Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия

Глава IX. Аррасский конгресс, 1433–1435 гг.

Во время отсутствия Бедфорда английские военачальники во Франции направили большую часть сил и средств на защиту владений герцога Бургундского, опасаясь, что он заключит сепаратный мир с Карлом VII. Основные решения были приняты самим Бедфордом на совместной конференции английского и французского Советов в Кале перед его отъездом в Англию. Осада Сен-Валери, которая велась в основном английскими войсками, стала первым плодом этой политики. Однако наиболее уязвимым из владений Филиппа Доброго было герцогство Бургундское. В результате рейдов французов, продолжавшихся в течение последних трех лет, границы герцогства были усеяны хищными вражескими гарнизонами. Весной 1433 г. Филипп Добрый решил собрать в Артуа и Пикардии большую армию и оправить ее через Шампань для усиления уже действовавших там местных войск. Герцог Бедфорд согласился направить в поддержку этой операции как можно более крупные силы. Командование было возложено на графа Арундела, чье эффективное использование быстроты, внезапности и артиллерии уже стало говорить о нем как о естественном преемнике покойного графа Солсбери[590].

Весной 1433 г. Арундел действовал в герцогстве Алансонском и Мэне. Бедфорд создал для него новое обширное военное командование, простиравшееся от Атлантики до Шампани, и приказал ему сосредоточить свои силы на границах Бургундии. Экспедиционная армия графа Хантингдона, которая должна была прибыть в Нормандию в конце мая, получила приказ к нему присоединиться. Операции Арундела были тесно скоординированы с действиями Филиппа. 24 июня 1433 г. герцог вышел из Ретеля с людьми из Пикардии и Артуа и двинулся через Шампань. После того как он соединился с войсками герцогства к югу от Труа, под его командованием оказалось более 3.000 человек и кроме того, он привез из Фландрии большой артиллерийский обоз. Тем временем английские войска подошли к Гатине.

В этом регионе у англичан было четыре крупных гарнизона: Монтеро у слияния Сены и Йонны, Немур и Шато-Ландон в долине реки Луэн, а также Провен в Бри, который они недавно отвоевали у французов. В конце июня Арундел и Хантингдон прибыли в Шато-Ландон с 2.200 человек. Там к ним присоединились Вилье де Л'Иль-Адам с несколькими сотнями пикардийцев из Парижа и два вольных капитана, перешедших с бургундской службы: Перрине Грессар, капитан гарнизона рутьеров в Ла-Шарите, и гасконский капитан, известный как Бурк-де-Жардр. Общая численность армии в Шато-Ландон превышала 3.000 человек и была сопоставима с армией Филиппа. Еще больше людей находилось в пути. В Вестминстере герцог Бедфорд договорился о том, чтобы сэр Джон Толбот, недавно вернувшийся в Англию из французского плена, присоединился к Арунделу со своим отрядом. Толбот отплыл во Францию в июле. Командующие согласовав план действий, намеревались очистить от французских гарнизонов долину Сены между Парижем и Труа и долину Йонны вплоть до Осера, в то время как Филипп Добрый должен был сосредоточить свои усилия на территории к востоку и югу от Труа. Перрине Грессару и Бурк-де-Жардру было поручено отбить Монтаржи, который англичане потеряли при унизительных обстоятельствах шесть лет назад. Герцог Бедфорд обещал Грессару награду в 10.000 салюдоров, если он сумеет его взять[591].

Английская кампания открылась впечатляющим взятием Монтаржи. Капитаном города был ставленник Ла Тремуя Раймон де Виллар. Бурк-де-Жардр подговорил подругу своего цирюльника и она перед рассветом 27 июня 1433 г. впустила его и его людей, поднявшихся по приставной лестнице, в цитадель через отверстие в стене. За ними последовали несколько сотен вооруженных людей. Они захватили замок, а затем вступили в ожесточенный бой с гарнизоном на улицах города, пока французы не бежали за ворота. Реакция министров Карла VII была быстрой, но безрезультатной. Примерно через две недели Жан Мале, сеньор де Гравиль, магистр арбалетчиков Карла VII, с 500–600 человек появился у Монтаржи. Ему удалось вновь занять город и осадить замок. Но когда граф Хантингдон подошел с подкреплением, Мале поспешно разрушил все городские стены и ушел. Соратник Перрине Грессара, арагонский авантюрист Франсуа де Сурьен, занял цитадель от имени Генриха VI. Ему предстояло оставаться там в течение следующих пяти лет[592].

Графы Арундел и Хантингдон начали свою кампанию в конце июня 1433 года. Они пробивались вверх по долине Сены в Шампань, очищая ее от французских гарнизонов, заняв в том числе окруженный стенами город Ножан и укрепленные мосты в Бре и Пон. В течение двух недель они овладели всей долиной вплоть до Труа. К середине июля англичане продвигались вверх по Йонне, уничтожая все вражеские гарнизоны на своем пути, пока не были остановлены у стен Санса. Кампания Филиппа Доброго в Шампани и северной Бургундии стала триумфальным променадом и завершила завоевание долины верхней Сены, начатое графом Арунделом. Мюсси, крупнейший вражеский гарнизон в этом регионе, сдался после непродолжительной бомбардировки. Шапп, расположенный к югу от Труа, важный бургундский город, захваченный Барбазаном два года назад, был взят после недельной осады. Большинство населенных пунктов сдавались с первым артиллерийским залпом или заключали договоры об условной капитуляции после лишь номинального сопротивления.

Серьезное сопротивление было оказано только в Паси и Аваллоне, где были сосредоточены наиболее крупные вольные компании. Паси на реке Армансон заключил договор об условной капитуляции в середине августа. Бургундцы ожидали, что французская армия попытается его освободить и вызвали на помощь все доступные английские и бургундские войска. Л'Иль-Адам прибыл из Гатине, а Толбот — из Парижа. Но замок сдался без боя. В Аваллоне Форте-Эпис упорно оборонялся и продержался более двух месяцев, пока город вокруг него превращался в руины от бомбардировок артиллерией герцога. В конце концов он бежал ночью через ворота, оставив жену, маленького сына и большую часть своей компании на произвол судьбы.

Эти завоевания послужили сигналом для сдачи другим французским гарнизонам. Компании, занимавшие Шабли, Маи и Сен-Бри, сдались благодаря щедрым взяткам и угрозе казнить двести их товарищей в Аваллоне. Крепость Пьер-Пертюи, расположенная у аббатства Везле на вершине холма, сдалась после штурма башни и подрыва стен. Последним открыл ворота французский гарнизон Кравана. Граф Арундел и герцог Бургундский за короткое время добились поразительных результатов. Около пятидесяти укрепленных пунктов пали. Все вражеские гарнизоны, размещенные с 1430 года в Осерруа и на территории Бургундии и Шампани, были сметены, за исключением Сен-Флорентин, пограничной крепости на реке Армансон. Гарнизон Франсуа де Сурьена, удерживающий Монтаржи, закрыл основной путь, по которому французы могли проникнуть в этот регион из долины Луары. В августе граф Арундел отошел с большей частью контингента, выведенного из нормандских гарнизонов. Остальная часть армии была распущена после сдачи Паси. Хантингдон и Толбот вернулись со своими людьми в Англию осенью[593].

В августе 1433 г. граф Арундел начал новое наступление в герцогстве Алансонском и пограничных районах Мэна. Основными целями этой кампании были базы партизан Амбруаза де Лоре в Бонмулен и Сен-Сенери, которые были давними центрами сопротивления английскому владычеству. Под командованием графа находилось около 2.200 английских солдат, что составляло примерно половину всех английских сил в Нормандии, а также большой контингент местных войск, набранных из феодалов герцогства. Их поддерживал артиллерийский обоз, с трудом собранный со складов в Руане и Лувье и переброшенный по суше из Кана.

В ходе восьмимесячной кампании Арундел отвоевал почти все французские опорные пункты в регионе, захваченные с весны 1429 года. Штаб-квартира Амбруаза де Лоре в Бонмулен была осаждена в сентябре и быстро сдалась. Замок был снесен с лица земли и больше не восстанавливался. О его недолгой славе как центра партизанских операций сегодня свидетельствуют лишь несколько обломков каменной кладки. Более упорное сопротивление Арундел встретил со стороны другой базы де Лоре — в Сен-Сенери (современный Сен-Сенери-ле-Жере). Попытка застать ее врасплох не удалась, и в ноябре Арундел начал артиллерийский обстрел стен. Карл Анжуйский приступил к формированию армии помощи. Это был мощный отряд, в который вошли сам Карл, герцог Алансонский, коннетабль и оба маршала Франции, а также Жан де Бюэль и Амбруаз де Лоре. Но они опоздали и не смогли спасти Сен-Сенери. В январе 1434 г. он сдался и был снесен, как и Бонмулен. Но когда через несколько дней Силле-ле-Гийом заключил договор об условной капитуляции, Карл Анжуйский решил оказать ему помощь. Не все были согласны с его решением. Ришмон считал, что этого делать не стоит. Но Карл был обеспокоен тем, что сдача этого места без оказания помощи, отрицательно отразится на его положении в регионе. В назначенный день его армия появилась под Силле. По словам современного биографа Ришмона, это был первый случай на его памяти, когда французская армия действительно явилась в день назначенный для капитуляции. Но это была никчемная победа, так как из-за опасений по поводу снабжения и путей отхода французы были вынуждены отступить. Как только они ушли, англичане вернулись к Силле и начали штурм. Через три дня, 12 марта 1434 г., город капитулировал. Из герцогства Алансонского и Мэна граф Арундел двинулся в поход по Нижней Нормандии, чтобы зачистить французские гарнизоны, обосновавшиеся вдоль дорог на Париж. В течение апреля 1434 г. все они практически без сопротивления капитулировали, а большинство их замков было разрушено[594].

В чисто военном плане это были успешные кампании. Кроме того, они существенно нарушили коммуникации Франции Валуа с Бургундией и Шампанью. Но положение Парижа оставалось таким же шатким, как и прежде. У Арундела не было ни сил, ни времени, ни техники для осады крупных городов. Он очистил долину Йонны и верхнюю долину Сены, но, поскольку в Мелёне по-прежнему находился мощный французский гарнизон, ни одна из этих важных судоходных рек не могла быть использована для снабжения столицы. Арундел расчистил дороги к юго-западу от Парижа, но из-за того, что Орлеанский бастард все еще занимал Шартр, житница Босе оставалась недоступной. Это была постоянная стратегическая проблема англичан со времен осады Орлеана. Достаточно было одной крупной речной крепости, чтобы отрезать столицу от целого региона.

Зима 1433–34 гг. была для Парижа такой же трудной, как и предыдущая. Сторонники дела Валуа в городе становились все смелее и многочисленнее. В конце сентября 1433 г. было установлено, что некоторые парижане получили взятки за переправу вражеских войск через стены с плотов, плававших во рву. На той же неделе стало известно о еще более тревожном заговоре — пропустить через ворота Сен-Дени 200 шотландцев, переодетых под англичан. После допроса под пытками выяснилось, что этот план получил широкую поддержку среди городских патрициев — людей, которые традиционно были одними из самых надежных сторонников ланкастерского режима. В числе их претензий были и упадок торговли, и несостоятельность правовой системы, и падение престижа некогда великого города. "Так больше продолжаться не может", — сказал один из заговорщиков в ходе неосторожного разговора в одной из городских таверн. После первых арестов главари бежали во французский гарнизон в Леньи, но несколько человек были пойманы, а шестеро из них обезглавлены на рынке Ле-Аль.

После того как в декабре 1433 г. Ла Ир сменил маршала Буссака на посту военного губернатора к северу от Сены и Марны, война у стен столицы приобрела новый ожесточенный характер. Отряды Ла Ира регулярно нападали на тщательно охраняемые продовольственные конвои, от которых теперь зависело снабжение столицы. Они перерезали глотки всем, кто носил английские знаки отличия или говорил по-английски. Среди документов Лондонской корпорации Сити сохранился парижский стихотворный памфлет весны 1434 г., который, вероятно, попал в Англию вместе с бюллетенем или петицией. Автор сетовал на исчезновение королей и знати из дворцов и с улиц Парижа, на упадок ремесел и торговли, на налетчиков, похищавших и убивавших тех, кто отваживался выйти за ворота, на молодость и наивность английского короля в то время, когда требовались твердость намерений и опыт. "Придите, сражайтесь и спасите нас, — звучал припев, — иначе вы потеряете Париж, а вместе с ним и всю Францию"[595].

В начале мая 1434 г. граф Арундел находился в Париже на переговорах с сэром Джоном Толботом и Большим Советом. Толбот недавно вернулся во Францию с более чем 900 солдат — передовым отрядом экспедиционной армии численностью 2.000 человек. Вопрос заключался в том, как их использовать. Приоритетом Большого Совета, как всегда, была безопасность путей снабжения Парижа. Но в то же время росло беспокойство по поводу долины Соммы, где наблюдался тревожный всплеск партизанской активности. Главным действующим лицом там был капитан Шарль Десмаре. Десмаре был необычным человеком, который, по слухам, начал свою карьеру в качестве рабочего-строителя. Известность пришла к нему в 1432 г., когда он захватил замок Рамбюр в долине реки Бресль. В начале 1434 г. он возглавил набег на север из Бовези и вновь занял Сен-Валери менее чем через полгода после того, как Роберт Уиллоуби и граф де Сен-Поль отвоевали его. Многое из того, что было сделано в Пикардии за год до этого, было потеряно. С базы в Сен-Валери компаниям Десмаре удалось занять ряд замков в окрестностях Амьена, установив тем самым блокаду главного промышленного города региона[596].

Большой Совет принял решение использовать подкрепления из Англии для очередной попытки очистить от вражеских гарнизонов долину Уазы, блокированную ими с 1429 года. В то же время офицеры герцога Бургундского планировали изгнать гарнизоны, размещенные французами в долине Соммы. Командование кампанией на Уазе было поручено Толботу, который был назначен лейтенантом в Иль-де-Франс. Он получил в свое распоряжение территорию от Сены до Соммы и контроль над пограничными норманнскими крепостями Жизор и Нёшатель. Объединившись с графом Арунделом и Вилье де Л'Иль-Адамом, он создал полевую армию численностью около 1.600 человек. Их действия ознаменовали новый уровень жестокости, сравнимый с тем, который был при Ла Ире. Толбот вешал целые гарнизоны, не сдававшиеся в плен, не давал поблажек и не брал выкупов. Арундел, обладавший не менее суровым характером, по слухам, обещал "приковать к виселице" каждого, кто попытается ему сопротивляться. Бомон-сюр-Уаз, важный укрепленный мост в двенадцати милях выше по течению от английского города-крепости Понтуаз, который был занят французами в феврале, был отвоеван в мае. Брат Ла Ира Амадок де Виньоль, командовавший здесь, бежал с большей частью своего гарнизона на север, в Крей, при приближении английской армии. Оставшиеся защищать замок люди, все до последнего человека, были повешены на воротах. Островная крепость Крей, гораздо более сильная, чем Бомон, выдержала шестинедельную осаду, после чего 20 июня 1434 г. сдалась на условиях капитуляции. В июле еще около 800 человек экспедиционной армии из Англии переправились через Ла-Манш и присоединились к армии Толбота. Объединенные силы примерно за три недели очистили от французов Пон-Сен-Максанс, Крепи-ан-Валуа и Клермон-ан-Бовези. Тем временем бургундцы численностью около 1.000 человек под командованием девятнадцатилетнего кузена Филиппа Доброго Иоанна Неверского изгнали все основные французские гарнизоны из долины Соммы, завершив поход 24 июля условной капитуляцией Сен-Валери, которая была назначена на 1 августа[597].

В этот момент продвижение обеих армий союзников было остановлено неожиданным появлением французской полевой армии численностью около 2.000 человек под командованием коннетабля Артура де Ришмона и Пьера де Рье, человека из прошлого, занимавшего пост маршала при Карле VI. Новая армия первоначально предназначалась для Шампани, но была переброшена в Пикардию, когда стало известно, что англичане сметают все на своем пути. Примерно в конце июля 1434 г. Ришмон вошел в Компьень, но слишком опоздал, чтобы спасти Сен-Валери. В назначенный день Иоанн Неверский получил подкрепление в виде графа де Сен-Поль и Роберта Уиллоуби с 500 человек из Нормандии. Никто не явился, чтобы сразиться с ними, и Сен-Валери сдался в соответствии с договором о капитуляции. Но появление Ришмона положило конец планам Толбота продвинуться дальше вверх по Уазе или соединиться с бургундцами на Сомме. Это также означало, что при всех своих триумфах кампания Толбота не принесла значительных результатов. Он изгнал французские гарнизоны из всех крепостей на реке Уазе ниже Компьеня, но, поскольку Компьень находился в руках французов, основной путь снабжения столицы через долину был по-прежнему закрыт. В середине августа английская армия ненадолго появилась перед Бове, а затем отступила к Парижу. Это решение было очень неудачным, поскольку Ришмон получил возможность направить все свои силы против бургундцев. Пока Толбот отступал, Ришмон добрался Соммы и оказался перед городом Ам с его мощным замком и укрепленным мостом через реку. Большая часть гарнизона была выведена для участия в других операциях, а оставшиеся люди были разгромлены при первом же штурме. Иоанн Неверский остался один отбивать атаки французов[598].

Как и англичане, Филипп Добрый столкнулся с классическими проблемами оборонительной войны. Инициатива всегда принадлежала противнику, который мог наброситься и отступить по своему усмотрению, кормясь и расплачиваясь награбленным и pâtis. Война превращалась в бесконечную череду набегов, что требовало от герцога огромных затрат на содержание постоянной армии и многочисленных гарнизонов. Филипп рассчитывал на новую экспедиционную армию из Англии, сравнимую с коронационной экспедицией 1430 года. Он хотел получить под свое командование до 4.000 английских солдат и требовал больших субсидий для оплаты своих войск. Но все это оказалось невозможным после отказа английского Парламента увеличить объем финансирования войны. Как указал Вестминстерский Совет послу Филиппа Квентину Менару, приехавшему в Англию в июне 1434 г., Англия уже оплачивала более сорока гарнизонов и три полевых армии. В течение последнего года английские доходы тратились на то, чтобы восполнить пробел, образовавшийся в результате финансового краха парижского правительства. Все это было верно и знакомо. Подобных дипломатических обменов было бесчисленное множество. Но заверения советников в том, что они сделали все возможное для достижения соглашения с Карлом VII в Осере и Пон-де-Сен, не тронули Филиппа. Он знал, что английская непримиримость в вопросе о претензиях на французский трон делает соглашение невозможным. Ответ англичан лишь подтвердил убежденность Филиппа в том, что настало время признать реальное положение вещей и заключить с Карлом VII максимально выгодную сделку. Как сам Филипп позже утверждал, он получил письма от "нескольких королей и христианских принцев", в которых они призывали его заключить мир и выражали свое удивление тем, что он все еще продолжает воевать. В Бретани, единственном союзнике Англии, Иоанн V, остро чувствующий куда дует ветер, пришел к такому же выводу. Он послал своего канцлера Жана де Малеструа, чтобы тот призвал английский Совет к заключению мира. Малеструа находился в Вестминстере в то же время, что и Менар, и получил очень похожий ответ[599].

Пока Менар находился в Англии, и без того напряженные отношения между Филиппом Добрым и его английским союзником приняли новый оборот. Филипп выбрал этот момент для того, чтобы отомстить за английский Закон о разделе. В Генте он издал указ, запрещающий ввоз английских тканей в любую часть Бургундской державы. Обнаруженные там грузы предписывалось конфисковать и сжечь. Бойкот английских тканей действовал во Фландрии уже несколько лет, но он лишь увел торговлю в порты Голландии, Зеландии и Брабанта. Распространение бойкота на эти территории привело к тому, что в течение последующих двух лет объем экспорта английских тканей сократился более чем на 40%. Меры предпринятые Филиппом были симптомом ослабления союза с Англией. Герцог уже не хотел противостоять ярости, которую вызвал английский Закон о разделе у его подданных. Торговое эмбарго ознаменовало собой существенное и необратимое изменение в отношениях Фландрии с Англией[600].

Герцог Бедфорд высадился в Дьеппе в середине августа 1434 г. после 14-месячного пребывания в Англии. Уже через несколько дней после его возвращения началось крупное восстание крестьян, потрясшее основы английского владычества в Нормандии. Крестьянские восстания во Франции имели давнюю историю. В 1350-х годах крестьянские армии Жакерии восстали против насилия рутьеров. Восстание тюшенов, которые в 1370–1380-х годах объединились в крупные разбойничьи шайки в центральной Франции, было протестом против насилия со стороны солдат и непосильного бремени военных налогов и pâtis. Все это происходило, по выражению Карла V, "под сенью войны". Война усиливала общее недовольство, и отдельные случаи мелкого сельского бандитизма переросли в восстание. 1430-е годы были трудными для всей Северной Европы. Исключительно суровые зимы, сменявшиеся дождливым летом, приносили неурожай, голод, болезни и социальные волнения. На севере Франции зимой замерзали реки, что приводило к прекращению вывоза продовольствия. Особенно неблагоприятным был 1433 год. Эпидемия чумы продолжалась всю зиму и все лето. Урожай фруктов был уничтожен поздними заморозками. Октябрьские бури повредили плодовые деревья, а проливные дожди в ноябре сгноили только что посеянное на полях зерно[601].

Сен-Пьер-сюр-Див был не огороженной стеной деревней к югу от Кана, жившей под сенью знаменитого бенедиктинского аббатства. В этом районе уже происходили неприятные инциденты, когда войска английского гарнизона нападали на незащищенные деревни и грабили их. Крестьяне Сен-Пьер, как и жители других деревень, создали отряд самообороны. В результате произошедшей стычки несколько англичан были убиты. В августе 1434 г. английский сквайр по имени Ричард Венейбл во главе отряда ворвался в Сен-Пьер-сюр-Див и в отместку убил около десятка крестьян. В некоторых отношениях Венейбл был характерной фигурой последних лет существования ланкастерской Нормандии. Он пробыл в герцогстве не менее пяти лет и большую часть этого времени служил в гарнизоне замка герцога Бедфорда в Аркуре, а затем оставив гарнизонную службу стал вольным капитаном, зарабатывающим на добыче. В 1434 г. он командовал большой компанией, которая обосновалась в заброшенном цистерцианском аббатстве Савиньи и занялась грабительскими набегами на Бретань и Мэн. Тревога поднялась сразу после инцидента в Сен-Пьере. Крестьяне всей округи были призваны к оружию звоном церковных колоколов и собрались в деревушке Вик (Vicques) близ Сен-Пьера. Там на них внезапно напал конный английский отряд под командованием Венейбла и двух его соратников: Томаса Уотерхауса и Роджера Икера. Они перебили всех на своем пути и преследовали оставшихся в живых по всей округе. В общей сложности было убито около 1.200 крестьян. Мнение англичан разделилось. Некоторые громко выражали свое одобрение и считали, что крестьяне получили по заслугам. Но реакция официальных властей была другой. Бальи Кана приказал провести расследование, а Большой Совет направил Жана Ринеля для встречи с Венейблом в Савиньи. Несколько главарей, в том числе Уотерхаус и Икер, были арестованы и доставлены в Фалез, где признались в содеянном и были обезглавлены по приказу сэра Джона Фастольфа. Венейбл же бежал, но его быстро нашли, когда за его голову назначили цену в 1.000 салюдоров. В конце ноября 1434 г. герцог Бедфорд лично приказал повесить и четвертовать его на рыночной площади в Руане[602].

К этому времени известия о расправе над крестьянами вызвали стихийное восстание на большей части полуострова Котантена. К октябрю 1434 г. десятки тысяч человек взялись за оружие. Большинство из них были крестьянами, имевшими лишь самое простое оружие. Но к ним присоединилось несколько хорошо вооруженных дворян, и у них появился лидер в лице местного оруженосца Пьера Шантепи. Повстанцы отправили послания герцогу Алансонскому, прося его стать их командиром. Герцог отправил Амбруаза де Лоре с 300 профессиональными солдатами для поддержки восставших, а сам занялся набором новых. В Пуатье министры Карла VII приступили к сбору новой полевой армии. В январе в Анжере также начался сбор войск. Тем временем повстанцы продвигались к Кану и заняли укрепленное пригородное аббатство Святого Стефана (Мужское аббатство). Сэр Джон Фастольф, находившийся в Ле-Мане, сразу же вышел из города со 120 людьми (более трети своего гарнизона), чтобы поддержать оборону Кана. Ночью, недалеко от города, он наткнулся на крестьянское войско и перебил большое количество восставших. Вскоре после этого Фастольф вошел в город и организовал вылазку из ворот, в результате которой было убито еще 400 человек, в том числе и Пьер Шантепи. Крестьянская армия не имела должной организации. Не было принято никаких мер по обеспечению продовольствием столь многочисленного войска. Стоял лютый холод. В последующие дни большинство из восставших отказалось от борьбы. Некоторые, опасаясь мести англичан, попрятались в лесах. Другие, удрученные поражением, разбрелись по домам.

Когда Амбруаз де Лоре догнал их на дороге в нескольких милях от Кана у цистерцианского аббатства Оне-сюр-Одон, повстанцев оставалось лишь 5.000 ― 6.000 человек. Де Лоре понял, что попытка взять Кан с этими людьми безнадежна и решил направить крестьянскую армию против важного английского гарнизона в Авранше, который считался более слабым. В конце января 1435 г. армия повстанцев встретилась с герцогом Алансоном к востоку от Авранша и через несколько дней осадила город. Но их продвижение было слишком медленным и к северу от Авранша уже накапливались английские войска под командованием графа Арундела. Крестьяне забеспокоились. С каждым днем их ряды таяли из-за дезертирами. Французской армии, которая должна была собраться в Анжере, пока не было видно. Через неделю повстанцы оставили осаду и бесцельно двинулись на юг к Бретани, пока не достигли Фужера, где их армия распалась[603].

Восстание на полуострове Котантен и гораздо более разрушительное восстание в Па-де-Ко в следующем году стали первыми широкомасштабными движениями сопротивления английскому владычеству. Англичане были потрясены. Они предприняли серьезную попытку решить основную проблему недисциплинированных гарнизонных войск и вольных компаний, живущих за счет земли. Графу Арунделу было приказано собрать их и определить на королевскую службу, а тех, кто не был хоть сколько-нибудь полезен, отправить обратно в Англию. В течение лета несколько сотен таких людей были призваны в полевые армии. Были назначены уполномоченные, которые должны были расследовать акты насилия над местным населением и наказывать виновных. Но ущерб уже был нанесен, и он оказался непоправимым. Среди советников и капитанов регентства царил общий упадок сил. Когда восстали крестьяне на Котантене, Томас, лорд Скейлз, методично готовился к тому, чтобы ликвидировать наконец гарнизон Мон-Сен-Мишель. Он отстроил бастиду в Ардевоне и начал возводить другую на развалинах старого сеньориального замка в Сен-Жан-ле-Тома на северном берегу залива. Но в январе 1435 г., когда крестьянская армия находилась под Авраншем, 320 человек из гарнизона Ардевона, полагая, что повстанцы собирается напасть на них, ночью ушли к графу Арунделу, оставив все свои запасы и артиллерию, которые тут же были захвачены гарнизоном Мон-Сен-Мишель. Пять месяцев спустя, в июне 1435 г., англичане оставили и Сен-Жан-ле-Тома, чтобы высвободить людей для обороны Парижа. Это был символический момент — провалилась последняя попытка захватить крепость, гарнизон которой в течение восемнадцати лет насмехался над всеми усилиями англичан ее покорить[604].

Эта потеря самообладания ознаменовала глубокие изменения в политическом менталитете англичан в Нормандии. Солдаты и администраторы стали более подозрительно относиться к своим нормандским подданным. Сэр Джон Фастольф был обеспокоен ухудшением ситуации с безопасностью еще со времен Орлеанской катастрофы. К 1435 г. он пришел к выводу, что Генрих VI никогда не будет пользоваться расположением французов, "которые по своей природе любят противника больше, чем его самого" и не понимают ничего, кроме языка силы. Фастольф заявил, что англичане не должны быть "так унижаемы французским Советом, как это делалось до сих пор" и призвал к тому, чтобы Совет Руана был составлен из опытных английских военачальников, а не из французских администраторов, как это было раньше. Мнение Фастольфа разделяло целое поколение английских капитанов и администраторов в Нормандии и, возможно, даже герцог Бедфорд, от имени которого были написаны эти слова. Вызовы местных дворян на службу в поле становились все более редкими, а ответ на них — все более слабым. В новых формулярах, выданных командирам гарнизонов через шесть недель после начала войны, были ужесточены правила набора местных жителей в королевские гарнизоны. Отныне французы могли составлять не более одной восьмой части гарнизона, независимо от звания. В частных замках командиры французских гарнизонов должны были отдавать членов своих семей в заложники, за свою верность. В королевских замках французы редко назначались капитанами или заместителями, но и те немногие кто составлял исключения были вытеснены, или же были приняты меры к тому, чтобы в их подчинении служили только англичане. Через несколько лет вместо горожан, которые должны были нести караульную службу бесплатно, но которым уже нельзя было доверять, на стенах Руана и, несомненно, в других местах стали служить англичане. Правительство, призванное защищать население от внешних врагов, постепенно превратилось в оккупационную армию, приоритетами которой стали внутренний контроль и борьба с повстанцами[605].

Смена настроений была заметна и в строительстве укреплений. В северном Босе, в 150 милях от эпицентра крестьянского восстания, над римской дорогой из Парижа в Дрё возвышался внушительный замок Удан, XII века постройки. Его владелец, Симон Морье, был прево Парижа и влиятельным членом Большого Совета. Удан уже однажды был предан французам местными жителями. Когда в январе 1435 г. Морье заключил договор с французским оруженосцем на его защиту, новый капитан должен был построить специальное деревянное укрепление "на случай, если горожане восстанут и попытаются взять замок силой". В долине реки Рисл управляющий Эдмунда Бофорта провел значительные строительные работы, чтобы укрепить свой замок Аркур на случай очередного восстания местных жителей. Новая загородная резиденция Бофорта в Эльбефе, расположенном на Сене к югу от Руана, задумывалась как место для отдыха, но была построена как крепость, с разводным мостом, орудийными портами и бойницами для лучников. Лишь немногие сооружения производят такое сильное впечатление, как новый королевский дворец в Руане, который был задуман Генрихом V как впечатляющая королевская резиденция, призванная продемонстрировать власть и престиж ланкастерских королей. Место на берегу Сены в юго-западном углу города было выбрано самим Генрихом V еще при жизни. Но когда в 1435 г. здание наконец начало подниматься над фундаментом, оно быстро превратилось в мрачную крепость, призванную укрыть англичан от горожан[606].

В докладе о провале своих усилий во Франции кардинал Альбергати призвал Базельский Собор назначить собственную миротворческую миссию. В мае 1434 г. Собор прислушался к его словам. Было назначено посольство во главе с кардиналом Югом де Люзиньяном, представителем французской династии, правившей королевством крестоносцев на Кипре. Ему был присвоен многозначительный, но пустой титул легата a latere, который обычно означал, что легат наделен всеми полномочиями пославшего его органа. В итоге Юг и его коллеги сделали очень мало. Они встретились с Карлом VII и его советниками во Вьенне на Роне, а затем вернулись в Базель. Однако Филипп Добрый воспользовался этой возможностью, чтобы сохранить мирный процесс. В мае 1434 г., после неудачи предыдущего года, он убедил неохотно согласившийся английский Совет направить в Базель еще одну английскую делегацию[607].

Новая делегация получила наглядное представление о политике Собора. 5 августа 1434 г. она с большой помпой въехала в швейцарский город. Встреченная кардиналами у ворот, кавалькада во главе с Эдмундом Бофортом, графом де Мортен, проехала по улицам города в сопровождении 150 конных лучников одетых в ливреи. Но когда через двенадцать дней после прибытия делегаты явились в Собор для вручения верительных грамот, французы вновь возразили против формы писем Генриха VI, в которых он был назван королем Англии и Франции. Их гнев возрос, когда епископ Лондонский в своей вступительной проповеди неоднократно назвал Генриха VI этим титулом. Главным представителем Франции на Соборе был Амадей де Таларю, архиепископ Лионский. Он заявил, что послы Генриха VI могут говорить от имени Англии, но не от имени какой-либо части Франции. В итоге англичане были включены в состав Собора в октябре, но вопрос вновь встал в декабре, когда епископы Лизье и Байе прибыли к английским делегатам в качестве представителей ланкастерской Франции. Эти люди, заявил архиепископ Лионский, не могут быть приняты в качестве эмиссаров Французского королевства в силу неправомерных притязаний Генриха VI на роль его короля. Это вызвало громкий гвалт "оскорблений и шума" со скамей где сидели англичане, который заглушил все остальные слова архиепископа. Однако французов поддержали делегации политических союзников королевства Валуа: Кастилии, Неаполитанского королевства, Кипра и Шотландии. Два нормандских епископа были исключены, а вопрос был передан на рассмотрение специальной комиссии. Там он и был похоронен, и когда летом следующего года англичане окончательно вышли из состава Собора, этот вопрос так и остался нерешенным[608].

Правда заключалась в том, что подданные Карла VII стали главенствовать на Соборе. Представители французских епархий католической Церкви составляли более трети из 3.500 отцов-делегатов Собора, и почти все они были выходцами из королевства Валуа. Они присутствовали на Соборе практически с самого начала, были хорошо организованы, умело руководимы и всецело посвятили себя интересам своего короля. Кроме того, они пользовались поддержкой традиционных союзников из франкоязычных территорий империи, на которых, как показало дело нормандских епископов, политически доминировала Франция. Но не только численность и тактическое мастерство обусловили французское влияние в Базеле. На протяжении столетий, предшествовавших войнам с англичанами, Франция была главенствующей континентальной державой, а французская культура — главенствующей европейской культурой. Взгляд Собора на Францию был окрашен долгим историческим опытом, что нашло отражение в инструкциях, которые он позже даст своей делегации на конгрессе в Аррасе. Отцы Собора заявили, что могущество Франции, мастерство и ум ее дворянства, авторитет ее церковных деятелей, ее огромное богатство и многочисленное население на протяжении веков делали ее главной опорой Церкви, пока нынешний кризис не привел все к упадку. Вспомните великих королей Франции от Карла Мартела до Карла Великого и Людовика Благочестивого, которые были выдающимися европейскими деятелями своего времени. Вспомните ключевую роль Франции в крестовых походах. В 1430-х годах христианская Церковь столкнулась с серьезными внутренними и внешними проблемами. История, по их мнению, показывала, что, когда Франция не способна играть свою традиционную роль среди народов, ослабевает все христианство[609].

Все это отражало растущий международный престиж монархии Валуа после отвоевания большей части севера страны, подобно тому, как двумя десятилетиями ранее англичане смогли главенствовать на Констанцском соборе после битвы при Азенкуре. Министры Карла VII стремясь закрепили свое преимущество начали длительное дипломатическое наступление по всей Европе. Они обхаживали тех, кто в Германии возмущался агрессивными вторжениями Бургундского дома на западные территории империи. Карл VII возобновил союз с австрийскими Габсбургами, которые рассорились с Филиппом Добрым из-за наследования Брабанта и бургундской экспансии в Рейнскую область. Император Сигизмунд, заклятый враг Бургундского дома, все еще страдавший от своих дипломатических неудач в Голландии, Зеландии и Брабанте, уже не был тем надежным союзником Англии, каким он был в Констанце. В июне 1434 г. он тоже заключил союз с Францией, направленный против Филиппа Доброго ("непокорного мятежника и так называемого герцога Бургундского"). После долгого перерыва, в течение которого отношения с Кастилией были прохладными, Карл VII в начале 1435 г. отправил туда посольство, первое за шесть лет, которое возобновило старые договоры. Другой забытый союзник, Шотландия, принял два французских посольства. Брачный союз 1428 г., ставший мертвой буквой с момента его подписания, был восстановлен в феврале 1435 г. Но ни один из этих союзов не принес военной поддержки, хотя французы возлагали большие надежды на австрийцев и шотландцев. Однако они во многом способствовали укреплению международного влияния Франции династии Валуа. К 1435 г. Карл VII был на пути к восстановлению той огромной сети союзов, которая сделала Францию столь грозной дипломатической державой во времена его деда, в то время как англичане позволили своим собственным международным связям ослабнуть. Потеря англичанами доверия к населению завоеванных территорий сопровождалась падением их международного авторитета. Ни одна европейская держава, кроме Бургундии, не рассматривала притязания Ланкастеров на Францию иначе как напоминание о непродолжительном периоде с 1415 по 1425 г., когда английские армии сметали все на своем пути в разгар гражданской войны во Франции. К 1434 г. даже бургундцам в Базеле было предписано не враждовать с французами, поскольку Филипп Добрый был намерен найти с ними общий язык. За год до этого они горячо поддерживали английские претензии на французский трон, но во время гневной перепалки августа и декабря 1434 г. хранили каменное молчание[610].

В конце июля 1434 г. Филипп Добрый окончательно потерял терпение в отношении своих союзников и решил продолжать мирный процесс с ними или без них. Последней каплей стало отступление армии сэра Джона Толбота, когда Ришмон вошел в Компьень. Герцог находился на пути в Бургундию, когда узнал об этом поражении. Вскоре последовало известие о продвижении коннетабля к Сомме и падении Ама. Силы Иоанна Неверского, двоюродного брата Филиппа и его лейтенанта в этом регионе, уступали по численности, и северные владения герцога оказались во власти Ришмона. Филипп послал одного из своих камергеров, Пьера де Водри, с герольдом, для переговоров с французским коннетаблем в Аме. В начале сентября начались переговоры между французскими лидерами и Иоанном Неверским. Канцлер Рено де Шартр поспешил к ним на север, имея самые большие полномочия. 17 сентября они заключили 6-месячное перемирие, во время которого предполагалось подготовить почву для заключения постоянного мира. Перемирие охватывало весь сектор к северу от Нормандии и реки Эна, то есть Пикардию, Артуа, Бовези и Лаонне. Ам должен был быть возвращен Жану де Люксембургу. Штаб Ла Ира в замке Бретей, расположенном на полпути между Бове и Амьеном, который в течение многих лет был занозой в боку бургундцев, должен была быть сдан и разрушен. Ришмон потребовал большую сумму денег для оплаты армии, прежде чем согласиться поставить свою печать на документе. Но капитаны Филиппа не имели полномочий, чтобы решить этот вопрос. Иоанн Неверский провел ряд встреч с представителями окрестных городов, требуя от них займов и субсидий. И если они хотели избавиться от армии Ришмона и компаний Ла Ира, им оставалось только согласиться. В итоге бургундцы выплатили французам компенсацию в размере 50.000 золотых салюдоров[611].

Амское перемирие не распространялось на южные владения Бургундского дома. Ситуация там осложнялась тем, что войну вел граф Клермонский (ставший, после смерти своего отца в Англии в 1434 году, герцогом Бурбонским). Он выступал не только как лейтенант Карла VII, но и как правитель Бурбонне и Оверни, и был главным региональным соперником герцога Бургундского. Большую часть последних четырех месяцев 1434 г. Филипп Добрый провел в изнурительной кампании на юге Бургундии, в то время как его представители вели переговоры с послами Карла VII в замке Амадея Савойского в Пон-де-Вель за рекой Сона. Эта региональная война продолжалась до тех пор, пока 13 декабря не капитулировал последний оплот Бурбонов — замок Ла-Рош-Солютре. После этого стороны объявили трехмесячное перемирие, распространившееся на остальные владения герцога Бургундского. Одновременно была достигнута неофициальная договоренность о проведении в новом году предварительной конференции для подготовки основ всеобщего мира. Перемирие, заключенное в Аме и Пон-де-Вель, ознаменовало окончательный отказ герцога Бургундского от участия в военных действиях на стороне англичан[612].

Предварительная конференция открылась 20 января 1435 г. в Невере. Карла VII представляли Рено де Шартр, Кристоф д'Аркур и маршал Лафайет. Через несколько дней после открытия к ним присоединился Артур де Ришмон. Герцог Бурбонский прибыл, чтобы поддержать свои претензии к Бургундии. Филипп Добрый отметил значимость собрания, лично посетив его, проехав через занесенный снегом Морван в самый разгар зимы. Герцог разместился в епископском дворце, в то время как остальные делегаты и сопровождающие их лица расселились в городских особняках. Это была семейная встреча. Герцог Бурбонский и коннетабль Ришмон были женаты на сестрах Филиппа. Заседания проходили в атмосфере дружеского общения, что поражало присутствующих. "Никто не мог предположить, что эти люди когда-либо были в состоянии войны", — писал один бургундский герольд. Другие были более циничны. "Мы должны быть глупцами, чтобы рисковать своими жизнями и душами по прихоти принцев и баронов, — заявил один из них за кубком вина, — они заключают мир, когда им это выгодно, а нам оставляют нищету и разруху". Несмотря на весь цинизм, дискуссии в Невере стали поворотным пунктом в мирном процессе. Были урегулированы давние споры между герцогами Бургундским и Бурбонским, достигнуто принципиальное соглашение о возмещении ущерба Карлом VII за убийство Иоанна Бесстрашного. Затем дипломаты перешли к более серьезным вопросам мира и войны. Англичан в Невере не было, но они были у всех на уме. Французские делегаты, как и в Семюр-ан-Осуа и Осере, дали понять, что не желают вести с ними переговоры. Они хотели заключить сепаратный мир с герцогом Бургундским, что позволило бы им в дальнейшем иметь дело с англичанами. Как вспоминал Ришмон много лет спустя, французы опасались, что само присутствие англичан удержит бургундцев от сделки с Карлом VII. Но Филипп был непреклонен, и они были вынуждены подчиниться. Вопросы были переданы на рассмотрение дипломатического конгресса с участием всех трех сторон и, как надеялись, Бретани. Договорились, что он откроется 1 июля 1435 года. Как обычно, возникли споры о месте проведения. Французы предложили Осер, Макон или сам Невер, зная, что англичане не захотят приезжать в эти места. Филипп настаивал на Аррасе, который был более доступен как из Вестминстера, так и из Парижа. В итоге выбор все-таки пал на Аррас. Папе Римскому было предложено назначить кардинала Альбергати в качестве посредника вместе с представителями Базельского Собора.

Остальная часть согласованного документа касалась роли сторон на предполагаемом конгрессе. Филипп Добрый согласился присутствовать на нем сам и пригласить англичан прислать послов. Французы согласились, что в Аррасе они сделают предложения, которыми англичане должны были удовлетвориться. Если же англичане не явятся, то Филипп сделает все возможное ("сохраняя свою честь"), чтобы договориться о чем-то, что по справедливости должно было бы их удовлетворить. Если бы они были представлены, он добился бы от их делегации согласования условий мира и ясно выразил бы свое недовольство, если бы они отказались. В этом случае соглашение предусматривало, что Филипп, спасая свою честь, заключит отдельный мир с Карлом VII. Чтобы сделать этот вариант более привлекательным, представители Карла VII пообещали, что в случае заключения мира между ними он уступит Филиппу территорию по обоим берегам Соммы с возможностью ее выкупа королем по цене 400.000 золотых экю[613].

Соглашение, достигнутое в Невере, во многом определило исход дипломатических сражения в Аррасе. По сути, оно представляло собой предварительное решение основных вопросов между французским королем и герцогом Бургундским, сопровождавшееся совместным ультиматумом англичанам с требованием заключить мир на любых условиях, которые покажутся им приемлемыми. Филипп ясно дал понять, что намерен отказаться от своего союзника и заключить сепаратный мир с Карлом VII, если англичане останутся на прежних позициях. В согласованном тексте он впервые назвал Карла VII "королем Франции". Но оговорка о защите его чести была серьезной. В 1420 г. герцог дал клятву соблюдать договор, заключенный в Труа. Поэтому соблюдение клятвы приобрело большое значение. Англичане знали, что Папа может избавить верующих от соблюдения клятвы, и подозревали, что в данном случае Евгений IV уже мог это сделать. Гражданский юрист Адам Молейнс, восходящая звезда королевской администрации, как раз собирался отправиться к папскому двору по другим дипломатическим делам. Ему было поручено выяснить все и по этому вопросу. В ответ Папа написал письмо, в котором заверил английское правительство, что он не освобождал никого от клятв, которые они могли принести Генриху V или нынешнему королю. Это была правда, но правда не вся. Евгений IV вновь назначил Альбергати своим посредником, как того просили подписавшие договор в Невере и дал ему две прокурации[614]. Первая уполномочивала легата заключить мир между Англией и Францией. Вторая уполномочивала его заключить отдельный мир между Карлом VII и герцогами Бургундии и Бретани, а также аннулировать любую клятву или иное обязательство, которое может помешать этому. По указанию Папы Альбергати, в случае провала переговоров между Англией и Францией, должен был добиваться от герцога Бургундского заключения сепаратного мира с Францией, несмотря на договор, заключенный в Труа[615].

Переговоры в Невере не могли пройти незамеченными для ланкастерского правительства в Париже, и вскоре информация о происходящем должна была дойти и до Вестминстера. Однако английский Совет не получал официального уведомления о результатах переговоров до 8 мая 1435 г., когда герольд Ордена Золотого Руна, прибыл в Вестминстер с официальным приглашением принять участие в конгрессе, до открытия которого оставалось всего семь недель. Герольд отправился в Англию в феврале, через несколько дней после назначения даты открытия конгресса, но задержался в пути из-за болезни. Реакция англичан была описана канцлером Стаффордом в Парламенте позднее в том же году. Англичане были возмущены отсутствием консультаций, поздним уведомлением и явным нарушением ограничений, предусмотренных договором в Труа, на односторонние переговоры с противником. Они были бы еще более возмущены, если бы узнали условия, согласованные в Невере[616].

Вслед за герольдом Ордена Золотого Руна в Вестминстер в конце мая 1435 г. прибыло посольство во главе с Югом де Ланнуа. Ланнуа приехал, чтобы оправдать поведение своего господина и убедить англичан принять участие в конгрессе. Его инструкции представляли собой замечательный документ — искреннюю мольбу о прекращении войны, которая не теряет своей эмоциональной силы даже на древнем французском языке дипломатического черновика (вероятно, самого Ланнуа). Посол отмечал, что договор в Труа оказался не таким, как ожидали его авторы. Он не залечил шрамы гражданских войн и не решил династический вопрос между Англией и Францией. Мир, который он обещал, так и не наступил. Он напомнил английским советникам, что сам Генрих V предупреждал о риске и издержках длительной войны и утверждал, что в конце своей жизни король искал выход из положения путем переговоров, что могут подтвердить те из его советников, кто еще был жив, ведь Ланнуа и сам был участником некоторых из этих переговоров.

Ланнуа был предельно откровенен в отношении текущего военного положения. Война не могла быть выиграна. Ни одна из сторон не была достаточно сильна, чтобы одолеть другую. Большинство французов поддерживали Карла VII. Северные города, признавшие дом Ланкастеров, сделали это только под бургундским влиянием. Теперь этим городам грозило разорение, и на их верность двуединой монархии рассчитывать не приходилось. Многие из них уже сдались, не оказав сопротивления, и отвоевать их было невозможно, разве что ценой огромных денег, крови и усилий, которые союзники не могли себе позволить. Путешествуя между Фландрией и Бургундией, Филипп Добрый сам видел обугленные остатки деревень и заброшенные поля и из первых уст слышал требования народа прекратить войну. Герцог знал, что англичане выступают за длительное перемирие, чтобы избежать вопроса о претензиях на трон. Но и это по его мнению было нереально. Ни о каком перемирии не могло быть и речи. В английских и бургундских областях было слишком много французских гарнизонов, состоявших из нерегулярных войск, живших за счет грабежей. Ланнуа закончил зловеще. Если английский Совет проигнорирует просьбу герцога, то герцог выполнит свой долг. Он "будет считать себя освобожденным от ответственности за это и как свидетелей призовет всех лордов, присутствующих здесь и слушающих"[617].

Англичан не нужно было уговаривать приехать на конгресс. Они понимали, что в случае их неявки они окажутся в затруднительном положении. Первоначально они надеялись привлечь Филиппа Доброго к своему делу, сделав его своим главным послом, но никто не удивился, когда герцог отказался от этой чести. По словам его представителя, если бы он стал послом Генриха VI, это помешало бы ему напрямую общаться с французами, если бы англичане с ними рассорились. "В этом деле было три стороны: король, его противник и милорд Бургундский, преследующий свои собственные интересы". В итоге англичане назначили особенно большое посольство. Оно состояло из двадцати шести послов во главе с архиепископом Йоркским Джоном Кемпом. Состав посольства открыто демонстрировал идеал двуединой монархии. Кроме Кемпа, в него входили десять английских и пятнадцать французских делегатов, кворум состоял из восьми человек, половину англичан и половину французов, а секретариат состоял из юристов и клерков, представлявших оба королевства. Среди членов английской делегации были еще два епископа, графы Саффолк и Хантингдон, Уолтер, лорд Хангерфорд, сенешаль Аквитании сэр Джон Рэдклифф и хранитель Тайной печати Генриха VI Уильям Линдвуд. Французские члены ланкастерской делегации были выдвинуты герцогом Бедфордом. В их число входили Луи де Люксембург, епископ Кошон, три главных французских полководца на английской службе — Жан де Люксембург, его племянник Луи, граф де Сен-Поль и Вилье де Л'Иль-Адам, а также старший государственный секретарь Жан Ринель. Не все эти люди присутствовали на церемонии открытия конгресса. Луи де Люксембург и Вилье де Л'Иль-Адам были задержаны разразившимся кризисом в Париже и вообще не приехали. Что никогда не было ясно, так это роль кардинала Бофорта. Бофорт был самым известным и опытным международным государственным деятелем Англии, главенствующей фигурой в английском правительстве, пользовавшимся большим уважением герцога Бургундского. Ему было приказано пересечь Ла-Манш, но оставаться в Кале. Основная причина такого решения, по-видимому, заключалась в том, чтобы держать его в резерве для выхода из тупика между сторонами в Аррасе либо путем собственного вмешательства, либо, возможно, путем санкционирования уступок, выходящих за рамки полномочий послов[618].

Инструкции английской делегации были составлены в конце июня 1435 года. Они оставляли мало возможностей для маневра. Послам предписывалось не идти ни на какие уступки в вопросе о статусе и правах Генриха VI как короля Франции. Весь вопрос был признан "трудным и очень опасным" в связи с несовершеннолетием короля. Возможно, кардинал Бофорт и обладал тайными полномочиями по расширению полномочий послов, но нет оснований полагать, что они распространялись именно на этот пункт. Английский Совет понимал, что это исключает возможность заключения постоянного мира. Поэтому, несмотря на предупреждение Ланнуа, послам было предписано добиваться длительного перемирия — на двадцать, тридцать, сорок или даже пятьдесят лет. Когда король достигнет совершеннолетия, он сможет сам вернуться к этому вопросу. По мнению Совета, при наличии доброй воли с каждой стороны длительное перемирие будет обладать многими преимуществами постоянного мира. Добрая воля могла быть обеспечена браком Генриха VI с одной из четырех малолетних дочерей Карла VII, "старшей или той, которая после осмотра окажется наиболее приятной для короля". В качестве экспертов для проведения экспертизы были назначены граф Саффолк и сэр Джон Рэдклифф. Эти полномочия были дополнены еще как минимум тремя наборами инструкций, касающихся территориального раздела Франции во время перемирия и освобождения герцога Орлеанского. Для того чтобы герцог Орлеанский мог принять участие в переговорах, он был доставлен в Кале в сопровождении кардинала Бофорта, но по соображениям безопасности не был допущен к дальнейшим действиям. Французские дипломаты, пожелавшие встретиться с герцогом, должны были ходатайствовать о предоставлении им охранных грамот, чтобы посетить его в крепости[619].

Обе стороны стремились улучшить свое стратегическое положение в преддверии конгресса, захватив как можно больше территории за оставшееся короткое время. Но Карл VII был лучше подготовлен и лучше вооружен, чем его противники. В мае 1435 г. он возглавил собрание знати в городе Туре. Это было одно из тех больших совещательных собраний, которые короли Валуа традиционно созывали для того, чтобы в критические моменты заручиться поддержкой своих планов. Собрание одобрило участие короля в конгрессе. Однако главным его делом было выработать планы немедленных военных действий против англичан. Коннетабль Артур де Ришмон был формально восстановлен в королевской милости, Карл VII выразил сожаление, что "некоторые злонамеренные лица, находившиеся в то время у власти", лишили его службы. Но инициативу проявил Орлеанский бастард, лучший капитан на службе Карла VII. Он предложил усилить операции на обоих флангах Нормандского герцогства и провести крупное наступление на Иль-де-Франс с целью обеспечить королю возможность захвата Парижа и получил одобрение Совета на смелый план захвата города аббатства Сен-Дени и создания постоянной базы в пяти милях от столицы[620].

Боевые действия начали активизироваться уже во время заседания ассамблеи в Туре. В конце апреля 1435 г. около 300 французских солдат из Бовези ночью перешли вброд Сомму у Бланштака и взяли Рю с помощью эскалады. Инициатором этого предприятия снова был Шарль Десмаре. Рю был речным портом на северной стороне эстуария Соммы. Его оборонял отряд из расположенного неподалеку английского гарнизона в Ле-Кротуа. Потеря города ставила под угрозу безопасность Ле-Кротуа и угрожала морскому сообщению портов Соммы. Бедфорд приказал графу Арунделу немедленно выступить в поход на город. Арундел получил этот приказ в Манте, где он командовал полевым отрядом численностью около 800 человек, охранявшим долину реки Эвр и западные подступы к Парижу. Он повел своих людей на север, к Гурне, главной английской крепости на северной границе, где к нему присоединились еще около 200 человек и толпа вооруженных крестьян и горожан. В Гурне он решил отвлечься и захватить Жерберуа — город, обнесенный стеной, в котором французы как раз укрепляли старинный замок.

Вечером 8 мая граф выступил из Гурне на север со своей армией в составе двух колонн. Одна из них была обременена артиллерией, что замедлило ее продвижение. Арундел двигался всю ночь, надеясь добиться внезапности. Ожидая что англичане подойдут утром, Ла Ир, Потон де Сентрай и другие французские капитаны заняли ночью Жерберуа с примерно 400 человек. Армия Арундела была многочисленней, но его колонны слишком сильно растянулись по дороге. Отряд Ла Ира, в который входили одни из самых опытных кавалеристов Франции, смогла атаковать и рассеять каждую из английских колонн по очереди. Арундел собрал всех, кого смог, и занял позицию на холме огороженном живой изгородью. Французы атаковавшие в пешем строю захватили холм, а их кавалерия пробилась прямо через линию кольев перед лучниками и довершила разгром. Сам Арундел был взят в плен. Он получил тяжелую рану в ногу от выстрела из кулеврины. В рану попала инфекция, и ногу пришлось ампутировать. Гангрена была частой причиной смерти средневековых солдат. Арундел продержался около месяца, но 12 июня умер в плену в Бове. Англичане не смогли взять Рю и потеряли одного из своих лучших командиров, а также около 400 или 500 человек убитыми и пленными, что составляло примерно десятую часть всех их сил в Нормандии. В течение последующих недель французский гарнизон в Рю был усилен вольными компаниями, которые распространились по всему региону от Соммы до Фландрии. "Арманьяки из Рю, — жаловались люди из Кале, — теснят нас"[621].

Отход полевой армии Арундела от Манта, а затем переброска ее на северную границу после поражения при Жерберуа ослабили оборону южной границы, что было быстро замечено и использовано Орлеанским бастардом. Продвигаясь на север от Шартра в конце мая 1435 г., его отряды в третий раз за десятилетие заняли Вернёй и во второй раз за два года — Удан. В последующие дни французы продвинулись в долину реки Эвр, угрожая Эврё. Тем временем Сен-Дени был захвачен французским рейдерским отрядом, собранным из северных гарнизонов Карла VII. Дозорные в Сен-Дени спали или отсутствовали на месте, когда рано утром 1 июня на стены по лестницам перебрались 300 или 400 человек. Когда все же подняли тревогу, было уже поздно. Капитан города вел безнадежный бой на улицах, а жители приветствовали завоевателей. В течение двух недель отряды Ла Ира, Потона де Сентрая и Гийома де Флави были сосредоточены на равнине Сен-Дени к северу от Парижа. В итоге в городе или его окрестностях разместилось около 1.600 человек. Отсюда они распространились в долину Уазы, где захватили город с мостом Пон-Сен-Максанс. Каждый день они совершали набеги вплоть до ворот столицы, убивая всех, кого находили за стенами[622].

Англичане оказались в затруднительном положении. В Нормандию не было отправлено никаких подкреплений, и на этот год не было запланировано никакой экспедиционной армии. Это произошло не из-за отсутствия необходимой информации, ведь Юг де Ланнуа предупреждал, что за несколько недель до открытия конгресса французы, скорее всего, предпримут мощное наступление. Он указывал, события на местах окажут существенное влияние на позиции сторон в Аррасе и если англичане быстро не направят армию во Францию, они окажутся в невыгодном положении в переговорах с противником, у которого не будет причин идти на уступки. Предупреждение Ланнуа оправдалось раньше, чем он мог предположить, так как известие о сражении при Жерберуа и потере Сен-Дени пришло, когда он еще находился в Англии. Вслед за этим в Вестминстере попытались провести анализ военной ситуации, который проходил в состоянии близком к панике. В Нормандии находилось около 4.300 английских солдат, из которых около 40% были направлены в мобильные полевые войска, а остальные — в гарнизоны. Более половины войск, находившихся в распоряжении регента, располагались на уязвимом южном фронте, обращенном к Орлеану и Босе, где Орлеанский бастард располагал значительными силами. Северная граница был существенно оголена и подвергалась опасности вторжения отрядов Ла Ира и Потона де Сентрая[623].

В условиях нервозности, вызванной возможным отступничеством герцога Бургундского, оборона Парижа представляла собой серьезную проблему. 14 апреля 1435 г. в отсутствие регента город неожиданно посетил Филипп Добрый. Было совершенно очевидно, что его цель — укрепить здесь свою личную власть. На парижан произвели впечатление его большой кортеж из придворных, внушительный военный эскорт, повозки с мясом, рыбой, вином и сыром и целая толпа внебрачных детей герцога. Парижане принимали Филиппа с восторгом и стекались на открытые аудиенции. Единственными английскими войсками в столице был отряд из восьмидесяти человек, набранная сэром Джоном Толботом, который, вероятно, располагался в Бастилии. Основная нагрузка по обороне города легла на канцлера Луи де Люксембурга и Большой Совет. Но их руки были связаны, так как они зависели от регулярных денежных субсидий из Англии, которые не выплачивались с октября предыдущего года. В результате канцлер и Совет были вынуждены уволить большую часть своих людей. После взятия Сен-Дени французами были приняты срочные меры по восстановлению сил защитников Парижа. Луи де Люксембург собрал более 1.300 человек, в том числе 500 пикардийцев под командованием своего двоюродного брата бастарда де Сен-Поль. Английское правительство взяло на себя их оплату и погасило задолженность по субсидии, причитавшейся Большому Совету. Еще 60 латников и 600 лучников были спешно набраны советниками Руана из вольных компаний и безработных солдат Нормандии и отправлены в город под командованием бальи Эврё сэра Джорджа Ригмейдена. К концу июня 1435 г. в Париже должно было находиться около 2.000 солдат[624].

В Вестминстере Совет хоть и с запозданием решил послать во Францию новую экспедиционную армию. В мае 1435 г. Толбот и Уиллоуби были срочно отозваны в Англию для ее комплектования. Несмотря на сжатые сроки, 8 и 9 июня были скреплены контракты о найме отрядов общей численностью около 2.000 человек. Вдобавок к субсидиям, направленным Луи де Люксембургу, и расходам на большую и дорогостоящую делегацию на Аррасском конгрессе, это означало серьезные финансовые обязательства. Кардинал Бофорт снова дал в долг более 7.000 фунтов стерлингов, не получив никакого обеспечения, кроме личных уверений вестминстерских советников. Бофорт в свою очередь оказывал неустанное давление на других кредиторов. Попечители герцогства Ланкастерского (одним из которых был сам Бофорт) дали правительству в долг более 3.000 фунтов стерлингов, опять же без какого-либо обеспечения. Еще 2.000 фунтов стерлингов были взяты из накопленных доходов племянника Бофорта Джона, графа Сомерсета, находившегося в плену во Франции. Времени на отправку комиссаров в графства не было, поэтому займы брали у отдельных лиц. О серьезности ситуации, сложившейся в Англии, говорит тот факт, что за шесть недель правительству удалось занять 22.000 фунтов стерлингов у заимодавцев, у которых было мало шансов на скорый возврат одолженного. Армия Толбота и Уиллоуби собралась в Бархэм-Дауне (Кент) и 19 и 20 июля отплыла во Францию примерно в то же время, когда английская делегация прибыла на конгресс[625].

6 июля 1435 г. в замке Амбуаз на Луаре делегация Карла VII собрала свой Совет, чтобы завершить подготовку к конгрессу. Для представления интересов короля были назначены двенадцать послов. Номинальным главой посольства и личным представителем короля стал герцог Бурбонский, бывший граф Клермонский. Он был назначен на эту должность в силу своего статуса старшего принца королевской крови, а также, возможно, потому, что являлся зятем герцога Бургундского. Однако резкий характер герцога делал его плохим дипломатом. Реальным главой посольства и его представителем на официальных заседаниях Конгресса стал Рено де Шартр, более любезный и выдержанный человек. Он присутствовал в Невере и участвовал во всех предыдущих конференциях под эгидой Альбергати. Его опыт переговоров с англичанами насчитывал около двадцати лет — больше, чем у кого-либо другого. Рено поддерживали коннетабль Артур де Ришмон, граф Вандомский, Кристоф д'Аркур и семь видных советников и чиновников. Им были даны две прокурации, определявшие их официальные полномочия: одна — на ведение переговоров о заключении общего мира, другая — на заключение отдельного мира с Филиппом Добрым в соответствии с предварительной договоренностью в Невере. Подробные инструкции послов не сохранились, но в общих чертах о них можно судить по дальнейшему ходу событий. Послы были уполномочены пойти на крупные территориальные уступки англичанам, распространявшиеся практически на все, что в настоящее время занимали во Франции подданные Генриха VI. Но по двум пунктам инструкции были бескомпромиссными. Во-первых, ни в коем случае нельзя было уступать притязаниям Ланкастеров на французскую корону. Во-вторых, из этого следовало, что любые земли, занятые англичанами во Франции, должны находиться под французским суверенитетом, и за них должен был быть принесен оммаж. Эти положения соответствовали последовательной французской политике последних шестидесяти лет, и никакие дебаты не смогли бы их изменить.

Никто из французских советников, присутствовавших в Амбуазе, не питал иллюзий относительно перспектив заключения постоянного мира. Они ожидали, что их условия будут отвергнуты. Реальной целью конгресса, по мнению французских министров, было достижение примирения с Бургундией. Единственной причиной для уступок англичанам было желание убедить Филиппа Доброго в том, что они сделали разумное предложение, которое оправдало бы его отказ от договора в Труа. В ходе многочисленных бесед в кулуарах конференции в Невере французским советникам удалось составить точное представление о соотношении мнений в Совете герцога и выявить тех, кто был склонен поддержать сепаратный мир. Чтобы побудить их к дальнейшему сотрудничеству, французские послы получили разрешение предложить 60.000 салюдоров (10.000 фунтов стерлингов) в качестве взятки, "считая, что мир и примирение легче достижимы через главных министров и ближайших советников нашего кузена, которым он доверяет ведение своих дел". Самые крупные выплаты — по 10.000 салюдоров — получили Николя Ролен, вероятно, самый влиятельный из всех бургундских советников, и Антуан де Крой, любимец Филиппа на протяжении всего его долгого правления и главный франкофил в его Совете. Еще семь человек получили денежные подарки, в том числе брат Антуана, Жан де Крой, Пьер де Бофремон, бывший генерал-капитан Бургундского герцогства, и Ги Гильбо, казначей Филиппа и человек, занимавший в бургундской администрации второе место после Ролена[626].

Аррас был столицей бургундского графства Артуа. Это был обнесенный стеной город на берегу реки Скарп, который в период своего расцвета в XIII веке был одним из богатейших центров текстильного производства в Европе. Как и многие другие французские города, он был разделен на старую часть, Сите (Cité), и новую, Бург (Bourg), каждая из которых имела свои стены, ворота и рвы, а также свой собственный муниципалитет. Сите, расположенный на западе, представлял собой старый город с широкими прямыми улицами и площадями, где главенствовал кафедральный собор и жили в основном церковнослужители, судьи и чиновники. Бург, изначально являвшийся пригородом, вырос вокруг бенедиктинского аббатства Сен-Васт. Он был больше, плотнее застроен домами имел узкие и кривые переулки, которые делили город на торговые и промышленные кварталы и где проживала большая часть населения. Графство Артуа пострадало от войны меньше, чем Пикардия и Иль-де-Франс. Но шрамы нанесенные гражданской войной все еще сохранялись, особенно в самом Аррасе. Пригороды за стенами города с церквями духовных орденов и особняками новых богачей были разрушены во время осады 1414 года. Повреждения стен и ворот, нанесенные артиллерией, так и не были устранены. Длительная рецессия и снижение доходов от земельных владений наложили свой отпечаток на церковных и патрицианских собственников, а прекращение торговли привело к обезлюдению как Бурга, так и Сите[627].

В Средние века редко когда крупная дипломатическая конференция открывалась в назначенный день. Передовой отряд английской делегации прибыл в Аррас в конце июня и не застал там никого, кроме нескольких бургундских чиновников. Первым значительным делегатом прибывшим на конгресс стал легат Базельского Собора Юг де Люзиньян, кардинал Кипрский, который во главе внушительной делегации въехал в Аррас 8 июля 1435 года. Его кавалькада из 150 человек была торжественно встречена у ворот епископом и всем духовенством Арраса. Кроме кардинала, Собор направил еще четырех делегатов и небольшую армию юристов, капелланов, секретарей, клерков и дворян. Альбергати, не любивший помпезности, через четыре дня прибыл в город со своим, более скромным эскортом. Он привез с собой небольшой, но примечательный личный штат, в том числе двух итальянских секретарей — Томмазо Парентучелли и Энеа Сильвио Пикколомини, в будущем Римских Пап Николая V (1447–1455) и Пия II (1458–1464). Свита Альбергати была на треть меньше, чем у Юга де Люзиньяна, к тому же он не предупредил встречающих заранее, так что у них не было времени на организацию торжественного въезда. Небольшая группа встречающих, спешно собранная для приема кардинала, добралась до ворот, но обнаружила, что он и его свита уже прошли через них[628].

Отношения между Альбергати и делегатами из Базеля хоть и были внешне вежливыми, но определенная напряженность все же ощущалась. Альбергати решительно воспротивился попытке делегатов от Собора взять на себя руководство конгрессом. Базельские отцы первоначально предложили ему выступить в качестве сопосредника с кардиналом Кипра, но картезианец отказался от этой идеи. Он настаивал на том, что является легатом Папы, а Юг де Люзиньян — Собора. Люзиньян был напыщенным человеком, постоянно подчеркивающим свое достоинство сына короля и эмиссара органа, претендующего на высшую власть в Церкви. Когда Альбергати по причине его немощи предоставили комнату для отдыха в аббатстве Сен-Васт, Юг де Люзиньян потребовал себе такую же привилегию. Он также требовал первенства над Альбергати в зале заседаний, но картезианец решил этот вопрос, придя раньше и сев на место председателя. По своему характеру Альбергати терпеть не мог подобных разборок, но на него давил его секретарь Парентучелли, убежденный противник притязаний Собора. Другой его секретарь, Пикколомини, записал в своих мемуарах, что в конце концов оба посредника перестали разговаривать друг с другом.

На практике высокая репутация Альбергати, его кристальная честность и многолетний опыт работы с проблемами обеспечили ему главенствующую роль. Для сравнения: хотя за год до этого Юг де Люзиньян встречался с Карлом VII и его главными советниками, ни он, ни его коллеги-послы не имели реального опыта в решении вопросов и общении сторон. Комиссия в Базеле, которой было поручено разработать их инструкции, оказалась не более мудрой. Она предложила, чтобы в случае невозможности достижения постоянного мира делегация Собора настаивала на длительном перемирии — решении, которое, как знал Альбергати, не даст результатов и которое французы и бургундцы уже отвергли по веским причинам. Насколько можно судить по документам, роль делегации Базельского Собора была в основном церемониальной. Ее члены читали проповеди в знаменательных случаях, возглавляли процессии, совершали мессы и занимали отведенные им скамьи в зале заседаний. Если они и пытались влиять на ход событий, то оставались незамеченными. Наблюдатели не сразу поняли, где находится реальная власть. К немалому огорчению Юга де Люзиньяна, каждое утро перед домом Альбергати собиралась толпа, в то время как улица перед его собственным домом обычно была пуста[629].

Въезд каждой национальной делегации представлял собой тщательно срежиссированное политическое представление, в котором участвовали кардиналы-посредники и их свиты, епископ Арраса с канониками собора и городским духовенством, аббат и монахи монастыря Сен-Васт, герцогский губернатор и делегации, уже прибывшие в Аррас, — все они выстраивались перед воротами в своих мантиях, облачениях и украшениях. Так было и на предыдущих международных конференциях — в Авиньоне в 1344 году и Брюгге в 1377 году. Английская делегация пересекла Ла-Манш со свитой из 800 человек в середине июля. Кардинал Бофорт остался в Кале с половиной этой многочисленной свиты, а послы во главе с архиепископом Кемпом и графом Саффолком 25 июля прибыли в Аррас в сопровождении большого отряда конных лучников и обслуживающего персонала. Герцог Бургундский приехал через четыре дня, 27 июля, когда колокола звонили к вечерне. В городе уже находились его послы во главе с канцлером Николя Роленом, но на самом деле Филипп был сам себе послом и привез с собой большую часть своего Совета. Здесь были все представители бургундского рыцарства, главные административные и дипломатические чиновники его двора. Герольд Ордена Золотого Руна перечислил восемьдесят восемь видных деятелей, собранных со всех разбросанных владений Филиппа, не говоря уже о юристах, клерках и слугах. Последней и самой грандиозной была французская делегация. Французы приехали вечером 31 июля, прождав несколько дней в Сен-Кантене, чтобы прибыть в Аррас с максимальным эффектом. Четыре главных посла — герцог Бурбонский, Рено де Шартр, граф Вандомский и Кристоф д'Аркур — прибыли во главе кавалькады из 900–1000 всадников, включавшей большое количество великолепно одетых дворян, толпу герольдов, трубачей, музыкантов, капелланов, клерков, чиновников и капитанов, а также корпус арбалетчиков в ливреях. Герцог Бургундский решил присутствовать на приеме после долгих дебатов в своем Совете, в котором, как видно, были и несогласные. Более того, он не просто присутствовал на приеме, а выехал на три мили из города, чтобы поприветствовать французов на дороге, и сопровождал их в город. Три герцога Бургундский, Бурбонский и Гельдернский подъехали к городским воротам бок о бок, их сопровождали коннетабль Франции, семь трубачей и множество герольдов во главе с гербовым королем Франции. Все эти люди торжественно прошествовали по улицам, заполненным толпами народа, ликующего и кричащего "Ноэль!". Англичане дулись в своих апартаментах[630].

В течение последующих шести недель прибывали все новые и новые делегации от многочисленных правителей, интересы которых затрагивались в результате перекройки политической карты Западной Европы. Герцог Гельдернский прибыл вместе с Филиппом Добрым. За ним последовали делегации от других правителей Нидерландов. Принц-епископ Льежа приехал одетым в пластинчатые доспехи с соломенной шляпой на голове и в сопровождении 200 всадников. Прибыли посольства из Неаполя, Милана, Кастилии, Наварры и Португалии. Ряд заинтересованных сторон по обе стороны политического раскола во Франции прислали своих делегатов. Три посланника представляли интересы герцога Бретонского. Своих представителей прислали Иоланда Анжуйская, герцог Алансонский и граф де Фуа. По мере того как мирный процесс буксовал, а затем и вовсе проваливался, появлялись все новые делегации — от муниципалитета, Парламента и Университета Парижа, капитула Нотр-Дам, а также от главных городов Бургундии, северной Франции и Фландрии. Все эти люди прибыли со своим вооруженным эскортом и толпами слуг и прислуги[631].

Размещением всех этих людей занимались чиновники герцога Бургундского, которые находились в Аррасе с мая. По данным французского официального историографа Жана Шартье, в Аррасе на время конгресса было размещено от 9.000 до 10.000 чужеземцев, что превышало обычное население города. Около половины из них были размещены в Бурге, остальные — в Сите и прилегающих деревнях. Для делегатов было реквизировано большинство роскошных домов Арраса. Их распределение было делом тонким. В условиях сильного национального соперничества и большого количества вооруженных людей в составах делегаций, общественный порядок представлял собой серьезную проблему. Требовались тонкое политическое чутье и внимательное отношение к рангу каждого участника. Единственная зафиксированная жалоба поступила от герцога Бурбонского. Он счел свои апартаменты непригодными для пребывания в них главного посла Франции и потребовал предоставить ему те, которые занимал кардинал Альбергати, пригрозив, что в противном случае он покинет конгресс. Альбергати отказался переезжать, и герцог в конце концов был умиротворен. Герцог Бургундский и его близкие придворные были размещены в Кур-ле-Конте, старинном замке графов Артуа, расположенном в центре Бурга напротив аббатства Сен-Васт. Посредники, французские послы и главные советники герцога Бургундского были размещены в домах в Бурге, где они могли свободно общаться вне официальных заседаний конгресса. Французские делегаты была частыми гостями в Кур-ле-Конт. Они веселились вместе с бургундцами до глубокой ночи. Филипп Добрый играл в паре с герцогом Бурбонским. Однако, что, несомненно, было заранее продуманным решением, англичан поселили в Сите, отделив от центра активности рвом, наполненным водой, и укрепленными воротами, которые на ночь запирались. Англичане провели ряд встреч с герцогом Бургундским и его советниками в Кур-ле-Конт, но их отношения с союзниками не были столь сердечными, как с французами. Кемп и его коллеги консультировались с Филиппом по поводу своей позиции и тактики ведения переговоров и делали все возможное, чтобы вовлечь его в принятие решений, но реакция герцога была в целом прохладной и формальной[632].

Предположительно, именно кардиналы-посредники, помнящие о шумных сценах в Базеле и прямых столкновениях английских и французских делегаций на предыдущих конференциях, разработали процедуру, использованную в Аррасе. Она была направлена на то, чтобы разделить делегации. Местом проведения конгресса стало аббатство Сен-Васт — внушительная, но недостроенная готическая церковь в центре Бурга, окруженная беспорядочным нагромождением монастырских зданий и служб. Два кардинала-посредника и послы Базельского Собора занимали одну из комнат аббатства, переоборудованную под аудиенц-зал. Помещение было увешано гобеленами, а пол устлан коврами. Для каждой национальной делегации были выделены отдельные покои в комнатах аббата, увешанные дорогими шелками и золотыми тканями. Они должны были являться в свои покои дважды в день — с семи до восьми часов утра и с трех до четырех часов дня. Пленарные заседания не проводились. Делегации вызывались в зал заседаний по отдельности, одна за другой, чтобы выслушать и прокомментировать предложения другой стороны. За исключением одного случая под конец конгресса, они никогда не сталкивались друг с другом напрямую, а только заочно, через посредников. Англичане практически не встречались с французами даже за пределами Сен-Васт. Чтобы избежать споров о старшинстве, они даже не совершали богослужений в одних и тех же церквях, настаивая на том, что англичане будут служить мессу в кафедральном соборе, а французы и бургундцы — в церкви аббатства Сен-Васт, причем в каждой церкви должен был присутствовать один из кардиналов-посредников[633].

Взаимное непонимание усугублялось совершенно разными методами ведения переговоров английской и французской делегациями. Французы были политиками, ищущими выгоды и использующими свои сильные военно-политические позиции. Им было неинтересно обсуждать нереальные предложения и спорить об абстрактных идеях. Англичане же вели себя как судебные адвокаты, апеллирующие к прецедентам и авторитетам, как они всегда и поступали. Один из раздраженных французских дипломатов XIV века как-то пожаловался на их привычку прибывать с "красивыми и важными на вид книгами", в которых они записывали все свои претензии вместе с юридическими и историческими доказательствами, подтверждающими их. Через поколение ничего не изменилось. В 1435 г. англичане ссылались на свои прошлые победы, которые были частично аннулированы, на договор в Бретиньи, от которого Карл V отказался в 1369 г., на Парижский договор 1396 г., от которого Генрих V отказался в 1415 г., на договор в Труа, который французы так и не признали, и на уступки, сделанные Дофином перед несостоявшейся конференцией в Алансоне в 1418 г., когда Генрих V находился в зените своего военного могущества, а Франция была искалечена гражданской войной. Епископ Неверский был одним из тех, кто открыто выражал свое раздражение. "Сундуки вскрываются, документы извлекаются из архивов, акты достаются из шкафов, хартии появляются из углов сокровищницы, реестры изучаются, а древние пергаменты эксгумируются из могил", — жаловался он[634].

Первая неделя августа была наполнена ритуальными процедурами, ставшими уже привычными для дипломатических конференций. Были произнесены официальные речи на латинском языке от делегации Базеля, ответы, восхваляющие достоинства мира, от Рено де Шартра и архиепископа Кемпа. Долго спорили о форме прокураций послов. Обсуждение реальных вопросов началось только 10 августа. Начальные позиции каждой из сторон показали, какая пропасть лежит между ними. Англичане уже сообщили кардиналам-посредникам, что не намерены обсуждать право Генриха VI на французскую корону. Это была милость, данная королю от Бога, и она не подлежит обсуждению простыми смертными. Поэтому они предложили Карлу VII признать титул Генриха и отказаться от узурпированных им провинций в обмен на разумное жалованье, имущество и титулы, подобающие его положению. Французы, в свою очередь, требовали владения всем королевством и компенсации за ущерб, нанесенный англичанами Франции в ходе войны. Но это были просто риторические заявления, призванные избежать предположений об отказе от своих претензий. 12 августа англичане сделали свое первое серьезное предложение, а именно отложить решение всех спорных вопросов до совершеннолетия их короля, а пока заключить перемирие на срок от двадцати до пятидесяти лет, подкрепив его брачным союзом. Французы ответили, что перемирие их не интересует, так как они приехали обсудить вопрос о заключении постоянного мира. И пока англичане не выдвинут свои предложения, они первыми ничего не сделают. Посредники заставили их смягчить эту линию, и в конце концов они вернулись с предложением. Генрих VI должен отказаться от претензий на французский трон и все территории, которые он занимал во Франции. Взамен ему будет подтверждено владение герцогством Гиень на юго-западе, включая Перигор и Керси, большую часть которых англичане потеряли в 1370-х гг. под натиском французских войск. Это герцогство должно было находиться под суверенитетом Франции и за него должен был быть принесен оммаж, как это было до начала войн в 1330-х годах. Что касается предлагаемого брачного союза, то французы не отвергли эту идею сразу, но решили, что для ее рассмотрения необходимо добиться дальнейшего прогресса по другим вопросам. Позднее они добавили, что сомневаются в целесообразности брачных союзов как способа обеспечения перемирия, ведь именно это ожидалось от брака Ричарда II и Изабеллы Французской, но который в действительности обеспечил мир всего на три года[635].

Последующие дни были заняты в основном торгом за территории. Французы постепенно увеличивали свои территориальные предложения, но при этом всегда исходили из того, что Генрих VI должен отказаться от притязаний на французскую корону и владеть любой территорией Франции только под суверенитетом французского короля. К территориям, которые они готовы были уступить на юго-западе, они добавили Ажене, Лимузен и Сентонж к югу от реки Шаранта, а также денежную компенсацию в размере 600.000 экю. Таким образом, было бы восстановлено почти все расширенное герцогство Гиень, уступленное Англии Иоанном II в 1360 г., но без богатой провинции Пуату. Проблема этих предложений, помимо извечного вопроса о суверенитете, заключалась в том, что они требовали от англичан отказаться от всего, что они удерживали к северу от Луары. Это было бы расценено как предательство наследия Генриха V и было бы крайне непопулярно в Англии, где Нормандия ценилась общественным мнением гораздо выше, чем Гиень. Англичане добивались уступок на севере. Кардиналы-посредники заставили французов пойти на них. Сначала французы предложили уступить Котантен, а затем и всю Нижнюю Нормандию, за исключением герцогства Алансонского, графств Аркур и Танкарвиль и так и не завоеванного англичанами Мон-Сен-Мишель. Когда англичане возразили, что в ходе предыдущих переговоров им было предложено нечто большее, французы ответили, что это было тогда, а теперь положение кардинально изменилось[636].

Англичане отказались обсуждать уступки французских территорий Генриху VI, так как это была неправильная постановка вопроса. Вопрос же, по их мнению, заключался в том, что они позволят Карлу VII сохранить за собой. Утром 16 августа они предложили ему Берри, Турень, Виваре и Лангедок — провинции, которые, по их мнению, приносили 120.000 золотых салюдоров в год. Англичане, со своей стороны, должны были получить "древнее наследие" английской королевской династии, под которым они подразумевали герцогство Гиень, включая Ажене и Базаде, Перигор, Керси, Лимузен и Пуату. На севере они требовали всю Францию к северу от Луары и ту часть Анжуйского герцогства, которая лежала к югу от нее. Но корона Франции должна была достаться Генриху VI. Трудно сказать, насколько серьезно сами англичане воспринимали эти необычные предложения, не имевшие никакого отношения к сложившейся расстановке сил. Они лишили бы Карла VII центральных земель его королевства, а также лишили бы владений некоторых главных принцев крови, включая герцогов Анжуйского, Алансонского и Орлеанского. Когда после обеда английские послы вернулись в зал заседаний, кардиналы-посредники сообщили, что они передали свои предложения французам, которые в ответ лишь рассмеялись и покинули зал[637].

В городе уже строили планы, исходя из предположения, что мирные переговоры сорвутся. Французская и бургундская делегации вместе посетили мессу в праздник Успения и после службы отправились в Кур-ле-Конт, где в зале был устроен праздничный пир. Из своих апартаментов в Сите англичане с подозрением наблюдали за происходящим, опасаясь, что другие делегации уже замышляют сепаратный мир[638]. И для их беспокойства были все основания. Одна группа из французского посольства регулярно собиралась по ночам в жилище Артура де Ришмона в обстановке строжайшей секретности, чтобы разработать план действий против Филиппа и его советников. Сам Ришмон был постоянным гостем в Кур-ле-Конт и до ночи обсуждал с Филиппом Добрым ход конгресса. Он провел несколько встреч в жилищах канцлера Ролена, Антуана де Кроя и других "сторонников мира", которые считали, что договор в Труа должен быть расторгнут. Но самым влиятельным союзником Ришмона при дворе Филиппа была, пожалуй, герцогиня Изабелла Португальская. Эта умная и властная женщина быстро научилась лавировать, добиваясь влияния и власти в сложных перипетиях бургундского двора, и проявила себя как проницательный переговорщик. Французские послы сообщали, что она полностью посвятила себя делу примирения между враждующими ветвями дома Валуа и неустанно трудилась вместе с ними над его достижением[639].

17 августа в Кур-ле-Конт состоялось заседание Совета герцога, на котором рассматривались последствия назревающего разрыва с Англией. Это было серьезное мероприятие, длившееся пять часов, на котором присутствовало около 200 советников, собранных со всех владений Филиппа. В начале заседания и по его окончании все присутствующие давали клятву о неразглашении того, что услышали. Вероятно, именно для этого случая был подготовлен ряд меморандумов с изложением аргументов за и против отказа от договора в Труа. Один из них, вероятно, принадлежал Николаю Ролену. Он призывал герцога не считать себя связанным договором, так как тот был юридически не состоятелен. Передача наследства Карлом VI из прямой линии Валуа была, не законна, даже если бы король был в здравом уме. Ролен считал, что положение договора, не позволявшее Филиппу заключить мир, невозможно ничем оправдать. Заключение договора об отказе от заключения мира противоречило естественному и божественному праву. С политической точки зрения договор в Труа полностью не выполнил свою главную цель — установление мира во Франции после десятилетней гражданской войны. Соблюдение его теперь привело бы лишь к затягиванию военных действий. Ролен также считал, что требования англичан о перемирии нереалистичны, а их позиция по другим вопросам неоправданно жесткая и посоветовал Филиппу попытаться смягчить крайние позиции англичан, в то же время тайно готовясь к заключению сепаратного мира с Карлом VII. Главная проблема, которую предвидел Ролен, заключалась не столько в самом договоре в Труа, сколько в клятве, которую Филипп дал, чтобы соблюдать его и чтобы обойти эту проблему, ему придется прибегнуть к помощи кардиналов-посредников.

Аргументы англофилов были зафиксированы в меморандуме, автором которого, вероятно, был Юг де Ланнуа. Они считали, что Филипп Добрый понесет серьезный репутационный ущерб, если нарушит договор и данную клятву. Изобретательные юридические аргументы относительно ее действительности не могли бы найти отклика у иностранных держав. Но их главные аргументы, как и аргументы Ролена, были политическими. Они указывали на то, что герцог вряд ли когда-нибудь полностью примирится с Карлом VII, какое бы соглашение с ним ни было заключено сейчас. Карл VII был причастен к убийству отца герцога. Филипп был главным действующим лицом договора в Труа и в течение шестнадцати лет находился в состоянии войны с Францией. Все это должно было оставить неизгладимое горькое наследие не только в сознании Карла VII, но и в сердцах его придворных, советников и ведущих дворян королевства. Рано или поздно должна была начаться война между Бургундским домом и домом Валуа. Если Филипп порвет с англичанами, они перестанут быть его союзниками и даже могут выступить на стороне Франции. Договор с Карлом VII, по их мнению, не мог обеспечить даже мира. Французский король имел лишь ограниченный контроль над такими капитанами, как Ла Ир и Потон де Сентрай. Англичане же становились грозным противником. Они усилили бы свои гарнизоны во Фландрии и Артуа, подвергнув северные территории Филиппа серьезному военному ущербу и торговым затруднениям.

Сторонники сепаратного мира признавали силу последнего аргумента и были согласны, что это, вероятно, повлечет за собой войну с Англией и что такая война будет разрушительной. Но угроза со стороны Англии на границе с Фландрией может быть ослаблена, если будет захвачен Кале и окружающие его форты. Очевидно, утверждали они, что враждебная Франция способна нанести гораздо больший ущерб бургундским интересам, чем враждебная Англия. В мощном ответе англофилам Ролен повторил все эти пункты, но добавил к ним эмоциональные аргументы, которые редко приводились в бургундской канцелярии. Филипп, писал он, должен заключить мир с Карлом VII не только по политическим, но и по моральным соображениям. Франция была великим королевством. Сам Филипп был французом, родился во Франции, был пэром французского королевства и являлся близким родственником короля Франции. Карл VII делал разумные предложения об урегулировании, в то время как англичане упорно держались за безнравственные и несбыточные надежды на завоевание. Как христианский принц, дорожащий своей честью и репутацией, Филипп не мог игнорировать катастрофический ущерб и человеческие жертвы, которые нанес конфликт и будет наносить до тех пор, пока англичане не будут окончательно изгнаны из Франции. Контраргумент Ролена был замечательным утверждением французской национальной идентичности и показателем изменений в развитии Франции с 1429 года. Трудно представить себе, чтобы такие аргументы десятилетием раньше приводились советником герцога Бургундского[640].

Все политические аргументы, приведенные в этих документах, так или иначе касались долгосрочного будущего Бургундского государства и тех дилемм, которые разделяли советников Филиппа с момента возрождения французской военной мощи. Некоторые из них восходят к первоначальным дебатам вокруг договора в Труа в 1419 и 1420 гг. Тогда проблема заключалась в том, что Дофин был малоспособен противостоять объединенной мощи Англии и Бургундии. Теперь проблема заключалась в том, что возрождающаяся мощь Франции представляла угрозу как для Бургундии, так и для Англии. Стоило ли нести физические разрушения и разорительные расходы, связанные с войной, ради сохранения союза Бургундии с единственной европейской державой, способной выступить в качестве противовеса Франции Валуа? Компенсирует ли открытие торговых путей между Нидерландами и Францией разрыв торговых отношений с Англией, от которых традиционно зависела ее текстильная промышленность? Дестабилизирует ли торговая война с Англией положение Фландрии, как это было в XIV веке? Многое зависело от того, насколько устойчивой в долгосрочной перспективе окажется английская оккупация Нормандии и части Иль-де-Франс. Это, в свою очередь, зависело от ресурсов и военного потенциала Англии и Франции. Очевидно, что значительная часть членов Совета герцога не верила в то, что у англичан хватит воли и ресурсов для продолжения борьбы.

18 августа 1435 г. дипломаты зашли в тупик, на который всегда намекали их инструкции. Явившись к кардиналам-посредникам, французы заявили, что не будут делать никаких дальнейших предложений, если англичане не согласятся отказаться от своих притязаний на французскую корону. По их словам, было ясно, что если каждая из сторон будет претендовать на звание короля Франции, то мир невозможен. Кардиналы должным образом донесли эту позицию до англичан, которые удалились для обдумывания своего ответа. Архиепископ Кемп заболел, и когда англичане вернулись, их представителем стал воинственно настроенный епископ Кошон. По его словам, представители Генриха VI всегда были готовы пойти на территориальные уступки Карлу VII и делали, как им казалось, щедрые предложения. Но Генрих VI был коронован и помазан на царство во Франции, и они приехали в Аррас не для того, чтобы свергнуть его с престола. Если теперь Франция будет предана огню и мечу, то это произойдет потому, что французы на самом деле не хотят заключать мир[641].

До сих пор кардинал Бофорт оставался в Кале вместе с графом Хантингдоном и герцогом Орлеанским. В самом начале конгресса Альбергати выразил свое удивление по этому поводу. Он сказал герцогу Бургундскому, что "авторитета, благоразумия и сильного стремления к миру" Бофорта будет не хватать в Аррасе. По предложению Альбергати Филипп написал Бофорту письмо с просьбой приехать. Но Бофорт приехал только 23 августа, когда мирные переговоры были уже на грани срыва. Ему пришлось проделать долгий путь через Фландрию, чтобы избежать неустроенных дорог в западной части Артуа, и он въехал в Аррас в характерном для него величественном стиле с отрядом из примерно 300 всадников. У ворот его встречали кардинал Кипрский и герцог Бургундский со всем своим двором, а также английская делегация и представители ланкастерской Франции. Бофорт разместился рядом с остальными членами английского посольства в епископском дворце в Сите. Здесь он начал интенсивные переговоры с английской делегацией, кардиналами-посредниками и герцогом Бургундским[642].

Как только Бофорт прибыл в Аррас, английская делегация получила от него новые инструкции. Архиепископ Кемп заявил кардиналам-посредникам, что они "не могут и не будут действовать" без одобрения своего кардинала. Посредники, естественно, предположили, что Бофорт должен был привнести свежую струю для достижения договоренности с Францией. Иначе зачем бы ему было приезжать на столь позднем этапе? Но на самом деле у Бофорта не было никаких предложений. Его руки были связаны мнением двух великих отсутствующих персон, дядей короля — Глостера и Бедфорда. Глостер был категорически против любых договоренностей с Карлом VII и с глубоким подозрением относился к Филиппу Доброму. Судя по его позднейшей критике, он считал, что Аррасский конгресс вообще не должен был состояться. Он также был против любых уступок французам в вопросе о суверенитете. Такова же была позиция герцога Бедфорда, который лежал больной в Руане, но по-прежнему контролировал ситуацию. Регент и Большой Совет были категорически против отказа Генриха VI от притязаний на французскую корону. Примерно в конце августа они поручили сэру Джону Фастольфу составить бескомпромиссный меморандум для послов в Аррасе, в котором объяснялось, почему они "ни в коем случае не согласятся и не снизойдут" до подобного[643].

В Сен-Васт английская и французская делегации, на фоне обострения противоречий, ненадолго возобновили торг. Обе стороны расширили свои территориальные предложения. Англичане заявили, что их устроит, если Карл VII сохранит за собой всю территорию, которую он занимал в настоящее время по обе стороны Луары. Французы в конце концов согласились, что англичане могут получить всю Нормандию в дополнение к тем частям Гиени, которые они занимали в настоящее время, но не Париж, Иль-де-Франс или Мэн. Однако все эти обмены предложениями велись, по-видимому, для вида, поскольку ни одна из сторон не желала уступать в вопросе суверенитета. Когда кардиналы-посредники потребовали от англичан сообщить, какими инструкциями располагает Бофорт по этому вопросу, ответ Кемпа был бескомпромиссным. Англичане не собирались отказываться от титула Генриха VI как французского короля, и посредники не должны были думать, что Бофорт прибыл в Аррас, чтобы лишить короля короны или сделать его подданным другого человека.

К концу августа архиепископ Кемп признал, что возможности мирного процесса подошли к концу. Впервые с начала своей миссии за четыре года до этого Альбергати потерял терпение и высказал англичанам свое собственное мнение. В конце концов, сказал он, единственным существенным моментом, разделявшим стороны, были английские притязания на французскую корону. Английская корона — это благородное дело, и англичане должны довольствоваться этим. Притязания Генриха VI на звание короля Франции были гораздо слабее, чем у его соперника, чьи предки носили корону с незапамятных времен. Поскольку постоянный мир оказался невозможен, он и его коллега собирались использовать власть, предоставленную им Папой и Собором, для заключения сепаратного мира между Францией и Бургундией. По словам его личного секретаря Пикколомини, Альбергати

Кемп ответил не менее откровенно. Он начал долгую и гневную защиту английских притязаний на Францию, основанных на наследстве, на договоре и на победах в поле. Очевидно, что угроза кардиналов использовать свои полномочия для заключения сепаратного договора между Францией и Бургундией вывела его из себя. Он не мог поверить, что Папа или Собор могли санкционировать нечто столь неразумное[644].

Бофорт не предпринимал никаких попыток возобновить мирные переговоры, а сосредоточился на попытках спасти союз с бургундцами. Но ситуация складывалась не в его пользу. Разгорелась желчная дискуссия о действительности договора в Труа, который становился единственным препятствием на пути к примирению Бургундии и Франции. Юридический советник Альбергати, гражданский юрист, получивший образование в знаменитой юридической школе Болоньи, подготовил длинное заключение, в котором утверждал, что договор не имеет силы, главным образом потому, что Карл VI не имел законного права или умственных способностей для отчуждения своего королевства. Жан Ринель ответил ему столь же пространно, утверждая, что договор был действительным, но указав, что, действителен он или нет, Филипп Добрый лично вел переговоры и поклялся его соблюдать. Именно этот аргумент всегда волновал Николя Ролена. Днем 3 сентября Филипп Добрый собрал свой Совет в Кур-ле-Конт на еще одно долгое и напряженное заседание, которое длилось на пять часов дольше запланированного времени. Представителями англофильской партии были Жан де Люксембург и Юг де Ланнуа. Их поддержал ряд высокопоставленных членов Совета. Но они понимая, что проигрывают спор умоляли Филиппа прислушаться к мнению "старших рыцарей и оруженосцев" из его Совета и отказаться от курса, который мог только опозорить его имя. Как видно из этих слов, в значительной степени это был разрыв между поколениями. Члены Совета и стоящие за ними "старшие рыцари и оруженосцы" были ветеранами гражданских войн, начавшими свою карьеру при Иоанне Бесстрашном. В отличие от них, ведущие франкофилы, такие как Николя Ролен и Жан де Крой, были, как правило, молодыми людьми, выдвинувшимися на первый план после убийства в Монтеро. Антуан де ла Таверн, наблюдательный прево Сен-Васт, чей дневник является одним из основных источников по конгрессу, считал, что франкофилы пользовались большой поддержкой в кулуарах Кур-ле-Конт и на улицах за его пределами[645].

Единственным выходом из дилеммы было давление на французов с целью добиться от них уступок, которые отложили бы решение неразрешимого вопроса о суверенитете на другой день. В условиях, когда обе стороны претендовали на поддержку Филиппа, он находился в сильной позиции для этого. 4 сентября стало решающим днем. Большую часть утра герцог провел наедине с Роленом и Кроем, в то время как кардинал Бофорт и английские послы впервые и единственный раз встретились лицом к лицу со своими французскими коллегами в женской капелле Сен-Васт. Во второй половине дня Филипп встретился с кардиналами-посредниками, а затем у французскими послами.

Итогом всей этой деятельности стало новое предложение французов, ставшее с их стороны последним. Кардиналы вызвали к себе английскую делегацию, чтобы объяснить его суть. Территориальные предложения были во многом такими же, как и в предыдущие. Английский король должен был сохранить за собой свои родовые владения во Франции, а именно области, занимаемые в настоящее время его офицерами в Гиене, и графстве Понтье в устье Соммы. Он также должен был сохранить за собой Нормандию и владеть ею на тех же условиях, что и Иоанн II и Карл V, когда они были Дофинами Франции, то есть как фьефом с высокой степенью политической автономии. Но при этом выдвигался ряд условий. Во-первых, англичане должны были отказаться от своих притязаний на корону Франции. Во-вторых, все свои французские владения они должны держать в качестве фьефов монархии Валуа. В-третьих, они должны сдать все другие места, занимаемые ими во Франции, включая Париж и Мэн. В-четвертых, землевладельцам, которые были изгнаны из областей, остававшихся за англичанами, и чьи земли были конфискованы, должно быть позволено вернуться и восстановить свои владения. Наконец, герцог Орлеанский должен быть освобожден за разумный выкуп. Новым в этих предложениях было то, что отказ Генриха VI от притязаний на французскую корону и оммаж откладывались на семь лет, когда он достигнет совершеннолетия. При этом соглашение вступало в силу лишь временно.

Посредники сочли это предложение щедрым и настоятельно рекомендовали его принять. По их мнению, оно давало англичанам треть территории Французского королевства, включая некоторые из его богатейших регионов, и решало проблему уступки суверенитета на время несовершеннолетия английского короля. Вероятно, англичане были заранее предупреждены о том, что им предлагается, так как были готовы к ответу. Архиепископ Кемп заявил, что их полномочия не распространяются на принятие подобных договоренностей. В таком случае англичане должны были попросить прервать работу конгресса на время получения дальнейших инструкций. Но они этого не сделали. Они просто обязались сообщить о французских предложениях Совету короля в Англии, который мог принять или не принять их, зная наверняка, что английский Совет отвергнет их. На следующее утро они явились к Филиппу Доброму, чтобы сообщить ему, что на следующий день они покинут Аррас. Филипп, разгневанный неудачей своей попытки посредничества, сказал им, что в таком случае он заключит с Карлом VII отдельный мир. Затем он перечислил все накопившиеся за последнее десятилетие обиды, которые до сих пор не дают ему покоя: разорение своих владений, отсутствие военной поддержки, попытка герцога Глостера завладеть Эно и Голландией и его вызов Филиппу. Согласно апокрифической истории, последними словами Бофорта были слова о том, что у него есть два миллиона дворян, которых он готов мобилизовать для продолжения войны. Рано утром 6 сентября вся английская делегация выехала из Арраса вслед за кардиналом Бофортом, одетая в форменные пурпурные ливреи с вышитым на рукавах девизом "Честь"[646].

Проницательный наблюдатель Филипп де Коммин, писавший после изгнания англичан из Нормандии и Гаскони, заметил, что англичане выигрывали большинство сражений, но всегда проигрывали за столом переговоров. Видные английские политики с горечью признавали это в его присутствии. Англичане могли заключить мир в Аррасе на условиях, которые обеспечили бы им Нормандию и Гиень. Если это была не совсем треть Франции, как говорили кардиналы-посредники, то, тем не менее, окончательное предложение Франции представляло собой значительную уступку. Кардиналы-посредники ожидали, что оно будет принято, и были шокированы, когда получили отказ. Они объяснили это тупостью англичан и их любовью к войне. Однако политические деятели, входившие в английский Совет Генриха VI, войну не любили. Хотя мало кто из них считал, что Англия сможет победить в ней, и их отказ от французских условий не был иррациональным. Французское предложение эффективно решало проблему в период несовершеннолетия Генриха VI, но оно не решало проблемы наследия прошлого. Отказ от притязаний на трон Франции подорвал бы основы, на которых Англия вела войну на протяжении целого столетия. "Во всех христианских землях, где об этом будут говорить, — писал Фастольф в своем меморандуме, — может быть сказано, озвучено и признано, что ни Генрих-король, ни его благородные предки не имели и не имеют никаких прав на корону Франции и что все их войны и завоевания были лишь узурпацией и тиранией". Средневековых государственных деятелей волновало то, что "говорили и считали во всех христианских землях". Англичане не могли заставить себя признать, что они вели несправедливую войну. Для самого Бедфорда это было бы бесчестьем по отношению к памяти брата и означало бы отказ от дела, которому он посвятил последние тринадцать лет своей жизни.

Здесь имело место нечто большее, чем эмоции. Посредники недооценили практические трудности, связанные с возвращением Парижа и Нормандии под суверенитет Валуа. Слишком много людей были заинтересованы в английском господстве. В большом корпусе парижского правительства было много видных чиновников, у которых не было бы будущего в монархии Валуа. Многие из них занимали дома, конфискованные у арманьяков и других врагов двуединой монархии. Компьенский эдикт, непродуманная декларация Карла VII, принятая в августе 1429 г., фактически отменял все титулы, прямо или косвенно полученные в результате огромного передела собственности с 1418 г. Записи о конфискациях, произведенных по распоряжению английских властей, составляли тридцать два тома в архиве Счетной палаты до их уничтожения пожаром в 1737 году. Никого не удивляло, что Большой Совет был самым решительным противником уступок в Аррасе. Проблемы реституции в Нормандии были еще более серьезными, чем в Париже. Генрих V и герцог Бедфорд возглавили переворот землевладельцев в Нормандии. Крупнейшие домены, принадлежавшие высшей знати, и множество мелких доменов были переоформлены на английских дворян, солдат и чиновников, а также на верных нормандцев. Требования французов вернуть конфискованные земли означали бы экспроприацию почти всех английских землевладельцев в Нормандии и разрушение всей инфраструктуры, на которой основывались оккупация и оборона герцогства. Если бы англичане остались владеть Нормандией на предложенных условиях, то рано или поздно они оказались бы не в состоянии ее удержать.

Существовала и другая, более широкая проблема, которая не давала покоя английским дипломатам на протяжении многих лет. В меморандуме Фастольфа утверждалось, что французы нарушили все договоры, которые они когда-либо заключали с англичанами. Это была тенденциозная интерпретация сложной истории. Но несомненно, что восемьдесят лет, прошедшие с момента заключения Парижского договора 1259 г. до принятия Эдуардом III французской короны в 1340 г., продемонстрировали практическую невозможность для короля Англии быть одновременно и сувереном в своей стране, и вассалом во Франции. Это привело к постоянным спорам о оммаже, юрисдикции и феодальных обязательствах, которые отравляли отношения между двумя странами, подрывали авторитет английской династии над ее французскими вассалами и приводили к череде конфискаций в судах французского короля, а затем к разрушительным войнам. Английские средневековые дипломаты хорошо выучили уроки историю. И эти уроки не прошел для них даром[647].

10 сентября 1435 года исполнилась годовщина убийства Иоанна Бесстрашного в Монтеро. Филипп Добрый отслужил в соборе мессу за упокой души своего отца, а затем председательствовал на долгом заседании своего Совета, на котором было решено заключить сепаратный мир с человеком, руководившим его убийством. Было и меньшинство несогласных, но результат не вызывал сомнений. Условия мира уже были в значительной степени согласованы на конференции в Невере и в ходе многочисленных конфиденциальных бесед между французскими и бургундскими дипломатами в течение последнего месяца. 20 сентября в церкви аббатства Сен-Васт состоялась торжественная церемония. Кардинал Альбергати, рядом с которым стоял Юг де Люзиньян, рассказал об опустошенном состоянии Франции, об истории мирного процесса, о последних предложениях обеих сторон, о срыве переговоров и внезапном отъезде английской делегации. Затем оба кардинала официально объявили об аннулировании договора в Труа и клятвы, которую Филипп Добрый поклялся соблюдать. Они объявили договор "заведомо недействительным, как противоречащий общественным интересам, добрым отношениям между людьми и всякой морали". Теперь для герцога Бургундского было бы не только законно заключить сепаратный мир с Карлом VII, но и стало бы тяжким грехом не сделать этого. Договор между Карлом VII и герцогом Бургундским был скреплен печатью на следующее утро и зачитан перед собравшимися в церкви аббатства[648].

Карл VII заплатил высокую цену за свое примирение с Филиппом Добрым. Условия договора были настолько благоприятны для Филиппа, что герцога Бурбонского, который в основном отвечал за их согласование, заподозрили в том, что он продал своего господина, чтобы укрепить свое положение в отношениях с Филиппом. В договоре были подробно и детально прописаны символические жесты искупления, которые требовались от Карла VII за убийство отца Филиппа: финансирование месс, строительство памятников, одаривание религиозных орденов. За драгоценности и другое имущество, изъятое в результате убийства, должна была быть выплачена компенсация в размере 150.000 экю. Виновные должны были быть поименно названы и наказаны. Герцогу были сделаны щедрые территориальные уступки, настолько щедрые, что они вызвали беспокойство у некоторых наиболее осторожных советников французского короля. На бургундских границах Карл VII уступил Маконне и Осерруа, которыми Филипп и его отец владели в течение многих лет без какого-либо четкого права собственности. На севере он уступил Филиппу три кастелянства — Перон, Мондидье и Руа в Пикардии, которые были пожалованы герцогу англичанами. Карлу VII было предоставлено право выкупить их на условиях, которые никогда не были должным образом зафиксированы и впоследствии неизбежно вызвали споры. Кроме того, французский король должен был уступить герцогу все города долины Соммы и Булони. Филиппу был возвращен ряд владений, которые принадлежали его отцу и деду, но были либо спорными, либо находились на территории, контролируемой королем Валуа. В результате этих положений Филипп получил от Карла VII все, что когда-либо имел от англичан, за исключением графства Шампань, которое он так и не смог занять. На все время жизни Филиппа его владения освобождались от юрисдикции французской короны, а сам он избавлялся от необходимости принести оммаж убийце своего отца. Была объявлена всеобщая амнистия за все деяния, совершенные во время войны. Об англичанах было сказано очень мало. Но Карл VII обязался поддержать Филиппа в случае нападения на него и не заключать с ними мира без его участия. Это был длинный договор, и его чтение заняло, должно быть, не один час. Когда оно было закончено, из зала раздались возгласы "Ноэль!". Запели Te Deum. Было произнесено множество проповедей. Люди плакали. Герцоги Бургундский и Бурбонский вышли из церкви взявшись за руки. Когда в Кур-ле-Конт начались пиршества и танцы, на улицах были расставлены столы, и всем желающим бесплатно подавали хлеб и вино. Казалось, что несчастливая глава истории Франции закончилась[649].

Когда к концу церемонии в Сен-Васт присутствующие должны были принести клятву, Юг де Ланнуа и Роланд де Дюнкерк незаметно вышли из церкви. Впоследствии они все же принесли присягу. Жан де Люксембург остался, но публично отказался присягать и, в отличие от остальных, упорствовал в своем отказе до самой своей смерти в 1441 году. В последние шесть лет своей жизни он так и не отказался от английского подданства и защищал свои замки в Пикардии, в то время как многие его вассалы продолжали служить Англии.

Такие люди, как Ланнуа и Жан де Люксембург, поддерживали дело, которое в конечном итоге было обречено на провал. Но их предостережения, высказанные на чреватых последствиями заседаниях Совета в Аррасе, оказались прозорливыми. Прошедшие годы так и не утихомирили гнев, вызванный в сердцах Карла VII и его министров договором в Труа и пятнадцатилетним союзом Филиппа с Англией. Карл VII так и не смог избавиться от мысли, что заключив Аррасский договор уступил Филиппу слишком много. У анжуйцев, главенствовавших в его Совете, были свои причины для недовольства Бургундским домом. Два дома принцев крови рассорились во время гражданских войн, и еще больше горечи добавили жестокие условия договора о выкупе Рене Анжуйского после его пленения при Бульневиле. Через 12 лет после заключения Аррасского договора посол курфюрста Саксонии при французском дворе сообщал, что Филипп Добрый был здесь так же ненавистен, как и раньше. Памятники Иоанну Бесстрашному, которые должны были быть воздвигнуты в Монтеро, так и не были построены, мессы за упокой его души так и не были отслужены, а виновные в его смерти так и не были привлечены к ответственности, хотя их личности были уже всем известны. Владения Филиппа, особенно в двух Бургундиях, продолжали оставаться добычей французских рутьеров, которых Карл VII не мог контролировать. Постоянное юридическое наступление подрывало авторитет Филиппа в его собственных владениях. Бургундские чиновники вскоре составляли длинные списки нарушений Аррасского договора и посягательств на его юрисдикцию.

После поражений Англии в 1449–1453 гг. торжествующая Франция, избавленная от постоянной угрозы войны с той стороны Ла-Манша, в один прекрасный день бросит вызов бургундскому влиянию в Лотарингии, Люксембурге и Рейнской области — всех жизненно важных сферах бургундских интересов. "Когда человек хочет повалить большое и старое дерево, вросшее в землю длинными и глубокими корнями, он сначала роет вокруг него большую траншею… чтобы обрубить эти корни, — писал Тома Базен, — именно так, чтобы уничтожить Бургундский дом, в то время самое богатое и успешное государство Франции и Германии, Карл, король Франции, начал подрывать и обрубать его корни". Вскоре Филипп узнал то, что никогда не забывали англичане: в долгосрочной перспективе его политическая автономия не сможет сохраниться, если он примет статус вассала Франции династии Валуа. Не только в ретроспективе можно увидеть, что Аррасский договор подготовил почву для окончательного разрушения Бургундского государства. Более дальновидные члены Совета Филиппа предупреждали его в то время, что если Карлу VII удастся избавить Францию от англичан, то Бургундский дом будет следующим[650].

14 сентября 1435 г., за неделю до подписания Аррасского договора, герцог Бедфорд, в возрасте сорока шести лет, умер в своем особняке в Руане. С его смертью для англичан закончилась целая эпоха. В течение нескольких дней они потеряли единственного значимого союзника на континенте и единственного государственного деятеля, который понимал проблемы двуединой монархии или, в конце концов, искренне верил в нее. В своем завещании, составленном за четыре дня до смерти, Бедфорд просил похоронить его в Руанском соборе, почетным каноником которого он являлся и которому передал множество ценных вещей. В соответствии с его указаниями слева от главного алтаря была возведена прекрасная гробница из черного мрамора на колоннах, на которой была укреплена медная табличка с его гербом и знаками отличия Ордена Подвязки. По свидетельству тюдоровского хрониста Эдварда Холла, интерпретатора старых источников, преемник Карла VII Людовик XI однажды прогуливался по собору, когда один из его сопровождающих указал на гробницу, предположив, что она слишком величественна для врага Франции и должна быть вскрыта, а кости разбросаны. Предполагается, что король ответил на это:

Гробница Бедфорда пережила изгнание англичан из Франции. Она была изуродована во имя пуританства, а не национализма гугенотами, захватившими церкви Руана в 1562 году. Как и многие другие памятники французских соборов, он был снесен в XVIII веке во имя модернизации. Сегодня от гробницы осталась лишь обычная каменная плита с надписями[651].