Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия

Глава X. Зигзаг удачи, 1435–1436 гг.

Крах мирных переговоров с Францией не стал неожиданностью для Англии, где привычно говорили о вероломстве и упрямстве французов. Но мало кто из англичан ожидал, что герцог Бургундский отвернется от них, а кардиналы с легкостью обоснуют его отказ от договора и клятвы. Возвращаясь осенью того года из поездки в Шотландию, секретарь кардинала Альбергати Энеа Сильвио Пикколомини по дороге в Лондон столкнулся с английским судьей. Судья, не имевший ни малейшего представления о том, с кем разговаривает, стал рассказывать ему о конгрессе в Аррасе. Он решил, что исход конгресса — дело рук Альбергати, и проклял его как "волка в овечьей шкуре". Большинство же людей обвиняли Филиппа Доброго. Даже осторожный и спокойный архиепископ Кентерберийский Генри Чичеле считал, что нарушение клятвы герцогом было "нечестивым и преступным", несмотря на папское послабление. Моряки Уест-Кантри объявили открытую войну купцам из Фландрии и начали захватывать их грузы в море, ссылаясь на авторитет герцога Глостера. В Лондоне настроения были откровенно враждебными. В уличных куплетах Филиппа обличали как "основателя новой лжи, нарушителя мира, капитана трусости, сеятеля раздоров, позор всего рыцарства". Гнев усиливался страхом. Поднялся "большой шум", что не за горами нападение на Кале и, возможно, даже вторжение в Англию[652].

Когда в начале октября два бургундских герольда, Ордена Золотого Руна и графства Бургундия (Франш-Конте), высадились в Дувре, их встретили как врагов. Они прибыли с письменным отчетом об окончательном предложении французского правительства. Филипп Добрый и кардиналы-посредники надеялись, что в результате более спокойного обсуждения английский Совет все же примет его и убедили французских послов оставить предложение открытым до конца года. Герольды привезли еще два документа. Один из них — письмо с объяснениями самого герцога, в котором он заявлял, что не желает воевать с Англией и будет продолжать добиваться мира между Генрихом VI и Карлом VII. Другим документом было предложение французов: чтобы избавить английских королей от унизительного акта принесения личного оммажа, Нормандия должна рассматриваться как удел их старших сыновей, как Уэльс или Дофине. Герольдов встретили на Дуврской дороге и проводили до Лондона, но вместо обычных почестей их поселили у сапожника, заперли в комнатах и запретили выходить даже для посещения мессы. По мере того как распространялась весть об их миссии, на улицах собирались толпы. На фламандских, голландских и брабантских купцов совершались нападения. Письма герольдов были отобраны у них и зачитаны на расширенном заседании Совета в присутствии короля, кардинала Бофорта и герцога Глостера. На заседании бурлили эмоции. Много гнева вызвало обращение к Генриху VI как к королю Англии, но не Франции. Говорят, что молодой король плакал от ярости. Герцог Глостер и кардинал Бофорт вышли из зала. За ними последовали еще несколько человек. Дальнейшее обсуждение было приостановлено, и вопрос был передан на рассмотрение Парламента[653].

Парламент открылся 10 октября 1435 года. В своей вступительной речи канцлер Стаффорд представил собравшимся суровый выбор, который Совет оставил нерешенным. Либо окончательное предложение Франции, которое он назвал "ничтожным и пренебрежительным", должно быть принято, а король подвергнут унижению, отказавшись от титула короля Франции; либо они должны продолжать борьбу. Настроение омрачалось по мере поступления сообщений о содержании Аррасского договора. Мнения разделились. Некоторые, по словам информаторов хрониста Монстреле, сомневались, стоит ли пытаться отстаивать притязания Генриха VI перед лицом объединенных сил Франции и Бургундии. Они приняли бы окончательное предложение французов, хотя Юг де Ланнуа, вероятно, ошибался, полагая, что общественное мнение было за них. Провал конгресса ненадолго изменил вектор английской политики. После смерти герцога Бедфорда наследником короны стал Хамфри герцог Глостер. После того как Генри Бофорт был дискредитирован провалом своей пробургундской политики, основные политические ограничения для Хамфри исчезли. В течение нескольких месяцев его голос главенствовал в стратегических и политических суждениях Англии. Все сошлись на том, что письма Филиппа Доброго следует оставить без ответа. После месяца пребывания в Англии герольды были наконец приняты канцлером Стаффордом. Он сухо сообщил им, что король ознакомился с привезенными ими письмами с "понятным неудовольствием" и что они могут отправляться в обратный путь. На этом все и закончилось. Герольды отправились к Ла-Маншу, по пути подвергаясь нападкам и оскорблениям, пока ехали по Дуврской дороге[654].

Герцог Глостер верил в стратегию нокаутирующего удара в противовес политике осад и статичной обороны, принятой до сих пор. Его взгляды были близки к тем, которые сэр Джон Фастольф изложил в меморандуме, подготовленном им для послов в Аррасе незадолго до смерти Бедфорда. Фастольф усвоил уроки Орлеана и Компьеня. Он считал, что осадной войны следует избегать любой ценой. Французы слишком хорошо умели удерживать крепостные стены. Вместо этого он предложил вернуться к шевоше, который был такой страшной, но неэффективной стратегией при Эдуарде III. Регионы, находящиеся под контролем французов или бургундцев, "должны быть подвергнуты другому способу ведения войны, более острому и более жестокому, как с естественным и древним врагом". Две экспедиционные армии по 3.000 человек каждая при поддержке легкой артиллерии должны были ежегодно в начале июня высаживаться на территорию Франции, срок их службы должен составлять пять месяцев. Они должны были пройти через север Франции, уничтожая все на своем пути. Здания должны быть сожжены, зерно смешано с грязью, виноградники и фруктовые деревья вырублены. Весь скот, который нельзя было собрать и отогнать в Париж или Нормандию, должен быть забит и брошен. Не следует терять времени на захват пленных и наложение pâtis. Предатели должны быть повешены. Даже постриженные в монахи священнослужители не должны были быть пощажены. Это была стратегия выжженной земли. Задача состояла в том, чтобы захватить стратегическую инициативу и отвлечь силы французов от наступательных операций на статичную оборону. Фастольф считал, что в результате разрушений и голода французы будут вынуждены покориться в течение трех лет. "Лучше разорить страну на время, чем потерять ее вовсе", — писал он. В то же время он призывал к экономической войне против фламандских подданных герцога Бургундского. Экспорт шерсти во Фландрию должен быть запрещен, а альтернативные рынки сбыта должны быть найдены в Италии. Как Парламент отнесся к этим идеям, не зафиксировано. Но в конце октября парламентарии одобрили назначение герцога Глостера капитаном Кале и его вспомогательных фортов, а также, предположительно, его назначение королевским лейтенантом в Пикардии, Артуа и Фландрии, которое последовало через несколько дней[655].

Пока эти вопросы рассматривались в Вестминстере, военная ситуация во Франции стремительно ухудшалась. В последние дни Аррасского конгресса развернулась ожесточенная борьба за контроль над равниной к северу от Парижа и, в конечном счете, за сам Париж. Крупный французский гарнизон в Сен-Дени начал захватывать окружающие места, обнесенные стенами. Экуан на севере был взят штурмом, а Орвиль на Санлисской дороге заключил соглашение об условной капитуляции. В Париже обороной руководили Вилье де Л'Иль-Адам и бастард де Сен-Поль, имевшие около 2.000 человек. Толбот и Уиллоуби прибыли в Нормандию в конце июля 1435 г. с экспедиционной армией из Англии. К ним присоединились несколько сотен человек, выведенных из нормандских гарнизонов. Вся армия двинулась на Париж, в результате чего общее число профессиональных военных в городе достигло 4.000 ― 5.000 человек. Сильно уступая в численности, французы оставили свои дальние крепости и сосредоточили силы в Сен-Дени. Англичане разместили гарнизоны в фортах и замках вокруг города и построили на одном из островов на Сене большую деревянную бастиду, оснащенную артиллерией. Около 24 августа они осадили Сен-Дени[656].

Укрепления Сен-Дени были слабыми. Стены были плохо отремонтированы, а запасы слишком малы, чтобы долго содержать столь многочисленный гарнизон. Город находился на некотором расстоянии от Сены, и гарнизон в плане снабжения водой зависел от колодцев. О том, чтобы защитники могли противостоять армии, втрое превосходящей их по численности, на открытой равнине, не могло быть и речи. Французские капитаны собрали в городе военный совет. Они решили, что Орлеанский бастард должен вернуться в долину Луары и собрать там армию для оказания помощи, а Пьер де Рье останется в Сен-Дени. 9 сентября, после того как Жан Орлеанский ушел, а двухнедельная бомбардировка разрушила стены и ворота, англичане предприняли общий штурм. Они перешли вброд через ров и полезли на стены по лестницам сразу с нескольких местах. Штурм продолжался два часа, после чего атакующие отступили. Обе стороны понесли большие потери, в основном от огнестрельного оружия. Мужество гарнизона дало ему еще немного времени.

Были сформированы две армии помощи. 22 сентября, на следующий день после заключения Аррасского договора, Артур де Ришмон и граф Вандомский вышли из Арраса во главе небольшой армии, набранной из свит французских господ, участвовавших в конгрессе. Они дошли до Санлиса, расположенного в одиннадцати милях от осажденного города, но дальше не двинулись. Сообщения о численности войск в английских осадных линиях убедили Ришмона в том, что эта задача ему не по силам. Тем временем Орлеанский бастард собрал в Шартре около 4.000 человек. Вместо того чтобы огибать Париж с востока через Мелён и Ланьи, что заняло бы слишком много времени, он решил попытаться форсировать Сену к западу от Парижа. Перед рассветом 25 сентября его люди попытались застать Мант врасплох. Но там находился сильный и бдительный английский гарнизон, и попытка не удалась. В этот момент произошло неожиданное событие, которое, казалось, могло спасти предприятие. Этой же ночью в десяти милях выше по течению реки два французских партизана с небольшой компанией рыбаков, действуя по собственной инициативе, захватили мост в Мёлане. Они проникли в крепость с южной стороны по лестницам с лодок, пришвартованных к берегу, подкупили одного сторожа, убили около двадцати человек из гарнизона и заставили капитана и остальных его людей сдаться. Орлеанский бастард направился прямо к мосту, но, добравшись до него, обнаружил, что защитники Сен-Дени накануне заключили договор о капитуляции на условиях. Наступление было назначено на 4 октября, то есть всего через неделю. Он подумал о том, чтобы попытаться пробиться в Мёлан с моста, но пришел к выводу, что сделать это не успеет. В назначенный день ворота Сен-Дени были открыты, и французский гарнизон вышел под конвоем с тем личным имуществом, которое он мог унести[657].

При любых других обстоятельствах взятие Сен-Дени англичанами было бы воспринято как великая победа. Но она была омрачена известием о заключении Аррасского договора. Значительная часть англо-бургундской армии в Париже и большинство оставшихся ланкастерских гарнизонов в Пикардии и Шампани были подданными герцога Бургундского. Многие из них в течение многих лет сражались вместе с англичанами, а теперь оказались ни причем. Большой пикардийский контингент, находившийся в армии Толбота под Сен-Дени, сразу после сдачи города разошелся по домам. Вместе с ними ушли и бургундские войска, обеспечивавшие оборону Парижа в течение последних шести лет. Их капитаны, имевшие личные обязательства перед ланкастерским правительством, оказались в более сложном положении. Вилье де Л'Иль-Адам был советником Филиппа Доброго, но он также занимал должности маршала Франции и капитана Парижа у Генриха VI и присягнул ему на верность. Его земли находились на спорной территории в долине Уазы. Л'Иль-Адам решил, что не сможет с честью отказаться от англичан до окончательной капитуляции Сен-Дени, и тогда обратился за советом к своим собратьям-рыцарям на очередном декабрьском собрании Ордена Золотого Руна. "Принимая во внимание договор, который вам недавно было угодно заключить в вашем городе Аррасе, — спросил он, обращаясь к Филиппу Доброму, — не могли бы вы посоветовать мне, как мне поступить в отношении моей должности, моей присяги и моей чести". Его примеру последовал бастард де Сен-Поль, также рыцарь Золотого Руна. Его владения находились в Пикардии и Валлонской Фландрии, но он получил от герцога Бедфорда сеньорию Монморанси в Иль-де-Франс и принес за нее оммаж. "Теперь дела обстоят иначе и сильно изменились", — сообщал он своим братьям-рыцарям. В конце концов оба решили остаться верными только герцогу Бургундскому. Некоторые бургундцы пошли другим путем, например, пикардийский рыцарь Ги де Руа, командовавший важным гарнизоном в Суассоне. По слухам, он заявил, что не станет соблюдать Аррасский договор, даже если это будет означать, что ему придется уехать жить в Англию. Его люди поменяли на одежде бургундские кресты Святого Андрея на красные кресты Англии. В Париже ушедших бургундцев пришлось заменить английскими войсками, выведенными из Нормандии, что еще больше отяготило и без того перегруженную английскую армию. Они были переданы под командование Роберта Уиллоуби, который был назначен капитаном Понтуаза, а вскоре после этого взял на себя ответственность за оборону столицы[658].

Смерть герцога Бедфорда в Руане оставила английскую администрацию без руководства. Это известие дошло до английских послов в Кале, когда они ожидали переправы через Ла-Манш. Кардинал Бофорт отправил графа Саффолка с небольшим эскортом в Руан, чтобы тот "взял страну под контроль". Прибыв в город в конце сентября, граф застал его в состоянии брожения. Улицы были заполнены беженцами. Постоянно поступали сообщения о заговорах, а на рыночной площади регулярно проводились казни. За городскими стенами нормандские гарнизоны были сильно прорежены, чтобы усилить армию Толбота в Сен-Дени. Из примерно 7.000 человек, находившихся во Франции в начале октября 1435 г., не менее 4.000 были сосредоточены в Париже и его окрестностях. Примерно половина из них была выведена из нормандских гарнизонов, в основном с уязвимой северной границы и из района между реками Сеной и Эвр. Тем временем на северной границе нарастала угрожающая концентрация французских войск. Отряды Ла Ира и Потона де Сентрая, действовавшие в Артуа и долине Соммы, после заключения Аррасского договора вернулись на свои базы в Бовези. Шарль Десмаре оставил Рю офицерам герцога Бургундского и вернулся со своими людьми в Рамбюр. В середине октября к ним присоединился Пьер де Рье со многими бойцами, сражавшимися при обороне Сен-Дени[659].

16 ноября 1435 г. около 300 человек из компаний Десмаре и Рье захватили Дьепп. Это стало серьезным поражением для англичан. После потери бургундской Пикардии контроль над нормандским побережьем был крайне важен для связи провинции с Англией. Дьепп был важным торговым портом и обычным местом высадки солдат и чиновников из Англии. Здесь также располагался филиал Казначейства, который использовался для приема слитков серебра, предназначенных для английских казначейств в Руане и Париже. При этом гарнизон города был одним из самых малочисленных в Нормандии — всего шестнадцать человек. Отношения между городом и гарнизоном были скверными. Когда перед рассветом отряд Десмаре переходил вброд реку Варенн во время отлива, его сообщники в городе открыли ворота. Захватчики тихо прошли по улицам и открыли Руанские ворота, чтобы впустить маршала Рье, который ждал снаружи со своими людьми. С развернутыми знаменами и криками "Ville gagnée!" они разграбили город и захватили большинство кораблей в гавани, деньги в филиале Казначейства и артиллерию. Французы основали в Дьеппе постоянную базу. Они изгнали всех, кто отказался присягнуть на верность Карлу VII, а затем занялись укреплением стен и строительством цитадели на скале. В городе под командованием самого Десмаре был создан большой рейдерский отряд, который обеспечивал себя за счет грабежей в западной Нормандии. Гавань стала базой для французских каперов, которые совершали набеги на устье Темзы и побережье юго-восточной Англии, захватывая суда и высаживаясь на берег для грабежа отдельных поселений и увода людей с целью получения выкупа[660].

Взятие Дьеппа стало сигналом к крестьянскому восстанию в Па-де-Ко, которое вызвало самый тяжелый кризис в ланкастерской Нормандии со времен ее завоевания Генрихом V. Па-де-Ко — это широкое известняковое плато, лежащее к западу и северу от Руана между Сеной и морем. Это был самый богатый сельскохозяйственный регион Нормандии и основной район выращивания зерновых. 1420-е годы были для региона благополучным десятилетием, но все резко изменилось после захвата французскими компаниями Торси и замков в долине реки Бресль в 1429 году. В следующем году они были изгнаны, но за ними последовали другие, действовавшие из замков французов в Пикардии и Бовези. Налетчики уничтожали посевы и постройки, сгоняли крестьян с земли в леса, где те пополняли ряды сельских разбойников. К 1435 году Па-де-Ко потерял значительную часть своего населения, а оставшиеся жили во все более тяжелых условиях. Урожай предыдущего года был потерян из-за осенних дождей и заморозков, в результате которых зерно сгнило на полях, а крестьяне остались без хлеба. Вспышки чумы собрали множество жертв среди ослабленного голодом населения.

Па-де-Ко был более плотно заселен английскими землевладельцами, чем любая другая часть Нормандии, но он не был хорошо защищен. В Арке и Э находились крупные королевские гарнизоны, которые были усилены после падения Дьеппа. Однако в глубине региона единственными гарнизонами были замки, находившиеся в частном владении, владельцы которых часто отсутствовали, и даже если были на месте, то, как известно, не выполняли свои военные обязанности. В июне 1435 г. бальи Па-де-Ко, сэр Джон Монтгомери, подлил масла в огонь, приняв непродуманное решение о призыве и вооружении местного крестьянства. Когда граф Саффолк принял командование в Руане, он распорядился, чтобы крестьяне были собраны в организованные отряды под командованием подразделений английских лучников с английскими капитанами. Но было уже слишком поздно. Уже через несколько дней после падения Дьеппа крестьянство поднялось по всему региону. Это восстание было лучше спланировано, чем годом ранее на Котантене. Крестьяне были хорошо экипированы, многие из них имели оружие, выданное английскими властями. Они нашли эффективного лидера по имени Карюйе, который быстро создал армию численностью около 4.000 человек. Вожди повстанцев обратились за поддержкой к французам в Дьеппе. Десмаре и Рье отреагировали гораздо быстрее, чем это ранее удалось герцогу Алансонскому на Котантене. Они привлекли Ла Ира с многочисленными французскими отрядами из Бовези, чтобы использовать неожиданно открывшуюся возможность. К концу года, по имеющимся данным, в Па-де-Ко находилось более 3.000 французских солдат[661].

В конце ноября граф Саффолк покинул Нормандию, чтобы принять участие в заседании Парламента в Вестминстере, и герцогство вновь осталось без политического руководства. Если он думал, что худшее уже позади, то ошибался. Незадолго до Рождества крестьяне-повстанцы объединились с французскими отрядами. Объединенная армия насчитывала около 6.000 человек. В декабре она начали мощное наступление на английские позиции в этом регионе. Продвигаясь на запад вдоль побережья от Дьеппа, маршал де Рье занял город Фекан. Гарнизона в Фекане не было, а местный дворянин уговорил жителей открыть ворота. Через два дня гасконский капитан сдал крепость Монтивилье, охранявшую подступы к Арфлёру, после того как горожане вступили в сговор с нападавшими. 27 декабря 1435 г. французы подошли к Арфлёру, где встретили первое серьезное сопротивление. Оборонительные сооружения города, после знаменитой осады 1415 года, были перестроены. Гарнизон был недавно усилен дополнительными отрядами, переброшенными через устье реки из Кана. Рье приказал немедленно начать штурм, который был отбит с большими потерями для нападавших. Но восстание французских жителей города выбило почву из-под ног защитников, и капитан Уильям Минорс был вынужден пойти на капитуляцию. Все английское население было изгнано вместе с гарнизоном. Потеря Арфлёра стала для англичан катастрофой. Арсенал города, где хранились важные артиллерийские запасы, попал в руки французов. Вышедшие из гавани французские корабли могли блокировать торговлю Руана и других городов по Сене, а также помешать перевозкам войск между Англией и Нормандией. В новом году английские войска были срочно переброшены в Руан, который, как ожидалось, подвергнется следующему нападению[662].

На всем протяжении реки Ко стихийные восстания местных жителей переросли в большой пожар. В течение нескольких дней восставшие заняли все значимые города и крепости региона, за исключением городов с гарнизонами Арк и Э на севере и Кодбека на юге. На конце года восстание начало распространяться через устье Сены в Нижнюю Нормандию, где еще пылали угли восстания предыдущего года. Восстание в округе Вир быстро распространилось по всему Котантену. В начале января стало известно, что его лидер, человек по имени Бошье, собрал многотысячную крестьянскую армию и согласовывает свои планы с французскими гарнизонами соседних областей. За короткое время, прошедшее после Аррасского конгресса, англичане потеряли контроль над всем побережьем Ла-Манша от Фландрии до Сены и столкнулись с перспективой потери портов Котантена. Серьезные опасения вызывала безопасность Шербура, который теперь был единственным крупным портом в руках англичан, не считая Онфлёра. В Вестминстере Совет был охвачен паникой. Учитывая, что войска в Нормандии были сосредоточены в Руане и Ко, советники даже рассматривали идею создания еще одной армии на западе Англии, которая должна была отправиться непосредственно на Котантен[663].

Катастрофа заключалась не только в самих потерях, какими бы серьезными они ни были, но и в том, что они свидетельствовали о состоянии общественного мнения в Нормандии. Нормандцы, как и парижане, и жители многочисленных городов Пикардии и Шампани, подчинились Генриху V и поддержали английский режим в 1420-х годах, потому что он казался им единственной властью, достаточно сильной, чтобы обеспечить их безопасность. Теперь этот расчет уже не оправдывался. Мало кто в Нормандии или Париже следил за дипломатическими переговорами в Аррасе и понимал всю сложность этих переговоров. Но все понимали, что провал конгресса означает продолжение войны, а это коренным образом повлияло на их отношение к английской оккупации. Знал это и граф Саффолк. Одним из первых его действий по прибытии в Руан было распространение среди нормандских бальи документа, подготовленного английской делегацией в Аррасе и оправдывающего их поведение на конгрессе. Духовенству было приказано прочесть это послание со своих кафедр.

Настроения в герцогстве разделились. Англичане пользовались поддержкой большинства крупных землевладельцев, высшего духовенства и патрицианской олигархии больших городов. Эти группы были кровно заинтересованы в сохранении ланкастерского режима, которому многие из них были обязаны своим местом, землями и состоянием. Нормандские Штаты, представлявшие их интересы, собрались в Руане в ноябре и выразили желание остаться под властью Ланкастеров. Но они считали, что окончательное французское предложение, которое восстановило бы мир в герцогстве и оставило бы английскую династию на месте, должно быть принято. Единственной альтернативой, по их мнению, была более решительная оборона Нормандии, чем то "слабое сопротивление", которое наблюдалось до сих пор. Штаты призвали к созданию большой английской армии во главе с принцем королевской крови, "добродетельным, доблестным, усердным, любимым и, известным всем". Они вотировали новые налоги на номинальную сумму 190.000 ливров, но признали, что этого будет недостаточно для финансирования необходимых усилий и основное бремя придется нести за счет доходов Англии. Делегация отправилась в Вестминстер, чтобы донести эти соображения до правительства и Парламента. Однако лояльность английским правителям не нашла широкого отклика ни в нормандской сельской местности, ни в небольших городах, где новые налоги лишь напоминали людям о тяготах войны. Особенно тяжелые условия были на севере герцогства, где жители городов часто контактировали с французскими гарнизонами Пикардии и Бовези. В следующем году Потон де Сентрай на некоторое время занял Жизор, после того как жители города в полном составе перешли на сторону французов. Англичане почувствовали перемены. "Там было столько измен, что люди не знали, что делать", — писал лондонский хронист[664].

В Вестминстере, где по-прежнему заседал Парламент, захват Дьеппа и крестьянское восстание омрачали ход заседаний. Граф Саффолк прибыл в конце ноября, чтобы занять свое место в Палате Лордов с рассказом из первых рук о событиях в Нормандии. Его сопровождали Жан Ринель, послы нормандских Штатов и делегации муниципалитетов Парижа и Руана — "верные подданные вашего разбитого и разрушенного королевства Франция", как они себя называли. Они сообщили, что новое вторжение французских войск, скорее всего, получит поддержку населения. Люди были "разгневаны и угнетены этой долгой войной и неадекватными мерами, принятыми для их защиты". Они больше не верили в то, что англичане останутся здесь, и в то, что верность Генриху VI — самый надежный путь к миру. Кризисная атмосфера в Вестминстере усилилась благодаря сообщениям о деятельности французских агентов в Шотландии. Французское посольство находилось в северной стране уже несколько месяцев. Присутствие в его составе сэра Хью Кеннеди, одного из главных шотландских капитанов во Франции, возрождало опасения относительно новой "шотландской армии", которую шотландский король обещал французскому еще в 1428 году[665].

В конце ноября 1435 г. Совет заручился поддержкой Палаты Лордов для резкого увеличения масштабов английских операций в Нормандии. Зимой через Ла-Манш должна была переправиться новая экспедиционная армия, "самая большая из тех, что пересекали море за всю историю человечества", — гласило величественное заявление Совета нормандцам. Планировалось собрать 2.000 латников и 9.000 лучников, что позволило бы довести общую численность английских войск во Франции по меньшей мере до 16.000 человек. Некоторые из этих людей должны были служить в течение длительного срока — два или даже три года вместо традиционных шести месяцев. По всей видимости, сначала командование было предложено графу Саффолку. Но Саффолк не хотел покидать свое влиятельное место управляющего делами Генриха VI и не желал брать на себя ответственность за "несчастья", которые он явно считал неизбежными. Вместо этого выбор пал на кузена короля, 24-летнего Ричарда герцога Йорка. Этот Ричард был сыном Ричарда, графа Кембридж, казненного в 1415 году за измену Генрихом V и внуком Эдмунда Лэнгли, герцога Йорка, четвертого сына Эдуарда III. Титул герцога Йорка Ричарду был присвоен королевским Советом лишь в 1426 году, хотя его дядя (старший брат отца) Эдуард Йорк погиб в битве при Азенкуре. Через свою мать Ричард также происходил от второго сына Эдуарда III — Лионеля Антверпенского, герцога Кларенса. Когда в 1425 г. его дядя по матери Эдмунд, граф Марч умер бездетным, Ричард получил огромное наследство Мортимеров в Уэльсе и Ирландии. В 1435 г. он стал рыцарем Ордена Подвязки и самым богатым пэром Англии. Никто не мог лучше соответствовать представлениям нормандских Штатов о принце королевской крови. Но у Ричарда не было ни военного, ни административного опыта. Его знания о Франции ограничивались тем, что он мог почерпнуть при дворе Генриха VI во время коронационной экспедиции, в которой не играл заметной роли. Его назначение, рассчитанное на год, было, по-видимому, временным, пока не будут приняты более долгосрочные меры. Чтобы компенсировать неопытность, ему был предоставлен внушительный состав опытных капитанов, включая Саффолка, Солсбери, Фоконберга и Эдмунда Бофорта, а также грозных Толбота и Фастольфа, которые уже находились во Франции[666].

Совет назначил амбициозные сроки. Передовой отряд из почти 1.800 человек должен был отплыть во Францию в конце декабря 1435 г., а остальные — месяцем позже. Общая стратегия была та же, что и в 1428 и в 1430 годах: завершить войну, одним ударом разгромив противника. Задача новых армий заключалась в том, чтобы закрыть открывшиеся бреши в обороне западной Нормандии и в районе Парижа, а затем начать масштабное наступление на территории, недавно занятые Карлом VII. Предусматривалось два самостоятельных войсковых соединения. Основной корпус численностью 7.000 человек должен был действовать совместно с войсками Толбота и Уиллоуби в Иль-де-Франс и на Нормандской границе. Отдельное командование было поручено Эдмунду Бофорту, который с 2.000 человек должен был вернуть утраченную территорию в Мэне и вторгнуться в Анжу. В случае успеха этих наступательных операций Совет рассчитывал получить от короля Валуа более выгодные условия, чем те, которых удалось добиться в Аррасе. Со временем герцог Йорк был назначен лейтенантом короля во Франции и получил полномочия вести войну и переговоры о заключении постоянного мира или длительного перемирия[667].

Планируемая армия такого размера стала серьезным испытанием для скудных финансов английского государства. До отплытия она должна была получить около 60.000 фунтов стерлингов наличными, в дополнение к более чем 9.000 фунтов стерлингов, причитающихся Луи де Люксембургу за войска, непосредственно содержащиеся Большим Советом. К этому следует добавить постоянную убыль денег, пока армия оставалась во Франции, получая жалованье каждый квартал. В итоге Палата Общин проголосовала за единую субсидию, которая должна была выплачиваться четырьмя частями в течение следующих двух лет, и за увеличение торговых пошлин. Церковь поддержала это решение, выделив десятину. Была надежда, что значительные суммы удастся собрать за счет другого фискального эксперимента — введения градуированного налога на доходы от земельных владений, должностей и аннуитетов свыше пяти фунтов, взимаемого по прогрессивным ставкам от шести пенсов до двух шиллингов с фунта. По всей видимости, парламентарии надеялись, что весь пакет мер позволит получить не менее 100.000 фунтов стерлингов, поскольку разрешили правительству брать займы под такую сумму. Примерно половина этих денег должна была поступить от подоходного налога, который должен был быть выплачен единовременно в апреле и должен был стать основным источником финансирования новой армии. На самом деле этот налог собирался медленно, и его доходность была неутешительной. Полномочия государства XV века были ограничены и доходы оценивались самостоятельно каждым налогоплательщиком. В итоге налог принес менее 9.000 фунтов стерлингов. Хуже того, неудача с новым налогом совпала с падением таможенных поступлений в результате бойкота торговли с Бургундской державой и пиратства в Ла-Манше и Северном море.

Казначей Ральф Кромвель с момента своего назначения пытался вырваться из порочного круга займов, вызванных постоянными требованиями войны. Большая часть рекордных за последние несколько лет займов все еще оставалась непогашенной. Но настойчивая потребность в деньгах для оплаты новой армии не оставляла Кромвелю иного выбора, кроме как влезать в долги еще глубже. С ноября 1435 г. по август 1436 г. правительство заняло более 48.000 фунтов стерлингов. Из этой суммы почти две трети были предоставлены кардиналом Бофортом или такими кредиторами, как попечители герцогства Ланкастер и поверенные пленного племянника Бофорта графа Сомерсета. Еще 16.000 фунтов стерлингов выделили такие коммерческие структуры, как Лондонская корпорация Сити и купцы Лондона и Кале, которые сильно пострадали от потери портов французского Ла-Манша. Остальные средства были получены от большого числа индивидуальных кредиторов, более 450 из которых получили прямые распоряжения о предоставлении займов под обеспечение парламентской субсидии. Эти суммы выдавались непосредственно войскам по мере их прибытия в порты в привычном для казначеев режиме "из рук в руки"[668].

В новом году война в Па-де-Ко приняла новый оборот. Войска маршала Рье и крестьянская армия Карюйе захватили мощную крепость баронов Греев из Хетона в Танкарвиле, расположенную на вершине скалы в устье Сены. Крепость послужила надежной базой, с которой они смогли продвинуться вверх по долине Сены и занять обнесенный стеной город Лильбонн на главной дороге в Руан. Нормандская столица была охвачена паникой. Считалось, что некоторые горожане поддерживают связь с французами. Совет вовсе не был уверен в том, что Руан удастся отстоять. Толбот, принявший командование в новом 1436 году, организовал оборону с привычной решительностью. Он перебросил в Руан войска из других гарнизонов. Сэр Генри Норбери, прибывший в начале января из Англии с первой 1.000 человек большой экспедиционной армии, был направлен прямо в город[669].

К счастью для англичан, их противники рассорились. Предводители крестьянской армии хотели продвинуться дальше по долине и взять Кодбек. Французские капитаны хотели сделать паузу и перегруппироваться. Поэтому крестьяне пошли вперед сами, осыпая профессиональных солдат оскорблениями. Солдаты ушли в свои прибрежные крепости, оставив крестьян на произвол судьбы. Для удержания Кодбека Толбот отправил 400 человек под командованием рыцаря из Шропшира сэра Фулька Эйтона. Он прибыл в город 4 января 1436 года. Кодбек располагался на северном берегу Сены в девятнадцати милях к западу от Руана. Город имел обвод стен, возведенных в прошлом веке, с двумя массивными башнями и пятью сильно укрепленными воротами. Крестьяне, по-видимому, приближались к городу вдоль береговой линии, намереваясь занять полосу земли между стенами и рекой. Но путь им преградила река Амбион. Через реку был переброшен узкий мост, обороняемый большим отрядом английских лучников. Крестьяне беспорядочной толпой атаковали мост, но в этот момент из ворот Арфлёра вышел Эйтон со своим отрядом конных латников и обрушился на них сзади. Латники рассеяли крестьян и и множество их перебили, когда те бежали по полям. Тех немногих, кого удалось взять живыми, привезли в город, где зарезали на улицах или утопили в Сене[670].

Из Руана Толбот, Скейлз, Кириэлл и другие английские капитаны воспользовавшись разгромом крестьянской армии, совершили два опустошительных карательных рейда в Па-де-Ко. Боевые действия приняли характер классовой войны, когда крестьяне, покинутые Рье и Десмаре, оказались один на один с профессиональными английскими солдатами. Репрессии активно поддерживались дворянством и мелкой знатью Нормандии. Нормандский хронист Тома Базен считал, что в частном порядке эти люди были настроены так же враждебно к английской оккупации, как и крестьяне, но из чувства классовой солидарности сохраняли верность правительству в Руане. Они видели "большую опасность для себя и всей Франции, если простой народ своими силами освободит свою землю от англичан". Крестьянам не было предоставлено даже той малой доли гуманности, которая по законам военного времени полагалась дворянам. Англичане и их нормандские помощники сжигали целые деревни. Они скакали по улицам рыночных городов, убивая всех без разбора и захватывали людей на полях для получения выкупа и, если те не могли заплатить, перерезали им горло или топили в реках. Они согнали тысячи голов скота в Руан и грабили все, что можно было взять. Под Лильбонном они объединились с гарнизоном Эйтона из Кодбека. Цитадель города, который был переполнен беженцами, удерживал отряд маршала Рье. Англичане обманом проникли в сторожевую башню с помощью французского военнопленного, которого обещали освободить без выкупа. Они перебили или взяли в плен весь гарнизон и разграбили город. Считается, что только в этом случае погибло около 800 человек. Когда расправа закончилась, они установили блокаду Па-де-Ко, перекрыв все поставки продовольствия в этот регион. В результате начался голод и быстрое распространение чумы, от которых погибло даже больше людей, чем от рук солдат Толбота. Восстание в Па-де-Ко было подавлено. Восстание Бошье в Нижней Нормандии было подавлено с такой же жестокостью лордом Скейлзом в конце марта. Повстанцы были блокированы к югу от Сен-Ло, прежде чем к ним смогла подойти помощь из французских опорных пунктов, расположенных южнее. Они были перебиты тысячами, как и последователи Карюйе в Кодбеке и Лилльбонне[671].

Восстание Па-де-Ко оставило после себя страшное наследие. Целые общины бежали перед солдатами, бросая землю, оставляя за собой необработанные поля и обугленные руины домов. Одни уходили в леса и становились разбойниками. Другие эмигрировали в соседние провинции. Более богатые переселенцы сев на корабли, направились в Бретань — единственный остров относительной безопасности на западе Франции. Более бедные уходили в Пикардию, которая начинала подниматься из разрухи последних шести лет. Некоторые добирались до Руана и других нормандских городов, где вынуждены были просить милостыню на улицах. Больницы и дома милосердия были переполнены. Разрушения довершали гарнизоны маршала Рье и Ла Ира, которые охотились на оставшихся в живых, добывая себе пропитание pâtis и награбленным добром. Налоговые отчеты отражают эту печальную историю. Спустя десять лет после восстания регион все еще описывался как место "полного разрушения и запустения". Один район был "полностью разрушен и обезлюдел", другой — "необитаем, заброшен и близок к разрушению". Когда английский судья сэр Джон Фортескью жил в изгнании во Франции в 1460-х годах, он назвал Па-де-Ко худшим примером сельской нищеты, который он видел. Страна была "почти пустынна из-за отсутствия земледельцев, как это теперь хорошо видно по работам, которые там ведутся, а именно по корчевке деревьев, кустарников и рощ, выросших за то время, когда мы были господами в этой стране". Спустя полвека после восстания большая часть территории региона по-прежнему представляла собой пустошь. "Земля не знала ни плуга, ни ухода", — заявили представители Па-де-Ко в Генеральных Штатах в Туре в 1484 году[672].

В конце января 1436 г. Ла Ир и Потон де Сентрай попытались застать Руан врасплох с отрядом численностью около 1.500 человек. У них были союзники среди горожан, которые обещали восстать против англичан. Но Толбот узнал об этом плане, и когда французские капитаны прибыли на место, то обнаружили, что защитники города уже готовы дать им отпор. Французы отступили и остановились в деревне Рю, расположенной в лесу к востоку от Руана. Там на рассвете 2 февраля они были атакованы английскими войсками под командованием лорда Скейлза. Не успев вооружиться и подготовиться, многие из них были убиты, а пленных оказалось очень много. Сообщалось, что Скейлз получил выкуп в 20.000 салюдоров только из одного из них. Ла Ир и Сентрай спаслись, но потеряли лошадей, обоз и большую часть вооружения. Сражение при Рю спасло Руан. Но вскоре после этого Толбот был вынужден отвести свои войска из-за начавшейся катастрофы в районе Парижа. Как только англичане ушли, французские гарнизоны возобновили свою экспансию. В марте войска Десмаре из Дьеппа захватили город и замок Э, выбив один из крупнейших английских гарнизонов в регионе и оставив Арк и Кодбек единственными английскими гарнизонами в Па-де-Ко[673].

Трагедия Парижа началась с захвата французами в сентябре 1435 г. укрепленного моста через Сену в Мёлане. Контроль над мостом позволил французам прекратить поставки в город большей части продовольствия из Нормандии, которая до сих пор была единственным надежным источником зерна и основным источником мясных и молочных продуктов. Цена на пшеницу на городских рынках за ночь выросла вдвое, а в течение зимы — в разы. Англичане осадили Мёлан 24 октября, но, испытывая проблемы с численностью, они не смогли блокировать город с двух берегов реки. Осада затянулась до февраля 1436 г., когда была прекращена после того, как стремительный распад английских военных позиций вокруг Парижа сделал ее бессмысленной. В столице начали рушиться центральные институты власти двуединой монархии. Канцлер, Луи де Люксембург, вместе с большинством членов Большого Совета уже несколько недель находился в Руане. В его отсутствие главными членами Совета в городе были нерешительный Жак дю Шателье, епископ Парижский, и твердолобый англофил Жиль де Кламеси. В правительственных учреждениях люди работали под угрозой надвигающейся катастрофы. Те члены Большого Совета, которые не были слишком явно скомпрометированы связью с англичанами, уже начали уезжать. Так генеральный секретарь Парламента покинул свой пост и уехал из города. Эти люди жили в страхе за свою жизнь, находясь в изоляции от горожан, которые сердцем и душой были связаны с герцогом Бургундским и все более враждебно относились к чиновникам дискредитировавшего себя ланкастерского правительства. У тех же, кто оставался на своих постах, почти не было работы и Парламент всерьез подумывал о том, чтобы приостановить свои заседания на неопределенное время[674].

Под командованием капитана Парижа Роберта Уиллоуби находился постоянный гарнизон, насчитывавший около 400 английских солдат. Кроме того, часть войск была выведена из английских гарнизонов в восточной Нормандии, а также имелось некоторое количество местных войск под командованием бургундских капитанов с сомнительной верностью. Эти войска располагались частично в Бастилии, а частично в кольце пригородных гарнизонов, охранявших основные дороги и подходы к рекам. Эти силы были крайне недостаточны для выполнения поставленной задачи. Никто из солдат уже несколько месяцев не получал жалованья. Администрация теперь полностью зависела от наличных денег, присылаемых из Англии, и хотя деньги все еще поступали в Руан, ни чего из этого не доходило до Парижа. Нехватка денег для оплаты войск привела к предсказуемым последствиям. Капитаном Корбея, главного речного порта, через который в город поступали грузы из Гатине, был Гийом де Ферьер, бургундский дворянин, оставшийся на английской службе после Аррасского договора и задолжавший более 1.000 ливров жалованья своему гарнизону. В начале января он был подкуплен герцогом Бурбонским и перешел на французскую службу, сдав Корбей вместе с Бри-Конт-Робер — единственные оставшиеся английские опорные пункты между Парижем и Монтеро. Через несколько дней Карлу VII сдался укрепленный мост Шарантон, важнейший элемент внешней обороны Парижа, который также имел гарнизон из местных войск.

В зале заседаний Парламента на острове Сите было созвано кризисное совещание. На нем присутствовали Уиллоуби, несколько членов Большого Совета, губернатор, чиновники муниципалитета и все советники Парламента, которых удалось найти. Они создали комитет, который ежедневно собирался в Отель-де-Виль для организации обороны и поддержки на улицах города. Но они не видели возможности защитить город от скоординированной атаки. В Руан была направлена еще одна делегация с просьбой о помощи. Комитет даже начал предварительные переговоры с герцогом Бургундским и сообщил, что на улицах города поднялся "великий ропот" и появились подстрекательские разговоры. Вскоре после этого собралась толпа, требовавшая заменить Уиллоуби на капитана по своему усмотрению. Они хотели избрать французского капитана Жана де ла Э, барона де Кулонс, старого командира в Анжу и Мэне. Ранее он был взят в плен графом Стаффордом при взятии Бри-Конте-Робер в 1430 г. и в настоящее время томился в Консьержери. Парижане угрожали ворваться в тюрьму и освободить его силой, если их требования не будут выполнены[675].

19 февраля 1436 года замок Венсен, расположенный к востоку от городских стен, был захвачен французами, когда двадцать партизан взобрались на стены по штурмовым лестницам при попустительстве одного шотландца из гарнизона. На следующий день жители Понтуаза, через который проходила главная дорога на Руан, восстали против англичан, блокировали гарнизон в цитадели и захватили город. Перед этим Уиллоуби, бывший и капитаном Понтуаза, сократил гарнизон города, чтобы усилить свои войска в Париже. В итоге его лейтенант, сэр Джон Рипли, с горсткой людей укрылся в одной из сторожевых башен и отбивался от горожан, сбрасывая с крыши камни и черепицу, пока не был вынужден сдаться. Горожане пригласили Вилье де Л'Иль-Адама, который выбрал этот момент, чтобы объявить себя сторонником Карла VII. Он прибыл в город, и вскоре к нему присоединились около 150 солдат, присланных герцогом Бургундским. Примерно в это же время французы заняли мост через Сену в Пуасси, расположенный к югу от Понтуаза. Из кольца фортов, окружавших Париж, в руках англичан оставался только Сен-Жермен-ан-Ле, охранявший юго-западный подход со стороны Босе. Столица была почти полностью отрезана. В Пуатье Карл VII и его советники решили, что их время пришло. Они назначили Ришмона лейтенантом короля в Иль-де-Франс и приказали ему занять город. Было объявлено общее помилование за все годы противостояния Карлу VII как Дофину и королю, начиная с 1418 г., и Ришмон был уполномочен обнародовать его, когда наступит подходящий момент. Карл VII рассчитывал, что город перейдет в его руки без сопротивления[676].

В начале марта 1436 г. Луи де Люксембург прибыл в Париж из Руана, чтобы взять под контроль стремительно ухудшающуюся ситуацию. По его словам, многие жители столицы, присягнувшие на верность Генриху VI, теперь активно готовились к переходу на сторону его соперника. В палату Парламента были созваны все видные чиновники и горожане, которые должны были принести новую присягу на верность. Отказавшиеся были изгнаны вместе с семьями. В Париже было объявлено осадное положение и ужесточены полицейские меры. Для прохода через ворота требовались пропуска. Ходили слухи, что подозреваемых противников правительства арестовывали и по тихому топили в Сене. Был издан ордонанс об организации караульной службы на стенах и воротах и обязывающий городских ополченцев носить не традиционный бургундский крест Святого Андрея, а красный крест Англии. Каноникам Нотр-Дам, чьи дома находились на берегу реки, предписывалось закрывать двери и окна. За городскими стенами, вокруг Понтуаза, чтобы не дать бургундскому гарнизону пополнить свои запасы, была проведена кампания "выжженной земли". Англичане прошли по округе, сжигая зерновые склады и врывались в дома, чтобы уничтожить запасы овощей, которых, по мнению современного парижского хрониста, было достаточно, чтобы прокормить 6.000 человек в течение полугода, когда городу грозила голодная смерть. Совет в Руане предпринял серьезную попытку прорвать кольцо французских гарнизонов, окружавших столицу. Он начал наращивать свои силы в Манте, ближайшем к столице городе с мостом, который все еще находился под контролем англичан. Для отправки в город был собран большой обоз с продовольствием и стадами скота. Но прорваться к городу так и не удалось, и попытка была оставлена[677].

Если бы планы, разработанные в Вестминстере в декабре 1435 г., были выполнены, то к этому времени во Франции должно было находиться дополнительно 10.000 английских войск, многих из которых можно было бы использовать для отражения наступления французов на Париж. Однако амбициозный график Вестминстерского Совета был быстро нарушен. Сэр Генри Норбери отплыл из Портсмута с 1.000 человек в конце декабря. Но остальные все еще оставались в Англии. Потеря городов на Сомме и портов в Па-де-Ко нарушила традиционную логистику английских экспедиционных армий. Теперь уже нельзя было переправлять их в Нормандию через Кале или Дьепп на морских баржах. Приходилось идти более длинным путем в устье Сены, что требовало более крупных судов. Они были дороги и требовалось не менее двух-трех месяцев, чтобы их собрать. Сэр Томас Бомонт, который должен был отплыть с Норбери в декабре, добрался до Парижа только в конце марта.

Основная часть экспедиционной армии должна была отплыть во главе с Эдмундом Бофортом и герцогом Йорком в конце января, но из-за проблем с логистикой и отвлекающих факторов внутри страны она задержалась. В Англии полным ходом шла подготовка к отпору вторжению из вне. Впервые с начала века люди в графствах были мобилизованы для защиты побережья. В прибрежных городах востока и юга страны создавались запасы оружия, организовывались системы оповещения, строились импровизированные укрепления. При этом сохранялось беспокойство по поводу безопасности севера. Двум северным епископам Дарема и Карлайла было поручено провести переговоры о продлении перемирия с Шотландией, срок которого истекал 1 мая 1436 года. Они ни к чему не привели и, возможно, даже не состоялись. Необходимость сохранить войска для обороны Англии неизбежно увеличивала риски, связанные с отправкой больших армий во Францию, и замедляла их комплектование. Армия герцога Йорка была сокращена с 7.000 до 5.000 человек, а ее отправка была перенесена с января на апрель[678].

Вскоре до Совета дошло, что наибольшей угрозе подвергается английский форпост в Кале, окруженный вражеской территорией. Совет смягчил яростную антибургундскую риторику, звучавшую после заключения Аррасского договора и предпринял шаги по пресечению нападений на фламандские грузы в Ла-Манше и Северном море. В январе 1436 г. он даже обратился к герцогу через братьев Люксембург с предложением заключить договор о взаимном ненападении. Но время для этого прошло. Филипп уже решил, что в условиях кризиса, переживаемого англичанами в Париже и Нормандии, лучшего времени для устранения угрозы его владениям со стороны Кале и Ле-Кротуа не найти. Как указывали его советники в Аррасе, если целью его сделки с Карлом VII было установление мира в его владениях, то этого нельзя было достичь, пока эти мощные крепости с надежными гаванями и большими постоянными гарнизонами оставались в руках англичан. Те, кто в Аррасе поддерживал сепаратный мир с Францией, настаивали на том, что захват этих мест будет весьма простой операцией. Юг де Ланнуа, знавший Англию лучше, чем кто-либо другой при бургундском дворе, считал, что это нереально. В свое время он указывал, что англичане в состоянии относительно быстро перебросить по морю в эти две крепости до 3.000 человек и владения Филиппа, по его мнению, станут для них главной мишенью. Фландрия была богата и уязвима, и англичане могли перебросить в графство через Кале 14.000 ― 15.000 человек для ее оккупации. Именно такой стратегии придерживался герцог Глостер, о чем Ланнуа, вероятно, знал. Многое из того, что он говорил, было прозорливым, но, по сути, это был повтор уже отвергнутых аргументов против разрыва с Англией. В конце января 1436 г. Филипп созвал свой Совет, чтобы решить, что делать. Но герцог уже знал, что хочет услышать, и не стал приглашать заведомо несогласных. Большинство голосов было на стороне Николя Ролена и братьев Крой, которые выступали за поход на Кале. Совет рекомендовал атаковать город подавляющими силами. 19 февраля 1436 г. Филипп отверг английские мирные инициативы, что было равносильно объявлению войны. К концу марта в Англию поступили первые сообщения об активной подготовке к осаде Кале[679].

Совет в Вестминстере был парализован разногласиями по поводу приоритета различных фронтов на континенте. Кале или Нормандия? Один из секретарей Луи де Люксембурга прибыл в Лондон, чтобы выяснить, что происходит, но не смог получить ответа. Через месяц с той же миссией прибыл еще один секретарь французского канцлера, но так же безуспешно. В конце концов вопрос был решен в пользу Кале, но это произошло только в начале апреля. Армия Эдмунда Бофорта численностью 2.000 человек собиралась в Уинчелси, чтобы отправиться в устье Сены, когда ее перенаправили в Кале. Большой артиллерийский обоз, который должен был быть отправлен с армией Бофорта в Нормандию и был крайне необходим там, в итоге был отправлен в Кале. Значительные суммы наличными, предназначенные для оплаты армии герцога Йорка, были перенаправлены казначею Кале. Эти задержки и переадресации неоднократно откладывали высадку Нормандской армии. В результате была утеряна последняя надежда на спасение Парижа[680].

Артур де Ришмон начал продвижение к Парижу из Ланьи 1 апреля 1436 года. Через два дня, 3 апреля, он вошел в Понтуаз. Там к нему присоединился Орлеанский бастард. Их общие силы были невелики — не более 500–600 человек. Но они рассчитывали на всеобщее восстания горожан. Ришмон установил контакт с со сторонниками Карла VII, которые в лучшие времена были столпами англо-бургундского истеблишмента. Гийом Сангуэн — богатый ювелир из квартала Сен-Жермен-л'Осерруа, ранее ссужал деньги и Иоанну Бесстрашному, и герцогу Бедфорду. Во время осады 1429 г. он был купеческим прево, отвечавшим за оборону города. Мишель де Лалье, один из самых высокопоставленных финансовых чиновников ланкастерского правительства, был советником Счетной палаты, присягнувшим на верность Генриху VI еще 15 марта и одним из многих, кто сделал это со скрещенными за спиной пальцами. Пьер де Ланде был бывшим магистром Парижского монетного двора. Жан де Белло — бывший парижский эшевен, чья преданность в первые годы регентства была хорошо вознаграждена герцогом Бедфордом, но который, как и многие другие, считал себя прежде всего приверженцем герцога Бургундского. Филипп Добрый сдержанно поощрял их. Но они были людьми осторожными и заявили эмиссарам Ришмона, что готовы впустить его, но не могут этого сделать, пока у ворот не будет стоять достаточно большая французская армия, чтобы гарантировать успех. К Ришмону уже направлялись подкрепления из французских гарнизонов в Шампани, а Орлеанский бастард отправился набирать новые войска в Босе и долине Луары[681].

В начале апреля 1436 г. Жан Шартье, следивший за этими событиями из аббатства Сен-Дени, подсчитал, что общая численность войск Роберта Уиллоуби в Париже после прибытия сэра Томаса Бомонта составляет около 1.500 человек. Однако в результате ряда неурядиц их численность вскоре сократилась. 4 апреля 400 человек английского гарнизона Уиллоуби взбунтовались из-за невыплаты жалованья и покинули город через южные ворота. Они заняли пригород Нотр-Дам-де-Шам, разграбили церкви, врывались в дома в поисках еды, а затем ушли, оставив весь район в огне. Отряд Бомонта не принял участия в мятеже. Перед отъездом из Англии эти люди получили зарплату за полгода и имели деньги на руках. Но 10 апреля произошла катастрофическое сражение с отрядом французской армии из Понтуаза. Ришмон приказал Вилье де Л'Иль-Адаму занять Сен-Дени от имени Карла VII, стены которого были разрушены Толботом осенью предыдущего года. В одной из башен аббатства находился лишь небольшой английский гарнизон. Комитет обороны Парижа приказал Бомонту остановить приближающиеся силы Л'Иль-Адама. В полночь он вышел из ворот Сен-Дени с 500 солдатами и рано утром овладел городом аббатства.

С восходом солнца Бомонт выдвинулся навстречу приближающимся французским войскам. Его люди заняли позицию перед узким каменным мостом через реку Руйон, недалеко от места ее впадения в Сену. Это место уже давно скрылось под промышленным уродством современного Сен-Дени. Бомонт, имея преимущество в численности, атаковал отряд Л'Иль-Адама, оттеснив его людей более чем на милю. Но тут появился Ришмон с остатками французской армии из Понтуаза и переломил ход сражения. Англичане были разбиты в ожесточенном сражении на лугах Сены. Преследование довершило разгром. Большая часть уцелевших английских войск бежала к Парижу. Но стражники закрыли ворота и подняли мост, боясь впустить врагов в город. В результате большинство беглецов было убито у рвов и стен города. Англичане потеряли около 200 человек убитыми. Весь остальной отряд Бомонта был взят в плен, включая командира. Тридцать или сорок английских солдат, находившихся в Сен-Дени, вскоре были выбиты из занимаемой ими башни, а город занят французами. У Уиллоуби осталось для защиты столицы только 600 английских солдат[682]

Центрами пробургундских настроений в Париже были университетский квартал на левом берегу Сены с его многочисленным и буйным студенческим населением и густонаселенный район вокруг рынка Ле-Аль, где главенствовали гильдии мясников. На следующий день после разгрома отряда Бомонта в обоих кварталах прошли собрания. Жители решили, что их момент настал и ночью в Понтуаз было отправлено послание с предложением Ришмону овладеть городом. Ворота Сен-Жак, по их словам, будут открыты для него дежурным командиром стражи. 12 апреля 1436 г. коннетабль выступил из Понтуаза на юг и переправился через Сену у Пуасси, где соединился с Орлеанским бастардом. Вся армия, насчитывавшая около 2.000 человек, прошла ночью через обширные леса Лайе и Сен-Клу, простиравшиеся от Пуасси до южных пригородов Парижа. Вскоре после рассвета 13 апреля Ришмон был встречен на дороге в нескольких милях от города одним из участников заговора. Он сообщил, что заговор раскрыт, а люди, планировавшие открыть ворота, заменены. Коннетабль решил не останавливаться на достигнутом и испытать волю горожан к сопротивлению.

Ворота Сен-Жак были главным южным въездом в Париж и представляли собой массивное укрепление, защищенное сухим рвом и подъемным мостом, где сегодня улица Сен-Жак пересекает улицу Суффло. Около семи часов утра армия Ришмона подошла к воротам. Вилье де Л'Иль-Адам был послан вперед для переговоров с людьми на стенах. Он сообщил им, что герцог Бургундский призвал их подчиниться Карлу VII и предъявил королевское помилование с печатью короля на пергаменте. Альтернативой покорности, по его словам, будут голод и смерть, так как пока город находится в руках врагов короля, в него не будут поступать никакие припасы. К этому времени улицы заполнились вооруженными горожанами. Защитники ворот посмотрели на толпу, собравшуюся внизу, и испугались. Ключей от ворот у них не было, но лестницу нашли и спустили вниз. Л'Иль-Адам взобрался на стену, за ним последовали Орлеанский бастард и знаменосец, водрузивший на стене знамя короля Валуа. Тут же ворота были распахнуты, и коннетабль со своим войском вошел в город. Прошло почти ровно восемнадцать лет с тех пор, как бургиньоны впустили в город того же Л'Иль-Адама, чтобы осуществить кровавый переворот, приведший к власти Иоанна Бесстрашного. На этот раз переворот прошел почти бескровно. Когда весть об этом распространилась, люди выходили из домов, надевая на себя белый крест Валуа или бургундский крест Святого Андрея, и кричали: "Мир! Да здравствует король и герцог Бургундский!"[683].

Англичане были встревожены нараставшим шумом на улица. Луи де Люксембург, Роберт Уиллоуби и бургомистр Симон Морье собрались, чтобы организовать оборону. Они вытащили из своих домов всех англичан и их ярых приверженцев, которых смогли найти, и сформировали из них три вооруженных баталии. Одной из них командовал канцлер, другой — Уиллоуби и Морье. Третьей баталией командовал Жан л'Арчер, долгое время служивший в Шатле и отвечавший за городскую полицию и уголовный суд. Три француза прошли со своими людьми по северным кварталам города, пытаясь заручиться поддержкой жителей. "Святой Георгий! — кричал л'Арчер, пробираясь по улице Сен-Мартен, — французские предатели, мы убьем вас всех!". Но к нему не присоединился ни один человек. Симон Морье повел свою баталию в квартал Ле-Аль. Там он обратился за помощью к своему другу, богатому оптовому торговцу мукой, на которого, как он был уверен, можно было положиться. "Сжалься, друг мой, — ответил этот человек, — мы должны заключить мир, иначе нам конец". "Что, и ты тоже?" — закричал Морье и ударил его по лицу плоской стороной меча, а затем бросил его на растерзание своим последователям.

Сопротивление баталии Уиллоуби быстро нарастало. Мишель де Лалье и его союзники раздали оружие 3.000 — 4.000 своих сторонников. По улицам и переулкам, впервые с 1418 года, были натянуты тяжелые цепи, традиционно складываемые на углах. Из бревен, камней и пиломатериалов сооружались импровизированные баррикады. Жители сбрасывали камни на головы людей Уиллоуби, пробиравшихся по улицам. Окончательно англичане и их союзники были рассеяны артиллерийским огнем при подходе к северным стенам. Симон Морье, боявшийся, что его линчуют, бежал в Шарантон и сдался французскому капитану на укрепленном мосту. Уиллоуби, Луи де Люксембург и Жан л'Арчер, преследуемые мстительной парижской толпой, пробрались по улицам восточного Парижа и заперлись в Бастилии. Там они обнаружили Пьера Кошона с толпой беженцев, оставшиеся обломки ланкастерского правительства. По всему городу толпы врывались в дома, покинутые англичанами и их французскими приспешниками, громили их и выносили имущество.

Бастилия не была готова к осаде, и вскоре Уиллоуби понял, что удержать ее не удастся. Луи де Люксембург был отправлен на переговоры с коннетаблем. Мнения французских капитанов разделились. Некоторые из них требовали безоговорочной капитуляции людей в крепости и предлагали взять их измором, если придется. Но более мудрым решением было дать им возможность беспрепятственно уйти. В итоге им разрешили покинуть крепость за крупную сумму денег. И 17 апреля все они с охранной грамотой отправились в Руан, сопровождаемые насмешками и оскорблениями толпы, собравшейся у ворот. Самые громкие оскорбления были адресованы ведущим французским сторонникам дома Ланкастеров: Луи де Люксембургу, чьи надменные манеры всегда вызывали недовольство; Жану л'Арчеру, тучному и недостойному человеку, чья должность начальника полиции принесла ему мало друзей; главе гильдии мясников Жану де Сен-Йону, великому предводителю толпы времен гражданской войны, который, как и другие видные парижане, входившие в Большой Совет, за последние пятнадцать лет слишком преуспел, чтобы иметь какое-либо будущее при новом режиме[684].

Потеря Парижа ознаменовала конец двуединой монархии. Без столицы и центральных институтов власти французского государства она перестала быть правдоподобной. Генрих VI еще цеплялся за титул, доставшийся ему по договору в Труа, но он уже превратился в пустую формальность. Англичане превратились в провинциальную власть во Франции, для которой первоочередной задачей было сохранение Нормандии. Большой Совет перенес свою деятельность в Руан, где на практике уже давно принимались все основные решения, а именно с момента переезда герцога Бедфорда из Парижа в 1429 году. Судебная палата Совета в Руане (иногда называемая Cour du Conseil) еще до падения Парижа начала претендовать на роль независимого суверенного суда, что было впоследствии закреплено. Вместо "мятежных и непокорных" офицеров парижского учреждения для Нормандии была создана новая Счетная палата. Многие из официальных беженцев, собравшихся вокруг Роберта Уиллоуби в Бастилии в последние дни оккупации, нашли себе новую роль в английской администрации в Руане[685].

Нормандская администрация теперь явно была форпостом правительства Англии. Даже ее французские офицеры все больше воспринимали себя как агентов английской монархии. Жан Ринель сохранил свой пост французского секретаря при короле, назначая своих лейтенантов в Руане. Он уже принял меры предосторожности, натурализовался в Англии, и в конце концов переехал туда, чтобы служить в дипломатическом секретариате Генриха VI . В 1437 г. Генрих VI пожаловал ему два поместья в Хэмпшире в качестве компенсации за потерю парижского имущества. Лоран Кало, еще один сотрудник парижского государственного секретариата, по словам его семьи, потерял "страну, родственников, друзей и все свое имущество, дома, владения и наследство" из-за верности английскому королю. Он работал как в Нормандии, так и в Англии, получал от английского казначейства аннуитет в размере 100 марок в год и в конце концов купил дом в Лондоне, где и поселился со своей семьей. Жерве ле Вульре с 1421 г. работал в ланкастерской администрации в Париже, но в 1437 г. переехал в Англию в качестве французского секретаря короля. Как и Кало, он остался там на постоянное место жительства вместе с женой и детьми. Многие другие действующие или бывшие чиновники, бежавшие из Парижа, получали пенсии и субсидии из английских доходов. Самым примечательным случаем был Луи де Люксембург. Он переехал в Нормандию, но часто посещал Англию и в июне 1437 г. принял английское подданство. С 1439 г. его стали приглашать в Парламент в качестве одного из лордов. Папу убедили перевести его из епархии Теруан, которая находилась на бургундской территории, и назначить в 1436 году архиепископом Руана. Но доходы архиепископства были сильно истощены военными действиями и поступали в основном из английского казначейства, которое выплачивало Люксембургу аннуитет в размере 1.666 марок в год (эквивалент дохода графа). Епархия Или, одна из самых богатых в Англии, оставалась вакантной в течение восьми лет, чтобы он мог получать ее доходы. Вероятно, он никогда не посещал Или, но после смерти (в Англии) был похоронен там, как и было указано в его завещании. Его гробницу и надгробное изваяние до сих пор можно увидеть в восточной части собора — любопытный памятник ушедшей эпохи[686].

Карл VII и его министры не теряли времени и быстро демонтировали структуры английской власти в Париже. Произошла почти полная смена гражданских чиновников. Были заменены королевский прево и все офицеры Шатле, кроме одного. Сменились и чиновники муниципалитета: купеческий прево и четыре эшевена. В каждом случае пришедшие на смену офицеры были парижскими сторонниками герцога Бургундского. Париж уже несколько поколений был городом бургиньонов, и на данный момент ему суждено было оставаться таковым. Чиновники короля Валуа относились к государственной службе и судебной системе с нескрываемой враждебностью. В их глазах они были порождением Иоанна Бесстрашного, изгнавшего в 1418 г. поколение арманьяков и заменившего их заезжими бургиньонами. Пятьдесят девять нотариусов, которые вели рутинные дела канцелярии в Париже, были уволены, и только те, кто был назначен до бургиньонского переворота, были восстановлены в должности. 15 мая 1436 г. король приказал закрыть все государственные учреждения в Париже: Парламент, судебные канцелярии королевского двора, Счетную палату, Казначейство, администрацию монетных дворов и архивов. Их помещения были опечатаны, а персонал разогнан. В декабре, после семимесячного перерыва, соответствующие учреждения в Бурже и Пуатье, единственные, которые Карл VII считал законными, были переведены в Париж под фанфары труб на углах улиц[687].

Несмотря на столь резкое утверждения официальной доктрины, преемственность между старым и новым режимом все же была. Когда Парламент был сформирован заново, половина его членов либо ранее заседала в англо-бургундском Парламенте, либо была выдвиженцами герцога Бургундского. В Счетной палате произошла скорее чистка, но только два из десяти бывших членов Совета были восстановлены в должности и продолжали работать вместе с людьми, прибывшими из Буржа. Самые большие перемены произошли на самом верху. Карл VII никогда не любил Париж. Он хорошо помнил беспорядки и резню времен гражданской войны, в которых погибли многие его друзья и посетил свою столицу только в ноябре 1437 года, более чем через полтора года после ее взятия, и пробыл в ней всего три недели. "Казалось, что король приехал только посмотреть на это место", — писал язвительный парижский хронист, которому новый режим показался немногим лучше старого. В дальнейшем визиты Карла VII в столицу были редкими, краткими и формальными. Он появлялся там "как турист", но продолжал жить в основном в долине Луары, как и большинство его преемников до конца XVI века. Это означало, что канцлер, королевский Совет и политические органы монархии, следовавшие за королем, в Париж не возвращались. Не вернулись и принцы и дворяне, чьи многолюдные дворы были центром парижской жизни до начала гражданских войн и чье покровительство поддерживало бизнес многих поколений ремесленников и банкиров. Их особняки в столице обезлюдели, оставив пустоту в самом центре городской жизни[688].

Шестнадцатилетняя английская оккупация Парижа неизбежно оставила следы, которые невозможно было стереть в одночасье. Несколько человек из числа коренных французских служащих ланкастерского правительства, оставшихся в городе, оказывали тайное сопротивление новым хозяевам. В марте 1437 г. три чиновника были обезглавлены, а один герольд был отправлен в ублиет[689] за передачу англичанам информации о планах захвата укрепленных мест в Иль-де-Франс. Другой человек, бывший адвокат в Парламенте, покинул город, чтобы вести собственную партизанскую войну против удерживаемых французами городов в Иль-де-Франс, пока его тоже не схватили и не казнили. Таких "пятых колонн", как они, было, наверное, немного.

Еще одним важным наследием английской эпохи стало ланкастерское урегулирование имущественных отношений. Очень многие парижане имели имущество, право собственности на которое прямо или косвенно зависело от пожалований, конфискаций или судебных решений времен английской оккупации. Был издан ордонанс, повторяющий суть Компьенского эдикта. Он отменял все конфискации, произведенные с 1418 г., и предлагал бывшим владельцам или их наследникам возобновить владение. Все имущество, оставленное англичанами или принадлежавшее их сторонникам, предписывалось конфисковать. Информаторы по этим делам получали вознаграждение в виде четверти конфискованного.

В результате возведения юридической стены между Парижем и территориями, все еще находившимися под английской оккупацией, были прерваны социальные и деловые связи. Жак Бернардини, парижский торговец из Лукки, вел прибыльные дела с англичанами и последовал за ними в Руан. Его жене удалось уехать из Парижа воссоединиться с мужем, и за это преступление все ее имущество в столице было конфисковано. Ее долг как подданной короля, заявил вновь созданный Парламент, превалирует над ее долгом как супруги. Тот факт, что у нее было четверо детей, стал отягчающим обстоятельством, поскольку, по мнению судей, увеличивать численность вражеского населения — это измена. Судьба другой парижанки, Жанетты Ролан, оказалась еще более суровой. Она была помолвлена с герольдом-ирландцем сэра Джона Толбота. Женщина заявила, что до тех пор, пока она жива, у нее не будет другого мужа, кроме него. Парламент не позволил ей уехать к нему в Руан, постановив заключить ее под стражу на неопределенный срок в доме ее родителей[690].

Те парижане, а их было, вероятно, большинство, которые ожидали, что возвращение Валуа восстановит хоть какую-то безопасность, были разочарованы. К моменту вступления Ришмона в Париж французы вернули себе все крепости в непосредственной близости от города, за исключением Сен-Жермен-ан-Ле, который был продан им месяц спустя. Однако англичане все еще сохраняли кольцо крепостей с гарнизонами на речных путях, ведущих к Парижу. Из этих мест они могли вести дистанционную осаду столицы, как это делали французы в течение многих лет до 1436 года. Англичане перекрыли долину Марны у Мо, а французы перекрыли ее у Ланьи и блокировали движение по Уазе в Крее, а французы перекрыли его в Компьене или Пон-Сен-Максанс. Сена была блокирована английскими гарнизонами выше по течению от столицы у Монтеро и ниже по течению у Манта; Луэн — у Монтаржи и Немура. Дороги из Амьена были перекрыты у Орвиля, дороги из Босе — у Шевреза. Потребовалось более пяти лет, чтобы выбить английские гарнизоны из этих мест, а до этого они регулярно совершали вылазки к стенам Парижа, убивая, насилуя, похищая и грабя на глазах у стражников, охранявших ворота. "Эй вы, что там с вашим королем, — кричали англичане, — он что, спрятался?" Не лучше вели себя и французские гарнизоны региона, нерегулярно получавшие жалованье или вообще не получавшие его. Коннетабль Артур де Ришмон сделал Париж своей штаб-квартирой и обложил его жителей непосильными налогами. Нищета и административный коллапс снижали доходность этих налогов, и большую часть времени Ришмон не мог платить своим войскам и поддерживать дисциплину. Гарнизоны Венсена, Пон-де-Шарантона и Сен-Клу жили за счет грабежей. Из каждой пригородной деревни они забирали по восемь-десять бочек вина в качестве pâtis, а по ночам совершали грабительские набеги на столицу. О французском капитане Корбея говорили, что он забирает pâtis со всего Иль-де-Франс.

Годы, последовавшие за возвращением Парижа, оказались самыми тяжелыми на памяти жителей. Население продолжало сокращаться, арендная плата и заработки падали. Опустошение сельской местности в сочетании с чередой неурожаев привело к резкому росту цен на продовольствие. В 1438 году цены на зерно достигли самого высокого уровня за все столетие. Вино и мясо исчезли с рынков. Голод и холод, а затем серьезная эпидемия оспы убивали тысячи людей на улицах и в домах. С июня по декабрь того же года в главном парижском госпитале Отель-Дье умерло 5.000 человек, а в целом по городу — 45.000 человек[691].

Когда Париж пал, подготовка герцога Бургундского к взятию Кале находилась в самом разгаре. Герцог планировал набрать большую часть латников в Пикардии. Но урок осады Орлеана и Компьеня показал, что для такой крупной операции требуется очень большое количество пехоты. Эти люди должны были прибыть из густонаселенных промышленных городов Фландрии с их многочисленными городскими ополчениями. Большая часть февраля и марта 1436 г. прошла в тонких переговорах с городскими общинами, которые поначалу опасались экономических последствий войны с Англией. Как заявили власти Гента после заключения Аррасского договора, "фламандцы не верят в войну с Англией". Когда в конце ноября 1435 г. делегаты Четырех членов[692], представлявшие города и регионы Фландрии, предстали перед Филиппом в Брюсселе, они убеждали его позволить Фландрии сохранить нейтралитет. По их словам, это был прежде всего "торговый регион". В течение последующих недель герцогу удалось их переубедить. 8 марта состоялось большое собрание муниципалитета и гильдий Гента. На нем присутствовали и делегаты Четырех членов. Филипп Добрый председательствовал в собрании, а бальи Фландрии рассказал о событиях в Аррасе и о своих последних контактах с англичанами. Он объяснил, почему коммерческие интересы Фландрии, традиционно требовавшие мира с Англией, теперь требуют войны. Английская оккупация Кале не только угрожала безопасности всего региона, но и позволяла купцам компании Стейпл контролировать рынок шерсти и устанавливать монопольные условия торговли. По его словам, герцог намеревался захватить Кале, чтобы защитить интересы фламандской промышленности, "как добрый пастух изгоняет волка из овчарни". По окончании выступления бальи мнения в зале разделились. Но лидеры гильдий и городские магистраты были заранее перетянуты на сторону герцога и громко заявили о своей поддержке. Противоположные мнения были проигнорированы. Окончательное решение было принято Grote Raad — Большим Советом Гента, состоявшим из трех человек, представлявших жителей города, ткачей и мелкие гильдии. На следующее утро они передали свое согласие герцогу. Делегаты от остальной Фландрии выдвинули ряд условий, в том числе о справедливом распределении запасов шерсти хранившихся в Кале, но и они поддержали решение Большого Совета. Гент, самый крупный из промышленных городов Фландрии, предложил направить в армию герцога контингент в 15.000 человек. Предполагалось, что Брюгге, его округ и Ипр предоставят еще 15.000 человек[693].

Хотя основная тяжесть осады легла на Фландрию, операция представляла собой коллективное усилие всех владений Филиппа Доброго от которых ожидали денежного вклада. Их вклад пришлось кропотливо согласовывать в каждом случае, и иногда лично Филиппом. Но результаты оказались поразительными. Номинальная сумма налоговых поступлений составила почти 250.000 ливров (около 20.000 фунтов стерлингов). Только герцогство и графство Бургундия, обедневшие от войны и находившиеся под угрозой вольных компаний, остались в стороне. Герцог привлекал более или менее принудительные займы у городов, монашеских орденов и чиновников, часть из которых не была погашена в течение многих лет. За весь календарный год его чистые поступления из всех источников составили 718.000 ливров (около 80.000 фунтов стерлингов), что, безусловно, является самым высоким показателем за все время его правления[694].

Английский Совет получил подробный отчет о событиях в Генте от "особых друзей" во Фландрии. Из того же источника советники получили и преувеличенное сообщение о текущем состоянии приготовлений Филиппа. Утверждалось, что он собрал в Слейсе, Бирвлите и Роттердаме флот из 400 крупных кораблей, нагруженных артиллерией и осадными орудиями, и готов к нападению на Кале. Потеря Кале была страшной перспективой для советников Генриха VI. Кале считался "стеной Англии", а его падение — предвестником вторжения на остров. На самом деле военно-морские приготовления Филиппа еще только начинались, а флот в 400 кораблей был фикцией. Но донесения лазутчиков вызвали панику в Вестминстере, которая вскоре распространилась по всей стране: Совет разослал их копии по городам, соборам и аббатствам, сопровождая настойчивыми требованиями денег. "В наши дни еще не было таких достоверных известий, связанных с осадой, — писал Совет, — насколько великой драгоценностью является для нас и нашей страны упомянутый город с его округой… [настолько], что наша страна лишится всякой репутации и станет вечным укором, мерзостью и позором во всем мире, если [она] так низко падет… что уступит нашим врагам из-за отсутствия сильной и своевременной обороны".

По всей Англии произошел необычайный всплеск страха, гнева и эмоций. Собирались шумные толпы, угрожавшие фламандцам и брабантцам. В спешном порядке был созван Большой Совет, в который вошли все пэры и прелаты, находившиеся под рукой. Герцог Глостер почувствовал себя в своей стихии и заявил, что лично поведет армию в Кале, чтобы противостоять орде Филиппа Доброго, а затем перенесет войну в его владения. Молодой король лично прибыл в Совет, чтобы убедить светских пэров найти людей, которые в течение шести недель будут служить под командованием Глостера. Некоторые из членов Совета даже согласились отказаться от авансов и служить в долг. Многие города предложили набрать и оплатить свои собственные контингенты. Епископы и аббаты копались в своих сундуках, чтобы найти деньги в дополнение к налогам, вотированным прошлым созывом, и принудительным займам, сделанным ранее в этом году. Таким образом было собрано около 15.000 фунтов стерлингов. Как обычно, самые крупные взносы поступили от кардинала Бофорта (6.000 фунтов стерлингов) и попечителей герцогства Ланкастер (5.000 фунтов стерлингов). Не менее успешной была и кампания по набору солдат. Хотя для службы во Франции уже было собрано более 7.000 человек в дополнение к тем, кто уже находился там, к июлю было нанято еще 7.600 человек, которые должны были отправиться оборонять Кале. Со времен первой осады Кале в 1346–47 гг. на континенте не находилось одновременно столько английских войск[695].

Кале был неприступен, как ни одна крепость в Европе. Город представлял собой прямоугольник длиной около 5.000 футов и шириной 1.700 футов, обнесенный стенами из известняка. В его северо-западном углу, у устья реки Ам, возвышался мощный замок, отделенный от города и окрестностей собственным рвом. С приморской стороны город и замок защищал заполненный водой ров и длинная песчаная коса, окружавшая гавань, на конце которой, находился форт, известный как башня Рисбанк. Со стороны суши стены были защищены двойной линией широких рвов, заполненных морской водой которую невозможно было отвести. Постоянный гарнизон составлял от 500 до 2.000 человек, а гражданское население — около 3.000 человек, почти полностью состоявшее из англичан. Подступы к городу охранялись кольцом из шести вспомогательных фортов, которые отодвигали границу английской оккупации на десять миль в глубь страны и окружали территорию площадью около 120 кв. миль. Гин, самый важный из этих пунктов и единственный значительный населенный пункт, помимо самого Кале, представлял собой обнесенный стеной город на южной оконечности зоны оккупации, над которым возвышался большой замок, стоявший над дорогой из Сент-Омера. К нему примыкали пять небольших фортов — Уа, Марк, Баленгем, Ам и Сангатт. Кале обладал как мощной искусственной, так и естественной защитой. От скал Эскаллес на западе до реки Аа на востоке простиралось обширное болото. Из-за вязкого грунта было очень мало мест, где осаждающие могли бы установить артиллерию. Вдоль берега тянулась линия дамб, сдерживавших натиск моря. Шлюзовые ворота у мостов Уа и Ньюэнхем позволяли в считанные часы затопить всю равнину морской водой. Отделенный всего двадцатью милями моря от побережья Кента и связанный с соседними фортами густой сетью водных путей, Кале было сравнительно легко снабжать подкреплениями и продовольствием, а также невозможно взять измором, не имея большого флота для блокады города с моря. Это было непросто даже для крупной морской державы. Ла-Манш часто штормит, и кораблям трудно оставаться у берегов. Филипп Добрый наверняка представлял себе, на что он идет, осаждая Кале. Он заказал художникам планы оборонительных сооружений и, вероятно, тщательно изучил их, что является одним из самых ранних зафиксированных примеров использования военной картографии в Европе[696].

Герцог Глостер был номинальным капитаном Кале, но реальное командование находилось в руках его заместителя сэра Джона Рэдклиффа. Большую часть своей карьеры Рэдклифф провел на аквитанской границе. Он был популярным человеком и по словам лондонского хрониста, "держал и держит хороший и открытый дом для всех, кто придет и будет принят". Но Рэдклифф был не просто гостеприимным хозяином но и находчивым полководцем. Он совершал вылазки в окрестности и организовывал учебные тревоги. Оборонительные сооружения города находились в плачевном состоянии в результате порочной практики Совета по отвлечению бюджета казначея Кале на другие цели. Часть стен и башен была близка к разрушению, а в стенах со стороны моря регулярно появлялись проломы. Рэдклифф приступил к экстренному ремонту, построив новые дамбы к западу от города и земляные больварки у ворот. Он установил дополнительную артиллерию и отремонтировал дальние форты. Номинальная численность гарнизона в 1436 г. составляла 720 человек, из которых 520 размещались в самом городе и замке Кале, а остальные 200 были распределены по периферийным фортам. С момента возникновения угрозы со стороны Филиппа Доброго гарнизон периодически усиливался. С прибытием в конце апреля Эдмунда Бофорта общая численность английского гарнизона в Кале составила примерно равна 3.000 человек, о чем Юг де Ланнуа предупреждал герцога Бургундского. Кроме того, для ремонта оборонительных сооружений имелся большой штат каменщиков, плотников и других ремесленников, все они были вооружены и должны были сражаться вместе с гарнизоном. Трудоспособные горожане были объединены в отряды поддержки, и даже женщины "и молодые, и старые… не жалели ни пота, ни крови". В письме другу, обеспокоенному судьбой Кале, анонимный английский чиновник заявил, что беспокоиться не о чем. "Я хочу сказать, что в Кале есть отважные люди, свирепые как львы и ужасные как драконы"[697].

Герцогу Бургундскому потребовалось более двух месяцев, чтобы договориться с ассамблеями различных провинций его разбросанной державы о предоставлении ими военных налогов. Деньги поступали с мучительной медлительностью, создавая серьезные проблемы с наличностью. В результате англичане были готовы к нападению за несколько недель до его начала. В апреле 1436 г., когда Эдмунд Бофорт прибыл в Кале, единственными бургундскими войсками, находившимися в этом регионе, были гарнизоны Ардра и Булони. Месяц спустя появилось еще 600 конных латников под командованием Жана де Кроя, который обосновался в Гравелине, порту на реке Аа, обозначавшем западную границу Фландрии. Эдмунд Бофорт немедленно принял командование и начал серию конных рейдов в окрестности, в результате чего были разрушены пригороды всех трех бургундских городов-гарнизонов. Люди Бофорта проникли в западную Фландрию, совершив крупномасштабные грабительские набеги, в результате которых было угнано несколько тысяч голов скота для пополнения городских запасов. Они уничтожили незащищенные деревни, сожгли все население одной из них в церкви, где жители пытались укрыться, и расправились с плохо подготовленными местными ополченцами, мобилизованными для противостояния им. В июне англичане нанесли кровавое поражение Жану де Крой к востоку от Булони: "три сотни врагов лежали, растянувшись на песке", — говорится в стихах, которыми англичане отметили эту победу. Был захвачено много ценных пленников. Совет в Вестминстере был очень доволен этими действиями, возвел Бофорта в рыцари Ордена Подвязки и послал герольда доставить знаки отличия в Кале[698].

Во второй и третьей неделях июня 1436 г. на рыночных площадях и пригородных лугах Фландрии собрались контингенты армии герцога Бургундского и начали сходиться к Гравелину. 25 июня Филипп Добрый провел смотр всей армии у стен города. Обещание прислать 30.000 человек, данное в марте в Генте, так и осталось нереализованным. Ипрский эшевен Оливье ван Диксмюде, который, вполне возможно, присутствовал на смотре, оценил всю фламандскую армию примерно в 10.000 человек, не считая вспомогательных войск. Это были впечатляющие цифры, но люди были низкого качества подготовки. Сам герцог считал их необученными и недисциплинированными, а англичане отзывались о них как о "ничего не стоящих, кроме бахвальства". Они были достаточно хороши для того, чтобы сдерживать гарнизон Кале, но совершенно негодны для лобового штурма стен и, как известно, были ненадежны в сражениях с дисциплинированными воинами. Было известно, что в Англии собиралась армия герцога Глостера, и чтобы встретиться с ними на равных, Филиппу требовалась опытная кавалерия. Северные владения герцога могли выставить около 3.000 человек. Из Бургундии ожидалось прибытие еще почти 900 человек. В большой закрытой гавани Слейса адмирал Фландрии собрал восемь кораблей, принадлежавших герцогу, галеру, предоставленную королем Португалии, и тридцать одно реквизированное торговое судно, включая два больших итальянских каррака. Еще тринадцать зафрахтованных судов ожидали в гавани Дюнкерка. В Сен-Омере здания аббатства Сен-Бертен были превращены в склады и мастерские для обслуживания огромного артиллерийского обоза, собранного со всех уголков владений Филиппа. Из Сен-Омера на баржах по реке Аа они были доставлены в Гравелин. Весь артиллерийский парк состоял из 10-и бомбард, стрелявших каменными ядрами весом до 250 фунтов, 60-и фоглеров разных размеров, 55-и краподо (орудий стрелявших небольшими ядрами), и 450 ручных кулеврин. Три огромных бомбарды направлялись из арсеналов Бургундии. Самое большое из этих чудовищ имело ствол в двадцать дюймов, и для того, чтобы тащить его по частям через всю Францию со скоростью семь миль в день, требовалось восемьдесят четыре лошади.

Хронист Монстреле считал, что Филипп задействовал лишь половину имевшихся в его распоряжении сил. Но он, видимо, был уверен, что этого достаточно, так как отправил по домам несколько отрядов из Пикардии, явившихся на сбор, и отверг предложение Артура де Ришмона привести 3.000 опытных людей из Бовези и Па-де-Ко. Он также освободил Голландию и Зеландию, чьи моряки и судовладельцы не желали ввязываться в морскую войну со своим главным торговым партнером, от обещания предоставить 100 кораблей. Заглядывая вперед, можно сказать, что эти решения оказались неразумными[699].

28 июня 1436 г. бургундская армия переправилась через реку Аа и вошла в пределы округа Кале. Примерно в это же время сенешаль Филиппа в графстве Понтье, Флоримонд де Бриме, атаковал Ле-Кротуа. В Англии набор армии герцога Глостера задерживался из-за обычного сочетания административной неразберихи и нехватки денег. Кроме того, велись изнурительные споры о командовании. Не все были довольны тем, что Глостер назначил себя командующим, и в первую очередь кардинал Бофорт, чьи деньги требовались для преодоления разрыва между поступлениями доходов в казначейство и выплатами войскам. В какой-то момент в качестве номинального командующего предлагалось назначить самого 14-летнего короля, что позволило бы разделить эффективное управление экспедицией между несколькими капитанами. Затем выбор пал на адмирала Англии графа Хантингдона. Глостер был утвержден в должности командующего только в конце июня, а готовность армии ожидалась не ранее последней недели июля. До этого времени оборона Кале была возложена на Эдмунда Бофорта и сэра Джона Рэдклиффа. Их проблема заключалась в том, что, хотя у них было достаточно людей для обороны стен города и проведения быстрых вылазок, но не хватало сил для поддержки расположенных вдали фортов. Это привело бы к риску вступить в сражение в поле со всей бургундской армией и поставило бы город под угрозу. В результате бургундцы смогли захватить форты один за другим, встретив лишь ограниченное сопротивление[700].

Между рекой Аа и Ньюэнхемским мостом находилось пятнадцать миль зарослей кустарника и дюн, пересеченных насыпной дамбой. К востоку от города на дамбе располагались два форта с гарнизонами — Уа и Марк. В первый день своего вторжения герцог Бургундский подошел к форту Уа. Его капитан, имевший гарнизон всего в пятьдесят человек, не считал, что крепость можно отстоять, и сразу же начал переговоры с герцогом. Но пока он вел переговоры в палатке герцога, фламандцы проникли в форт через ворота, решетчатая порткулиса которых неосторожно была оставлена поднятой. Они взяли в плен весь гарнизон и повесили всех, кроме трех человек, перед воротами. На следующий день они сожгли все строения внутри форта и обрушили его стены в ров. 2 июля бургундцы подошли к Марку, где встретили более сильное сопротивление. Штурм Марки возглавили пикардийцы. Защитники, только что получившие подкрепление, насчитывали более сотни человек. В течение шести дней они отбивали один за другим штурмы, заделывая проломы, пробитые артиллерией герцога, пиломатериалами и щебнем. 8 июля пикардийцы захватили больварк перед воротами. Защитники решили, что удерживать форт больше нельзя, и капитулировали, получив в обмен право на жизнь. Среди гарнизона оказалось семь подданных герцога Бургундского — голландец и шесть фламандцев. Они не были включены в условия капитуляции и были обезглавлены. Марк был основательно разграблен, а затем, как и Уа, разрушен[701].

Перед пикардийцами и другими опытными войсками была поставлена задача захватить оставшиеся гарнизонные форты Гин, Баленгем и Сангат. Они быстро справились с Баленгемом и Сангатом, оба форта сдались, не оказав сопротивления. Гарнизон Баленгема обменял форт с его богатыми запасами на собственные жизни и безопасный проход. Они в одних рубашках ушли в Гин, где их капитан был арестован и обвинен в трусости. Весь гарнизон Сангата сдался в плен после того, как капеллан убедил капитана в безнадежности сопротивления. Оба форта были уничтожены, за исключением одной башни в Сангате, которая устояла перед всеми попытками ее разрушить. Из шести фортов вокруг Кале уцелели только Ам и Гин. Ам не упоминается ни в одном из повествований об осаде. Он находился в плохом состоянии и, по-видимому, был оставлен без ремонта. В Гине пикардийцы под командованием Жана де Кроя захватили город и внешний двор замка. Но капитан этого города заперся со своим гарнизоном в донжоне. Пикардийцы подвезли три больших орудия, которые изо дня в день били по донжону, но Гин держался до конца[702].

9 июля бургундцы осадили сам Кале. Филипп Добрый первоначально разбил свой лагерь у Ньюэнхемского моста, укрепленного моста через реку Ам примерно в миле к западу от городских стен, на месте, которое сейчас занимает форт Ньоле построенный знаменитым маршалом Вобаном. Но артиллерийский обстрел из-за реки вскоре сделал лагерь герцога непригодным для жизни. После того как в его палатку попало пушечное ядро, Филипп перенес свой командный пункт на восточную окраину города. За ним последовал весь контингент из Гента. Люди из Брюгге, его округа и Ипра расположились вокруг церкви Сен-Пьер, которая стояла на насыпи прямо к югу от городских стен[703].

Усилия осаждающих не произвели на город никакого впечатления. В день начала осады была предпринята лишь одна попытка штурма стен. Вероятно, она была направлена против замка в западной части города в тот короткий период, когда герцог расположился лагерем неподалеку. Ла Ир, находившийся в лагере герцога для переговоров, принял участие в бою и был ранен в ногу арбалетным болтом. После того как были потеряны дальние форты, англичане открыли шлюзовые ворота у Ньюэнхемского моста и затопили округу, оставив над водой только дамбу и несколько островков сухой земли, тем самым нарушив сообщение между различными частями осаждающей армии. Защитники могли держать городские ворота открытыми и безнаказанно пасти свой скот у рва на виду у осаждающих. Попытки захвата скота неоднократно отбивались вылазками из ворот. Осада превратилась в серию артиллерийских дуэлей. В целом англичане одерживали верх в этих перестрелках. Бургундские артиллеристы не могли подобраться достаточно близко к стенам, чтобы их пальба имела больший эффект. Они пытались строить бастиды ближе к стенам, но их постоянно разрушали паводковые воды, вылазки из города, а также огонь из английских пушек, установленных на вершинах стен и башен. Филипп Добрый, который уже однажды был вынужден перенести свой лагерь из-за артиллерийского обстрела, недооценил его эффективность в руках защитников. Однажды пушечное ядро сразило трубача, скакавшего рядом с ним по дюнам. Его собственные артиллеристы, вынужденные стрелять с большой дистанции, попадали через стены в город, где нанесли некоторый ущерб зданиям, но не вызвали потерь. Эти проблемы можно было бы решить, если бы в наличии имелись крупнокалиберные бургундские бомбарды, но их все еще с трудом перевозили через Пикардию, и в итоге они прибыли слишком поздно[704].

25 июля 1436 г. Ян ван Хоорн, бургундский адмирал, прибыл со своим флотом под Кале. Его прибытие задержалось сначала из-за трудностей с поиском денег для оплаты моряков и солдат, а затем из-за юго-западных штормов в Ла-Манше. Под командованием адмирала находилось около семидесяти кораблей. Осаждающие возлагали на них большие надежды. Предполагалось, что они остановят непрерывный поток припасов и подкреплений, поступающих в город под носом у осаждающих, и предотвратят высадку армии герцога Глостера. Филипп Добрый выехал на дамбы с большой толпой придворных, чтобы наблюдать за приближением флота. Адмирал привел шесть больших кораблей, нагруженных кирпичом и камнем, которые поддерживались на плаву непрерывной откачкой воды командами людей, работавших посменно. В течение следующих двадцати четырех часов он пытался затопить их у входа в гавань. Один из кораблей был потоплен артиллерийским огнем со стен, не дойдя до устья гавани. Остальные пять достигли гавани, но моряки, находившиеся на борту, из-за обстрела поспешили спастись, затопив корабли в месте, которое обсыхало во время отлива. Когда море отступило, горожане вышли из ворот на берег и разбили их на глазах у бургундского флота и толпы фламандцев, наблюдавших с дамб. Вечером поднялся ветер, и флот уже не мог держаться вблизи от города. Поступили сообщения, что герцог Глостера собирается отплыть из Сэндвича. Хоорн решил, что его флот недостаточно велик, чтобы противостоять английскому. Брандеры, подготовленные в Слейсе для атаки на английский флот, были задержаны неблагоприятными ветрами и не прибыли. 26 июля адмирал ушел во Фландрию и больше не вернулся. Это был сильный удар по моральному духу осаждающих[705].

В Англии сообщения из Кале подняли накал общественного возмущения до предела. Распространенные правительством по всей стране сообщения о падении Уа и казни его гарнизона вызвали бурное негодование. В приходских церквях звучали проповеди, обличающие герцога Бургундского как клятвопреступника и разжигателя войны. В Кенте армия герцога Глостера расположилась лагерем на побережье близ Сэндвича, но людей нельзя было отправить на континент, так как не было денег на выплату авансов. Корабли, которые должны были их перевезти, ждали в Даунсе, но морякам еще не заплатили. Казна была пуста. Теперь все зависело от готовности кардинала Бофорта выделить деньги, как это часто бывало раньше. До сих пор Бофорт не проявлял особого желания финансировать экспедицию, возглавляемую его соперником в соответствии со стратегией, к которой он не испытывал симпатии. 22 июля в Кентербери состоялось кризисное заседание Совета. 14-летний король председательствовал на нем, что стало одним из самых первых случаев, когда он принимал активное участие в делах. Присутствовали все лорды, которые должны были участвовать в походе. Судьба экспедиции висела на волоске. В конце концов, Бофорта убедили открыть сундуки и профинансировать первоначальные расходы, и таким образом решение было принято. Приказы были отданы сразу же после окончания совещания. Глостер отправил герольда через Ла-Манш, чтобы передать вызов на бой герцогу Бургундскому. Небольшой передовой отряд отплыл в Кале 29 июля и высадился там вечером того же дня. Остальная армия должна была прибыть в город поэтапно в течение следующих дней[706].

Вечером 27 июля в лагерь герцога Бургундского прибыл герольд Глостера и передал вызов своего господина. Не сумев блокировать гавань, Филипп оказался перед выбором между сражением в поле и унизительным отступлением. Он созвал срочное заседание своего Совета. Филипп, как известно, старался избегать полевых сражений. Его советники были того же мнения, но согласились, что сейчас он не может с отойти с честью. Они с сомнением отнеслись к его нынешней позиции, недалеко от южной стены города. Было решено сразиться с армией Глостера дальше на восток у реки Аа, где земля была более сухой, а риск вылазки из Кале — менее вероятным. Тем временем был разослан призыв ко всей знати его владений срочно прибыть для пополнения рядов опытных воинов в армии. Флоримону де Бриме, которому удалось захватить город Ле-Кротуа и осадить цитадель, было приказано отказаться от этой операции и прибыть к основной армии.

На следующее утро Филипп отправился в лагерь капитанов Гента и заручился их согласием на сражение в поле. Однако когда капитаны отправились сообщить об этом своим людям, они столкнулись с неожиданным сопротивлением. Боевой дух городских контингентов был невысок. Недавно жители Брюгге попытались штурмовать Булонские ворота на западной окраине города и потерпели унизительное поражение. Гентцы с насмешкой наблюдали за бегством брюггцев, но вскоре пришел и их черед. Они строили большую деревянную бастиду на возвышенности между своим лагерем и городской стеной. Бастида была задумана как надежная платформа для артиллерии, расположенная ближе к стенам, чем это удавалось фламандцам до сих пор. Она имела высокую башню, с которой можно было наблюдать за городом и корректировать огонь артиллеристов. Недостроенные укрепления защищали от 300 до 400 человек, которые до сих пор отбивали все попытки англичан их разрушить. Но ранним утром 28 июля была проведена тщательно спланированная ночью атака. Эдмунд Бофорт и его главный лейтенант сэр Роджер Камойс вышли из Булонских ворот, а другая группа из ворот, известных как Милкгейт, в восточной части города. Обе группы сошлись у бастиды. Всадники заняли площадку за бастидой, чтобы не допустить вмешательства фламандцев, а остальные атаковали ее в пешем строю. Стоявшие на страже люди были пьяны и спали, и их легко перебил. Остальные были захвачены врасплох. Около 160 из них были убиты, а большинство взято в плен. Бастида был оставлен в огне. За городских ополченцев редко удавалось получить выкуп, а содержание их в плену было слишком накладным, поэтому по приказу Эдмунда Бофорта их предали смерти за воротами[707].

Позднее в тот же день в лагере гентцев состоялся бурный митинг, на котором капитаны пытались подготовить своих людей к предстоящей битве. Солдаты жаловались, что на них выпала основная тяжесть боев, и они теряют людей с каждым днем, в то время как пикардийские дворяне не сделали ничего примечательного с момента захвата дальних фортов. Блокада Кале провалилась. На них вот-вот должна была обрушиться большая английская армия. Перспектив на победу больше не было. Они считали всю эту затею непродуманной и обвиняли во всем советников герцога, особенно Жана де Кроя, Жана де Бриме и Бодо де Нойеля, которые находились с ним в лагере. Некоторые угрожали немедленно отправиться туда и убить их. Капитаны пытались их успокоить, но большинство было решительно настроено на отказ от осады. Поздно вечером капитаны из Гента явились к герцогу и сообщили, что их люди покидают лагерь этой ночью и уходят за реку Аа в ожидании дальнейших событий. Филипп был потрясен. Он протестовал, говоря что, отступив они его опозорят и умолял их остаться. Но ничего не помогло. Утром 29 июля солдаты из Брюгге, его округа и Ипра проснулись от звука трубы, поданного с вершины Милкгейта английским трубачом, и обнаружили, что люди из Гента ушли. Они тут же решили последовать за ними и вечером бросив снаряжение и припасы беспорядочной толпой ушли по дороге в Гравелин. У герцога осталось всего около 3.000 пикардийцев, а подкрепления, ожидаемые из Бургундии, еще не подошли. После высадки армии Глостера герцог оказался бы в безнадежном меньшинстве. Филиппу ничего не оставалось, как отступить в Гравелин. По его собственному признанию, он уехал "с большей горечью в сердце, чем мог предположить". Хронист Жан де Ваврен, находившийся в составе пикардийского контингента под Кале и Гином, осуждал поведении гентских мятежников, но соглашался с тем, что эта затея была плохо продумана с самого начала. Осада не могла увенчаться успехом без эффективной блокады города с моря и более дисциплинированной армии, чем та, которую могли предоставить фламандские города[708].

Генрих VI и руководители армии все еще находились в Кентербери, когда до него и его советников дошла весть о том, что осада Кале прекращена. Экспедиция больше не имела смысла, но сборы уже проводились, и герцог Глостер был намерен не упустить возможность проявить себя как полководец. Он предложил развить победы Эдмунда Бофорта при Кале и совершить карательный рейд во Фландрию. 30 июля от имени Генриха VI как короля Франции был составлен документ, в котором объявлялось, что Филипп, называемый герцогом Бургундским, из-за мятежа лишается своих французских владений, а графство Фландрия передается герцогу Глостеру. 2 августа Хамфри высадился в Кале, а через несколько дней за ним последовали остальные части его армии[709].

К середине августа в Кале, помимо гарнизона, находилось от 9.000 до 10.000 английских солдат. Бургундцы были не в состоянии противостоять такой силе. Филипп Добрый председательствовал на мрачном заседании своего Совета в Гравелине. Фламандские отряды отказались встать на реке Аа для защиты своего графства, и Филипп распустил их. Было решено поставить пикардийцев в гарнизоны Гравелина, Ардра и других укрепленных мест вдоль границы Фландрии. Бургундские войска, которые только что добрались до Арраса, были направлены для удержания Булони. Тем временем герцог вернулся в Лилль, чтобы собрать новую полевую армию. За первые две недели августа его секретариат разослал дворянам и профессиональным военным северных владений не менее 718 писем, призывая их под свое знамя. Филипп лично написал герцогу Бурбонскому, умоляя его прислать французские войска, которые ранее сам бесцеремонно отверг, когда Ришмон предложил их в июне. В Бургундии герцогский Совет в Дижоне пытался найти новых людей, чтобы добавить их к уже отправленным в Аррас. Филипп планировал сосредоточить эти силы у кафедрального города Теруан в Артуа. Но они вряд ли смогли бы добраться туда менее чем за месяц, а бургундцам потребовалось бы не менее шести недель. У герцога не было столько времени[710].

13 августа, когда гонцы Филиппа еще разъезжали по его владениям со своими письмами, герцог Глостер вышел из ворот Кале во главе своей армии и двинулся по прибрежной дороге в западную Фландрию. Граф Хантингдон стоял у побережья с английским флотом, который офицеры Филиппа оценивали в 200 кораблей. Это была короткая и жестокая кампания на суше и на море, не имевшая никакой стратегической цели, кроме мести, грабежа и разрушений. Армия Глостера не имела ни осадной техники, ни обоза снабжения, а флот не имел на борту кораблей войск, а только вооруженных моряков. Армия обошла стороной Гравелин, Дюнкерк, Берг и другие города с крепкими стенами и большими гарнизонами, а затем повернула вглубь страны. Англичане начали жечь и грабить местность вокруг Ипра. Им удалось захватить только два значительных города — Поперинге и Байель, причем оба штурмом. Судьба этих городов была столь же ужасна, как и судьба любого населенного пункта, захваченного силой. Поперинге лишился церкви и 2.500 домов.

Из замка Лилль Филипп Добрый наблюдал за огненным кольцом, распространявшимся по северному горизонту. Англичане встречали лишь спорадическое сопротивление местных ополченцев и отдельные вылазки из городов с гарнизонами. Филипп предпринял последнюю попытку объединить фламандские города. На следующий день после взятия Поперинге его представитель обратился к генеральной ассамблее Гента с призывом направить войска в Ипр, чтобы защитить "свою землю, свое имущество, свои привилегии, свободы и права, всю свою жизнь, жизнь своих жен и детей, свою честь и репутацию в глазах потомков". Но самое большее, на что гентцев удалось уговорить, — это отправить горстку лучников на северное побережье для защиты от английских десантов с моря. Попытка побудить к сопротивлению жителей Брюгге также не увенчалась успехом.

Однако к этому времени англичане уже начали страдать от голода и болезней. Вскоре они повернули обратно к Кале. Около 24 августа армия вернулась в город, ведя огромные стада угнанного скота и таща за собой длинный обоз с награбленными ценностями. Флот графа Хантингдона оставил аналогичный след разрушений вдоль побережья Фландрии. Он вошел в лагуну Слейса и сжег много кораблей, стоявших на якоре в порту. Высаженный десант разграбил деревни на побережье и острова (как они тогда назывались) Вульпен и Кадсан[711].

Весть об унижении Филиппа была встречена в Англии взрывами радости и бурным излиянием хвастовства, насмешек и желчи в стихах. "Такие и многие другие рифмы были придуманы среди англичан", — писал хронист, записавший одно из таких произведений. Герцог Глостер был принят как герой. Он заказал итальянскому версификатору Титу Ливию Фруловези напыщенное воспевание своих подвигов в посредственных латинских гекзаметрах по образцу Энеиды (оно получило название Humfroidos ).

Пожалуй, самым ярким памятником этого краткого момента английского высокомерия стала Клевета на английскую политику (Libelle of Englyshe Polycye). Это стихотворение не было пропагандистской листовкой, написанной для улиц. Это был стихотворный памфлет, предназначенный для Уолтера, лорда Хангерфорда, и избранной группы советников и членов королевского двора. Автором был неназванный, но занимающий высокое положение чиновник, возможно, Ричард Кодрэ, бывший секретарь Совета, в настоящее время служивший личным секретарем адмирала, графа Хантингдона. Стихотворение представляет собой откровенную защиту стратегии, основанной на использовании экономической мощи и контроле над Кале и Ла-Маншем. "Истинный смысл английской политики… таков: беречь товары, хранить адмиралтейство, чтобы мы были хозяевами узкого моря". Поэт представлял себе море как "стену Англии". Но оно было и наступательным оружием. Фландрия и Нидерланды не могли обойтись без английской шерсти для своих ткацких станков. Морской путь между Дувром и Кале, эти "два глаза" Англии, был артерией, по которой в Северную Европу поступали товары из Бретани, Испании и Италии. Морская блокада, по его мнению, была, по крайней мере, таким же хорошим способом заставить противника смириться, как и отправка во Францию армии численностью 10.000 человек. Усиливая морскую мощь Англии и контролируя движение через Ла-Манш, можно поставить бургундское государство на колени. Упущения автора столь же показательны, как и его аргументация. Он исходит из того, что противником является герцог Бургундский и ничего не говорит ни о войне против Карла VII, ни об обороне оккупированных англичанами территорий во Франции. Ценность французских завоеваний Англии, по его мнению, заключалась только в портах Ла-Манша, которые теперь находились в руках врага, за единственным исключением — Кале. "Берегите Кале как зеницу ока", — писал он. Все остальное не имело значения[712].

Пропаганда агрессивной военно-морской стратегии и меркантилистской торговой политики в Клевете нашла немало поклонников в последующие века. Министр королевы Елизаветы Уильям Сесил владел одним экземпляром этого стихотворения. Его капеллан Ричард Хаклит (Хаклюйт), великий тюдоровский историк английского мореплавания, владел двумя экземплярами и вставил его текст в свой труд Основные навигации английской нации (Principal Navigations of the English Nation). Стюартовский юрист и политик Джон Селден процитировал его в труде Закрытое море (Mare Clausum), своей знаменитой защите прав Англии на прилегающие моря. Сэмюэл Пипс, клерк военно-морского Совета Карла II, имел экземпляр в своей библиотеке. Предложенная автором стихотворения блокада стала ортодоксальной для королевского флота XVIII–XX веков. Но в свое время она оказалась менее влиятельной. Поэт выступал от имени некоторых важных интересантов: купцов компании Стейпл из Кале, финансистов и оптовиков из Лондона, судовладельцев портов южного и восточного побережья. Однако их мнение осталось в меньшинстве в то время как главенствующая доктрина в политическом сообществе Англии оставалась неизменной. Главным врагом был не герцог Бургундский, а король Франции. Его владения не зависели от международной торговли и были лишь в малой степени уязвимы для морской блокады. Без мощного военного присутствия во Франции не было перспектив прочного политического решения затянувшейся войны. После того как кризис осады миновал, Кале вернулся на второстепенное место в стратегических расчетах Англии, поскольку внимание вновь было приковано к Нормандии. На следующем заседании Парламента, состоявшемся в январе 1437 г., герцог Глостер лично обратился к Палате Общин с просьбой о выделении средств и встал на колени перед королем, умоляя его надлежащим образом профинансировать содержание гарнизона Кале. Но он зря старался. Кале продолжал испытывать серьезную нехватку средств, а Глостер так и не смог вернуть себе то недолгое господство в английской политике, которое он имел в течение двенадцати месяцев после Аррасского конгресса[713].

"Где наши корабли, где наши мечи?" — спрашивал автор Клеветы на английскую политику. Это был хороший вопрос. Потеря французских портов от Шельды до Сены изменила соотношение сил в Ла-Манше и Северном море. Впервые за двадцать лет эти моря превратились в поле битвы, где фламандцы и голландцы были главенствующими державами, а кастильцы — потенциальной угрозой. Как объяснил Совет в своем обращении о выделении средств, в результате южное и восточное побережья Англии подверглись набегам, которые были столь страшной чертой жизни в 1370-х годах и в первом десятилетии XV века. Однако поддержание мощного английского присутствия на море в дополнение к огромным расходам на военные действия во Франции было Англии не по карману. Англия никогда не обладала такими военно-морскими арсеналами, которые позволяли Кастилии, Португалии и итальянским республикам создавать и содержать постоянные военные флоты. Торговые суда продолжали реквизироваться в качестве транспортов, но возврата к огромным реквизированным военным флотам Эдуарда III не произошло. Из прекрасного флота Генриха V, состоявшего из тридцати боевых кораблей, в строю оставался только один переоборудованный балингер[714], размером едва ли больше корабельной шлюпки. Он и еще два небольших баркаса, приобретенных для снабжения гарнизона Ле-Кротуа, составляли весь королевский флот 1430-х годов. Остальной флот Генриха V был продан для уплаты долгов, кроме четырех "великих кораблей", чьи корпуса, лишенные оснастки, гнили на реке Хэмбл. Большой корабль Генриха V Grace Dieu, имевший массу 1.400 тонн и являвшийся самым большим судном, построенным для королевского флота до XVII века, в 1439 г. был поражен молнией и сгорел дотла[715].

Вместо этого Совет обратился к услугам каперов, как это делали в свое время Ричард II и Генрих IV, но с такими же неудовлетворительными результатами. В течение 1436 г. купцам или торговым синдикатам было выдано в общей сложности двадцать лицензий на каперство на условиях, что, выделив обычную долю адмиралу и смотрителю Пяти Портов, они смогут оставить добычу себе. Их усилиям помогали пираты без лицензии, деятельность которых поощрялась тем, что Парламент приостановил действие статута, предусматривавшего наказание за государственную измену. Правительство не контролировало ни тех, ни других. Лицензированные каперы избирали своего адмирала, который получал королевское поручение, но не подчинялся приказам королевских офицеров. Пираты были сами себе законом. Единственной заметной военно-морской операцией в 1436 и 1437 гг. стал захват в апреле фламандского флота, перевозившего вино из Ла-Рошели, когда он проходил мимо Финистера. Триумф был недолгим, поскольку на следующий день появился кастильский флот, атаковал английские корабли и, захватив часть из них, освободив фламандцев. Эксперимент больше не повторялся. После 1437 г. правительство отказалось от задачи "охраны морей" вплоть до 1460-х годов[716].

Для Филиппа Доброго поражение под Кале стало непосредственным следствием кризиса в отношениях с промышленными городами Фландрии и морскими общинами Голландии и Зеландии. Фламандские города поддержали осаду Кале, поскольку были убеждены, что его захват разрушит монополию английской компании Стейпл и позволит захватить шерсть на ее складах. Неудача осады положила конец этим надеждам. Английский Совет в свою очередь закрутил гайки, запретив всякую торговлю с Фландрией. Теперь фламандцы столкнулись со старой проблемой: они не могли обойтись без английской шерсти. В этом автор Клеветы на английскую политику был прав. "Если Англия хочет, чтобы ее шерсть была в покое, — утверждал он, — то Фландрия должна иметь с нами мир, иначе она будет уничтожена".

Возвращение городских контингентов, вооруженных и озлобленных, после крупной военной кампании всегда было опасным моментом в жизни фламандских городов, а осенью 1436 года — тем более. Люди набирались в основном из ремесленных гильдий, членов которых разоряли торговые войны, а также из подмастерьев и сельских ремесленников, которым некуда было возвращаться. Когда 3 сентября Филипп Добрый вошел в Гент, на улицах возникло стихийное восстание, в котором главную роль сыграли вернувшиеся с войны солдаты. Толпа заняла Пятничный рынок, разоружила телохранителей герцога и потребовала ответа на длинный письменный список претензий. Некоторые из них были вызваны хаосом последних дней осады Кале и шевоше герцога Глостера. Почему Кале не был блокирован с моря? Почему против английского флота не были применены брандеры? Почему нефламандцы (они имели в виду пикардийцев и бургундцев) были поставлены в гарнизоны на границах Фландрии? В Брюгге недовольство слилось с более широкими претензиями, и события приняли более серьезный оборот. Вернувшиеся войска заняли рыночную площадь, объявили всеобщую забастовку и учредили новое городское правительство во главе с деканами гильдий. Они убили городского шерифа (герцогского чиновника) и призвали к ответу за свое управление всех, кто занимал главные должности в городе в течение последних трех десятилетий. За зиму напряженность в городе спала, так как поджигателей восстания оттеснили от власти более умеренные люди. Но в апреле следующего года мятеж вспыхнул вновь. Бургомистр Брюгге был линчеван членами гильдии пивоваров, которые утверждали, что он является ставленником герцога. Через месяц, 22 мая 1437 г., Филипп ворвался в город с армией из 3.000 пикардийцев, спровоцировав новое восстание, от которого ему посчастливилось спастись. Эти события привели к длительной экономической блокаде мятежного города, продолжавшейся до февраля 1438 г. и приведшей его к разорению[717].

Война с Англией не только разделила Фландрию, но и открыла раскол между Фландрией и остальной частью державы Филиппа в Нидерландах. Фламандцы были как самыми ярыми сторонниками запрета герцога на импорт английских тканей, так и главными жертвами английского эмбарго на экспорт шерсти. С другой стороны, Голландия, Зеландия и Брабант, хотя и имели собственную текстильную промышленность, в значительной степени зависели от перевозок и торговли через перевалочные пункты и получали огромные прибыли от торговли английскими тканями. Они всегда возражали против попыток герцога распространить на них эмбарго торговли сукном и сопротивлялись его исполнению, когда оно было на них наложено. В начале 1436 г. Вестминстерский Совет провел энергичные дипломатические демарши в Голландии и Зеландии через Джона Миддлтона, ведущего английского фактора в Мидделбурге. Кампания Миддлтона имела определенный успех. Голландцы отказались соблюдать запрет на торговлю с Англией, несмотря на протесты министров Филиппа. В Брабанте такие промышленные города, как Брюссель и Мехелен, разделяли устремления Фландрии, а растущие порты Антверпен и Берген-оп-Зом с их важными международными ярмарками продолжали принимать английские ткани вопреки запрету Филиппа. В Мидделбурге, когда бальи герцога захватили английский корабль, направлявшийся в Антверпен, толпа ворвалась в тюрьму, освободила команду и заставила вернуть груз. Филипп, ослабленный катастрофой под Кале и восстанием фламандских городов, не смог настоять на своем. В последующие годы после осады экспорт английской шерсти через Кале, который традиционно почти полностью шел во Фландрию, упал почти до нуля, в то время как экспорт сукна в остальные бургундские Нидерланды возрос до уровня, значительно превышающего прежний. Весной 1437 г. Брюгге и Ипр начали настойчиво добиваться от герцога заключения соглашения с Англией[718].

Через шесть недель после прекращения осады Кале Юг де Ланнуа направил герцогу Бургундскому очередной длинный меморандум. Последние события во многом подтвердили его прежние рекомендации, о чем он тактично не стал упоминать. Как и все предыдущие меморандумы Ланнуа, этот был также проницателен. Война с Англией, по его мнению, только начавшись, уже обернулась катастрофой. Потерпев неудачу под Кале, герцог теперь должен был держать крупные постоянные силы вокруг английского анклава, чтобы сдерживать ее гарнизон. Это требовало больших затрат. Филиппу мешали долги и угрожали разногласия между его подданными. Поскольку Голландия и Зеландия продолжали игнорировать запрет, его эмбарго на торговлю с Англией ничего не давало, а прекращение поставок шерсти грозило толкнуть фламандские города в объятия англичан. Все владения Филиппа испытывали серьезные экономические трудности, усугубляемые высоким уровнем налогов. "О Вас, Вашем правительстве и Ваших ведущих советниках говорят странные и злые вещи", — сообщал он своему господину. Военная помощь, несомненно, может быть получена от короля Франции, но за нее придется заплатить. Французские войска должны были получить плату. Без этого они "уничтожат ваши владения так же эффективно, как и защищают их".

Ланнуа считал, что необходимо заключить мир с Англией. По условиям Аррасского договора Филипп не мог заключить сепаратный мир с Англией. Поэтому он должен был предложить себя в качестве посредника для заключения общего мира между всеми тремя сторонами. Ланнуа был настроен оптимистично, даже слишком оптимистично. Франция и Англия, по его мнению, были измотаны войной и готовы к заключению мира. Если Нормандия будет уступлена Англии, то можно будет договориться. Ланнуа полагал, что Филипп мог бы сделать несколько вещей, чтобы облегчить этот путь. Он мог сдать города на Сомме французскому королю без уплаты 400.000 ливров, оговоренных в Аррасе, что подсластило бы пилюлю за уступку Нормандии. Он мог освободить своего пленника Рене Анжуйского без выкупа, что снискало бы ему расположение главенствующей при французском дворе анжуйской партии. Он мог побудить англичан освободить Карла Орлеанского, что позволило бы ему заручиться поддержкой Орлеанского бастарда, имевшего растущее влияние на Карла VII. Но прежде всего, Филипп должен был извлечь уроки из своей неудачи под Кале. Он не должен был думать, что его честь обязывает продолжать войну или что фламандские восстания можно просто игнорировать или подавить силой[719].

Первоначальной реакцией Филиппа на меморандум Ланнуа было его игнорирование. Он ничего не сделал для того, чтобы улучшить свои отношения с французским двором. Его корыстные устремления не позволили бы ему отказаться от городов на Сомме или освободить Рене Анжуйского. В итоге за Рене пришлось заплатить непосильный выкуп. В результате анжуйцы стали врагами герцога при французского двора, а его союзники в Лотарингии и Баре, которые надеялись, что Рене будет вынужден отказаться от своих прав, отстранились от него. В то же время Филипп энергично, но без особого успеха продолжал свою борьбу с Англией. Осенью 1437 г. была предпринята попытка полномасштабной осады Ле-Кротуа с суши и моря, но она была сорвана английским флотом и армией из Нормандии. В следующем году была предпринята еще одна попытка взять Кале. Филиппа убедили, что город можно затопить, если разрушить морские дамбы. Армия землекопов в сопровождении 1.600 солдат подошла в Кале, но не смогла разрушить дамбы, и серьезного вреда городу не причинила. В долгосрочной перспективе Филипп оценил мудрость слов Ланнуа. Это были последние значительные военные операции, которые герцог предпринял против англичан[720].

Фиаско под Кале до конца года аукнулось в другом месте. Нападение на город побудило Якова I Шотландского поднять свою военную репутацию в глазах внутренних врагов и продемонстрировать свою значимость для французских союзников. Около 1 августа 1436 г., когда армия герцога Глостера отправлялась во Францию, большая шотландская армия под командованием короля лично осадила Бервик, а вскоре после этого и Роксбург. В условиях, когда Англия была лишена войск, а гарнизон Бервика находился на грани мятежа из-за невыплаты жалованья, такая возможность казалась слишком удачной, чтобы ее упустить. Яков I провел тщательную подготовку. Он созвал всех боеспособных мужчин и собрал большой артиллерийский обоз. Но в итоге все обернулось военной и личной катастрофой. Шумные приготовления привели к тому, что английские хранители границ были достаточно хорошо осведомлены о происходящем. Уже через две недели они с ополчением северных графств подошли к шотландским осадным линиям вокруг Роксбурга. Шотландцы бежали, бросив осадную технику. Осады Бервика и Роксбурга стали последними заметными военными операциями шотландцев на границе более чем на десять лет[721]. Король Яков I многое сделал для восстановления власти и финансовой стабильности шотландской короны после длительного регентства Олбани-Стюартов и со временем мог бы стать грозным противником Англии. Но унижение под Роксбургом сильно подорвало его авторитет в Шотландии. В феврале 1437 г. он был убит в ходе государственного переворота группой заговорщиков во главе со своим дядей Уолтером Стюартом, графом Атоллом. Его сын Яков II вступил на трон в возрасте шести лет. В следующем году после почти двухлетнего перерыва было официально восстановлено перемирие с Англией. Шотландии предстоит пережить смуту и жестокую гражданскую войну, прежде чем она вновь станет важным фактором в стратегических расчетах Англии.

Маргарита Стюарт совершила долгожданное путешествие во Францию, чтобы выйти замуж за Дофина Людовика весной 1436 года, незадолго до непродуманной авантюры ее отца под Роксбургом. Брак был с пышностью отпразднован в соборе Тура 25 июня 1436 г., но он не оправдал надежд, которые возлагали на него обе страны. Невесту во Францию сопровождали около 2.000 шотландских солдат, но, к удивлению принимающей стороны, они сразу же по прибытии объявили, что явились только для защиты своего флота от нападений англичан, а не для усиления сухопутных войск Карла VII. По окончании церемонии бракосочетания большинство из них вернулось в Шотландию, оставив лишь горстку искателей приключений. Карл VII продолжал содержать личную гвардию из шотландских стрелков и сокращающийся корпус, из остававшихся в живых из армии Стюарта-Дарнли, но новой шотландской армии для сражений во Франции уже не будет никогда. Что касается самой Маргариты, то ее замужество открыло самый печальный период ее жизни, когда ее игнорировал муж и сторонился королевский двор, вплоть до преждевременной смерти в возрасте 21 года[722].