Стракен (ЛП)

ГЛАВА 21

Рассвет только начал светлеть на востоке, когда Пендеррин Омсфорд пошевелился, просыпаясь, и посмотрел из своего укрытия на серый, туманный сумрак нового дня. Туман цеплялся за землю во всех ее углублениях. Облака укрыли небо плотным, монотонным одеялом, которое простерлось от горизонта до горизонта, скрывая солнце. Ветра не было, сырой воздух был наполнен неприятными запахами, а пейзаж вокруг навевал безрадостное настроение в этих первых проблесках света. Шедший ночью дождь прекратился, оставив темные пятна на голой земле и камнях.

Дракон находился на том же самом месте, что и накануне вечером, растянувшись перед его укрытием, как стена. Только сейчас он спал.

Пен уставился на него, не веря своим глазам. Да, дракон спал, его веки были закрыты, огромная рогатая морда лежала на согнутых, громадных ногах, из пасти раздавался ровный храп, а его ноздри регулярно раздувались, когда он то вдыхал, то выдыхал.

Пен еще немного подождал, чтобы убедиться в этом, потом осторожно поднялся на ноги, плотно завернувшись в плащ и крепко сжимая в руке темный жезл. Слева открылся коридор, проходивший мимо повернутой головы дракона рядом с его зубами и когтями, но предлагавший узкую дорожку к спасению. Ему просто нужно быть очень тихим. И везучим.

Он сделал глубокий вдох и шагнул из своего укрытия в тусклый рассвет.

В то же мгновение чешуйчатое веко открылось и на него уставился желтый глаз дракона.

Он замер на месте, с застывшей в жилах кровью, надеясь, что, может быть, этот глаз не заметит его и просто опять закроется. Однако тот смотрел прямо на юношу и не двигался. В течение долгих мгновений Пен смотрел на глаз, размышляя, стоит ли пытаться дальше, затем медленно вернулся в свое укрытие и присел.

Вот и все.

Долгое время он сидел, глядя на дракона. Он был так голоден, что слышал урчание собственного желудка. Его нервы были расшатаны, а надежды добраться до своей тети быстро угасали. Так или иначе, но ему придется проскочить мимо этого чудовища. Провести еще один день в этой каменной ловушке было непозволительной роскошью.

Он в отчаянии закрыл глаза. Дракон когда–нибудь проголодается? Почему бы ему не уйти отсюда, чтобы поискать что–нибудь поесть?

Конечно, рассуждал он, драконы могут не так часто питаться. Может быть, они едят только раз в неделю, как болотные коты в Четырех Землях. Может, он поел как раз перед тем, как нашел его. Может быть, он никогда не захочет снова есть, пока наслаждается здесь.

— Убирайся отсюда! — в порыве отчаяния прокричал он.

Дракон не двинулся. Даже не моргнул.

Однако руны на темном жезле начали дикий танец.

Он уставился на них в растерянности и изумлении. Этот танец длился несколько секунд, а потом замедлился. Он нахмурил брови. Его голос потревожил их. Они стали активнее, потому что он закричал на дракона.

Он снова задумался о том, почему руны продолжали светиться даже тогда, когда он спал и вообще не обращал внимания на посох. Сначала он думал, что руны оживают только тогда, когда откликаются на его мысли. Однако, сейчас был не такой случай. Такого никогда не было. С того момента, как он столкнулся с драконом, руны действовали независимо от того, что делал он сам, удерживая чудовище в завороженном состоянии.

Даже во время его сна.

Почему они так делают?

Они так делают, вдруг вспомнил он, потому что темный жезл был разумным. Тейнквил отдал ему свою живую частичку. Именно поэтому он сумел вырезать эти руны, даже не глядя на то, что делал. Именно поэтому посох перенес его из Четырех Земель в Запрет. Посох знал, что нужно использовать руны, чтобы очаровать дракона, загипнотизировать его так, чтобы он не напал на Пена. Точно так же посох знал, как привести его к Ард Рис, как защитить его самого.

Но почему руны отреагировали на его голос?

О, духи!

Потому что жезл был творением магии и всегда будет реагировать на другую магию. Его магию. Не на его небольшую магию, его способность понимать действия и поведение других существ в стремлении связаться с ними. Не на ту магию, с которой он вырос и которую хранил в тайне даже от своих родителей, так как никогда не думал, что это так важно. Нет, не на эту магию.

На другую магию. Магию песни желаний.

Как отца, так и сына.

Он едва мог в это поверить. Пен всегда понимал, что существовала вероятность, что он унаследует такую магию. Но считал, что со временем эта вероятность постепенно снижалась. Он был слишком взрослым. Если бы это должно было случиться, то гораздо раньше.

Однако, и с его отцом было почти так же, магия песни желаний проявилась в нем, когда лет ему было больше, чем сейчас Пену. Так что вполне возможно, что история повторяется. Родовое наследие было частью его прошлого. Но, вероятно, также и частью его будущего, глубоко сокрытой внутри него. Он знал, что именно из–за этого родилась его маленькая магия общения, хотя она не была настолько мощной.

И теперь, по непонятным ему причинам, песнь желаний проявилась в нем, как сделала это с его отцом двадцать лет назад. Она пробудилась в его голосе и дала ему способ соединиться с магией темного жезла.

Кроме того, восхищенно подумал Пен, он понял причину ее возникновения. Темный жезл разбудил песню желаний. Его слияние с посохом в процессе вырезания сложной паутины рун пробудило эту магию к жизни.

Он посмотрел куда–то вдаль, думая, что обманулся, что у него нет никаких оснований верить таким выводам. Он опустил взгляд на посох, на мягко светящиеся руны, бесконечным гипнотическим танцем вспыхивающие по всей темной отполированной древесине. У него не было доказательств, что именно магия песни желаний оживила эти руны или, если это так, какую пользу он мог бы из этого извлечь.

Будет ли вред, если он попытается это выяснить?

Он загудел, тихо, не прерываясь, меняя тональность и высоту, пробуя то так, то этак. Он продолжал, хотя не знал, что именно делает, просто старался понять, что при этом изменится. Отклик от рун возник мгновенно. Они запульсировали, вспышки перемещались от руны к руне, от одного ряда к другому, перескакивая то туда, то сюда, словно были живыми. Образуемые ими узоры менялись так часто, что за ними не мог уследить глаз; это был калейдоскоп ярких образов.

Дракон заворожено поднял голову.

Пен перешел от простого гудения к пению слов, не какой–то особой песни, а просто фраз, которые казались подходящими для того, чтобы заставить руны делать что–то другое. Однако руны продолжали мерцать так, как им хотелось, почти не реагируя на то, что он делал. Казалось, что они откликаются только на звук, а не на слова или выражения. Расстроенный и неспособный пока что понять, как это ему поможет, он укрепил свою решимость, собрал всю свою волю и еще сильнее сосредоточился на том, что делал.

Уходи от меня, пропел он десятком разных способов. Улетай как можно дальше от меня.

И вдруг реакция посоха изменилась. Оттиски рун буквально выпрыгнули из древесины в воздух мерцающими изображениями, которые повисли как светлячки в хмуром утреннем свете. По–прежнему пульсируя, мигая причудливыми узорами, которые держали дракона зачарованным, изображения рун сначала покружились на месте, а потом полетели в утренний туман. Ряд за рядом мерцающие символы вырывались с темного жезла и, как птицы, улетали вдаль.

Дракон обнюхивал их, когда они пролетали мимо него, и даже попытался лизнуть своим длинным, пятнистым языком, но не смог их схватить. Раздосадованный, он поднял с земли свое туловище и встал на дыбы, широко раскрыв пасть и показав за чешуйчатыми губами почерневшие зубы. Шипя и брызгая слюной, он дико зарычал на эти изображения, порхавшие мимо. Пен в ужасе отпрянул к скале своего укрытия, но умудрился продолжать пение. Дракон попытался разорвать изображения рун передними лапами, а потом, наконец, закричав от отчаяния, что они продолжали ускользать от него, он расправил свои огромные кожистые крылья и взлетел, устремившись вслед за ними.

Все случилось настолько быстро, что Пен едва успел заметить внезапную перемену в своей судьбе до того, как дракон улетел, превратившись в темное пятнышко вдали, преследующее все еще мерцающие изображения. Спустя несколько секунд, он полностью исчез.

Пен все равно продолжал петь, посылая в полет еще больше мерцающих рун в том же самом направлении, боясь, что дракон решит вернуться. Когда же он почувствовал себя в безопасности, то замолчал. Изображения потускнели, а руны на посохе прекратили свой бешеный танец, вновь спокойно замерцав по темной поверхности древесины. В туманном утреннем воздухе воцарилась глубокая тишина.

Пен резко выдохнул. Что же, во имя духов, произошло?

Честно говоря, он не знал. Очевидно, он достучался до магии песни желаний, благополучно призвав ее оттуда, где она дремала внутри него. Вероятно, сделать это ему помогла его связь с темным жезлом — пробудить магию к жизни и воспользоваться ею, чтобы спасти себя. Но он не имел никакого понятия, какой магией он колдовал. Он не знал, как ею управлять, не понимал даже, как ею пользоваться. Все, что он сумел сделать, состояло в том, чтобы заставить руны темного жезла откликнуться таким образом, чтобы завлечь дракона куда–нибудь подальше, дав себе возможность освободиться. Кроме этого, он ничего не понял.

Однако этого оказалось вполне достаточно.

Снова поплотнее запахнувшись плащом и крепко зажав рукой темный жезл, он вышел из своего укрытия и осмотрелся. Дракона нигде не было видно. День был хмурым и мрачным, в воздухе пахло сыростью и гнилью. Ему нужно выбираться отсюда, ему нужно найти Грайанну Омсфорд и вернуться домой.

Обратив свои мысли к тете и вспомнив о том, как начал свои поиски два дня назад, он поднял посох, снова направив его на юг, и увидел, как засветились руны.

Потом, бросив последний осторожный взгляд на небо, он тронулся в путь.

Весь остаток дня Пендеррин шел по этой мрачной местности, которая не предвещала ничего хорошего, из–за чего он постоянно оглядывался через плечо, воображая, что что–то могло его преследовать. Он двигался по тропе, ведущей в горы, к тому проходу, который выбрал еще до того, как попал в ловушку дракона, все утро постоянно поднимаясь по скалам, а после полудня спустился по другой стороне. День оставался тоскливым, горный воздух оказался нисколько не лучше по качеству от того, которым он дышал внизу. Местность вокруг была укрыта плотным туманом. За время своего пути он не заметил никаких различий. В основном, рельеф состоял из перемежающихся полос земли и камня, цвет которых менялся от размытого серого до черного и коричневого.

Вскоре после полудня пошел дождь. Он сложил лодочкой руки, чтобы собрать драгоценную жидкость, и слизывал влагу со своих ладоней. Кроме этой воды, он обнаружил лишь затхлые пруды и мутные ручейки, протекающие среди скал. Поднявшись выше, он обнаружил деревья, на которых росли яркие малиновые плоды, однако он знал, что яркая краска живых организмов часто означала опасность, поэтому прошел мимо этих плодов. Он заметил стаю похожих на ворон птиц, которые питались ягодами с какого–то куста, и хотя эти ягоды выглядели малоприятными, он все равно попробовал их и нашел вполне съедобными. Не отводя глаз от вороноподобных птиц, которые сердито на него кричали, он съел все остальное.

Уставший от суровых испытаний последних дней, истощенный как никогда, Пен немного отдохнул на гребне прохода, прежде чем начать спускаться. Какая–то часть усталости исходила из–за страха и стресса, вызванных его встречей с драконом, а другая часть из–за недостатка еды и отдыха. Эта земля оказывала на него удручающее влияние, его невыносимо угнетали ее пустота и безжизненность. Как в этом мире могло хоть что–то жить, не поддавалось его пониманию. Он предположил, что живое здесь соответствовало этой земле. Естественно, таков был и дракон. Он питал себя надеждой, что дракон являлся самым опасным существом, с которым он может здесь встретиться, но так ли это было на самом деле?

Отдохнув, он спустился по дальней стороне горы по длинной, извилистой тропе к обширной, покрытой туманом равнине, которая простиралось, сколько мог увидеть глаз. Эта равнина выглядела безжизненной, но он знал, что не стоит доверять такому впечатлению. Туман стелился по ее поверхности, клубясь и извиваясь в глубоких оврагах, огибая широкие плато, которые поднимались над равниной, как встающие после сна звери. Как кости повсюду торчали похожие на скелеты деревья, то тут, то там блестели черные водоемы.

Он с отчаянием осматривал эту равнину. Пересекать ее ему совсем не хотелось.

Однако, что ему оставалось?

Он понятия не имел, как далеко ему придется зайти, чтобы добраться до своей тети, или что он обнаружит, когда это сделает. К этому времени она находилась здесь уже очень долго, с ней могло произойти все, что угодно. Он принял на веру, что она еще жива. Он не думал, что руны будут направлять его к ее безжизненному телу. Однако она может быть ранена или претерпела умственные или эмоциональные повреждения. Ее могли захватить в плен и подвергнуть целому ряду других неприятностей. Если ей потребуется физическая помощь, чтобы вернуться к выходу из Запрета, как он с этим справится? А если ей нужна медицинская помощь, чем он сможет ее исцелить? Чем больше он об этом думал, тем более пугающими казались ему перспективы. Прошло слишком много времени, чтобы в ее жизни ничего не изменилось. Что–то должно было с ней случиться, что–то должно быть с ней не так.

Он не стал гадать, чтобы выяснить, что же это могло быть.

Он брел дальше, добрался до нижней точки прохода и направился по равнинам к окутанному плотным туманом горизонту. Темный жезл вел его на юго–восток, слегка сворачивая с предыдущего курса. Путь впереди исчезал в приближающейся темноте, которая поднималась с востока, напоминая саван, которым готовились накрыть труп. Земля и выглядела трупом, и Пен предположил, что было бы вполне разумным накрыть ее каким–нибудь покрывалом. Однако, ему совсем не хотелось оставаться на открытом месте, когда это случится, и он начал искать, где провести ночь. Каменные глыбы, в которых он надеялся получить защиту и кров, как во время последних ночей, здесь отсутствовали. На глаза тут попадались лишь небольшие скальные выступы, глубокие овраги и группы чахлых деревьев. Он выбрал последнее, решив, что если ему удастся найти подходящие заросли, в которых он сможет устроиться, как в гнезде, то спрячется от того, что может ночью выйти на охоту.

Должно быть уже в сотый раз он посетовал, что мало знает об этом мире и его обитателях, иначе бы эти знания помогли ему для его же безопасности. Однако он ничего не мог поделать в этим неведением, он был здесь, и единственный человек, который мог предоставить ему какую–либо полезную информацию, был тот, которого он искал.

Свет изменился от туманного серого до глубоких сумерек. По земле расстелился туман, причем такой плотный, что видимость снизилась всего до десятка ярдов. Пен свернул к весьма плотной группе деревьев, широкие кроны которых так переплелись своими ветками, что было очень трудно определить, где заканчивается одно дерево и начинается другое. Это сплетение веток предоставляло ему то самое убежище, которое могло спрятать его, пока он будет спать. Он сомневался, сможет ли вообще заснуть, учитывая, сколько ему пришлось пережить при встрече с драконом, но понимал, что должен попытаться.

Он вошел в эту рощицу как раз перед тем, как опустилась темнота, нашел группу покрытых какой–то серостью деревьев, ветви которых были практически лишены листьев, и устроился на участке плотной, грубой травы, расположенном между парой древних стволов. Закутавшись в плащ, он прислонился спиной к одному из стволов и стал смотреть, как наступающая ночь скрывает последние проблески света.

Когда все вокруг почернело, он прислушался к наступившей тишине. Когда тишина наполнилась ночными звуками, он стал прислушиваться к ним. Когда же эти звуки — смесь щелканья, фырканья и рычания, — становились ближе, он плотнее прижался к стволу и выставил перед собой темный жезл, надеясь, что тот как–то его защитит.

Затем звуки удалились, все еще окружая его, но не приближаясь, его веки начали тяжелеть, дыхание стало более глубоким и медленным, и, наконец, он заснул.

Когда он проснулся, начиналась заря уже знакомым размытым серым светом, поверхность земли была покрыта слоями пара, который клубился и протекал по рельефу, как океанская волна, набегавшая на скалистый берег. Он посмотрел в невидимую даль, на горизонт, который заканчивался гораздо ближе, чем день назад, и не увидел ничего из того, что тот скрывал, и это лишь усилило его подавленность.

Он был голоден, но здесь не было ничего, что можно было бы съесть или выпить, по крайней мере, из того, что он рискнул бы попробовать. Поэтому он обратил все свои усилия на то, чтобы размять затекшие ноги и ноющие мышцы, заставить кровь течь в них так, чтобы он смог встать на ноги и продолжать свой путь. Он уже почти свыкся с мыслью, что его поиски начинают превращаться в какую–то бесконечную одиссею, не имеющую достижимой цели, которая просто будет вести его до тех пор, пока он совсем не потеряет способность восстанавливаться в этой бездорожной пустыне.

Он подумал, что может стоит воспользоваться своей магией, чтобы наладить контакт с какими–нибудь растениями или небольшими живыми существами, от которых он мог бы узнать хоть что–то. К тому же это дало бы ему возможность отчасти избавиться от диктата темного жезла, который указывал ему, в какую сторону направляться, и было бы лучше, если бы он смог ощутить, что хоть немного управляет своей собственной судьбой. Даже просто было бы полезным узнать немного больше о мире, по которому он идет. В нем еще не было полной уверенности в своей способности преодолеть все трудности, и знание, что его магия сможет сделать больше, чем танец рун темного жезла, откроет долгий путь к такой перемене.

Наконец он поднялся и огляделся, всматриваясь в сумрак и стараясь не вдыхать зловонные запахи сухостоя и влажной земли. Сегодня небо было еще ниже и окутано тяжелыми тучами, как будто предвещая дождь, и смесь облаков и тумана вызывала чувство, что небо и земля стали едиными. Путь вперед казался неизмеримым, в густой серой стене отсутствовало всякое понятие верха и низа, правого и левого. Он с дрожью всматривался в нее, борясь с отталкивающим чувством, но затем с неохотой отправился в путь.

Прошло какое–то время, но он все еще не смог выбраться из рощи. Он был уверен, что она не простирается далеко и что он шел в правильном направлении. Но из пелены тумана продолжали материализовываться деревья, сплетая над головой свои ветви наподобие какой–то паутины.

В конце концов он остановился, заставил себя подумать о своей тете и вытянул перед собой посох.

Ничего.

Сначала он не мог в это поверить. Потом запаниковал. Вдруг магия темного жезла перестала реагировать на него? Он замотал головой. Нет, этого не может быть. Он повернулся налево и попробовал еще раз. Опять ничего. Пен развернулся в ту сторону, откуда пришел, и попробовал в третий раз. И руны ярко вспыхнули в ответ.

Он развернулся на полный круг.

Все еще испытывая страх снова заблудиться, он держал посох поднятым, непрестанно думая о тете, и начал идти обратно по своим следам. Он продвигался вперед осторожно, внимательно следя, куда ставит ноги, отмечая про себя расположение деревьев и стараясь обрести хоть какое–то чувство направления, несмотря на то, что полагался на магию темного жезла, которая должна оградить его от блуждания вслепую.

Когда он вышел из рощи, оказавшись наконец–то на открытом участке, то обнаружил, что стоит среди густой травы и гниющих бревен, валяющихся посреди затхлых, покрытых какой–то пеной луж. Запах был ужасен. Он сморщил нос и с опаской осмотрелся, бросил быстрый взгляд на посох и двинулся вперед.

Пройдя всего ничего, он заметил кости. Серые и разломанные, они валялись на голой земле. Пен тут же остановился и уставился на них. Он не знал, чьи эти кости были, но их было столько, что он смог сказать, что они принадлежали не одному существу. По количеству и виду этих костей, он предположил, что они лежали здесь уже долгое время.

Он находился посреди кормушки.

Пен еще раз огляделся, внезапно осознав, насколько тут было тихо. Неплохо бы уйти подальше от этого места, подумал он.

Повернув налево через траву, подальше от костей, он со всей возможной осторожностью направился к еще одной рощице мертвых деревьев, стараясь ровно дышать и сохранять голову ясной. Без паники, говорил он себе. Что бы здесь ни питалось, оно не обязательно находится где–то поблизости.

Пронзительный крик заставил его остановиться. Первому крику ответил второй, затем третий. Они раздались со всех сторон, резкие и грубые. Огромная фигура спустилась из мрака, раскинув крылья, и устроилась на бревне не далее двадцати футов от него. Это была похожая на грифа птица, с таким же большим телом, как у него самого, а размах крыльев составлял по меньшей мере дюжину футов. Пен наблюдал, как она приземлилась, сложила крылья вдоль тела и наклонила голову.

Когда мгновением спустя голова поднялась, он увидел, что у этой птицы было женское лицо. Но эта женщина не походила ни на одну, которую он когда–либо видел. У нее были резкие, костлявые черты, выступающий и сжатый рот напоминал клюв, а жесткие глаза были птичьими. Ее тело и крылья были покрыты темными перьями, а ноги заканчивались огромными, скрюченными когтями, которые казались слишком большими по сравнению со всем остальным.

Невообразимо сгорбившись, она сидела на бревне и внимательно следила за ним, но не пыталась двинуться в его сторону. Он минуту стоял на месте, затем начал пятиться назад. Но раздался еще один крик, и прямо за ним спикировала вторая женщина–птица, преграждая ему путь. Потом появились еще две, затем еще две, материализуясь из тумана и размахивая крыльями, когда приземлялись вокруг него, одни на землю, другие на ветви деревьев. Он насчитал, по крайней мере, дюжину; все внимательно и неотрывно смотрели на него.

Гарпии.

Он с трудом сглотнул. Он знал, кто такие гарпии, читал о них в хрониках своего отца о Четырех Землях. Злобные и непредсказуемые существа, гарпии были изгнаны в Запрет вместе с другими темными тварями во времена Волшебного мира. Если память его не подводила, то гарпии были плотоядными, которые, как говорилось, охотились и на животных, и на людей.

Он снова взглянул на когти той, что сидела на бревне перед ним, и почувствовал новый прилив паники. Ему следует оказаться где–то подальше отсюда, но он не знал, как ему это сделать в таком окружении. Некоторые из них начали приближаться, издавая воркующие звуки. Они явно были довольны. И нетерпеливы.

— Прочь! — крикнул он на них, угрожающе размахивая руками.

В тот же миг руны темного жезла вспыхнули, засияв, как искры, начав свой танец вдоль древка. Гарпии взвизгнули и захлопали своими кожистыми крыльями, а те, которые приближались к нему, замерли. Пен еще раз крикнул и попытался пройти через них, но чудовищные птицы быстро пришли в себя и не уступили ему дорогу. Он направил на них посох. Руны заплясали еще стремительнее. Гарпии дернулись, но удержались на месте.

Пена охватило отчаяние. Ему нужно найти что–то более эффективное. Затем он вспомнил дракона и как воспользовался песней желаний, чтобы отправить в полет руны, которые заманили его вдаль. Может быть, и с гарпиями получится то же самое. Он все еще не понимал до конца, как эта магия работала, но это было все, что он мог придумать.

Юноша смело запел, как будто мог проложить свой путь через напавших на него лишь силой своего голоса. Он пел какие–то обрывки фраз, которые приходили ему в голову, надеясь, что это как–то сработает. И это сработало. Изображения рун вырвались из посоха мерцающим водоворотом и поднялись в небо, образуя яркие, сложные узоры на темном фоне туч.

Гарпии наблюдали, как эти изображения улетали в небо, но не последовали за ними.

Отчаяние Пена росло. Он не знал, что еще он мог сделать. Он продолжал петь, яростно добавляя крики и вопли, пытаясь отыскать хоть что–то, что заставило бы гарпий улететь. Но, увидев, что его магия ограничивалась только мерцающими изображениями, которые танцевали, улетали и больше ничего не делали, женщины–птицы снова двинулись на него. В тусклом свете сверкали их острые глаза, а странные рты жадно открывались и закрывались.

Пен плотнее сжал обеими руками темный жезл и приготовился воспользоваться им в качестве дубинки. Это было все, что у него осталось.

Однако именно тогда, когда казалось, что у него не осталось никаких шансов, на горизонте появился какой–то темный образ, летящий к нему, быстро вырастая и обретая форму. Дракон! Он снова отслеживал изображения рун, направляясь к их источнику. Как он смог заметить их с такого расстояния, Пен понятия не имел. Но он летел прямо туда, где над головой кружился и танцевал самый большой их хоровод.

Уставившись на Пена своими яркими, жесткими глазами, гарпии поначалу не увидели дракона. Потом дракон заревел — другого слова для этого невозможно подобрать, — и они быстро обернулись, вытянув шеи, высматривая источник этого рева. Одни сразу же взлетели, но остальные замешкались, не желая отказываться от своей добычи.

Упав с неба с такой скоростью, что Пен, который подумал было попытаться убежать, ничего не смог сделать, кроме как стоять и смотреть, дракон рухнул на них, как камень. Он хватал гарпий, как кошка хватает маленьких птичек, разрывал их на части и отбрасывал в сторону, стараясь как можно быстрее добраться до всех них. Некоторые гарпии полетели на дракона, вытянув свои свирепые когти, но зверь просто дробил их своей огромной пастью и кидал на землю. Гарпии визжали, шипели и бешено хлопали крыльями, не находя выхода.

Одну за другой дракон убил их всех, кроме двух, копошащихся на пропитанной кровью земле и скулящих от безысходности. Дракон игрался с ними, подталкивая их то так, то эдак. Пен смотрел на все это, пока не осознал, что может быть следующим, и стал медленно отступать. Над головой по–прежнему парили в танце изображения рун, а их новые порции слетали с темного жезла, чтобы крутиться вокруг дракона, как светлячки. Если дракон их и видел, то никак это не показывал. В данный момент все его внимание было приковано к новым игрушкам.

Пен добрался до края рощи так, что дракон не заметил, и нырнул между деревьев. Оказавшись в роще, он обернул темный жезл своим плащом, перестал думать о своей тете и подождал, когда руны погаснут.

Вспотев так, что вся его одежда промокла, он тронулся в путь, едва заставив себя двигаться. Он подумал, что ушел от дракона на безопасное расстояние. Но вряд ли далеко, если тот увидел изображения рун. Он должен быть счастлив, ведь дракон спас его жизнь, однако это заставило его еще сильнее понять, насколько он был уязвим. В данный момент он мог чувствовать себя в безопасности, однако он будет оставаться в опасности до тех пор, пока не покинет Запрет и не вернется в Четыре Земли. До того, продолжительность его жизни вряд ли сравнится с длиной его руки. Он должен найти свою тетю, причем быстро, иначе на нем можно поставить крест.

Пен продолжал шагать, отказываясь оглянуться назад, направляясь в ту сторону, куда, как он знал, ему нужно идти. Он держал темный жезл внизу, боясь сделать что–нибудь, что вновь оживило бы руны.

Он прошел почти полмили, прежде чем перестал слышать хруст костей.