Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия

Глава XIII. Гибель ланкастерской Нормандии, 1449–1450 гг.

После четырехлетней борьбы за продление перемирия англичане от него отказались. Ранним утром 24 марта 1449 г. Франсуа де Сурьен, арагонский наемник на английской службе, захватил город-крепость Фужер на бретонской границе. Около 600 человек перебрались через стены в два часа ночи, одолели спящий гарнизон и захватили город, разграбив все дома и совершив "все зло, какое только можно себе представить". В цитадели был размещен большой постоянный гарнизон. Фужер был главной бретонской крепостью на северной границе. Кроме того, это был один из самых богатых и многолюдных городов Бретани. В нем развивалась суконная промышленность, чему способствовала миграция квалифицированных специалистов из Нормандии. Он стал одним из главных центров торговли между ланкастерской Нормандией и Францией династии Валуа. В преувеличенных сообщениях, дошедших до французского двора, стоимость награбленного оценивалась в 2.000.000 ливров[899].

Взятие Фужера стало кульминацией более чем двухлетнего противостояния Англии и Бретани, начавшегося с ареста Жиля Бретонского в июне 1446 года. После этого события английское правительство затеяло бурную кампанию по его освобождению. Движущими силами этой политики были король и герцог Саффолк. Генрихом VI двигала личная привязанность к бретонскому принцу. Мотивы Саффолка были более откровенно политическими. Он полагал, что если Жиль окажется на свободе, то сможет бросить вызов франкофильской политике своего старшего брата и вернуть Бретань к благожелательному нейтралитету двух предыдущих герцогов. Саффолк всегда наивно верил в способность сочувствующих друзей во Франции переломить ход событий в пользу Англии. Ранее он совершил ту же ошибку с Карлом Орлеанским. Его иллюзии относительно Жиля поддерживали бывшие приближенные и придворные слуги бретонского принца, многие из которых после его ареста нашли убежище в Англии, а некоторые — при дворе самого Саффолка. Однако Жиль Бретонский оказался еще менее перспективным защитником интересов Англии, чем Карл Орлеанский. Франциск не сталкивался с серьезными внутренними проблемами в Бретани и находился в процессе урегулирования вражды с Пентьеврами, которая регулярно дестабилизировала правительство его отца и деда. У Жиля были друзья в Бретани, но не было политических сторонников. Англичане, не теряя надежды, объявили его вассалом Генриха VI и энергично протестовали против его заключения в тюрьму. Карл VII, со своей стороны, стал относиться к Жилю все более подозрительно. В июне 1448 г. он направил своего первого камергера Пьера де Брезе к бретонскому двору, чтобы тот убедил герцога не освобождать своего брата иначе как на самых жестких условиях. Возможно, именно из-за этих уговоров Жиль, до этого находившийся в почетном плену в одном из замков своей жены, был передан на попечение своего смертельного врага и заключен в подземелье отдаленного замка Ла Ардуэн к западу от Ренна[900].

За этим конфликтом скрывалась ожесточенная борьба между Англией и Францией за верность Бретани. Англичане отказывались признать, что с постепенным ослаблением их власти во Франции Бретань перешла из сферы их влияния в сферу влияния их противника. В августе 1448 г. в Лувье состоялась конференция по нормандскому пограничью, одна из серии конференций, призванных урегулировать вопросы, связанные с нарушением перемирия между Англией и Францией. Главы делегаций Адам Молейнс и Гийом Кузино безрезультатно спорили по вопросу о статусе Бретани. Молейнс утверждал, что бретонцы являются подданными Генриха VI и что споры между ними — это внутренние дела, на которые перемирие не распространяется. Кузино и представитель герцога Бретонского заявили, что герцог Франциск — вассал Карла VII, желающий жить под защитой Франции. Те же аргументы были повторены, и также безрезультатно, и на следующей конференции в ноябре. Как писал позднее Кузино в письме графу де Фуа, англичане были полны решимости силой, если потребуется, отстоять свое утверждение о том, что Бретань не является частью Франции династии Валуа, и Карл VII не мог пойти на это. Среди владений принцев Франции Бретань была в военном плане державой, уступавшей только Бургундии. Подданство Бретани было столь же важным для концепции территориального единства французского короля, как и Нормандии и Гиени. Эта страна "более тесно связана с королем, чем почти любая другая, которая может возникнуть в этом королевстве", — заявляли его дипломаты[901].

Фужер располагался на одном из наиболее уязвимых участков бретонской границы (Карта IV). Капитуляция Мэна изменила военную географию западной Франции. Единственной общей границей между Бретанью и ланкастерской Нормандией осталась узкая область между долинами рек Селюн и Куэннон на севере. Англичане всегда стремились сохранить здесь внушительное военное присутствие, чтобы напоминать герцогам Бретани об их обязательствах как союзников и вассалов. В течение многих лет в этом регионе велись бои между английскими гарнизонами из Авранша и Донфрона и французскими гарнизонами из Мон-Сен-Мишель, Ла-Гравель и Лаваля. В 1447 г. это соперничество обострилось. Сэр Роджер Камойс со своими вольными солдатами вновь занял руины Сен-Жам, старой крепости на реке Беврон в двенадцати милях к югу от Авранша, которая была ненадолго захвачена англичанами в середине 1420-х годов, а затем разрушена. Люди Камойса восстановили стены, а многие из английских солдат, вынужденных покинуть Мэн, присоединились к нему в следующем году. Одни из низ были официально приняты на службу военным казначеем в Руане. Другие были наняты герцогом Сомерсетом за свой счет и поселены в его замке Мортен, который находился в процессе перестройки. Бретонцы рассматривали восстановление подобных пограничных крепостей как угрозу, а французы утверждали, что это нарушение перемирия и громко и настойчиво протестовали[902].

Хотя для выяснения фактов потребовалось некоторое время, стало ясно, что нападение на Фужер было спланировано и санкционировано на самом высоком уровне в Англии. Франсуа де Сурьен не был обычным капитаном наемников. Он являлся кавалером Ордена Подвязки, влиятельной фигурой в Вестминстере и был близок к нескольким английским советникам Генриха VI, включая Саффолка. Сурьен получал пенсию из английского казначейства и владел землями в Гемпшире, а также замком Порчестер. В Нормандии он был членом Большого Совета и капитаном Вернёя, главного английского гарнизона на юго-восточной границе. С 1446 г. Саффолк планировал решить вопрос с герцогом Бретонским, захватив значительную пограничную крепость в Бретани и обменяв ее на освобождение принца Жиля. Впервые он поднял этот вопрос перед заместителем Франсуа де Сурьена Жаном Русселе, предложив несколько возможных целей, в том числе Фужер, Витре или, возможно, Лаваль. Франсуа де Сурьен считал Фужер наиболее перспективным и, возможно, наиболее выгодным. Один из его людей, посланный разведать оборону города, сообщил, что его захват будет хоть и рискованным, но вполне осуществимым. Когда осенью 1447 г. Сурьен посетил Англию для посвящения в рыцари Ордена Подвязки, он обсудил этот вопрос с Саффолком и Сомерсетом. Саффолк заверил Сурьена, что перемирие не будет нарушено. Акция, по его словам, будет направлена только против герцога Бретани, а не против короля Франции. Он договорился, чтобы Сурьен использовал в качестве базы замок сэра Джона Фастольфа в Конде-сюр-Нуаро и пообещал, что в случае осады тот получит помощь, и предложил в случае успеха солидное вознаграждение. Сурьен согласился, но после возвращения в Нормандию прошло более года, прежде чем он смог приступить к делу. Периодически возникали опасения, что заговор мог быть раскрыт. Более опытные советники Сомерсета в Руане опасались дипломатических последствий. Нападение было назначено, а затем отменено, по крайней мере, один раз. В Англии Саффолк настаивал на завершении дела. Когда захват Фужера наконец удался, он лично написал Сурьену, чтобы выразить свое удовлетворение. Герцог Сомерсет и сэр Джон Толбот также прислали свои поздравления. В то время высказывались предположения, что по крайней мере часть награбленного могла даже оказаться в руках нормандского лейтенанта. "Спросите у герцога Сомерсета, что он присвоил, — посоветовал сэр Джон Фастольф, — когда в Англии начались упреки"[903].

Герцог Бретонский в момент захвата Фужера находился в Ренне. Его подняли с постели, чтобы сообщить эту новость, от которой Франциск на мгновение потерял голову. С криком "Мы погибли!" он приказал седлать лошадей и с тремя спутниками бежал ночью в Ванн. Капитан Ренна был отправлен к Франсуа де Сурьену с предложением освободить Жиля Бретонского и заплатить 50.000 экю за сдачу города. Это предложение дало бы Саффолку все, что он хотел, но у Франсуа де Сурьена были свои планы. "У меня есть власть брать, — ответил он, — а не отдавать". Вскоре Франциск восстановил самообладание, во многом благодаря поддержке Карла VII. Французский король получил известие о взятии Фужера находясь в седле, когда выезжал из замка Монтиль в Бурж. Он сразу же отменил свои планы и направился в Разилли под Шиноном, где собрался его Совет для обсуждения последствий случившегося. По пятам за ним следовали три эмиссара от герцога Франциска, прибывшие с просьбой о помощи. Герцог, по их словам, не был уверен в военном потенциале бретонской знати после стольких лет мира и полагал, что для преодоления их сопротивления будет достаточно сравнительно небольшой английской армии. Французский король пообещал эмиссарам герцога сделать дело их господина своим. Тем временем Прежену де Коэтиви и маршалу Андре де Лавалю было приказано собрать оперативный отряд в 1.200 человек для укрепления обороны герцогства[904].

Законы войны требовали, чтобы жертва нападения обратилась с жалобой на нарушителя к комиссарам по перемирию и только в случае отказа того загладить свою вину, можно было воспользоваться правом на применение силы. Ориентируясь на мнение собственной знати, Карл VII решил соблюдать установленные формы. Если война должна была возобновиться, то во всей Франции должны были понять, что в ней виноваты англичане. Король отправил в Руан Гийома Кузино во главе небольшой делегации, чтобы потребовать немедленного возврата Фужера и компенсации за разграбленное имущество. За Кузино последовал герольд герцога Бретонского с тем же требованием. Сомерсет дал обоим одинаковый ответ. Он отрекся от Франсуа де Сурьена, который, по его неправдивым словам, действовал не по его поручению и в любом случае, это дело английского короля и его бретонского вассала и не касается короля Франции. Учитывая масштабы операции и известное положение Франсуа де Сурьена в Руане и Вестминстере, этот ответ был воспринят, мягко говоря, с недоверием, когда французские эмиссары вернулись к королю с докладом. Подозрения Карла VII подтвердились после допроса членов гарнизона Сурьена в Фужере, которые недавно были захвачены в плен во время грабительского рейда. Они показали, что герцог Сомерсет принимал непосредственное участие в подготовке захвата города. По поступившим сведениям, в этот момент к Фужеру направлялись подкрепления из почти всех английских гарнизонов в Нормандии[905].

Комиссары по перемирию должны были собраться 15 мая 1449 г., чтобы рассмотреть обвинение в нарушении перемирия. Французский король написал герцогу Сомерсету письмо, в котором сообщил, что ожидает английскую делегацию с объяснениями. Но встреча так и не состоялась, поскольку произошли первые инциденты еще не объявленной войны. Инициативу взяли на себя Роберт де Флок, брат Пьера де Брезе Жан и французские гарнизоны из Эврё и Лувье. 21 апреля Роберт де Флок попытался захватить обнесенный стеной город Мант на Сене. В Манте находился большой английский гарнизон, а его жители, по словам французского хрониста, были "более яростными антифранцузами, чем англичане". Атака была сорвана благодаря бдительности заместителя капитана Манта. Но через три недели у города, обнесенного стеной, Пон-де-л'Арш, расположенного в месте слияния рек Сена и Эвр, Флоку повезло больше. Город контролировал укрепленный мост, который являлся важнейшей частью передовой обороны Руана. Здесь же должна была проходить конференция комиссаров по перемирию. Английские комиссары, лорд Фоконберг, сэр Томас Ху и аббат Боулерс, уже прибыли, но французы еще не явились. Вместо этого рано утром к сторожевой башне на северном конце моста подъехали два человека Роберта де Флокса с груженой телегой. Они подкупили привратника, чтобы тот впустил их, а затем одолели и убили его и английского солдата, который пришел выяснить, что за шум. Затем они проникли в город, открыли ворота, и впустили 400 или 500 людей Флока. Цитадель была взята. За ней последовала остальная часть города, за исключением нескольких башен, где гарнизон продержался день или два, прежде чем сдаться. Ху и Боулерс уехали накануне вечером, но Фоконберг все еще оставался в городе и был взят в плен. Судя по всему, этот захват не был санкционирован французским королем. Его авторы утверждали, что осуществляли право на месть по поручению герцога Бретонского. Через несколько часов после захвата города из Руана прибыли два герольда, которые поинтересовались, от чьего имени действуют захватчики, на что те ответили, что являются людьми герцога Бретонского, и выслали к герольдам человека, который хорошо говорил на бретонском языке[906].

Герцог Сомерсет находился в Руане, где 8 мая 1449 г. открылось заседание Штатов четырех бальяжей Верхней Нормандии и долины реки Эвр. Первые сообщения о падении Пон-де-л'Арк были принесены в Руан беженцами из города около семи часов утра. Сомерсет пришел в ярость. Он обвинил первого человека который принес дурные вести во лжи и пригрозил ему тюремным заключением. Затем, когда стало ясно, что тот говорит правду, герцог забегал по замку, поднимая с постелей своих офицеров и советников. Он проклинал французов с такой яростью, что его жена спрятала своего французского врача в котел, опасаясь, что тот будет убит. Первым побуждением Сомерсета было немедленно выступить в поход на Пон-де-л'Арк. Но от этой идеи пришлось быстро отказаться. Людей Роберта де Флока, находившихся в городе, вряд ли удалось бы застать врасплох так же, как англичан. А Сомерсет не мог покинуть Руан из-за страха, что как только он уедет, город восстанет и изгонит его гарнизон. Тем временем военные действия распространились на другие районы. Был захвачен замок Конш близ Эврё. На северной границе Жерберуа пал в результате внезапного нападения французского капитана из Бовези. На границе с Бретанью Сен-Жам-де-Беврон и Мортен были захвачены в течение июня французскими войсками Прежена де Коэтиви, которые весной были направлены на поддержку герцога Бретонского. Французские партизаны, действовавшие от имени герцога, также захватили Коньяк и несколько более мелких населенных пунктов. Несмотря на то, что ранее они предупреждали, что больше ничего не могут сделать, Штаты Нормандии отреагировали на кризис выделением щедрой новой субсидией в размере 188.000 ливров, выплачиваемой четырьмя частями в течение года. Но собрать удалось только первый взнос. Сбор оставшейся части был быстро прерван новыми событиями[907].

В течение следующих двух месяцев между Руаном и французским двором сновали гонцы с сообщениями и посольства. Конференция между комиссарами по перемирию наконец открылась 15 июня 1449 г. в Лувье и продолжалась в течение следующих четырех недель. Переговоры проходили под сенью все более явной подготовки к войне. В Ренне, в присутствии герцога, собрались представители Бретани, чтобы обсудить сложившийся кризис. От лица Карла VII присутствовали граф Дюнуа и Бертран де Пресиньи. 17 июня Франциск заключил военный союз с французским королем и обещал быть готовым лично выступить против англичан в конце июля, если к тому времени Фужер не будет ему возвращен. Герцог Сомерсет в Руане, должно быть, уже понимал, в какой опасности он находится, но не подавал признаков того, что это повлияет на его действия. Его комиссары по перемирию в Лувье придерживались своей позиции, что захват Фужера был несанкционированным. Они утверждали со множеством сомнительных подробностей, что Сомерсет упрекал Франсуа де Сурьена за его дерзость, но не смог ничего сделать, чтобы изгнать его из города. В приходской церкви деревни Венабль на Сене, куда переместились переговоры, обсуждение свелось к многословным речам, повторяющим несовместимые позиции каждой из сторон. Англичане заявили, что готовы вернуть Фужер, но только в том случае, если французы сначала вернут Пон-де-л'Арк, Жерберуа, Конш и освободят лорда Фоконберга. Они не хотели и, вероятно, не могли вернуть награбленное, которое уже было разделено, а также настаивали на том, чтобы герцог Бретонский освободил своего брата Жиля.

Заключительные заседания проходили в цистерцианском аббатстве Бонпор, расположенном на берегу реки Эвр недалеко от Пон-де-л'Арк. 4 июля, так и не достигнув соглашения, французская делегация сделала последнее предложение и выдвинула ультиматум. К 25 июля Фужер должен быть быть возвращен герцогу а за разграбленное имущество выплачена компенсация. Французы были готовы вернуть Пон-де-л'Арк, Конш и Жерберуа и освободить Фоконберг, но только после того, как будет выполнено их требование. Они отказались рассматривать вопрос об освобождении Жиля Бретонского, отметив, что он является вассалом своего брата герцога, и был справедливо заключен в тюрьму за свое предательство. Если англичане не выполнят эти требования, заявили французские комиссары, Карл VII будет считать перемирие расторгнутым[908].

20 июля 1449 г., за пять дней до истечения срока действия французского ультиматума, Роберт де Флок атаковал Верней. Верней был ключевой английской крепостью на юго-восточной границе, защищенной мощным обводом стен, современной цитаделью и знаменитым замком Тур-Гриз. Капитаном Вернея был Франсуа де Сурьен, находившийся в это время Фужере. В его отсутствие крепость защищал его племянник Жан с гарнизоном из более чем 120 человек, почти все из которых были французами. Роберт де Флок подошел к Вернёй через лес Конш. При помощи одного мельника его люди проникли в город через отверстие, пробитое в стенах для размещения двух водяных мельниц. Часть гарнизона бежала через ворота и направилась в другой замок Франсуа де Сурьена в Лоньи. Остальные, вместе с мэром и горсткой сторонников англичан, отступили в цитадель. Цитадель была защищена собственным рвом с водой, но французы открыли шлюзы и осушили его, а затем взобрались на стены по лестницам. На следующий день в Вернёй вошел граф Дюнуа с еще несколькими сотнями человек. К вечеру в городе не захваченным оставался только замок Тур-Гриз. На этот раз не оставалось никаких сомнений в том, что Роберт де Флок действовал по поручению Карла VII[909].

Французский двор переехал в замок Ле-Рош-Траншельон, расположенный в долине реки Вьенны в Турени. 31 июля 1449 г. там собрался расширенный Совет короля. Карлу VII необходимо было действовать быстро. Если война должна была возобновиться, то это должно было произойти до того, как Сомерсет получит подкрепление из Англии. Король знал, какой совет он хотел получить, и получил его. Было решено действовать силой оружия против оставшихся английских владений во Франции. Два представителя герцога Сомерсета все еще оставались в замке после того, как более двух недель пытались предотвратить худшее. По окончании заседания их вызвали в зал Совета, где им долго рассказывали о том, как мрачно шли переговоры с марта. Они начали было отвечать, излагая свою версию событий, но французский канцлер заставил их замолчать, заявив, что, выступать уже поздно. Перемирие подошло к концу[910].

Возможно, спор о нарушении перемирия и был бы урегулирован, если бы дело ограничилось только этим. Но на заднем плане существовали более глубокие противоречия, которые затрудняли достижение компромисса. Французы с глубоким недоверием относились к герцогу Сомерсету, и на то у них были все основания. Жан де Ваврен считал, что Сомерсет вел себя так, как будто хотел потерять Нормандию. Так же считали и многие в Англии. Анонимный солдат во Франции, чьи горькие жалобы сохранились в бумагах сэра Джона Фастольфа, считал, что Сомерсет должен был принять окончательное предложение французов. Но мы, как и он, не знаем, насколько Сомерсет был свободен в своих действиях. Комиссары по перемирию утверждали, что при всех его широких полномочиях лейтенанта его инструкции не оставляли ему свободы действий. Возможно, это действительно так. Он постоянно был вынужден переадресовывать важные вопросы герцогу Саффолку в Англии и тот, несомненно, нес основную ответственность за случившееся. Захват Фужера был его проектом, а мнение о том, что король Франции не вмешается в конфликт с Бретанью, было его ошибкой. Что касается Жиля Бретонского, то он оставался в тюрьме до 1450 г., когда был убит своими тюремщиками, вероятно, по приказу своего брата. Жиль погиб, как сообщил секретарь Фастольфа Уильям Вустер другому английскому королю, "за свою великую привязанность и любовь, которую он питал к своему покровителю"[911].

Совету в Англии потребовалось некоторое время, чтобы осознать всю серьезность ситуации в Нормандии. В момент взятия Фужера внимание советников было приковано к Шотландии, а не к Франции. Девятнадцатилетний шотландский король Яков II, известный французам как Огненное лицо (Fire-face) из-за большого красного родимого пятна, обезобразившего одну сторону его лица, был проницательным и агрессивным политиком, быстро осознавшим последствия событий во Франции для своей страны. Недавно он вывел управление Шотландией из-под контроля консорциума дворян, господствовавшего в Шотландии со времен убийства его отца. Летом предыдущего года он отправил к Карлу VII посольство во главе с канцлером сэром Уильямом Крайтоном, чтобы возобновить Старый союз. В то же время он допустил нарушения перемирия на границе. Дугласы совершили несколько крупных набегов на север Англии. С точки зрения Вестминстера, ситуация была достаточно серьезной, чтобы Генрих VI, который, как известно, не любил дальних поездок, отправился на север вплоть до Дарема. Но если ожидалось, что его присутствие воодушевит подданных на севере, то этого не произошло. Большая карательная экспедиция, вторгнувшаяся в Шотландию в октябре 1448 г. под командованием графа Нортумберленда, потерпела унизительное поражение на берегах реки Сарк-Уотер. Через два месяца Крайтон в Туре скрепили договор о возобновлении Старого союза. Напряженность на шотландской границе сохранялась всю зиму, а в мае-июне 1449 г. произошла новая вспышка открытых военных действий. Англичане ответили двумя мощными набегами на Шотландию. Были сожжены Данбар и Дамфрис. В ответ шотландцы вторглись в Нортумберленд и сожгли Алнвик и Уоркворт. Перемирие на границе было восстановлено только в июле[912].

Весть о падении Пон-де-л'Арк была доставлена в Вестминстер двумя герольдами, поспешно отправленными из Руана. Совет немедленно принял решение отправить герцогу Сомерсету подкрепление в количестве 1.300 человек. Предполагалось, что они будут готовы отплыть в Нормандию к концу июня. Гораздо больше времени потребовалось, чтобы убедить Палату Общин. Парламентарии выслушали мрачное предупреждение аббата Боулерса о состоянии обороны Нормандии, не проявив явных признаков тревоги. Когда в начале апреля они проголосовали за выделение половины субсидии, она была направлена на погашение более насущных долгов короля и оборону Кале, шотландской границы, Ле-Кротуа и Ла-Манша. На Нормандию не было выделено ничего. К 16 июня, когда Парламент вновь собрался в Винчестере после празднования Троицы, стало ясно, что Англия и Франция движутся к войне. Герцог Сомерсет прислал письмо, в котором требовал увеличения численности своих войск. Но Палата Общин уперлась и предложила, чтобы король собрал деньги, отменив множество неразумных пожалований, которые он сделал своим друзьям после своего совершеннолетия, на что уже Генрих VI ответил категорическим отказом. За кулисами в Совете шли активные дебаты. Не все признавали необходимость укрепления Нормандии даже сейчас. Те, кто это признавал, перешли к спорам о новой форме налогообложения, которая могла бы оказаться более приемлемой для Палаты Общин, чем традиционные десятая и пятнадцатая части от стоимости движимого имущества. Лишь в июле парламентарии, с громкими протестами и жалобами на бедность страны, согласились предоставить еще одну половинную субсидию[913].

Сэр Джон Фастольф, ныне горький старик, живущий на пенсии в Норфолке, подготовил для Совета меморандум, в котором излагал, как все еще можно выиграть войну. Он утверждал, что после тридцати двух лет пребывания в Нормандии Англия не может предать англичан, обосновавшихся там, и верных французов, поддерживавших их правление. Фастольф считал, что на севере Франции должна действовать армия численностью 30.000 человек, а в Гаскони — 10.000 человек. Отдельные оперативные группы должны были очистить от французов норманнские границы, отвоевать Пикардию и Бовези, отодвинуть границу ланкастерской Франции до Луары и занять Бретань. Мысль о том, что Англия могла набрать или оплатить такую армию, была причудливой, но даже в этом фантастическом проекте были проблески реализма. Фастольф отмечал, что оборонительная стратегия, которой придерживались в Нормандии на протяжении последних пятнадцати лет, неизбежно должна была потерпеть неудачу, поскольку она подвергала население военным разрушениям в таких масштабах, которые наверняка оттолкнули бы его от английской власти. Необходимо было перенести войну на вражескую территорию. Для этого требовалась подавляющая сила, и это не могло обойтись дешево. Проблема, по мнению Фастольфа, заключалась в том, что у англичан уже не было сил на войну. Вокруг него "злобные и слабонервные" жаловались на ее тяготы. "Почему бы нам не остаться в Англии и не отказаться от континентальных владений, — цитировал он их, — тогда мы сможем жить в мире"[914].

Нарастающие признаки усталости от войны были очевидны для всех. Общий призыв к предоставлению частных займов дал немногим более 3.300 фунтов стерлингов, большая часть которых поступила от советников Генриха VI. Из Англии деньги в Нормандию не поступали до конца июля, когда было собрано всего 1.750 фунтов стерлингов, чтобы поддержать английскую администрацию в тяжелейшем кризисе ее существования. Как бы в насмешку над проектом Фастольфа о 30.000-й армии, оказалось, что трудно найти даже обещанные Советом дополнительные 1.300 человек. В конце июля 1449 г., через месяц после первоначально намеченной даты, сэр Уильям Пейто отплыл из Портсмута с менее чем половиной из них. Еще 400 человек последовали за ним в конце сентября под командованием брата графа Оксфорда сэра Роберта де Вера. Большая часть этих людей предназначалась для усиления гарнизонов. Англичане предполагали, что война будет вестись традиционным способом: кампанией на истощение с чередой медленных осад. Они оказались совершенно не готовы к скорости и масштабам последовавшего за этим краха[915].

Общее командование французскими армиями было возложено на графа Дюнуа. Первоначально силы, которыми он располагал, были весьма скромными. Две армии должны были начать скоординированное вторжение в Нормандию. Сам Дюнуа, имея около 3.300 человек, должен был наступать с юго-востока с базы в Вернёе. Вторая армия численностью около 1.800 человек, собранная в основном в Пикардии, должна была двинуться на Руан через Па-де-Ко под командованием графов д'Э и де Сен-Поль. Еще две армии должны были последовать за ней, как только будут готовы. Одна, под командованием герцога Алансонского, должна была вторгнуться в пределы его герцогства и войти в Нижнюю Нормандию с юго-запада. Герцогу было придано около 1.200 солдат, откликнувшихся на призыв французского короля, и по мере продвижения на север он должен был собрать дополнительные силы из гарнизонов Мэна и Вандомуа. Другая, гораздо более многочисленная армия под командованием герцога Бретонского и его дяди Артура де Ришмона должна была вторгнуться в Авраншен и Котантен. В ее состав должны были войти 1.200 французских солдат, ранее направленных в Бретань для поддержки герцога, и около 6.000 бретонцев, которых еще предстояло набрать. Расчет Дюнуа состоял в том, чтобы, атакуя сразу с нескольких направлений, лишить англичан возможности сосредоточить собственные силы. Численность английских войск в Нормандии на этом этапе неизвестна, но, учитывая небольшое количество подкреплений, полученных из Англии за последние шесть лет, во всем герцогстве, вероятно, насчитывалось не более 3.000 ― 4.000 английских войск, распределенных между примерно сорока королевскими гарнизонами и, возможно, десятком частных. Единственная значительная концентрация войск была в Руане. По мере продолжения кампании численность французских армий увеличивалась за счет прибытия новых войск из более отдаленных провинций, в то время как английские силы постепенно таяли из-за потерь, пленных и дезертиров[916].

На следующий день после падения Вернёя герцог Сомерсет приказал Толботу взять 1.500 человек — самое большое полевое соединение, которое только можно было собрать, — чтобы вернуть город и помочь тем, кто еще держался в Тур-Гриз. Толбот немедленно выехал из Руана, но ему потребовалось десять дней, чтобы собрать свои силы. 31 июля 1449 г. он достиг Бретея, расположенного в восьми милях к северу от Вернёя. Дюнуа отменил штурм замка Тур-Гриз и выдвинулся навстречу Толботу с 2.500 человек. Толбот не захотел отстаивать Бретей, отошел на север и занял более выгодную позицию на дороге, ведущей в Руан, к югу от Аркура. Лес защищал его тыл, а густые живые изгороди — фланги. Перед линией своих войск он расположил ряд повозок с артиллерией. Дюнуа со своей армией подошел и окопался на небольшом расстоянии. Однако ни одна из сторон не была готова рискнуть, выйти в поле с подготовленных позиций. Когда на следующее утро рассвело, оказалось, что английские позиции пусты. Толбот под покровом темноты отошел к Аркуру. Он решил не рисковать своей единственной полевой армией, даже находясь на подготовленной позиции. Вскоре после этого Толбот свернул компанию и поспешил вернуться в Руан, потому что графы д'Э и де Сен-Поль начали наступление на город. Они надеялись войти в него с помощью группы сторонников внутри стен. Армия Толбота подошла к Руану 4 августа, как раз вовремя, чтобы их опередить. Оставленный на произвол судьбы, гарнизон замка Тур-Гриз в Вернёе продержался еще две с половиной недели, и 22 августа капитулировал[917].

После того как их план проникновения в Руан был сорван, графы д'Э и де Сен-Поль переправились через Сену у Пон-де-л'Арк, где 8 августа соединились с Дюнуа. Там они остановились, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Теперь общая численность их армии превышала 5.000 человек. В их руках находилась вся юго-восточная Нормандия, за исключением нескольких небольших частных замков. На военном совете они решили расширить территорию, находящуюся под их контролем, на запад до долины реки Тук. Первой целью стал Пон-Одеме, где находилась единственная возможная переправа через реку Рисл. В Руанском замке герцог Сомерсет тоже собрал военный совет. На нем присутствовали все капитаны, находившиеся в Руане и его окрестностях, а также главные офицеры нормандской администрации. По общему мнению, Понт-Одеме был беззащитен. Его древние стены были построены в XII веке и местами обрушились, оставив большие бреши, которые можно было защищать только деревянными палисадами. Собравшиеся считали, что оборонительные сооружения Понт-Одеме должны быть разрушены, а город оставлен. Фульк Эйтон, который был капитаном и Кодбека, и Понт-Одеме, не согласился с этим мнением. Он убедил собравшихся в том, что если усилить гарнизон, то можно успешно оборонять ров заполненный водой, болота и водотоки вокруг города. Было решено отправить Эйтона удерживать город вместе с Осборном Мандефордом, казначеем Нормандии и фактически заместителем Сомерсета. В их распоряжение было выделено около 400 человек. Но никаких полевых операций, подобных походу Толбота под Бретей, больше не должно было быть. Каждый гарнизон должен был защищаться самостоятельно как можно лучше до тех пор, пока из Англии не прибудут значительные силы.

Впоследствии эта стратегия подверглась серьезной критике. Опытный французский капитан Жан де Бюэль, принимавший участие в кампании, считал, что Толботу и Сомерсету следовало бы бросить все все свои силы на решающее сражение в поле. В первые дни кампании у них было достаточно войск для разгрома каждой из французских армий. "Если бы они проиграли, — писал Бюэль, — то, по крайней мере, проиграли бы с честью". Альтернативой было неизбежное поражение, поскольку каждый английский гарнизон уничтожался по отдельности, один за другим. Аналогичная критика звучала и в Англии. Оглядываясь назад, можно сказать, что критики были правы и ничего не могло быть хуже, чем реальный результат. Но Сомерсет и Толбот были способными полководцами и имея небольшие, разрозненные силы и находясь под постоянной угрозой народных восстаний в городах, они выбрали, пожалуй, единственно разумный путь.

Вечером 10 августа 1449 г. Пьер де Брезе и Роберт де Флок прибыли к Понт-Одеме с передовым отрядом французской армии и обнаружили, что Эйтон и Мандефорд вошли в город за несколько часов до них. Французы сразу же предприняли дерзкую ночную атаку на палисад. Они уже успели проделать несколько брешей, когда Мандефорд, разбуженный шумом, прибыл на место схватки и сумел оттеснить нападавших. Через два дня, 12 августа, подошли остальные части французской армии. По башне был выпущен зажигательный снаряд, который поджег солому, хранившуюся внутри. Огонь перекинулся на соседние здания и распространился по городу. Воспользовавшись суматохой, французы начали штурм в двух местах и захватили палисады. Горожане бежали в церкви, а гарнизон — в полуразрушенную цитадель. Французы начали штурм цитадели. Поначалу Мандефорд не хотел рассматривать возможность сдачи крепости путем переговоров. Но он изменил свое мнение после того, как его люди начали массово дезертировать, прыгая в Рисл и сдаваясь в плен французам на другом берегу. Оборона потеряла всякую слаженность, так как различные группы защитников утратили связь друг с другом: одни сражались в одиночку против превосходящих сил, другие бежали в поля или сдавались в плен. Дюнуа и герольд вошли в цитадель и вступили с Мандефордом в переговоры, а Эйтон продолжал отбиваться в одной из башен. Позднее Мандефорд утверждал, что договорился с Дюнуа о коллективном выкупе всего гарнизона. Но, судя по всему, замок был захвачен еще до завершения переговоров, и Эйтон и Мандефорд были взяты в плен вместе с почти всеми своими людьми[918].

В Руане Сомерсет старался не отставать от быстро меняющейся ситуации и пытался создать новую линию обороны вдоль реки Тук и холмов Па-д'Ож. Были подготовлены инструкции для гарнизонов на реке Тук — Пон-л'Эвек и Лизье — главных городах региона, обнесенных стенами. В условиях хаоса, царившего в стране, гонцу потребовалось три дня, чтобы добраться туда, и когда он прибыл, то обнаружил, что Пон-л'Эвек и Лизье уже открыли ворота без сопротивления. Гарнизон Пон-л'Эвек покинул город, разрушив при этом его стены. В Лизье решение о капитуляции было принято местным епископом, хронистом Тома Базеном, членом Совета Сомерсета, который быстро перешел на сторону Карла VII и вскоре был принят в его Совет. Аналогичные настроения были и в западной Нормандии. В течение одного дня после капитуляции Лизье шестнадцать обнесенных стеной городов прилегающего региона прислали свои представления о капитуляции. Вся территория к востоку от реки Рисл теперь находилась в руках французов, за исключением Берне, сопротивление которого впрочем было недолгим[919].

Вскоре после капитуляции Лизье капитаны французской армии собрались в городе в присутствии епископа. Продвижение французов к реке Тук разделило ланкастерскую Нормандию на две части: Верхняя Нормандия и долина Сены теперь были отрезаны от Котантена и герцогства Алансонского, где располагались крупнейшие английские гарнизоны. Перед французскими капитанами в Лизье встал вопрос: продолжать продвижение на запад и завершить завоевание Нижней Нормандии или отступить к Сене. Руководители армии получили сообщения из многих городов западной Нормандии с обещанием восстать против англичан, как только французы приблизятся к стенам. По мнению Базена, решающим был его собственный голос. Он отметил, что города западной Нормандии были одними из самых сильных и хорошо обороняемых в герцогстве. Такие города, как Кан и Фалез, взять будет нелегко и даже если сами города будут захвачены, они имеют мощные цитадели, способные долгое время продержаться самостоятельно. Окружающая страна была сильно опустошена войной и была не в состоянии прокормить французскую армию, которая в случае длительной осады рисковала умереть от голода. В итоге было принято решение вернуться в долину Сены. Сена была политическим сердцем Нормандии. Эта река была хребтом английской оборонительной системы и ключом к коммуникациям всего региона. Карл VII только что вошел в Шартр со значительными дополнительными силами. Два капитана, присутствовавшие на военном совете в Лизье, были посланы доложить ему о своих рекомендациях. Король с готовностью принял предложенную стратегию. Он уже двигался к Сене по долине реки Эвр[920].

В последнюю неделю августа 1449 г. армия графа Дюнуа приступила к методичной ликвидации английских крепостей в долине Сены между Парижем и Руаном. 24 августа Дюнуа появился у Манта, на восточной границе территории, контролируемой англичанами. История с Мантом многое говорит о состоянии ланкастерской Нормандии в ее последние дни. В городе находился английский гарнизон численностью более 160 человек под командованием сомерсетского рыцаря Томаса из Сент-Барба. Он был полон решимости отстоять город, но его подвели жители. Они традиционно были одними из самых лояльных в Нормандии и всего за три месяца до этого стойко сопротивлялись нападению Роберта де Флока. Но судьба Вернёя и Понт-Одеме изменила их настроение. Они боялись потерять все в результате штурма и городской Совет уже вступил в контакт с Карлом VII. Их заверили, что они будут помилованы за прошлую верность Генриху VI и что их привилегии будут сохранены. На следующий день после подхода Дюнуа состоялось общее собрание горожан. На нем присутствовало около 300 домовладельцев. Мэр сообщил, что к французам движется мощный артиллерийский обоз и собрание приняло решение о капитуляции. Не было ни одного несогласного. Горожане заняли один из кварталов города, захватили ворота, забаррикадировали все переулки, ведущие из крепости и тогда впустили французов. 26 августа гарнизон сдался в обмен на право свободного ухода.

В пятнадцати милях ниже по течению реки город Вернон уже находился в осаде. Его гарнизоном командовал Джон Батлер, брат ирландского графа Ормонда. Он тоже решил защищать город и в подтверждение своих намерений послал Дюнуа старый ключ от ворот, который уже был непригоден. Но, как и Томас из Сен-Барба, он обнаружил, что горожане настроены сдаться. Заговор с целью открыть ворота был подавлен, а его руководители казнены. Но гарнизон не собирался вести борьбу на два фронта. Батлеру нужно было только письменное подтверждение того, что город был сдан не по его вине. 29 августа городские ворота были открыты для французов.

Крепостью Ла-Рош-Гюйон с ее огромным круглым замком и мощными укреплениями на противоположном берегу реки командовал валлийский оруженосец Джон Эдвард. Вероятно, он мог бы выстоять. Но он был женат на француженке с обширными имущественными и социальными связями в Нормандии. Вскоре после прибытия французской армии Эдвард заключил договор об условной капитуляции, обязавшись сдаться через пятнадцать дней, если ему не будет оказана помощь. Герцог Сомерсет был возмущен. Не имея возможности помочь Ла-Рош-Гюйон, он послал небольшой отряд солдат, чтобы арестовать Эдуарда и взять на себя оборону. Эдвард отказался их принять и в назначенный день капитулировал. Он распустил свой гарнизон, принес Карлу VII оммаж за земли своей жены и продолжил служить капитаном Ла-Рош-Гюйон для его бывших французских владельцев. По такому же пути пошли и другие. Единственной оставшейся крепостью на Сене выше Руана стал Шато-Гайяр, который вскоре был блокирован французскими войсками[921].

Пороховая артиллерия до сих пор играла лишь ограниченную роль в кампании из-за логистических трудностей, связанных с переброской крупных орудий по суше. Замок Тур-Гриз в Вернёе обстреливался мангонелями и другими механическими камнеметами, что стало одним из последних зафиксированных случаев применения этих неуклюжих машин, конструкция которых практически не изменилась с римских времен. Армия графа Дюнуа имела лишь несколько небольших бомбард под Понт-Одеме и Лизье. Но его кампания в долине Сены разблокировали реку для французов и позволила применять пушки в более широком масштабе. В Париже уже несколько недель готовился мощный артиллерийский обоз, который теперь можно было доставить по реке на баржах в самое сердце Нормандии[922].

В конце августа 1449 г. Карл VII прибыл в Лувье после триумфального проезда по городам юго-восточной Нормандии, где толпы жителей встречали его с восторгом. Здесь он разместил свою штаб-квартиру на следующие шесть недель. Вскоре после его прибытия состоялся военный совет. С начала кампании численность французских войск возросла. Вместе с войсками, собранными вокруг короля, в поле находилось около 11.000 человек. Было решено, что Дюнуа займется зачисткой уцелевших анклавов сопротивления к югу от Сены, а графы д'Э и де Сен-Поль переправятся через реку и начнут новое наступление на английские крепости северной границы. Единственное серьезное сопротивление обе армии встретили в замке герцога Сомерсета в Аркуре, где гарнизон сэра Ричарда Фрогенхолла в течение двух недель сдерживал Дюнуа, пока прибывшая артиллерия не заставила его сдаться. В остальных местах крепости сдавались сразу же после появления под их стенами французских армий[923].

Пока шли эти операции, юго-западная Нормандия подвергалась постоянным атакам сразу с нескольких направлений. Герцог Бретонский начал свою кампанию из Динана в начале сентября 1449 года. Но фактическое командование осуществлял его дядя, Артур де Ришмон. У Мон-Сен-Мишель бретонцы соединились с большим контингентом французских войск под командованием маршала Андре де Лаваля и Прежена де Коэтиви. Брат герцога был послан осадить Фужер, а основная часть армии переправилась через пески во время отлива к Гранвилю. Отсюда они вторглись на полуостров Котантен. На остальной территории Нормандии ситуация повторилась. Английские гарнизоны оказались зажаты между внешним врагом и напуганными и готовыми восстать горожанами внутри. Кутанс, Сен-Ло, Карантан и Валонь, все эти города имевшие сильные гарнизоны, сдались без боя, и лишь в некоторых случаях после номинальной осады в течение двух-трех дней. Более мелкие замки были взяты с легкостью. Многие из них были просто брошены[924].

Герцогство Алансонское было самым хорошо защищенным регионом ланкастерской Нормандии. Его крепости содержались и были снабжены гарнизонами лучше, чем крепости любой другой пограничной области. Но они пали, как костяшки домино, когда герцог Алансонский появился в сентябре, чтобы вернуть их себе. В самом Алансоне, имевшем один из самых больших гарнизонов в регионе, горожане открыли герцогу ворота, как только он начал готовить осадные линии. Гарнизон укрылся в цитадели и начал переговоры о капитуляции. Третье направление наступления было открыто в начале октября, когда Дюнуа продвинулся до реки Орн и захватил Эксмес и Аржантан. Жители Аржантана сами открыли ворота, как и жители Алансона. Гарнизон бежал в цитадель, но едва успел войти в нее, как французская артиллерия проделала в стене пролом, достаточный для проезда телеги, через который французы хлынули внутрь. "Во всех хрониках всех времен… — писал Гийом Кузино графу де Фуа, — вы не найдете ни одного другого государя, который за столь короткое время завоевал бы столько мест… Поверьте мне, я был там. Я видел это своими глазами"[925].

Вторжение французов в Нормандию вызвало политический кризис в Англии. Герцог Саффолк сохранил расположение короля, но его власть ослабевала по мере того, как за Ла-Маншем разворачивалась катастрофа. На улицах столицы нарастало возмущение. Лондонский юрист Роберт Бейл, живший в эти годы, во всем винил Саффолка и считал, что большинство его сограждан тоже. Герцог, "имевший в то время при короле всю власть и управление этой страной, был удивительным образом, по общему мнению народа, объявлен и разоблачен как виновник и причина упомянутых бед и потерь со стороны упомянутых французов". 11 сентября в Шине собрался Большой Совет. На нем присутствовало огромное количество людей. Сообщения из Нормандии доходили до Англии с задержкой не менее недели, в зависимости от погоды в Ла-Манше. Люди, собравшиеся в Шине, должны были знать о падении Понт-Одеме и Лизье и начале наступления Дюнуа в долине Сены. Собрание рекомендовало направить во Францию экспедиционную армию численностью 3.000 человек. Таким образом, общая численность английской армии в Нормандии составит около 7.000 человек, что позволит Сомерсету бросить вызов французам в поле. Были найдены двенадцать капитанов, которые согласились набрать людей. Предполагалось, что они будут собраны в Портсмуте в октябре и переправлены в Нормандию к концу того же месяца.

График был критически важным, но нереальным. На реквизицию необходимых судов ушло гораздо больше шести недель. Не было денег, чтобы заплатить ни судовладельцам, ни авансы солдатам. Ни один из двенадцати капитанов не был человеком с серьезными намерениями, и ни один из них не был достаточно богат, чтобы набирать людей за свой счет. Осторожная попытка казначея Ламли восстановить королевские финансы зависела от продолжительности перемирия. Измученный поисками денег на новую армию, 17 сентября он подал в отставку, оставив в казначействе всего 480 фунтов стерлингов. Единственная надежда теперь была на увеличение парламентских налогов. 23 сентября был издан ордер на созыв нового Парламента — всего через два месяца после роспуска предыдущего. Тем временем были назначены уполномоченные для получения займов от известных людей в графствах под залог субсидии, которую еще предстояло получить. По словам Роберта Бейла, для того чтобы склонить людей к предоставлению займа, использовались "тонкие и странные средства". Какими бы ни были эти средства, они позволили получить 12.250 фунтов стерлингов — приличную в данных обстоятельствах сумму, к тому же значительные займы были предоставлены душеприказчиками кардинала Бофорта. Но только в ноябре эти деньги были получены и можно было приступать к набору войск[926].

9 октября 1449 г. Карл VII подошел к Руану. Внутри города Толбот принял командование обороной. В его распоряжении было не менее 1.000 человек, которые находились там с начала кампании. Кроме того, в городе было несколько сотен солдат из разгромленных гарнизонов Нормандии, которые попали туда после сдачи своих крепостей. Руан был сильно укрепленным городом. Он был обнесен почти 4-мильным обводом стен, с пятью укрепленными воротами и глубоким сухим рвом снаружи. В городе было два опорных пункта: старая цитадель Филиппа Августа у северной стены и еще не достроенный королевский дворец в юго-западном углу. Длинный каменный мост соединял город с противоположным берегом Сены, заканчиваясь на южной стороне мощным барбаканом с собственным гарнизоном. На возвышенности к востоку от города находилось укрепленное аббатство Святой Екатерины, также имевшее свой гарнизон. Генриху V потребовалось почти полгода, чтобы взять Руан измором в 1418–19 гг. У Дюнуа не было столько времени. Была уже осень. Погода стояла плохая. Графу нужно было взять город до прибытия армии из Англии и он рассчитывал на то, что горожане откроют ворота, как это было во многих небольших городах.

Между офицерами французского короля и видными жителями Руана уже были установлены контакты. Делегация горожан явилась к Карлу VII, когда он еще находился в Лувье, и пообещала принять его войска, если они прибудут к стенам в достаточном количестве. Немногие жители были готовы выдержать осаду или подвергнуться риску штурма ради режима, который не мог их защитить и, казалось, не имел будущего. Они призвали герцога Сомерсета к капитуляции. Сомерсет отверг их требование и всем своим видом показывал, что намерен сражаться. Капитулянтские настроения среди жителей были жестко подавлены, а несколько человек, замышлявших сговор с врагом, были казнены по приказу Толбота. Когда два французских королевских герольда подошли к воротам с требованием о капитуляции, их встретил сам Толбот. Он взял документ, разорвал его перед лицом герольдов и бросил в грязь у их ног, после чего велел им убираться прочь, если они дорожат своей жизнью. Карл VII удалился в Пон-де-л'Арк, оставив руководство операциями своим командирам. Дюнуа вывел своих людей на равнину за стенами, рассчитывая спровоцировать либо восстание внутри города, либо сражение с защитниками, в котором он будет иметь подавляющее превосходство в численности. Два дня французы стояли в боевом порядке под проливным дождем, когда поля превратились в море грязи. Затем они тоже отошли к Пон-де-л'Арк[927].

16 октября французская армия вернулась. Командирам все же удалось установить контакт с сочувствующими в городе. Заговорщики разработали тщательно продуманный план по захвату укрепленных ворот Сен-Илер, выходящих на Парижскую дорогу с восточной стороны города. Чтобы воспользоваться их помощью, была организована крупная операция. Около 4.000 французских солдат появились ранним вечером перед воротами Сен-Илер и Бовуази. Многие дворяне, в том числе граф Неверский, солдат-дипломат Гийом Кузино и шотландский солдат удачи Уильям Монипенни, были посвящены в рыцари перед стенами. Внутри Руана горожанам удалось овладеть воротами. Люди Дюнуа подобрались к стенам с лестницами и около тридцати из них взобрались на них. Но поднялась тревога, и на место происшествия прибыл Толбот с большим отрядом солдат. Он отбил ворота и сбросил нападавших обратно в ров. Попытка не удалась[928].

Вечером того же дня к Карлу VII в Пон-де-л'Арк явилась еще одна делегация из города, по-видимому, по собственной инициативе. Они просили о прекращении огня для проведения переговоров. Французский король так же, как и они, хотел избежать кровавого штурма. Он хотел, чтобы город был цел а жители были на его стороне, согласился на двухдневное перемирие и предложил провести конференцию в речном порту Сент-Уэн, расположенном на полпути между Руаном и Пон-де-л'Арк. Внутри города горожане организовывались под руководством архиепископа Рауля Русселя. Руссель, коренной нормандец с полуострова Котантен, до сих пор был верным сторонником английского режима и активным членом Большого Совета. Он был одним из самых видных судей Жанны д'Арк. Архиепископ часто выполнял административные и дипломатические поручения англичан. Но, подобно Тома Базену, который сейчас находился вместе с Карлом VII в Пон-де-л'Арк, он считал дело ланкастерцев проигранным. Теперь его главной заботой было избавить свой город от разрушительной осады.

На следующее утро, 17 октября, Руссель председательствовал на собрании горожан, где почти всеобщее негодование вызвали попытки Сомерсета оборонять Руан. После собрания вожди в полном составе предстали перед лейтенантом. Они заявили, что город практически потерян. Последние шесть недель к ним не поступало никаких припасов. От 800 до 1.000 руанцев уже взяли в руки оружие и готовы захватить город. Остальные вооружались. Сомерсет колебался и еще пытался выиграть время. Наконец, он согласился отправить делегацию для встречи с советниками французского короля.

Делегация из пятидесяти человек во главе с архиепископом явилась на следующий день, 18 октября, в Сент-Уэн. Присутствовали два представителя герцога Сомерсета, но они были лишь наблюдателями, не имевшими права что-либо согласовывать. Их уже ждал канцлер Франции Гийом Жувенель де Юрсен. С ним были Пьер де Брезе, Гийом Кузино и граф Дюнуа. Вначале горожане потребовали перемирия на шесть месяцев, чтобы посоветоваться с Генрихом VI в Англии. В этом им было категорически отказано. Остальная часть дискуссии касалась условий капитуляции. С французской стороны инициативу взял на себя граф Дюнуа. После долгих переговоров французы уступили всем требованиям горожан: общее помилование за прошлую верность Генриху VI, подтверждение хартий и вольностей, безопасный уход английского гарнизона. Все это должно было быть ратифицировано собранием горожан и принято герцогом Сомерсетом. Дюнуа дал им на это два дня.

Архиепископ вернулся в Руан, чтобы отчитаться перед собравшимся в ратуше народом. Он посоветовал им покориться французам, так как больше им не предложат таких выгодных условий. Горожане с энтузиазмом согласились. Присутствовавшие на собрании представители герцога Сомерсета, ничего не сказав, ушли. Ближе к вечеру англичане, находившиеся в городе, отошли в замок, дворец и на барбакан у моста и приготовились к обороне. Горожане отправили гонца в Пон-де-л'Арк с просьбой к королю направить в город войска со всей возможной поспешностью. Следующий день, 19 октября, был воскресеньем. В семь часов утра герцог Сомерсет принял во дворце делегацию горожан во главе с представителем архиепископа. Он привел с собой двух нотариусов, чтобы те вели протокол встречи. Церковник призвал лейтенанта сдать город в соответствии с условиями, предложенными в Сент-Уэн. "Я предпочел бы умереть", — ответил Сомерсет. "Чего вы боитесь? — спросил он пришедших, — ваши стены крепки, ваши враги отбиты, мы все еще удерживаем форты, а вражеская армия даже не начала осаду". Но спорить было уже поздно. Большой колокол на Часовой башне ударил набат, призывая горожан к оружию. Горожане уже заполняли улицы. Они заняли стены и ворота и блокировали англичан в их трех укреплениях. Несколько английских солдат, подвернувшихся под горячую руку, были убиты. Ворота Мартенвиль на восточной стороне города были открыты и войска Дюнуа, стоявшие снаружи, ворвались внутрь. К концу дня из Пон-де-л'Арк подтянулся и Карл VII с остатками своей армии.

Положение герцога Сомерсета было теперь безнадежным. Его люди были разделены между тремя опорными пунктами в городе, которые еще оставались в руках англичан, и аббатством Святой Екатерины за его пределами. Дворец не был подготовлен к осаде. Его кладовые были пусты. В воскресенье днем Сомерсет отправил графу Дюнуа послание с согласием на условия, предложенные в Сент-Уэн, и обещанием сдать все четыре укрепления. Это поставило Дюнуа в затруднительное положение. Он дал англичанам время до десяти часов утра следующего дня, чтобы принять его условия. Срок еще не истек, но он уже овладел городом без их содействия. Граф не был склонен отпускать их на свободу теперь, когда они оказались в его власти. Поэтому он проигнорировал предложение Сомерсета и стал готовиться к штурму английских укреплений. Гарнизон аббатства Святой Екатерины сдался, как только французы подтянули артиллерию. Небольшие английские силы, находившиеся в барбакане у моста, последовали их примеру вечером того же дня. На следующее утро Сомерсет отправил нескольких своих офицеров к самому Карлу VII. Они повторили предложение о капитуляции и сослались на условия, предложенные в Сент-Уэн. Король ответил, что выполнит любое обещание и будет держать предложение открытым. Но он заявил, что не давал такого обещания и не знает о нем от Дюнуа. Тем временем французы окопались вокруг дворца. Артиллерия была подведена к стенам почти вплотную. 22 октября началась бомбардировка. Находясь внутри здания, Сомерсет решил выдержать обстрел в течение суток, чтобы хотя бы потом сказать, что он пытался отстоять это место, прежде чем сдаться. На следующее утро он согласился на переговоры.

Герцог Сомерсет в сопровождении своего канцлера сэра Томаса Ху и бургомистра Руана сэра Генри Редфорда был доставлен в аббатство Святой Екатерины, где Карл VII разместил свою штаб-квартиру. Их ввели в большую, богато украшенную палату, где их ждали король, Рене и Карл Анжуйские, граф Дюнуа и толпа французских дворян и придворных. Король объявил перемирие, которое продлевалось на день, пока в Руане продолжались переговоры между англичанами и комитетом французских советников. Переговоры продолжались целую неделю. Французы вели жесткую игру. Вопрос заключался в значении условий, предложенных в Сент-Уэн. Обещал ли Дюнуа держать их открытыми до 20 октября, даже если к тому времени город уже падет? Канцлер Гийом Жувенель, находившийся в Сент-Уэн и консультировавшийся со своими коллегами, сообщил, что предложение Дюнуа было обусловлено сдачей города именно Сомерсетом. Сомерсет этого не сделал. Горожане сделали это без его согласия. Поэтому условия больше не обсуждаются. Если бы Сомерсет хотел освободить свой гарнизон, ему пришлось бы сдать не только два уцелевших укрепления в Руане, но и другие города Нормандии с гарнизонами. Французские переговорщики требовали сдать все обнесенные стенами города в долине Сены между Руаном и морем.

Условия, которые, после длительного торга, были окончательно согласованы 29 октября были лишь незначительно лучше для англичан. Руанский замок должен был быть сдан на следующий день, а дворец — через четыре дня, вместе со всей артиллерией, снаряжением и личным оружием, находившимся в них. Кроме того, Сомерсет должен был добиться сдачи Кодбека и Танкарвиля в долине Сены, Онфлёра в устье реки и Арка на севере Па-де-Ко. После долгих споров англичанам удалось сохранить за собой Онфлёр, который был необходим как место высадки для собирающейся в Англии армии помощи. Но им пришлось сдать город Монтивилье, который контролировал дороги к северу от Онфлёра. За весь гарнизон Руана в течение года должен был быть выплачен коллективный выкуп в размере 50.000 золотых салюдоров (8.333 фунта стерлингов). Для обеспечения выполнения этих условий должны были быть выданы восемь видных заложников, в том числе сэр Джон Толбот, сэр Генри Редфорд и сэр Ричард Фрогенхолл[929].

В глазах жителей Англии и многих жителей Нормандии условия капитуляции были позорным унижением. Герцог Йорк, который впоследствии станет их представителем, назвал их "мошенническими и неумеренными". По его словам, Сомерсет сам загнал себя в тупик, позволив архиепископу вести переговоры с французами о сделке, которую он не имел права предлагать. Он бросил город на растерзание врагу, удалившись во дворец, который невозможно было защитить. Хуже того, он согласился сдать пять крупных крепостей, ни одной из которых (кроме Кодбека) не грозила непосредственная опасность, и позволил взять в заложники ведущих английских капитанов. Все это было согласовано только "за освобождение и безопасность его самого, его детей и имущества, что было бы позором для любого из предшествующих лейтенантов даже если бы он попал в плен". Даже герцоги Орлеанский, Бурбонский и Алансонский, когда находились в плену, не опускались так низко[930].

Сомерсет отправился в Арфлёр под конвоем 4 ноября 1449 г. в сопровождении остальных английских войск из Руана. Днем 10 ноября 1449 г. Карл VII совершил торжественный въезд в город через ворота Бовуази в северном квартале города, куда тридцать лет назад въезжал Генрих V. Длинная процессия, состоящая из принцев и графов, государственных чиновников и капитанов, а также когорт пеших солдат, пажей и конюхов, проследовала к собору по улицам, украшенным дамасской тканью с вышитыми на ней геральдическими лилиями и заполненными ликующими толпами. Герцогиня Сомерсет и английские заложники наблюдали за этим зрелищем из верхнего окна здания напротив собора. "Это было прекрасное зрелище, — писал официальный историограф Карла VII, — никогда на памяти человечества не было такой прекрасной армии и такой веселой компании… столько принцев, баронов, рыцарей и оруженосцев". Может быть, английское правление и продлилось тридцать лет, но смысл его заключался в том, что ему всегда не хватало легитимности. Король вернулся к своим подданным[931].

Оставшиеся на севере Франции английские капитаны задумались о своем будущем. Когда в начале ноября 1449 г. граф д'Э прибыл с войском к Ле-Кротуа, он обнаружил, что заместитель капитана города Джон Копплдайк уже согласился уступить это место герцогу Бургундскому. Копплдайк мог продолжать борьбу, ведь недавно он получил пополнение из Англии, и его гарнизон увеличился на 130 человек. И похоже, что его даже не подкупили. Но у него, очевидно, было свое мнение относительно целесообразности присутствия англичан в устье Соммы после потери Нормандии.

Жизор был главной английской крепостью на северной границе Нормандии. Город был сильно укреплена за счет людей, переброшенных из мест, уже захваченных французами. Но в начале октября, когда перспективы удержания Руана стали туманными, капитан крепости сэр Ричард Мербери продал Жизор французам, даже не выдержав осады. А ведь Мербери был одним из самых опытных капитанов на английской службе. Он находился во Франции с 1417 г., став доверенным офицером герцога Бедфорда и получив длинную череду важных командований. Как и Джон Эдвард из Ла-Рош-Гюйон, он пустил корни в Нормандии став крупным землевладельцем на Котантене и в нормандском Вексене. Мербери женился на женщине из влиятельной нормандской семьи, имевшей свои собственные важные имущественные интересы, и сильно пострадал от прекращения перемирия. Большая часть его земель была захвачена французами, а два его сына, также обосновавшиеся во Франции, были взяты в плен в Понт-Одеме. Ему не с чем было возвращаться в Англию. Поэтому он согласился принести оммаж Карлу VII в обмен на освобождение сыновей, подтверждение имущественных прав его и его жены и денежную выплату. Французы овладели Жизором 29 октября. Впоследствии Мербери был натурализован во Франции и стал капитаном Карла VII в Сен-Жермен-ан-Ле, а затем королевским камергером и бальи Труа. Один из его сыновей также поступил на французскую службу и стал капитаном ордонансной роты[932].

На противоположном конце Нормандии, в Фужере, совсем другой человек, Франсуа де Сурьен, в день прекращения перемирия тоже оказался в проигрыше. Он потерял все, включая свой замок Лонгни, сданный собственным зятем, который получил взятку от французов и поступил к ним на службу. С начала сентября Сурьен был блокирован в Фужере с гарнизоном в 400 человек, что составляло менее половины того, что, по его мнению, ему было необходимо. Он быстро терял людей, поскольку войска, призванные из других английских гарнизонов, были отозваны для защиты своих баз. Даже люди из его собственного отряда начали покидать его. Герцог Саффолк обещал, что в случае осады он получит помощь в течение шести недель, и один из офицеров Сурьена находился в Англии, настаивая на принятии мер. Саффолк поручил сэру Роберту Виру, который в конце сентября отплыл в Онфлёр с 400 солдатами, отправиться Сурьену на помощь. Но силы Вира были слишком малы и он добрался не дальше Кана. Когда же герцог Бретонский прибыл с подкреплением и артиллерийским обозом, судьба Фужера была предрешена. Сурьен, всегда бывший наемником по своей сути, имел опыт продажи крепостей французам в затруднительных ситуациях. Так было в Монтаржи в 1437 году, в Сен-Жермен-ан-Ле в 1441 году и в Галлардоне в 1442 году. Сурьен получил свой шанс, когда в осаждающей армии разразилась эпидемия, и Франциск I больше не мог ее удерживать. 5 ноября 1449 г., на следующий день после того, как Сомерсет покинул Руан с остатками своего гарнизона, Фужер был продан герцогу Бретани за 10.000 экю и безопасный проход для Сурьена и его людей. Необычная карьера этого человека имела характерно необычный конец. Сурьен отказался от Ордена Подвязки и вернул его знак Генриху VI. Затем он перешел на службу к Филиппу Доброму, интриговал с внутренними врагами Карла VII и, наконец, переметнулся на сторону Людовика XI, став бальи Шартра. Он умер в 1462 г.[933]

Из Арфлёра герцог Сомерсет отправился на корабле в Кан через устье реки и там создал временное правительство того, что осталось от ланкастерской Нормандии. Сэр Томас Ху и сэр Фульк Эйтон получили неприятное задание организовать сдачу пяти крепостей, уступленных по условиям, оговоренным в Руане. Сдача прошла гладко, за исключением Онфлёра, единственной из уступленных крепостей, расположенной к югу от Сены. Онфлёр имел крепкие современные стены и гарнизон численностью около 300 человек под командованием дербиширского сквайра Ричарда Карсона. Совет в Вестминстере направил ему письмо от имени короля с приказом оттягивать сдачу города столько, сколько он сможет. Карсон подчинился и отказался открыть ворота для офицеров Сомерсета. В результате Толбот и другие заложники, находившиеся в руках французского короля, были объявлены военнопленными[934].

Шато-Гайяр и Арфлёр остались единственными английскими крепостями к северу от Сены. Но продержались они недолго. Гарнизон Шато-Гайяр, расположенного в сорока милях от Руана, в августе был усилен бастардом Сомерсетом за счет войск из свиты его единокровного брата. Однако падение нормандской столицы сделало дальнейшую оборону крепости невозможной и бессмысленной. Шато-Гайяр сдался в течение нескольких дней. Осада Арфлёра началась 8 декабря, вскоре после того как герцог Сомерсет его покинул. Обороной командовал сэр Томас Эверингем, руководивший обороной Мо в 1439 году. Порт имел мощный обвод стен и очень большой гарнизон, состоявший из постоянного состава, нескольких сотен солдат, перешедших из других английских крепостей, и многочисленных добровольцев. Тем не менее, силы были неравными. Осаждающие вырыли вокруг стен глубокие траншеи и разместили в них около 10.000 солдат. Теперь, когда под их контролем оказалась вся долина Сены, они смогли подтянуть мощную артиллерию, в том числе шестнадцать больших бомбард, под командованием братьев Бюро. Двадцать пять французских кораблей блокировали гавань. Прошло чуть больше двух недель, и Эверингем затребовал условий сдачи, а под Рождество заключил договор об условной капитуляции. На новый год, первый город, завоеванный Генрихом V во Франции, открыл ворота перед французами. Крест Святого Георгия был снят и заменен французским королевским гербом под громкие возгласы собравшихся под стенами солдат. Гарнизон Арфлёра был эвакуирован по морю. Некоторые солдаты перебрались к лейтенанту в Кан. Другие отправились в Англию[935].

Парламент открылся в Вестминстере 6 ноября 1449 года. Это событие было омрачено чумой, свирепствовавшей в Вестминстере, и известием о капитуляции Руана, которое пришло вечером. Канцлер сообщил собравшимся, что они созваны для решения "трудных и неотложных" дел. Самым трудным и срочным была отправка армии численностью 3.000 человек, которая планировалась еще в сентябре, до последних бедствий. Через неделю после открытия сессии Парламента Совет принял решение увеличить численность армии до 4.000 человек и назначил ее командующим сэра Томаса Кириэлла. Кириэлл был опытным военачальником, успешно командовавшим на северных границах Нормандии в начале 1430-х годов. Он состоял в свойстве с Бофортами, и возможно, именно поэтому его и выбрали. Однако он был склочным человеком, ранее конфликтовавшим со своими подчиненными, и к тому времени, когда его выбрали для руководства последней экспедиционной армией, он уже шесть лет отсутствовал в Нормандии.

По последнему плану Кириэллу предстояло отплыть со своей армией из Портсмута сразу после Рождества. Но этот срок в значительной степени зависел от финансирования. Правительству удалось занять достаточно средств, чтобы выплатить первый аванс, причитающийся людям Кириэлла при заключении контракта. Но оно не смогло собрать деньги на второй аванс, который должен был быть выплачен при посадке на корабли, и на зарплату, причитающуюся капитанам кораблей и их экипажам. Совет рассчитывал на получение новой парламентской субсидии в начале сессии. Но в связи с потоком ужасных новостей, поступавших из Нормандии, и растущей критикой в адрес министров короля, Палата Общин была не в том настроении, чтобы выбрасывать деньги на ветер. Парламентарии вернулись к требованиям, впервые прозвучавшим в Винчестерском Парламенте в июле предыдущего года, о том, что король должен финансировать войну за счет отмены ранее выданных земельных и денежных пожалований. В последующие годы этот вопрос приобретал все большее значение. Генрих VI был расточительным раздатчиком щедрот. Как заметил аббат Джон Уитхэмстед из Сент-Олбанс, "он был склонен спрашивать не о том, чего заслуживает человек, а о том, что подобает давать королю". С момента своего совершеннолетия король отчуждал земли короны и доходы с домена в пользу лиц, не принадлежащих к его собственной семье, в масштабах, не имевших аналогов в истории Англии. Тот факт, что многие из получателей были теми самыми людьми, которые, как считалось, неправомерно вели войну, подтолкнул парламентариев к тому, чтобы потребовать отмены этих пожалований до того, как они проголосуют за введение новых налогов[936].

Подспудный гнев вырвался наружу 28 ноября 1449 г., когда была предпринята попытка убийства самого видного противника Саффолка Ральфа, лорда Кромвеля, когда тот выходил из Звездной палаты Вестминстерского дворца. На Кромвеля напала банда головорезов, нанятая Уильямом Тейлбоем, известным преступником, который, как считалось, был одним из доверенных лиц Саффолка в Восточной Англии. В ответ на это Палата Общин потребовала ареста Тейлбоя. Адам Молейнс предвидя беду, тщетно умолял дать ему возможность сложить с себя полномочия хранителя Тайной печати Генриха VI и уйти на покой, ссылаясь на немощь и ухудшение зрения. Когда Парламент был закрыт на Рождество, его члены разъехались по домам, распространяя по стране недовольство. Широко распространилось мнение, что члены Совета продали Нормандию королю Франции с целью набить собственные карманы. "Саффолк Нормандию продал", — гласил один из многочисленных стихов, памфлетов и плакатов, распространявшихся по улицам Лондона[937].

Давление на министров Генриха VI усиливалось по мере того, как в Портсмут стали прибывать войска, предназначенные для армии Кириэлла, а платить им было некому. Некоторые из солдат стали бродить по Гемпширу, занимаясь грабежами. В отчаянии правительство заняло 5.000 фунтов стерлингов у душеприказчиков кардинала Бофорта и еще 1.600 фунтов стерлингов у казначея лорда Сэя. Еще несколько тысяч фунтов были собраны за счет залога драгоценностей короля и королевы. В новом году Адаму Молейнсу было поручено отправиться в Портсмут, чтобы успокоить солдат и моряков и заплатить им хоть что-нибудь по счету. Прибыв в город Молейнс снял комнату в Божьем доме (God's House), госпитале на городской набережной. Когда матросы и солдаты узнали, что им полагается лишь частичная выплата, начались гневные протесты. Ранним утром 10 января 1450 г. к Божьему дому явилась толпа, возглавляемая Катбертом Колвиллом, оруженосцем королевского двора и капитаном одного из отрядов армии, ранее служившим под началом герцога Йорка в Нормандии. Они вытащили Молейнса из здания на близлежащее поле, где отрубили ему голову. Говорят, что перед смертью он осудил герцога Саффолка "и других" как настоящих предателей. По сообщениям, дошедшим до суда, толпа громко оскорбляла короля и призывала герцога Йорка вернуться с армией из Ирландии, чтобы захватить власть.

Сообщения об убийстве Молейнса и его предполагаемом обвинении в адрес герцога Саффолка быстро распространились по югу Англии и спровоцировали ряд локальных бунтов. Среди из зачинщиков были замечены бывшие солдаты. В Кенте толпы разграбили монастыри и планировали захватить замок Дувр. В Восточной Англии, где крупнейшим землевладельцем был сам Саффолк, возникли заговоры с целью собрать армию для свержения короля. У мятежников были списки членов Совета, которых они хотели обезглавить. Герцог Саффолк, казначей Сэй и епископ Эйскоу занимали первые места в этих списках. В окнах и на дверях домов висели плакаты и листовки, утверждавшие, что король — это всего лишь кукла в их руках. В Вестминстере некий Николас Джейкс, слуга одного из сквайров герцога Глостера, задумал убить королевских советников и захватить власть. Его успели разоблачить и арестовать, остальные бунты были быстро подавлены, а их зачинщики были повешены в Тайберне[938].

Парламент вновь собрался в Вестминстере 22 января 1450 г. в атмосфере кризиса и зарождающегося вооруженного конфликта. Оружие было выдано даже конюхам и пажам королевского двора. За пределами Вестминстерского дворца улицы были заполнены вооруженными свитами магнатов. В Лондоне у всех ворот была выставлена охрана, а по улицам ездили конные патрули. В Англию начали прибывать солдаты, которые были в Арфлёре во время его падения, чтобы подлить масла в огонь своими рассказами о предательстве и некомпетентности командиров. В графствах Восточной Англии беспорядки продолжались в течение всей парламентской сессии.

Герцог Саффолк, заседавший в Палате Лордов, знал, что протесты направлены в основном против него, и что недовольство бунтовщиков разделяли многие члены Палаты Общин, собравшиеся напротив в трапезной Вестминстерского аббатства. В день открытия новой сессии он встал, чтобы сделать заявление. По его словам, он слышал, что сказал Адам Молейнс перед тем, как его убили и знает об "одиозных и ужасных высказываниях" в его адрес. Саффолк с гневом отверг обвинение в измене, выражаясь языком, от которого веет лапидарностью клерков, составлявших парламентский протокол. По его словам, его отец погиб при Арфлёре в 1415 г., а старший брат — при Азенкуре. Еще двух братьев он потерял при Жаржо, где сам попал в плен. Семнадцать лет он сражался на стороне короля во Франции и тридцать лет был рыцарем Ордена Подвязки. Он утверждал, что всегда будет верен короне, до самой смерти и призвал своих обвинителей выдвинуть против него обвинения, чтобы он мог защитить себя. Парламентарии обсуждали это в течение четырех дней. Затем, 26 января, они потребовали арестовать Саффолка и поместить его в Тауэр. Лорды посоветовались с судьями. По их мнению, ничто из предъявленных Саффолку обвинений не оправдывает его ареста. Парламентарии ответили более жесткими обвинениями. По их словам, Саффолк вместе с Карлом VII замышлял заговор против своей страны. Он даже укрепил свой замок Уоллингфорд в Норфолке и подготовил его к поддержке французского вторжения. 28 января Саффолк был заключен в Тауэр. "Теперь лиса загнана в нору", — кричали лондонские толпы. Через три дня архиепископ Стаффорд, долгое время бывший канцлером Генриха VI, подал в отставку[939].

7 февраля 1450 г. парламентарии выдвинули билль об импичменте, обвинив герцога Саффолка в государственной измене. Они утверждали, что во время пребывания Дюнуа и других французских послов в Англии в 1447 г. он принимал их в своем лондонском доме, где они планировали французское вторжение в Англию с целью свержения Генриха VI и передачи короны невестке Саффолка Маргарите Бофорт. Считалось, что Саффолк подстроил освобождение Карла Орлеанского, чтобы тот подтолкнул Карла VII к вторжению в Нормандию; вероломно добился капитуляции Мэна; передавал французам государственные секреты, чтобы помочь им одержать победу над англичанами в дипломатии и войне; брал у них взятки, чтобы задержать отплытие английских армий на континент и открыто хвастался своим влиянием на французского короля и его советников. Все это было абсурдно. Но вполне отражало сильное общественное недовольство, направленное на поиск козлов отпущения после унижения в Нормандии. Месяц спустя Палата Общин внесла второй билль об импичменте с дополнительными статьями, обвиняющими Саффолка в различных преступлениях. По сути, они носили скорее политический, чем уголовный характер. В них министр обвинялся в некомпетентности и злоупотреблении своим влиянием в личных интересах и интересах своих друзей.

9 марта Саффолк был переведен из Тауэра в более мягкую тюрьму в Вестминстерском дворце, чтобы присутствовать при рассмотрении выдвинутых против него обвинений. Через четыре дня он уже решительно защищал себя, статья за статьей. Многое из его слов в свою защиту не было слышно из-за непрекращающихся криков. Но его основная мысль была достаточно ясна. Решения, которые ему ставятся в вину, были приняты коллективно всем Советом, а не только им. В частности, он упомянул Адама Молейнса, на которого возложил всю вину за сдачу Мэна. Возможно, эти слова убедили не всех, но то, что другие люди должны были давать свое молчаливое согласие, было несомненно. "Столь великие дела не могли быть сделаны или совершены, — говорил Саффолк, — если бы другие люди не внесли свою лепту и не были бы посвящены в них так же, как и я". Как он указывал, истинная причина поражений в Нормандии заключалась в ее слабости. Подтекст, слишком очевидный, чтобы его упоминать, заключался в том, что виноват Парламент, не прислушавшийся к его предупреждениям о необходимости укрепления обороны Нормандии и предоставления королю средств для ее удержания[940].

В обычном порядке статьи импичмента должны были рассматриваться в Палате Лордов, которая была поставлена в неловкое положение. Саффолк поступал глупо, но не преступно. Среди "других", кто соглашался с его решениями, было немало тех, кто сидел на скамьях Палаты Лордов. Все они знали, что король был таким же автором мирной политики и сдачи Мэна, как и Саффолк. Однако для того, чтобы король мог получить налоговую субсидию, необходимо было успокоить парламентариев, а настроение в стране в целом достигло такого накала ярости, что отбрасывать обвинения было опасно. Выход был найден, причем переговоры велись с самим Саффолком. 17 марта король созвал лордов в свои личные покои, выходящие во двор дворца, и приказал привести Саффолка. Новый канцлер, кардинал Кемп, объявил, что король предлагает прекратить разбирательство и разобраться в деле самостоятельно, "не путем суда, ибо здесь не место для суда", а в соответствии со своим "правлением и управлением". Генрих VI отклонил первый билль об импичменте с его экстравагантными обвинениями в государственной измене. Что касается обвинений в коррупции и некомпетентности, содержащихся во втором билле, то он объявил, что Саффолк будет изгнан из Англии на пять лет. Вечером того же дня герцог был освобожден из-под стражи.

Это известие вызвало немедленный бунт в Лондоне. Толпа из 2.000 человек собралась у особняка Саффолка, угрожая его линчевать. Несколько его слуг подверглись нападению. Но толпа не успела добраться до своей жертвы, так как герцог уже сбежал и направлялся в свое поместье Истхорп в Саффолке. Однако для многих лондонцев настоящей целью был король. "В этом городе, в этом городе, за это дело король лишится короны", — скандировал слуга виноторговца, пытавшийся поднять бунт в знак протеста против побега Саффолка. Он был сразу же задержан и осужден специальной комиссией, заседавшей в резиденции мэра в Гилдхолле, и повешен в Тайберне. Но в Лондоне становилось слишком опасно для королевского двора. 30 марта Парламент был прерван на время Пасхи и получил приказ собраться 29 апреля в Лестере, небольшом городе, удаленном от лондонских толп и имевшем тесные связи с домом Ланкастеров[941].

В войнах Генриха VI эта сессия Парламента занимала место, очень похожее на место Доброго Парламента 1376 г. в последние годы правления Эдуарда III. И в том, и в другом случае это были всплески гнева, упреков и сомнений в собственных силах, прелюдией к гражданской войне. В обоих случаях парламентарии горько возмущались унижением от потери территории, хотя и не были готовы пойти на жертвы, необходимые для ее защиты. Главным последствием борьбы за импичмент герцога Саффолка стала задержка отплытия армии сэра Томаса Кириэлла из Портсмута. Пока солдатам не выплатили вторую часть аванса, они не могли отправиться в путь. Советники Генриха VI с нарастающим отчаянием требовали от Палаты Общин субсидии, под которую можно было бы взять заем. Некоторые из молодых придворных грозились заставить парламентариев заседать до тех пор, пока они не предоставят субсидию, но те были непоколебимы. Они считали, что бедность короля объясняется жадностью его слуг и постоянным оттоков его доходов в их карманы. "Такого бедного короля еще не видели, — говорилось в листовках, — и таких богатых лордов". Палата Общин заявила, что субсидии не будут выплачиваться до тех пор, пока король не согласится на акт об отмене пожалований за прошлые годы. В результате Кириэлл смог отправиться на континент только после того, как поступили две половинные субсидии, утвержденные предыдущим Парламентом. Их сбор начался только в ноябре 1449 года. В течение следующих трех месяцев деньги поступали медленно. Наконец, 9 марта войска получили аванс. К этому времени их численность уменьшилась из-за дезертирства. Из 3.500 человек, заключивших контракт на службу, на корабли в итоге село около 3.000. Флот Кириэлла отплыл из Солента в Нормандию на пять месяцев позже запланированного срока[942].

За эти пять месяцев многое изменилось. Руан, долина Сены и вся Верхняя Нормандия теперь находились в руках французов. В Нижней Нормандии было потеряно все, что находилось к востоку от долины реки Див, за исключением Онфлёра. Когда герцог Сомерсет в начале января 1450 г. отошел к Кану, территория, находившаяся под его эффективным контролем, ограничивалась узкой полосой между долинами рек Див и Вир в юго-западной Нормандии, примерно соответствующей западной части современного департамента Кальвадос. Основные опорные пункты англичан в этом регионе находились в густонаселенных городах Кане и Байе, а также в Фалезе и Вире. Кроме того, английские гарнизоны держались в изолированных крепостях, которые теперь были окружены территорией, контролируемой французами. На полуострове Котантен англичане удерживали только три пункта после вторжения в этот регион герцога Бретонского осенью предыдущего года: Шербур, Сен-Совер-ле-Виконт и Брикебек. На границах Бретани и Мэна англичане еще держались в трех пограничных крепостях — Авранш, Донфрон и Френе-ле-Виконт.

В Кане герцог Сомерсет руководил остатками английского правительства в Нормандии. Финансовая администрация, испытывавшая серьезные трудности еще до вторжения французов, прекратила свое существование после падения Руана. В конце октября 1449 г., вероятно, в Кане, в последний раз под английской властью собрались Штаты Нижней Нормандии. Собрание приняло решение о предоставлении субсидии в размере 110.000 ливров, но собрать удалось очень мало. По мере того как французы захватывали каждый регион, они брали на себя управление местной администрацией, взыскивая недоимки по налогам, установленным англичанами, и вводили новые. Помимо собственной свиты и оставшихся гарнизонов, в распоряжении Сомерсета был отряд сэра Роберта Вира из 400 человек, прибывший в октябре предыдущего года и с тех пор бездействовавший в Кане. Кроме того, было около 2.000 солдат из гарнизонов, захваченных французами, среди которых было много англичан, которые, подобно полевым мышам, спасающимся от жнеца, бежали в угасающие остатки ланкастерской Франции. Среди них были люди, служившие в частных гарнизонах, бывшие солдаты жившие за счет земли, и трудоспособные поселенцы. По оценкам французов, основанным на подсчетах численности сдавшихся английских крепостей, в распоряжении герцога Сомерсета в последние месяцы его лейтенантства могло находиться около 4.000 солдат. Опираясь на эти войска, можно было на короткое время вывести в поле армию численностью до 2.000 человек. Но от единственной попытки освободить осажденный город, предпринятой в декабре при Беллеме, пришлось отказаться, когда стало ясно, что отряд помощи будет сильно уступать по численности осаждающим. Когда в январе 1450 г. граф Дюнуа осадил Онфлёр, англичане были вынуждены бессильно взирать на это со стороны, не имея возможности вмешаться. Гарнизон заключил договор об условной капитуляции в надежде, что задержка даст время Кириэллу прийти на помощь. Но армия помощи так и не пришла. 18 февраля 1450 г. Онфлёр открыл ворота, и гарнизон с охранными грамотами ушел на соединение с герцогом Сомерсетом в Кан. Таким образом, Шербур остался единственным морским портом в руках англичан[943].

Даже самое умелое руководство не смогло бы спасти ланкастерскую Нормандию в таких условиях. Но руководство не было умелым. Сам Сомерсет, некогда уважаемый военачальник, после сдачи Руана был психологически сломлен и практически не принимал личного участия в обороне подконтрольной ему территории. Сэр Джон Толбот, руководивший обороной Верхней Нормандии, находился в плену. Лидером английской обороны в последние месяцы стал находчивый и решительный капитан из Байе Мэтью Гоф. Он был, пожалуй, самым известным валлийским солдатом во Франции, уже прославленным бардами своей родины. Французы, которые называли его Matago, считали Гофа простым вольным разбойником. Но он был единственным военачальником, не считая Толбота, чья роль в этих событиях получала неизменную похвалу в Англии, когда все закончилось. По словам Уильяма Вустера, он "превосходил всех других оруженосцев, участвовавших в войне, по храбрости, стойкости, верности и великодушию". Однако Гоф имел мало последователей, разделявших его энтузиазм. Для большинства этих деморализованных людей единственным вопросом было, смогут ли они обменять свои крепости на свою жизнь и деньги, достаточные для погашения задолженности по жалованью[944].

В течение месяца после капитуляции Онфлёра французский король не предпринимал никаких серьезных военных операций. После более чем полугодового пребывания крупных войск в поле финансы Карла VII стали истощаться. Во время кампании резко возросло налоговое бремя: по всей Франции были введены тяжелые тальи. Король занял большие суммы у своих офицеров и слуг, а также у городов, и к февралю 1450 г. уже исчерпал все налоговые поступления текущего года. В новом году часть его армии была переведена на другие театры военных действий, а часть — распущена. Большую часть февраля Карл VII провел в аббатстве Грестен на берегу Сены близ Онфлёра, готовясь к возобновлению весенней кампании. Планировалось новое наступление на оставшиеся под английским контролем территории сразу с двух сторон. Пикардийцы и вольные стрелки были отозваны для соединения с новой армией, которая должна была наступать с востока. Маршал Андре де Лаваль, сеньор де Лоэак, и адмирал Прежен де Коэтиви получили указание объединить силы с герцогом Бретонским для наступления с юго-запада. Реализация этих проектов была прервана прибытием флота Кириэлла, который вошел в гавань Шербура 15 марта 1450 г.[945].

Появление Кириэлла застало французов врасплох. Пикардийцы и вольные стрелки еще не прибыли. Бретонцы не были готовы. Артур де Ришмон и маршал Лаваль находились в Мессаке к югу от Ренна, где еще собирались первые контингенты бретонской армии. Карл VII находился в Алансоне, куда он отправился для наблюдения за осадой Френе-ле-Виконт, последнего английского гарнизона, который держался на границе Мэна. Местонахождение графа Дюнуа неизвестно. Необходимо было быстро собрать армию для противостояния сэру Томасу Кириллу. Эта задача была возложена на сына герцога Бурбонского Жана, графа Клермонского. Жану было двадцать четыре года, и это была его первая масштабная кампания. Ему были приданы несколько способных и опытных лейтенантов, в том числе Пьер де Брезе, Роберт де Флок и Прежен де Коэтиви, но он не был бы назначен командующим, если бы нашелся кто-то другой достаточно высокого ранга. Под командование графа Клермонского было отдано всего 2.000 конных бойцов — жалкое число для столь важной операции. Ришмон и Лаваль были срочно вызваны из Бретани со всеми людьми, которых они могли найти[946].

Кириэллу было приказано двигаться прямо в Кан, чтобы присоединиться к герцогу Сомерсету. Однако английский бальи Котантена сэр Бертран Энтвистл убедил его сначала заняться осадой Валони. Энтвистл был крупным землевладельцем в этом районе, и его просьба могла быть не совсем бескорыстной. В Англии Кириэлл подвергся резкой критике за то, что согласился на это. Но у этого решения были веские причины. Шербур теперь был единственным портом, через который люди и грузы могли попасть в Нормандию из Англии. В одиннадцати милях к югу от порта, в Валони, находился центр дорожной сети северной части Котантена и важная часть передовой обороны Шербура. Проблема, связанная с решением осадить этот город, заключалась в том, что это откладывало соединение Кириэлла и Сомерсета и подвергало обоих опасности разгрома по отдельности. Сомерсет решился на рискованное изменение стратегии. Он вывел 1.800 человек из гарнизонов Кана, Байе и Вира, передал их под командование Мэтью Гофа и отправил на соединение с Кириэллом под Валонь. Это означало поставить на карту все, рассчитывая на успех операций Кириэлла, но в то же время создавало серьезную проблему для французов, у которых на данном этапе не хватало людей. Графу Клермонскому было приказано во что бы то ни стало помешать контингенту Гофа соединиться с армией Кириэлла. Но он прибыл на место слишком поздно, чтобы сделать это. Два английских капитана встретились у Валони в начале апреля. Численность их армии увеличилась за счет прибывших из оставшихся английских гарнизонов на Котантене, и вскоре она составила 6.000 — 7.000 человек. Это была самая большая английская полевая армия, действовавшая в Нормандии на протяжении почти десяти лет, и она значительно превосходила все силы, которые французы могли бросить против нее. Графу Клермонскому не потребовалось много времени, чтобы решить, что англичане слишком сильны и слишком хорошо окопались, чтобы атаковать их под Валонью. Вместо этого он занял Карантан, другой крупный дорожный узел в двадцати милях к югу, и стал ждать подкреплений. Вскоре к нему присоединились около 1.000 человек из французских гарнизонов на Котантене, доведя численность войск до 3.000. Тем временем Артур де Ришмон и маршал Лаваль продвинулись к Долю на севере Бретани, собрав еще 2.000 человек — всех кого они смогли найти за имеющееся время[947].

Валонь сдался Кириэллу и Гофу около 10 апреля 1450 года. Гарнизон договорился о безопасном выходе из города, чтобы присоединиться к графу Клермонскому в Карантане. 12 апреля английская армия двинулась на восток, чтобы соединиться с Сомерсетом в Кане. Англичане обошли французские войска у Карантана, пройдя вдоль побережья через бокаж[948] и приливные пески (Карта 12). За стенами Карантана французские капитаны спорили о том, что следует предпринять. Вопрос заключался в том, перехватить ли английскую армию на прибрежной дороге или позволить ей пройти на восток, в Бессен, и бросить ей вызов там. Граф Клермонский и Брезе были против противостояния в бокаже. Болотистая земля, сеть речушек и живых изгородей были плохой местностью для кавалерии, но идеальной для английских лучников. Прежен де Коэтиви хотел оставаться в обороне и не вступать в бой с англичанами до тех пор, пока Ришмон и Лаваль не прибудут с подкреплением. До Кутанса оставалось еще не менее дня марша. Более агрессивные капитаны хотели атаковать английские колонны при первой же возможности. Их поддерживали местные жители, опасавшиеся, что, если их не остановить, англичане опустошат Котантен. Граф Клермонский настаивал на своем плане. Но когда 14 апреля неорганизованная группа местных жителей попыталась перекрыть англичанам путь у брода через реку Вир, графу пришлось вмешаться и отправить им на помощь несколько рот. Результат во многом оправдал первоначально спорное решение. При наступлении прилива у бродов произошел короткий но кровопролитный бой. Нападавшие были отбиты, а англичане, преследуемые конными французскими разведчиками, двинулись дальше на восток, к дороге на Байе. Вечером французские военачальники провели очередной военный совет. Они решили отрезать англичан у Вье-Пон, где на пути к Байе старый каменный мост пересекает реку Ор. Ришмон и Лаваль к этому времени добрались до Сен-Ло. К ним ночью был послан гонец с письмами, призывающими их соединиться с основной армией на следующий день у деревни Тревьер, расположенной на небольшом расстоянии от Вье-Пона[949].

Днем 14 апреля 1450 г. английская армия сделала остановку и расположилась лагерем у деревни Форминьи, примерно в двух милях от моста. Кириэлл и Гоф решили дождаться подхода армии графа Клермонского и затем дать сражение. Численность их войск была вдвое больше, чем у графа Клермонского, и они рассчитывали получить преимущество действуя от обороны. Но они ничего не знали об армии Ришмона и Лаваля. Гоф отправился в Байе, расположенный в десяти милях, чтобы получить там подкрепление, и вернулся с дополнительными людьми из гарнизона. Тем временем англичане возводили полевые укрепления перекрыв дорогу, по которому должны были подойти французы. Граф Клермонский, покинул Карантан перед рассветом, 15 апреля, во главе армии численностью около 3.000 человек.

Форминьи находится примерно в пятнадцати милях от Карантана. Около восьми часов утра французы подошли к деревне, и увидели английскую армию. Англичане расположились в линию поперек дороги. На левом фланге находились латники Гофа, на правом — Кириэлла, лучники располагались вдоль всей линии построения. Перед ними находились траншеи и вбитые в землю заостренные колья. С тыла англичан защищал ручей Ле-Валь, а с флангов — густые сады и огороды Форминьи. Французская армия остановилась на расстоянии трех выстрелов из лука и командиры выстроили своих людей в боевые порядки. В течение трех часов, примерно с девяти до полудня, они стояли в строю, ожидая появления Ришмона и Лаваля.

Около полудня, над гребнем холма на юге, показались знамена бретонцев. Англичане ликовали, думая, что это подкрепления. Когда же пришло осознание того, что это враги, ликование быстро переросло в ужас. У них было больше людей, чем в обеих вражеских армиях вместе взятых. Но они совсем не ожидали нападения сразу с двух направлений. Полевые укрепления не прикрывали их незащищенный южный фланг и они не могли атаковать армию графа Клермонского, не подставив тыл Ришмону и Лавалю. Когда бретонцы спешились, чтобы выстроить свой собственный строй, граф Клермонский приказ начать атаку с двух флангов, которую англичане довольно легко отбили. По центру же французы выдвинули две кулеврины, которые своим огнем стали наносить большие потери английскому строю, особенно лучникам, так как расстояние было слишком велико для эффективных ответных залпов из длинных луков. Мэтью Гоф, взявший на себя общее руководство сражением, был вынужден сделать ответный ход. Он приказал 500–600 лучникам, к которым присоединились и некоторые латники, захватить французские орудия. Вокруг кулеврин завязался ожесточенный рукопашный бой. Французы были отброшены назад. Оба орудия были захвачены и доставлены на английские позиции. Писавший после сражения Прежен де Коэтиви считал, что именно в этот момент англичанам следовало атаковать армию графа Клермонского всеми силами. Французы, вероятно, были бы разгромлены еще до того, как Ришмон смог бы вмешаться. Но момент прошел, и возможность была упущена.

Вскоре после захвата кулеврин бретонцы начали атаку с юга. Английские капитаны попытались отступить к деревне Форминьи, одновременно развернув всю свою линию для противостояния новой угрозе. Этот исключительно сложный маневр предполагал отказ от защиты полевых укреплений и временную незащищенность с обеих флангов. Французы воспользовались возможностью. Пьер де Брезе возглавил кавалерийскую атаку на английские позиции с запада. Его люди отбили кулеврины и отвели их на свои позиции. Затем вся армия графа Клермонского двинулась на англичан в пешем строю. Ришмон, наблюдавший за этим зрелищем с ветряной мельницы к югу от Форминьи, приказал своей кавалерии атаковать. Одетые в пластинчатые доспехи всадники ворвались в английские ряды и захватили мост через Ле-Валь, разделив тем самым английскую армию на две части. Остальная часть бретонской армии атаковала во фланг баталию Мэтью Гофа. Английская линия рассыпалась в считанные минуты. По словам валлийского барда Льюиса Глин Коти[950], Гофа вытащил из свалки его земляк Гвилим Гвент из Пенгелли и увел с поля боя. Гоф и Роберт Вир решили, что все потеряно, сели на лошадей и бежали в сторону Байе. Несколько сотен английских латников бросились к своим лошадям и последовали за ними. Пьер де Брезе со своим отрядом зашел англичанам в тыл и отрезал им путь к отступлению. Они оказались в ловушке. Около 1.200 человек было взято в плен. Из них сорок три человека были дворянами, носящими сюрко с гербом, за которых можно было получить выкуп. В плен попал сам сэр Томас Кириэлл и несколько капитанов, прибывших с ним из Англии. Тех, кто не заслуживал выкупа, убивали, включая почти всех лучников. В последние минуты сражения в бой вступили местные крестьяне, которые без жалости убивали всех англичан, оказавшихся в живых. К двум часам дня все было кончено. Когда герольды прошли по полю боя, чтобы произвести обычный подсчет погибших, они обнаружили 3.774 убитых англичанина. Для их захоронения в последующие дни было вырыто четырнадцать огромных могильных ям. Это был полный разгром. Англичане потеряли убитыми и пленными 5.000 человек из более чем 6.000. Почти вся экспедиционная армия Кириэлла была уничтожена. Почти половина войск, которые герцог Сомерсет держал в гарнизонах до прибытия Кириэлла, также была потеряна[951].

Парламент вновь приступил к работе, после пасхального перерыва, 29 апреля 1450 г. в Лестере. За две недели до этого произошла битва при Форминьи, и уже начали доходить первые ужасные новости. Чувство надвигающейся катастрофы было ощутимым. Поступали сообщения о том, что через несколько дней начнется осада Кале, что французы собираются вторгнуться в Англию, что в графствах назревает всеобщее восстание. Магнаты прибывали в город с большими вооруженными свитами, готовые к самому худшему. Только граф Девон прибыл с 300 воинами, а граф Уорик — с 400. Чтобы получить новую субсидию, король согласился отменить пожалования, сделанные с начала царствования, за некоторыми исключениями. Взамен Палата Общин в начале июня предоставили субсидию, но она была не очень щедрой. Это был прогрессивный подоходный налог на прибыль и доходы от земельных владений, последняя попытка уйти от устаревшей оценки 1334 года. Его предполагаемая доходность составляла всего 10.000 фунтов стерлингов, то есть менее трети от стоимости стандартной субсидии. И даже эта сумма не могла быть собрана до тех пор, пока комиссары не проведут индивидуальную оценку по всей стране. На это потребовалось бы некоторое время[952].

Тем временем сдерживаемое недовольство последних девяти месяцев вылилось в восстание. Первой жертвой стал герцог Саффолк, чьи предполагаемые изменнические отношения с французами, по общему мнению, стали причиной всех нынешних бедствий. 30 апреля 1450 г. Саффолк сел на корабль в Ипсвиче и направился в Кале, чтобы отправиться в изгнание во владения герцога Бургундского. Но у берегов Кента его корабль был перехвачен судном под названием Nicholas of the Tower. Nicholas был лондонским кораблем, с лучниками на борту, входившим в состав эскадры, реквизированной для патрулирования Ла-Манша на случай французского вторжения. Капитан приказал Саффолку подняться на борт. "Добро пожаловать, предатель", — сказали ему, когда он появился. На следующий день Саффолк предстал перед импровизированным судом и предъявил королевскую охранную грамоту. Ему ответили, что "ничего не знают об этом короле, но хорошо знают об английской короне, а английская корона — это сообщество королевства". Саффолк был приговорен к смертной казни. Его спустили с корабля в шлюпку и ржавым мечом отрубили голову на планшире. Голова и тело Саффолка были позже найдены на берегу недалеко от Дувра, и, вероятно, доставлены в церковь в Уингфилде (Саффолк). Вдова герцога, Алиса, похоронила останки мужа в картезианском монастыре в Кингстон-апон-Халл, в соответствии с завещанием, а не в церкви Уингфилда, как обычно считается[953].

Убийство герцога Саффолка спровоцировало восстание в Кенте, которое в последующие недели охватило большую часть южной Англии. В середине мая оно началось в районе Рочестера. В течение следующих двух недель большая часть Кента восстала, когда похоронная процессия Саффолка двигалась из Кентербери в Рочестер и Лондон, и далее к месту упокоения. К началу июня местные волнения в Кенте переросли в организованное движение, в котором приняли участие несколько тысяч человек. Повстанцы выбрали себе вождя, по имени Джек Кэд, "тонкого человека", по словам лондонского хрониста, называвшего себя Джоном Мортимером и капитаном Кента. Современники считали его безродным ирландцем, но достоверно о его происхождении известно очень мало. Следуя, возможно, сознательно, примеру крестьянского восстания 1381 г., Кэд повел свою растущую орду в поход на Лондон. Но его восстание сильно отличалось от крестьянского. Это был не только и даже не столько социальный взрыв, а политическое движение, вдохновленное ненавистью к министрам короля, гневом и унижением из-за потери Нормандии, а также неуверенностью в завтрашнем дне, вызванной угрозой внешнего вторжения. Среди его сторонников были люди всех рангов, кроме самых высоких[954].

В Лондоне городские власти укрепили ворота и выставили на них дополнительную охрану. Сэр Джон Фастольф нанял отряд солдат и разместил их в своем доме в Саутварке. Парламент в Лестере 6 июня был спешно закрыт, и девяти пэрам было поручено подавить восстание. Но было уже слишком поздно. 11 июня несколько тысяч вооруженных кентцев собрались в Блэкхите. Они построили укрепленный лагерь, защищенный рвами и рядами заостренных кольев вбитых в землю — стандартный английский прием ведения боя, которому повстанцы, вероятно, научились у бывших солдат в своих рядах. На встречу с ними из Лондона были высланы епископы и светские магнаты, которые пообещали, что их претензии будут рассмотрены, и призвали всех разойтись. Кэд составил список жалоб и требований. Некоторые из них имели чисто местное значение. Некоторые были довольно бессвязными. Но выделялись три главных. Во-первых, короля убедили обложить своих подданных ненужными налогами, поскольку доходы от его домена были присвоены его министрами. Поэтому он должен был отозвать все ранее сделанные пожалования и править "как суверенный король". Кэд, по-видимому, не знал, что в Лестере это уже было в принципе признано. Во-вторых, король должен уволить всех союзников Саффолка при дворе и в правительстве, которые потеряли Нормандию и Мэн, и "были открыто известными предателями". В-третьих, повстанцы считали, что "добрый герцог Глостер", миф о котором рос год от года, был убит министрами короля, и требовали предать суду и наказать виновных.

В основе всех этих жалоб лежало народное представление о том, что советникам короля не хватает легитимности. Они были не принцами крови с независимым положением, которое вытекало из их высокого происхождения, а низкими людьми, пользующимися неспособность короля и руководствующимися личными амбициями и жадностью. В результате, по их словам, Генрих VI "лишился доходов, его земли уничтожены, море потеряно, Франция потеряна, сам он настолько беден, что не может заплатить за свои еду и питье; [и] он должен больше, чем когда-либо король Англии". Повстанцы призывали Генриха VI прислушаться к советам герцогов Эксетера, Бекингема и Норфолка, но прежде всего к "высокому и могущественному принцу герцогу Йорку, удаленному от лица нашего государя наветами лживого предателя герцога Саффолка и его приближенных". Имя герцога Йорка было на устах повстанцев повсюду. Его появление во главе оппозиции было, пожалуй, неизбежно, так как он был законным наследником бездетного Генриха VI и врагом герцога Саффолка и его партии. Его пребывание на посту лейтенанта в Нормандии не было успешным, но оно воспринималось золотыми годами по сравнению с тем, что за ним последовало. Нахождение Йорка в качестве лейтенанта в Ирландии с осени 1448 г. означало, что он не несет никакой, даже косвенной, ответственности за катастрофу в Нормандии[955].

Правительство решилось на демонстрацию силы. 18 июня 1450 г. король прибыл в Блэкхит с войском, набранным из свит большого числа лордов, прихватив с собой полевую артиллерию. Но тут выяснилось, что повстанцы исчезли. Кэд, не желая вступать в неравный бой с профессиональными солдатами, отступил. Но пока король и лорды устраивались в старом дворце Хамфри, герцога Глостера, в Гринвиче, их собственная армия взбунтовалась. Многие из лордов сочувствовали кентцам и тоже желали поимки предателей, назвав, в частности, казначея Сэя, епископа Эйскоу и аббата Боулерса. Вечером герцог Бекингем предстал перед королем, чтобы сообщить ему, что тот больше не может рассчитывать на свою армию. Король попытался умиротворить мятежников. Он назначил специальную комиссию, которая должна была рассмотреть дело о "предательстве". Из всех названных "предателей" под рукой оказался только лорд Сэй. Генрих VI приказал арестовать его и заключить в Тауэр, главным образом для его же безопасности. Но когда ночью король вернулся по реке в Вестминстер и приказал освободить Сэя, констебль Тауэра Генри Холланд, герцог Эксетер, отказался подчиниться. Напуганный потерей поддержки, король бежал из столицы в сопровождении приближенных лордов и придворных, а также группы чиновников и судей. Они направились в Мидлендс[956] и заперлись в замке Кенилворт, одной из самых сильных крепостей в Англии[957].

В отсутствие Генриха VI правительство утратило тот слабый контроль над ситуацией, который оно еще сохраняло. Восстание охватило уже всю южную и восточную Англию. Гнев против правительства слился с недовольством местного населения. Серьезные беспорядки вспыхнули в Уилтшире — регионе, производящем сукно, страдавшим от упадка торговли и традиционно являвшемся крупным центром лоллардизма. Епископ Солсбери Эйскоу бежал из Лондона в свою епархию с огромной суммой наличных в 3.000 фунтов стерлингов. Во время его путешествия по южной Англии его багаж был разграблен, а поместья разгромлены. Эйскоу решил укрыться в замке Шерборн в Дорсете, но повстанцы настигли его в уилтширской деревне Эдингтон. Епископ служил мессу в часовне августинского монастыря, когда в деревню со всей округи съехалось около 600 человек. Они вытащили его на улицу и забили до смерти в поле неподалеку. В Глостере толпа ворвалась в аббатство в поисках аббата Боулерса, которого обвинили в том, что он продал Нормандию французам. Погромщики разграбили аббатство и поместье Боулерса. К счастью для аббата, он был в отъезде, иначе его постигла бы та же участь, что и Эйскоу.

Организованное сопротивление восстанию в Лондоне прекратилось. Кэд со своей ордой вернулся в Блэкхит и занял Саутварк, а вторая армия повстанцев, сформированная в Эссексе, двинулась к Майл-Энду. 3 июля кентцы захватили сторожевую башню на южном конце Лондонского моста и ворвались в Лондон. В резиденции мэра в Гилдхолле под председательством Томаса, лорда Скейлза, и мэра Лондона заседала специальная судебная комиссия, которая рассматривала дела о государственных изменах, преступлениях и актах бунта в Лондоне. Под давлением толпы приведенной Кэдом судьи превратили это заседание в трибунал для расправы нед союзниками и клиентами герцога Саффолка. Главной жертвой стал лорд Сэй. Его вывели из Тауэра и судили по различным сфабрикованным обвинениям в государственной измене, в том числе в убийстве герцога Глостера. Сэй был осужден единогласно. Как только приговор был оглашен, толпа вырвала его из рук стражи и потащила в Чипсайд, где обезглавила на улице и изуродовала тело[958].

5 июля 1450 г. лондонские власти вернули контроль над городом. Кэд и его люди имели привычку в конце каждого дня уходить в отведенные им кварталы в Саутварке. Группа олдерменов с наскоро собранной армией заняла Лондонский мост. Их поддержали королевские войска под командованием лорда Скейлза. Сражение на мосту началось в девять часов вечера и продолжалось до рассвета. В результате повстанцы Кэда были успешно отбиты. На следующий день власти начали с ними переговоры. Они обещали всем помилование и убеждали разойтись и вернуться в свои дома. Но последователи Кэда, по видимому не знали, как мало стоит такое помилование. Как только кентцы разошлись, восстание было подавлено с особой жестокостью. Помилование Кэда было отменено на том основании, что оно было выдано ему под чужим именем, а за его голову назначена цена. В конце концов его выследили в Хетфилде (Сассекс), где при захвате он получил множество ран, от которых скончался. Тело Кэда было доставлено в Лондон, где его ритуально обезглавили в Ньюгейте и четвертовали в Тайберне[959].

Восстание Кэда парализовало Англию как раз в тот момент, когда последние форпосты английской власти в Нормандии оказались под ударом французов. Через несколько дней после битвы при Форминьи началось совместное наступление, которое Карл VII и герцог Бретонский планировали еще с февраля. Герцог перешел реку Селюн и 1 мая 1450 г. осадил Авранш, а графы Дюнуа и Клермонский двинулись на Байе. К июню армия Карла VII, пополненная свежими войсками, достигла численности 17.000 человек. Поскольку из Англии доходили сообщения о царившем там хаосе и зарождающейся гражданской войне, немногие английские гарнизоны были готовы сопротивляться. Лишь некоторые оборонялись без всякой надежды на помощь до тех пор, пока их стены не были разрушены до основания французской или бретонской артиллерией, а затем пытались заключали сделки, чтобы спасти свои жизни. В Авранше англичане продержались две недели. Но такие случаи были редки. Островная крепость Томбелен в бухте Сен-Мало считалась неприступной, но гарнизон сдался, как только осаждающие подошли к ней. Сен-Совер, гарнизон которого насчитывал 200 человек, при появлении осаждающих открыл ворота, хотя у тех не было артиллерии. Брикебек капитулировал, не выдержав осады. В некоторых местах капитаны были условно освобожденными пленными, и их убедили отдать приказ о капитуляции гарнизона в качестве условия полного освобождения. Осборн Мандефорд, попавший в плен при Понт-Одеме, уговорил своего шурина, который заменял его во Френе, сдать это место французам. Сэр Генри Норбери, попавший в плен при Форминьи, сделал то же самое при Вире. В Валони заместитель капитана, сквайр по имени Томас Чисволл, принес оммаж Карлу VII и был натурализован во Франции, как и Джон Эдвард и Ричард Мербери. Возможно, Чисволл имел мало интересов в Англии, ведь всю свою взрослую жизнь он прослужил в английских гарнизонах в Нормандии. В результате он поступил на службу во французский гарнизон Мон-Сен-Мишель, где за четверть века до этого служил в рядах осаждающих англичан. Ничто так хорошо не иллюстрирует внутреннюю слабость ланкастерского режима к 1450 г., как эти рассказы о перепуганных людях, не видевших смысла больше рисковать своей жизнью[960].

Герцог Сомерсет был обречен на то, чтобы стать свидетелем крушения оставшихся английских позиций в Нижней Нормандии в течение нескольких недель. В Байе и Кане были большие общины английских поселенцев. Оба города были заполнены вооруженными и трудоспособными мужчинами, бежавшими туда из близлежащих районов или из гарнизонов других городов. Байе был осажден графом Дюнуа в конце апреля 1450 года. Город был слаб. Его стены были построены еще в галло-римское время, а цитадель — в X веке. Горожане не позволили Мэтью Гофу разрушить предместья, в результате чего осаждающие смогли подойти к стенам под прикрытием. Гоф энергично защищал свой город, имея около 500 человек, но исход осады решила артиллерия. Братья Бюро принялись за работу. В течение двух недель бомбарды разрушили стены в нескольких местах. 16 мая Гоф согласился сдать город через три дня. Условия были суровыми, что свидетельствовало о том, что город и так был близок к падению. После сдачи города в нем насчитывалось около 900 англичан, а также 300 или 400 их жен и много детей. Тем, кто был готов в течение двух месяцев присягнуть на верность Карлу VII, было разрешено остаться и сохранить свои дома и движимое имущество. Остальные должны были уехать. Вид колонны английских беженцев, проходящих через ворота, вызывал жалость даже у закаленных французских солдат. Беженцы должны были оставить все, кроме десяти экю на каждого военнослужащего, пяти — на остальных, одежды, в которой были, и личных украшений женщин. Они должны были покинуть Францию через Шербур и направиться в Англию или на Нормандские острова, не заходя ни в какое другое место, находящееся в английском подданстве. В качестве послабления женщинам из знатного рода разрешалось взять лошадь, а для более "знатных" простолюдинов были предусмотрены повозки. Остальные должны были идти пешком, неся маленьких детей на руках и ведя за собой старших. По словам современного нормандского хрониста Роберта Блонделя, они покидали Нормандию с плачем, "как будто это была их родная страна, а Англия — место изгнания". Для многих из них так оно и было[961].

Кан, главный торговый город региона, был сильнее Байе. Его стены были восстановлены в предыдущем столетии, а в 1430-х годах на их ремонт были потрачены значительные средства. Обычное население города, составлявшее около 7.500 человек, должно было увеличиться до 10.000 — 11.000 в результате притока беженцев. По французским подсчетам, от 3.000 до 4.000 из них были англичанами. 5 июня 1450 г. французская армия начала прибывать под стены, и в течение нескольких дней город был обложен со всех сторон. Весть об этом дошла до Вестминстера примерно на третьей неделе июня в самый неподходящий момент. Лондон был охвачен хаосом. Большая армия повстанцев расположилась лагерем в Блэкхите. Мысли членов Совета были далеко от Нормандии. Единственным человеком, у которого был план, был сэр Джон Фастольф, недавно принятый в Совет. Он настаивал на необходимости отправки экспедиционной армии в Кан. Фастольф считал, что для удержания нынешней позиции в Нижней Нормандии необходимо сразу же найти не менее 3.000 человек. Для возвращения же утраченных территорий следует направить более многочисленную армию под командованием полководца "благородного и знатного происхождения, обладающего знанием и опытом войн". Потребуется мощный обоз полевой артиллерии. Для доставки грузов по морю необходимо было реквизировать корабли. Но все это было чистой фантазией. Не было возможности ни набрать, ни финансировать ни меньшую, ни большую армию. Кан уже не мог дальше сопротивляться, когда королевский двор бежал из Лондона, и проект был оставлен[962].

В последние дни осады Сомерсет разработал отчаянный план похищения французского короля и некоторых его главных военачальников, включая графа Дюнуа и Жана Бюро, и доставки их в Шербур. Задачу должен был выполнить специальный отряд из 500 человек, а еще 1.000 человек должны были устроить диверсию, напасть на французскую артиллерию, заклепать пушки и взорвать пороховые склады. Четыре шотландца, служившие во французской армии, были подкуплены за взятку в 4.000 экю, чтобы направить эти две вылазки к цели. Среди них были Роберт Каннингем, капитан одного из шотландских отрядов, и его заместитель Роберт Кэмпбелл. Затея не удалась, и мы бы ничего о ней не узнали, если бы не тот факт, что шотландские заговорщики были разоблачены несколько лет спустя, а их главари приговорены к смертной казни.

К 23 июня 1450 г. все больварки, построенные англичанами за воротами Кана, были захвачены французами. С французских позиций по стенам били 22 больших и 6 малых бомбард. Одна башня была разрушена артиллерийским огнем, а другая, расположенная в западной части города напротив мужского аббатства Святого Стефана, была подорвана минами, вместе с большим участком стены. Граф Дюнуа приказал начать общий штурм через образовавшуюся брешь. Как только французы овладели проломом, герцог Сомерсет запросил у Дюнуа перемирие для переговоров. Оба были готовы к сделке. Для Сомерсета первоочередной задачей было спасти свою жизнь и жизни окружающих его людей. Дюнуа хотел взять Кан целым и невредимым. Даже если город падет, он отнюдь не был уверен, что сможет быстро взять цитадель. Расположенная на скале цитадель имела крепкие стены с четырьмя массивными башнями, глубокие рвы и могла бы продержаться длительное время.

Соглашение было достигнуто на следующий день, 24 июня. Кан должен был быть сдан 1 июля, если к этому времени не появится армия, способная оказать городу помощь. Срок был слишком короток, чтобы надеяться на помощь, но, возможно, достаточен, чтобы спасти честь Сомерсета. Как и в Байе, тем жителям, которые пожелали остаться, было разрешено сделать это и сохранить свое имущество, присягнув на верность Карлу VII. Остальным давалось три месяца на то, чтобы уехать в Англию со своими лошадьми, личным оружием и тем имуществом, которое они могли унести. Французское командование стремилось к скорейшему отъезду англичан и предложило им повозки для вещей и корабль для перехода по морю из Кана в Уистреам. Герцог и герцогиня Сомерсет с детьми покинули город сразу же после того, как официальная капитуляция была завершена. Во главе длинной колонны английских беженцев и эскорта французских солдат они направились в Уистреам, а затем на корабле отплыли в Англию[963].

После падения Кана в руках англичан осталось всего три города с гарнизонами: Шербур, Фалез и Донфрон. Главной проблемой в планах Карла VII теперь были деньги. Его армия быстро расходовала средства, и к моменту падения Кана у военных казначеев оставалось совсем немного. Сохранять армию в поле до будущей кампании было бы очень рискованно. Несмотря на царивший в Англии хаос, французский король не мог исключить возможности того, что три уцелевших города могут стать базой для очередной экспедиционной армии из Англии. В этой экстремальной ситуации он обратился к своему банкиру Жаку Кёру[964]. Современники считали Жака Кёра Крассом своего времени. Некоторые из них были уверены, что он лично финансировал всю норманнскую кампанию. Жак Кёр был, безусловно, экстравагантен и любил демонстрировать свое богатство, о чем свидетельствуют его прекрасный городской дворец в Бурже и замок в Эне-ле-Вьей на реке Шер. Он был заметной фигурой во время торжественного въезда Карла VII в Руан, одетый в такую же алую куртку с меховой отделкой, как и граф Дюнуа. Но, как и многие средневековые предприниматели, Жак Кёр был колоссом на глиняных ногах. Подробное расследование его дел после опалы в 1453 г. выявило целый ряд неудачных коммерческих предприятий и образ жизни, финансируемый в основном за счет ростовщичества и коррупции. Но он был на пике своего влияния и славы, когда выделил деньги на завершающий этап нормандской кампании. Но не все деньги были его собственными. Часть была взята в долг у итальянских купцов и видных придворных, а часть была собственными деньгами короля[965].

Французский король разделил свою армию на две части. Потону де Сентраю было поручено завоевать Фалез и Донфрон, а Ришмону — Шербур. Фалез и Донфрон были старыми пограничными крепостями, построенными еще английскими королями XII века, но, несмотря на свой возраст, они все еще оставались грозными и имели сильные гарнизоны. В частности, Донфрон был укреплен Генрихом V в ходе масштабной кампании 1418–1421 гг. и постоянно укреплялся в течение двух десятилетий, когда его капитаном был Томас, лорд Скейлз. Однако моральный дух солдат гарнизонов был низок, и ни одна из крепостей не оказала серьезного сопротивления. Сентрай прибыл к Фалезу 6 июля 1450 г., за ним следовал артиллерийский обоз Жана Бюро с отрядом из вольных стрелков. При подходе неприятеля к крепости гарнизон предпринял вылазку, но был отбит. После установки бомбард начались переговоры. Сэр Джон Толбот, который был капитаном Фалеза, по-видимому, купил свое освобождение из плена, разрешив своим лейтенантам в крепости сдаться. Король прибыл с толпой знати, чтобы присутствовать при открытии ворот Фалеза 21 июля. Крепость продержалась всего пять дней. Донфрон продержался чуть дольше. Он выдержал несколько штурмов и, наконец, сдался в начале августа после десятидневной осады[966].

Шербур был одной из сильнейших крепостей западной Франции. Его гавань представляла собой замкнутую лагуну, с узким проливом в море, над которым с запада возвышалась огромная цитадель, перестроенная в 1360-х годах наваррским королем Карлом Злым. Массивная крепость с толстыми стенами, шестнадцатью башнями и морем, являвшимся непреодолимой преградой, считалась неприступной. В 1418 году английской армии и флоту потребовалось шесть месяцев, чтобы заставить ее капитулировать. Капитаном Шербура был йоркширский сквайр Томас Гауэр. Это был ветеран нормандских войн, который непрерывно служил во Франции не менее двадцати шести лет и десять из них — в Шербуре. Гауэр был одним из многих английских солдат, которые пустили корни во Франции, приобретя обширные владения на полуострове Котантен и женившись на француженке. В 1450 г. гарнизон Шербура, состоявший из 120 человек, пополнился за счет беженцев и вырос примерно до 1.000 человек.

Ришмон прибыл к Шербуру в начале июля в сопровождении обоих маршалов Франции, адмирала Прежена де Коэтиви, Пьера де Брезе и графа Клермонского. С ними было около 4.000 человек, а также целая толпа призванных на службу рабочих и ремесленников. Но, несмотря на большое количество солдат и выкопанную сеть окопов вокруг замка, осада велась с помощью артиллерии. Гаспар Бюро подтянулся с артиллерийским обозом только в конце июля. Его бомбарды были установлены вдоль берегов гавани. Под скалой со стороны моря была установлена батарея, обтянутая непромокаемой кожей, которую дважды в день затоплял прилив. Первым же выстрелом была разрушена башня и участок стены. Шербур, снабженный артиллерией лучше, чем большинство английских крепостей, отстреливался, забрасывая осадные траншеи свинцовыми и каменными ядрами. Адмирал Прежен де Коэтиви был убит пушечным ядром, а бальи Труа — выстрелом из кулеврины[967].

В Англии попытки спасти последний уголок Нормандии, еще остававшийся в руках англичан, начались уже через несколько дней после начала осады города. Из замка Кенилворт министры Генриха VI приказали срочно набрать войска и стали просить богатые церковные епархии о займах. Король поспешил на юг, чтобы 24 июля председательствовать на Большом Совете в аббатстве Сент-Олбанс. О ходе обсуждения ничего не известно, но судьба ланкастерской Нормандии должна была стать главным вопросом повестки дня. Судя по всему, Совет одобрил проект помощи Шербуру. Через несколько дней из Англии отплыл корабль с подкреплениями и припасами. Но собрать более крупные силы оказалось сложнее, и реквизиция судов началась только 14 августа. Но Шербур сдался еще до того, как реквизиторы смогли приступить к работе.

История его сдачи многое говорит о настроении англичан в последние дни их пребывания в Нормандии. Томас Гауэр, вероятно, мог продержаться дольше, чем денежные запасы французских военных казначеев. В начале августа Карл VII направил в Шербур Жака Кёра для переговоров о скорейшей капитуляции. Кёр предложил Гауэру крупную взятку и освобождение из плена его сына Ричарда, которого Кёр, для этой цели, выкупил у его пленителей. Гауэр был исключительно верным офицером, но теперь решил, что настало время позаботиться о своих интересах и интересах своих людей. К 8 августа он достиг соглашения с Жаком Кёром. После того как французский король утвердил условия, 12 августа Гауэр и Ришмон скрепили документ печатями, и в тот же день крепость была сдана. Стоимость этой сделки для французской казны составила 40.000 экю (около 6.700 фунтов стерлингов). Из них часть была потрачена на доставку гарнизона и английской общины Шербура домой (в их "жалкие лачуги" в Англии, писал нормандский пропагандист Роберт Блондель). Часть средств была потрачена на освобождение пленных солдат английского гарнизона, чтобы использовать их в качестве разменной монеты. Сумма в 2.000 экю была распределена между гарнизоном, чтобы купить их согласие на капитуляцию. Часть денег, само собой, попала в карман Гауэра. Кроме того, был освобожден его сын Ричард. Все расходы были оплачены самим Кёром. Англичанам было разрешено уйти со своим движимым имуществом и, что необычно, продать свои земли всем, кого они могли заинтересовать. Должно быть, собралась целая толпа покупателей. Сам Гауэр подарил свои земли аббатству Нотр-Дам-дю-Во за городом в обмен на молитвы за себя и своих друзей, живых и мертвых. Первые сообщения о капитуляции Шербура поступили в Лондон 19 августа, вероятно, вместе с возвращающимся гарнизоном. Лондонский агент Джона Пастона написал ему с оказией: "Теперь у нас нет ни пяди земли в Нормандии"[968].

Скорость и полнота краха некогда самой эффективной военной машины Европы вызвали много размышлений по обе стороны Ла-Манша. Оглядываясь на кампанию, сэр Джон Фастольф объясняет "нерукотворный разгром" англичан пренебрежением к укомплектованию и снабжению нормандских гарнизонов. Это, конечно, частично объясняло катастрофу. Но гораздо важнее было то, что английская армия уступала новой армии короля Франции не только по численности, но и по качеству. Это прекрасно понимал английский Совет в Руане, но не понимало правительство в Вестминстере. Старший герольд французского короля определил основные факторы победы: дисциплина и оснащение не только ордонансных рот и вольных стрелков, но и военных свит дворян, которые все чаще создавались по их образцу; масштабы артиллерийской поддержки французских армий — от бомбард до кулеврин; впечатляющая материально-техническая поддержка, обеспечивавшая снабжение армии в поле; восстановление эффективной налоговой системы, которая позволяла осуществить все это. Хронист Жан де Ваврен, хорошо знавший английскую политику, воспроизвел этот список, но добавил к нему еще один фактор: упадок правопорядка в Англии, раздор и зависть, разделившие английское дворянство и парализовавшие правительство Генриха VI. Но если эти факторы объясняли слабость английской военной организации, то именно Уильям Вустер указал на главную проблему английской оккупации в последние годы ее существования. Речь идет о массовом дезертирстве коренного населения Нормандии, которое отказывалось воевать за англичан. Особенно это касалось городов. Мотивы этих людей были зеркальным отражением тех, что заставили их сдаться Генриху V в 1417–1420 гг. Англичане больше не могли обеспечить им безопасность ни от французов, ни даже от собственных гарнизонов[969].

Сэр Джон Толбот покинул Нормандию, чтобы принять участие в праздновании юбилейного года в Риме, объявленном на 1450 год. Вероятно, это было еще одним из условий его освобождения, призванным удержать его в стороне до завершения французского завоевания. Из восьми заложников, предоставленных для обеспечения договора Сомерсета в Руане, дольше всех в плену находился Толбот. Трое других, по-видимому, были освобождены раньше на условиях, которые не зафиксированы. Остальные четверо были переданы синдикату в составе Жака Кёра, графа Дюнуа и Пьера де Брезе, вероятно, в счет частичного погашения их займов королю. В конце концов они были выкуплены за большие суммы, в некоторых случаях после долгих и мучительных переговоров. Самая суровая участь постигла Джорджа Невилла, 13-летнего наследника барона Абергавенни (или Бергавенни) и потенциально самого богатого из заложников. Он был передан Жаку Керу и продан с аукциона как часть последствий банкротства купца после краха его бизнес-империи. Выигравший торги Жан де Бюэль выставил жесткие условия, и Невилл обрел свободу только в 1467 году. Эти люди заплатили высокую цену за решение английского правительства "отложить" сдачу Онфлёра[970].

Тридцать лет английской оккупации наложили на Нормандию отпечаток, который сохранялся долгие годы. Старые противоречия упорно не желали утихать. Решение французского короля в феврале 1450 г. возобновить дело Жанны д'Арк оживило множество старых призраков. Карл VII не упоминал о Жанне с момента ее казни, в основном из-за неловкости, что перелом в его судьбе произошел благодаря женщине, которую Церковь осудила как колдунью и еретичку. Этот вопрос необходимо было решить, когда победа была окончательно одержана. Как отметил Гийом Буйе, парижский богослов, которому Карл VII поручил провести предварительное расследование, Жанна была осуждена за то, что она помогла ему вернуть королевство. Молчание короля, по словам Буйе, пятнало его честь и дискредитировало его достижения. Кардинал д'Эстутевиль, папский легат во Франции, проводивший еще одно предварительное расследование два года спустя, высказал примерно ту же точку зрения. Мать и братья Жанны требовали возмездия в отношении ее судей. Но многие другие предпочли бы забыть об этом эпизоде. Парижский Университет и кафедральный собор Руана, ставшие теперь опорой монархии Валуа, были одними из главных сторонников осуждения Жанны. Некоторые из ее судей были еще живы. Когда в 1455 г. после долгих предварительных разбирательств началось полномасштабное расследование предыдущего процесса, многие из тех, кто принимал в нем участие, дали показания. Почти все они утверждали, что он был подстроен англичанами, и прибегали к удобным провалам в памяти, когда речь шла об их собственной роли. Исход был столь же неизбежен, как и первоначальное осуждение. 7 июля 1456 г. статьи обвинений против Жанны были отменены по причине процессуальных нарушений, а ее признание было признано полученным под принуждением[971].

Тома Базен, епископ Лизье, писал, что нормандцев никогда не удавалось удержать в подчинении ничем, кроме силы, и что они возвращались к своему "естественному" и "древнему" подданству, как только могли. Однако карьера самого Базена показала, что это слишком простое объяснение. В период расцвета ланкастерской Нормандии, в 1420-х годах, английское правление было в целом признано нормандцами. Значительная часть землевладельческой знати и большинство городских олигархий активно поддерживали ее. Многие французы обнаружили, что двусмысленное прошлое вернулось к ним после 1450 года. Среди них был и сам Базен. Среди них был и архиепископ Руссель, сыгравший столь заметную роль в сдаче Руана. Муниципальный чиновник, председательствовавший на собрании горожан при сдаче Кана, извинялся за задержку возвращения города в лоно королевства, которую он объяснял английским гнетом. При этом сам он в течение шестнадцати лет служил лейтенантом английского бальи. В целом после завоевания Нормандии чистка чиновничества не проводилась. Администраторы в Руане, виконты, собиравшие местные доходы, советники и магистраты крупных городов, судьи, тюремщики и палачи без проблем перешли на службу монархии Валуа. Но многие шрамы остались. Среди нормандцев было немало тех, кому английское покровительство принесло немало пользы и они опасались за свое будущее при новом режиме[972].

Большинство руанцев, вероятно, были рады избавиться от англичан в 1450 г., но в течение следующих нескольких лет их энтузиазм по отношению к монархии Валуа ослаб, поскольку они столкнулись с ее централизаторскими устремлениями и значительно более высоким уровнем налогов. Управление Нормандией было передано в руки коннетабля Артура де Ришмона и графа Жана де Дюнуа. Вместе с ними в Нормандии появились такие стяжатели, как Пьер де Брезе, который был обязан своим положением королевской милости и с годами сколотил состояние на королевских должностях и спекуляциях землей. Как и другие крупные города Нормандии и других регионов Франции, Руан постепенно терял свою самостоятельность по мере того, как его муниципалитет втягивался в расширяющуюся сеть королевской власти. После нескольких лет существования в качестве столицы он стал еще одним провинциальным городом, управляемым из долины Луары. Карл VII упразднил многие провинциальные учреждения, созданные англичанами в Нормандии, в том числе местные аудиторские конторы и на некоторое время университет в Кане. Другие, такие как нормандские Штаты и апелляционный суд (Échiquier), были ограничены в своей независимости и полномочиях. Все это оскорбляло провинциальный патриотизм, который всегда был силен в Нормандии. К моменту проведения Генеральных Штатов в Туре в 1484 г. некоторые нормандцы забыли о трудностях английской оккупации и стали смотреть на нее через розовые очки. Делегация Руана сообщила собранию, что англичане никогда не грабили герцогство, не убивали и не налагали выкупы на его жителей, а постоянно старались защитить его от ужасов войны. По словам придворного хрониста герцогов Алансонских, писавшего примерно в то же время, значительная часть населения Нормандии по-прежнему считала английских королей законными наследниками Вильгельма Завоевателя[973].

Наиболее значительные изменения произошли в сельской местности, где ланкастерское землеустройство было отменено с крайне разрушительными последствиями. Компьенский ордонанс Карла VII от 1429 г. давал право прежним владельцам вернуть свои земли, освободив их от всех притязаний со стороны покупателей или залогодержателей. Им разрешалось взыскивать задолженность по арендной плате без ограничения срока и требовать приведения имущества в то состояние, в котором оно находилось на момент бегства его владельца. Повторно издавая ордонанс в октябре 1450 г., король признал, что его применение в Нормандии после тридцати лет английского владычества встретило широкое сопротивление и было раскритиковано юристами как несправедливое. Однако Карл VII имел обязательства перед нормандскими изгнанниками и настаивал на том, что ордонанс должен быть применен. Более того, он постановил, что этот ордонанс должен превалировать даже над теми условиями, которые он сам предоставил городам при их сдаче. Ордонанс был приглашением к насилию и судебным тяжбам в таких масштабах, которые быстро переполнили суды. Дворяне, вернувшиеся с войсками, обычно могли силой изгнать захватчиков своих земель. Мелкие землевладельцы оказались в менее выгодном положении и часто сталкивались с трудностями при возвращении своих владений. Стоимость земли упала, иногда ниже стоимости судебного процесса. Арендаторов было мало, и у них не было денег, чтобы погасить задолженность по арендной плате, особенно если они уже выплачивали ее своим английским лендлордам. Преследовать их было бессмысленно. Многие споры заканчивались компромиссом. Но даже те, кому удалось вернуть свою собственность, обнаружили, что она сократилась в результате военных действий и эмиграции. Поселения были заброшены. Здания лежали в руинах. В Танкарвиле вернувшийся Гийом д'Аркур, обнаружил, что его замок полуразрушен, а доходы резко сократились после его захвата в 1419 г. Греями из Хетона. Еще до восстания в Па-де-Ко в 1435 г. Греям удалось получать лишь около 60% от довоенного дохода домена. С тех пор доходы упали еще больше, в худшем случае до шестой части от первоначального уровня. Луи д'Эстутевиль вернул себе владения своего отца после четверти века капитанства в Мон-Сен-Мишель, но обнаружил, что они обременены долгами, возникшими в то время, когда их занимали герцоги Бедфорд и Сомерсет. Подобные истории наверняка были хорошо знакомы многим вернувшимся землевладельцам[974].

Горстка английских поселенцев в Нормандии предпочла остаться, присягнув на верность Карлу VII и подкрепив свои титулы королевскими пожалованиями. Некоторые из них были солидными людьми, такими как Ричард Мербери и Джон Эдвард, которые натурализовались и слились с местной знатью. Другие были весьма скромными людьми, такими как Томас Бартон, взявший в аренду дом в Кане в тот самый день, когда город был сдан французам; или Оливер Мартин, один из маршалов армии Сомерсета в Кане, который прослужил в Нормандии не менее двадцати четырех лет и лишился своего имущества в Англии, отказавшись уехать; или люди, женившиеся на местных жительницах, как Томас Чисволл, лейтенант из Валони, который, как мы видели, присоединился к французскому гарнизону Мон-Сен-Мишель; или Джон Фирмен, бывший помощник Мэтью Гофа, который поселился в Сен-Сюзанн и получил место при дворе герцога Алансонского[975].

Подавляющее большинство английских поселенцев в Нормандии уехало в Англию. Об их жалкой судьбе лондонцы узнали, когда на улицах столицы стали появляться беженцы из Нормандии, пылавшие злобой против министров короля. Первые группы из Байе появились в июне. Вскоре к ним присоединились жители Кана. По словам их капитана, они "вышли из Нормандии в крайней нужде, как голодные нищие". Некоторые, по-видимому, присоединились к повстанцам Джека Кэда. Другие, не имея ни денег, ни дома, бесцельно бродили по городу, объединяясь в разъяренные толпы. 21 июля 1450 г. одна такая толпа ворвалась во францисканскую церковь в Ньюгейте, где после казни был похоронен лорд Сэй. Они сняли герб Сэя со столба у могилы и перевернули его — традиционный ритуал бесчестия отсутствующих и умерших. Они бродили по улицам в поисках зданий с гербом герцога Саффолка, чтобы сорвать и осквернить их. 28 июля они столпились вокруг Вестминстерского дворца, заблокировали короля внутри и не позволили ему уехать на праздник Успения в его новый колледж в Итоне. 1 августа герцог Сомерсет вернулся в Англию во главе колонны деморализованных солдат из Кана. Через несколько дней за ними последовали и мирные жители Кана: мужчины, женщины и дети, тащившие через Чипсайд телеги, наполненные доспехами, постельным бельем и мебелью "в очень бедном виде, на который жалко смотреть", — писал юрист Роберт Бейл. В надежде на то, что они уйдут, Совет раздавал милостыню, которой хватало на пятнадцать дней жизни. Советники оплатили погребение одного несчастного, который упал и умер на Флит-стрит. Городская корпорация считала, что сидит на пороховой бочке. Когда 25 августа открылась ежегодная ярмарка Святого Варфоломея, наготове стояло 300 вооруженных всадников[976].

Большинство беженцев из Нормандии были вынуждены покинуть страну, в которой они рассчитывали провести остаток жизни. Они построили себе дома во Франции, женились на местных женщинах и создавали семьи. Более богатые из них делали вклады в местные церкви, как, например, Фульк Эйтон, капитан Кодбека, который заплатил английскому мастеру за витраж в недавно построенной городской церкви, изображающий Святого Георгия и Богородицу со Святой Екатериной и Святым Михаилом, над которым возвышался его герб и девиз: Je m'y oblige (Это мой долг). Он сохранился до сих пор. На более низком социальном уровне другие люди занимали незначительные должности в нормандской администрации с хорошим жалованьем (когда оно выплачивалось) или получали скромные земельные пожалования. Их жизнь в Нормандии часто была нелегкой, но она давала возможность иметь более высокий статус и доход, чем тот, который они могли бы иметь в Англии.

После возвращения судьбы беженцев сильно разнились. Томас Гауэр, последний защитник Шербура, нажил деньги на выкупах и пиратстве у нормандского побережья и, должно быть, перевел изрядную часть их в Англию. Он вернулся на родину с женой-француженкой и семьей, приобрел ценное поместье в Клэпхеме, дом в Саутварке и недвижимость в Ламбете и Чингфорде, после чего начал долгую и успешную карьеру законника. Ему повезло больше, чем многим другим. Проведя более четверти века в кровопролитных войнах во Франции, Мэтью Гоф вскоре после возвращения был убит в сражении с повстанцами Джека Кэда на Лондонском мосту. Сэр Роберт Джеймс, лейтенант Гофа в Байе, служил в Нормандии с 1417 г. и потерял все, когда город пал. Он вернулся в Англию без пенса в кармане. Оливер Кейтсби, защищавший Донфрон, был взят в плен во время осады и вернулся разоренным, чтобы умереть от "тоски сердца" в страшной нищете в Вестминстере. Те, кто женился на француженках, обнаружили, что в Англии к их женам относятся с подозрением. В петиции, которая, судя по всему, была представлена в Парламент в ноябре 1450 г., содержалась жалоба на то, что их "принимают за шпионов" и не разрешают въезжать и выезжать из страны без специального разрешения. Эти случаи были более типичными, чем случай Гауэра[977].

Особое недовольство выражали солдаты и поселенцы из графства Мэн. Суммы, предназначенные для выплаты им компенсаций, были направлены герцогом Сомерсетом на другие расходы. Никто из них, кроме самого Сомерсета и друга короля виконта Бомонта, не получил ни пенса. Многие из них были простыми солдатами, получившими небольшие земельные наделы в Мэне в награду за службу в битве при Вернёе. Другие купили там недвижимость или женились на местных женщинах, имевших собственное наследство. Некоторые вложили все свои средства благоустройство. Эти люди потеряли не только имущество, но и статус. "Они отправились в Мэн, — говорилось в их прошении королю, — чтобы иметь средства для лучшей жизни и занять достойное положение на вашей службе", но теперь оказались в нищете. Они требовали компенсации из состояния тех, кто "нечестиво и изменнически" посоветовал королю отдать графство. В примечании к петиции говорится о том, что она была отклонена и утверждалось, что многие из просителей либо остались во Франции и присягнули на верность врагам короля, либо вернулись в Англию, где умерли в нищете, либо занялись преступной деятельностью и попали в тюрьму или на виселицу[978].

Французские офицеры на службе английского короля и сторонники ланкастерского режима представляли собой особый случай. Известно, что за десять лет после падения Нормандии в Англию переселилось более двухсот французов из северных провинций. На самом деле их было гораздо больше, поскольку мы знаем лишь о меньшинстве тех, кто получил вид на жительство или фигурирует в налоговых отчетах. Большинство из них были слугами или мелкими ремесленниками, которые, вероятно, приезжали с семьями более крупных фигур. Некоторые из них были слишком тесно связаны с ланкастерским режимом, чтобы иметь какое-либо будущее в королевстве Валуа. Особенно это касалось тех, кто участвовал в переговорах с Карлом VII по поводу захвата Фужера — неблагодарная роль, заклеймившая их как предателей и обманщиков в глазах советников французского короля. Солдат, ставший юристом, Жан Ленфан бывший председателем высшего суда герцогства в период с апреля по июль 1450 года, потерял все свое имущество во время французского завоевания и прибыл с семьей в Англию, не имея ни денье за душой. Луи Галле был офицером Шатле и эшевеном Парижа во времена герцога Бедфорда, а после падения Парижа переехал в Руан и стал членом Большому Совета. Он имел несчастье быть другом Франсуа де Сурьена и находился при дворе Карла VII, когда пришло известие о взятии Фужера. Галле, по-видимому, начал с того, что попытался пристроиться при новом режиме в Руане, поскольку осенью 1449 г. он помогал французским чиновникам в расследовании инцидента в Фужере. Но уже через три года он тоже уехал в Англию и поселился в Лондоне. По меньшей мере три члена секретариата Большого Совета последовали за ним по проторенной дороге в Англию, как и небольшое число коренных нормандцев, сделавших карьеру в английских армиях. Некоторые из этих изгнанников жили в Англии на пенсию от английского казначейства. Другие, например французский секретарь Генриха VI Жерве ле Вульре, пользовались определенным влиянием при дворе. Луи Галле поддерживал контакты с эмиссарами французских оппозиционеров, замышлявших заговор против Карла VII. Ле Вульре был достаточно важной персоной, чтобы парламентарии подали прошение о его удалении от королевского двора[979].

Возвращающиеся английские солдаты и поселенцы, численность которых составляла уже несколько тысяч человек, становились серьезной угрозой общественному порядку не только в Лондоне, но и в восточной Англии и на большей части юга, где спорадические вспышки насилия продолжались всю осень 1450 года. Они сопровождались громкими требованиями принять меры против герцога Сомерсета и оставшихся в живых приближенных герцога Саффолка. Придворные и пэры принялись заполнять пустоту, образовавшуюся в результате все более очевидной некомпетентности короля и падения герцога Саффолка. Перед лицом хаоса и банкротства внутри страны, а также растущего страха, что следующими падут Гиень и Кале, 24 и 25 августа в Вестминстере собрался еще один Большой Совет, второй за месяц. Вероятно, именно этот Совет одобрил выбор герцога Сомерсета в качестве преемника Саффолка. Несмотря на неудачу в Нормандии и непопулярность на родине, в глазах политического истеблишмента его кандидатура была весьма привлекательной. Будучи Бофортом, он был членом королевской семьи, но, в отличие от герцога Йорка, не рассматривался как альтернативный король. В отличие от герцога Саффолка, он не был крупным территориальным магнатом, представлявшим угрозу региональным интересам других пэров и в отличие от молодого и неуравновешенного герцога Эксетера, его не подозревали в симпатиях к мятежникам. Уже через несколько недель после возвращения Сомерсет был принят в Совет и назначен констеблем Англии[980].

5 сентября 1450 г., менее чем через три месяца после роспуска предыдущего Парламента, был объявлен созыв нового. Через два дня герцог Йорк вернулся из Ирландии и высадился в северном Уэльсе с большой военной свитой. Правительство восприняло его возвращение с опаской, поскольку герцог пользовался поддержкой среди повстанцев и в некоторых политических кругах. Считалось, что его камергер сэр Уильям Олдхолл вместе со своими сторонниками в Англии замышляет посадить его на трон. Сам Йорк считал, что ему грозит обвинение в государственной измене и что офицеры короля в северном Уэльсе получили приказ арестовать его, как только он высадится на берег. Наиболее правдоподобной причиной возвращения герцога была та, которую он назвал сам. В Англии XV века было опасно оставлять обвинения в измене без ответа и Йорк хотел встретить их лицом к лицу. "Меня известили, — писал он королю, — что в отношении меня в Вашем превосходнейшем присутствии были сказаны разные слова, которые должны были бы послужить моим позором и упреком". В своем ответном послании король не отрицал этого. Однако если первоначально Йорк и преследовал такую цель, то вскоре он стал главным объектом более широкой оппозиции правительству. Он не ожидал увидеть во главе правительства герцога Сомерсета, человека, которого он презирал и который сместил его с поста лейтенанта в Нормандии только для того, чтобы возглавить потерю всего герцогства. Йорк сам понес большие убытки в результате французского завоевания и был возмущен тем, что правительство не оплатило его огромные долги, накопившиеся за время его пребывания на посту лейтенанта в Нормандии и Ирландии, в то время как большинство долгов Сомерсета были оплачены быстро и в полном объеме.

Во время похода по Англии к герцогу Йорку присоединились вооруженные арендаторы из его владений в валлийских марках и друзья в Уест-Кантри. К моменту въезда в Лондон, 27 сентября, на аудиенцию к королю у него за спиной находилось около 3.000 вооруженных людей. Через несколько дней после этого герцог написал королю нечто вроде манифеста, копии которого были распространены повсеместно. Он призывал к реформе правительства, исправлению правовой системы, восстановлению порядка в графствах и наказанию неуказанных "злоумышленников". Йорк предложил себя в качестве инструмента Генриха VI для осуществления этой политики, что являлось откровенным стремлением к власти. Король и его окружение были напуганы вооруженной свитой Йорка и сообщениями о том, что его союзники в стране собирают собственные вооруженные отряды. Йорку был послан обтекаемый ответ. Король не принял предложение Йорка о своих услугах. По его словам, он в будущем не станет править через одного советника, задействует "компетентный и значительный Совет", более широкий, чем до сих пор, в который будет включен и сам Йорк. Этот ответ, подготовленный, вероятно, канцлером Кемпом, был грамотно составлен и, возможно, успокоил некоторых людей, которые в противном случае присоединились бы к герцогу Йорку. Тем временем придворные офицеры Генриха VI начали собирать своих приближенных, готовясь к открытию Парламента и, как казалось, к жестоким разборкам с противниками правительства[981].

Парламент открылся в Вестминстере 6 ноября 1450 г. в атмосфере сильного волнения. "Народ стоял в большом страхе и сомнениях", — сообщал Роберт Бейл. Правительство запретило публичное обсуждение и "вмешательство" в дела Парламента. Офицеры городской корпорации пытались разоружить сторонников Йорка у городских ворот, но толпы людей, вооруженных мечами, кинжалами и топорами, прорвались внутрь. Магнаты разделились на сторонников и противников герцога Йорка. Многие из них приехали с большими вооруженными свитами, которые разместили в своих городских особняках. Лондонские толпы отражали разногласия между пэрами. К стенам и дверям прибивали листовки. По улицам бродили банды, вывешивавшие гербы Йорков, в то время как соперничающие банды срывали их. В Вестминстере парламентарии проявили свои симпатии, избрав спикером сэра Уильяма Олдхолла, правую руку Йорка и сразу же перешли к обвинениям в адрес советников короля. В первый же день заседаний они представили петицию о реабилитации герцога Глостера, рассказали о его доблестных деяниях при Генрихе V и годах службы Генриху VI и потребовали посмертно снять с него обвинения в государственной измене, выдвинутые на заседании Парламента в Бэри в 1447 году. Было также предложено объявить импичмент тем, кто считался виновным в его убийстве[982].

Герцог Йорк не присутствовал на заседаниях Парламента в первые дни его работы. Он удалился в свой замок в Ладлоу в валлийских марках, чтобы собраться с силами. Когда же он все-таки появился, то постарался сделать это максимально эффектно. 23 ноября он въехал в Лондон со всей своей свитой за спиной и обнаженным мечом в руках. Лондонцы бурно приветствовали его, заполняя улицы и толпясь вокруг его кавалькады. Посол Тевтонского ордена, наблюдавший за этим зрелищем, сообщил, что Йорку потребовалось четыре часа, чтобы проехать по Чипсайду. Его союзник, герцог Норфолк, последовал за ним на следующий день в сопровождении "большой толпы" в доспехах, с шестью трубачами впереди. Герцог Йорк обнародовал еще один манифест, в котором более конкретно указал "злоумышленников", которых он хотел бы привлечь к ответственности. Это были люди, ответственные за развал правопорядка в Англии, утечку королевских доходов, потерю Нормандии и Мэна и, косвенно, за восстания в Англии. Речь шла о преступных дипломатах, чьи изменнические сделки с французским двором, как утверждалось, привели к потере Иль-де-Франс, Нормандии, Мэна и Анжу. Герцог призвал рыцарскую и судейскую комиссии выявить виновных и предать их суду.

Взяв пример с герцога Йорка, парламентарии составили еще одну петицию, на этот раз об исключении из суда двадцати девяти нежелательных лиц. Большинство из них были приближенными герцога Саффолка, были вовлечены в дела Франции и Нормандии или по тем или иным причинам стали объектами нападения со стороны повстанцев Джека Кэда в начале года. Герцог Сомерсет и герцогиня Саффолк были первыми номерами в этом списке, в который также вошли сэр Томас Ху, бывший канцлер Нормандии, лорд Гастингс, бывший камергер Нормандии, аббат Боулерс и лорд Дадли. Обвинение против Сомерсета, а также, предположительно, против Ху и Чемберлена, заключалось в том, что они предали Нормандию. Ответ Генриха VI гласил, что он не имеет причин для их отстранения, но все же отстранит их от должностей на год, пока будут рассматриваться выдвинутые против них обвинения[983].

Возможно, именно этот ответ спровоцировал новый бунт, начавшийся 30 ноября 1450 г. и продолжавшийся почти всю следующую неделю. Разъяренная толпа ворвалась в Вестминстер-холл, протестуя против того, что против герцога Сомерсета и других "предателей" ничего не предпринимается. 1 декабря толпа численностью около 1.000 человек попыталась убить герцога. Бунтовщики ворвались в его жилище в доминиканском монастыре Ладгейт. Сомерсету удалось бежать в лодке по реке и укрыться в Тауэре. Но его имущество было разграблено, а монастырь разгромлен. Позднее утверждалось, что это нападение было организовано сэром Уильямом Олдхоллом, и есть основания полагать, что так оно и было. На следующий день толпа прошла по Лондону, врываясь и грабя дома реальных или мнимых "предателей", включая Ху и Гастингса. Лишь демонстрация силы и показательная казнь положили конец этим беспорядкам. Однако, можно сказать с уверенностью, что это были первые вспышки гражданской войны, которой суждено было уничтожить дом Ланкастеров. То, что англичане разрывают друг друга на части во время войны с внешним врагом, не осталась незамеченной теми, кто наблюдал за королем в декабре 1450 г., когда он проехал по улицам Лондона для подавления беспорядков вместе со своими придворными войсками и вооруженными свитами лордов. "Это было бы великолепное и славное зрелище, — заметил один из них, — если бы оно происходило во Франции, а не в Англии"[984].