Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия

Глава XIV. Гасконь и за ее пределами, 1450–1453 гг.

Крах Турского перемирия стал шоком для Гаскони. Администрация в Бордо не была проинформирована о нападении на Фужер и была удивлена последовавшими за ним репрессиями в Сентонже. Возвращаясь из визита в Бордо, капитан Коньяка не подозревал, что уже находится в руках врага, пока не был арестован у собственных ворот. В военном отношении регион был еще более уязвим, чем Нормандия. Английских войск там почти не было. Никакой существенной помощи, ни деньгами, ни людьми, Бордо не получал с тех пор, как шесть лет назад сенешалем стал сэр Уильям Бонвиль. Бонвиль, хотя номинально и оставался на своем посту, воспользовался перемирием, чтобы вернуться в Англию зимой 1445–46 гг. и, хотя, по всей видимости, намеревался вернуться, так и не вернулся. В его отсутствие главной фигурой в бордоском правительстве стал мэр Бордо сэр Гадифер Шортхоз. В 1449 г. Шортхоз был уже немолод. Он прибыл на юго-запад молодым человеком в 1413 г., вероятно, в составе армии герцога Кларенса, и провел там всю оставшуюся жизнь. После периода службы в качестве солдата удачи в центральной Франции он в 1433 г. стал мэром Бордо, и с тех пор занимал этот пост. Кроме того, он был влиятельным человеком в долине Дордони, где являлся капитаном Бержерака и сеньором Бирона. Шортхозу удалось стабилизировать ситуацию в регионе после катастрофы 1442 г., но он не имел влияния в Вестминстере и не обладал достаточной властью над гасконской знатью, от которой в конечном итоге зависела оборона герцогства. Когда перемирие провалилось, Совет в Бордо мог рассчитывать лишь на небольшое число знатных семей, имевших прочные традиционные связи с английскими королями, а также на приморские города Бордо и Байонну, которые занимали привилегированное положение и имели важные торговые связи с Англией. Однако очевидная неспособность английского правительства защитить свои гасконские территории лишила его поддержки многих гасконцев, особенно в городах внутренних областей. Мало кто был готов рисковать жизнью и состоянием ради, казалось бы, умирающего режима. Французские министры хорошо знали об этом, так как в Борделе у них были сторонники и шпионы, которые регулярно информировали о положении дел в стране[985].

Лейтенантом Карла VII на юго-западе был Гастон IV, граф де Фуа. Ему было выгодно, чтобы перемирие сорвалось, так как это позволило бы ему расширить свои владения за счет англичан. Когда французский король объявил войну, Гастон не теряя времени начал наступление на немногие оставшиеся английские крепости к югу от Адура. Сопротивление было очень незначительным. В конце июля 1449 г. Гастон осадил пиренейскую крепость Малеон в баскской провинции Суль, самый южный форпост английской Гаскони. Расположенный вблизи границ Франции, Кастилии и Наварры, Малеон в свое время был назван спикером Палаты Общин "ключом к трем королевствам". Он принадлежал давнему приверженцу англичан Луи де Бомону, наследственному альфересу (знаменосцу) Наварры. Совет в Бордо поспешил направить к крепости подкрепление, но после непродолжительной осады Бомон перешел на сторону французов и сдал крепость графу де Фуа. Его отступничество привлекло внимание знати всего региона. Жан, сеньор де Люкс, чья семья на протяжении нескольких поколений была вассалом английских королей, во главе нескольких сотен человек явился к графу де Фуа, чтобы принести оммаж Карлу VII. Они прибыли с красным крестом Англии на тунике, а уехали с белым крестом Франции. Из Суль Гастон де Фуа перебрался в провинцию Лабур и осадил крепость Ла-Гиш на реке Адур, являвшуюся частью внешней обороны Байонны. Гасконский гарнизон Ла-Гиша сражался более стойко, чем в Малеоне, была также предпринята серьезная попытка деблокировать крепость из Байонны. Но и Ла-Гиш сдался в декабре 1449 года. Это событие, как и падение Малеона, привело к массовому дезертирству в окрестностях. После падения Ла-Гиша графу де Фуа подчинились 15 замков, и Байонна оказалась окруженной вражеской территорией[986].

В конце года гасконские Штаты направили в Вестминстер делегацию, которую возглавил Пей дю Таста, декан коллежской церкви Сен-Серен в Бордо. Это было последнее из целой череды гасконских посольств, направленных с целью побудить английское правительство к действию. Совету не нужно было напоминать о слабости Гаскони, но огромные усилия, потребовавшиеся для сбора армии сэра Томаса Кириэлла для Нормандии, исключали возможность отправки помощи и туда. Только после того, как армия Кириэлла была разгромлена при Форминьи, были предприняты какие-либо шаги по спасению герцогства. В течение последующих недель план постепенно обретал форму. В окончательном виде он предусматривал набор армии в 3.000 человек, девять десятых из которых были лучники. Предполагалось, что большинство из них будет нанято среди безработных солдат, вернувшихся без пенса в кармане из Нормандии летом 1450 года. Идея заключалась в том, чтобы укрепить Гасконь и при этом увезти этих людей подальше от политически взрывоопасной атмосферы Лондона и юго-восточной Англии. Командование экспедицией было возложено на Ричарда Вудвилла, лорда Риверса, который был назначен сенешалем Гиени сроком на пять лет. У Вудвилла было яркое прошлое и еще более яркое будущее. Он был джентльменом из Нортгемптоншира и какое-то время служил в Нормандии под началом герцога Бедфорда. Вернувшись в Англию после смерти герцога, он шокировал английские и бургундские дворы, тайно женившись, без разрешения короля, на молодой вдове Бедфорда Жаккетте де Люксембург, даме гораздо выше его по положению. За это он был оштрафован на 1.000 фунтов стерлингов, но зато разбогател и поднялся по социальной лестнице. В 1448 г. он был возведен в пэрство как лорд Риверс[987].

Армия Риверса должна была отплыть из Плимута к концу сентября 1450 г., и если бы ему удалось уложиться в график, его прибытие могло бы существенно изменить ситуацию. Однако его планам помешала череда политических катастроф в Англии. За крахом администрации во время восстания Кэда последовало несколько месяцев, в течение которых все силы правительства и самого Риверса были поглощены его подавлением. В то же время старая борьба за местное влияние между Куртене и Бонвилями в Девоне привела к анархии большую часть региона, где должна была собраться армия Риверса. Набор войск начался только в сентябре 1450 г. и продолжался с перебоями в течение последующих месяцев. Как всегда, неизменной проблемой оставалась нехватка денег для их оплаты. Подоходный налог, принятый Парламентом в июне, оказался неудачным. Громоздкий процесс оценки затянулся из-за административного хаоса в центре и нарушения порядка в графствах. Даже в тех регионах, где оценка была проведена, было широко распространено несогласие со ставками, которые, как считалось, были слишком тяжелыми для более бедных налогоплательщиков. Правительство рассчитывало на скорейшее принятие решения о налогообложении в Парламенте, который открылся в ноябре. Но его надежды рухнули из-за паники, вызванной потерей Нормандии, стремления герцога Йорка к власти и требований Палаты Общин принять акт о отмене королевских пожалований. К моменту рождественского перерыва в работе Парламента, 18 декабря, ни о каких субсидиях речи не шло. Вместо этого Палата Общин просто подтвердила июньскую субсидию по несколько более низким ставкам и призвала к большей аккуратности при ее сборе. К тому времени английское герцогство Гиень уже начало рушиться[988].

После падения Шербура Карл VII расплатился с большей частью армии, сражавшейся в Нормандии. В начале сентября 1450 г., в то время как по всей Франции проходили благодарственные и праздничные процессии, король председательствовал на Большом Совете в Туре, где рассматривался дальнейший ход войны. Перед Карлом VII стояла дилемма, которая не давала покоя его предшественникам со времен катастрофы при Креси за столетие до этого: стоит ли рисковать и воевать на два фронта одновременно. Хотя вся Нормандия была отвоевана, министры короля продолжали жить в страхе перед новым вторжением англичан на нормандское побережье. Чтобы предотвратить это, они были вынуждены разместить в нормандских гарнизонах 4.400 человек, что не намного меньше численности гарнизонов, которые англичане содержали в период расцвета ланкастерской Нормандии. В конце 1450 г. уполномоченные французского короля сообщили Штатам Нормандии, что они рассчитывают тратить на содержание гарнизонов провинции 400.000 ливров в год. По итогам собрания в Туре было принято решение отправить скромную армию численностью от 2.000 до 3.000 человек для прощупывания обороны Гаскони на севере. Командовать этой армией было поручено Жану, графу де Пентьевр, и Потону де Сентраю. Их поддерживал артиллерийский обоз под командованием Жана Бюро и набранные из местных жителей войска под командованием Арно Аманье, сеньора д'Орваль, младшего сына сеньора д'Альбре. Финансовому чиновнику Жану ле Бурсье было поручено нанять флот для блокады Бордо и Байонны[989].

Кампания началась в середине сентября 1450 г. и продолжалась всего шесть недель. Она подтвердила уже имевшиеся подозрения, что английское герцогство практически беззащитно. Бержерак был главным английским городом на реке Дордонь. Его каменный мост обозначал восточный предел английской власти. Ни мост, ни город не были хорошо укреплены. Гадифер Шортхоз заперся в городе и стал организовывать оборону, но увидев, что Жан Бюро начал устанавливать свои пушки, отказался от этой затеи. Французская армия пронеслась по долине Дордони за Сен-Фуа-ла-Гранд. Повсюду жители городов заблаговременно открывали свои ворота. Французы не встречали сопротивления, пока не добрались до Жансака, единственной крепости с гарнизоном в этом регионе, которую они взяли штурмом. Под Жансаком французская армия разделилась на несколько отрядов, которые разошлись во все стороны, захватывая необороняемые места. Самая крупная группа, которой командовал сам сеньор д'Орваль, направилась на юг, переправилась через Гаронну и заняла город Базас, традиционно являвшийся опорным пунктом сеньоров д'Альбре. Оттуда он с 500 бойцами двинулся вниз по Гаронне и в конце октября внезапно появились у Бордо.

Находившийся в городе, Шортхоз решил атаковать неприятеля. Он собрал вокруг себя все, что осталось от верной ему знати Борделе и Ландов. Кроме того, в его распоряжении были остатки отряда лучников Бонвиля и несколько солдат, недавно прибывших в порт с ежегодным винным флотом из Англии. 1 ноября 1450 г. все войска во главе с Шортхозом, сопровождаемые городским ополчением под командованием его гасконского заместителя, вышли из города. Обе армии встретились у пригородной деревушки Ле-Аян на полуострове Медок к северу от города. Несмотря на значительное превосходство в численности над французами, англо-гасконцы наступали в беспорядке и были разбиты более дисциплинированным отрядом д'Орваля. Шортхоз бежал с поля боя верхом, бросив пеших горожан-ополченцев, которые были перебиты во время преследования. После боя герольды насчитали на поле около 2.000 убитых гасконцев. В последующие дни раненых и убитых собирали и привозили в город на телегах. Толпы людей собирались у ворот, чтобы посмотреть на происходящее. Этот разгром, пагубно сказался на моральном состоянии защитников Бордо, что в полной мере проявилось в следующем году. Из Базаса, куда он отступил после сражения, д'Орваль и его соратники доложили королю, что Гиень будет завоевать еще легче, чем Нормандию. Они полагали, что имея еще 1.200 человек, удастся завершить кампанию в течение зимы[990].

Первые сообщения о наступлении французов были доставлены в Вестминстер в начале ноября 1450 г. экипажами кораблей, торговавших из Бордо, но полный разгром стал очевиден только к новому году. Его политические последствия были приглушенными, поскольку к тому времени популярность герцога Йорка стала угасать. Его неспособность как лидера партии становилась все более очевидной. Ричард Йорк был гордым и вспыльчивым человеком, упрямым, резким и лишенным рассудительности. Его роль в сборе армии для противостояния королевскому двору и поощрении насилия в Лондоне лишила его многих союзников среди лордов, которые в конце-концов сплотились против него. Парламент, который был его главной политической платформой, был закрыт на Рождество. Оппозиция правительству переместилась в деревни и на улицы городов. В январе 1451 года произошло новое восстание в Кенте. Зачинщиком восстания считался один из придворных Йорка по имени Стивен Кристмас, который распространял слухи о том, что Генрих VI планирует опустошить графство в отместку за восстание Кэда. Восстание было жестоко подавлено королем с помощью Сомерсета, Толбота и Эксетера. На заседаниях мировых судей в Кентербери и Рочестере многие были осуждены за измену, за то, что "больше благоволили к герцогу Йорку, чем к королю". Более ста человек были привлечены к ответственности, повешены и четвертованы[991].

Вторая сессия Парламента открылась как раз в тот момент, когда восстание в Кенте только разгоралось, и была почти полностью посвящена продолжающейся одержимости Палаты Общин отменой королевских пожалований. Прежний статут был выхолощен исключениями и мало чего достиг. Парламентарии настаивали на принятии нового, более жесткого закона. Министры короля не могли вести две битвы одновременно и решили пойти на компромисс с Палатой Общин. Они согласились на более жесткий статут отмены пожалований, а затем приступили к консолидации власти правящей группы вокруг герцога Сомерсета. Несколько из двадцати девяти придворных, осужденных Палатой Общин как подручные герцога Саффолка и его друзей, в первые месяцы 1451 г. предстали перед Парламентом или лондонскими судами и были оправданы. О "объективном и содержательном ответе", который король обещал Йорку в октябре, было тихо забыто. Сам герцог Йорк был исключен из Совета. Парламентарии были этим возмущены. Вскоре после Пасхи они были созваны на третью сессию в надежде, что теперь, когда спор о отмене пожалований утих, они согласятся на новые налоги. Но сессия резко оборвалась, когда Томас Янг, ставленник герцога Йорка, заседавший от Бристоля, подал петицию о признании Йорка законным наследником престола. Король и его министры не были готовы уступить столь значительный статус своему самому известному противнику. Парламентарии, в свою очередь, отказались приступать к другим делам до тех пор, пока не получат удовлетворения по петиции Янга. В ответ на это король распустил Парламент и отправил Янга в Тауэр вместе с несколькими другими офицерами и советниками герцога. Естественно, что никакой финансовой поддержки не последовало. В результате Риверс и его капитаны оказались в затруднительном положении[992].

Посадка армии на корабли была сложным моментом в жизни каждого средневекового порта. Улицы были заполнены скучающими, нетерпеливыми солдатами, ожидающими своего часа. К ним присоединялись толпы моряков, торговцев, воров и проституток. Нужно также было разместить и накормить лошадей. На причалах в бочках скапливались запасы. Зимой 1450–51 гг. в Плимуте собирали людей для армии Гаскони. Авансы им нечем было платить. Корабли собирались в порту, но не было денег ни для их владельцев, ни для экипажей и они стали уходить. Солдаты принялись грабить окрестные деревни. Правительство смогло занять небольшие суммы под залог будущих налоговых поступлений, но более или менее значительные суммы начали поступать в казну только в начале лета. Посадка на корабли была перенесена на конец февраля 1451 г., затем на март, апрель, май и, наконец, на 23 июня. Тем временем Совет в Бордо проявлял все большую тревогу. Бидо де Виль, гасконский дворянин, которого часто нанимали в качестве агента для работы с правительством в Вестминстере, прибыл в Англию в феврале 1451 г. с очередным срочным призывом о помощи. Через месяц он жаловался, что не может получить даже ответа на свои письма[993].

Бидо де Виль еще находился в Англии, когда Карл VII созвал очередной Большой Совет в Туре в конце марта 1451 года. Активная подготовка к вторжению в Гасконь к этому времени велась уже несколько недель. Сундуки военных казначеев вновь наполнялись после больших финансовых затрат в Нормандии. На Лангедойль была наложена талья в 120.000 ливров, на Лангедок — еще столько же. Жан ле Бурсье недавно вернулся из Кастилии. Ему не удалось заручиться услугами кастильского военного флота для блокады Жиронды. Но кастильский король Хуан II разрешил ему нанять в портах северной Кастилии шесть карраков, на борту которых находилось около 600 солдат. Еще шесть больших судов были наняты в Ла-Рошели. Жан Бюро предоставил галеру и другие гребные суда. В районе Жиронды активно действовали французские шпионы. Арно Аманье д'Орваль сообщал, что в Борделе нет никаких признаков того, что из Англии ожидается подкрепление. Капитан Дьеппа отправил корабли в крейсерство вдоль южного побережья Англии в поисках признаков наличия флота транспортов. Агенты Жака Кёра собирали сплетни в английских городах. Из этих источников французские министры, вероятно, узнали о беспорядках в Англии и проблемах армии лорда Риверса[994].

Большой Совет в Туре одобрил планы немедленного вторжения в Гиень, надеясь завершить завоевание до того, как туда доберется армия Риверса. Стратегия была такой же, как и в Нормандии, — атаковать сразу с нескольких направлений, чтобы растянуть тонкую линию английской обороны до предела. Граф Дюнуа получил под командование 4.600 человек, которых можно было собрать по первому требованию из ордонансных рот и вольных стрелков. Набор свит дворян центра и севера занял бы больше времени, и ожидалось, что они подойдут уже в ходе кампании. Сам Дюнуа намеревался наступать непосредственно на Бордо с севера через равнину Сентонж. Вторая армия, под командованием графа д'Арманьяка, должна была быть набрана в Лангедоке и действуя самостоятельно, продвигаться вниз по долине Гаронны. Третья армия, под командованием сеньора д'Альбре и графа де Фуа, должна была атаковать с юга через Ланды. В разгар кампании Дюнуа рассчитывал иметь в строю около 20.000 человек, распределенных между тремя фронтами. Для снабжения армии по морю был создан тщательно продуманный комиссариат[995].

По данным разведки Дюнуа, сэр Гадифер Шортхоз располагал всего лишь 2.500 человек, которые могли противостоять французскому наступлению. За исключением примерно 200–300 английских лучников, все они были гасконцами, набранными из жителей Бордо или предоставленными теми немногими дворянами, на которых Шортхоз еще мог рассчитывать. Все они были сосредоточены в важнейшем районе вокруг самого Бордо. Оборона этого региона зависела от сети водных путей к востоку от города: нижнего течения Дордони и Гаронны и широкого устья Жиронды, в которую впадали обе реки (Карта VI). На северной стороне Жиронды и Дордони располагалась линия английских опорных пунктов, включавшая обнесенные стенами города Блай, Бург, Либурн и Кастильон, а также крепость Фронсак под Либурном. Все эти места были доступны на лодках из Бордо, что позволяло легко перебрасывать между ними войска и припасы. Эта система доказала свою эффективность в 1406–07 гг., когда Людовик Орлеанский предпринял прямую атаку через Сентонж, но был остановлен у самой кромки воды.

Шортхоз основал свою штаб-квартиру в Блай. С ним находились ведущие гасконские дворяне и около 800 человек. Кроме того, в Бордо были реквизированы пять крупных вооруженных торговых судов для сдерживания французского флота в Жиронде. Далее к югу, в долине Гаронны, гасконские гарнизоны охраняли подступы к Бордо со стороны реки в Рионе и Сен-Макере. Однако на юге герцогство оказалось полностью беззащитным. Река Адур традиционно была его главной линией обороны, но почти все основные крепости и переправы через реку, кроме Дакса, теперь находились в руках французов. Английским командующим в этом секторе был Джордж Свиллингтон, сквайр, чья решительная оборона Ла-Реоля спасла Бордо в 1442 году. С тех пор он значительно преуспел и за счет дезертирства гасконской знати, собрал много конфискованного имущества, вошел в королевский Совет в Бордо став одной из самых влиятельных фигур в герцогстве. В 1451 г. Свиллингтон был мэром Байонны и капитаном Дакса. Дюнуа доложил королю, вероятно, на основании допросов пленных, что план англичан состоял в том, чтобы задержать французов на срок до четырех месяцев, достаточный для того, чтобы армия Риверса смогла добраться из Англии. Но шансы англичан на успех были невелики. Моральный дух французов был высок. Они имели подавляющее превосходство в численности, гораздо более многочисленный флот и мощную артиллерию Жана Бюро[996].

Дюнуа начал свою кампанию в апреле 1451 года. Его армия собралась в Туре и появилась у замка Монгюйон в Сентонже около 28 апреля. Монгюйон, единственная значительная крепость с гарнизоном, которую англо-гасконцы удерживали за пределами городов Жиронды, перекрывала линии снабжения Дюнуа и не могла быть оставлена в его тылу. Капитан Монгюйон продержался неделю, после чего открыл ворота и вместе со своими людьми ушел на соединение с войсками Шортхоза на Жиронде. Первые французские отряды под командованием Карла Анжуйского уже достигли Блая. Дюнуа присоединился к ним с основной частью своей армии 15 мая. Почти сразу же англичане потеряли контроль над жизненно важной водной артерией. Французский флот Жана ле Бурсье обрушился на пять кораблей Шортхоза, стоявших на якоре у Блая. После кровопролитного боя английские корабли были вынуждены уйти вверх по течению Гаронны, преследуемые противником, пока не укрылись в Бордо.

Французские корабли вернулись, чтобы блокировать Блай со стороны реки, а французская армия вырыла окопы вокруг города со стороны суши. За неделю артиллерия Бюро превратила стены и ворота Блая в руины. В ночь на 22 мая французы атаковали город. Англо-гасконцы были отброшены со стен с большими потерями, и французы овладели улицами города. Шортхоз вместе со своим гарнизоном ушел в цитадель, но вскоре пришел к выводу, что, поскольку цитадель подвергается обстрелу из города и отрезана от Бордо кораблями Ле Бурсье, дальнейшее сопротивление безнадежно. Утром следующего дня, 23 мая, он начал переговоры. Торговаться было практически нечем, и условия были соответственно жесткими. Солдатам гарнизона обещали сохранить жизнь, но все они должны были сдаться в плен, включая самого Шортхоза, его заместителя и всех гасконских дворян, которые были с ним. Ни один из них не подлежал освобождению за выкуп или условному освобождению, если он не согласится сдать свои крепости офицерам Дюнуа и не обязуется до сентября не воевать на стороне английского короля. В тот же день цитадель Блайя открыла ворота перед французами[997].

Падение Блайя привело к быстрому распаду всей линии обороны к востоку от Бордо. Главный английский офицер герцогства был взят в плен вместе с третью своих сил. Бордо, лишенный мэра и его заместителя, оказался без руководства. Некоторые гасконские сеньоры, сдавшиеся в Блай, решили перейти на сторону короля Франции. Пьер де Монферран, женатый на Марии, внебрачной дочери герцога Бедфорда, был одним из самых твердых столпов английского герцогства. Взятый в плен в Блай, он получил свободу и избежал выкупа, присягнув на верность Карлу VII и пообещав сдать пять своих замков, "не зная, как еще спасти свои земли и сеньории, как и многие другие дворяне", как он выразился позже, оправдываясь перед Генрихом VI. Бург, расположенный в месте слияния Дордони и Гаронны, где в 1407 г. Людовик Орлеанский потерпел поражение, сдался после упорного сопротивления в конце мая. Кузен Пьера де Монферрана Берар, командовавший там, по всей видимости, был вынужден сдаться под нажимом горожан, ужас которых нарастал по мере того, как они наблюдали за установкой французской артиллерии и приближением траншей к стенам города. Берару было разрешено отступить со всем гарнизоном в Бордо и Бург открыл ворота сразу же после его ухода. Либурн и Сент-Эмильон, не имевшие профессиональны гарнизонов, сдались, как только перед их воротами появились французские герольды. Гарнизон Фронсака, считавшегося сильнейшей крепостью Гаскони, цеплялся за надежду, что армия Риверса еще успеет появиться и спасти его. 5 июня капитан Фронсака подписали договор об условной капитуляции, согласно которому крепость должна была быть сдана французам, если к 23 июня к ней не подойдет армия помощи[998].

Граф Дюнуа разместил свой штаб в Бурге, а его армия осталась на правом берегу Дордони и Жиронды. Двум другим французским армиям оставалось лишь наступать на английское герцогство с юга. Сеньор д'Альбре и граф де Фуа в конце мая вышли к реке Адур и осадили Дакс. К концу первой недели июня Адур был блокирован в нижнем течении, запасы почти исчерпаны, а стены Дакса проломлены в нескольких местах. Падение города было лишь вопросом времени. Тем временем граф д'Арманьяк пронесся по долине Гаронны, не встречая сопротивления. Дюрас и Совтерр-де-Гюйенн сдались быстро. На второй неделе июня Арманьяк осадил Сен-Макер и Рион — последние укрепленные пункты, которые еще оставались в руках англо-гасконцев до Бордо[999].

Внутри Бордо королевский Совет уступил контроль над ситуацией ведущим горожанам и гасконской знати. Они готовились капитулировать. Главными среди них были Гастон де Грайи, капталь де Бюш, самый богатый и влиятельный землевладелец Бордо; Бертран IV де Монферран, глава могущественной семьи, чьи владения были сосредоточены в Сентонже и долине реки Иль; Гайяр де Дюрфор, сеньор де Дюрас, видный землевладелец долины Гаронны и полуострова Медок. Эти люди представляли семьи, которые на протяжении многих поколений поддерживали английский режим, но теперь, в результате наступления французов, они потеряли все, чем владели за исключением своих особняков в городе. Их поддерживали Пей Берлан, архиепископ Бордо, и Бернар Анжевин, богатый и амбициозный председатель апелляционного суда герцогства. К ним присоединился досрочно освобожденный французами Гадифер Шортхоз. Вероятно, он заслужил свое освобождение тем, что тайно пообещал переметнуться на сторону своих французских пленителей. Все эти люди, заседавшие в Штатах Гиени, решили договориться о капитуляции, которая максимально сохранила бы то привилегированное положение, в котором они находились под властью Англии. Первоначально переговоры вел Гастон де Грайи. Он добился охранной грамоты для поездки на осадные линии под Даксом к графу де Фуа, который приходился ему племянником. Граф направил его к Дюнуа. В Бордо был сформирован гасконский комитет по переговорам во главе с архиепископом и Бертраном де Монферраном, в то время как на заднем плане рушилось английское герцогство. С французской стороны переговоры вели Потон де Сентрай и Жан Бюро, которые получали инструкции от Дюнуа. Граф был готов пойти на существенные уступки, чтобы избежать длительной осады.

Окончательно условия были согласованы 12 июня. Бордо должен был сдаться графу Дюнуа 23 июня, в тот же день, что и Фронсак, если к тому времени ему не поможет лорд Риверс. Участники переговоров договорились о временной капитуляции четырех мест, которые еще держались, — Риона, Сен-Макера и Бланьяка в долине Гаронны и Кастильона на Дордони. Эти места должны были сразу же открыть ворота, но в случае прибытия армии помощи в Бордо они должны были быть возвращены англичанам. Те, кто не желал присягать на верность Карлу VII, могли в течение шести месяцев уладить свои дела и уехать в Англию с тем движимым имуществом, которое они могли взять с собой. Английские королевские пожалования должны были быть признаны а обычаи и вольности герцогства, сложившиеся за три столетия английского правления, должны были соблюдаться. Город Бордо сохранял все обширные привилегии по королевским налогам, которыми оно пользовалось до сих пор.

Уже мало кто ожидал появления армии Риверса, но привычные ритуалы были соблюдены. 23 июня французская армия с рассвета до заката стояла в боевом порядке у стен Бордо. На закате английский герольд взобрался на стены и крикнул: "Англия оказывает помощь Бордо?" Ответа не последовало. Аналогичная церемония была разыграна и во Фронсаке. Дакс уже согласился сдаться на тех же условиях, что и Бордо, и через две недели открыл ворота перед французами[1000].

30 июня 1451 г., через неделю после того, как его офицеры овладели Бордо, граф Дюнуа официально вступил в город. Это была торжественная демонстрация французской власти в городе, который так долго был частью наследства английских королей. От восьмидесяти до ста кораблей собрались в Блае, чтобы перевезти высокопоставленных гостей и около 7.000 солдат через Жиронду. Все они расположились в предместье Шартрон к северу от стен. Перед воротами Сен-Жермен герольд созвал юратов (советников), которые явились с ключами от города и вручили их Дюнуа. Он передал их Жану Бюро, которого назначил мэром города. Процессия, под палящим солнцем, прошла по узким улочкам города к собору. Первым шел корпус вольных стрелков, за ним — ломбардский наемник Теодоро ди Вальперга, исполнявший обязанности главного маршала. Далее шли маршалы Франции со своими свитами, графы д'Арманьяк и Неверский во главе нескольких сотен кавалерии, участвовавшей в осаде Риона, а далее — чиновники и судьи нового режима. За ними герольды и трубачи, одетые в гербовые туники своих господ, предшествовали большой печати короля Франции, которую везли на бархатном ложе в открытом сундуке на седле белого коня, богато убранного синим бархатом, усыпанным геральдическими лилиями. За печатью следовал канцлер Франции Гийом Жувенель дез Юрсен. Следом ехали Потон де Сентрай и его племянник, неся знамя Карла VII, а за ними — одинокая фигура графа Дюнуа в полных пластинчатых доспехах на белой колеснице. Графы Ангулемский, Клермонский, Вандомский и Кастрский со своими ливрейными свитами замыкали шествие. Перед собором их принимали архиепископ и каноники с реликвиями своей церкви, а также ведущие горожане и дворяне Борделе[1001].

Триумф Дюнуа не был полным, поскольку Байонна, второй город герцогства, отказалась соблюдать договор с Бордо. Байонна всегда пользовалась большей автономией, чем другие гасконские города, и подавала все признаки того, что намерена сопротивляться. Кроме вооруженных горожан, в Байонне находились английский отряд Джорджа Свиллингтона и большая компания наваррских наемников под командованием Жана де Бомона, принца из младшей ветви наваррского королевского дома. Продолжение сопротивления города создавало серьезную проблему для французов, поскольку опасность прибытия армии из Англии еще не миновала. В гавани Плимута стоял 81 крупный транспортный корабль, готовый принять на борт армию Риверса. Около 3.000 человек ожидали на берегу посадки на корабли. Выплаты морякам наконец начались 18 июля, но деньги для них были найдены только 9 августа, когда было выплачено около 26.000 фунтов стерлингов. Чтобы найти эти суммы, пришлось изрядно потрудиться. Часть денег была получена за счет продажи королевских драгоценностей. Остальные средства были предоставлены казначеями из подоходного налога и церковных субсидий[1002].

Через неделю после получения денег гасконская экспедиция была отменена. Причиной, по-видимому, стала внезапная паника по поводу опасности для Кале. Карл VII недавно попросил герцога Бургундского предпринять атаку на Кале, чтобы отвлечь английские силы с других театров военных действий. Вероятно, английский Совет, имевший во Фландрии множество осведомителей, получил сведения об этом, поскольку в начале августа внезапно решил, что нападение на город неизбежно. Мэр и купцы компании Стейпл собрали в Лондоне 1.000 человек и сразу же отправили их из Сэндвича на континент. Ральф, лорд Садли и сэр Джон Стортон получили указание следовать за ними с еще 1.150 человек. Многие из тех, кого отправили в Кале, наверняка были взяты из армии Риверса. Разумеется, об экспедиции в Гасконь больше ничего не было слышно. Флот Риверса так и не покинул Плимут, а спустя несколько месяцев он тоже был перенаправлен в Кале. На самом деле паника была излишней. Отношения Филиппа Доброго с Англией на этом этапе были сложными, но он не хотел, чтобы на его границах установилась власть Карла VII и на его обращение ответил резким отказом[1003].

6 августа 1451 г. граф Дюнуа и Гастон де Фуа прибыли к Байонне с 4.400 человек и артиллерийским обозом под командованием Гаспара Бюро. Вскоре к ним присоединились дополнительные войска под командованием сеньора д'Альбре. Байонна располагалась на южной стороне реки Адур у впадения в нее реки Нив. Длинный деревянный мост соединял город с пригородом Сент-Эспри на противоположном берегу Адура. Байонна был трудным город для осады. К востоку от старого города располагался пригород обнесенный собственными стенами и окруженный болотом. С западной стороны двойная линия стен защищала собор и кварталы старого города. Осаждающие сосредоточили свои силы и артиллерию на западе, а сеньор д'Альбре занял предместье Сент-Эспри, закрыв доступ к сельской местности за мостом. Кастильский флот Жана ле Бурсье, усиленный несколькими небольшими кораблями, занял реку и перекрыл выход к морю. К 18 августа решимость осаждающих иссякла и они начали переговоры с французскими капитанами. Соглашение было достигнуто рано утром 20 августа. Город должен был выплатить репарации в размере 40.000 экю (позже король снизил их до 20.000). Байоннцы согласились выдать наваррцев и других иностранных наемников в качестве военнопленных. Английские войска Свиллингтона были спасены от той же участи только потому, что байоннцы боялись, что их крупные торговые запасы в Англии будут конфискованы для уплаты выкупа за них. После сдачи Байонны все английское герцогство Гиень оказалось в руках французов. Оно просуществовало на протяжении трех столетий, но было завоевано всего за три месяца[1004].

Для многих наблюдателей грандиозный торжественный въезд Дюнуа в Бордо и падение Байонны ознаменовали решительную перемену. Небольшая группа аристократов в Бордо, которые вели переговоры о капитуляции, являла собой пример дилеммы своего возраста и класса. Они стояли перед выбором: подчиниться Карлу VII или потерять все свои владения. Через два дня после подписания договора о капитуляции Бертран де Монферран заключил с Дюнуа свое личное соглашение, в котором он оставлял за собой право сражаться вместе с армией лорда Риверса, если она прибудет к 23 июня, но обещал присягнуть на верность Карлу VII, если она не явится. Видные советники французского короля уже нацеливались на владения Гайяра де Дюрфор, когда он после трех месяцев мучений наконец-то присягнул Карлу VII. Казалось бы, выбор был очевиден, но не все его сделали. Гастон де Грайи, капталь де Бюш, и его сын Жан де Грайи, виконт де Кастильон, были рыцарями Ордена Подвязки. Жан также имел английской пэрство с титулом графа Кендала. Они заключили сложное соглашение с Дюнуа, по которому земли обоих феодалов были проданы графу де Фуа за 15.000 экю. Эти владения были переданы 3-летнему сыну Жана де Грайи, который был отдан в дом графа для воспитания в качестве верного француза. Гастон и Жан занимали видное положение в Бордо, но покинули Гасконь и поселились в Арагоне. Такой же выбор сделали и многие более скромные люди. Некоторые из советников Жана де Грайи оставили свои гасконские земли, чтобы последовать за ним в Арагон[1005].

Другие уехали в Англию. В Англии в то время находилось множество гасконцев, занимавшихся политическими, юридическими или торговыми делами. Эти люди оказались в ловушке, когда герцогство перешло к французам. Английская королевская прокламация объявила, что любой человек, вернувшийся из Англии в Гасконь или пытавшийся торговать с этим регионом, будет считаться предателем. В итоге они должны были лично явиться в Совет для объяснения своих намерений и получения лицензий. Пей дю Таста с 1449 г. находился в Англии в качестве представителя Штатов Гиени и с тех пор ожидал от Совета решений в отношении герцогства. Он вошел в Совет короля в качестве эксперта по гасконским делам и на родину не вернулся. Ряд гасконских купцов, в основном занимавшихся торговлей вином, поступили так же, управляя своими делами из Лондона. Несколько англичан, проживавших в герцогстве, столкнулись с той же дилеммой в обратном направлении. Самым заметным перебежчиком был Гадифер Шортхоз. После почти сорока лет жизни на юго-западе Франции ему, вероятно, не зачем было возвращаться в Англию. Он остался и подчинился Карлу VII, получил пенсию от французского казначейства и был освобожден из плена без выкупа в знак признания его роли в сдаче Бордо. Такое же решение, вероятно, принял и йоркширец Роберт Рокли, который во время французского завоевания был капитаном замка Леспарр в Медоке, которым мирно владел и год спустя[1006].

Завоевание Гиени было столь не чувствительным для англичан, как потеря Нормандии. Хотя английские короли удерживали Гиень гораздо дольше, их английские подданные никогда не селились там в большом количестве. Они не держали в Гаскони большого военного контингента, как это было в Нормандии и ее потеря не имела для безопасности самой Англии таких же последствий.

Основным источником напряженности зимой 1451–52 гг. была предполагаемая угроза Кале. Но после завершения кампании в Гаскони она стала вполне реальной. Из Сен-Мешена флорентийский посол Анджело Аччаюоли, в ноябре, докладывал Совету Десяти о своих аудиенциях у Карла VII в огромном и неуютном замке Вильдьё, расположенном неподалеку. По его словам, французский король уже разрабатывал подробные планы осады Кале. При дворе говорили о масштабной кампании, которая должна была начаться в марте. Собиралась артиллерия. Корабли нанимались в Кастилии, Нидерландах и ганзейских портах Германии. Путешествуя по Франции от Лиона до Пуату, Аччаюоли видел, что войска повсюду находятся в движении[1007].

Эти приготовления не остались незамеченными и в Англии. Совет регулярно получал сообщения от друзей и шпионов с континента. Из этих источников советники узнали, что после ложной тревоги предыдущего года король Франции готовится к нападению на Кале "с таким огромным войском, какое не собиралось во Франции в течение многих лет, и с такими военными средствами, каких никто раньше не видел". Англичане полагали, что за успешной атакой на город последует полномасштабное вторжение через Ла-Манш. Вдоль южного и восточного побережья размещались отряды береговой охраны, а на вершинах холмов возводились сигнальные маяки. В какой-то момент министры Генриха VI даже предложили направить в Кале армию под номинальным командованием самого короля. Но Карл VII, вероятно, был прав, когда заметил Аччаюоли, что Генрих VI сам с радостью отказался бы от Кале ради мира, если бы это было в его власти. Проблема Генриха VI, добавил он, заключалась в том, что он слишком боялся своего собственного народа[1008].

Генрих VI имел все основания бояться, так как герцог Йорк воспользовался ситуацией нарастающего хаоса, чтобы сделать вторую попытку захватить власть. Осенью 1451 г. Йорк с 2.000 людьми выступил в поход на Уэльс. Вооружались и его союзники в Уэст-Кантри во главе с графом Девоном. Призывы о поддержке были разосланы другим союзникам в Восточной Англии и Мидлендсе. "Что говорить о состоянии Англии, — писал один из корреспондентов епископа Беккингтона, — ее народ и правители разделены, а стране угрожает вторжение французов, шотландцев и других народов". В феврале 1452 г. Ричард Йорк двинулся на Лондон, собирая по пути сторонников. Он обнародовал манифест, адресованный главным городам Англии, который был рассчитан на использование царивших настроений стыда и страха.

Йорк заявил о своем намерении сместить герцога Сомерсета, "так как этот герцог всегда понукает и управляет личностью короля". Он призвал своих сторонников присоединиться к нему с "таким количеством добрых и надежных людей, которых вы можете собрать для исполнения вышеупомянутого намерения"[1009].

Вторая попытка герцога Йорка сместить министров Генриха VI провалилась, как и первая. Правительство решило не созывать Парламент при нынешнем настроении в стране, несмотря на острую нужду в деньгах. На Большом Совете, состоявшемся в Вестминстере в январе 1452 г., пэры сплотились, как и годом ранее. Лондонцы были самыми сильными союзниками Йорка в 1450 г., но в 1452 г. городская корпорация подчинилась королевскому приказу и закрыла перед герцогом ворота. Йорк переправился через Темзу у Кингстона и прошел в Кент, где рассчитывал найти массовую поддержку. Но Кент после волнений и репрессий 1450 г. не хотел участвовать в еще одном восстании. Король собрал большую армию из своих приверженцев и сторонников лояльных пэров. В начале марта эта армия расположились лагерем в Блэкхите, а оттуда двинулась к Уэллингу, преграждая Йорку путь к столице. Армия Йорка подошла к Дартфорду, расположенному в пяти милях, где остановилась и построилась в боевой порядок. Делегация из армии короля подъехала к рядам противника для переговоров. Герцог Йорк представил ей свои обвинительные статьи против герцога Сомерсета. В основном они касались ведения войны Сомерсетом на континенте. Йорк возлагал на него личную ответственность за потерю Нормандии, которая, по его мнению, сделала возможным завоевание Францией Гаскони. Он обвинил Сомерсета в том, что тот добился полной компенсации своих потерь в Мэне, но при этом присвоил средства, предназначенные для компенсации другим. Переходя к текущей ситуации, он осудил недавнее назначение Сомерсета капитаном Кале. По мнению Йорка, истинная цель Сомерсета — продать Кале герцогу Бургундскому, так же как он продал Нормандию королю Франции.

Герцог Йорк очень высоко расценивал свои аргументы, но в итоге все закончилось поражением. Обвинения против герцога Сомерсета были переданы на рассмотрение комиссии арбитров, состоящей из союзников Сомерсета, которая так и не вынесла решения. Сам Йорк был вынужден принести унизительную публичную клятву в соборе Святого Павла в Лондоне, признав ошибочность своих действий. После этого он был изгнан в свои поместья. Большинство его последователей было помиловано, но не раньше, чем они прошли через показательные судебные процессы, а в некоторых случаях и длительное тюремное заключение. Волнения, спровоцированные восстанием Йорка, продолжались до конца года, выливаясь в заговоры и отдельные локальные восстания, которые были решительно подавлены. Герцог Сомерсет уже прочно удерживал власть, когда два события в войне с Францией ослабили на него публичное давление. Одним из них стал отказ французского короля от планов наступления на Кале и снятие угрозы вторжения в Англию. Другим, более драматичным и неожиданным поворотом событий, стало возвращение англичанами большей части Гаскони[1010].

Карла VII, как и многих других французских правителей до и после него, манила Италия. В ходе войн с Англией некогда мощные позиции Франции на Итальянском полуострове рухнули. Принцы Анжуйского дома были изгнаны из Неаполя арагонцами. Генуя, долгие годы находившаяся под протекторатом Франции, сбросила зависимость. По счастливой случайности напряженность в отношениях между ведущими итальянскими государствами открыла новые возможности для вмешательства Франции в дела Италии как раз в тот момент, когда Карл VII завершил завоевание английских владений во Франции. В феврале 1452 г. французский король заключил военный союз с Флоренцией и Миланом, старыми врагами, которых сблизила агрессивная экспансия Венецианской республики на востоке и арагонского Неаполитанского королевства на юге. В мае, спустя всего три месяца после подписания договора, Карлу VII пришлось его выполнять, когда началась война между двумя его союзниками и Венецией. В течение летних месяцев он начал концентрировать свои силы в Лионе с целью вторжения в Савойю и Северную Италию. Планы осады Кале были сначала отложены, а затем отменены. Внезапное ослабление угрозы позволило англичанам перераспределить силы, собранные для обороны города. В конце июня 1452 г. Совет принял решение направить в Гасконь сэра Джона Толбота с армией в 5.000 человек ее для отвоевания. Старому вольному капитану сэру Роджеру Камойсу было поручено сопровождать его в качестве нового сенешаля[1011].

Вдохновителями для последней военной кампании Столетней войны послужила небольшая группа гасконских изгнанников, собравшихся вокруг Пей дю Таста в Лондоне. Некоторые из них прибыли в Англию вместе с ним в составе его делегации. После падения Бордо к ним присоединились другие, прибывшие в Англию с намерением вернуться на родину с английской армией. Весной 1452 г. эти люди вступили в контакт с видными гасконскими дворянами, в том числе с капталем де Бюшем и его сыном в Арагоне и Пьером де Монферраном в Бордо, которые обещали свою поддержку в завоевательной кампании. В какой-то момент делегация неназванных гасконцев отправилась в Англию, чтобы присоединить свой голос к голосам изгнанников в Лондона[1012].

Мы не знаем, насколько широко разделялись устремления этих заговорщиков, но они не смогли бы добиться такого успеха, если бы не имели значительной поддержки в самой Гаскони. Гасконцы обладали сильным чувством региональной идентичности, усиленным политическими и торговыми связями с Англией, которые сохранялись на протяжении столетий. Их отношение к Англии было скорее практическим, чем эмоциональным. Привлекательность английского правления заключалась в том, что оно было отдаленным и слабым, что позволяло им иметь высокую степень автономии. Английское правительство в герцогстве никогда не было поистине английским. Главные должностные лица были англичанами, но их советники, судьи и чиновники были коренными гасконцами. Сменившее его французское правительство больше походило на оккупационную власть, чем английское. Граф Клермонский стал лейтенантом Карла VII в Гиени, а молодой бретонский рыцарь Оливье де Коэтиви — сенешалем. Жан Бюро был назначен мэром Бордо, а Жан ле Бурсье — мэром Байонны. Все эти люди были видными командирами во время французского вторжения и явно были северянами. Они были бесчувственны и грубы. Во время их частых отлучек обязанности выполняли такие же люди с севера.

Французам было труднее примириться с гасконским партикуляризмом, чем англичанам. Идеология французского завоевания основывалась на возвышенном представлении об объединяющей роли короны. Нормандский епископ и бывший королевский советник Тома Базен считал, что министры Карла VII "возмущались независимостью гасконцев и скрыто стремились привести их в такое же подневольное состояние, как и другие провинции". В этом мнении есть определенный смысл. Французы пытались запугать святого и популярного архиепископа Бордо Пей Берлана, чтобы он сложил с себя полномочия, а когда он все-таки ушел в отставку, его заменил человек, долгое время находившийся на королевской службе в Париже. Гарнизоны, которые ранее в подавляющем большинстве состояли из гасконцев, ныне не были ни большими, ни многочисленными, но теперь они были французскими. Кроме пошлин на вино, введение налогов ранее зависело от согласия сословий и в целом налоги были невысокими. Однако на остальной территории Франции правительство теперь вводило налоги по указу и считало это прерогативой короны. Карл VII решил, что тот же принцип должен быть применен и в Гаскони. Налоговое бремя значительно возросло. Когда делегация Штатов герцогства явилась к французскому двору с протестом, ее отправили восвояси. Многие гасконцы, наверное, чувствовали себя так же, как Бернар Жоржи из Бордо, один из мелких заговорщиков, арестованный впоследствии французами. Он сказал дознавателям, что присоединился к восстанию, потому что "не хотел быть французом", но было ясно, что он не испытывал эмоциональной привязанности и к англичанам. Когда его спросили, почему он не переехал в Англию, как некоторые его сограждане, он ответил, что не хотел бы жить в Англии и ему не понравилось бы пиво[1013].

В свои шестьдесят пять лет Толбот, по меркам того времени, был уже стариком. Он утратил энергию и мастерство, которые когда-то выделяли его среди других английских капитанов. Французские солдаты заметили, что он уже не чувствует себя комфортно на боевом коне и ездит в походе на невысоком пони хакни. Они считали его "постаревшим и изможденным". Однако в Англии Толбот находился на пике своей славы. Его решительные действия в Нормандии выделялись на фоне вялого командования герцога Сомерсета. В глазах популярных памфлетистов и авторов листовок он все еще оставался "Толботом, нашим добрым псом". Ожидалось, что его армия будет готова в течение трех недель после его назначения, к 17 июля. Это считалось вполне реальным, поскольку большинство людей, которые должны были принять в ней участие, уже были в сборе. Сам Толбот, которому было выделено 3.000 человек, с марта был занят обороной моря вокруг Кале от французов. Он уже располагал флотом реквизированных кораблей, базировавшихся в портах Кента и устья Темзы, и большим количеством моряков и солдат для их обслуживания. Жерваз Клифтон, казначей Кале, и сэр Эдвард Халл, все еще номинальный констебль Бордо, выделили еще по 1.000 человек. По крайней мере, часть их, вероятно, была взята из гарнизона Кале и из людей, направленных на оборону Джерси. Остальные были привлечены под знамена Толбота его репутацией, чего в то время не мог добиться ни один другой английский капитан. В условиях плачевного состояния английских государственных финансов для выплаты жалованья этим людям пришлось принимать необычные меры. Толбот и его товарищи согласились прослужить первые три месяца за единовременное вознаграждение, которое составляло лишь малую часть от обычного жалованья. Вероятно, они рассчитывали окупить свои расходы за счет налогов с гасконцев, когда прибудут на место[1014].

Место назначения армии Толбота держалось в секрете как можно дольше. Ее уклончиво называли предназначенной для охраны моря и обороны "нашей земли". Однако становилось все более очевидным, что целью похода была Гасконь. Большое количество пожалований должностей, земель и доходов в Гаскони было сделано гасконским сторонникам в Лондоне или Бордо в расчете на то, что английское управление герцогством вскоре будет восстановлено. Маски окончательно были сброшены 1 сентября, когда Толбот был назначен лейтенантом короля в Гаскони. Однако отправление нового лейтенанта затянулось из-за необходимости найма дополнительных судов для длительного перехода вокруг Финистера и через Бискайский залив. Английский флот, насчитывающий около сотни кораблей, вышел в море только в конце сентября. Но секретность сохранялась до конца. Французы узнали об этой экспедиции лишь за несколько дней до ее отплытия и полагали, что ее целью является Нормандия. Артур де Ришмон, губернатор провинции, отреагировал на это известие, приняв командование на Котантене и в Нижней Нормандии, а граф Дюнуа, находившийся в Дьеппе, получил под свое командование Па-де-Ко. Артиллерия была выведена из арсенала в Париже и перевезена вниз по реке в Руан. Тем временем в Гаскони находилось очень мало французских войск. Единственные известные нам гарнизоны находились в Бордо, Байонне и Даксе. У Потона де Сентрая в Бордо было всего 70 человек. Граф Клермонский имел личную свиту из 60-80 стрелков[1015].

Прибытие флота Толбота в Жиронду 20 октября 1452 г. застало французов врасплох. Англичане высадились в Медоке к северу от Бордо. Граф Клермонский, находившийся неподалеку, едва не попал в плен и был вынужден бежать через реку в Бург, оставив свое имущество. В ночь на 21 октября англичане подошли к стенам Бордо и двинулись вдоль береговой линии между стенами и рекой. Пьер де Монферран собрал около 300 горожан в квартале Сальер на юге города. Они захватили ворота Бейссак, выходящие на реку, и открыли их, чтобы впустить англичан. Проснувшиеся, французы обнаружили, что весь город находится во владении противника. Бальи Оливье де Коэтиви был арестован в своем жилище, а большая часть гарнизона была взята в плен[1016].

Карл VII находился в Форезе со своей армией, направляясь в Лион. Он получил это известие около 27 октября в укрепленном монастыре Помье, где готовился к встрече с герцогом Савойским. Был спешно созван королевский Совет. Все были потрясены и разгневаны. Король заявил, что не успокоится, пока не отвоюет Гиень и не накажет виновных в этом нарушении присяги. Маршалу Филиппу де Кулану и Арно Аманье д'Орвалю было приказано взять 2.400 человек из ордонансных рот и немедленно отправиться на Жиронду для распределения их по укрепленным местам вокруг Бордо в ожидании прибытия весной гораздо большей армии. Но они опоздали. Уже через три дня после занятия Бордо Толбот вышел из города и начал продвижение вверх по Гаронне. 25 октября был занят Рион, 2 ноября — Сен-Макер, а двумя днями позже, 4 ноября, — Лангон. В течение короткого времени англичане овладели большей частью Борделе. В декабре Жерваз Клифтон с 400 бойцами двинулся в нижнюю долину Дордони и к Рождеству занял Либурн, Сент-Эмильон и Кастильон (Карта VI)[1017].

Несмотря на эти впечатляющие успехи, Толбот столкнулся с серьезными проблемами, как стратегическими, так и финансовыми. Ему не удалось взять жизненно важные крепости на восточном берегу Жиронды. Граф Клермонский прочно обосновался в Бурге и имел гарнизоны в Блай и Фронсаке. В феврале он получил мощное подкрепление, когда Филипп де Кулан и Арно Аманье д'Орваль наконец прибыли со своими войсками. Из городов Жиронды французы смогли перекрыть доступ к Бордо с моря и переброску войск и грузов по воде между Бордо и замками Дордони. Толбот не предпринял никаких попыток вновь занять города на юге герцогства, в Ландах и долине Адура. Поскольку большая часть его армии уже была распределена по гарнизонам, он не хотел слишком распылять свои силы. Должно быть, его преследовали страшные воспоминания, связанные с Нормандией. Он держал в поле около 3.800 человек, то есть три четверти своей армии. К ним присоединились гасконцы — сторонники крупных англофильских сеньоров Борделе, ранее подчинившихся Карлу VII. Пьер де Монферран созвал своих сторонников и многочисленных союзников и клиентов. Капталь де Бюш, уже пожилой человек, остался в Арагоне, но его сын Жан де Грайи, виконт де Кастильон и граф Кендал, вернулся в Гасконь и вместе со своими сторонниками присоединился к английской армии. Некоторые семьи оказались разделены. Гайяр де Дюрфор, глава своего дома, находился вместе с заговорщиками в Бордо, когда туда прибыли англичане и предоставил в их распоряжение свою большую крепость Бланкфор в Медоке. Но его дядя, Эммери де Дюрфор, удерживал свой замок в Дюрасе и сражался в рядах французов. Но даже опираясь на поддержку гасконских сеньоров Борделе, Толбот не располагал достаточными силами, чтобы противостоять неизбежному французскому контрнаступлению весной. Кроме того, ему необходимо было найти способ платить своей армии, чтобы не допустить ее распада и разграбления Гаскони. Вскоре после своего прибытия Толбот созвал в Бордо представителей гасконских Штатов и убедил их предоставить ему субсидию. Но у него не было административного аппарата, чтобы собирать налоги за пределами Бордо. Оставались винные пошлины, традиционно являвшиеся основным источником гасконских доходов. По меркам последних лет они были неплохими, но покрывали едва ли треть расходов на содержание армии. Толбот и его коллеги-капитаны были вынуждены брать займы для оплаты войск[1018].

В Вестминстере Совет прекрасно понимал проблемы Толбота. В декабре 1452 г. советники решили отправить весной в Гасконь еще одну армию. В графства были направлены комиссары, чтобы занять деньги для ее оплаты. Сообщения о первых успехах Толбота вызвали большой энтузиазм как у рекрутов, так и у кредиторов. К концу января было собрано почти 8.000 фунтов стерлингов, и сын Толбота Джон, виконт Лайл, дал согласие стать капитаном новой армии, насчитывавшей 2.420 человек. Наконец, в начале апреля 1453 г. новая армия отплыла из Плимута. По прибытии в Гасконь в конце того же месяца общая численность армии Толбота превысила 7.300 человек, что стало самой большой английской армией, сражавшейся в Гаскони на протяжении более чем столетия. Это позволило Толботу осадить и захватить Фронсак, а также закрепиться в нижней части долины Дордони[1019].

Парламент, открывшийся в Рединге 6 марта 1453 г., был одним из самых сговорчивых за все время правления Генриха VI. Отбив притязания герцога Йорка, подавив восстания в графствах и проведя первую за двадцать лет успешную кампанию во Франции, правительство пребывало в самоуверенном настроении. На первой сессии, продолжавшейся до конца месяца, Палата Общин проголосовала за выделение полной стандартной субсидии и повышение ставки пошлины на шерсть. Парламентарии также дали принципиальное согласие на амбициозный план правительства по призыву до 20.000 лучников на службу за счет графств. Реализация этого плана позволила бы Англии получить армию, сопоставимую по численности с новой армией Франции. Однако к тому времени, когда Парламент вновь собрался в Вестминстере после пасхальных каникул, правительство занервничало из-за угрозы положению Толбота в Гаскони и решило, что туда необходимо срочно направить третью армию. Совет не мог ждать, пока будут согласованы детали сбора лучников и направлено необходимое уведомление в графства. Поэтому после долгих переговоров сбор был отложен на два года, до 1455 г., в обмен на еще одну половину субсидии. Но эти условия были согласованы только в начале июля. Сразу после выделения субсидий Совет приступил к заимствованию средств под новый налог. Потенциальным кредиторам были разосланы письма с настойчивыми требованиями. Некоторые из тех, кто отказался, были вызваны в Совет для объяснений. К 16 июля было одолжено более 10.000 фунтов стерлингов, что было более чем достаточно для выплаты авансов новой армии. К 25 июля были скреплены печатями контракты на 2.200 человек, но для их найма пришлось поскрести по сусекам. Назначенный капитан, Уильям Файнс, лорд Сэй, был молодым человеком лет двадцати пяти, не имевшим никакого военного опыта[1020].

Промедление оказалось роковым. К тому времени, когда лорд Сэй и его соратники скрепили свои контракты, в начале июня 1453 года началось контрнаступление французов на юго-западе. План кампании был аналогичен принятому в 1451 году. Главное наступление вели два маршала — Андре де Лаваль и Филипп де Кулан. Они спустились в долину Дордони, имея в своем распоряжении от 6.000 до 7.000 человек. Их сопровождали Жан и Гаспар Бюро со своей артиллерией. С юга подошли три крупных южных феодала, графы де Фуа, д'Арманьяк и сеньор д'Альбре, с еще около 3.000 человек, в том числе отрядом итальянского капитана Теодоро де Вальперга. Сам король двигался с севера, через Сентонж. Четвертый отряд под командованием графа Клермонского с зимы базировался на восточном берегу Жиронды. Граф переправился через реку на полуостров Медок с 2.000 человек и начал планомерно опустошать земли к северу от Бордо. Общая численность четырех французских армий превышала 12.000 человек. В Ла-Рошели для блокады Жиронды собирался флот из кораблей, реквизированных в Нормандии, Бретани и Фландрии[1021].

Единственной надеждой Толбота перед лицом наращивающего силы противника было нанесение быстрого поражения вражеским армиям по отдельности, прежде чем они смогут объединиться. Первой его проблемой была армия графа Клермонского на полуострове Медок. Силы графа удвоились, когда на третьей неделе июня к нему присоединились графы де Фуа и д'Арманьяк, а также сеньор д'Альбре. Их объединенные войска, насчитывавшие около 4.000 человек, представляли серьезную угрозу для Бордо. Толбот не хотел оставлять столицу без прикрытия, так как находился под сильным давлением ее жителей, которые просили его остаться в городе со своей армией. 21 июня он попытался противостоять армии графа Клермонского в Медоке, но затем, проявив несвойственную ему нерешительность, отступил, не желая рисковать в полевом сражении. Это решение стоило ему нескольких сотен солдат, так как английские лучники без конницы отступили через болота в Бордо, преследуемые французскими кавалеристами[1022].

14 июля 1453 г. французы начали две крупные осады в один день. Граф Клермонский и три южных феодала взяли замок Кастельно-де-Медок, расположенный в двадцати милях к северу от Бордо. На противоположном конце театра военных действий французские маршалы осадили Кастильон. Толбот решил атаковать армию маршалов под Кастильоном, хотя она находилась дальше и была значительно больше армии графа Клермонского. Возможно, его расчеты были ошибочны. Но для него было бы характерно атаковать более многочисленную армию, поражение которой имело бы большее влияние на ход кампании. Это решение вызвало резкий протест со стороны жителей Бордо, но Толбот остался непоколебим. Командовать в городе остался сенешаль сэр Роджер Камойс с 1.650 английскими солдатами. Остальные составили ядро полевой армии Толбота. Численность армии он восполнил за счет привлечения гасконских союзников и переброски войск из других городов и замков, находившихся под его контролем. Утром 16 июля Толбот вышел из Бордо и направился к Кастильону. По французским оценкам, которые в целом совпадают с английскими, численность войск Толбота составляла 6.000 ― 7.000 человек, то есть примерно столько же, сколько и армия французских маршалов. По меньшей мере 1.500 из них были гасконцами, сражавшимися под командованием двух его главных гасконских союзников Пьера де Монферрана и Жана де Грайи. Остальные были англичанами[1023].

Кастильон принадлежал роду Грайи на протяжении двух столетий. Это был небольшой обнесенный стеной город на северном берегу Дордони, над которым с восточной стороны возвышалась большая и древняя крепость, последние остатки которой были снесены в начале XIX века. В июле 1453 года ее оборонял английский гарнизон под командованием Жерваза Клифтона. Но до этого в течение многих лет гарнизон не выставлялся, и оборонительные сооружения находились в плохом состоянии. Часть стен недавно обрушилась. Кастильон был первым из трех пунктов на реке, которые французы должны были захватить, чтобы доставить свою артиллерию по воде до Бордо. Французские капитаны ожидали попытки деблокировать город. В соответствии с системой, разработанной братьями Бюро, на равнине к востоку от города было построено большое укрепление, находящееся на расстоянии артиллерийского выстрела от стен и защищенное глубокими траншеями, валами и артиллерией. Ночью Толбот отправил людей на разведку позиций противника. Примечательно, что они не постижимым образом не заметили этих сооружений.

17 июля, около девяти часов утра, англо-гасконская армия, с развевающимися знаменами, появилась на высотах под Кастильоном. Французы уже начали отходить в свои укрепления и выстраивались за траншеями и валами в боевые порядки. Спустившись по лесистым склонам на равнину вокруг города, англичане обрушились на обнесенное стеной приорство Сен-Флоран, которое было занято вольными стрелками из Анжу и Берри. Те не заметили приближения англо-гасконцев и в беспорядке бежали к французскому полевому укреплению. Было сухо и жарко. Движение массы людей подняло над равниной клубы пыли. Толбот, увидев через пыль массу людей, движущихся на восток, решил, что перед ним вся французская армия. Он собрал свою кавалерию (около 1.000 человек) и бросился на бегущих верхом, оставив пехоту и лучников преследовать их в пешем строю. Всадники уничтожили несколько сотен человек, прежде чем поняли, что движутся прямо на хорошо защищенные полевые укрепления французов, о существовании которых они даже не подозревали.

Достигнув деревянных заграждений у входа в укрепленный французский лагерь, Толбот решил пробиваться внутрь с боем. Он остановился и приказал своим людям спешиться, а сам стал командовать сражением со своей лошади на виду у противника. Теперь его кавалерия была отделена от пехоты и лучников, которые все еще находились на некотором расстоянии. Окружавшие его люди сильно уступали в численности французам, находившимся внутри лагеря. Времени на то, чтобы выстроить их в строй, не было. Один из лейтенантов Толбота, сэр Томас Эверингем, убеждал его отступить и перегруппироваться, чтобы атаковать всей своей армией. Но Толбот был одержим планом атаки. Англичане бросились в проем пешком с криками "Толбот!" и "Святой Георгий!". На них обрушился шквал огня из кулеврин, расположенных за заграждением. Стреляя во фланг плотной толпы людей, каждый выстрел из одного орудия мог убить или вывести из строя пять-шесть человек. Когда оставшиеся в живых достигли проема, завязалась беспорядочная рукопашная схватка, продолжавшаяся около часа. В конце концов англичане были оттеснены. В решающий момент около 300 всадников бретонской кавалерии, находившиеся в резерве, ударив англичанам во фланг, довершили разгром. При этом были захвачены штандарты короля Англии и Святого Георгия, а также личный штандарт самого Толбота. Лошадь Толбота была ранена выстрелом из кулеврины и упав придавила своего седока. Как и многие командиры, Толбот предпочитал носить легкую бригандину из кожи или холста с металлическими пластинами, а не тяжелые и не слишком удобные пластинчатые доспехи, но в ближнем бою она мало помогла. Его зарубили насмерть, когда он лежал, прижатый к земле своей лошадью. Люди Толбота повернули и бежали с поля боя. Пехота и лучники, шедшие сзади, присоединились к бегству. По бегущим открыла огонь французская артиллерия. Большинство беглецов добралось до Кастильона. Некоторые бросились в реку, где и утонули. Другие бежали в Сент-Эмильон, расположенный в шести милях, преследуемые победоносными французами. В битве и во время преследования погибло от 300 до 400 человек, в том числе тридцать рыцарей. Кроме самого Толбота, среди погибших были его сын виконт Лайл и его соратник капитан сэр Эдвард Халл.

На следующий день французы подтянули к стенам Кастильона осадную артиллерию. После трехдневной бомбардировки, 20 июля, город сдался. Гарнизон Клифтона, насчитывавший около 150 человек, был взят в плен вместе с 1.500 человек, укрывшихся в городе после сражения. Среди них было большинство ведущих гасконских дворян из армии Толбота. Из всех командиров только Пьеру де Монферрану удалось спастись и вернуться в Бордо.

"Так погиб этот прославленный и легендарный английский капитан, который долгое время был величайшим бичом и главным врагом Франции", — писал официальный французский хронист. Своим поражением англо-гасконцы были обязаны безрассудной решительности Толбота и плохой разведке. Он не смог обнаружить французские полевые укрепления, позволил своей армии разделиться на две части, а затем вступил сражение на ограниченном пространстве, где не смог эффективно использовать своих людей. Именно Толбота имел в виду его давний соперник сэр Джон Фастольф, когда говорил собравшимся вокруг него молодым рыцарям, что капитан, который продвигается вперед осторожно, заботясь о безопасности своих солдат, является лучшим военачальником, чем "заносчивый человек, который внезапно, без благоразумия или хорошего совета, вступает в сражение, чтобы его считали храбрецом".

Утром следующего дня герольд Толбота отправился на поле боя, чтобы найти своего господина. Его тело было еще на месте, но настолько изуродовано, что его можно было опознать только по отсутствующему зубу. Мародеры, которые бывают на каждом поле боя, уже сняли с него доспехи. Шейный латный горжет нашли и отправили в качестве трофея Карлу VII. Бригандина попала в военный музей, созданный Карлом VIII в замке Амбуаз в конце века, где долгие годы экспонировалась вместе с предполагаемым мечом Ланселота, топором Бертрана дю Геклена и некоторыми доспехами Жанны д'Арк. Спустя столетия в реке был найден меч Толбота с выгравированной надписью Sum Talboti pro vincere inimico meo (Я, Толбот, чтобы побеждать своих врагов). Тело Толбота было погребено на поле битвы. До самой французской революции на этом месте стояла небольшая оратория. Но пролежал он там недолго. В 1493 г. его тело было эксгумировано внуком и привезено в Англию для перезахоронения в соответствии с завещанием под грубым каменным надгробным изваянием, которое до сих пор можно увидеть в приходской церкви в Уитчерче в Шропшире[1024].

Французы незамедлительно стали развивать достигнутый успех. Английские гарнизоны Либурна и Сент-Эмильона, частично выведенные для усиления армии Толбота, после сражения ушли, и армия маршалов смогла вновь занять оба города без сопротивления. Вскоре после этого они осадили Фронсак, единственную крепость с гарнизоном, оставшуюся у англичан на Дордони. Остальные французские войска в регионе неумолимо продвигались к Бордо. Граф Клермонский принял капитуляцию Кастельно-де-Медок 20 июля, в тот же день, когда пал Кастильон. Следующей задачей графа было разблокировать движение по Гаронне, чтобы французские армии могли осаждать Бордо и получать припасы и артиллерию по воде. Он осадил крепость Бланкфор, принадлежавшую Гайяру де Дюрфору, которая стояла на краю обширного болота сливавшегося с водами Гаронны, на небольшом расстоянии к северу от Бордо. Граф де Фуа и сеньор д'Альбре атаковали обнесенные стенами места, которые англичане все еще удерживали выше по течению от города. Города Сен-Макер и Лангон, а также близлежащая крепость Вилландро были захвачены в кратчайшие сроки. В долине Дордони маршалы оставили часть своей армии для поддержания осады Фронсака, который сдался через несколько дней, а сами пересекли Дордонь и через виноградники Антре-Де-Мер подошли к гасконской столице. В конце концов они обосновались в Лормоне, к северу от города, на противоположном берегу Гаронны. Там они начали строить мощную бастиду у самой кромки воды. Французский флот покинул Ла-Рошель и вошел в Жиронду, причалив у Лормона под защитой бастиды. Из Ангулема, где находилась его штаб-квартира, Карл VII объявил о своем намерении к концу июля совершить поход к Жиронде. 1 августа 1453 г. французская армия осадила Бордо[1025].

Обороной города руководил сэр Роджер Камойс. Как только он получил известие о падении Кастильона, он заставил Совет заседавший в замке Омбриер созвать представителей Штатов Гиени. Штаты, которые к этому времени представляли только сам Бордо, собрались в городском соборе. Они выдвинули Камойса в качестве своего губернатора и поклялись, что скорее умрут, чем подчинятся короне Франции. Камойс пессимистично оценивал свои шансы и не скрывал этого. Бордо был хорошо укрепленным городом. Периметр его стен XIV века составляла четыре мили. Город имел прямой выход к реке, ширина которой в тот момент составляла почти 700 ярдов. Все это затрудняло его блокаду. Но, как отмечал Камойс, французы имели подавляющее превосходство в людях и вооружении. Английские солдаты, находившиеся в городе, не желали рисковать своими жизнями без жалованья, а казна Совета была пуста. В ответ на это Штаты ввели в городе талью. Более двух десятков видных горожан во главе с архиепископом заключили личные договоры, чтобы обеспечить выплату жалованья английской армии на время ее сбора. После того как солдаты бежавшие с поля боя и из периферийных гарнизонов вернулись в Бордо, под командованием Камойса оказалось более 3.200 человек. Кроме того, на Гаронне оставались еще два важных гарнизона. Рион, расположенный в двадцати милях выше по течению от Бордо, защищали 130 английских солдат, а Кадильяк, находящийся в трех милях дальше — 460. Эти места были крайне важны для обороны Бордо, поскольку препятствовали поставкам припасов и артиллерии французам. Кадильяк был осажден графом де Фуа, но его с ожесточением защищал гасконский капитан. Ниже по течению от Бордо той же стратегической цели служил замок Бланкфор, где гасконский гарнизон Гайяра де Дюрфора все еще держался против армии графа Клермонского. Тем временем из Бордо в Англию отправлялись гонцы с сообщениями об опасности, в которой оказался Бордо, и с настоятельными просьбами о подкреплении[1026].

Первые сообщения о битве при Кастильоне и гибели Толбота достигли Вестминстера примерно в середине августа 1453 года. Весть об этом была доставлена в королевское поместье Кларендон близ Солсбери, где находился Генрих VI. По-видимому, именно эта новость спровоцировала последовавший за ней внезапный кризис в здоровье короля. Генрих VI был "поражен безумием" и потерял рассудок. В последующие дни и недели он часами смотрел перед собой, не в силах говорить и понимать обращенную к нему речь. Его приходилось кормить с ложечки и повсюду носить на руках. В течение нескольких недель состояние короля скрывали от подданных в надежде, что он поправится. Повседневными делами от его имени, как и прежде, занимались советники короля. Некоторое время удавалось поддерживать иллюзию, что ничего страшного не произошло[1027].

Армия лорда Сэя, насчитывавшая почти 2.200 человек, была уже готова, но флот для ее перевозки отсутствовал. Были предприняты сумасшедшие усилия по поиску кораблей, а тем временем нужно было найти замену Толботу. Дата выхода в море была перенесена на конец августа, а затем на 7 сентября. 12 сентября командование перешло от лорда Сэя к Уильяму, лорду Бонвилю, гораздо более опытному капитану, который во второй раз был назначен сенешалем Гиени и получил распоряжение немедленно отправиться в Гасконь со "знатной дружиной"[1028].

Почти сразу же возникли новые проблемы, спровоцированные политическим кризисом в Англии. Вскоре стало ясно, что болезнь короля — не просто мимолетный эпизод. Необходимо было как-то организовать управление страной на время его недееспособности. Герцог Йорк был законным наследником трона, и если бы он захотел получить регентство, его притязаниям было бы трудно противостоять. Неожиданно положение герцога Сомерсета и его союзников, казавшееся столь надежным летом, стало рушиться. По мере того как пустота власти становилась все более очевидной, общественный порядок разрушался. Сам Бонвиль был главным союзником Сомерсета в Уест-Кантри и его войска должны были понадобиться в Англии. Поток приказов владельцам кораблей и офицерам, занимавшимся их наймом и реквизицией, резко прекратился. К середине сентября экспедиция была отменена. Бордо только и оставалось, что защищаться самостоятельно[1029].

13 августа 1453 г. Карл VII прибыл в массивную крепость Монферран на реке Гаронна, расположенную на небольшом расстоянии от Бордо, где и разместил свой штаб. Осада продолжалась уже почти две недели. Французы встречали ожесточенное сопротивление. Напротив французской бастиды в Лормоне англичане построили свою собственную бастиду, вооруженную пушками и укомплектованную более чем сотней человек. Камойс установил пушки на городских воротах и на кораблях, пришвартованных в реке. Они нанесли значительный урон французским позициям. Осада французов сдерживалась упорным сопротивлением Кадильяка и Риона. Кадильяк постоянно подвергался артиллерийским обстрелам, и в конце концов 28 сентября город был взят штурмом. Гарнизон отошел в цитадель и вскоре начал переговоры с французами. Карл VII не был настроен на уступки после того, как крепость сопротивлялась его войскам в течение шести недель. Гарнизон согласился сдаться на милость французского короля и добиться капитуляции Риона на тех же условиях. Гасконский капитан был обезглавлен, а весь гарнизон взят в плен. Их судьба вряд ли порадовала гарнизон Риона. Болдуин Фулфорд, девонский сквайр, командовавший там, отказался подчиниться соглашению и сражался до конца[1030].

Однако в Бордо Роджер Камойс решил, что все потеряно. В начале октября делегация из города в сопровождении сотни всадников прибыла в замок Монферран, чтобы начать переговоры с французским королем. Карл VII поначалу был непримирим и заявил, что не примет ничего, кроме безоговорочной капитуляции. Для Камойса же первым долгом, как он считал, было вызволение английских войск из надвигающейся катастрофы и возвращение их в Англию. Переговоры открылись в Лормоне 5 октября. Камойс возглавлял делегацию из Бордо. Французскую сторону представляли канцлер Гийом Жувенель дез Юрсен и адмирал Жан де Бюэль. В первый день конференции Камойс от имени английского гарнизона заключил отдельную сделку. Он согласился сдать английскую бастиду напротив Лормона и отдать всех французских пленных без выкупа на следующий день. Взамен английским войскам разрешалось эвакуироваться из города и вернуться в Англию на английских кораблях, стоявших в Бордо, прихватив с собой артиллерию и все движимое имущество. Это была бесславная сделка, в результате которой жители Бордо оказались в затруднительном положении. Единственная уловка, на которую пошел Камойс, заключалась в том, что он не стал сдавать английскую бастиду, пока горожане будут вести переговоры с представителями французского короля о капитуляции. Камойс сделал для них все, что мог, но это было не так уж много, поскольку после того, как он объявил о своем намерении убраться в Англию, им практически нечем было торговаться. Жители Бордо были готовы подчиниться королю и заявили, что их отказ от прежних клятв был делом рук вероломного меньшинства. Они просили о помиловании и готовы были заплатить за него тяжелые репарации. Но Жувенель был непреклонен: пощады они не дождутся. Гасконские главари должны рассматриваться как предатели и должны быть выданы французскому правосудию. Жувенель представил список из двадцати поименно названных людей во главе с Пьером де Монферраном и Гайяром де Дюрфором[1031].

С каждым днем положение города на переговорах ухудшалось. Запасы продовольствия были почти исчерпаны и люди начинали голодать. Жан Бюро обследовал стены со стороны суши и сообщил, что он уверен в том, что сможет быстро разрушить их своими пушками. 8 октября из Ла-Рошели прибыл французский флот, которому удалось захватить корабли с пушками, пришвартованные англичанами на реке. На следующий день англо-гасконские делегаты явились к французскому королю в замок Монферран с просьбой об условиях капитуляции. Карл VII не сказав ни слова отпустил их, и стал совещаться со своими советниками. Однако к этому времени у его капитанов появились свои проблемы. Дизентерия, классическая болезнь осадных армий, распространялась по французским лагерям и наносила большие потери армии и еще большие — флоту. Советники решили, что для скорейшего достижения соглашения необходимо пойти на ограниченные уступки. Компромисс был согласован и скреплен печатью в тот же день. Бордо согласился выплатить репарации в размере 100.000 экю. Было объявлено всеобщее помилование за исключением двадцати главарей восстания 1452 года. Им была сохранена жизнь, но они изгонялись из королевства и лишались всех своих земельных владений. Еще до сорока гасконцев, не пожелавших подчиниться французскому королю, должны были получить возможность отправиться в изгнание. Они имели право забрать с собой свое движимое имущество, и им давался месяц на то, чтобы продать свои земли. Что касается английского гарнизона, то было подтверждено соглашение Камойса с Жаном де Бюэлем и оговорено, что его люди получат возможность безопасно уехать в Англию. На этих условиях город должен был быть сдан 16 октября. Когда документ был доставлен в Бордо, многие горожане посчитали, что их делегаты уступили слишком много. Начались ожесточенные споры, которые продолжались несколько дней. Камойс потерял терпение и 14 октября, пока жители Бордо продолжали спорить между собой, сдал французам бастиду к северу от стен. С потерей бастиды безнадежность их положения стала очевидной даже для самых стойких противников капитуляции. Они пропустили срок, назначенный на 16 октября, но окончательно сдались 19-го. Это событие не было отмечено какой-либо торжественной церемонией, как в 1451 году. Король в Бордо не приехал, и город формально передал все свои привилегии в руки его представителей. Королевский герб был прибит к стенам над главными воротами. Граф Клермонский представил список из двадцати человек, которые были исключены из помилования, возглавляемый Пьером де Монферраном и Гайяром де Дюрфором. На следующий день после вступления французов в Бордо сдались Рион и Бланкфор, которые держались на протяжении всей осады. В последующие дни английская армия погрузилась на корабли и отплыла[1032].

Несколько сотен гасконцев эмигрировали, не желая подчиняться Карлу VII. Обычным местом эмиграции была Англия, но некоторые уезжали в Италию, Бретань или королевства Пиренейского полуострова. Некоторые семьи разделились, как, например, Монферраны. Пьер де Монферран и его дядя Франсуа де Монферран, входившие в число двадцати человек подвергнутых изгнанию, приехали в Англию, а сыновья Франсуа обосновались в Наварре. Часть гасконских беженцев уехала с армией Роджера Камойса. В последующие годы их стало больше, поскольку к ним прибавились освобожденные после пленения при Кастильоне или Кадильяке, или же ухудшение положения Гаскони убедило их в том, что в другом месте им будет лучше. В основном они оседали в Лондоне или в южных графствах. В подавляющем большинстве это были дворяне, купцы или члены их семей. Именно эти сословия больше всего потеряли от падения английского режима. Многие из них прибыли без денье в кармане. В Англии они жили за счет королевских денежных или, изредка, земельных пожалований. Некоторые поступили на королевскую службу, как, например, участник заговора Пей дю Таста. Многие открыли в Англии свое дело, как правило, в сфере торговли вином. Некоторые стали совладельцами кораблей или торговых компаний. В течение следующих восьми лет гасконцам в Англии было выдано около 200 лицензий на торговлю вином, зерном, овощами, лошадьми и другими товарами. Они быстро ассимилировались. Большинство из них выучили английский язык и англизировали свои имена. Только самые знатные из них, бывшие когда-то сеньорами больших владений на юго-западе, стремились во Францию, как правило, после смерти Карла VII, когда стало легче договориться о помиловании и возвращении собственности[1033].

Бордо удалось добиться снижения репараций со 100.000 до 30.000 экю, когда первоначальная сумма оказалась неподъемной. Но при этом он потерял большинство свобод, которые ему было позволено сохранить после первой капитуляции в 1451 году. В экономическом плане город и его окрестности сильно пострадали от разрыва связи с Англией. Перестали приходить ежегодные винные флота. Отдельные корабли продолжали курсировать, но от них уже требовали лицензии от английского правительства и время от времени перевозки запрещались французами. После апреля 1455 г. поставки из Гаскони стали облагаться еще и высокими французскими экспортными пошлинами. Результатом стал длительный спад торговли. Объемы упали более чем в два раза по сравнению с прежним уровнем и так и не восстановились. Цены также упали. Англичане нашли альтернативные источники вина в Кастилии, Португалии и Греции, но гасконцам было сложнее выходить на другие рынки в эпоху, когда вино нельзя было перевозить на большие расстояния по суше. В конце века в петициях к короне с просьбой о помощи говорилось, что Сент-Эмильон потерял девять десятых своего населения, а Либурн — две трети[1034].

Французское завоевание привело к значительному перераспределению земель в Гаскони. Гасконские владения, ранее принадлежавшие англичанам, а также владения двадцати человек, исключенных из помилования, были конфискованы и перераспределены между советниками короля и местными сторонниками. Гасконские семьи, порвавшие за несколько лет до этого с английской династией и подвергшиеся конфискации своих земель офицерами английского короля, вернулись и потребовали их обратно в соответствии с условиями Компьенского эдикта. Считалось, что некоторые офицеры правительства Бордо, как английские, так и гасконские, злоупотребляли своими должностными полномочиями, занимая чужие земли, и теперь им предъявлялись требования о возврате имущества. На каждую подлинную претензию приходилась другая, сомнительная или сфабрикованная. Многие из новых землевладельцев были выходцами с севера. Такие капитаны, как Антуан де Шабанн, чья семья происходила из Лимузена, и семья Коэтиви из Бретани добились больших успехов в приращении владений. Значительная часть мелких чиновников, солдат и администраторов, обосновалась в регионе благодаря королевским земельным пожалованиям. Среди них была важная группа шотландских солдат удачи: Робин Петлоу, капитан шотландской роты, Джон Брон из Колтона, Джон Росс и Патрик Аберкромби. Большинство этих людей, вторгшихся в замкнутый мир юго-западного общества, не оставили после себя никаких следов. В конце концов, они переехали в другие места или их линии рода угасли. В выигрыше оказались плодовитые и хитрые сеньоры д'Альбре, которые прибрали к рукам лучшие куски имущества, оставленные уехавшими гасконскими изгнанниками. В течение следующего полувека они проводили политику территориального расширения, основанную на стратегических браках, тщательном культивировании королевской благосклонности и разумном использовании местного влияния и силы, что в скором времени сделало их главенствующей силой в Гаскони. Их потомки стали королями Наварры и, наконец, королями Франции[1035].

Войны во Франции были закончены. Начинались войны с Англией. Однако ни в одной из стран этого не понимали. В последующие годы во Франции периодически возникали опасения вторжения. Сообщения о скоплении кораблей в портах южной Англии заставляли войска спешить к побережью, а горожан — ремонтировать стены. Велась охота на английскую "пятую колонну", которая, как предполагалось, подговаривала местных жителей и готовила почву для высадки десанта. В Англии королевская канцелярия продолжала рассматривать Гасконь как английское владение. Канцелярские списки, в которых фиксировались сделки английского короля с гасконскими чиновниками и подданными, сохранялись до 1468 года. Генрих VI и Эдуард IV продолжали назначать людей на номинальные должности в гасконской администрации, которая уже не существовала, и дарить земли и доходы, которыми они уже не владели. В качестве бенефициаров неизменно выступали гасконские эмигранты в Англии, рассчитывавшие когда-нибудь вернуться в герцогство и занять свои земли и места. Пенсия, назначенная Гайяру де Дюрфору, была рассчитана на "время до тех пор, пока он не будет восстановлен в своих упомянутых владениях в герцогстве Гиень или получит иную компенсацию"[1036].

Вероятность этого была ограничена политическими неурядицами, охватившими Англию после того, как стало известно об заболевании короля. Катастрофы под Кастильоном и Бордо уничтожили все, что осталось от репутации герцога Сомерсета. Его враги буквально кружили вокруг него. Среди них выделялись капитаны и поселенцы, потерпевшие поражение и бежавшие из Нормандии. Сэр Джон Фастольф собирал материалы, чтобы доказать, что именно Сомерсет виновен в этой катастрофе, и помочь привлечь его и его союзников к ответственности. Совет откладывал это дело до тех пор, пока мог, но в ноябре 1453 г. кризис разразился. Союзник Ричарда Йорка Джон Моубрей, герцог Норфолк, представил совету билль, во многом обязанный Фастольфу и написанный рукой его секретаря. Норфолк жаловался на "великие бесчестия и потери, постигшие это благородное королевство Англию". Он потребовал создания комиссии по расследованию потери Франции и обвинил Сомерсета в измене. По его словам, менее достойный человек был бы обезглавлен за сдачу замков, которые вообще не подвергались осаде.

23 ноября 1453 г. Совет смирился перед бурей. Сомерсет был арестован и помещен в Тауэр. После неоднократных пророгаций Парламент, наконец, собрался в Вестминстере в феврале 1454 г., чтобы решить вопрос о регентстве. Положение осложнялось тем, что осенью предыдущего года у Генриха VI и королевы Маргариты родился наследник Эдуард. На власть претендовали герцог Йорк, уже не являвшийся законным наследником престола, но все еще остававшийся совершеннолетним ближайшим родственником Генриха VI по мужской линии, и королева как опекун своего малолетнего сына. Если бы Маргарита одержала верх, герцог Сомерсет, несомненно, вернулся бы к власти. Вероятно, именно это, помимо пола Маргариты и ее французского происхождения, стало основной причиной того, что в конце марта 1454 г. Палата Лордов назначили герцога Йорка "протектором Англии" на время недееспособности короля[1037].

В итоге недееспособность продлилась всего девять месяцев. Вскоре после Рождества 1454 г. Генрих VI частично пришел в себя. Но если болезнь короля была несчастьем, то его выздоровление стало катастрофой. Этого оказалось достаточно, чтобы положить конец протекторату герцога Йорка, но не достаточно, чтобы Генрих VI смог восстановить хотя бы ту ограниченную власть, которую он осуществлял до этого. Генриху VI суждено было до конца жизни то впадать в безумие, то выходить из него, слабый умом и волей даже в добром здравии. Королева, питавшая глубокую неприязнь к герцогу Йорку, почти наверняка стояла за принятием в феврале 1455 г. решения об исключении его и его союзников из состава Совета. Герцог Сомерсет был освобожден из Тауэра, восстановлен в прежней должности и объявлен невиновным во всем, что против него выдвигалось. Но его пребывание на этом посту было недолгим. Герцог Йорк в третий раз за пять лет взялся за оружие. Подавляющее большинство пэров, как и прежде, поддерживало короля.

Однако на этот раз перспективы Йорка изменились в связи с началом открытой войны между двумя великими северными династиями Невиллов и Перси, в результате которой клан Невиллов перешел в его лагерь. Глава дома Ричард Невилл, граф Солсбери, был шурином Йорка, хранителем западного участка шотландской границы и владельцем обширных владений в Йоркшире и южном Мидлендсе. Его старший сын Ричард женился на наследнице Бошамов, получив титул графа Уорика и еще более крупные владения на юге Англии и в Уэльсе. В отличие от герцога Йорка, Ричард, граф Уорик был гениальным политиком и пропагандистом. В мае 1455 г. Йорк и графы Невиллы разгромили армию короля в короткой стычке на улицах Сент-Олбанс. Герцог Сомерсет укрылся в соседнем с местом стычки доме, но был вынужден покинуть его и зарублен на улице. Та же участь постигла и его главного союзника Генри Перси, графа Нортумберленда. Власть захватили йоркисты а лидерство в ланкастерской партии перешло к Маргарите Анжуйской, "великой и сильной женщине", как охарактеризовал ее один из корреспондентов сэра Джона Фастольфа, "не жалеющей сил, чтобы довести свои дела до конца и закончить в соответствии со своей властью"[1038].

За исключением трехмесячного перерыва герцог Йорк был фактическим правителем Англии в течение двух с половиной лет — с начала 1454 до лета 1456 года. Следующие пять лет после этого Англия фактически оставалась без правительства, король и королева скитались по Мидлендсу, редко посещая Вестминстер, а союзники королевы оспаривали власть с герцогом Йорком и графами Невиллами в зале Совета, а затем на поле боя.

Тень войны с Францией нависла над этими событиями. Ричард Йорк никогда не был близок с Хамфри, герцогом Глостером, но его яростная критика правительств Саффолка и Сомерсета привела к тому, что Ричарда стали рассматривать как политического наследника Хамфри. Сам Йорк старательно поддерживал эту идею. Люди, окружавшие королеву, были отвергнуты как прямые наследники тех, кто подорвал военные усилия, "в результате чего все старые владения, которые король имел во Франции и Нормандии, Анжу и Мэне, Гаскони и Гиени, завоеванные и полученные его отцом, самой благородной памяти, и другими его благородными предками, были позорно потеряны или проданы". Он взял на вооружение миф о "добром герцоге Хамфри", утверждая, что его стремление восстановить величие Англии было сорвано этими же людьми с тех пор, как они установили свою власть над бездействующим королем, убив этого "благородного, достойного и христианского принца"[1039].

Времена великих континентальных армий прошли, но на море происходили инциденты, напоминавшие англичанам о том, что они все еще находятся в состоянии войны с державой, которая теперь контролировала все атлантическое побережье Франции. В Норфолке вражеские корабли курсировали у Ярмута и Кромера, пробирались вверх по заливам и рекам и высаживали десанты для захвата пленных с целью получения выкупа. В письме своему мужу в Лондон Маргарита Пастон сообщала, что "упомянутые враги настолько дерзки, что выходят на сушу…". Пьер де Брезе, великий сенешаль Нормандии, был одним из совладельцев каперских судов, действовавших против английского судоходства в Ла-Манше. В августе 1457 г. вместе с Робертом де Флоком и Шарлем Десмаре он организовал самый амбициозный рейд того времени. Утром 28 августа большой флот собранный со всех главных портов Нормандии, высадил около Сандвича от 1.600 до 1.800 человек и ворвался в гавань. Захватчики оставались там в течение трех дней, после чего были оттеснены к своим кораблям отрядом под командованием сэра Томаса Кириэлла. Однако им удалось увести несколько захваченных торговых судов, большое количество трофеев и множество пленных. Это был самый разрушительный набег на английское побережье за последние восемьдесят лет[1040].

Генрих VI был пассивным наблюдателем событий, которые происходили за его спиной. Английские короли никогда не имели того сакрального статуса, который поддерживал на троне Карла VI в годы его безумия или Карла VII в критический период его царствования. Закономерным итогом для общества, институты которого в решающей степени зависели от личной роли короля, стало низложение Генриха VI. Герцог Йорк решился на этот шаг в октябре 1460 г., заявив о своих правах на трон. Но на трон он так и не сел: 30 декабря 1460 г. он был разбит и убит союзниками королевы у Уэйкфилдского моста в Йоркшире. Его отрубленная голова была насажена на кол над городскими воротами Йорка, а к черепу была прибита бумажная корона. Его дело восторжествовало только после его смерти, в более умелых руках его сына Эдуарда, графа Марча. Эдуард провозгласил себя королем Эдуардом IV в Вестминстере при поддержке большинства союзников своего отца. Права второго сына Эдуарда III Лайонела, герцога Кларенса, были объявлены перешедшими по наследству к Эдуарду IV. Все три Ланкастера, начиная с переворота Генриха Болингброка в 1399 году, были объявлены узурпаторами трона не являющимися настоящими королями.

Никто не сомневался в том, что подлинное право Эдуарда IV на власть было силовым. В Вербное воскресенье, 29 марта 1461 г., он нанес решительное поражение ланкастерской армии при Таутоне в Йоркшире. Почти все лидеры ланкастерцев были убиты в битве или взяты в плен и обезглавлены. Маргарита Анжуйская вместе с сыном бежала в Шотландию и, наконец, в 1463 г. — в родную Францию. Последние из ее английских союзников были убиты в двух сражениях при Хеджли-Муре и Хексеме в 1464 году. Сам Генрих VI еще год оставался на свободе в Англии, укрываемый верными друзьями из числа северного дворянства. В конце концов он был пойман в лесу у реки Риббл в Ланкашире, где с ним находились только два капеллана и оруженосец. Пленители отвезли его в Лондон, провели по улицам со связанными ногами под брюхом лошади, а затем заточили в Тауэр. Дом Ланкастеров, казавшийся незыблемым после смерти Генриха V в 1422 г., пал за одно поколение.

Мало что так ярко символизировало упадок в царствование Генриха VI, как патетическая история его "отречения" и смерти. В 1469 г. граф Уорик Делатель королей (Kingmaker) порвал с Эдуардом IV, королем, которого возвел на трон. Они рассорились якобы из-за направления внешней политики, а на самом деле из-за разногласий по поводу будущей роли Уорика в правительстве. В течение следующих двух лет власть в Англии переходила из рук в руки трижды. С октября 1470 г. по апрель 1471 г. граф Уорик контролировал Лондон и правительство. Генрих VI был освобожден из Тауэра и восстановлен на троне. По меткому выражению бургундского хрониста Жоржа Шателена, граф правил от имени Генриха VI, как "набитым шерстью мешком, поднятым за углы…". Когда Эдуард IV в апреле 1471 г. окончательно вернул себе власть, Генрих VI, как полагают, сказал ему: "Мой кузен Йорк, вы очень желанны, ибо я знаю, что в ваших руках моя жизнь будет в безопасности"[1041]. Он глубоко заблуждался. Единственное, что обезопасило его, — это то, что в результате его смерти его титулы и лидерство в партии ланкастерцев перешли бы к молодому принцу Эдуарду, который все еще находился на свободе. Принц представлял бы собой гораздо более опасный вызов для победивших йоркистов. Судьба Генриха VI была предрешена поражением двух ланкастерских армий и гибелью в бою Уорика и Эдуарда. В ночь на 21 мая 1471 года Генрих VI был тайно убит в лондонском Тауэре. При этом были соблюдены обычные правила лицемерия. Он покоился в соборе Святого Павла, где, по слухам, его тело истекало кровью на мраморный пол.

Изгнание англичан из Франции ознаменовало собой переворот как во внутренней политике французского королевства, так и в политике Англии. На протяжении более чем столетия каждое успешное вторжение англичан зависело от политических разногласий во Франции. Эдуард III вторгся в страну при поддержке диссидентов в Нормандии и Фландрии. Генрих V проник в страну через брешь, открывшуюся в результате гражданских войн между арманьяками и бургиньонами. Герцогам Бургундскому, Бретонскому и Бурбонскому, а также графам д'Арманьяк и де Фуа удалось сохранить свою политическую автономию во многом благодаря угрозе вступления в союз с Англией. Принцы, стоявшие за Прагерией 1440 г. и заговором в Невере 1442 г., в той или иной степени зависели в своих переговорах с королем от той же скрытой угрозы. Эта угроза сохранялась до тех пор, пока новое вторжение англичан на Францию представлялось реальной возможностью.

В течение нескольких лет угроза возвращения англичан висела над французским правительством. На юго-западе страны была начата амбициозная программа укрепления королевской власти против появления еще одного Толбота. Уязвимость региона, где так долго правили английские короли, стала очевидной уже через год после битвы при Кастильоне, когда в город вернулся Пьер де Монферран, главный инициатор заговора, в результате которого Бордо в 1452 г. достался Толботу. Он приехал якобы для того, чтобы завершить свои дела, а на самом деле для организации нового восстания. Планировалось собрать армию численностью 4.000 ― 5.000 человек и захватить Байонну. Планы Монферрана были раскрыты, и он был арестован. Доставленный под охраной в Пуатье, он во всем признался и был приговорен к смерти. Его тело было разрублено на шесть частей, которые были выставлены у городских ворот в качестве предупреждения для других. В том же году в Бордо начали возводиться две новые крепости — Шато Тромпетт и Шато-дю-Ха, предназначенные для отражения нападения извне и контроля над городом внутри. На юге герцогства, на реке Адур, были проведены масштабные работы по укреплению Байонны, Дакса и Сен-Севера. В 1485 г. Карл VIII спонсировал ремонт стен Бурга, поскольку считалось, что городу угрожает опасность захвата англичанами[1042].

После смерти отца в 1450 г. Жан V, граф д'Арманьяк, унаследовал владения и амбиции своей семьи. Он не скрывал своего недовольства, когда английская Гасконь была присоединена к королевскому домену и открыто выразил свое удовлетворение, когда в 1452 г. Толбот вернул себе Бордо. Во французской кампании 1453 г. он участвовал с явной неохотой и был заметно огорчен, узнав о поражении и гибели Толбота. Именно это, а не кровосмесительный брак графа с его сестрой или его вмешательство в дела соборного капитула города Ош, вероятно, стало реальной причиной конфискации королем его владений в 1455 году. Опасения Карла VII, вероятно, были оправданы. Граф бежал через Пиренеи в Арагон и оттуда обратился за помощью к английскому правительству, пообещав использовать сеть своих вассалов и клиентов для поддержки нового английского вторжения в Гиень[1043].

Герцог Алансонский, еще один недовольный принц, был зятем Арманьяка. Он вернулся в свое герцогство в результате отвоевания Нормандии 1449–50 годов, но так и не смог восстановить былое влияние своей семьи. Его долги были велики, доходы упали из-за военных действий, и средств, для поддержания роскошного образа жизни, постоянно не хватало. К концу 1452 г. между герцогом Алансонским и Карлом VII произошла ссора. Герцог уже не в первый раз потребовал, чтобы его двадцатилетние военные заслуги были должным образом вознаграждены. Карл VII, никогда не доверявший импульсивному характеру герцога, отказался. Его советники, по его словам, были категорически против того, чтобы герцогу оказывались какие-либо дополнительные щедроты. Герцог Алансонский вернулся в свои владения и начал переговоры с Толботом в Бордо. В роли посредника выступил профессиональный солдат из армии Толбота по имени Джек Хэй. Он был английским лейтенантом в Алансоне во время его сдачи герцогу в 1449 г. и считал себя его другом. Эти переговоры прервались, когда англичане покинули Гасконь. Но в 1455 г. герцог возобновил контакты с Джеком Хэем, который в то время служил под началом графа Риверса в гарнизоне Кале. Риверс и Хэй связали его с Луи Галле, одним из самых видных нормандских изгнанников в Англии, а через него — с герцогом Йорком, занимавшим в то время главенствующее положение в английском правительстве. Еще один канал связи был найден в лице герольда герцога Эксетера, который регулярно ездил во Францию для обсуждения нерешенных споров о выкупах и захватах на море. В течение года герцог Алансонский трижды подряд отправлял в Англию миссии с призывом к английскому Совету вторгнуться в западную Францию. По плану англичане должны были высадить армию из 10.000 человек в Гранвиле на полуострове Котантен, чтобы захватить замки и защитить его герцогство Алансонское, а еще 40.000 человек вторгнуться в Нормандию через Ла-Манш. Герцог сообщил англичанам, что Нормандия была освобождена от войск для поддержки других театров военных действий. Нормандцы, по его словам, угнетены бременем королевских налогов и встретят англичан с распростертыми объятиями. Его требования были непомерно высоки, и некоторые члены английского Совета отнеслись к ним скептически. Но герцог Йорк был готов поддержать эту идею, хотя и с меньшими силами. Весной 1456 г. один из эмиссаров герцога Алансонского струсил и выдал заговор офицерам французского короля в Руане. Герцог был арестован. Когда его различных агентов и посланников собрали и допросили в Бастилии, вся история всплыла на поверхность. Во Франции было распространено мнение, что интриги герцога Алансонского — это лишь вершина айсберга. Считалось, что в них замешаны и другие видные дворяне, в том числе герцог Бургундский[1044].

В ретроспективе все эти заговоры кажутся обреченными на провал, но для Карла VII и его советников это было совсем не очевидно. Когда стало известно о заговоре герцога Алансонского, войска, выведенные из Нормандии, были спешно отправлены обратно для защиты побережья от английского вторжения. Вольные стрелки были мобилизованы по всей Франции. Герцогство Алансонское было занято французскими войсками, которые захватили все его главные крепости, как это было сделано за год до этого во владениях графа д'Арманьяка. Главные норманнские порты — Дьепп, Арфлёр и Онфлёр — были предупреждены, что в любой момент можно ожидать вторжения англичан. В начале следующего года Карл VII в письме шотландскому королю объяснил свое стратегическое затруднение. У англичан все еще оставались сторонники в Нормандии, а гасконцы, как известно, в душе были настроены к ним вполне благосклонно. Угроза со стороны Англии, по его словам, вынуждала его проводить чрезвычайно дорогостоящую политику тотальной обороны. Нормандия находилась всего в шести часах пути по морю от Англии и была, очевидно, уязвима. Но англичане могли высадиться где угодно. Он должен был охранять все побережье Франции от Пикардии до Пиренеев. Финансовые последствия были катастрофическими. Хотя Нормандия была самой богатой провинцией Франции, ее доходы не позволяли покрывать расходы на оборону побережья на 100.000 ливров в год. В Гаскони ему приходилось содержать крупные гарнизоны под командованием своих самых высокопоставленных военачальников, что обходилось в десять раз дороже доходов провинции. Между этими двумя провинциями находились Бретань, Пуату и Сентонж, и все они жили в постоянном страхе перед английским вторжением[1045]

Но больше всего Карл VII опасался вмешательства герцога Бургундского. В 1450-х годах отношения между Францией и Бургундией стремительно ухудшались и когда в 1456 г. Дофин Людовик окончательно порвал с отцом и получил убежище в Брабанте у Филиппа Доброго, они резко обострились. Филипп, как и герцог Алансонский и граф д'Арманьяк, был обеспокоен растущей властью французского короля после изгнания англичан из Франции. Союз с Англией был очевидной защитной мерой. Филипп и его советники с запозданием поняли мудрость совета Юга де Ланнуа, данного им во время заключения Аррасского договора. Великие удельные принцы Франции нуждались в английском присутствии, если они хотели защитить себя от экспансивной французской монархии.

Карл VII был уверен, что Англия не пойдет на союз с Бургундией, пока его племянница имеет хоть какое-то влияние на ее правительство. Но он не был так уверен в отношении герцога Йорка и его сторонников. Учитывая родственные связи английской королевы с французским королевским домом, вполне естественно было ожидать, что в случае прихода к власти ее врагов они обратятся за поддержкой к Бургундии. Изгнанный Дофин, принципиально поддерживавший врагов своего отца, заявил о своей поддержке дома Йорков. Филипп Добрый разрешил ему отправить в Англию небольшой отряд, который сражался под знаменем Людовика в битве при Таутоне. Как объяснил миланскому послу Антуан де Крой, главный советник Филиппа, победа ланкастерцев в Англии создаст серьезную угрозу Бургундскому дому. Можно ожидать, что Маргарита Анжуйская уступит Кале своему дяде в обмен на мир. Это стало бы сигналом для Карла VII вторгнуться во Фландрию и Артуа и попытаться свести старые счеты с Бургундским домом[1046].

Когда Людовик XI взошел на трон Франции после смерти своего отца в июле 1461 г., он пришел к власти с определенной программой. Расчетливый, беспринципный и циничный, Людовик намеревался ограничить самостоятельность удельных принцев, главой которых он сам когда-то был. В частности, он намеревался поглотить самые могущественные из автономных герцогств — Бургундию и Бретань — в рамках создания централизованного государства, к которому французская монархия стремилась с начала XIII века. Притеснение Людовиком автономии принцев грозило возродить старую ситуацию, сделавшую их естественными союзниками Англии. Страхи перед английской интервенцией обрели реальную основу после того, как Эдуард IV занял трон и разгромил своих внутренних врагов. Людовик был готов заплатить высокую цену за его нейтрализацию. В октябре 1463 г. он заключил с Эдуардом IV сделку, по которой согласился отказаться от поддержки Маргариты Анжуйской и принца Эдуарда в обмен на ответное обещание Эдуарда IV не оказывать помощи внутренним врагам Людовика. В тайном соглашении французский король даже пообещал отказаться от Старого союза и, если потребуется, поддержать английское завоевание Шотландии[1047].

Война Лиги общественного блага была начата в марте 1465 г. грозной коалицией принцев, включая герцогов Бургундского, Бретонского и Бурбонского, а также наследника Анжуйского дома. Они выступили против Людовика XI во имя "общего блага", под которым подразумевали прекращение непосильного налогообложения и отстранение от власти низкородных советников короля в пользу принцев королевской крови. Это была программа Иоанна Бесстрашного в 1417 году и Прагерии в 1440 году. Во главе восстания стоял неуравновешенный младший брат короля Карл Французский, герцог Беррийский. Однако настоящим зачинщиком восстания был Карл, граф де Шароле, наследник старого и больного герцога Бургундского. Он вторгся во Францию с большой армией и столкнулся с Людовиком XI в битве при Монлери, к югу от Парижа, которая закончилась с неопределенным результатом. Но французский король был вынужден пойти на унизительные уступки принцам и передать Нормандию в качестве апанажа своему брату. Людовик XI обвинил принцев в том, что они открывают Францию для английского вторжения, и намекал, что они находятся в тайном сговоре с Эдуардом IV. Подозрения переросли в уверенность, когда в руки Людовика XI попали документы, свидетельствующие о том, что его брат Карл купил поддержку англичан обещанием вернуть им Гиень. Неясно, что это были за документы. В английских архивах нет никаких следов такого соглашения. Но уверенность Людовика XI в том, что Эдуард IV собирается вмешаться в гражданскую войну, была, несомненно, искренней. И если бы Эдуард IV вмешался, результат мог быть для Людовика XI катастрофическим. Когда он отобрал Нормандию у своего брата через три месяца после того, как уступил ее, он назвал именно эту причину[1048].

Вскоре после окончания войны Лиги общественного блага кошмарный сон о коалиции между англичанами и французскими принцами стал реальностью. В июне 1467 г. Карл де Шароле, получивший прозвище Смелый, сменил своего отца на посту герцога Бургундского. Теперь Францией и Бургундией управляли решительные люди, намеревавшиеся окончательно урегулировать в свою пользу напряженные отношения между французской короной и Бургундским домом, существовавшие на протяжении шестидесяти лет. Карл Смелый приступил к восстановлению Лиги 1465 года при поддержке Англии. Союзники договорились о разделе Франции между собой. Англичане должны были получить все, что входило во французский королевский домен, включая Нормандию и Гиень. Франциску II Бретонскому была обещана армия из 3.000 английских лучников для защиты от французского короля. В июле 1468 г., когда эти переговоры были завершены, Карл Смелый женился на сестре Эдуарда IV Маргарите Йорк во фламандском городе Дамме в ходе беспрецедентно пышных церемоний. "Я никогда не слышал ничего подобного, кроме двора короля Артура", — писал Джон Пастон, присутствовавший на свадьбе в свите Маргариты[1049].

Эти события, на первый взгляд, ознаменовали собой воссоздание союза Англии, Бургундии и Бретани, заключенного в Амьене в 1423 году. Но, как и многие другие французские принцы, Карл Смелый не был заинтересован в возрождении империи анжуйских, плантагенетских и ланкастерских королей Англии. Он намеревался использовать английский союз только как способ давления на Людовика XI. То же самое, вероятно, было верно и в отношении герцога Бретонского. Тем не менее Эдуард IV возлагал большие надежды на этот союз. В мае 1468 г. его канцлер заявил Парламенту, что целью союза является

Английский король заявил о своем намерении лично пересечь море и объединить свои силы с герцогами Бретонским и Бургундским, которые постоянно внушали ему, что у Англии еще никогда не было такой благоприятной возможности исправить поражения предыдущего поколения.

Вряд ли Эдуард IV всерьез полагал, что ему удастся удовлетворить притязания Генриха V на французскую корону, но то, что он надеялся вернуть Нормандию и Гиень, не вызывает сомнений. Такая политика была популярна в Англии, где контроль над нормандским побережьем рассматривался как часть обороны Англии. Для ее поддержки парламентарии выделили две стандартные субсидии. Однако последующие действия стали отрезвляющим уроком политических реалий. Людовик XI выбил из борьбы обоих континентальных союзников Англии еще до того, как Эдуард IV смог организовать свою собственную кампанию. К тому времени, когда английская армия была готова в сентябре 1468 г., Людовик XI уже вторгся в Бретань, самое слабое звено союза, и вынудил Франциска II подчиниться. Месяц спустя французский король урегулировал свои разногласия с Карлом Смелым в договоре, заключенном в Пероне. Дело было улажено без упоминания об опасном английском союзнике принцев[1050].

Возобновление гражданской войны в Англии в 1469–1471 гг. поставило Людовика XI и Карла Смелого перед новыми дилеммами и новыми возможностями. Новая Война Роз была, с одной стороны, возрождением старой вражды между Ланкастерами и Йорками, возникшей после потери Нормандии и Гиени. С другой стороны, это были суррогатные войны, которые вели две главные континентальные державы через своих английских клиентов. Людовик XI на этот раз встал на сторону ланкастерцев. В июле 1470 г. он председательствовал на театрализованном примирении в Анжере между старыми противниками, графом Уориком и Маргаритой Анжуйской. Успешная кампания Уорика по отстранению от власти Эдуарда IV в том же году была начата из Франции с помощью французских кораблей и французских денег. Ему были обещаны некоторые владения Бургундского дома в качестве фьефа Англии. Что касается Карла Смелого, то в условиях, когда французские войска наседали на его границы, у него не было иного выбора, кроме как поддержать дом Йорков. Вторжение Эдуарда IV в Англию с целью вернуть себе трон в следующем году было начато из Зеландии с помощью бургундских кораблей, войск и денег[1051].

Если и был момент, когда обе стороны признали, что великая череда войн между Англией и Францией закончена, то он наступил в 1475 г., когда была проведена кампания по вторжению и заключен договор. Как только Эдуард IV прочно укрепился на троне, он выступил против Людовика XI, который так старался его сместить. Беспорядки 1470 и 1471 годов, заявил Эдуард IV Парламенту в октябре 1472 года, были спровоцированы "хитрыми и коварными замыслами Людовика, противника короля во Франции". Именно он был "главной причиной, корнем и провокатором упомянутых бед и неприятностей короля". Эти заявления стали частью замечательного обзора английской внешней политики. Необычно то, что он был распространен среди членов обеих Палат в письменном виде и сохранился в архиве Кентерберийского собора. Эдуард IV представил Парламенту стратегическую концепцию, которая восходит к началу войны при Эдуарде III. Она предполагала союз с автономными феодальными владениями на западном побережье Франции: Фландрией, Бретанью и Гиенью. По словам короля, могущество удельных принцев Франции поставило их на путь столкновения с французской короной. Напряжение достигло предела после воцарения Людовика XI. "Как он поступит с герцогами Бургундии и Бретани, а также со своим родным братом, другими принцами и лордами, в таком же случае не известно". Эдуард IV подтвердил притязания английских королей на французскую корону и напомнил слушателям о былой славе английских воинов. Но суть его аргументации заключалась в том, что Англия может наилучшим образом защитить себя, приобретя союзников во Франции и уменьшив власть французского короля в его собственном королевстве. Если оставить французских принцев на произвол судьбы, то Людовик XI может привести их к покорности и стать еще более могущественным и опасным, чем он был. Для сравнения: возвращение Нормандии и Гиени давало Англии и ее союзникам контроль над Ла-Маншем и западным побережьем Европы, делая вторжение в Англию логистически невозможным, а пиратские крейсерства на торговых путях — исключительно трудными. Английский король проводил прямую связь между потерей Нормандии и Гиени в 1449–1453 гг. и последующим началом гражданской войны в Англии. Генрих VI, "несмотря на простоту своего ума, вечно пребывал в славе и почете, в то время как война продолжалась, и, что осталось ему, когда все пришло в упадок". В Кройлендской хронике, которая, вероятно, была написана одним из советников Эдуарда IV, сообщается, что заявление короля о его военных целях было воспринято обеими Палатами "с наивысшей похвалой". Палата Общин ответили необычайно щедрым предоставлением налогов[1052].

Когда в 1475 г. Эдуард IV вторгся во Францию, его предполагаемой целью вновь был раздел страны. Карл Смелый должен был удержать под полным суверенитетом все имевшиеся у него французские фьефы, а также Турень, Шампань и Бар. Это позволило бы реализовать давнее стремление Бургундского дома освободиться от феодальной зависимости от французской короны и объединить в единое целое свои разрозненные владения. Остальное Эдуард IV получил бы как король Франции. По идее, это были старые военные цели Генриха V. Но Эдуард IV научился осторожности на опыте своих прежних сделок с Карлом Смелым. Его реальная цель была более скромной. Он хотел заключить прочный мир с Францией на условиях, которые обезопасили бы Англию от вторжения и не опозорили бы его в глазах подданных. Незадолго до отплытия армии вторжения во Францию был отправлен гербовый король герольдов, который должен был передать официальный вызов английского короля и призвать Людовика XI к сдаче королевства Франции. Однако сразу после этого на личной аудиенции с Людовиком XI гербовый король заявил ему, что, как только его господин высадится со своей армией во Франции, он будет рад предложениям о заключении постоянного мира[1053].

4 июля 1475 г. Эдуард IV высадился в Кале со своей армией. Он сообщил миланскому дипломату, что ее численность составляет 20.000 человек, и, возможно, она действительно приближалась к этой цифре. Филипп де Коммин, находившийся при французском короле, считал, что это была самая большая английская армия, когда-либо пересекавшая Ла-Манш. Людовик XI, руководствуясь своими умозаключениями, которые редко его подводили, решил перекупить англичан до того, как коалиция сможет начать совместное наступление. Инструкции английского короля своим послам показывают, что умозаключения Людовика XI были верны. Главной задачей Эдуарда IV было получить как можно большую финансовую компенсацию за уход из Франции и обеспечить длительное перемирие с взаимным обещанием, что ни он, ни Людовик XI не будут поддерживать внутренних врагов друг друга. Два короля встретились в Пиквиньи на Сомме, недалеко от Амьена, 29 августа 1475 года. Там они и скрепили подписями документы, означавшие окончание кампании. Было объявлено семилетнее перемирие. Эдуард IV согласился покинуть Францию, как только получит сумму в 75.000 экю. Кроме того, ему полагалась пенсия из французских доходов в размере 50.000 экю в год. Наконец, Маргарита Анжуйская, все еще находившаяся в плену в Англии, должна была быть освобождена и получить возможность вернуться во Францию за выкуп в 50.000 экю. Герцог Бургундский был в ярости. Он вызвал посреди ночи миланского посла и заявил ему, что если бы Эдуард IV продолжал кампанию, то "они, несомненно, достигли бы своей цели и завоевали бы больше славы и почестей, чем когда-либо имели государи". Это было чистой фантазией. Но было ясно, что теперь у Карла Смелого нет иного выбора, кроме как заключить с французским королем собственную сделку на самых выгодных для себя условиях. Через две недели после договора в Пиквиньи Людовик XI и Карл Смелый заключили девятилетний договор о перемирии и ненападении. Месяц спустя Франциск II Бретонский сделал свой ход, официально отказавшись от союза с англичанами. Договор в Пиквиньи положил начало более чем 70-летнему периоду, в течение которого английские короли были пенсионерами французской короны. К моменту окончательного прекращения этих выплат после смерти Генриха VIII в 1547 г. они получили более 3.000.000 экю[1054].

Гасконские изгнанники одними из первых осознали значение того, что произошло в Пиквиньи. После бегства из Бордо в 1453 г. Гайяр де Дюрфор сделал успешную карьеру на английской службе. Он стал сторонником йоркистов и был избран в Орден Подвязки, когда Эдуард IV взошел на трон. Он сыграл важную роль в переговорах о союзе с Франциском II и Карлом Смелым и командовал английскими лучниками на бретонской службе. Гайяр рассчитывал на отвоевание Гиени. Когда в 1472 г. Эдуард IV начал создавать свою коалицию, он получил от короля подтверждение своих прав на гасконские владения. Однако после заключения договора 1475 г. Гайяр понял, что Эдуард IV оставил всякую мысль о возвращении старых владений английских королей на юго-западе и обратился к Людовику XI. Он договорился о помиловании и восстановил часть своих конфискованных владений на юго-западе Франции. Этот шаг автоматически повлек за собой его исключение из Ордена Подвязки, но Эдуард IV сохранил к нему достаточную привязанность, чтобы оставить его имя в списках членов Ордена вместо того, чтобы удалить его в соответствии с традицией. Гайяр умер в 1481 г., как и начинал, гасконским дворянином в Гаскони[1055].

Договор в Пиквиньи ознаменовал конец древнего союза между Англией и оппозиционными принцами Франции. В результате изменилась динамика французской политики. В последующие годы прежняя автономия принцев была ликвидирована, как и предсказывал Эдуард IV в своем обращении к Парламенту. После череды унизительных поражений от швейцарской конфедерации Карл Смелый был убит в битве при Нанси в 1477 г. к нескрываемому восторгу Людовика XI. Герцогство Бургундия и бургундские земли в Пикардии были захвачены и аннексированы французским королем. Фландрия, Артуа, имперское графство Бургундия и германские владения герцогов в конце концов по счастливой случайности перешли к Максимиллиану Габсбургу, эрцгерцогу Австрии, а затем императору Священной Римской империи, положив начало двухвековому соперничеству между Францией и императорами из рода Габсбургов. Фландрия была окончательно и, как оказалось, навсегда отделена от Французского королевства.

Последним заметным аристократическим восстанием старого, привычного типа стала так называемая Безумная война 1487–88 гг., в которой коалиция герцогов Бретонского и Орлеанского, сеньора д'Альбре и графа де Фуа, поддержанная Максимиллианом, выступила против регентов, управлявших Францией от имени несовершеннолетнего короля Карла VIII. Тогда в последний раз Франциск II обратился за помощью к Англии. На призыв откликнулся отряд английских добровольцев. Генрих VII, еще не уверенно чувствовавший себя на троне, раздумывал над идеей вмешательства, но в итоге ничего не предпринял. После смерти Франциска II в 1488 г., не оставившего наследников мужского пола, Бретань была захвачена французской армией, а наследница, дочь Франциска Анна, была более или менее насильно выдана замуж за двух французских королей подряд. В следующем веке Бретань была окончательно включена в политико-административную структуру Французского королевства.

Арманьякский, Анжуйский, Алансонский и Бурбонский дома вымерли по мужской линии в следующем поколении, а их апанажи перешли к короне. Орлеанский дом стал королевским, когда в 1498 г. пресекся род Карла VI и на трон вступил сын Карла Орлеанского (пленника Азенкура). Серия громких судебных процессов о государственной измене, начиная с Иоанна II Алансонского, напомнила крупным феодалам, что они уже не обладают той политической свободой, которая была у их предшественников в решении государственных вопросов.

Укрепление королевской власти сделало практически невозможными новые аристократические мятежи по образцу Прагерии или Лиги общественного блага. Когда в 1523 г. коннетабль Карл де Бурбон-Монпансье попытался поднять феодальное восстание и разделить Францию в союзе с английским королем и германским императором, он не встретил практически никакой поддержки со стороны аристократов. Восстание было подавлено, не успев начаться. Размышляя об этих изменениях в середине XVI в., опытный французский военный и дипломат заметил, что знатные дворянские дома, которые когда-то побуждали людей к восстанию, "теперь исчезли, а их земли и герцогства поглощены короной, так что во Франции не осталось ни одного человека, который осмелился бы уговаривать солдат выйти на поле боя против короля". Иностранные правительства приняли это к сведению. Как устало жаловался Генрих VIII императорскому послу, "бесполезно рассчитывать на восстание и поддержку народа Франции, поскольку он еще никогда не поднимался"[1056].

Претензии английской династии сохранялись еще долго после того, как их реализация стала невозможной. Генрих VII неоднократно вмешивался в дела Франции. Он заключил договор о взаимной обороне с Анной Бретонской и послал несколько тысяч человек на защиту ее герцогства в 1489–1491 гг. в тщетной надежде предотвратить его аннексию Францией. В 1489 г. он вмешался в дела Фландрии, а в 1492 г. помог эрцгерцогу Максимиллиану противостоять французскому наступлению в Нидерландах. Во всех этих случаях Генрих VII ссылался на старые притязания Плантагенетов на французскую корону. Когда в 1492 г. Генрих VII сам вошел во Францию с войском, в договоре с капитанами было записано, что они должны "пройти морем и прибыть в королевство Франция для восстановления там Наших прав". Но Генрих VII был реалистом. Подобные заявления предназначались отчасти для пропаганды, чтобы заручиться предоставлением военных налогов со своих подданных. Они также служили козырем в переговорах о мире, который всегда был его главной целью. Действия короля показывают, что он хотел получить откуп деньгами и обещанием мира, как Эдуард IV в 1475 году. Договор в Этапле (1492 г.) удовлетворил обе цели, положив начало длительному периоду, когда война с Францией будет скорее исключением, чем правилом. Министр Генриха VII Эдмунд Дадли предупреждал своего господина, что наступательные войны на континенте обходятся дорого и не отвечают интересам Англии. "Начало кажется очень приятным, — говорил он, — но выход очень узок, чтобы выйти из него с честью"[1057].

Генрих VIII был последним английским королем, который принял старые династические и территориальные претензии за чистую монету. Он стал преемником своего отца в 1509 г. в возрасте восемнадцати лет, амбициозным, стремящимся произвести впечатление и чутким к настроениям в обществе, которое оставалось инстинктивно враждебным по отношению к Франции. Франкофобские настроения, присущие самому Генриху VIII, уже были хорошо развиты к моменту его вступления на трон. Однако пропаганда имела для Генриха VIII большее значение, чем закон или власть, в возрождении этих древних претензий. В начале своего правления он заказал жизнеописание Генриха V на английском языке, основанною на источниках начала XV века, а несколькими годами позже — английский перевод хроники Фруассара, выполненный Джоном Буршье, лордом Бернерсом, который остается одной из самых привлекательных версий этого литературного шедевра.

Первые военные действия Генриха VIII против Франции были направлены на решение проблемы, оставленной Толботом в 1453 году. В 1512 г. король решился на амбициозный план высадки в Кастилии армии численностью 6.000 человек и вторжения в Гасконь через Пиренеи совместно с кастильской армией, собранной его союзником Фердинандом Арагонским. "Настало предсказанное время, настал тот самый момент, — писал королевский пропагандист, — когда красная роза наденет корону Франции". Предприятие потерпело полное фиаско. Летом того же года армия высадилась в Кастилии, но в результате разногласий с Фердинандом не продвинулась дальше. В течение следующего десятилетия Генрих VIII трижды вторгался во Францию. В 1513 г. он в союзе с императором Максимиллианом захватил Турне, что пытался сделать еще Эдуард III в 1340 г., но не смог. После неудачной попытки вторжения в 1522 г. другая английская армия под командованием герцога Саффолка вошла в Пикардию в следующем году, чтобы поддержать неудавшееся восстание коннетабля Бурбона. Саффолк двинулся на Париж и дошел до реки Уазы у Пон-Сен-Максанс. Генрих VIII возлагал большие надежды на эту экспедицию. Он сказал сэру Томасу Мору, что рассчитывает на то, что французы подчинятся ему так же, как англичане подчинились его отцу после битвы при Босворте. Он "уповал на то, что Бог обязательно ему поможет". Это была дорогостоящая иллюзия, что в конце концов признал даже сам король. В 1525 г., когда Франциск I потерпел поражение и был взят в плен имперской армией при Павии на севере Италии, Генрих VIII обратился к императору Карлу V с просьбой гарантировать, что его претензии на французскую корону или, по крайней мере, на Нормандию и Гиень, будут обеспечены условиями освобождения французского короля. Его просьба была проигнорирована, и подобные претензии больше не выдвигались[1058].

Результатом этих попыток стали неоднократные унижения и катастрофические потери денег и жизней, что в значительной степени подтвердило мрачный взгляд Эдмунда Дадли на континентальные войны. На заседании Парламента 1523 г., отказавшегося выделить субсидию на войну, будущий министр Генриха VIII Томас Кромвель дал проницательный анализ стратегической дилеммы короля. По его мнению, невозможно повторить амбиции Генриха V сто лет спустя, когда состояние Франции сильно изменилось, и бессмысленно захватывать "бесполезные дыры" вроде Турне. Некоторые советники Генриха VIII в частном порядке разделяли взгляды Кромвеля, но в тюдоровской Англии было опасно высказывать свое мнение слишком открыто. Большинство из них держали свое мнение при себе. Одним из таких людей был архиепископ Кентерберийский Уорхем. В письме королю в 1525 г. он сообщал о трудностях, с которыми столкнулся, пытаясь убедить жителей Кента внести свой вклад в "дружеский грант" — принудительный заем, предназначенный для финансирования очередного вторжения во Францию. Друзья Генриха VIII, по словам Уорхэма, доверительно говорили ему, что королю "не следует пытаться завоевать Францию, победа в войне будет скорее обременительной для Англии, чем выгодной, а сохранение завоеванного — гораздо более обременительным, чем победа"[1059].

В последний раз Генрих VIII вторгся во Францию в 1544 г. в союзе с императором Карлом V, но на этот раз цель была иной. Король отказался от плана Карла V похода на Париж, предпочтя более ограниченную стратегию укрепления английского контроля над Ла-Маншем и обеспечения передовой обороны от ответного французского вторжения. По сути, это была стратегия, предложенная в 1436 г. автором Клеветы на английскую политику. Генрих VIII потерял интерес к герцогству Гиень, принадлежавшему его предкам, и в какой-то момент даже попытался обменять претензии Англии на Гиень на претензии Карла V на обнесенные стенами города на Сомме. В результате вторжения 1544 г. была захвачена Булонь. Генрих VIII лично принял ее капитуляцию, въехав в ворота "с обнаженным мечом… как благородный и доблестный завоеватель". В течение следующих шести лет город был занят гарнизоном, более чем вдвое превосходящим по численности тот, который англичане когда-либо держали в Кале. "Лучше, — сказал король испанскому послу, — взять два или три пограничных города, чем сжечь Париж". Представление о том, что стена Англии от вторжения находится в континентальной Европе, стало одной из аксиом английской внешней политики с XVI по XX век. Но в эпоху позднего Средневековья, задолго до того, как Англия стала военной и экономической державой европейского масштаба, она не имела смысла и оказалась разорительной в финансовом отношении. Главным следствием этого в 1540-х годах стало то, что порты Ла-Манша приобрели большее значение в стратегических расчетах Франции. Французский король Генрих II в 1550 г. выкупил Булонь и начал проявлять повышенный интерес к завоеванию Кале[1060].

Со времен бургундских авантюр 1430-х годов Кале обладал удивительной устойчивостью к нападениям. Было несколько французских проектов по его захвату, но все они были отклонены перед лицом грозной проблемы прорыва кольца болот и паводковых вод и поддержания блокады с моря. Под конец своего правления Людовик XI признался английскому королевскому советнику лорду Гастингсу, что не испытывает никакого интереса к этому месту и отклонил все поступавшие ему предложения о его возвращении. Для англичан Кале стал последним напоминанием о триумфах Эдуарда III, источником престижа, но уже не власти. Коммерческое значение города уменьшилось с упадком торговли шерстью. Таможенные пошлины на шерсть, проходящую через руки купцов из компании Стейпл, перестали покрывать расходы на оборону города после 1520-х годов. Английское правительство было вынуждено финансировать из других доходов жалованье гарнизона и значительные затраты на модернизацию оборонительных сооружений XIV века. Однако, несмотря на все эти расходы, город оставался уязвимым. Стены не были рассчитаны на противостояние современной артиллерии. Часть из них пришла в серьезный упадок. Замок, который должен был быть самой сильной частью оборонительных сооружений, "скорее давал врагу возможность войти в город, чем защищал его сам", — с горечью констатировал Тайный Совет в 1556 г.[1061].

В ноябре 1557 г. Генрих II принял решение о ликвидации английского анклава. Назначенный командующим Франсуа де Лоррен, герцог де Гиз, располагал прекрасными и свежими данными о состоянии оборонительных сооружений, которые он с успехом использовал. Десятилетия мира сделали гарнизон самодовольным. Несмотря на все более явные признаки наращивания военного присутствия на северо-западе Франции, ни лорд Уэнтуорт, командующий в Кале, ни Совет в Англии не предпринимали никаких действий, пока не стало слишком поздно. Французская армия появилась на высотах Сангат в канун нового года и начала комплексный штурм в день нового 1558 года. Уэнтворт, обеспокоенный проблемой снабжения города пресной водой, отказался открыть шлюзы на мосту Ньюэнхем до следующего дня. В результате французы смогли захватить форт в Ньюэнхем и снова закрыть шлюзы до того, как равнина была затоплена. Они захватили башню Рисбанк на молу, господствующую над входом в гавань, тем самым закрыв гавань для любых сил помощи из Англии и получив возможность расположить артиллерию прямо напротив самой слабой части крепости. Защитники обоих этих важнейших укреплений отошли в город, не сделав ни одного выстрела. Когда в ночь на 5 января французы взяли замок штурмом, город оказался в их власти. Гарнизон отказался сражаться, и 7 января лорд Уэнтворт капитулировал. Гин продержался еще две недели, прежде чем мятеж в гарнизоне заставил его капитана сдаться. Когда остальная часть анклава оказалась в руках французов, гарнизон Ама сдался и бежал во Фландрию. Потеря Кале стала серьезным ударом по престижу Англии и моральному состоянию ее народа. Выступая через год перед первым Парламентом Елизаветы I, лорд-хранитель заявил, что корона не понесла "большей потери в чести, силе и сокровищах, чем в результате потери этого места". Однако в то время Парламент воспринял эту новость с усталым безразличием. Возможно, более реалистично смотрящие на вещи, чем министры королевы, парламентарии, отреагировали на предложения вернуть Кале, заявив, что времена были плохие, затраты будут очень велики, и "если французы взяли Кале, то они ничего не отняли у англичан, а только вернули то, что им принадлежало"[1062].

От наследия Эдуарда III и Генриха V остался лишь титул Rex Franciae, который впервые был принят в качестве части королевского стиля Эдуардом III в 1340 году. Он превратился в пустую формулу, но оказался самым долговечным из актов Эдуарда III. Некоторое время английские претензии продолжали вызывать литературную и дипломатическую полемику. Людовик XI проявлял навязчивый интерес к этой проблеме. Трактат, который он заказал для поддержки французской позиции, вероятно, у ветерана дипломатии Гийома Кузино, стал одной из самых ранних книг, напечатанных во Франции, и регулярно переиздавался вплоть до середины XVI века. В Англии интерес к достоинствам этого утверждения был меньше, и прагматические причины позволяли считать его несбыточной мечтой. Когда Генрих VIII встретился с Франциском I на Поле Золотой Парчи поле в 1520 г., во время периода тесных отношений между двумя монархами, зачитывание статей договора, в которых фигурировал этот титул, вызвало шутливую перепалку. Генрих VIII заявил, что это "титул, данный мне, который не приносит никакой пользы"[1063].

Короли и королевы Англии продолжали называть себя королями и королевами Франции в своем официальном титуле еще почти три столетия, даже в договорах и дипломатической переписке с Францией. Вплоть до революционных войн конца XVIII века никто не придавал этому значения. Во время неудачных мирных переговоров между Великобританией и Францией в 1797 году республиканское правительство Франции настаивало на прекращении этой практики. Напрасно британский полномочный представитель лорд Мальмсбери отвечал, что этот титул ничего не значит и что ни один из бывших королей Франции не возражал против него. Французские делегаты настаивали на том, что его использование оскорбительно для республиканского режима, упразднившего монархию. Докладывая о ходе переговоров в Палате Общин, Уильям Питт неосознанно повторил слова Генриха VIII, сказанные им в 1520 году. По его словам, титул — это "всего лишь безобидное перо". Однако и сейчас не все с этим были согласны. Один из членов Палаты поднялся, чтобы напомнить о славных деяниях своих предков, о великих победах Эдуарда III и о договоре, который он смог навязать Франции в Бретиньи на пике своего могущества:

Но Георг III, например, не был убежден в этом. Когда в 1801 г. Акт об унии с Ирландией предоставил ему возможность изменить свой королевский титул, он воспользовался ей и отказался от короны Франции в своем титуле и от геральдических лилий в своем гербе. В условиях, когда Наполеон находился у власти во Франции, а Людовик XVIII жил в изгнании в Англии, эти символы древней войны стали неудобными.