованиями и вопросами не относящимися к делу". 5 июля Генрих V отправил архиепископа Кентерберийского и графа Уорика в Понтуаз с большой делегацией своих советников, чтобы довести дело до конца. Герцог Бургундский пообещал им дать ответ к 19 июля и отправил их с пустыми руками. Рано утром 7 июля он проехал через мост Мёлан в сопровождении дамы де Жиак, толпы бургундских дворян и конного эскорта в несколько сотен человек и направился в Корбею. Королева осталась в Понтуазе, а английский двор — в Манте. Пришли рабочие, чтобы свернуть павильоны. Никто не знал, что будет дальше. "Сейчас неизвестно, будет ли у нас война или мир", — писал клерк своему коллеге в Вестминстер[795].

Неделей ранее послы Дофина успешно завершили переговоры с кастильским Советом в Алькасаре Сеговии под гребнями горного массива Сьерра-де-Гвадаррама. Был заключен новый договор. Кастильцы согласились предоставить сорок кораблей средней грузоподъемностью 150 тонн, каждый с полным экипажем, шестью латниками и сотней арбалетчиков. Флот должен был как можно скорее отплыть из Сантандера к острову Бель-Иль у побережья Морбиана в южной Бретани, чтобы дождаться последних распоряжений, прежде чем отправиться в Шотландию за армией графа Мара. Все это предприятие должно было занять три месяца и обойтись Дофину в 119.400 франков в виде военного жалования людям и фрахта судов. Эмиссары Дофина признались, что не знают, когда он сможет выплатить эти суммы. Поэтому кастильцы согласились предоставить ему бессрочный кредит, приняв в качестве гарантии залог всего его движимого имущества. В течение трех недель весь план стал известен англичанам. Кастильский корабль, направлявшийся в Ла-Рошель, был захвачен в море людьми из Байонны. На его борту они обнаружили одного из личных секретарей кастильского короля с сумкой документов, раскрывающих все подробности договора[796].

* * *

Герцог Бургундский встретился с Дофином под грозовым небом вечером 8 июля 1419 года. Местом действия был большой луг возле замка Пуйи-ле-Фор у главной дороги из Корбея в Мелён. Установленный там павильон был задрапирован гобеленами и вышитыми шелками. По обе стороны сотни вооруженных людей выстроились в боевой порядок, сжимая в руках оружие. Это была первая встреча шестнадцатилетнего принца со своим ужасным родственником, по крайней мере, за шесть лет. Дофина сопровождали его ближайшие советники: Роберт ле Масон, Жан Луве, Таннеги дю Шатель и Арно Гийом де Барбазан. Переговоры продолжались до одиннадцать часов вечера. Дофин и его советники были настроены весьма пессимистично. Три дня обмена мнениями между советниками, ежедневно курсировавшими между Корбеем и Мелёном, не привели к выходу из тупика. Мы не знаем, в чем заключались разногласия, но основным из них, вероятно, был мучительный вопрос о возвращении Дофина ко двору его отца, который был главным требованием во всех их переписках до сих пор. 11 июля главы двух французских государств вернулись в Пуйи для последней встречи. Переговоры были на грани срыва, когда вмешалась дама де Жиак. Она обратилась к каждому из них по очереди, чтобы подтолкнуть их к компромиссу. Через час они пришли к соглашению. Раздался крик "Ноэль!", который был слышен на всем лугу. Оба принца пожали друг другу руки, обнялись и обменялись поцелуем мира. Их сопровождающие подняли кулаки вверх. Герцог подарил Дофину драгоценную брошь. Дофин подарил герцогу ценного боевого коня.

Условия, которые были изложены в письменном виде и обнародованы Дофином в тот же день, были очень просты. После ритуальных слов о привязанности и прощения они предусматривали возвращение Дофина ко двору его отца и совместную деятельность по восстановлению авторитета короны и изгнанию англичан из Франции. В последующие дни были согласованы дополнительные условия, которые были закреплены в специальном документе, предусматривающем амнистию, взаимное возвращение конфискованного имущества, передачу дел, находящихся на рассмотрении Парламента в Пуатье, в Париж, процедуры назначения государственных чиновников и вывод гарнизонов, установленных соперниками по всей Франции. Когда все эти вопросы были решены, герцог и Дофин провели три дня вместе в Корбее, строя планы и демонстрируя миру свой новообретенный союз. Было начато комплектование армии и назначена дата через месяц, когда Дофин должен был вернуться ко двору и принять участие в операциях против англичан. По всей Франции на улицах начались торжества. Иоанн Бесстрашный был в восторге, как и следовало ожидать. Он отправился к парижским менялам за 10.000 франков наличными, чтобы распределить их между советниками Дофина. Арно Гийом де Барбазан отказался их принять. По его словам, он "никогда не брал денег ни у кого, кроме своего господина". Остальные с радостью приняли щедрость герцога. Но для большинства из них мир означал серьезную неудачу. Они были вынуждены согласиться на конференцию в Корбее, чтобы сорвать переговоры герцога с англичанами. Но в результате Дофин оказался под влиянием сильной личности Иоанна, и произошло то, что они пытались предотвратить с предыдущего лета[797].

Герцог Бургундский вернулся в Понтуаз, где его ждали король и королева. Вскоре после его прибытия, примерно 19 июля, прибыла английская делегация во главе с графом Уориком. Англичане, конечно, знали о переговорах в Пуйи и понимая, что их позиция на переговорах слабее, чем раньше, привезли с собой новое предложение по территориальному урегулированию. Его условия не сохранились, но, очевидно, оно представляло собой отступление от более крайних требований, выдвинутых Генрихом V в Мёлане. Ответ, который им дали королева и герцог, был совершенно неудовлетворительным. Он состоял из копии договора о мире в Пуйи и просьбы дать им еще месяц на принятие решения. К тому времени, по их словам, они ожидали, что Дофин вернется ко двору своего отца и тогда можно будет завершить переговоры с английским королем, имея за спиной объединенное правительство. Это потрясающе бесчестное заверение, которому противоречили сами условия мира в Пуйи, не могло произвести впечатление на графа Уорика. Он прибыл с полномочиями продлить перемирие с бургиньонами, срок которого истекал 29 июля. В итоге он решил, что в этом нет смысла. В Манте Генрих V пришел к такому же выводу. "Поскольку наши противники не хотят ни мира, ни согласия с нами, и в итоге отказались от всех мирных предложений, — писал он лондонцам, — мы будем вынуждены вернуться к основательному неисполнению собственных обязательств". 23 июля французский двор покинул Понтуаз и, избегая Парижа, временно обосновался в Сен-Дени[798].

Перед рассветом 31 июля 1419 года англичане поднялись по штурмовым лестницам на стены Понтуаза. Ранее они провели разведку оборонительных сооружений города, пока там находился французский король. Когда срок перемирия истек, они пошли на ночной штурм под командованием Гастона де Фуа, капталя де Бюша, подгадав его к смене часовых на стенах. Часовые были перебиты, ворота открыты, а сигнал тревоги прозвучал слишком поздно. В город ворвалось около 3.000 английских солдат, которые пронеслись по улицам с криками "Святой Георгий!" и "Город наш!". Французский гарнизон был распределен по разным местам в городе, а замок оставлен без защиты. Бургиньонский капитан, Жан де Вилье, сеньор де Л'Иль-Адан, накинул на себя одежду и вышел на улицы в одной лишь кирасе и шлеме, чтобы попытаться сплотить солдат. Но солдаты уже думали только о том как сбежать. Наконец Л'Иль-Адан взошел на стены и закричал: "Все пропало! Каждый сам за себя!" Жители, в ужасе поднимаясь со своих кроватей, хватали одежду и все ценное, что попадалось под руку, и высыпали на улицы. Англичане проходили по улицам, убивая всех, кого встречали, врываясь в дома в поисках добычи. Толпа беженцев хлынула через ворота, нагруженная багажом и детьми. Они текли по дорогам на север и восток из города, их число увеличивалось за счет жителей деревень встречавшихся на их пути. На дороге в Бове беглецы столкнулись с бандами рутьеров, нанятых герцогом Бургундским, которые ограбили их, отобрав деньги и ценности. Большая часть гарнизона наткнулась на второй отряд английских войск, приближавшийся к городу под командованием графа Хантингдона, и была взята в плен. Остальные бежали по парижской дороге.

Это был праздник Святого епископа Жермена, одного из покровителей Парижа. Большая часть населения была в церкви или готовилась к празднику, когда первые беженцы из Понтуаза достигли ворот города. Это были двадцать или тридцать измученных людей, пробежавших четыре часа под жарким июльским солнцем. Они были напуганы и измучены, а некоторые из них были ранены. "Мы бежали из Понтуаза, — кричали они, — англичане взяли его сегодня утром". Священник, который в эти годы записывал повседневную жизнь города, стал свидетелем сцены у ворот Сен-Дени:

Привратники смотрели в сторону деревни Сен-Лазар. Приближались большие толпы людей, мужчин, женщин и детей, некоторые были ранены, некоторые полуголые, некоторые несли детей на руках или на спине. Там были женщины без головных уборов. Некоторые из них были одеты только в нижнее платье или накидку. Были и бедные священники, с непокрытой головой, на которых не было ничего, кроме нижней рубашки. Пробегая мимо, они плакали, стонали и кричали. "Господи, по милости Твоей сохрани нас от отчаяния! — рыдали они, — сегодня утром мы были спокойны в своих домах, а сейчас только полдень, и мы уже изгнанники, просящие хлеба". Когда они произносили эти слова, некоторые из них падали в обморок. Другие сидели на земле, измученные и несчастные. Многие истекали кровью или несли своих детей и не могли идти дальше. Это был очень жаркий, гнетущий день.

В Сен-Дени королева и герцог Бургундский отказались от ужина, спешно собрали свой багаж и, взяв с собой короля, бежали к мосту в Шарантоне. Оттуда они направились в Ланьи на Марне и укрылись за его стенами[799].

"Слава Богу, мы завоевали указанный город штурмом, через который мой господин проехал в Париж", — писал герцог Кларенс лондонцам. Понтуаз был западным барбаканом французской столицы. Он контролировал главную переправу через Уазу в районе Парижа. Теперь стало ясно, что Париж станет следующей крупной целью Генриха V. В первой половине августа герцог Кларенс провел серию конных рейдов по равнине к северу от города, занимая замки и другие опорные пункты, угрожая Сен-Дени и подходя к стенам и воротам столицы. Другие английские отряды проникли на север в Бовези и Пикардию. Это были шевоше старого образца, нацеленные скорее на разрушение и грабеж, чем на завоевание. Они были призваны заставить герцога Бургундского вернуться за стол переговоров. В Иль-де-Франс дисциплина в гарнизонах герцога и Дофина пала. Обе стороны приступили к новым акциям насилия на дорогах, ведущих к столице. К ним присоединились вольные отряды бретонцев и гасконцев, грабивших в свою пользу. Урожаи зерна и вина были потеряны. Обезлюдение и разорение Иль-де-Франс достигли наихудшей точки. Цены выросли до рекордных высот: зерно в Париже продавалось в шестьдесят раз дороже, чем в 1415 году. "Это не война, а бандитизм, — писал дофинистский поэт Ален Шартье, — неприкрытое насилие под видом войны, жестокое изнасилование, разрешенное крахом правосудия и провалом закона". Париж был более или менее брошен на произвол судьбы, а королева и герцог Бургундский укрылись за стенами Ланьи с большей частью имеющихся у них войск. Маршал Клод де Шастелю был послан с частью этих войск на защиту Сен-Дени. Но в самом Париже практически не было ни профессионального гарнизона, ни опытного командира. Капитаном Парижа стал неопытный пятнадцатилетний племянник герцога Филипп де Сен-Поль, первым побуждением которого было укрыться у своего дяди на Марне. Непопулярность герцога Бургундского достигла наинизшего уровня в городе, который когда-то встречал его как героя[800].

* * *

Советники Дофина так и не приняли мир, заключенный в Пуйи. Потребовалось больше недели веселья и щедрот, чтобы стереть десятилетнее недоверие. Многое, что сделал Иоанн Бесстрашный в течение нескольких недель после отъезда Дофина из Корбея, было рассчитано на то, чтобы усилить их недоверие. Естественно, советники узнали о последней миссии графа Уорика в Понтуазе и были убеждены, что Иоанн их обманул. Они обвиняли герцога в том, что он медлит с выводом своих гарнизонов из замков на Сомме и Уазе и были возмущены, когда до них дошли сообщения о том, что герцог отдал приказ не пускать Дофина и его сторонников в Париж. К началу августа 1419 года появились признаки того, что советники Дофина сопротивляются осуществлению мира. Они отказались остановить действия дофинистских гарнизонов вокруг Парижа или разрешить провоз продовольствия в столицу. Таннеги дю Шатель, контролировавший гарнизон в Мо, отказался позволить герцогу и королю с королевой пересечь городской мост через Марну[801].

Главной заботой советников Дофина была перспектива возвращения принца ко двору отца и вступления в королевский Совет, что он должен был сделать, чтобы принять участие в обещанной совместной кампании против англичан. Это неизбежно привело бы к тому, что он перешел бы под контроль герцога Бургундского и означало бы конец его самопровозглашенного регентства и роспуск его альтернативного правительства. С точки зрения герцога Бургундского, это был главный пункт договора. От имени короля Дофину была направлена целая череда посланий, призывающих его вернуться к родителям, которые становились все более настойчивыми. Делегация города Парижа во главе с Филиппом де Морвилье прибыла к Дофину, чтобы добавить свои уговоры. Сторонники Дофина начали задумываться о своем будущем. Для некоторых из них, старых приверженцев герцога Орлеанского и графа Арманьяка, не было будущего в правительстве, в значительной степени контролируемом герцогом Бургундским. Другие, чье прошлое было менее скомпрометировано, уже получали послания от Иоанна Бесстрашного, предлагавшего им должности и пенсии в новом совместном правительстве. Многие из них поддались искушению. Хотя Дофин неоднократно откладывал свое возвращение ко двору, его советники с тревогой замечали, что его решимость уже начала ослабевать.

8 или 9 августа 1419 года Таннеги дю Шатель предстал перед герцогом Бургундским в Провене в сопровождении делегации советников Дофина. Он привез с собой альтернативное предложение. Дофин, по их мнению, должен был держаться подальше от французского двора, но прислать своих представителей в королевский Совет и своих офицеров для помощи в организации кампании против Генриха V. Это совершенно не соответствовало планам Иоанна. Ему нужна была поддержка не только дофинистов, но и самого Дофина, и он сразу же отверг эту идею. Иоанн отверг ее еще раз на следующей неделе, когда двор уже находился в Труа, и эмиссары приехали туда, чтобы настоять на своем. Настойчивость герцога на возвращении Дофина поставила советников последнего в затруднительное положение. Одна из возможностей заключалась в том, чтобы он отказался от мира в Пуйи, как он отказался от мира в Сен-Море. Но если такой вариант и рассматривался, он был быстро отброшен. Дофин лично поставил свою печать на договоре и потеря лица и политической поддержки была бы очень пагубной. Общественные ожидания были высоки. Войска уже набирались для кампании по всей дофинистской и бургиньонской Франции[802]. Именно на этом фоне возник более экстремальный вариант. Некоторые из ближайших соратников Дофина решили, что единственный выход — убить герцога Бургундского и избавиться от него раз и навсегда.

Характерно, что эта идея возникла у Жана Луве. В июле 1419 года, незадолго до второй встречи Дофина с Иоанном Бесстрашным в Пуйи-ле-Фор, Луве предложил на заседании Совета Дофина воспользоваться случаем и "схватить и казнить" герцога. Канцлер Дофина Роберт ле Масон и его первый камергер Арно Гийом де Барбазан были в ужасе. Как заявил сеньор де Барбазан, это было непрактично. Иоанн никогда и никуда не выезжал без многочисленных телохранителей. Таннеги дю Шатель согласился, и предложение было отклонено. Однако в течение августа Луве склонил Таннеги на свою сторону. Других, вероятно, не пришлось долго убеждать, особенно бывших сторонников Орлеанского дома. Бургиньоны позже назвали их: Гийом Батай, ветеран войн Людовика Орлеанского, который после его убийства стал служить его вдове и сыну и возглавлял неудачную миссию арманьяков в Англию в 1411 году; Роберт де Ларе, капитан Монтаржи, где Дофин остановился в середине августа 1419 года; гасконский капитан Франсуа де Гриньо, который сражался против сторонников бургиньонов в июньские дни в Париже. К ним присоединились старые соратники Бернара Арманьяка, такие как его родственник Гийом II Нарбонский, а также амбициозные молодые люди из окружения Дофина, такие как Пьер Фротье и Оливье де Леер, горячие головы, которые хотели быть больше, чем младшими конюхами. Примерно на третьей неделе августа Луве и Таннеги дю Шатель привлекли Дофина к разработке плана убийства. Они уговорили его пригласить герцога Бургундского на встречу на своей территории, где с ним можно было бы расправиться. Луве настаивал на том, чтобы ничего не говорить Роберту ле Масону. Он наверняка будет против, и лучше оставить его в неведении[803].

Один из камергеров Дофина был отправлен в Труа. Он предстал перед Иоанном Бесстрашным и сказал ему, что прежде чем Дофин согласится вернуться ко двору, они должны провести еще одну встречу. Им нужно было обсудить, как они будут сотрудничать в управлении государством, как будут производиться назначения и как будет вестись кампания против англичан. Встреча, по их словам, должна была состояться в таком месте, где не было бы опасности похищения Дофина в результате внезапного нападения. Было предложено место, где находился опорный пункт Дофина — Монтеро. Иоанн Бесстрашный уже много лет жил в постоянном страхе перед покушением. У него были сомнения относительно участия во встрече в таком месте. В конце концов дама де Жиак убедила герцога согласиться в интересах объединения Франции против захватчика, что впоследствии вызвало необоснованные подозрения в том, что она тоже участвовала в заговоре. Около 21 августа Иоанн Бесстрашный наконец согласился приехать в Монтеро. Встреча была назначена на 26 августа. Дофин сразу же отправился в Монтеро и прибыл туда около 24 августа. Там на судьбоносном заседании Совета Дофина было принято окончательное решение. Мы не знаем, кто на нем присутствовал, кроме Луве и Таннеги дю Шателя, но не Роберт ле Масон и не епископ Клермонский. Их держали на безопасном расстоянии, в восьми милях, в замке Диант. Иоанн Бесстрашный не явился в назначенный день. Ходили упорные слухи о заговоре против его жизни, которые могли возникнуть из-за неосмотрительности некоторых заговорщиков. В результате герцог покинул Труа только 28 августа, через два дня после назначенной даты. Затем он двинулся в Брай-сюр-Сен, и пробыл там почти две недели, пока обсуждался тщательно разработанный протокол, обеспечивающий его безопасность[804].

Монтро-Фот-Йонн был мощной крепостью, построенной графами Шампани в начале XIII века и расширенной и укрепленной в течение XIV века. Он располагался на острове у слияния Сены и Йонны, одной из узловых точек речной системы Иль-де-Франс. Крепость с обеих сторон с противоположными берегами рек соединяли длинные деревянные мосты на каменных опорах. На берегах мосты заканчивались массивными укрепленными воротами, а посередине на острове подходили к большому барбакану. На противоположном берегу Йонны находился небольшой городок Монтеро. По условиям, согласованным между офицерами Дофина и герцога, встреча должна была состояться на мосту, соединявшем крепость с городом. Охрана крепости должна была быть временно передана людям герцога Бургундского, в то время как Дофин должен был удерживать город. В середине моста должно было быть построено ограждение с деревянным барьером на обоих концах, каждый с одним проходом, охраняемое со стороны замка людьми герцога Бургундского, а со стороны города — людьми Дофина. Каждый из принцев должен был войти в ограждение со своей стороны в сопровождении только десяти человек, имена которых должны были быть заранее сообщены другой стороне в письменном виде. Все одиннадцать человек с каждой стороны должны были дать клятву соблюдать мир в Пуйи и еще одну клятву, что не будет никакой нечестной игры. Они должны были быть одеты в кольчуги и иметь при себе мечи, но никаких других доспехов или оружия. Охранники на барьерах должны были быть безоружны.[805]


13. Мост Монтеро, 10 сентября 1419 года

10 сентября 1419 года Иоанн Бесстрашный выехал из Бри в сопровождении дамы де Жиак и эскорта из около 400 человек. В городе Монтеро Совет Дофина собрался, чтобы принести клятвы, которые от них требовались. Присутствовал Роберт ле Масон, который был вызван из Дианта накануне днем. Посторонний человек, епископ Валансьенский, который присутствовал на заседании по своим делам, видел, как в конце заседания Дофин отвел своего канцлера в сторону и сказал ему нечто, явно шокировавшее того. Согласно рассказу епископа, написанному семь лет спустя, было видно, как эти двое о чем-то спорили, ле Масон протестовал, а Дофин прервал его и ушел, призывая следовать за ним. Ле Масон не последовал за ним. Он остался в зале Совета и опустился на кушетку в конце комнаты. "Лучше бы я никогда не встречался с моим господином, — сказал он епископу, — ибо я очень боюсь, что он поступил неразумно и собирается сегодня совершить нечто такое, что погубит его и все королевство". Затем он послал за своими лошадьми и объявил о своем намерении уехать. Было уже за полдень. В нескольких милях от Монтеро кавалькада герцога Бургундского подъехала к огромному прямоугольному замку. Все остановились на лугу, чтобы выслушать доклад от трех человек, которых послали вперед, чтобы незаметно проверить приготовления на мосту. Их доклад не обнадежил. По их словам, барьеры на мосту казались излишне прочными. Герцог мог легко оказаться в ловушке, не имея возможности получить помощь извне. Некоторые из его советников разделяли их опасения. Не сходя с седел состоялось спешное совещание. Герцог заявил, что ему придется пойти на риск и отряд двинулся к замку[806].

В пять часов пополудни Таннеги дю Шатель явился к Иоанну Бесстрашному, чтобы сообщить ему, что Дофин ждет его. Герцог, одетый в алые одежды и усыпанный драгоценностями, вышел из замка через барбакан и прошел на мост в сопровождении десяти назначенных ему спутников и личного секретаря Жана Сегина. Все вместе они подошли к барьеру, где их привел к присяге один из офицеров Дофина. Затем они вошли в загон. Дофин находился на дальнем конце со своими приближенными. Среди них были все главные заговорщики. О том, что произошло дальше, позже рассказывал Жан Сегин. Он был последним, кто прошел через проход в барьере. Таннеги дю Шатель, стоявший у прохода, потянул его за рукав, чтобы поторопить. Затем проход был закрыт и заперт за ними. Иоанн Бесстрашный подошел к Дофину, снял бархатную шапочку и преклонив перед ним колено, произнес небольшую приветственную речь. Дофин вышел вперед, подал герцогу руку, сказав, что тот хорошо говорил, и пригласил его надеть головной убор.

В этот момент Луве подошел к Дофину и что-то прошептал ему на ухо. Оба посмотрели на Таннеги дю Шателя. По словам Аршамбо де Фуа, Таннеги выхватил из под плаща топор и воскликнул: "Вот предатель, который лишил вас наследства". Сразу же поднялся крик: "Убить! Убить!" Проход в барьере со стороны Дофина был открыт, и вооруженные люди хлынули внутрь со стороны города. Аршамбо де Фуа, стоявший рядом с герцогом, схватился за топор Таннеги, но тот вырвал его и с размаху ударил Аршамбо по голове, повалив на землю. Затем он повернулся к Иоанну Бесстрашному и нанес ему сильный удар топором между плеч. Роберт де Ларе схватил герцога сзади и держал его за руки, а крупный мужчина с каштановыми волосами (это был Гийом Батай) подошел и нанес ему несколько ударов мечом по правой стороне лица, почти перерубив запястье герцога, который пытался защититься от ударов. Таннеги нанес герцогу второй удар своим топором, на этот раз разрубив челюсть и повалив его на землю. К нему присоединились еще несколько человек. Наконец Оливье де Леер и Пьер Фротье встали на колени над распростертым человеком и вонзили мечи ему в живот. Иоанн Бесстрашный коротко вздрогнул, издал протяжный стон, а затем затих.

Бургундские войска снаружи, привлеченные шумом, пытались прорваться через барьер. Их поддержали те, кто находился в замке. Но они были отброшены назад артиллерией, которую дофинисты установили перед барьером, а сзади их обстреливали лучники, прятавшиеся на мельнице между барьером и замком. Еще сотни дофинистских солдат, размещенных на другом берегу реки, бросились на мост через Сену, чтобы присоединиться к рукопашной. К этому времени вся бургундская свита герцога в ограде была окружена людьми Дофина, кроме Аршамбо де Фуа, который лежал смертельно раненный, и Жана де Невшатель, которому удалось перебраться через барьер и спастись.

Тело герцога лежало посреди моста, залитое кровью. Кто-то снял с его пальцев кольца, а с шеи — цепь с драгоценными камнями. Затем с него сняли плащ и тунику и оттащили в сторожевую башню в городе. На следующий день была найдена повозка, чтобы отвезти тело в городскую церковь Нотр-Дам. Там поспешно вырыли могилу, нашли деревянный гроб и бросили в него тело в одежде. Через двенадцать лет после смерти Людовик Орлеанский был отомщен. "Ты отрубил руку моему господину, а я отрублю твою", — кричал старый орлеанист Гийом Батай, когда он обрушил свой меч на жертву[807].

Жан Луве и Таннеги дю Шатель были хорошо вознаграждены за свои советы и тщательную подготовку убийства. Вскоре после этого Луве получил щедрые земельные пожалования и владения в Дофине, сопровождаемые хвалебной грамотой, в которой отмечались его выдающаяся преданность и высокие качества. Он и Таннеги дю Шатель стали главными фигурами в Совете Дофина и оба получали большие пенсии до конца жизни. Некоторые из других советников Дофина были встревожены. Роберт ле Масон вышел из Совета Дофина, когда узнал, что произошло. Он слышал крики с моста, разносившиеся по воде, когда покидал Монтеро через ворота Йонны. Арно Гийом де Барбазан был включен Дофином в число своих избранных приближенных, но на последующем суде утверждал, что прибыл на место преступления уже после убийства. Вероятно, он знал о плане убийства больше, чем признался, но он был рыцарственным человеком, и ни у кого не было сомнений в его враждебном отношении к этой затее. Он в лицо обвинил Дофина в том, что тот рискует потерять свою корону, и не нашел достаточно жестких слов для его подельников. "Вы уничтожили честь и положение вашего господина", — сказал он им. Для Масона и Барбазана это убийство ознаменовало начало их оттеснения от власти более безжалостными политиками. Но их слова оказались пророческими.

Убийство Иоанна Бесстрашного было вопиющей глупостью. Для Франции это была трагедия эпического масштаба. После трех лет размышлений об опасной возможности вступить в союз с Генрихом V Английским, убитый на мосту герцог, наконец, понял, что единственный способ распространить свое влияние за пределы Парижа и северных городов — это объединиться с Дофином против англичан. Его гибель окончательно поставила крест на этой перспективе и положила начало кровной вражде между Дофином и Бургундским домом, которая продлится шестнадцать лет. Более века спустя, в июле 1521 года, королю Франциску I показали разрубленный череп Иоанна Бесстрашного в картезианском монастыре Шаммоль под Дижоном, где герцог был перезахоронен. На черепе ясно видна была рана, оставленная мечом Гийома Батая. "Через эту дыру, — пояснили королю, — англичане вошли во Францию"[808].


Загрузка...