Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия

Глава XI. Королевская война, 1436–1442 гг.

6 декабря 1435 г. Генриху VI исполнилось четырнадцать лет — возраст, когда короли традиционно достигали совершеннолетия. Королевское совершеннолетие было сложным периодом в истории любого европейского государства, но последующие годы зачастую были еще хуже. Король брал бразды правления в свои руки, не имея той практики государственного управления, которую мог пройти взрослый наследник. Генрих V участвовал в сражении в 16-летнем возрасте и имел за плечами десять лет политической и военной деятельности, когда в возрасте 26-и лет стал преемником своего отца. Для сравнения: Генрих VI, как до него Ричард II Английский и Карл VI Французский, достиг совершеннолетия, не имея за плечами ничего, кроме подконтрольного детства.

Генрих VI — один из самых загадочных английских правителей средневековья. Словесный портрет юного короля нам оставил Пьеро да Монте, папский нунций в Англии, прибывший в страну в августе 1435 г. и неоднократно с ним встречавшийся. Перед ним предстал высокий, красивый и дружелюбный молодой человек с величественной осанкой и довольно чопорными манерами. Да Монте обратил внимание на строгую религиозность Генриха VI: регулярные посты, ежедневные богослужения, отвращение к неподобающим играм, непристойной брани и плотским утехам. По его мнению, Генрих VI казался нелюдимым, скорее монахом, чем государем. Многое из того, что мы, как нам кажется, знаем о Генрихе VI, почерпнуто у пропагандистов первых двух королей из династии Тюдоров. Они восхваляли его, проклиная йоркистов, которые свергли и убили его. Но даже они неоднозначно оценивали его государственную деятельность. Итальянский публицист Полидор Вергилий, писавший в начале XVI в. по заказу Генриха VII, описывал его как "человека мягкого и простого нрава, предпочитавшего мир войне, спокойствие — неприятностям, честность — выгоде, отдых — делу, и, короче говоря, не было в мире более чистого, более честного и более святого существа". Подобные рассказы создали Генриху VI историческую репутацию святого простака. Современные свидетельства подтверждают эту точку зрения. Генрих VI был добрым, щедрым и сострадательным. Он был также нескладен и нелюдим и не обращал внимания на то, какое плохое впечатление он иногда производил на публике. Но, несмотря на безусловную святость, он не был простаком, во всяком случае, до своего психического расстройства в 1453 году. Не был он и безвольной марионеткой в руках своих советников. Но он был человеком ограниченного ума, мало интересовался делами и не имел к ним способностей, обладал небольшим запасом опыта и мало чему научился[723].

Личность Генриха VI сформировалась под влиянием весьма необычного воспитания. Он был королем Англии с 9-месячного возраста и вырос в атмосфере почитания монархии. Это неизбежно привело к тому, что у него рано сформировалось чувство собственного достоинства и значимости, которое было подкреплено льстивыми церемониями двух коронаций. С семи лет его воспитателем был опытный и воспитанный граф Уорик. Но королю едва исполнилось одиннадцать лет, когда он начал противиться авторитету Уорика. Генрих VI, как докладывал граф Совету в ноябре 1432 г., "с годами вырос в осознании своей личности, а также в самомнении и уверенности в своем высоком предназначении и состоянии, что, естественно, заставляет его все больше и больше ворчать на наказания и ненавидеть его". Это заметили и другие, и некоторые из них воспользовались этим в своих целях. Через два года после доклада Уорика герцог Глостер, разочарованный тем, что Совет удерживает власть, похоже, поощрял молодого короля к личному правлению, предположительно под его руководством. Совет в полном составе отправился в Сайренсестер, где в то время находился Генрих VI, чтобы выразить протест против "движений и волнений", которым, как советники опасались, он был подвергнут. По их мнению, Генрих VI еще не обладал достаточными знаниями, мудростью и опытом, чтобы самостоятельно принимать решения и не прислушиваться к советам назначенных для него советников. После смерти герцога Бедфорда Совет постепенно вводил его в курс государственных дел. В октябре 1435 г. король начал посещать заседания Совета. Он присутствовал на трудном заседании в Кентербери в июле 1436 г., которое окончательно утвердило экспедицию герцога Глостера в Кале и Фландрию. Генрих VI взял под контроль свою собственную Тайную печать и начал выдавать гранты слугам и фаворитам с расточительностью, которая настораживала его советников[724].

В декабре 1435 г. французским подданным Генриха VI сообщили, что, достигнув совершеннолетия, он теперь "постоянно" занимается государственными делами. На самом деле процесс был более постепенным и в течение некоторого времени мало что менялось. Военные и дипломатические дела по-прежнему решались Советом. Однако через два года после официального совершеннолетия Генриха VI его роль была пересмотрена на Большом Совете, собравшемся в его присутствии в лондонской штаб-квартире рыцарей-госпитальеров в Кларкенуэлле. После двухдневного обсуждения была принята декларация, определяющая его отношения с советниками. Они должны были, как и прежде, заниматься повседневными делами управления, но всеми пожалованиями и назначениями должен был распоряжаться лично король, а все "вопросы, имеющие большой вес и значение", должны были передаваться ему на рассмотрение, равно как и все менее важные вопросы, по которым Совет не мог прийти к согласию. Изменения ознаменовались официальным переназначением и повторной присягой действующих членов Совета с некоторыми дополнениями. Совет оставался важным органом власти, но его влияние как органа управления имело тенденцию к снижению. Это было печально. В период несовершеннолетия короля Совет, как правило, поддерживал тонкий баланс между конкурирующими интересами. Генрих VI не считался с подобными тонкостями. Не имея опыта управления и уверенности в себе, он во многом полагался на своих приближенных и офицеров — людей, которым он научился доверять и которые были ему безоговорочно преданы. Они получали щедрые вознаграждения, публично демонстрировали королевскую благосклонность к себе и были осыпаны должностями, наградами и богатством. Это неизбежно обостряло зависть и напряженность в кругах правящего класса, которые становились хорошо известными в английской общественной жизни[725].

После успешной обороны Кале и разрушительного вторжения во Фландрию Хамфри, герцог Глостер, мог рассчитывать на то, что он займет место своего старшего брата в качестве главенствующей фигуры в английском правительстве. Но по мере того как в политическом мире прояснялась ужасная реальность положения Англии во Франции, он все более терял свое значение. Реальными преемниками герцога Бедфорда стали кардинал Бофорт и граф Саффолк. Влияние Бофорта основывалось на его статусе ближайшего родственника Генриха VI после самого Глостера, а также на его дипломатическом опыте и значении главного источника чрезвычайного финансирования короны. Основой его власти был Совет, в котором его голос был доминирующим. В последующие годы Бофорт проявлял все больший интерес к ведению войны, выдвигая своих племянников на руководящие посты в Нормандии и беря под свой контроль попытки договориться о мире. Его усилия поддерживал граф Саффолк, чье восхождение к власти с 1436 г. было отмечено впечатляющей чередой королевских пожалований и милостей. Его положение стюарда королевского двора с 1431 г. давало ему как неограниченный доступ к впечатлительному королю, так и значительную степень контроля над тем, кто еще имел к нему доступ[726].

Эволюцию отношения Генриха VI к войне во Франции трудно проследить, в том числе и потому, что по мере того, как дела отходили от официальных заседаний Совета, обсуждения не так хорошо фиксировались. Очевидно, что Генрих VI был гордился своим титулом короля Франции. Нет никаких свидетельств того, что он когда-либо хотел отказаться от него. Он до конца жизни обижался на Филиппа Доброго за то, что тот "бросил его в юности, несмотря на свои клятвы". Но все окружавшие его люди были единодушны в том, что война не может продолжаться долго. Вероятно, Бофорт был убежден в необходимости мирного урегулирования после неутешительных результатов коронационной экспедиции 1430–32 гг. Его мнение разделяли и другие влиятельные лица в окружении короля. Одним из них был архиепископ Йоркский Кемп, которого Хамфри Глостер обвинял в том, что он держит короля под своим контролем. Его поддерживали секретарь Совета Адам Молейнс и, вероятно, дипломатический секретарь Генриха VI Томас Бекингтон. Все это совпадало с представлениями самого короля. Генрих VI получил традиционное военное образование дворянина. В возрасте четырех лет герцог Бедфорд посвятил его в рыцари. Граф Уорик позаботился о том, чтобы ему изготовили детские доспехи и длинный меч "для обучения… фехтованию в его нежном возрасте". Но, несмотря на все это, Генрих VI дорос до зрелого возраста без каких-либо воинских устремлений. Он никогда не командовал армией. Его искренне огорчали раздоры в Европе, и за десятилетие, последовавшее за его совершеннолетием, он развил в себе некий христианский пацифизм, который был нечто большим, чем привычный риторический прием[727].

Проблема министров Генриха VI заключалась в том, что для заключения мира им пришлось начать войну. Не имея сильных военных позиций во Франции, Англия практически не чем было торговаться. Крах английских позиций в Иль-де-Франс, Пикардии и Шампани убедил многих советников Карла VII в том, что им не придется много уступать. "Какой еще мир нам нужен, если мы можем получить все силой оружия?" ― так, по мнению Жана Жувенеля дез Юрсена, они говорили. Генрих VI и его ведущие советники были бы довольны сохранением полного суверенитета над Нормандией, фактически аннексированной Англией, как Кале, если бы французы были готовы рассмотреть вопрос о разделе своей страны. Бофорт и Кемп, зная, что это не так, могли пойти дальше и отказаться от претензий на корону Франции, если бы это было ценой мира. По словам герцога Глостера, они убеждали Генриха VI в 1439 г. пойти именно таким путем. Но они так и не смогли убедить ни короля, ни политическое сообщество Англии принять такую политику. Оказавшись между непониманием общественностью, непреклонными финансовыми реалиями и невозможной дипломатической ситуацией, министры Генриха VI были вынуждены продолжать катить сизифов камень. В течение десятилетия после потери Парижа они успешно удерживали Нормандию и большую часть завоеванных территорий, но из всех оставшихся крепостей в долине Уазы, в Гатине и Ил-де-Франс их последовательно выбивали[728].

Герцог Йорк высадился со своей армией на южном берегу устья Сены 7 июня 1436 г., через пять месяцев после первоначально намеченной даты и через два месяца после падения Парижа. К моменту его прибытия большая французская армия под командованием коннетабля и Орлеанского бастарда осаждала Крей на Уазе. К прибытию Йорка они отнеслись с тревогой и ожидали, что он попытается вернуть столицу. Сразу после получения известия о высадке они сняли осаду и отошли к Парижу, чтобы защитить его от ожидаемого нападения. Но на самом деле их опасения были беспочвенны. Без поддержки герцога Бургундского Париж вернуть бы не удалось. Англичане знали об этом и считали его потерянным. Главной задачей Йорка было удержание Нормандии. Ему необходимо было восстановить там английскую власть пошатнувшуюся после смерти герцога Бедфорда и крестьянских восстаний, а также укрепить границы герцогства против все более агрессивных вторжений капитанов французского короля. Йорк отправился прямо в Руан и оставался там, занятый бременем управления, большую часть своего срока службы. Боевые действия были возложены на сэра Джона Толбота. Он был назначен маршалом Франции и принял на себя командование огромной армией, которую Йорк привел с собой из Англии[729].

К моменту прибытия герцога Йорка военные успехи англичан в Нормандии были мизерными. В Па-де-Ко французские гарнизоны в Дьеппе, Фекане, Арфлёре и Танкарвиле по-прежнему контролировали непрерывную полосу территории вдоль побережья Ла-Манша. С этих баз они начали проникать вглубь страны. Аналогичный процесс происходил и на противоположном конце герцогства, где французский гарнизон в Понтуазе постепенно протянул свои щупальца через большую часть Вексена и восточной Нормандии. В этих районах густая сеть замков и небольших городов и деревень, обнесенных стенами, позволяла французам контролировать значительные пространства сельской местности, взимать pâtis для оплаты гарнизонов и свободно перемещаться по Верхней Нормандии. Их операции представляли собой не только серьезную военную угрозу. Они подрывали ланкастерское землевладение, а вместе с ним и экономическую основу английской оккупации. В районах, которым угрожали повстанцы или враги, стоимость земли и доходы падали. Арендаторы либо бежали, либо были не в состоянии платить свои подати. Неарендованные земли нельзя было сдавать в аренду. В оценках, счетах и хартиях этих лет то и дело повторяются одни и те же фразы: "уехал жить в Руан из-за войны", "никто не берет в аренду из-за войны", "здания рухнули из-за войн, а древесину разграбили соседи". Счета, которые Уильям Вустер составлял для своего шефа сэра Джона Фастольфа, показывали, что его владения в Па-де-Ко давали всего 8 фунтов стерлингов в год против 200 фунтов стерлингов до восстания. Доходы баронства Нейбур к югу от Руана за десятилетие после 1435 г. сократились более чем вдвое. Те, чьи земли были обложены военными обязательствами или рентными платежами, часто сталкивались с тем, что их доходы полностью поглощались расходами. Некоторые из землевладельцев даже отказывались от своих владений в пользу короны[730].

Стратегия Толбота заключалась в том, чтобы восстановить контроль над сельской местностью и не позволить французским гарнизонам взимать подати с населения или пополнять свои запасы. Для этого необходимо было захватить второстепенные замки, занятые французами, которые, как правило, слабо сопротивлялись, а затем сконцентрировать силы против основных французских гарнизонов. В течение нескольких недель после прибытия герцога Йорка Толбот очистил большинство мелких крепостей, занятых французами к северу и западу от Руана, а лорд Фоконберг провел аналогичную зачистку в Вексене к востоку. Эти операции эпизодически продолжались и в следующем году. В июне 1437 г. Толбот снова вторгся в Па-де-Ко, очистив все малые крепости, все еще остававшиеся в руках противника.

Зачистка Толбота оживила старые проблемы, связанные с небольшими укреплениями, у частных владельцев которых не хватало ни желания, ни средств для их надлежащей защиты. Обычно сносили те замки, что были захвачены вражескими гарнизонами, но уже несколько лет Совет в Вестминстере призывал к более систематическому и упреждающему подходу. Советники требовали провести обследование всех обнесенных стенами мест, а затем снести те из них, которые были непригодны для обороны, не дожидаясь, пока их займет враг. "Поскольку в Нормандии и во Франции существует великое множество обнесенных стенами городов и замков, принадлежащих как королю, так и другим людям, — отмечали они в 1431 г., — и содержание такого количества укреплений является большим обременением для страны и угнетением для людей, представляется необходимым указать, какие из них должны быть сохранены, а какие должны быть разрушены, как королем, так и другими людьми". Этот призыв был воспринят Большим Советом в Руане. Было отдано распоряжение о сносе замков на границах герцогства Алансонского — района, часто подвергавшегося нападениям партизан. Но в остальном до прибытия герцога Йорка было сделано очень мало. За время его пребывания в Руане бригады каменщиков и рабочих разобрали не менее пятнадцати замков, девять из которых находились только в Па-де-Ко. Но проект был дорогостоящим и непопулярным, и никогда не был достаточно всеобъемлющим, чтобы реально изменить ситуацию. Землевладельцы по понятным причинам не хотели терять свои замки, которые являлись источником статуса и доходов. Местные жители, хотя и возмущались тяготами содержания и сторожевой службы, возражали против потери своих убежищ. В некоторых районах Па-де-Ко разрушение замков имело катастрофические последствия, поскольку людям некуда было идти в поисках убежища. Когда Толбот изгнал французский гарнизон из небольшого городка Неф-Марше и разрушил его стены, жители и монахи бенедиктинского приорства оказались во власти каждого проходящего отряда солдат. В течение нескольких лет его торговля прекратилась и вскоре город был заброшен[731].

Наивысшим достижением Толбота стало взятие Понтуаза, который был самой тяжелой потерей предыдущей зимы, не считая самого Парижа. 12 февраля 1437 г. ров вокруг города замерз. Англичане перешли его ночью, замаскировавшись в белых простынях и держа в руках лестницы. Они перебрались через стены до того, как была поднята тревога. Вилье де Л'Иль-Адам, капитан города, бежал с большей частью гарнизона, оставив людей в цитадели с приказом капитулировать на самых выгодных условиях. Этот подвиг во многом обеспечил безопасность Вексена и восточных границ Нормандии. В Па-де-Ко дела обстояли хуже. В 1437 г. Толбот начал атаковать крупные гарнизоны. В августе он осадил Танкарвиль, а в сентябре граф Солсбери — Фекан. В обоих городах не хватало продовольствия, а стены Танкарвиля находились в плачевном состоянии. Но их защитники проявили неожиданную стойкость. В конце октября 1437 г. Фекан сдался на условиях капитуляции, но через несколько дней был вновь захвачен французами. В осаде Танкарвиля участвовали 800 человек, несколько кораблей, пришвартованных в берегу, и большое количество рабочих для строительства осадных сооружений. Осаждающие потеряли много людей из-за дезертирства, так что им пришлось несколько раз высылать подкрепление, но в конце ноября крепость все же сдалась после упорного 4-месячного сопротивления[732].

Ричард Йорк добился некоторого улучшения дисциплины в английской армии в Нормандии. Он остановил упадок, последовавший за смертью герцога Бедфорда и обеспечил определенное возмещение ущерба тем, кто пострадал от "бесчинств" английских солдат. Но по сравнению с теми большими ожиданиями, которые возлагались на него в Англии, его лейтенантство оказалось неудачным. От герцога ожидали решительного изменения стратегического баланса, обеспечивавшего путь к более благоприятному урегулированию, чем то, которое французы были готовы предложить в Аррасе. В итоге под его руководством удалось укрепить английские позиции на восточном направлении к Парижу, но не более того. Его срок полномочий закончился провалом а прибывшая с ним огромная армия, развалилась. Потери, дезертирство и возвращение домой по окончании срока службы истощили ее силы. Нормандская казна опустела, и под конец герцогу пришлось платить своим людям из собственного кармана. В марте 1437 г., через месяц после взятия Толботом Понтуаза, Йорк отказался продлить срок своих полномочий и объявил о своем намерении вернуться в Англию, как только будет найден преемник, способный заменить его в должности. Он уехал в ноябре 1437 г.[733]

В то время как английская и нормандская казны пустели, финансовое положение французского короля резко улучшилось. Начало 1430-х гг. ознаменовало собой апогей французской налоговой системы. Известно, что после осады Орлеана в течение двух лет ни в Лангедойле, ни в Лангедоке не проводились собрания Генеральных Штатов. Министры короля пытались использовать престиж коронации в Реймсе, отправляя в провинции комиссаров для ведения прямых переговоров с местным населением, но, судя по всему, эта политика имела лишь ограниченный успех. Собрания представителей сословий возобновились в Лангедойле в 1431 г. и в последующие годы проводились примерно раз в год. В основном на этих собраниях звучали жалобы на насилие и грабежи со стороны королевских войск. В надежде на то, что регулярное жалованье улучшит ситуацию, были введены эды (аides), но механизм сбора этих податей функционировал плохо, а доходность, судя по всему, была низкой. В результате армии и гарнизоны короля продолжали получать жалованье непосредственно от подданных. Французские гарнизоны в Шампани, Пикардии, Бовези и в Иль-де-Франс жили за счет земли. То же самое в значительной степени относилось и к войскам, стоявшим на границах Анжу и Мэна. Даже в самом центре владений Карла VII солдаты, находящиеся на действительной службе или в увольнении, жили за счет грабежа и pâtis. Результатом такой деятельности стало разрушение налоговой базы. В отсутствие достаточных налоговых поступлений министры короля вернулись к политике отчуждения земельных владений, которую они проводили в первые годы его правления. Во времена Ла Тремуя у министров и придворных занимались крупные суммы, которые часто представляли собой замаскированные сделки по продаже земли по заниженной стоимости. Займы выдавались под залог основных активов королевского домена в условиях, когда невозврат денег был неизбежен. Ла Тремуй и его союзники были главными бенефициарами этой системы. В результате предоставления займов королю во время кризиса, вызванного осадой Орлеана англичанами, он получил богатые владения Люзиньян и Мелле в Пуату, Амбуаз, Монришар и Блере в Турени[734].

Восстановление экономики началось в 1435 году. В январе того же года Карл VII председательствовал на собрании Штатов Лангедойля в Пуатье. Делегаты проголосовали за скромную сумму в 120.000 франков и санкционировали возобновление на следующие четыре года выплат эдов по ставкам, действовавшим при Карле VI до разрушения французской налоговой системы Иоанном Бесстрашным. На практике это решение оказалось мертвой буквой. Провинциальные ассамблеи требовали замены новых налогов другими, почти наверняка менее продуктивными. В преддверии конгресса в Аррасе Карл VII торопился и не мог противостоять этим требованиям. Но важный психологический барьер был преодолен. В следующем году король, ободренный успешным исходом конгресса, предпринял новую попытку. В феврале, также в Пуатье, состоялось новое заседание Штатов Лангедойля. Король подробно изложил проблемы финансирования войны. Штаты согласились на введение эдов на постоянной основе и выделили еще 200.000 ливров в качестве компенсации за неудачу предыдущей субсидии. На этот раз реформа оказалась более долговечной. Карл VII получил возможность не получать согласия сословий на введение одного из двух основных военных налогов. На практике же король мог вводить без их согласия и талью. В феврале 1437 г. он лишь своим указом ввел дополнительную талью в размере 200.000 ливров. Этот эксперимент повторялся из года в год, и суммы, как правило, увеличивались. По мере того введение налогов постепенно становилось королевской прерогативой, Генеральные Штаты Лангедойля становились ненужными. В последний раз за время правления Карла VII Штаты собрались в Орлеане в 1439 г. для обсуждения предложений о мире, но никаких финансовых вопросов на рассмотрение ассамблеи не выносилось. Позднее король скажет, что эти ассамблеи были ненужными расходами для городов и провинций королевства и при ведении большой войны для их защиты достаточно было бы его королевской власти. В то же время была возрождена и реорганизована с расширенными полномочиями фискальная администрация, занимавшаяся сбором этих налогов до начала гражданских войн.

Аналогичным образом развивались события и на юге страны. В апреле 1437 г. Штаты Лангедока, собравшись в Безье в присутствии короля, также согласились восстановить выплату эд. Теоретически это было сделано только на три года, но король рассматривал это как бессрочное соглашение. Когда в 1439 г. Штаты потребовала письменного обязательства, что по истечении трех лет эды будут упразднены, министры ответили, что "нужды короля столь велики и очевидны, что он не может в настоящее время согласиться". Помимо эдов, в Лангедоке, как и в Лангедойле, взимались регулярные тальи. Теоретически они тоже были санкционированы Штатами, но на практике у ассамблей не было выбора, поскольку министры короля дали понять, что будут вводить их и без согласия сословий. В последующие годы собрания Штатов Лангедока становились все реже, а их свобода действий все более ограниченной. В результате вклад Лангедока в доходы короля неумолимо рос, пока не стал составлять почти половину тальи всего королевства.

Отсутствие финансовых документов не позволяет оценить общие результаты. Но они наверняка были впечатляющими. Стали погашаться старые долги. Расширился круг и масштаб военных действий. С 1437 г. Карл VII смог развертывать все более крупные полевые армии. В 1438–1440 гг. его военные казначеи содержали сорок два постоянных гарнизона в Иль-де-Франс и Па-де-Ко[735].

Первые плоды новой системы появились в августе 1437 г. во время крупного наступления французов из долины Луары в район Парижа. Задача состояла в том, чтобы ликвидировать кольцо английских крепостей, окружавших столицу. За три месяца были захвачены все английские крепости к югу от Парижа, кроме одной. Монтаржи, Шато-Ландон и Немур — три английских опорных пункта в Гатине — были осаждены, в то время как основная часть французской армии продвинулась на север и осадила Монтеро. Этот город с мощной крепостью, находившийся в месте слияния Сены и Йонны был ключом к английским позициям в регионе. К французам присоединились войска, собранные в Шампани. В разгар осады было задействовано более 4.500 человек. Напротив главных ворот города была построена мощная бастида а через две реки были наведены понтонные мосты. В результате бомбардировок часть крепости превратилась в руины.

В Руане герцог Йорк пытался собрать армию помощи, но расстояние, нехватка денег и насущные потребности Нормандии помешали ему это сделать. Крепости в Гатине были оставлены на произвол судьбы, а все усилия были сосредоточены на спасении Монтеро. В сентябре герцог заявил в письме, что больше ничем не может им помочь. Между тем, для прорыва через осадные линии французов был собран небольшой отряд под командованием лорда Скейлза, который должен был усилить гарнизон Монтеро. Но по дороге он был атакован французскими войсками из Шартра. Многие из англичан были убиты или взяты в плен, остальные рассеялись. Предполагалось, что вскоре последует полномасштабная операция по оказанию помощи осажденным, но она так и осталась нереализованной. Советники Йорка были против всей этой затеи и в конце концов наложили на нее вето, сославшись на то, что срок полномочий герцога истек и его власть на исходе. Шато-Ландон, Немур и Монтеро сдались в течение октября 1437 года. Карл VII был намерен показать, что после Аррасского договора это уже не гражданская война, а война двух народов. Англичане, находившиеся в гарнизоне Монтеро, были приравнены к военнопленным и с охранными грамотами отпущены в Нормандию. А вот коренные французы, которые, вероятно, были подданными герцога Бургундского, были повешены как предатели. Только наступление зимы и нехватка средств помешали французскому королю сразу же выступить в поход на Мо и Крей. В Гатине гарнизон Франсуа де Сурьена в Монтаржи оставался единственным форпостом английской власти[736].

Герцога Йорка на посту лейтенанта в Нормандии сменил граф Уорик. Уорик не хотел ехать во Францию. У него были важные интересы и большие поместья, которыми он должен был управлять в Англии, и в возрасте пятидесяти пяти лет он заявил, что "далек от легкой юности моих лет и от постоянного труда на осадах и ежедневной службы на войне". За прошлую службу ему причиталось около 14.000 фунтов стерлингов — огромная сумма. Перед вступлением в должность лейтенанта он представил Совету ряд требований, касающихся условий своей службы, полномочий, войск, которыми он будет командовать, а также погашения задолженности. Переговоры по этим вопросам продолжались до июля, а затем возникли проблемы с материально-техническим обеспечением, что привело к дальнейшим задержкам. В результате только 8 ноября 1437 г. Уорик высадился в Онфлёре в сопровождении Роберта Уиллоуби и экспедиционной армии численностью чуть более 2.000 человек[737].

Уорик прибыл в разгар нового военного кризиса. За четыре дня до того, как его корабль вошел в Онфлёр, Жан де Крой осадил Ле-Кротуа с армией почти в 1.300 человек, поддерживаемой флотом и артиллерийским обозом. Перед воротами города была построена бастида, а у входа в гавань затоплены корабли. Филипп Добрый собирался к Ле-Кротуа, чтобы лично руководить осадой. Ле-Кротуа был единственной сохранившейся крепостью Англии в Пикардии и единственной пригодной гаванью между Кале и Сеной. Уорик взял на себя руководство крупной операцией по оказанию помощи. Практически из всех гарнизонов Нормандии была быстро собрана полевая армия. По приблизительным оценкам, ее численность составляла около 2.000 человек. Примерно в начале декабря 1437 г. Толбот принял командование над этой армией и с привычной стремительностью двинулся на север. Он перешел вброд Сомму у Бланштака и начал опустошать территорию за бургундскими осадными линиями. Бургундцы были застигнуты врасплох и запаниковали. Их городское ополчение в беспорядке бежало. Солдаты не подчинились своим офицерам и оставили осаду, сжигая при этом свои бастиды и оставив большую часть артиллерии. Из Англии в устье Соммы прибыл флот из семи больших кораблей, груженных войсками и припасами. Они рассеяли бургундскую эскадру, стоявшую у города, и прорвались в город. Англичане с триумфом вернулись в Нормандию, нагруженные добычей, включая личную карету Филиппа Доброго. Лейтенантство Уорика началось на победной ноте[738].

Но оно не получило продолжения. Как и его предшественник, граф все время пребывания в Нормандии испытывал нехватку денег и людей. Большая часть армии Ричарда Йорка вернулась с ним в Англию, оставив Уорика с его собственной, гораздо более малочисленной армией. Номинальная численность постоянной армии в Нормандии составляла около 4.500 человек, но дезертирство достигло угрожающих размеров, и реальная численность была значительно ниже. Графу было приказано провести общую ревизию нормандских гарнизонов и сообщить Совету в Англии о численности имеющихся в наличии полевых войск, чтобы в следующем году к ним можно было направить подкрепление. Однако в итоге все имеющиеся силы были переброшены на другой театр военных действий. Кардинал Бофорт имел амбициозные планы в отношении своего племянника Эдмунда, который готовился принять владения герцога Бедфорда в герцогстве Алансонском, Мэне и Анжу. В марте 1438 г. Эдмунд был возведен в достоинство пэра как граф Дорсет и получил самостоятельное командование в качестве "генерал-капитана и губернатора" Мэна и Анжу и капитана Алансона. Ему была предоставлена собственная армия численностью 1.700 человек, финансируемая за счет займов кардинала. Эти решения были приняты без согласования с Уориком и не дожидаясь его доклада о потребностях Нормандии в войсках. В результате в 1438 г. он не получил подкреплений из Англии, что произошло впервые со времени воцарения Генриха VI[739].

За неделю до Рождества 1437 г. Штаты Нормандии собрались в часовне архиепископского дворца в Руане, чтобы рассмотреть состояние финансов герцогства. Судя по продолжительности (одиннадцать дней), это было непростое заседание. В итоге собравшихся удалось убедить выделить необычно большую субсидию в размере 300.000 ливров на покрытие примерно трех четвертей расходов на содержание армии в Нормандии, при этом Уорик пообещал, что остальное будет выплачено из английских доходов. Результат оказался неутешительным. Болезни, голод и военные разрушения привели к тому, что значительная часть нормандской субсидии оказалась невозможной к сбору. Обещанных Уориком английских доходов не существовало. Попытка герцога Бедфорда в июне 1434 г. перевести субсидии на французскую войну на более формальную и регулярную основу не удалась. После падения Парижа английский Совет предложил другую схему. Она предусматривала, что, помимо выплаты авансов экспедиционным армиям, английская казна должна была выплачивать жалованье 400 латникам и 1.200 постоянным войскам. Новая схема оказалась не более успешной, чем старая. Субсидия за первый год была направлена на оборону Кале в июне 1436 г., и ни одна из последующих выплат так и не была произведена. Вместо этого Совет вернулся к старой практике осуществления разовых выплат, когда давление событий заставляло его это делать, а деньги находились. И герцог Йорк, и граф Уорик прибыли во Францию с сундуками денег, чтобы погасить задолженность нормандским гарнизонам. Но чтобы не допустить нового роста задолженности, казначей Нормандии был вынужден полагаться на денежные переводы, которые с непредсказуемой периодичностью поступали из Англии. За четыре года после смерти герцога Бедфорда в нормандскую казну из Англии поступило в общей сложности чуть более 53.000 фунтов стерлингов, то есть в среднем около 13.000 фунтов стерлингов в год. Однако этот средний показатель скрывает сильные колебания, и после июня 1437 г. платежи резко сократились. За все шестнадцать месяцев пребывания Уорика на посту лейтенанта из Англии не было получено ничего[740].

Летом 1438 г. на севере Франции второй год подряд не удается собрать урожай. К июлю оптовые цены на зерно на рынке Руана превысили обычный уровень в десять раз. За массовым голодом последовала эпидемия оспы. Стихийные бедствия в сочетании с неплатежеспособностью правительства привели к стремительному падению дисциплины в нормандских гарнизонах. Для мая 1438 года мы имеем наглядное описание обстановки в окрестностях Танкарвиля. Капитан крепости докладывал, что налоги не собираются, продовольствия не найти, а люди каждый день сбегают, чтобы прокормиться за счет грабежей. Аналогичные сообщения поступали от капитанов крупных гарнизонов Понтуаза и Пон-де-л'Арк. Разбой в сельской местности достиг небывалых масштабов. В Руане участились казни грабителей на площади дю Марше. В августе 1438 г. был раскрыт серьезный заговор с целью сдачи города врагу и репрессии были ужесточены[741].

Эдмунд Бофорт, недавно получивший титул графа Дорсета, высадился в Шербуре примерно в конце мая 1438 г. с армией, которая могла быть использована для подкрепления Уорика. Но Эдмунд направился непосредственно в Мэн. После смерти герцога Бедфорда позиции англичан в Мэне постепенно ухудшались. В 1438 г. они ограничивались Ле-Маном и еще четырьмя городами с гарнизонами. Регион страдал от постоянных набегов французских гарнизонов с южного и восточного направлений. Значительная часть сельской местности была разорена французскими партизанами и обезлюдела. Дорсет был грамотным военачальником, но его появление в этом регионе мало что изменило к лучшему. Из Алансона он двинулся вниз по долине реки Сарта и захватил два французских замка с гарнизонами к северу от Ле-Мана — Сент-Эньян и Ла-Гиерш. Через два месяца, когда стали поступать сообщения о готовящемся контрнаступлении французов, он отказался от кампании и отошел в свой замок Аркур в Нормандии, оставив основную часть своей армии расквартированной в Алансоне и Ле-Мане. Через несколько месяцев Ла-Гиерш был снова потерян, по словам английского хрониста, "по недосмотру". Большой Совет протестовал против такого отвлечения войск на второстепенный театр, которое, по мнению советников, стоило им территории в более важных местах. Герцог Глостер с полным основанием обвинял во всем кардинала[742].

На этом сложном политическом фоне Уорик был обречен бессильно наблюдать за тем, как ухудшается английское военное положение в Нормандии. В июне 1438 г. Толбот вновь вторгся в Па-де-Ко и захватил несколько дальних фортов, защищавших Дьепп. Но нападения на сам Дьепп не последовало. Попытка захватить Арфлёр закончилась неудачей: все восемь английских кораблей, использовавшихся для блокады города с моря были уничтожены. Тем временем на востоке французы укрепляли свои позиции в районе Парижа.

В ноябре 1438 г. англичане в течение нескольких дней потеряли Дрё и Монтаржи. В обоих случаях города были проданы врагу его капитанами. Дрё был, после Эврё, главной крепостью юго-восточной границы Нормандии. По словам французского капитана, она была "неприступна, кроме как в результате предательства или неисполнения обязанностей часовыми". Однако ночью она была захвачена при попустительстве Гийома Брулара, единственного коренного француза, командовавшего английской крепостью. Как и другие французы, находившиеся на английской службе, Брулар имел связи с соседними семьями поддерживавшими французского короля и беспокоился о своем будущем. Наградой ему стала крупная денежная взятка, выгодный брак для его дочери и перспектива лучшей карьеры на французской службе. В Монтаржи Франсуа де Сурьен выдержал почти двухмесячную осаду, после чего потерял надежду на спасение и в декабре 1437 г. продался Орлеанскому бастарду. Город оставался в осаде еще несколько месяцев, пока Карл VII пытался собрать деньги. Англичане надеялись, что Сурьен нарушит условия капитуляции и поддерживали гарнизон, пополняли его запасы и брали на себя ответственность за выплату жалованья. Но когда в ноябре 1438 г. французский король наконец нашел деньги, Сурьен открыл ворота и уехал. Ему предложили должность на французской службе, но, в отличие от Брулара, он продолжал служить англичанам. Когда незадолго до Рождества замок Сен-Жермен-ан-Ле под Парижем был передан Толботу за деньги — единственный светлый момент в удручающем для английского оружия году, — Франсуа де Сурьен был назначен его капитаном[743].

Повторное занятие Сен-Жермен-ан-Ле стало последним заметным событием в период лейтенантства Уорика. Он был назначен на 18-месячный срок, и его полномочия истекли в январе 1439 года. Как и герцог Йорк, Уорик согласился остаться на своем посту до тех пор, пока не будет найден преемник. Но к этому времени он уже был болен, и ему не суждено было вновь увидеть Англию. Граф умер в Руане 30 апреля 1439 года. Его тело было доставлено в Англию, где для погребения была построена великолепная часовня Бошан в соборе Святой Марии в Уорике[744].

Финансовые проблемы и поражения на поле боя возродили интерес английского Совета к заключению мира путем переговоров, но ничего не изменили в нереалистичных позициях, которые они заняли в Аррасе. Советники так и не смогли осознать слабость своей политической позиции. Они были убеждены, что Карл VII — марионетка в руках своих анжуйских советников, винили их в провале конгресса и возлагали надежды на смену режима при французском дворе. Герцог Глостер заявил, что "общеизвестно", что ни Карл VII, ни Дофин Людовик не обладают умственными способностями для управления страной и что рано или поздно им будет навязано какое-то регентство. Эта идея была ошибочной, но ее почти наверняка разделяли другие советники Генриха VI. С точки зрения Англии она казалась правдоподобной. Ведь менее чем за десять лет во Франции произошло четыре дворцовых переворота, каждый из которых привел к насильственной замене министров, которым Карл VII, очевидно, доверял. Но было большой ошибкой думать, что другое французское министерство может уступить в вопросах суверенитета и оммажа, которые были основополагающими для идентичности французского государства и являлись предметом веры сменявших друг друга французских королей на протяжении десятилетий, независимо от того, кто был их советниками[745].

В 1437 г. советники Генриха VI вернулись к прежней схеме дворцового переворота во Франции с помощью герцога Орлеанского. Сам Карл Орлеанский был, вероятно, главным источником информации для Совета о том, что происходит при дворе французского короля. Но он обманывал и себя, и своих пленителей относительно степени своего политического влияния во Франции. Герцог Орлеанский все более озлоблялся и не хотел умереть в плену, как герцог Бурбонский. Он считал, что советники французского короля препятствуют его освобождению, предпочитая оставить его томиться в английской тюрьме, чем видеть, как он займет свое законное место среди них. У анжуйских министров при французском дворе было много врагов, и Карл Орлеанский, несомненно, поддерживал связь с некоторыми из них.

Постепенное восстановление финансов государства привело к тому, что правительство стало действовать более жестко, а вместе с этим увеличилась дистанция между Карлом VII и придворной знатью. В первое десятилетие правления короля она неплохо поживились за счет его проблем, но оказалась в проигрыше, когда поток земельных пожалований, пенсий и сговоренных закладных сократился до минимума. В декабре 1438 г. был издан ордонанс, отменяющий большинство королевских пожалований, выданных с 1418 г. Это был серьезный удар по тем, кто процветал при снисходительных режимах Луве и Ла Тремуйя. Как и каждая последующая главенствующая группировка при дворе Карла VII, режим Карла Анжуйского вызывал зависть и междоусобную борьбу среди тех, кто считал себя отстраненным от власти и связанных с ней статуса и наград. Некоторые из старых советников французского короля, пользовавшихся влиянием во времена Ла Тремуя, горько возмущались тем, что после его падения они оказались на задворках. Их лидером был герцог Бурбонский, потерявший влияние после Аррасского конгресса. Герцоги Бурбонские были королевскими принцами крови, потомками Людовика IX, но они страдали от бедности своего гористого и неплодородного апанажа, который никогда не был способен поддержать их высокий статус и еще более высокие притязания. На протяжении как минимум трех поколений они зависели от пожалований короны, поэтому потеря королевской милости была для них очень болезненной. Герцог Карл, "новый Авессалом" бургундского хрониста Жоржа Шателена, был порывистым человеком со страстной и устойчивой ненавистью к анжуйцам и склонностью к насильственным решениям. Герцог Алансонский, его ближайший союзник, пылал гневом на неблагодарность короля за его службу в поле с Жанной д'Арк и тоже считал Карла Анжуйского своим смертельным врагом[746].

Злопыхатели имели все возможности для того, чтобы бросить вызов правительству короля. Аррасский договор, положив конец войне между Францией и Бургундией, выбросил большое количество безработных солдат на переполненный рынок военной рабочей силы. Они создавали вооруженные отряды, которые объединялись в крупные вольные армии и назывались бригандами. Их численность пополнялась за счет толп бежавших крестьян и безработных из городов. У печально известного кастильского бриганда Родриго де Вильяндрандо было несколько тысяч всадников, большинство из которых до 1435 г. периодически использовались министрами Карла VII для набегов на восточные владения Бургундского дома. Другая армия бригандов, численностью 3.000 ― 4.000 человек, была набрана из французских гарнизонных войск, действовавших против бургундцев в Пикардии и Лаонне. Когда в 1436 г. Ришмон изгнал бригандов из этих областей, они перебрались в Камбрези и Эно, а затем двинулись в Шампань под командованием трех капитанов — Антуана де Шабанна и двух бастардов из дома Бурбонов, Ги и Александра. Министры Карла VII насчитали не менее двенадцати таких вольных армий. На севере Франции они получили название живодеров, по имени работников, выполнявших самую грязную работу на мясных рынках французских городов и часто считавшихся едва ли не зверьми.

Живодеры представляли серьезную угрозу политической стабильности монархии Валуа, поскольку за ними стояли знатные дворяне, которые покровительствовали ведущим капитанам и в определенной степени контролировали их деятельность. Самым значительным из покровителей живодеров был герцог Бурбонский. Он был тесно связан с Родриго де Вильяндрандо, который женился на его единокровной сестре-бастарде, с Ги и Александром бастардами Бурбонскими, его единокровной братьями, которые командовали двумя крупными отрядами, и с братьями Шабанн, Жаком и Антуаном. Жак де Шабанн командовал одним из отрядов армии Родриго де Вильяндрандо. Он также был сенешалем герцога в Бурбонне и от его имени контролировал гарнизоны большинства главных французских крепостей вокруг Парижа, включая Венсен, Пон-де-Шарантон, Сен-Клу, Корбей и Бри-Конт-Робер[747].

Герцоги Бурбонский и Алансонский рассматривали Карла Орлеанского как главу коалиции, направленной против министров короля. Все знали, что завещание Генриха V запрещало освобождать Карла Орлеанского иначе как в рамках общего мира. Чтобы вызволить его из лап пленителей, необходимо было заключить общее соглашение с Англией. Недовольные нашли союзника в Орлеанском бастарде, который стоял на страже интересов своего единокровного брата и имел собственные разногласия с анжуйскими министрами короля. В начале 1437 г. он обратился к Иоанну V Бретонскому с предложением выступить посредником в заключении мира между Англией и Францией. Согласно разработанному плану, герцоги Бретонский и Орлеанский должны были предложить себя в качестве посредников на новой мирной конференции. Эта идея Иоанну V понравилась. В апреле он отправил в Англию своего личного секретаря и герольда, чтобы представить ее на рассмотрение английского Совета. В мае 1437 г. Иоанн V председательствовал на встрече в Ванне, на которой присутствовали Орлеанский бастард, герцоги Бурбонский и Алансонский. Они одобрили предложение о созыве мирной конференции и планировали провести ее в Шербуре — месте, удобном для всех, кроме Карла VII[748].

В октябре 1437 г. предложения герцога Бретонского были рассмотрены на Большом Совете, собравшемся в присутствии Генриха VI во дворце его отца на берегу Темзы в Шине. Канцлер Стаффорд открыл заседание, выдвинув три вопроса. Как Англия должна была отреагировать на ухудшение отношений между Папой Евгением IV и Базельским собором, грозившее расколом Церкви и избранием антипапы, поддерживаемого французами? Как добиться разумных условий мира с Францией, когда надежды, возлагавшиеся на Аррасский конгресс, рухнули? И что делать с тяжелым финансовым положением Англии? Собрание решило, что герцог Орлеанский должен быть доставлен в Шербур для участия в мирной конференции герцога Бретонского. Лорду Кобэму, нынешнему опекуну герцога, было приказано привезти его в Шин на следующей неделе для обсуждения деталей. Последовавший за этим финансовый обзор показал, насколько неотложной стала задача заключения мира. Положение было настолько тяжелым, что Англия едва ли могла позволить себе участие в дипломатической конференции, не говоря уже о продолжении войны. Текущий доход находился на самом низком уровне за все время царствования. В условиях, когда в результате торговой войны с Бургундией экспорт шерсти был близок к нулю, таможенные сборы достигли нового минимума. Последний парламентский налог — единовременная субсидия, одобренная в январе 1437 г., — был полностью заложен кредиторам в качестве обеспечения их займов. Казначей сообщил, что без отмены уступок в их пользу он не сможет даже оплатить расходы на перевозку герцога Орлеанского под охраной в Шербур. Пришлось просить Карла Орлеанского самому изыскать деньги из своих разоренных войной владений во Франции[749].

По сути, мирный проект был уже обречен, хотя люди, собравшиеся в Шине, этого не знали. Карл VII вскоре обнаружил заговор герцога Бурбонского против своих советников и предпринял упреждающие меры. В Лангедоке, где он председательствовал в собрании Генеральных Штатов, король собрал армию раньше, чем герцог Бурбонский был готов к действиям. Карл VII вторгся в Бурбонне, а затем двинулся к Луаре. В августе герцог Бурбонский был вынужден выразить унизительную покорность. Родриго де Вильяндрандо бежал из королевства, а другие сторонники герцога были переброшены против англичан. Министры Карла VII подозревали герцога Бретонского в причастности к заговору, что неизбежно дискредитировало его как миротворца. Английский Совет сделал все возможное, чтобы сохранить мирный проект. В марте 1438 г. советники отправили во Францию казначея королевского двора сэра Джона Попхэма для проведения предварительных переговоров с графом Уориком, герцогом Бретонским и Орлеанским бастардом. Попхэм провел шесть изнурительных месяцев, курсируя между Руаном, Шербуром и Бретанью. В сентябре 1438 г. переговоры окончательно сорвались. Министры Карла VII отказались участвовать в переговорах под эгидой герцога Орлеанского до тех пор, пока не отправят своих агентов для непосредственного обсуждения вопроса с ним. Опыт научил их скептически относиться к предложениям, связанным с отчаянным положением пленников в Англии[750].

Осенью того же года бретонский мирный план был заменен другим, на этот раз выдвинутым герцогом Бургундским. Как и Иоанн V, Филипп отчаянно нуждался в мире. Гарнизоны, которые он содержал для сдерживания англичан из Кале и Ле-Кротуа, сильно опустошали его казну. Недовольство торговой войной росло в Голландии и Брабанте. Иностранные купцы в Брюгге угрожали покинуть Фландрию и бойкотировать ее торговлю, если противостояние Бургундии и Англии продолжится. Имея прохладные отношения с Карлом VII, Филипп создавал альянсы с ведущими дворянами Франции и видел в герцоге Орлеанском важного союзника.

В ноябре 1438 г. Филипп, наконец, прислушался к совету Ланнуа и предложил себя в качестве посредника для заключения постоянного мира. Он лично обратился ко двору короля Франции, но, зная, как сильно его ненавидят в Англии, поручил герцогине Бургундской Изабелле Португальской возглавить переговоры с министрами Генриха VI. Изабелла направила в Вестминстер личного эмиссара с предложением совместно с кардиналом Бофортом возглавить новую мирную конференцию под эгидой Бургундии. Бофорт и Изабелла хорошо подходили друг другу. Кардинал оказывал большое влияние на английскую политику и в данный период был сторонником мира, а Изабелла была, внучкой Джона Гонта, племянницей кардинала и его старым другом еще с тех времен, когда он был постоянным гостем при бургундском дворе. В январе 1439 г. Бофорт и архиепископ Кемп уладили предварительные вопросы с представителями Карла VII в присутствии герцогини на встрече под Кале. Они договорились, что мирная конференция откроется 8 мая 1439 г. либо в Шербуре — месте, ранее согласованном с Иоанном V, — либо где-то вблизи Кале. Карл Орлеанский должен был быть доставлен на конференцию и допущен к участию в ней, хотя на данный момент его роль оставалась неопределенной[751].

Новый проект столкнулся с оппозицией в обеих странах. В Англии герцог Глостер заявил, что не понимает, какой смысл в новых мирных переговорах. На них только тратятся деньги, которые можно было бы лучше израсходовать на продолжение войны. С французской стороны царило зловещее молчание, которое, вероятно, отражало разногласия среди советников короля. Значительная часть населения считала, что Карлу VII лучше продолжать войну, чем торговаться с врагом. Вопрос встал в начале апреля 1439 г., когда король находился в Риоме (Овернь), а его Совет обсуждал состав французской делегации. Большинство военачальников, входивших в Совет, были против мирного процесса. Герцог Бурбонский, когда его планы вооруженного мятежа потерпели крах, выступил против переговоров, как и его соратники Жак де Шабанн и маршал Лафайет. Артур де Ришмон не присутствовал в Совете, но разделял их мнение. Он уже некоторое время настаивал на проведении крупного наступления на оставшиеся английские крепости на подступах к Парижу. В итоге было принято решение, в котором уступили обе стороны. Было решено провести мирную конференцию, но при этом усилить давление на англичан в районе Парижа путем проведения крупного наступления на Мо или Крей. В итоге целью был выбран именно Мо[752].

Договоренности, согласованные Кемпом и Бофортом в Кале, были утверждены на Большом Совете в Вестминстере в феврале 1439 года. Подготовка инструкций для английских послов заняла больше времени. Они обсуждались в течение нескольких дней в конце мая 1439 г. на другом Большом Совете в старом поместье Черного принца в Кеннингтоне. Делегация руанского Большого Совета, включавшая епископа Кошона, Жана Ринеля и сэра Уильяма Олдхолла, пересекла Ла-Манш, чтобы присутствовать там. Согласованным инструкциям удивительно не хватало реализма, учитывая коллективный опыт их составления и отчаянное стремление англичан добиться выхода из войны путем переговоров. Новая идея заключалась в разделе страны между Генрихом VI и Карлом VII, при этом каждый из них оставался королем Франции и был сувереном в подвластных ему землях. В качестве исторических прецедентов для такого соглашения приводились разделы Франции времен Меровингов и разделы страны при преемниках Карла Великого. Английские инструкции предусматривали раздел Франции по Луаре, что имело стратегический, но не политический смысл. Это потребовало бы от французского короля сдачи всего, что он приобрел после осады Орлеана. Много внимания было уделено проблеме изгнанных французских землевладельцев в Нормандии, которая вызвала столько трудностей в Аррасе. Англичане мало что могли предложить этой важной в политическом отношении группе населения. Послы были уполномочены признать, что они могут вернуть свои земли, если те окажутся в руках английской короны. Но в противном случае они должны были заключить любую возможную сделку с нынешними оккупантами. Мало сомнений в том, что Бофорт действительно верил в эту концепцию. Если французы не согласятся, то, согласно инструкции, он должен был прочитать им лекцию о вреде войны в выражениях, которые он, должно быть, составил сам. Они должны были понять, что,

Несмотря на большой опыт общения с французами, Бофорт всегда недооценивал силу приверженности французского правительства единству королевства и суверенитету своего короля над всей его территорией. Бофорт был наделен отдельными личными полномочиями для выхода из любого тупика, а послы были проинформированы о том, что король в частном порядке изложил ему свое мнение. Его секретные инструкции не сохранились, но очевидно, что он не был уполномочен идти на уступки, которые могли бы вывести из тупика. Архиепископ Кемп сказал на конференции в Кале то же, что уже говорил на конференции в Аррасе: англичане "прибыли не для того, чтобы лишить короны своего короля". Если заключение мира на этих условиях окажется невозможным, английским послам предписывалось доложить королю и его Совету в Англии и попросить дальнейших указаний. Если и это не выведет из тупика, то они должны были предложить самое длительное перемирие, о котором только можно договориться, по возможности до пятидесяти лет. В качестве показательного замечания Совет добавил, что для большей надежности перемирия было бы желательно ликвидировать крепости, которые каждая из сторон удерживала на территории другой. Предлагалось обменять английские анклавы Крей, Мо и Сен-Жермен-ан-Ле на французские в Нормандии — Дьепп, Арфлёр и Мон-Сен-Мишель. Это был прозрачный намек на то, что территориальные амбиции англичан теперь ограничиваются удержанием Нормандии и, предположительно, Гаскони и Кале[753].

Конференция открылась с двухмесячным опозданием 6 июля 1439 г. под пасмурным небом на продуваемой всеми ветрами прибрежной равнине между Кале и Гином. Изабелла привезла с собой группу советников своего мужа, включая его канцлера Николя Ролена и Юга де Ланнуа. Они были размещены в Гравелине вместе с французской делегацией. Кардинал Бофорт с англичанами обосновался в Кале. Филипп Добрый наблюдал за ходом событий из аббатства Сен-Бертен в Сент-Омере. Конференция была спланирована с размахом. Пленарные заседания проходили каждые три-четыре дня, а паузы отводились на внутренние дискуссии и неформальный обмен мнениями между делегациями и посредниками. В дни заседаний посредники и делегаты выезжали со своих баз в тщательно выверенном порядке в импровизированный городок из шатров и павильонов, который был построен для этого случая в миле к югу от развалин форта Уа. Городок был разделен на отдельные сектора для посредников, делегаций и корпуса из 600 солдат, которым было поручено обеспечивать безопасность переговоров. Для кардинала Бофорта и Изабеллы были построены два больших деревянных дома. Апартаменты Бофорта отличались особым великолепием. Это был просторный зал, увешанный алыми тканями и красивыми гобеленами, где кардинал хранил большие запасы вина и устраивал пышные приемы. Между апартаментами посредников располагался большой павильон, где кардинал Бофорт и Изабелла Португальская председательствовали на пленарных заседаниях сидя на позолоченных тронах, задрапированных золотыми тканями.

Французскую делегацию возглавляли канцлер Карла VII Рено де Шартр, граф Вандомский и Орлеанский бастард, недавно ставший графом де Дюнуа, и вошедший в историю под этим титулом. Англичане прислали большую делегацию во главе с архиепископом Кемпом. Его поддерживала внушительная группа пэров, епископов и чиновников, представители Большого Совета из Руана, штат юристов и два секретаря — дипломатический секретарь короля Томас Беккингтон (он вел официальный протокол) и воинственный французский секретарь Жан Ренель. Большинство ведущих членов английской делегации присутствовали и в Аррасе. Бофорт, хотя формально и не входил в состав английской делегации, на практике выполнял функции ее председателя, несмотря на свой статус посредника. Карл Орлеанский был доставлен в Кале и находился под надежной охраной в замке. Англичане надеялись, что он убедит их противников смягчить свои традиционные позиции на переговорах. По мере того как конференция продолжалась, герцог принимал в ней все более активное участие и в конце концов был привлечен Бофортом и Изабеллой Португальской в качестве дополнительного посредника[754].

В период с 6 по 29 июля 1439 г. состоялось семь официальных заседаний конференции, в ходе которых выяснилась исходная позиция англичан. К концу второго заседания обе стороны заняли позиции, от которых отказались отступать. Французы, как и прежде, настаивали на том, что мир невозможен, если английский король не откажется от своих притязаний на корону Франции, и что любая территория, которой он владеет во Франции, должна принадлежать ему как вассалу Карла VII. Англичане заявили, что в их понимании титул их короля не подлежит обсуждению. Из этого следовало, что не может быть и речи о том, чтобы он согласился на статус вассала. Вечером второго дня заседаний Генри Бофорт угощался вином и пряностями вместе с герцогиней в ее апартаментах. Кардинал сказал Изабелле, что не может представить себе обстоятельств, при которых англичане согласились бы на принесения оммажа сопернику за территорию, которую они занимали во Франции. Если французы будут настаивать, сказал он, переговоры сорвутся. Настало время, когда англичане должны были использовать Карла Орлеанского. Третье заседание было посвящено переговорам между Карлом, Изабеллой и французской делегацией. Англичане были напуганы тем, что может быть предпринята попытка похитить их пленника. Поэтому заседание пришлось проводить в большом шатре у Милкгейта — укрепленных ворот на восточной стороне Кале, за которыми издалека наблюдали многочисленные английские солдаты. В дневнике Бекингтона записано, что герцог сказал Изабелле, когда они вошли в павильон, что он "готов умереть за мир", но в остальном мы должны довольствоваться краткими протоколами, составленными французской делегацией. В них зафиксировано лишь то, что переговоры были продолжительными и охватывали "несколько возможностей", которые могли бы привести к соглашению. Ясно лишь то, что Карлу Орлеанскому не удалось убедить французских послов изменить свою позицию по какому-либо принципиальному вопросу[755].

18 июля 1439 г. Бофорт доложил английской делегации о текущих перспективах соглашения. Он был настроен весьма пессимистично. Герцогиня, по его словам, обсудила все вопросы с Рено де Шартром и его коллегами и пришла к выводу, что в вопросе о титуле короля и о оммаже нет никаких возможностей для движения вперед. Таким образом, при существующем положении дел мира не будет. Единственной альтернативой было длительное перемирие. Герцогиня выдвинула предложение о перемирии на пятнадцать, двадцать или тридцать лет, которое подготовил для нее Николя Ролен. Остаток июля прошел в спорах о точных условиях такого перемирия. По замыслу Изабеллы, цель заключалась в том, чтобы отложить решение вопроса о суверенитете на время действия перемирия, оставив Генриху VI возможность вновь заявить о своих претензиях, если к моменту истечения срока перемирия не будет заключен окончательный мир. При этом Генрих VI должен был воздержаться от именования себя королем Франции, позволить нормандским изгнанникам вернуться в свои владения и отпустить Карла Орлеанского без выкупа. Таким образом, оставался открытым спорный вопрос о том, какую территорию англичане смогут занимать на время действия перемирия, который и стал главным предметом разногласий на следующем пленарном заседании. Делегации собрались в присутствии посредников 22 июля, в холодный, ветреный день с проливным дождем, который просачивался сквозь потолок шатра на головы участников. Это был беспокойный день. Каждой стороне было предложено дать свой ответ на предложения герцогини. Французы приняли их сдержанно, но не были готовы согласиться с тем, что англичане останутся оккупировать всю Нормандию и настаивали на том, что те должны вывести войска из всех семи нормандских бальяжей, кроме двух, и отказаться от завоеванных земель. Англичане отвергли это предложение и потребовали включить в состав своих владений не только Нормандию и завоеванные земли, но и всю западную Францию. Герцогиня разрыдалась от досады, но "от гнева ли или от боли, я не знаю", — писал в своем дневнике Томас Бекингтон. Изабелла спросила, согласятся ли англичане на перемирие на предложенных условиях, даже если удастся договориться о территории. Они ответили, что у них нет никаких инструкций на этот счет. Как выяснилось, не было их и у французов. Вскоре после этого стало известно, что французская делегация собирает вещи[756].

Рено де Шартра и его коллег убедили подождать со сборами, пока англичане обдумывают свои дальнейшие действия. 27 июля кардинал Бофорт предложил отложить конференцию, пока архиепископ Кемп и его коллеги вернутся в Англию для получения дальнейших инструкций. Французы, которым необходимо было посоветоваться с собственным правительством, согласились на отсрочку в шесть недель, до 11 сентября. Перед тем как делегации разъехались, герцогиня назначила заключительное заседание на 29 июля. Весь этот день Изабелла провела в консультациях с Карлом Орлеанским и французской делегацией, пытаясь сделать предложенное перемирие более приемлемым для англичан. Но не было никаких шансов на то, что они согласятся отказаться от большей части Нормандии, а проблема изгнанных нормандских землевладельцев никуда не исчезла. Изабелла заставила французов быть более реалистичными, и в конце концов они уступили. Изабелла и герцог Орлеанский подготовили совместный меморандум, который французы приняли в принципе, а кардинал заявил, что будет рекомендовать его английскому королю и его Совету. В окончательном варианте меморандума предлагалось, что на время перемирия англичане должны сохранить за собой все, чем они владели в настоящее время в Нормандии и Аквитании, с их "приписками и придатками", но уступить завоеванные земли, включая графства Мэн и Перш и, возможно, французский Вексен с его главной крепостью Понтуаз. В меморандуме было поддержано английское предложение об обмене крепостями. Французы должны были отдать завоеванные ими главные пункты в Па-де-Ко, но не Мон-Сен-Мишель, который никогда не был в руках англичан. Англичане, в свою очередь, отказывались от своих крепостей в Иль-де-Франс, в Крее, Мо и Сен-Жермен-ан-Ле. Нормандским изгнанникам возвращались их владения в герцогстве, за исключением ограниченного числа стратегически важных крепостей, которые английским властям разрешалось оставить за собой и обеспечить гарнизонами. Вернувшиеся изгнанники не должны были приносить оммаж за свои земли английскому королю, но и не имели права служить Карлу VII с оружием в руках, пока они владели землями в Нормандии. Наконец, по настоянию Бофорта в соглашение был включен пункт, согласно которому оно могло быть расторгнуто любой из сторон в любое время с уведомлением за год. Это был очень сложный, но гениальный компромисс. Изабелла вручила меморандум обеим делегациям и призвала их получить инструкции своих правительств. Французская делегация покинула Гравелин 30 июля. 5 августа 1439 г. архиепископ Кемп и еще пять членов английской делегации сели на корабль, направлявшийся в Англию для доклада королю. Остальные члены английского посольства остались в Кале вместе с кардиналом, бездельничая до возвращения Кемпа. Жизнь в Кале, писал Беккингтон своему другу, была невыносимо скучной[757].

20 июля 1439 г., незадолго до закрытия конференции, Ришмон осадил Мо с 5.000 солдат. Его армия была необычна тем, что почти две трети ее составляли вольные компании живодеров. Эти компании с прошлого года участвовали в жестокой региональной войне между партизанами Рене Анжуйского и Антуана, графа де Водемон, за контроль над герцогствами Лотарингия и Бар. После заседания Совета в Риоме в апреле 1439 г. в регион были направлены офицеры короля и герцога Бурбонского, чтобы положить конец этому разрушительному конфликту, натравливавшему французских солдат друг на друга. Они отозвали компании в Иль-де-Франс и передали их под командование Ришмона в Корбее, месте сбора армии для похода на Мо. Это был первый этап решительных действий правительства Карла VII, направленных на усмирение живодеров путем включения их в состав королевской армии за регулярное жалованье и последующее использование против англичан. Эта политика оказалась успешной лишь отчасти. Вольные капитаны не желали покидать Лотарингию без оплаты, и лейтенантам Рене пришлось за немалые деньги перекупать наемников с обеих сторон. Но и в этом случае некоторые из них предпочли разграбление Эльзаса, Бургундии или Оверни тяжелым осадам на службе у Карла VII. Только в середине июля у Ришмона под Корбеем было достаточно сил для осады Мо[758].

Мо был одной из сильнейших крепостей Франции и состоял из двух частей, расположенных на противоположных берегах Марны. Сам город находился на северном берегу, защищенный древним обводом стен, большая часть которых относилась к римскому времени, и старым замком графов Шампани, возвышавшимся над рекой в его западной части. Но своей силой город был обязан огромному укрепленному пригороду на противоположном берегу реки, известному как Марка. Марка занимала крутой изгиб реки, которая с трех сторон протекала под ее стенами, а с четвертой, южной, была защищена каналом, пересекавшим излучину. Эти две крепости соединял каменный мост. Гарнизон Мо, насчитывавший более 500 человек, один из самых крупных во Франции, был полностью окружен враждебной территорией, и его численность была слишком велика для снабжения за счет местных ресурсов. Это означало, что снабжение гарнизона должно было осуществляться регулярными конвоями из Нормандии, что было настоящим логистическим кошмаром: длинные обозы с гружеными повозками каждый раз сопровождались более чем 1.000 человек, пересекавших Иль-де-Франс. Последний такой конвой прибыл в сентябре 1438 г., то есть десятью месяцами ранее, и к моменту подхода армии Ришмона запасы, видимо, были невелики. В 1439 г. капитаном Мо был норфолкский рыцарь сэр Уильям Чемберлен, двоюродный брат и протеже сэра Джона Фастольфа. Он отсутствовал в городе несколько месяцев, набирая войска в Англии. В его отсутствие командование перешло к сэру Томасу Эверингему и бальи Джону Бастарду из Тиана. Джон Тианский — реальный глава обороны — был профессиональным французским солдатом, начавшим свою карьеру в качестве рутьера на службе у Иоанна Бесстрашного, а затем перешедшим на английскую службу после убийства герцога. В 1422 г. Генрих V посвятил его в рыцари за участие в первой осаде Мо. Когда Ришмон прибыл со своей армией, он разместил штаб в деревне Шоконен, расположенной в двух милях от города, недалеко от дороги, по которой можно было ожидать прибытия любой помощи осажденным. В последующие дни его войска заняли пригородные деревни и монастыри и построили семь деревянных бастид, блокировав город и Марку. На северном берегу реки, напротив стен и ворот города, была выстроена грозная линия артиллерийских батарей[759].

Хотя о планах коннетабля говорили в Париже с мая, его появление под Мо застало англичан врасплох. Правительство Нормандии находилось в замешательстве. Граф Уорик еще не был заменен. Герцог Глостер хотел получить эту должность, но его не допустил к ней кардинал Бофорт, который отстаивал притязания своего племянника Джона Бофорта, графа Сомерсета. В результате наступил паралич власти. Чтобы избежать выбора между этими двумя могущественными принцами, английский Совет временно передал управление Нормандией в руки комиссии из двенадцати человек, одним из которых был Сомерсет. Среди других были канцлер Луи де Люксембург и главные английские военачальники во Франции — Толбот, Скейлз, Фоконберг и Дорсет. Формально Сомерсет обладал не большей властью, чем остальные. Но благодаря своему высокому положению и связям в Англии он на практике имел главный голос, хотя совершенно не подходил для этой роли. Джон Бофорт попал в плен в битве при Боже в марте 1421 года в возрасте семнадцати лет и почти всю свою взрослую жизнь провел во французских тюрьмах. Годы плена наложили на него свой отпечаток. В конце 1438 г. после долгих и сложных переговоров он был освобожден, будучи человеком с подорванным здоровье, разорившимся и не имеющим военного опыта. Тома Базен, который, вероятно, встречался с ним, нарисовал непривлекательный портрет этого человека: гордый, высокомерный, тщеславный, неспособный и невосприимчивый к советам. Это мнение подтверждает и хорошо информированный английский наблюдатель, отметивший властные манеры и вспыльчивый нрав графа.

Перед нормандской комиссией стояла сложная задача, которая была бы не по плечу и более умелым людям, чем граф Сомерсет. Экспедиционная армия на этот год была малочисленной и прибыла с запозданием. В апреле 1439 г. в Нормандию должно было отправиться чуть менее 1.000 человек, но отплыли они только в конце июля. Денег не было ни в Руане, ни в Вестминстере. Экспедиционную армию, а также более крупную армию, отплывавшую в Гасконь примерно в то же время, пришлось финансировать за счет продаж земель короны кардиналу. Численность нормандских гарнизонов находились на низком уровне, возможно, не более 2.500 человек в общей сложности, они были лишены войск для создания полевой армии и месяцами не получали жалованья. В октябре 1439 г. финансовые чиновники в Руане сообщали о дефиците в 90.000 ливров на обеспечение гарнизонов. Жалованье не выплачивалось целый квартал. Через полгода дефицит увеличился более чем в два раза[760].

Сэр Джон Толбот был ответственен за организацию операции по деблокаде Мо. Ему пришлось пойти на значительный риск. Он вывел из нормандских гарнизонов столько людей, сколько посмел и заставил бывших солдат, живущих за счет земли, поступить на службу. К нему присоединился сэр Уильям Чемберлен, капитан Мо, только что вернувшийся из Англии с пополнением. Все эти силы сошлись в Понтуазе, который служил передовой базой операции. Ришмон отдал приказ о штурме Мо 12 августа, надеясь взять город до подхода английской армии. Стены города в нескольких местах были разрушены, и взять его удалось без особого труда. Бастард Тианский, взятый в плен во время штурма, был казнен вместе с другими пленными французами. Французы ворвались в город и побежали по улицам к Марке. Но защитники сломали мост через Марну и отступили в крепость. Было предпринято несколько попыток штурма Марки через пролом, но все они были отбиты. Ришмон пытался вести переговоры о капитуляции, пока гарнизон не узнал, что помощь уже на подходе. Но защитники узнали правду от гасконского солдата, находившегося на французской службе, и резко прервали переговоры[761].

Армия Ришмона значительно превосходила по численности отряд помощи. Но коннетабль не хотел рисковать ввязываться в полевое сражение, когда его мог атаковать в тыл гарнизон Марки. Поэтому он блокировал северную часть моста, оставил осадные линии и вывел всю свою армию за стены города, за исключением тех, кто служил в бастидах. Когда 14 августа англичане появились под стенами, они обнаружили, что осадные линии опустели, а противник скопился на стенах старого города. Английские капитаны вызвали Ришмона на бой, от которого он, естественно, отказался. Это поставило их перед сложной дилеммой. У них не было ни сил, чтобы взять стены города с несколькими тысячами защитников, ни времени, чтобы взять их измором. Армия помощи состояла из большей части английских войск во Франции, оставив Нормандию в опасном положении в своем тылу. У солдат с собой было продовольствия всего несколько дней. Тогда английские капитаны задумали занять Крепи-ан-Валуа, расположенный в двадцати милях, и превратить его в базу снабжения Мо, но Ришмон опередил их, отправив одного из своих офицеров с отрядом людей на его защиту. В результате англичанам не оставалось ничего другого, как подкрепить гарнизон и пополнить запасы в Марке, а затем вернуться в Нормандию. Они двинулись на юг от Марны и взяли штурмом бастиду, которую французы построили на этом берегу. Затем они подошли к каналу на лодках, сделанных из кожи, натянутой на деревянные рамы. Сэр Уильям Чемберлен смог войти в крепость с 500 бойцами, их снаряжением и припасами, а также несколькими артиллерийскими орудиями, захваченными на оставленных французами осадных линиях. 18 августа основная часть английской армии отошла к Понтуазу, оставив две из семи французских бастид в огне[762].

После их ухода французы отстроили две бастиды и возобновили осаду. Значительные подкрепления были доставлены из долины Луары самим королем. Но они не понадобились, так как уже через пять дней после ухода Толбота Чемберлен решил, что Марку не удержать. Несмотря на то, что он имел приличные запасы продовольствия и планировалась новая операция по оказанию помощи, около 23 августа он заключил с коннетаблем соглашение об условной капитуляции. Чемберлен обязался открыть ворота 15 сентября, если к тому времени не будет получен помощь. Наиболее вероятное объяснение этому заключается в том, что гарнизон взбунтовался, когда вновь оказался в окружении противника. В Кале Бофорт был ошеломлен этим известием. Мо был одной из крепостей, которые он надеялся обменять на Дьепп или Арфлёр. В Понтуазе Толбот был потрясен не меньше. Он приступил к созданию второй армии помощи к установленному сроку, что представляло собой сложнейшую задачу с точки зрения логистики. И ему это почти удалось. Экспедиционная армия из Англии высадилась в Онфлёре как раз в тот момент, когда Чемберлен отказывался от борьбы. Прибывших направили прямо в Понтуаз, чтобы присоединить к новой армии помощи. Еще больше людей было выведено из нормандских гарнизонов. Около 13 сентября все силы направились к Мо. Когда наступило 15 сентября, английские войска находились всего в одном дневном переходе. В Марку Чемберлену были переданы призывы держаться. Но тот настоял на выполнении заключенного соглашения. Прибывшие на следующий день англичане обнаружили, что над стенами реет французский королевский штандарт. Чемберлен и его гарнизон были отпущены и под конвоем и вернулись в Руан. Сразу после прибытия он был арестован по обвинению в государственной измене, но официальное расследование оправдало его, и в дальнейшем он занимал ряд важных военных постов и дипломатических должностей[763].

Архиепископ Кемп вернулся в Англию 8 августа 1439 г. вместе с делегацией, участвовавшей в конференции в Кале. Через несколько дней они предстали перед королем и Советом в Виндзорском замке. Кемп и его коллеги привезли с собой совместное предложение Изабеллы Португальской и Карла Орлеанского, меморандум с мнениями послов в Кале и еще один меморандум, в котором, по-видимому, было зафиксировано мнение Большого Совета в Руане. Ни один из меморандумов не содержал официальной рекомендации, но аргументация их авторов не оставляла сомнений в их взглядах. Послы в Кале неохотно рекомендовали предложение посредников. У них были серьезные сомнения на этот счет, но нужно было признать, что ни Англия, ни Нормандия не могут позволить себе продолжать войну.

Однако наиболее полное изложение проблемы принадлежит членам Большого Совета Руана. Они придерживались иной точки зрения. Их анализ безжалостно обнажил английскую дилемму. Нормандия, указывали они, была истощена и обнищала в результате войны, голода и убыли населения. По всему герцогству до половины крестьян покинули свои земли, а потеря портов на побережье Ла-Манша нанесла серьезный ущерб торговле городов. Налоги больше не могли быть собраны. Военный казначей не мог больше выделять деньги на ремонт и снабжение крепостей, а также платить гарнизонам. Дисциплина в войсках падала. Некоторые гарнизоны фактически бастовали. Другим не хватало ни опыта, ни энтузиазма, чтобы сражаться, даже если им платили. Для сравнения, армии Карла VII стали неизмеримо более эффективными. С 1429 г. они отвоевали двадцать две епархии во Франции. Это был лишь вопрос времени, когда Нормандию постигнет та же участь. Урок был очевиден. Либо Нормандия должна быть защищена за счет доходов Англии, либо она будет потеряна. Советники в Руане уже не раз спорили об этом со своими английскими коллегами и сомневались в том, что английские налогоплательщики способны или готовы нести это бремя. В то же время они не могли поддержать предложение посредников, поскольку оно привело бы к новой войне с тем же результатом. Если бы Генрих VI отказался от своего титула короля Франции на тридцать лет, то возобновить претензии по истечении этого срока было бы, скорее всего, невозможно. Психологически и политически он был бы мертвой буквой. Без королевского титула не было бы никакой юридической основы для его власти в оккупированных провинциях Франции. Он был бы подчинен суверенитету короля Валуа. Если бы он оказал сопротивление, Карл VII использовал бы это как повод для возобновления войны в удобный для себя момент. Возвращение нормандских изгнанников стало бы катастрофой. Это означало бы ущемлении верных вассалов английского короля и передачу значительных территорий Нормандии в руки герцогов Алансонских, графов д'Э и сеньоров д'Аркур, которые были твердыми приверженцами французского короля. Восстановление франкофильских епископов позволило бы им свободно проповедовать против английской администрации. Короче говоря, эти условия стали бы сигналом всему миру о том, что Генрих VI не в состоянии защитить Нормандию, и лишили бы его той поддержки, которую он там еще имел. Советникам в Руане было трудно поверить, что нельзя договориться о чем-то лучшем[764].

Архиепископу Кемпу с трудом удалось отстоять предложение посредников перед лицом враждебно настроенной толпы. Предсказуемо, что оппозицию возглавил граф Глостер. Он начал атаку на саму идею заключения мира путем переговоров и требовал отказаться уступок, которые предавали наследие Генриха V. Глостер считал, что герцог Орлеанский, сыгравший столь заметную роль в разработке предложения посредников, является естественным врагом Англии и утверждал, что переговоры просто обеспечили французам прикрытие, используя которое они смогли захватить Мо. Что касается предложения посредников, то оно было "позорным". "Я бы никогда не согласился на это… и такого же мнения я буду придерживаться, пока жив". Совет посоветовал королю отклонить предложение. Свои доводы советники зафиксировали в документе. Они были очень похожи на те, что привел Большой Совет в Руане. Совет не был готов отказаться от притязаний на французскую корону, которые использовались сменявшими друг друга английскими королями для оправдания столетней войны. Если бы Генрих VI сделал это, пусть даже временно, то к моменту истечения перемирия это право исчезло бы. Но главным соображением, которое повлияло на советников, было разрушение системы землевладения выстроенной в Нормандии Генрихом V, которое могло последовать, если бы французским изгнанникам было позволено вернуться. Для этой группы английских землевладельцев, многие из которых сами унаследовали или получили нормандские поместья, это был очень важный момент. План посредников, по их мнению, "лишит англичан сердца и мужества". Вряд ли многие из них смотрели на проблему так же, как герцог Глостер, который рассматривал ее как простой вопрос о мире или войне. На реальную проблему указали советники из Руана. Мир был абсолютно необходим, но предложения посредников были практически невыполнимы и могли привести к новой войне. Однако ничего другого предложено не было.

По окончании дебатов король вместе с небольшой группой советников удалился в королевское поместье Кингс-Лэнгли, где и были составлены новые инструкции для послов в Кале. Условия, выдвинутые французами, "кажутся королю совершенно неразумными", — заявили они. Послы должны были попытаться договориться об их пересмотре и если это не удастся, английское правительство готово было пойти на ограниченные уступки. Его устраивало перемирие, позволявшее сохранить за собой Нормандию, при условии, что в ее состав будет входить Мон-Сен-Мишель. Нормандским изгнанникам можно было разрешить вернуться в свои прежние владения при условии выплаты компенсации оккупантам. Советники готовы были рассмотреть возможность освобождения Карла Орлеанского, но только условно, чтобы он мог убедить французского короля заключить мир на более приемлемых условиях. Однако в важнейшем вопросе о суверенитете уступок быть не должно. Генрих VI ни в коем случае не должен был отказываться, даже временно, от титула короля Франции[765].

Когда Кемп и его коллеги вернулись в Кале, Бофорт, взглянув на новые инструкции, понял, что конференция обречена на провал. На самом деле возможность компромисса так и не была проверена. 11 сентября 1439 г., в день, назначенный для возобновления переговоров, французская делегация не явилась. Вместо нее была представлена копия письма, которое Карл VII направил Изабелле Португальской и Карлу Орлеанскому. Французский король сообщал им, что ему необходимо время для консультаций с Советом и принцами своей семьи по поводу предложений посредников. Он созвал Генеральные Штаты в Париже на 25 сентября и после обсуждения с ними даст свой ответ. Английские делегаты расценили это как уловку, призванную дать французам время для захвата Мо и оставшихся английских гарнизонов в Иль-де-Франс. Вероятно, их подозрения были необоснованными. Большие представительские собрания были традиционным способом, с помощью которого французская монархия обеспечивала поддержку своих важных решений в ходе войны. Но в любом случае собравшиеся в Кале ничего не могли с этим поделать. 15 сентября 1439 г. три посредника — герцогиня Изабелла, кардинал Бофорт и герцог Карл Орлеанский — встретились и договорились отложить конференцию до апреля следующего года[766].

Однако шанс не был упущен полностью. Английская и бургундская делегации оставались в Кале и Сент-Омере еще две недели, чтобы завершить урегулирование своих торговых войн. В конце сентября был заключен торговый договор, урегулировавший большинство вопросов между ними на трехлетний период. Бойкот английских тканей во Фландрии сохранялся, скорее по протекционистским, чем по политическим причинам, но торговля шерстью возобновилась, и ткани могли свободно экспортироваться из Англии в другие владения Филиппа. Благодарные Четыре члена Фландрии подарили 6.000 салюдоров герцогине Бургундской и 12.000 — лично кардиналу Бофорту. Коммерческий договор не положил конец формальному состоянию войны между Англией и Бургундией, но на практике исключил возобновление военных действий. Вслед за ним в 1442 г. было заключено долгосрочное перемирие, которое действовало до конца англо-французских войн. Филипп окончательно реализовал свое стремление оградить свои владения от англо-французской войны, не вступая в слишком тесные отношения ни с одной из воюющих сторон. Некоторые ограничения введенные Законом о разделе, включая запрет на продажу в кредит, в практических целях были отменены в январе 1442 года. Два года спустя, под давлением купцов компании Стейпл, отказались и от остальных ограничений. Даже они стали признавать, что их попытка манипулировать рынком шерсти была пагубной ошибкой[767].

Бофорт и Кемп вернулись в Англию в начале октября 1439 года. Король, находившийся в Виндзоре, прибыл в Лондон и принял их в Кеннингтоне 9 октября. Весь следующий день был посвящен обсуждению переговоров с Францией. На приеме присутствовали избранные советники, но не Совет полном составе и в том числе отсутствовал герцог Глостер. Переговоры в Уа не увенчались успехом, но ситуация уже не была такой, как прежде. Английское правительство было вынуждено пойти на ряд важных уступок. Теперь территориальные амбиции англичан, практически, сводились к сохранению Аквитании, Нормандии и Кале под суверенитетом короля Франции. В частном порядке они примирились с потерей Мэна и своих немногих уцелевших опорных пунктов в Иль-де-Франс и Пикардии. Они цеплялись за титул короля Франции, чтобы сохранить лицо и потакать своему королю, но не надеялись воплотить его в жизнь. За три месяца, проведенных в Кале, Карл Орлеанский приобретал все большее значение, и его статус посредника в конце концов был признан обеими сторонами. В частном порядке англичане признали, что для достижения прогресса в заключении мира его все же необходимо освободить и собравшиеся в Кеннингтоне решил уступить в этом вопросе[768].

Советники знали, что Карл VII сталкивается с внутренней оппозицией со стороны части дворянства. Они полагали, что неспособность найти решение в Кале была вызвана влиятельными людьми при французском дворе, которые намеренно выдвигали требования, которые, как они знали, англичане не могли принять. Единственным выходом было освобождение Карла Орлеанского, чтобы он мог влиять на принятие важнейших решений во Франции. Этот план был основан на весьма ограниченном понимании политической ситуации во Франции. Как и все планы английских советников по использованию герцога Орлеанского, он переоценивал его влияние и недооценивал компетентность французского короля. В ожидании окончательного решения короля герцог был доставлен в Лондон, где с ним были обговорены условия освобождения. Выкуп за Карла был определен в 100.000 английских ноблей (33.000 фунтов стерлингов), что было эквивалентно 200.000 экю Франции. Кроме того, он должен был заплатить 20.000 ноблей (6.666 фунтов стерлингов) за расходы на его содержание в Англии в течение последних четверти века. Перед освобождением герцог должен был выплатить первые 40.000 ноблей наличными и предоставить гарантии на остальные суммы, подкрепленные гарантиями французского короля и девяти видных французских магнатов. После освобождения Карл должен был в течение года добиться заключения постоянного мира между Англией и Францией и если ему это удастся, то весь выкуп будет аннулирован, а все выплаченные деньги возвращены. В противном случае герцог должен будет вернуться в плен в Англию до тех пор, пока выкуп не будет полностью выплачен. 22 октября 1439 г. Генрих VI объявил, что его послы вернутся в Кале в апреле, чтобы возобновить мирные переговоры[769].

Решение об освобождении герцога Орлеанского вызвало в Англии бурные споры. Оно противоречило условиям завещания Генриха V, а многим из тех, кто служил ему и почитал его, казалось предательством по отношению к его памяти. Даже Совет признал, что в народе "вырос и распространился шум и ропот" против этого. Главным представителем противников этого решения, естественно, стал герцог Глостер. Этот спор открыл последнюю главу в его длительной вражде с Генри Бофортом. Парламент открылся в ноябре 1439 года. Обсуждение мирного процесса состоялось в январе 1440 г., после рождественских каникул. Правительство ожидая неприятностей, перенесло заседания в Рединг, подальше от лондонских сторонников Глостера. Когда открылась новая сессия, Глостер со своего места в Палате Лордов начал яростную атаку на кардинала. Он перечислил все свои, ставшие уже привычными претензии, относящиеся к началу царствования, но основное внимание уделил переговорам с Францией за последние пять лет. Глостер утверждал, что кардинал Бофорт и архиепископ Кемп захватили контроль над королем и руководили его внешней политикой, а его, Глостера, оттеснили на второй план и не позволили играть ту роль, на которую он имел право как старший королевский принц и законный наследник престола. Его многочисленные предложения принять командование во Франции были отвергнуты под влиянием кардинала, который "предпочел другого человека, пользующегося его особой привязанностью". Глостер имел в виду не только беззастенчивое продвижение Бофортом своих племянников. Он утверждал, что и другие выдающиеся личности, не входившие в круг благосклонности кардинала, такие как герцог Йорк и граф Хантингдон, были отодвинуты в тень по той же причине. Это позволило Бофорту провести ряд бесполезных и бессмысленных переговоров с Францией, которые не имели никаких шансов на успех из-за хитрости и коварства французов. Результатом этого, по мнению Глостера, стало разрушение англо-бургундского союза, потеря Мо и большей части северной Франции, а также трата огромных денег на дипломатические шоу, которые лучше было бы потратить на войну. Бофорт, жаловался Глостер, теперь предлагает возобновить переговоры весной и освободить герцога Орлеанского в одностороннем порядке[770].

Создавалось впечатление, что герцог Глостер стремится добиться импичмента кардинала перед парламентскими пэрами. Король был достаточно обеспокоен, чтобы заказать опровержение. Совет выпустил "простую декларацию", составленную Адамом Молейнсом, где говорилось, что решение об освобождении герцога Орлеанского было отдано по личному распоряжению короля. То, "что он сделал в указанном деле, он сделал сам по своему мнению… движимый и побуждаемый Богом и своим разумом". Некоторые из причин такого решения были названы слишком деликатными, чтобы их можно было обнародовать. Вероятно, это относилось к тайным переговорам Совета с внутренней оппозицией Карлу VII. Однако Совет не скрывал, что надеется на то, что Карл Орлеанский сможет вывести мирные переговоры из тупика, в котором они пребывают до сих пор. Англия выиграла много сражений, взяла много знатных пленных и завоевала много земель, но сейчас война почти проиграна, а Франция является "столь обширной, столь великой и могущественной", что вряд ли ее можно завоевать силой оружия. Во Франции слишком много обнесенных стенами городов и поселков, слишком много замков с гарнизонами, слишком много непроходимых рек. Нормандия, которая была практически всем, что осталось у англичан на севере, была разорена и в перспективе не могла быть защищена. За последние шесть-семь лет некоторые районы герцогства, по некоторым данным, потеряли девять десятых своего населения. Те же, кто остался, охотно сбросили бы власть короля, если бы могли. Их удерживает от этого только присутствие английских гарнизонов. Так продолжаться не может. Затраты стали непосильны для Англии. Только за последние тридцать месяцев, как утверждал Совет, на войну потрачено 500.000 марок (333.000 фунтов стерлингов), что так и не смогло предотвратить потерю нескольких крупных крепостей. В условиях раскола между Папой Римским и Базельским Собором мир между светскими государями был моральным долгом, от которого король не мог уклониться. Генрих VI, по их словам, был полон решимости положить конец войне, которая длилась уже сто лет и пролила столько христианской крови ради столь незначительной цели[771].

В итоге министры короля с легкостью победили своих внутренних противников. Бофорта даже не призвали к ответу на выдвинутые против него обвинения, а горькие обличения герцогом Глостером своего соперника не оказали никакого влияния на политику правительства. Однако это стало поворотным пунктом в политической судьбе самого Бофорта. Кардинал был уже пожилым человеком и уже сорок лет активно участвовал в национальной и международной политике. При всех своих сомнениях по поводу войны, которую вела Англия, он не смог довести ее до конца. В последующие месяцы и годы его влияние ослабевало и он все реже появлялся в Советах. Но его мирную политику продолжили его преемники. Главным из них был реальный политический наследник Бофорта — Уильям де ла Поль, граф Саффолк.

Генеральные Штаты были созваны в Париж на 25 сентября 1439 года. Но из-за вспышки чумы в столице пришлось перенести место проведения в Орлеан. Собрание открылось с опозданием на месяц в большом зале герцогского замка. Это было одно из самых представительных собраний подобного рода за многие годы. Помимо главных дворян Франции, на нем присутствовали представители отсутствующих принцев: Филиппа Доброго, Иоанна V Бретонского и Карла Орлеанского. Открытие заседания стало поводом для публичной демонстрации силы анжуйской фракции в окружении короля. Карл VII вошел в зал бок о бок с Иоландой Анжуйской. Она, ее сын Карл Анжуйский и их союзники выделялись в кругу принцев, стоявших вокруг трона. Сам король, по сравнению с ними, выглядел неважно. Судя по всему, он переживал один из периодических приступов депрессии. Жан Жувенель жаловался, что, за исключением первого и последнего заседаний, король был незаметен, находился в своих личных апартаментах и отказывался принимать кого-либо, кроме приближенных, как будто происходящее его не касалось.

Канцлер Рено де Шартр открыл заседание докладом о ходе переговоров с Англией. Были розданы копии предложений посредников. Перед собранием стоял вопрос: продолжать ли переговоры на этой основе весной или отказаться от них и довести войну до конца. После выступления канцлера делегаты в течение недели обсуждали предложения в отсутствие короля. По истечении этого срока мнения разделились, и твердого вывода сделано не было. Поэтому были назначены две группы защитников, которые должны были представить аргументы каждой стороны. Граф Вандомский и епископ Пуатье выступали за продолжение переговоров на основе предложений посредников, а маршал Лафайет и граф Дюнуа — за продолжение войны. По окончании переговоров все сошлись на том, что мирная конференция должна возобновиться, а король тем временем должен продолжать давление на англичан на границах Нормандии. Как и на предыдущих собраниях, главенствующей темой было разрушение общественного порядка на большей части территории Франции, недисциплинированность королевских войск и разорение от вольных компаний. По словам присутствовавшего на собрании Жана Жювенеля, общее мнение сводилось к тому, что потеря Нормандии — это тяжелая цена, но ее стоит заплатить за мир. Многие участники, наверное, согласились с ним в том, что война теперь "не имеет ни смысла, ни причин". Его точка зрения на предложения посредников была удивительно похожа на точку зрения нормандских советников Генриха VI: отмена французского королевского титула Генриха VI на тридцать лет стала бы молчаливым признанием его несостоятельности и моральной победой Франции. Почему бы не ухватиться за нее обеими руками? Личные соображения Карла VII не сохранились. Но в последний момент он отложил принятие окончательного решения до очередного заседания Генеральных Штатов, которое должно было состояться в феврале 1440 г. в Бурже. Король объяснил это тем, что хотя северные провинции были представлены в Орлеане, но Лангедок не участвовал. В частности, отсутствовал молодой Дофин Людовик. Вероятно, это не было полной правдой. Большинство в Совете французского короля было категорически против возобновления мирной конференции и не хотело, чтобы компромисс предложенный посредниками был публично одобрен Генеральными Штатами[772].

Одна из причин заключалась в том, что планировалось крупное наступление на английские позиции в Мэне и Нижней Нормандии. Живодеры, составлявшие основную часть армии под Мо, все еще находились на жаловании у короля. Ришмон сосредоточил их у Анжера, а затем повел на север, чтобы соединить с регулярными французскими войсками, стоявшими на границе Мэна. Результат оказался плачевным. В ноябре 1439 г. объединенная армия вошла в Мэн четырьмя колоннами под командованием самого Ришмона и трех видных военачальников этого региона: Жана де Бюэля, герцога Алансонского и маршал Андре де Лаваля, сеньора де Лоэак. Сент-Сюзанн, одна из главных английских крепостей в регионе, была захвачена эскаладой при попустительстве английского капитана стражи. Этот человек был пленником герцога Алансонского, и ему было обещано освобождение в обмен на сдачу крепости. Заброшенные развалины Понторсона и Сен-Жам-де-Беврон были заняты без сопротивления. 30 ноября колонны соединились у Авранша — большого английского города-крепости, охранявшего подступы к Котантену и Мон-Сен-Мишель. Осада Авранша продолжалась три недели, до 23 декабря. В этот день английская армия под командованием сэра Джона Толбота и Эдмунда Бофорта, графа Дорсета, с боями пробилась к осажденному городу. Для этого англичанам пришлось до основания обезлюдить нормандские гарнизоны, но риск оправдался. Выйдя из южных ворот города, англичане обрушились на основной лагерь французов. Французская армия была примерно в пять раз больше английской, но она была рассредоточена по длинным осадным линиям, и значительная ее часть находилась к северу от реки Се по другую сторону города. Ришмон быстро выстроил имевшихся под рукой людей в боевой порядок. Однако его капитаны-живодеры бежали с поля боя, оставив его перед англичанами с горсткой людей. Ришмон, в свою очередь, тоже был вынужден бежать, бросив врагу большие запасы продовольствия и большую часть артиллерии[773].

Делегаты, вызванные в Бурж, собрались в городе в феврале 1440 г. на отложенное заседание Генеральных Штатов. Но собрание так и не открылось, так как зимой началось восстание крупных феодалов, известное как Прагерия, получившее свое название от столицы Богемии Праги, незадолго до этого охваченной гуситским движением. Главной целью восстания было низложение анжуйских министров короля. И вновь во главе восстания стоял герцог Бурбонский. Непосредственным поводом к восстанию послужил ордонанс против компаний живодеров, который обсуждался Генеральными Штатами и был провозглашен Советом 2 ноября 1439 года. Эта амбициозная мера была направлена непосредственно против знатных покровителей вольных компаний, и в первую очередь против герцога Бурбонского, который был самым крупным из них. Правительство хотело положить конец разбойничьим действиям вольных компаний, путем перевода их на постоянную королевскую службу с обещанием выплаты регулярного жалованья. Ордонанс делал набор войск королевской монополией, предоставляя право назначения капитанов только королю. Дворянам разрешалось нанимать гарнизоны для защиты своих замков, но эти отряды больше не должны были действовать за их стенами. В то же время ордонанс стремился сделать введение налогов монополией короля, запрещая дворянам вмешиваться в сбор королевских налогов или вводить собственные налоги в своих владениях.

Герцог Бурбонский присутствовал на заседании королевского Совета, утвердившего ордонанс, но уже создавал другую коалицию, чтобы противостоять министрам, разработавшим его. К нему присоединились герцог Алансонский, маршал Лафайет и Жак де Шабанн, давние союзники герцога Бурбонского. Их поддержал и двоюродный брат герцога, граф Вандомский. Жана де Дюнуа склонили на их сторону предположения о том, что министры Карла VII препятствуют освобождению его единокровно брата, Карла Орлеанского. Жорж де Ла Тремуй, старый враг Анжуйского дома, все еще обиженный за переворот, в результате которого он был смещен в 1433 г., прислал тайное послание с выражением поддержки. Герцог Бретонский не принимал активного участия в восстании, но, несомненно, сочувствовал ему. Что касается Филиппа Доброго, то его позиция была неясной, как он, несомненно, и хотел. Он, безусловно, поддерживал связь с заговорщиками в тот период, когда герцог Бурбонский создавал свою коалицию, и, вероятно, выразил им свое сочувствие так же, как и герцог Бретонский[774].

Первой затеей герцога Бурбонского было похищение короля и убийство его советников во время их пребывания в Анжере в ноябре 1439 года. Но этот грубый план оказался неосуществимым, так как охрана короля была слишком хорошей. Более удачный план был разработан в феврале 1440 г., когда герцог Бурбонский встретился со своими союзниками в замке Блуа — штаб-квартире Орлеанского дома. Они предложили взять пример с Иоанна Бесстрашного и собирались оказать давление на короля с помощью военной силы, обращений к городам и обещаний снизить налоги. Военная сила должна была быть набрана из компаний живодеров, которые после поражения при Авранше расположились под Анжером. Все эти приготовления трудно было скрыть от правительства. Собрание в Блуа было прервано прибытием коннетабля Ришмона, Потона де Сентрая и Рауля де Гокура, посланных королем для переговоров, которые ни к чему не привели. Герцог Бурбонский разразился в адрес прибывших потоком оскорблений, а Дюнуа пригрозил коннетаблю арестом[775].

Не смотря на утечку информации о своих планах, мятежники вскоре сумели привлечь к своему делу Дофина Людовика. Будущему Людовику XI было тогда всего шестнадцать лет. Принц был совсем не похож на своего отца и никогда не ладил с этим угрюмым и замкнутым человеком. Ему надоела опека над собой слуг Карла VII. Особенно же его возмущало то, что Дофине, традиционный удел наследника престола, по-прежнему находился в руках короля, а сам он не получал от него никаких доходов. В 1440 г. молодой Дофин проходил политическую стажировку в качестве лейтенанта своего отца в Лангедоке, но затем был направлен в Пуату для исполнения ордонанса о борьбе с живодерами. Там из егеря Людовик превратился в браконьера. В конце февраля он встретился в Ниоре с герцогом Алансонским, который нарисовал ему перспективу по отстранению его отца от власти. Карл VII должен был быть признан неспособным к управлению страной, а Дофин назначен регентом вместо него. Людовик легко поддался соблазну и отстранил от должности графа де Ла Марш, воспитателя, которого король назначил руководить его действиями, и еще нескольких членов своего двора, которых считал шпионами отца, и присоединился к заговорщикам. Его участие стало значительным подспорьем в их деле. От имени Людовика были составлены письма с просьбой о поддержке. Предполагалось, что принц сумеет привлечь на свою сторону не только капитанов армии, но и жителей многих городов, страдающих от растущего бремени налогов[776].

Боевые действия начались в марте 1440 года. Повстанцы успешно привлекли под свои знамена большинство компаний живодеров и сосредоточили свои силы в двух центрах. Герцог Бурбонский разместил свою штаб-квартиру в городе-крепости Лош в Турени. В его распоряжении находились отряды братьев Шабанн, двух бастардов Бурбонских и нескольких младших капитанов. Дофин находился в Ниоре вместе с герцогом Алансонским и его войсками, а также с отрядами рутьеров старого союзника Ла Тремуя Жана де ла Рош.

Узнав об этих событиях, Карл VII направлялся на заседание Генеральных Штатов в Бурж. Его сопровождали Прежен де Коэтиви, адмирал Франции, и Пьер де Брезе, близкий соратник Карла Анжуйского. Войск с ними было очень мало, только личные телохранители короля и свиты его приближенных. Но необходимо было пресечь восстание в зародыше, пока оно не разрослось. Поэтому, отказавшись от своих планов, Карл VII повернул на юг и двинулся на Лош. Часть вольных компаний герцога Бурбонского была встречена на дороге и обращена в бегство. Сам герцог бежал в свои владения в Оверни, оставив Пьера д'Амбуаза удерживать город против короля. Под Лошем к королю присоединился коннетабль со своей многочисленной свитой бретонцев. Оставив часть своей армии для сдерживания мятежников в Лоше, Карл VII и Ришмон вторглись в Пуату, который становился эпицентром восстания.

В Пуатье, где он праздновал Пасху, король получил известие о том, что герцог Алансонский и Дофин в сопровождении Жана де ла Рош движутся к городу и уже заняли замок Сен-Мешан, стоявший над дорогой на Ниор. Другие отряды мятежников заняли город Мелле, принадлежавший Ла Тремую, вероятно, при попустительстве его офицеров. Им удалось захватить и несколько других мест в Пуату. Карл VII, обзаведшийся к этому времени артиллерийским обозом и подкреплениями, собранными в Анжу и Пуату, двинулся на Мелле. Он без труда отвоевал его и двинулся на Сен-Мешан. Герцог Алансонский, Жан де ла Рош и Дофин выскользнули из города до появления армии короля, оставив своих людей держаться, сколько смогут. После десятидневной бомбардировки Сен-Мешан сдался на милость короля. Но милосердие Карла VII оказалось избирательным. Людей из отрядов герцога Алансонского в течение многих лет служившие в королевских гарнизонах на границах Мэна, пощадили, взяв с них клятву никогда больше не поднимать оружие против короля. Но людей Жана де ла Роша сочли живодерами, а их капитанов обезглавили. Три предводителя восстания укрылись в городе Ниор, принадлежавшем герцогу Алансонскому. Но они не слишком надеялись там удержаться и вскоре бежали к герцогу Бурбонскому в Овернь[777].

Отголоски этих событий дошли до Совета Генриха VI в Англии в начале лета 1440 года. Нелегко было понять, как реагировать. Вожди повстанцев были бесперспективными союзниками для англичан. Единственным твердым сторонником мирного процесса среди них был граф Вандомский, да и тот принимал незначительное участие в восстании. Наоборот герцог Бурбонский и маршал Лафайет считали, что нужно вести войну до победного конца. Взгляды Дюнуа были теми же, хотя и были ограничены заботой об интересах единокровного брата в Англии. Англичане мало что могли предложить повстанцам. Единственными английскими войсками, способными быстро выступить им на помощь, были отряды графа Хантингдона, лейтенанта Генриха VI в Гаскони. В апреле, после падения Сен-Мешена, к Хантингдону действительно обратились агенты герцога Алансонского и Жана де ла Рош, но было уже слишком поздно. Граф был заинтересован помочь только в том случае, если мятежники были в состоянии уступить ему территории, а к тому времени уступать им было практически нечего. Но хотя Прагерия и не принесла англичанам военных выгод, это была политическая возможность, вызвавшая большой ажиотаж в Вестминстере. Вновь разгорелись дебаты об освобождении герцога Орлеанского. По мере того как Франция погружалась в анархию, сделка правительства с Карлом Орлеанским казалась все более перспективной. Для окончательного согласования условий Совет 8 мая доставил герцога в Вестминстер. Теперь на пути освобождения герцога стояли только трудности с получением первой части выкупа и гарантиями для остальных платежей[778].

Возобновление мирной конференции было назначено на 15 апреля или, самое позднее, на 1 мая 1440 года. Филипп Добрый и Изабелла Португальская прибыли в начале апреля в свой дворец в Эдене, расположенный в пятидесяти милях к югу от Кале, который стал их базой на все последующие месяцы. Ни один из двух коллег-посредников герцогини, Бофорт и Карл Орлеанский, не появился. Единственным французским послом, присутствие которого зафиксировано, был канцлер Рено де Шартр, прибывший в Сент-Омер в начале мая. Граф Дюнуа порвал с лидерами Прагерии и заключил с королем мир, утверждая (не очень правдоподобно), что его обманули относительно их целей. Вскоре после этого он прибыл в качестве представителя своего единокровного брата. Генриха VI представляла новая делегация во главе с Уильямом Уэллсом, епископом Рочестерским, политическим новичком без дипломатического опыта и с инструкциями не обсуждать ни мир, ни длительное перемирие до приезда Карла Орлеанского. Англичане тянули время, пока Карл Орлеанский не сможет вернуться во Францию и включиться в борьбу за власть[779].

Делегации так и не встретились лицом к лицу. Англичане оставались в Кале, французы — в Сент-Омере, а герцогиня вела кропотливые переговоры с каждой из них по очереди через гонца из Эдена. Палаточный городок под Уа был безлюден. Обсуждались исключительно вопросы освобождения герцога Орлеанского. Инициатива принадлежала Филиппу Доброму, который предложил заключить официальный союз, чтобы положить конец вражде, спровоцированной убийством двух их отцов. Союз должен был быть скреплен браком между Карлом Орлеанским и 14-летней племянницей Филиппа Марией Клевской. Именно Филипп поспособствовал выплатить первую часть выкупа за Карла, для чего была заключена сложная сделка. Пленник уступил Филиппу все свои владения в Пикардии, северной Шампани и Эно, включая баронство Куси и графства Суассон и Фер-ан-Тарденуа, за 85.000 экю, которые Филипп согласился перевести в Англию в счет 40.000 ноблей, причитающихся за его освобождение. Затем Филипп должен был передать эти владения Марии Клевской в качестве ее приданого, а также 15.000 экю наличными. Деньги были собраны путем займов у городов Фландрии и Артуа, у своих родственников и союзников в Нидерландах, а также у банкиров Брюгге[780].

В Англии долгие споры об освобождении герцога Орлеанского, наконец, подошли к концу. В мае 1440 г. Совет дал понять, что намерен приступить к ее осуществлению, как только поступят первые деньги. В начале июня Хамфри, герцог Глостер, подал официальный протест, который попросил занести в протокол. Протест Глостера был написан на фоне анархии, которая, казалось, охватила Францию Валуа. Герцог разделял преувеличенное мнение о слабости Карла VII, ставшее общепринятым в Вестминстере и считал, что если Карл Орлеанский будет освобожден, то он, скорее всего, станет регентом и эффективным правителем владений Валуа. Но, в отличие от других членов Совета, Глостер считал, что регентство Карла подвергнет Англию смертельной опасности. Герцог, писал он, был Валуа, чьи интересы были связаны с судьбой династии и если он станет регентом Франции, то, скорее всего, объединит враждующих феодалов Франции против Англии, чем заключит мир на английских условиях. Его союзники на юго-западе, графы д'Арманьяк и де Фуа, а также сеньор д'Альбре, будут направлены против владений английского короля в Гаскони. Карл Орлеанский мог даже объединить усилия с герцогом Бургундским для изгнания англичан из Нормандии. Выкуп за Карла был не так уж велик и едва ли повлиял бы на финансовый дефицит Нормандии. В самой Англии виновных в этом деянии ждало страшное возмездие, как только владения короля во Франции будут потеряны:

Протест Глостера был оставлен без внимания. 2 июля 1440 г. условия, согласованные с герцогом Орлеанским, были официально оформлены и скреплены печатью в присутствии короля в Вестминстерском дворце[781].

Во Франции скорость и энергичность, с которой Карл VII подавил Прагерию, в значительной степени подорвали обоснование освобождения герцога Орлеанского. Король явно не был политическим ничтожеством, как предполагали англичане. К концу апреля 1440 г. восстание в Пуату было подавлено, а его лидеры нашли убежище у герцога Бурбонского в центральной Франции. Однако подданные герцога не оказали ему должной поддержки. Его главные города, включая Клермон и Монферран, выступили против него. Овернские Штаты собрались по собственной инициативе и проголосовал за выделение королю субсидии на подавление восстания. Карл VII, армия которого к этому времени насчитывала уже около 2.800 человек, двинулся в Бурбонне, захватывая один замок за другим. По мере того как положение восставших становилось все более проблематичным, знатные сторонники герцога Бурбонского и компании живодеров, на которые он рассчитывал, таяли. Лидеры восставших стали искать выход из положения. Сначала они надеялись договориться о компромиссе. Инициативу взял на себя Дофин. Но король отказался торговаться с сыном и принимать что-либо иное, кроме его безоговорочного подчинения. Герцог Алансонский был первым, кто открыто сдался и подчинился королю в конце июня. Последний акт Прагерии разыгрался в середине июля в небольшом городке Кюссе на севере Оверни, где Дофин и герцог Бурбонский покорились королю и были помилованы вместе со своими союзниками. Некоторые капитаны живодеров, например братья Шабанны, были включены в последовавшую за этим неофициальную амнистию. Другие — нет. Когда в следующем году Александр, бастард Бурбонский, предстал перед королем в Шампани, он был арестован и после краткого судебного разбирательства завязан в мешок и утоплен в реке Об. Что касается Дофина, то он был отстранен от должности лейтенанта короля в Лангедоке и лишен своего собственного двора, что отдало его под непосредственную опеку отца. Это было унижение, которое молодой принц никогда не забывал[782].

28 октября 1440 г. Карл Орлеанский был доставлен в Вестминстерское аббатство для участия в мессе и принесения клятвы в соблюдении обязательств, данных им своим английским пленителям. Карл обещал никогда не брать в руки оружие против английского короля и неустанно добиваться заключения мира с Францией. На церемонии присутствовали Генрих VI и большая часть пэров. Герцог Глостер вошел в аббатство вместе с остальными, но с началом мессы демонстративно покинул собор и направился к Темзе, где была пришвартована его барка. Через шесть дней первая часть выкупа была внесена в английскую казну синдикатом флорентийских банкиров от имени герцога Бургундского, а письменные гарантии поручителей во Франции были переданы агентам Генриха VI для обеспечения выплаты оставшейся суммы по мере наступления срока платежа. Герцог был официально освобожден из плена и передан на попечение гербового короля для сопровождения в Кале. 26 ноября Карл женился на Марии Клевской в Сент-Омере и был принят в Орден Золотого Руна на специальном собрании рыцарей. Как только были завершены все формальности, связанные с его освобождением, английский король уполномочил своих послов в Кале назначить новую дату следующей сессии мирной конференции, которая была согласована на 1 мая 1441 года. Англичане надеялись, что к этому времени герцог Орлеанский изменит настроение при дворе своего кузена-короля. Сам герцог был настроен весьма оптимистично и говорил толпам людей, приветствовавших его при проезде через города северной Франции, что приехал заключить мир. По его словам, он был посвящен в тайные желания Генриха VI[783].

8 августа 1440 г. Эдмунд Бофорт, граф Дорсет, и сэр Джон Толбот появились у стен Арфлёра. Этот город представлял серьезную угрозу для английского правительства в Нормандии с момента его захвата французами в конце 1435 года. Осада Арфлёра должна была стать главной военной операцией года. Гарнизон города насчитывал 270 человек (самый большой на службе у французского короля), кроме того, еще сорок человек базировались в обнесенном стеной городе Монтивилье в семи милях к северу. Капитаном Арфлёра был Жан д'Эстутевиль, сеньор де Торси, тот самый человек, который в 1424 г. бежал из плена в Англии накануне битвы при Вернёе. Англичане вырыли траншеи вокруг стен и укрепили свои осадные линии сторожевыми башнями, расположенными через равные промежутки. Артиллерия была вывезена из нескольких крепостей на границе и собрана в Руане или Шербуре, а затем доставлена к месту осады на баржах. Граф Сомерсет командовал полевой армией, которая должна была охранять подступы к городу и защищать границы герцогства от французских набегов. Войска, участвовавшие в этих операциях, были собраны практически со всех гарнизонов Нормандии. Флотилия кораблей блокировала город с моря. В Плимуте к ним готовились присоединиться новые корабли[784].

Французы предприняли решительную попытку спасти Арфлёр. Главным королевским офицером в этом регионе был Карл д'Артуа, граф д'Э, лейтенант Карла VII в Па-де-Ко и Бове. Он контролировал несколько гарнизонов, в том числе в Бове и Дьеппе, но не имел достаточно сил для самостоятельной попытки помощи Арфлёру. Вместо него операцией руководили министры короля из долины Луары. В Орлеане была собрана многотысячная армия. Для ее пополнения были выведены люди из французских гарнизонов вплоть до гасконской границы. В Лангедойле был введен тяжелый военный налог. В начале сентября 1440 г. Карл VII прибыл в Орлеан для совещания со своими главными капитанами. Было принято решение о создании двух оперативных групп. Более крупный отряд под командованием Рауля де Гокура и графа Дюнуа должен был объединиться с графом д'Э и атаковать английские осадные линии с севера. Эти войска прошли через Париж и расположились в Абвиле на Сомме. Другой оперативной группой командовали Потон де Сентрай и анжуйский капитан Пьер де Брезе. Им было приказано устроить диверсию на южной границе Нормандии в надежде отвлечь на себя полевую армию графа Сомерсета. Англичане были хорошо информированы об этих приготовлениях. На Дорсета работала эффективная разведывательная служба и в Пикардии у него были шпионы, следившие за продвижением войск противника. Переписка, между Абвилем и Арфлёром, регулярно перехватывалась и читалась[785].

В начале октября 1440 г. французская армия помощи двинулась на юг от Абвиля и вошла в Па-де-Ко. В Монтивилье, к северу от Арфлёра, французы разделили свои силы. Одна группа, под командованием графа д'Э, села на суда, собранные в Шеф-де-Ко, чтобы обогнуть побережье и усилить гарнизон Арфлёра. Другая, под командованием Дюнуа, направилась прямо к английским осадным линиям. Оба отряда потерпели неудачу. Флотилия графа д'Э попыталась добраться до города, пройдя вдоль берега на виду у английских кораблей, но большинство судов село на мель на песчаной отмели Сены. Люди с них вплавь добрались до берега на некотором расстоянии от города, где Толбот напал на них и прогнал. 14 октября колонна Дюнуа подошла к осадным линиям Толбота с деревянными щитами для наведения мостов через траншеи. Французы начали штурм, но обнаружили, что щиты слишком коротки и через полчаса были отброшены. А в городе у гарнизона заканчивалось продовольствие. В конце октября капитаны армии помощи собрались в Монтивилье, чтобы проанализировать ситуацию. К этому времени их собственные запасы были почти исчерпаны. Они решили, что у них нет другого выхода, кроме как отступить в Пикардию. Гарнизон, видя их отход, начал переговоры с осаждающими и 28 октября капитулировал[786].

Взятие Арфлёра стало значительным событием в Англии, где контроль над портами Ла-Манша всегда имел больший резонанс в обществе, чем более широкие территориальные амбиции короны. По словам одного из корреспондентов Джона Пастона, этот город был "великой драгоценностью для всей Англии и особенно для нашей страны". Его взятие позволило англичанам завершить умиротворение Па-де-Ко. Но победа досталась дорогой ценой. К моменту капитуляции в осаждающих город войсках и в полевой армии графа Сомерсета находилось более 3.000 человек — около половины всех английских войск в Нормандии. Для пополнения численности группировки гарнизоны были лишены людей, в результате чего границы Нормандии стали опасно уязвимыми в то время, когда французские войска действовали на всех фронтах. Граф Сомерсет реагировал на каждую опасность по мере ее возникновения. Подкрепления были отправлены в Понтуаз, Мант, Вернон и Авранш — все они в то или иное время считались находящимися под угрозой захвата. Но Сомерсет не мог быть везде и сразу, и удар произошел в другом месте. В начале октября 1440 г. Потон де Сентрай и Пьер де Брезе с 2.000 — 3.000 человек подошли к долине реки Эвр со стороны Орлеана. Брезе осадил Конш-ан-Ош. Гарнизон города находился в плачевном состоянии, так как половина его участвовала осаде Арфлёра. Многие из оставшихся были в отпусках. Через несколько дней защитники Конш-ан-Ош сдались, получив взамен право на жизнь. Сентрай прошел вниз по долине и вновь занял город Лувье, который также остался без гарнизона[787].

Это были серьезные потери. Французы быстро восстановили стены Конш-ан-Ош, который стал базой для разрушительных набегов на пограничные крепости Эврё и Верней. В удивительно короткий срок они углубили рвы Лувье и начали строить новые стены и ворота из обломков старых, которые еще лежали на земле у рвов. В следующем году они построили форт на левом берегу Сены у Сен-Пьер-дю-Вовре, перерезав тем самым путь по долине Сены вверх по течению от Руана. Эти потери вызвали панику в ланкастерской Нормандии. О серьезности ситуации можно судить по тому, какие усилия были предприняты для изгнания трех гарнизонов в течение последующих месяцев. Наиболее опытные английские командиры — Толбот, Фоконберг и Скейлз — собрали в конце ноября в Понт-Одеме армию численностью в 2.400 человек. Многих из них пришлось набирать из числа вольных английских солдат, живущих за счет земли. Шесть месяцев они кружили вокруг Лувье, не предпринимая ни штурма, ни осады, а их силы постепенно истощались из-за дезертирства. Тем временем французы наводнили регион войсками. Сам Карл VII в сопровождении Карла Анжуйского и Дофина прибыл в Шартр, чтобы издалека руководить обороной Лувье и Конша. Англичане не произвели никакого впечатления на защитников ни в том, ни в другом месте. Весной 1441 г. они построили форт на острове Эльбёф, в месте слияния Сены и Эвр, чтобы не допустить проникновения новых французских гарнизонов в Верхнюю Нормандию и затем отказались от кампании[788].

Многие проблемы Нормандии в эти месяцы были связаны с отсутствием твердой власти в центре английской администрации. Спустя два года после смерти графа Уорика его так и не заменили. После шести месяцев правления временной комиссии в ноябре 1439 г. в Вестминстере во время парламентской сессии был проведен обзор ситуации. По этому случаю в Англию прибыла из Руана делегация Большого Совета во главе с Пьером Кошоном. Глостер вновь выдвинул свою кандидатуру на этот пост. На этот раз Бофорт, ослабленный неудачами в дипломатии, не смог остановить Совет, предложивший герцогу эту должность. Но без денег Бофорта собрать армию, соответствующую статусу Глостера, оказалось невозможно. Кардинал настаивал на отсрочке до лета, пока не будут найдены средства и набраны войска. Тем временем Джон Бофорт, граф Сомерсет, который был кандидатом кардинала, исполнял обязанности лейтенанта якобы до прибытия Глостера. Вопрос об освобождении герцога Орлеанского отошел на второй план. Правительству нужен был представитель во Франции, который бы продвигал мирный процессом в этот, как казалось, критический момент. Но Глостер явно не подходил на эту роль. Сомерсет был ненавистен Глостеру и не менее непригоден по другим причинам. В конце концов министры Генриха VI обратились к герцогу Йорку — единственному кандидату с необходимым статусом, который устраивал все стороны. 2 июля 1440 г. он во второй раз был выдвинут на пост лейтенанта в Нормандии сроком на пять лет. Однако, хотя граф Сомерсет вернулся в Англию в начале ноября 1440 г., герцог Йорк задержал свой отъезд на несколько месяцев, пока торговался с Советом по поводу условий своего назначения. А в это время Нормандия оставалась без лидера[789].

Ричард Йорк рассматривал должность лейтенанта как отравленную чашу. Это назначение ставило его в центр политической бури, спровоцированной политикой достижения мира. Оно возлагало на него ответственность за оборону герцогства, которое уже находилось на пути к потере. Он должен был взять на себя большие личные обязательства перед своим штабом и военной свитой, выступая от имени правительства, имевшего долгую историю неплатежей. Ричард обратился за советом к опытным специалистам по Нормандии, в том числе к сэру Джону Фастольфу и сэру Уильяму Олдхоллу, и выдвинул свои жесткие условия. Он должен был получать ежегодное вознаграждение в размере 36.000 франков (4.000 фунтов стерлингов) из доходов Нормандии, чтобы покрыть расходы на свой двор и личный штат, что было больше, чем у любого из его предшественников, за исключением герцога Бедфорда. В дополнение к первоначальным расходам на ежегодные экспедиционные армии из Англии, которые всегда покрывались за счет английских доходов, Йорк должен был ежегодно получать 20.000 фунтов стерлингов на оборону Нормандии, которые обеспечивались за счет ассигнований из английских доходов. Кроме того, ему полагалось дополнительное пособие на случай "большой войны или осады", шесть "больших пушек разных сортов", двенадцать легких орудий и четырнадцать профессиональных артиллеристов, а также ядра и селитра, которые, как известно, были в Нормандии в дефиците. В случае осады Дьеппа ему должны были предоставить корабли для блокады города и дополнительно 2.000 человек для их обслуживания. Герцог настаивал на том, что у него должны быть полномочия для решения застарелых проблем Нормандского герцогства. Он хотел иметь полный контроль над доходами Нормандии и иметь право назначать свой Совет, назначать капитанов и увольнять тех, кто не справляется со своими обязанностями, даже если они имеют пожизненный или определенный срок службы. Финансовые требования Йорка были согласованы, и, судя по всему, он получил некую гарантию того, что и другие его требования будут удовлетворены. Герцог оставил за собой право отказаться от назначения и вернуться в Англию, если они не будут выполнены. Новый лейтенант прекрасно осознавал масштаб стоящей перед ним задачи и требовал гарантий того, что если он выполнит свой долг, то не будет виноват, если герцогство будет потеряно, "будь то в результате битвы, восстания народа или иным образом"[790].

Обещания, данные герцогу Йорку, означали значительное увеличение бремени для английских доходов. Но Йорку повезло с выбором времени. Хотя доходы Нормандии продолжали сокращаться, 1440 и 1441 гг. стали годами восстановления доходов Англии. В феврале 1440 г. Парламент утвердил полторы обычных субсидий. Окончание торговых войн с бургундскими владениями ознаменовалось кратковременным всплеском экспорта как сырой шерсти, так и готовых тканей, что привело к самым крупным таможенным поступлениям за все время царствования. В то же время министры короля положили конец системе, в соответствии с которой доходы герцогства Ланкастер шли на погашение долгов его отца, что открыло новый важный источник доходов. Первая часть выкупа за герцога Орлеанского принесла долгожданный дополнительный доход. Эти поступления позволили значительно увеличить численность ежегодной экспедиционной армии из Англии. Армия Ричарда Йорка должна была составлять 3.200 человек, включая двух графов и четырех баннеретов. Позднее эта цифра была увеличена до 3.600 человек. Но численность армии еще возросла, так как недостаток в количестве латников пришлось восполнять за счет набора трех лучников на каждого недостающего рыцаря или оруженосца. Набор этих людей в значительной степени зависел от богатства и положения герцога. Большую часть армии набирали капитаны, которые были его приближенными в Англии или занимали видное положение в графствах, где он был крупным землевладельцем. Вряд ли кто-то, кроме короля, смог бы собрать такую армию на этом этапе войны. К сожалению, хотя лейтенантство Йорка формально началось 1 сентября 1440 г., набор армии занял несколько месяцев. В качестве временной меры было решено, что передовой отряд из 800 человек отплывет к Сене в сентябре. Но отплытие самого Йорка с остальной армией неоднократно откладывалось до июня следующего года[791].

Тем временем французы решили предпринять масштабное наступление на оставшиеся английские крепости вокруг Парижа. В условиях, когда правительство Нормандии не имело главы, а герцог Йорк задерживался в Англии, для этого представилась слишком хорошая возможность, чтобы ее упустить. С января по апрель 1441 г. Карл VII находился в Шампани вместе с Карлом Анжуйским и коннетаблем, действуя против компаний живодеров, которые все еще не подчинялись ордонансу 1439 года. С королем была большая армия. Ее численность пополнили сами живодеры, многие из которых подчинились ему и были приняты на службу за жалованье. 28 апреля 1441 г. король председательствовал на важном заседании Совета в Лаоне. На нем присутствовали Карл Анжуйский, канцлер, военные чины короны и несколько ведущих капитанов. Заседание проходило в напряженный момент. Через три дня, 1 мая, должна была открыться мирная конференция, под Кале. Французские делегаты либо уже находились в Сент-Омере, либо направлялись туда. В последний момент было решено отозвать свою делегацию и вторгнуться в долину Уазы, а для заключения мира будет более благоприятное время, когда новые завоевания усилят позиции короля на переговорах. Новый план предусматривал захват Крея и Понтуаза, последних английских крепостей в долине Уазы, а затем вторжение в саму Нормандию. Это позволило бы окончательно обезопасить Париж от блокады, которую он выдерживал более десяти лет. Но король возлагал на эту кампанию более серьезные надежды и считал, что она может ознаменовать собой окончательное изгнание англичан из Нормандии. Для пополнения армии в Компьень были вызваны свежие войска. 19 мая 1441 г. Карл VII осадил Крей[792].

Большой Совет в Руане рассматривал Крей как одну из важнейших крепостей Франции. Расположенный на острове посреди Уазы и защищенный с двух сторон укрепленными мостами, он прикрывал северный подход к Понтуазу и французскому Вексену. В шестидесяти милях от него, в Пон-де-л'Арк, Толбот пытался собрать армию для оказания помощи городу. В Вестминстере Генрих VI и его советники получали тревожные сигналы. Флот герцога Йорка простаивал в Соленте с марта, и почти все его войска были готовы к отправке. Он должен был отплыть уже в начале апреля. Но, несмотря на срочность, Йорк, похоже, не торопился. В переписке Совета с ним чувствовалась некоторая неуверенность. Король, говорили ему, "сердечно просит его со всей возможной поспешностью переправиться на другой берег моря". Французская армия постоянно получала подкрепления, и Крею грозила опасность быть потерянным. "Его скорый приход принесет успех", — писал Совет. Но к тому времени, когда герцог Йорк получил это письмо, Крей уже пал. Французы обложили его с двух берегов реки. Их бомбардировки быстро открыли несколько брешей в стенах. 24 мая, на пятый день осады, они пошли на штурм с западной стороны города. После часа ожесточенного боя на развалинах стен капитан Крея, рыцарь из Уорикшира сэр Уильям Пейт, сдался в обмен на жизнь своего гарнизона. Из Санлиса, где находилась его штаб-квартира, Карл VII выслал подкрепление в виде пехоты, арбалетчиков и артиллерии из северных городов. 6 июня королевская армия появилась у Понтуаза, который теперь был последней английской крепостью на подступах к Парижу[793].

Из Руана Большой Совет направил в Вестминстер оценку ситуации. Французская армия, по их мнению, была многочисленна, хорошо оснащена и находилась в прекрасном расположении духа. Советники неоднократно предупреждали английский Совет о неминуемой катастрофе. В ответ последовала череда обещаний, что сначала герцог Глостер, а затем герцог Йорк скоро прибудут к ним. Ни одно из них не было выполнено. В Руане больше не верили обещаниям из Вестминстера. Дисциплина в войсках рухнула. Даже харизматичный лидер Толбот с трудом добивался выполнения своих приказов. Тем временем правительство Нормандии было оставлено "как корабль, бросаемый в море изменчивыми ветрами, без капитана, без рулевого, без руля, без якоря и без парусов". Подтверждение этой мрачной картины пришло в Вестминстер примерно в то же время от Франсуа де Сурьена, арагонского наемника на английской службе. Он уже несколько месяцев видел, в какую сторону дует ветер и продал французам Сен-Жермен-ан-Ле, пока за него еще можно было получить хорошую цену. Вернувшись в Нормандию, Сурьен обнаружил, что в воздухе пахнет полным поражением. Нормандская казна была пуста. Мужчины, призванные на военную службу, еще получали жалованье, но остальные уже больше года ничего не видели. Войска его собственного гарнизона в Лонгни в Перше дезертировали, чтобы зарабатывать на жизнь в городах. Повсюду англичане, пустившие корни в Нормандии, беспокоились о своем будущем. Они уже не верили в победу. Их больше волновала перспектива заключения мира. До них доходили слухи о том, что старым владельцам земель, сбежавшим после завоевания, может быть позволено вернуться. Если это так, то что будет дальше?[794]

Понтуаз был густонаселенным городом на западном берегу Уазы в семнадцати милях к северо-западу от Парижа. Город представлял собой естественную крепость, защищенную с востока рекой Уазой, с юга — широким руслом реки Вьон, а с запада и севера — глубоким рвом. Каменный мост из двенадцати арок, защищенный с каждой стороны мощными укрепленными воротами, связывал римскую дорогу из Парижа в Руан с городом. В 150 футах от центра города над Уазой возвышался длинный отрог скалы, на котором стоял старый королевский замок. Англичане провели масштабные ремонтные работы укреплений. Они установили вокруг замка артиллерию и значительно увеличили численность его гарнизона. Но, несмотря на сильную позицию, Понтуаз имел серьезные недостатки. Стены Понтуаза были построены в XII веке и, как все городские стены той эпохи, были уязвимы для артиллерии. У французов были гарнизоны в Конфлан-Сент-Онорин и Пуасси, расположенных ниже по течению, поэтому английский гарнизон приходилось снабжать с большим трудом, сопровождая обозы конвоями[795].

Французы так и не смогли полностью блокировать Понтуаз. Для этого им пришлось бы разделить свои силы на три корпуса, между Уазой и Вьон, и подвергнуть их риску неожиданного разгрома по частям. Большая часть их армии расположилась на восточном берегу Уазы напротив моста. Артиллерия быстро уничтожила три арки моста и разрушила укрепленные ворота на его восточном конце. После двух штурмов 12 июня 1441 г. ворота были захвачены и снабжены гарнизоном. Карл VII разместил свою штаб-квартиру в обнесенном стеной аббатстве Мобюиссон, королевском монастыре цистерцианских монахинь в полумиле от города. Ниже по течению от стен Карл Анжуйский и адмирал Прежен де Коэтиви построили понтонный мост через Уазу, что позволило им занять пригородное аббатство Сен-Мартен на противоположном берегу. Монастырские здания были укреплены стенами, рвами и артиллерией, а гарнизон насчитывал несколько сотен человек. Северо-западная часть города так и не была блокирована. Укрепленные Бовезийские ворота все время оставались открытыми. Карл VII уже испытывал серьезные финансовые затруднения и после шести месяцев пребывания в поле с трудом удерживал свою армию, так как вольные компании без колебаний уходили, если им переставали платить. Осада стала проверкой растущих полномочий правительства по введению налогов по своему усмотрению. В провинциях Лионне и долины Луары был введен налог в размере 100.000 ливров. В Париже и городах Шампани, Пикардии и Иль-де-Франс были введены местные тальи. Принудительные займы взимались с церковнослужителей и государственных служащих[796].

Сэр Джон Толбот находился в тридцати милях от Вернона на Сене, пытаясь собрать полевую армию из гарнизонов Нормандии, вольных солдат, живущих за счет земли, и землевладельцев, обязанных нести военную службу. В сложившихся обстоятельствах ему удалось собрать из этих источников не менее 3.300 человек — беспрецедентное достижение, которое, должно быть, оставило многие участки границы практически беззащитными. В период с 22 по 24 июня Толбот, Фоконберг и Скейлз направили эти силы к Понтуазу вместе с обозом с припасами и боеприпасами. Во французском лагере шли споры о том, стоит ли их перехватывать. Коннетабль хотел сосредоточить своих людей у бастиды Сен-Мартен и предложить англичанам сражение. Он считал, что победа обеспечена. Но все старые французские страхи перед сражением с англичанами в поле обуяли других членов Совета Карла VII. Они слишком хорошо помнили Азенкур и Верней. В последний момент Карл VII приказал Ришмону любой ценой избежать сражения. В результате англичане без сопротивления вошли в город через Бовезийские ворота. Скейлз остался в Понтуазе с частью этих сил и принял командование обороной, а Толбот отступил в Нормандию, забрав с собой больных и раненых[797].

Герцог Йорк отплыл из Солента в конце июня 1441 года и высадился в Арфлёре с 3.000 человек. Сразу после того, как войска сошли с кораблей, герцог направился в Руан. 13 июля он соединился с Толботом у Жузьер, небольшой деревушки на берегу Сены между Мантом и Мёланом. Объединенная армия насчитывала около 6.000 человек, что стало самой крупной английской армией, выступившей во Францию с 1429 года. 15 июля англичане выступили из Жюзьер и вошли в Понтуаз через Бовезийские ворота с очередным конвоем припасов. Герцог Йорк принял на себя номинальное командование, но всеми операциями руководил Толбот. Его стратегия заключалась в том, чтобы попытаться вынудить Карла VII к решающему сражению, которое могло бы окончательно переломить ход войны. Французское командование было столь же решительно настроено избежать его. Французы оставались на восточном берегу реки и охраняли все переправы через Уазу от Конфлан-Сент-Онорин до Крея, чтобы удержать англичан на западном берегу[798].

В ночь на 20 июля 1441 г. Толбот и Йорк незаметно прошли пятнадцать миль вверх по долине Уазы на небольших лодках. Ранним утром они переправились через реку напротив аббатства Ройомон под носом у французских командиров, не выставивших дозоры. К моменту объявления тревоги вся английская армия уже переправилась и начала движение по восточному берегу. В аббатстве Мобюиссон французские капитаны запаниковали. Сторожевая башня в конце моста Понтуаз была оставлена. Артиллерия, которую удалось вовремя перевезти, была укрыта в бастиде Сен-Мартен. Карл VII бежал по понтонному мосту, ведущему к Сене, и закрылся в окруженном стеной доминиканском аббатстве под Пуасси, а герцог Йорк занял его штаб в Мобюиссоне. Англичане отремонтировали каменный мост и вновь заняли сторожевую башню, открыв доступ в город с восточного берега. Затем, через три дня, они переправились через Уазу, преследуя французского короля. Толбот разработал амбициозный план, как заманить его в ловушку. Он предложил переправиться через Сену с частью армии в Манте и застать Карла VII врасплох в Пуасси, а Ричард Йорк в это время должен был занять Конфлан-Сен-Онорин, чтобы преградить ему путь на север. Толбот выполнил свою часть этой операции. Король бежал из своих покоев в аббатстве так быстро, что его постель была еще теплой, когда туда ворвались англичане. Но герцогу Йорку не удалось удержать Конфлан. Его система снабжения рухнула. Земля на многие мили вокруг была разграблена армиями обеих сторон. Его люди умирали от голода. Когда Толбот вошел в Пуасси, он обнаружил, что герцог ушел в Руан, забрав с собой всех людей, которых он привел из Англии. Карл VII бежал с большей частью своей армии в Сен-Дени. К концу июля в Понтуазе находились только гарнизон Скейлза и французские войска, удерживавшие бастиду Сен-Мартен[799].

В середине августа 1441 г. Карл VII собрал военный совет в Сен-Дени. Моральный дух после первых побед в кампании упал. Дезертирство становилось насущной проблемой. Некоторые важные контингенты покинули армию. Толбот только что привел в Понтуаз очередной конвой с припасами и заменил гарнизон Скейлза свежими людьми под командованием лорда Клинтона. На улицах Парижа люди открыто насмехались над королем за его недостойное бегство из Пуасси. Карл VII вновь почувствовал давление общественного мнения всего через год после Прагерии. В третью неделю августа его армия вернулась к Понтуазу. Снова были установлены артиллерийские батареи. Но город оставался открытым с запада и севера, и Толбот продолжал доставлять обозы с припасами.

К середине сентября стало ясно, что голодом Понтуаз не взять. Его придется брать штурмом или не брать вообще. 16 сентября французы взяли штурмом Нотр-Дам — приходскую церковь, стоявшую на возвышенности за стенами у юго-западного угла городских стен, которая была встроена в оборонительные сооружения. С башни церкви можно было наблюдать за городом и корректировать огонь своей артиллерии. Через три дня, в полдень 19 сентября, был предпринят общий штурм сразу в трех местах. Один отряд атаковал юго-восточный угол стен, у слияния Уазы и Вьон. Другой начал штурм с барж, пришвартованных в Вьоне. Третья была направлена против Бовезийских ворот на западе. После четырехчасового рукопашного боя французы перевалили через стены и ворвались в город. По самым достоверным оценкам, потери англичан составили не менее 500 человек убитыми. Более 300 человек, включая лорда Клинтона, были взяты в плен. Многие из пленных были вытащены из укрытий в городе на следующий день после штурма. Попавшие в плен в городе, взятом штурмом, они оказались в полной власти нападавших. Некоторые из них были преданы смерти там, где их нашли. Остальные были проведены по улицам Парижа в лохмотьях, без головных уборов и обуви на ногах, скованные цепями по двое, а затем заперты в замках пленителей в ожидании выкупа. Некоторые из них не стоили затрат на свое содержание. Таких тайно убивали в подвалах или доставляли на Гревскую площадь, чтобы утопить в Сене на глазах у толпы зевак[800].

Для снабжения Понтуаза Толбот пошел на еще больший риск, чем годом ранее при осаде Арфлёра. Как и в 1440 г., за это пришлось заплатить. Гарнизоны, лишенные солдат, для комплектования полевых армий, не могли поддерживать прежний уровень караулов и дозоров. Уставшие люди плохо несли службу. Большим французским гарнизоном в Конше руководили анжуйский дворянин и королевский советник Пьер де Брезе и его шурин, удачливый солдат Роберт де Флок. Воспользовавшись тем, что англичане были заняты под Понтуазом, они напали на вражеские гарнизоны в южной Нормандии. В июне они захватили обнесенный стеной город Бомон-ле-Роже в долине реки Рисл и расположенный рядом замок Бомениль. В ходе последовавшего затем расследования потеря Бомениль, как и потеря самого Конша, были объяснены слишком большим количеством отсутствующих в гарнизонах солдат.

Лорд Фоконберг, игравший заметную роль под Понтуазом, был капитаном кафедрального города Эврё. Он располагал одним из самых крупных гарнизонов в регионе, но, скорее всего, под Понтуазом он опирался именно на него. 15 сентября, за четыре дня до штурма, в результате которого Понтуаз достался французам, Роберт де Флок подступил стенам Эврё. Горожане, как и жители других нормандских городов, были разделены. Патрициат и муниципальные чиновники в целом были лояльны к своим английским правителям. Однако в Эврё существовала хорошо организованная группа французских партизан. Местный рыбак провел людей Роберта де Флока через водоток в северных стенах. Когда была объявлена тревога, гарнизон попытался отгородить этот сектор города баррикадой из перевернутых телег, но был быстро обращен в бегство. Небольшие потери с обеих сторон (пять человек убитыми) говорят о том, что англичане практически не сопротивлялись. Потеря Эврё стала серьезным ударом для англичан, открыв брешь в обороне на юго-востоке Нормандии до Сены. О том, что де Брезе и де Флок были связаны на протяжении всей жизни, сегодня напоминает прекрасный витраж, который они заказали для собора в Эврё в честь окончательного изгнания англичан из Нормандии. Оба изображены молящимися стоя на коленях рядом с Карлом VII и Дофином Людовиком[801].

В ноябре 1441 г. в Вестминстерский Совет прибыл Жан Ринель с докладом от герцога Йорка о катастрофическом ходе событий после его прибытия во Францию. Советники посвятили несколько заседаний обсуждению этого вопроса. Они яростно осуждали территориальные потери, которые объясняли небрежностью командиров гарнизонов и грозили суровыми карами всем, кто был признан виновным. Большинство людей герцога Йорка возвращались в Англию после шестимесячной службы, и в Нормандии оставалось всего около 3.500 человек. Советники подсчитали, что, получая пособие из английских доходов в размере 120.000 ливров в год и нормандских доходов в размере 340.000 ливров, герцог должен был содержать в Нормандии 6.200 человек. Они задались вопросом, следует ли продолжать выплачивать ему пособие, если в его распоряжении остается чуть больше половины этого числа. На самом деле советники пользовались устаревшими оценками норманнских доходов. Истинная цифра, вероятно, составляла не более четверти от предполагаемой, а ведь сюда входила и жалованье гражданской администрации.

Совет приказал сэру Джону Попхэму сопровождать Ринеля в Руан и передать его мнение Йорку и Толботу. Эти соображения, должно быть, были крайне нежелательны для обоих. Им было приказано сосредоточиться на обороне нормандских портов и Ле-Кротуа и не рисковать своей безопасностью. Это было похоже на критику политики Толбота, который выводил людей из гарнизонов на службу в поле. Контроль над Ла-Маншем был вопросом, по которому Палата Общин высказывались все более активно. В нем также были заинтересованы лондонский Сити и компания Стейпл из Кале, которые становились главными кредиторами правительства. Но если смотреть на ситуацию из Руана, то очевидное предпочтение Совета чисто оборонительной политике, сосредоточенной на побережье Ла-Манша, должно было показаться нереальным. Это перечеркнуло бы два десятилетия военной доктрины, основанной на гибком использовании гарнизонных войск. Кроме того, пришлось бы отвлечь ресурсы от восточных и южных границ Нормандии, откуда исходила основная угроза со стороны французов. Однако вестминстерские советники все больше сопротивлялись подобным соображениям. Они больше не были уверены в том, что Нормандию можно отстоять, и уже задавались вопросом, что можно спасти из обломков[802].

Летом 1441 г. английский политический мир потряс скандал, заставивший замолчать единственного заметного сторонника старых военных приоритетов Генриха V. В июле несколько членов двора герцога Глостера были арестованы и обвинены церковным судом в ереси, колдовстве и некромантии. Некоторые из них обвинили супругу Хамфри, Элеонору Кобэм. Интерес Элеоноры к колдовству и магии был хорошо известен. Похоже, что с апреля 1440 г., на который пришелся пик споров по поводу освобождения герцога Орлеанского, она побуждала своих слуг использовать темные искусства для предсказания времени смерти короля, в результате чего она, как супруга наследника трона, станет королевой. Обвиняемые сделали фигурку короля, вызвали демонов и с помощью заклинаний предсказали, что он умрет от меланхолии в мае или июне 1441 года. Они также предсказали, что члены Совета, контролировавшие короля, будут обезглавлены за свое самонадеянное поведение. В мире, где верили в силу Сатаны и его служителей, определяющих судьбы людей, предсказать смерть короля и его министров было равносильно тому, чтобы пожелать ее. Элеонора бежала в убежище в Вестминстерском аббатстве. Но в конце концов она была оттуда выдворена и осуждена за колдовство церковным трибуналом под председательством архиепископа Чичеле. Один из ее сподвижников был казнен в Тайберне как предатель, а другая сожжена в Смитфилде как ведьма. Что касается самой Элеоноры, то ее брак был аннулирован, а сама она была приговорена к унизительному публичному покаянию на улицах Лондона. Хотя Элеонора так и не предстала перед светским судом, по решению Совета она была заключена в тюрьму пожизненно, сначала в замке Кенилворт, а затем на острове Мэн. Дело против нее не было сфабриковано, так как Элеонора признала часть обвинений. Но время проведения суда и его публичность, унижение герцогини на лондонских улицах, участие Совета и королевского двора почти на всех этапах драмы — все это говорит о том, что это был политический процесс, реальной целью которого был сам Глостер. Эти события морально сломили Хамфри. "Он с каждым днем становился все более странным по отношению к королю", — писал современник. Кроме эпизодического участия в заседаниях Совета, он больше не принимал участия в общественной жизни. Этот инцидент подорвал внутреннюю оппозицию мирному процессу, которая всегда ассоциировалась с герцогом и его друзьями. Не было другого человека, обладающего статусом и красноречием, который мог бы бороться за их дело[803].

По иронии судьбы, в момент политической гибели Глостера события подтвердили его возражения против освобождения герцога Орлеанского. Герцог никогда не пользовался реальным влиянием при французском дворе. Французский король с подозрением относился к условиям, на которых он получил свободу, и не одобрял его вновь обретенной дружбы с герцогом Бургундским. Поначалу он даже отказался принять кузена на публичной аудиенции, настаивая на частной встрече без сопровождающих, что герцог отверг как оскорбление своего достоинства. Судя по всему, герцог Орлеанский не принимал участия в Совете до 1444 года. Его отношения с министрами короля были настолько плохими, что в течение шести месяцев после освобождения он был убежден, что его пытаются отравить. Проблема, связанная с идеей использовать его для изменения основных направлений французской внешней политики, заключалась в том, что она зависела от поддержки известных противников главенствующей группы в правительстве Франции. Все они были людьми, которые либо участвовали в Прагерии, либо поддерживали ее на расстоянии. Герцог Орлеанский никогда не смог бы добиться влияния через этих людей, если бы не произошел удачный государственный переворот. В результате в течение восемнадцати месяцев после освобождения он постоянно оказывался втянутым в заговоры более опытных и безжалостных политиков, готовивших аристократический мятеж[804].

Главными сторонниками усилий Карла Орлеанского по заключению мира были Иоанн V Бретонский и Филипп Добрый — два территориальных магната, которые больше всего выигрывали от прекращения англо-французской войны. В феврале-марте 1441 г. Иоанн V председательствовал на конференции в Нантском замке, на которой присутствовали Карл Орлеанский и герцог Алансонский, и на которой был выработан очередной план совместного посредничества Иоанна V и Филиппа Доброго. Эта идея была обсуждена представителями Иоанна V с французским королем. Но она была сразу же отклонена решением французского короля отложить мирную конференцию в Кале и вторгнуться в долину Уазы. На другой конференции, состоявшейся в августе 1441 г. в Ренне, присутствовали, кроме графов Дюнуа и Вандомского, еще и главный гербовый король Англии. Заговорщический характер этих встреч не вызывал сомнений. Их целью было устранение действующих советников французского короля. Участники совещания обязались оказывать друг другу взаимную поддержку в случае, если советники ответят репрессиями против них. Свои планы они согласовывали с англичанами в Вестминстере и их советниками в Руане. Иоанн V попросил и получил от герцога Йорка заверения в том, что тот окажет ему военную поддержку в случае, если заговор приведет к вторжению в его герцогство. Герцог Алансонский добился расположения Ричарда Йорка, передав ему имена французов из "пятых колонн" в английских гарнизонах, которые были немедленно арестованы[805].

Карл VII отказывался участвовать в каких-либо мирных инициативах до тех пор, пока не пал Понтуаз. Только в октябре он согласился, чтобы мирная конференция вновь открылась 1 мая 1442 г. в месте, которое уже стало традиционным, между Кале и Гравелином. Готовясь к этому событию, Филипп Добрый и Карл Орлеанский встретились в Эдене в конце октября 1441 года. Они решили созвать всех ведущих территориальных магнатов Франции на встречу в Невере в новом году, на которой они оба будут председательствовать в качестве старших принцев из рода Валуа после короля и Дофина. На повестке дня в Невере должны были стоять три основных вопроса. Первый — растущее отчуждение между королем и принцами, которые считали, что их лишают того влияния при дворе, на которое они имели право в силу своего положения. Вторым вопросом было состояние королевства, в частности, высокий уровень налогов и продолжающиеся грабежи со стороны вольных компаний, большинство из которых теперь находились на службе у короля. В-третьих, речь шла о мирном процессе, поскольку в мае должна была возобновиться конференция под Кале. Королю было предложено дать согласие на проведение этой встречи и самому присутствовать на ней. Карл VII согласие дал, но, по понятным причинам, предпочел послать своего канцлера Рено де Шартра представлять его, а не присутствовать лично. Цель принцев была очевидна. Она заключалась в том, чтобы пробиться в близкое окружение короля и взять на себя ведение переговоров с Англией. Но Карл VII не собирался подчиняться этой схеме[806].

Конференция принцев открылась в Невере 28 января 1442 года. Кроме герцогов Бургундского и Орлеанского, в ней приняли участие герцоги Бурбонский и Алансонский, графы Вандомский, Неверский, Э и Дюнуа. Большинство из них за два года до этого были активными участниками или пассивными сторонниками Прагерии. Приезд герцога Бретонского ожидался ежедневно, но в итоге он был представлен своим старшим сыном Франциском, графом де Монфор. Карл VII находился в сорока милях в Бурже, и переговоры с ним приходилось вести путем обмена послами и письменными меморандумами. Кроме того, король дал понять, что торопится, так как в скором времени его ждут с армией на границе Гаскони.

В итоге ассамблея не достигла ничего, кроме афиширования разногласий между королем и его знатными подданными. Принцы протестовали против своего низкого представительства в Совете короля и на главных государственных постах. Они призывали к более коллегиальному стилю управления, при котором важные решения не принимались бы за закрытыми дверьми кабинетов группами из двух-трех человек. Они настаивали на более заметной роли Генеральных Штатов и возражали против высокого уровня налогов. Кроме того, у некоторых из них были свои личные претензии. Но король отмахнулся от всех этих критических замечаний. По его словам, он всегда выбирал себе советников из самых "знатных" людей своего королевства. Карл VII не стал оправдываться по поводу налогов, просто ответив, что они необходимы. Требование принцев о более тесных консультациях с Генеральными Штатами вызвало бурную дискуссию в королевском Совете. Преобладало мнение, что эти собрания — просто площадка, на которой принцы смогут объединить оппозицию королю среди духовенства и городов. С таким же успехом король мог бы передать управление государством трем сословиям.

Карл VII был бескомпромиссен в вопросах заключения мира. В его провале он винил англичан, которые неоднократно отвергали разумные предложения. Он подробно, но не совсем точно, описал их различные уступки. Но главная мысль, которую он высказал, была неоспорима. Дальнейшие переговоры вряд ли будут успешными. Его предшественники строили монархию как высшее воплощение единой национальной идентичности и он не собирался предавать их наследие, позволив англичанам удерживать какие-либо территории во Франции, кроме как в качестве вотчины короны и в обмен на оммаж. Карл VII не мог поверить, что принцы могут желать иного. Но, как он напомнил им, Бофорт и Кемп еще в 1439 г. ясно дали понять, что английский король никогда не согласится на это.

Вскоре после собрания в Невере Карл VII положил конец мирному процессу в его нынешнем виде. Он объявил о своем намерении отложить возобновление мирной конференции с 1 мая 1442 г. на 25 октября, чтобы осуществить планы своей кампании на юго-западе. После возвращения из похода в Гасконь он предполагал вторгнуться в Нормандию и рассчитывал вернуть себе все герцогство. Возобновление конференции, неоднократно откладывавшееся то одной, то другой стороной с августа 1439 г., было окончательно отменено. Замечания Карла VII принцам в Невере о бесполезности переговоров с англичанами, несомненно, были доведены до сведения англичан герцогом Орлеанским, который поддерживал с ними постоянную связь. Изабелла Португальская вскоре после этого официально отказалась от попыток посредничества.

Только Иоанн V Бретонский счел нужным попытаться вдохнуть жизнь в переговоры. Он предложил провести встречу под своей эгидой на границах Бретани. Но герцог умер в конце августа 1442 г., и проект умер вместе с ним[807].

В феврале 1442 г., когда принцы спорили с французским королем в Невере, сэр Джон Толбот впервые за семь лет вернулся в Англию, чтобы выступить за отправку еще одной экспедиционной армии в Нормандию. Толбот был принят в Англии как герой и возведен в пэрство как граф Шрусбери. Но за энтузиазмом, с которым его встречали, скрывалась глубокая усталость от войны. Поколение, сражавшееся с Генрихом V, вымирало. Отсутствие интереса короля к войне было очевидным. Она шла плохо, и люди предполагали, что скоро наступит мир. Амбициозные молодые люди уже не смотрели на Францию как их отцы. Несмотря на опасения Совета относительно наступательных операций в Нормандии, Толботу было поручено набрать экспедиционную армию численностью 2.500 человек для шестимесячной службы во Франции. Но для их найма пришлось поскрести по сусекам. Латников было мало, и только каждый восьмой лучник был конным. Еще более проблематичным было финансирование. В марте Парламент принял решение о выделении единой стандартной субсидии, но дал понять, что на эти средства в первую очередь должен быть нанят военный флот для пресечения французского торгового рейдерства в проливе Ла-Манш. В итоге расходы на содержание армии Толбота были профинансированы частично за счет займов у кардинала Бофорта и частично за счет отвлечения ежеквартальных выплат жалованья герцога Йорка. Дальнейшие события в значительной степени подтвердили опасения Совета[808].

Когда 15 июня 1442 г. Толбот высадился в Арфлёре, его встретили военные советники герцога Йорка сэр Уильям Олдхолл и сэр Эндрю Огард. Они привезли отчет о ситуации в Нормандии и предложения по развертыванию новой армии. Было решено, что первоочередной задачей должно стать восстановление английских позиций на юго-восточной границе путем возвращения Лувье, Конша и Эврё. Толбот направился прямо к Пон-де-л'Арк, где соединился с Фоконбергом, командующим английской армией в этом секторе. Под командованием Фоконберга находилось 1.200 человек, большинство из которых были набраны из солдат живущих за счет земли. Объединенные силы, насчитывавшие от 3.000 до 4.000 человек, но весьма неоднородные по качеству, двинулись на Конш. Замок утратил свое прежнее значение после того, как французы отвоевали Эврё, который был более удобной базой. Однако Толбот и Фоконберг потратили шесть недель на его осаду, после чего около 9 сентября окончательно выбили французский гарнизон.

Развить этот успех оказалось непросто. Дюнуа, командующий французскими войсками на этом фронте, был, пожалуй, единственным французским полководцем, который не уступал Толботу в тактическом мастерстве. Его маневрам мешала меньшая численность армии и существовавшая военная ортодоксия, согласно которой французская армия ни в коем случае не должна была рисковать вступать в битву с англичанами. Тем не менее, он успешно действовал в регионе, обрушиваясь на другие английские гарнизоны в непредсказуемые моменты. Роберт де Флок, еще один грозный противник, теперь уже обосновавшийся в Эврё, нападал на английские линии снабжения и отдельные отряды, нанося им большие потери. У Толбота было мало времени. Совет в Вестминстере хотел, чтобы Дьепп был отвоеван, и он не мог рассчитывать на людей, прибывших из Англии, поскольку срок их контрактов истекал в начале декабря. В результате он был вынужден отказаться от идеи атаковать Лувье и Эврё и отступить на запад. После его отхода Вернёй и Галлардон, два оставшихся английских гарнизона юго-восточной границе, оказались в опасном положении. В течение нескольких дней после ухода Толбота замок Галлардон, захваченный Франсуа де Сурьеном в результате дерзкого нападения в начале года, был продан графу Дюнуа. Вернёй, похоже, должен был стать следующим[809].

Войска, предназначенные для атаки на Дьепп, получили приказ собраться в бенедиктинском аббатстве Жюмьеж на берегу Сены к западу от Руана. Толбот встретил их там в октябре 1442 года. Помимо оставшихся в живых солдат его экспедиционной армии, 600 человек были выведены из гарнизонов, что составило около 2.500 человек. В конце октября первые отряды армии Толбота достигли Дьеппа и приступили к строительству большой деревянной бастиды Ле-Поле на холме к востоку от стен, с которого открывался вид на вход в гавань. Здесь Толбот установил четыре больших бомбарды. Еще одна бастида, поменьше, была построена на западной стороне города. Со стороны побережья гавань блокировала небольшая военно-морская флотилия. Вероятно, это была флотилия из пяти кораблей, мобилизованная в Саутгемптоне хэмпширским рыцарем сэром Стивеном Попхэмом. Это была грозная сила для осады небольшого порта, потерявшего значительную часть населения после превращения его в пограничный город. Вскоре стало ясно, насколько усилилось стратегическое положение французов в результате захвата восточных границ Нормандии за последние пятнадцать месяцев. Теперь, когда Сена выше Манта и вся долина Уазы находились под французским контролем, граф Дюнуа смог привести от 800 до 1.000 человек прямо из Босе через мост в Мёлане в Бовези и Па-де-Ко. Их прибытие в Дьепп 29 ноября изменило ситуацию в городе и совпало с мятежом в войсках английской экспедиционной армии, которые, дождавшись окончания шестимесячного срока, отказались служить дальше. Толботу ничего не оставалось, как отступить в Руан, оставив сэра Уильяма Пейто, бывшего капитана Крея, удерживать бастиду Ле-Поле с 500 бойцами до возобновления осады в следующем году. В итоге осада так и не возобновилась. Экспедиционная армия Толбота вернулась в Англию в конце 1442 г., оставив в Нормандии лишь около 3.000 человек, что было достаточно для поддержания минимальной численности гарнизона, но не позволяло вывести войска в поле для какой-либо крупной операции[810].

Власть Ланкастеров в Нормандии заметно ослабевала. Пока Толбот был занят Дьеппом, французы захватили еще одну крепость, которая должна была стать еще более острой занозой в боку английских оккупантов. Гранвиль представлял собой большую скалу, выступающую в залив Мон-Сен-Мишель примерно в пятнадцати милях к северу от Авранша. Она была доступна во время отлива из Мон-Сен-Мишель, и его гарнизон в течение многих лет совершал регулярные вылазки через пески в окрестности. Для защиты от этих набегов лорд Скейлз, английский лейтенант в Нижней Нормандии, построил на скале крепость. У ее основания вырос небольшой город и гавань. Под командованием его внебрачного сына в крепости был размещен гарнизон из сорока человек. Осенью 1442 года капитан получил сведения о том, что Луи д'Эстутевиль, ветеран французского командования Мон-Сен-Мишель, готовит лестницы для захвата Гранвиля. Тем не менее в ночь на 8 ноября 1442 г., когда люди Эстутевиля перебрались через стены, гарнизон был застигнут врасплох. Нападавшие подговорили одного английского солдата, который подсказал им, когда и куда нанести удар и таким образом крепость была быстро захвачена. Захват Гранвиля дал гарнизону Мон-Сен-Мишель надежную базу на Котантене, которую было легко снабжать через залив. Из Гранвиля французы могли грабить и налагать поборы на весь полуостров. В следующем году Скейлз в течение двух месяцев безуспешно осаждал это место силами около 800 человек. В результате этой неудачи он был вынужден удвоить численность гарнизонов в прилегающих районах. Классическим способом ведения боевых действий в этой войне засад были внезапность, лестницы и подкуп. Все это было дешево, в то время как оборона крепостей требовала огромных людских и финансовых затрат[811].

Герцог Йорк так и не смог оправиться от бедствий первых шести месяцев своего правления, которые не только ослабили его в военном отношении, но и лишили доверия Совета в Англии. Советники так и не поняли масштаба его проблем. Он получил в наследство от своих предшественников неразрешимые проблемы дефицита, недисциплинированности и недобросовестного управления, которые висели на нем, как гири на ногах. Одной из первых его встреч после прибытия стало свидание с герольдом Уильямом Брюгге, гербовым королем Ордена Подвязки, который проезжал через Нормандию по дипломатическим делам и был потрясен увиденным. По словам герольда, первоочередной задачей нового лейтенанта должно стать устранение "несправедливости, царящей во владениях короля, а также пороков и грехов людей нашей нации". Уильям Вустер, секретарь и управляющий делами сэра Джона Фастольфа, сопровождал своего господина в герцогство в 1441 году. Его впечатления были очень похожи на впечатления герольда. Он был потрясен издевательствами, жестокостью, грабежами и кражами скота, которые офицеры гарнизонов оставляли безнаказанными и не пытались пресечь. Вустер был убежден, что это толкает крестьянство Нормандии в объятия французов. Первопричиной проблемы была неспособность нормандской казны регулярно выплачивать жалованье. В 1441 г. Йорк привез с собой почти 3.200 фунтов стерлингов наличными, чтобы погасить задолженность. Но, несмотря на то, что в это время поток денег из Англии несколько увеличился, выплаты значительно отставали от того, что ему обещали при вступлении в должность, и вскоре задолженность снова начала расти. Вустер писал:

Вустер считал, что ситуация резко ухудшилась в период правления герцога Йорка. Его оценка подтверждается растущим в эти годы разбоем в сельской местности, особенно в Нижней Нормандии, где была расквартирована значительная часть английских войск[812].

Герцог Йорк делал все возможное для улучшения дисциплины в гарнизонах. Он поощрял жалобы на бесчинства войск. Он предпринял шаги, чтобы положить конец давней практике, когда капитаны рассматривали свои должности как возможность обогатиться, передавали свои полномочия помощникам а сами жили в Англии на доходы, "не работая и не используя своих людей на службе короля, и ничего не делая для его завоеваний". Йорк объезжал герцогство, лично разбирая жалобы. Наблюдая за ситуацией из Лилля, хронист Жан де Ваврен считал, что Йорк хорошо управляет Нормандией, а критику из Англии приписывал зависти. Однако если правительство Йорка и было более эффективным, чем его предшественники, то его все более чуждый характер нельзя было не заметить. Герцог изменил состав Большого Совета, который до этого состоял в основном из коренных французов, заполнив его английскими капитанами, такими как Олдхолл и Фастольф. К ним были добавлены профессиональными администраторами, привезенными из Англии. К концу 1442 г. в Совете осталось только два француза — Пьер Кошон и Луи де Люксембург, которые к концу следующего года умерли. Место Луи де Люксембурга на посту канцлера оставалось вакантным в течение двух лет, а затем его занял английский рыцарь сэр Томас, барон Ху (Хоо) и Гастингс. Как в Англии уходило поколение Генриха V, так и во Франции исчезало поколение французских слуг ланкастерского режима, сформировавшееся на службе у Иоанна Бесстрашного во время гражданских войн[813].