День 5
Амар Хамади, восходящая звезда
- Пришел наконец, - встал навстречу старший инспектор Темель Ильхан.
Амар изумленно - и демонстративно - глянул на часы над дверью: он пришел не наконец, а на полчаса раньше положенного, а ведь, учитывая вчерашний концерт по заявкам аппарата Вождя и результаты двух серьезных операций, мог бы вообще взять день на поправку здоровья. Пришел только потому, что его на рассвете посетила очень, очень важная мысль по поводу Фарида – помешала спать сначала ему, потом Паломе, и не оставила в покое, как он ни старался, а приволокла на работу. И нате вам…
- Пойдем позавтракаем, - предложил непосредственный начальник, и не дожидаясь согласия, повлек Хамади наружу и вниз, в столовую.
Ильхан выбрал узкий столик за перегородкой. Долго напихивал в свежую лепешку всего и побольше, с аппетитом жевал, роняя обрывки салатных листьев, ничего не говорил. Амар недоумевал, за что его сейчас совершенно явным образом будут карать и терроризировать, но на всякий случай убрал под стол правую руку с разбитыми костяшками.
- Амар! – торжественно выговорил Ильхан. – Не пойми меня неправильно. Тобой все очень, очень довольны. До самого верха. Но, пожалуйста, не мог бы ты вести себя немножечко… потише?
- В смысле? - потому что тихо вломиться к Вождю или тихо арестовать часть руководства военной разведки все-таки невозможно и старший инспектор знает это сам.
- Люди… не всегда тебя понимают, Амар. Обижаются, жалуются. Вот за вчерашний день – сначала командир взвода прикрытия жалобу подал. Тот, из мотеля. Устную, смешную – «лезет везде наглый как танк, а сам голый».
- Голый был аль-Сольх вроде бы…
- Без брони. В общем, они так не привыкли. Из приемной Вождя… ну, тут все понятно, тут как бы и даже претензий нет, хотя можно было бы и не так резко. В общем,.. я тебя очень прошу.
- Еще будет жалоба из шурта ахлакийя, - честно предупредил Амар. – Надеюсь, что последняя.
- Что случилось? – Темель-бей наклонил голову и принялся разглядывать подчиненного, словно ожидал от него каких-нибудь ужасных откровений.
- Да, - Амару было страшно неловко, и еще какой-то мятежный осколок завтрака встал где-то на уровне диафрагмы и поднял красный флаг с надписью "они не пройдут", - я вчера ночью кое-кого из них с лестницы скинул. В ресторане.
- За что?!
- К моей женщине приставал. – И ладно бы как служащий полиции нравов, так ведь нет, попросту как хам и кобель, не чтящий приличий...
- Повод, конечно, достойный… - вздохнул Ильхан. – Но погоди-ка. Ты же им вчера отель отдал?
- В котором как танк без брони?
- Так что же ты? Набери того, кому отдал, пусть между собой разберутся. Так нельзя. Ты представляешь, сколько они настригли с тех овец - и на тебя же еще и жалобу?
- Эммм... - завтрак от неожиданности спустил флаг, но ситуация не прояснилась.
- Амар, Амар... Хорошо, я сам свяжусь. И вот еще что. Извини, что я так прямо… я пожилой человек, меня стоит послушать, а ты… - «Хс, чужак, посторонний, инородное тело, неверный… что еще?» - …сам можешь не догадаться, ты скромный, да еще и армеец до кости, но… люди все замечают. Если не хочешь, чтоб тебе завидовали…
- Мне?
- Вот я и говорю, - турок улыбнулся. – Зависти лучше избегать.
- Да в чем мне можно завидовать?!
- Как чему?! – собеседник явно удивился не меньше Амара. Поворочался за столом, покряхтел, вытер руки бумажной салфеткой, - Благосклонности начальства, конечно. Ты только недавно к нам пришел, а уже… В общем, возвысившись, нужно становиться щедрее.
- С меня угощение, что ли?
- Вот молодец, все понимаешь.
Это была благосклонность. И афганцы, и Фарид, и "ваш кандидат", и все это... вместо нормальной работы, как у всех. Конечно, капитан Хамади, вот это зубастое с картин Гойи и Пикассо одновременно и еще от Босха чуть-чуть позаимствовавшее, это начальственная благосклонность, не перепутайте. Эвменида, немножко бывшая эриния. Такое дело точно нужно запить и в одиночку это запить не получится.
- Обычаи - прекрасная вещь, - радостно кивнул Амар. - А как насчет даты?
Человек без коньков
В этот раз все куда проще. До кабинета от черного хода – семь минут закоулков. Обстановка – временная, конечно, не пластик, но все как попало, из запасников. За стенкой колышется вода, булькают системы жизнеобеспечения, плавают, иногда касаясь друг друга образцы живой радуги. Он знает об этом точно, потому был за стеной. Там экран во всю стену, там прекрасная техника... и очень плохая акустика, чтобы думать не мешало. Я их представляю себе рыбами, а они меня – кем? А по эту сторону хозяйка аквариума. И он.
- Данных от нелегалов у вас еще, конечно, не может быть, рано, - пожимает плечами женщина с ярко-белым сегодня, явно из бутылки налитым лицом, - Расскажите, что вы успели собрать.
- Кое-что есть, мэм. Не так уж и много. - Это преуменьшение; преуменьшения - весьма элегантная вещь. - Мы почти точно знаем, что Народная Армия Турана арестовала ряд чинов военной разведки за сотрудничество с известным западнопакистанским террористом Ажахом аль-Рахманом.
Женщина за столом поднимает почти невидимую под белой косметикой бровь.
- Это то, - поясняет он, - за что их арестовали. Не вымышленный предлог. Во всяком случае... институты Народной Армии искренне убеждены, что военные действительно сотрудничали с террористами. Не предлог, но возможно - повод, а не причина. И в любом случае, по мнению местных, к убийству Тахира этот заговор не имеет никакого отношения.
- Мы настолько недооценили уровень активности в армейской среде? - спрашивает госпожа премьер-министр и ее собеседник, в который раз за сегодняшний день, и вчерашний, и ночь, ощущает весь свой возраст, в годах и месяцах, в костях, в слишком быстро утомляющихся мышцах, в памяти, которая не хранит, в том, что тридцать часов без сна - уже не бесплатная рутина, а не вполне осмысленный подвиг...
- Видимо, да,- кивает он. Недооценили... это тоже преуменьшение. Немножко не то слово. С учетом расположения источников. Одно утешение - наши нелегалы настолько нелегальны, что когда их берут за жабры или убивают, в двух третях случаев это происходит по местным причинам... - Либо, что тоже вероятно, эта часть операции была секретом и для большинства недовольных - настоящим секретом, и потому с нашего ракурса ее было не разглядеть.
Это еще одно элегантное преуменьшение. Госпожа премьер-министр не знает, что вчера средь бела дня - дни в Дубае действительно раскалены добела, - один наш источник арестовал другой наш источник, о чем даже своевременно доложил. Об аресте, естественно. Обо всем остальном он не знал. Второй источник, разумеется, доложить не мог.
Наши нелегалы настолько нелегальны, что даже берут друг друга за жабры по местным причинам. Это отличный результат, им можно гордиться. Даже если первый источник вскроет и распотрошит второго на благо местной власти.
Стоящая за этим проблема - дело внутреннее и не касается Госпожи Гарпии.
- И официальных комментариев нет... - задумчиво говорит сама себе достопочтенная госпожа Гарпия.- Никаких. Мрак и туман. Даже если это для них сюрприз - почему молчат?
- В теории, мэм, в таких ситуациях положено держать происходящее под крышкой столько, сколько возможно. Чтобы никто не начал делать глупости, не ударился в бега или, того хуже, в панику.
От мысли о том, на что способен тот же аль-Рахман, ударившийся в панику посреди мегаполиса «недоверков», нехорошо становится даже ему, а у дубайских служб, вероятно, гусиная кожа, которой они все покрылись, уже перья выпускать начала.
- А на практике все, кому надо, уже все знают...
- Позвольте также напомнить, что туранский стиль правления - демонстративно авторитарный и изоляционистский. Даже невзирая на то, что дубайская конференция еще не закончила работу, Алтын не считает нужным давать присутствующим какие-то пояснения по внутренним делам, а аресты в армейской разведке, действительно, считаются таковыми. Это, если угодно, дополнительная и вполне осознанная демонстрация автономии. Особенно ввиду конференции.
С туранского вождя сталось бы ответить «а какое ваше собачье дело, что происходит в нашей армии?» на официальный запрос. Или напомнить, что Туран как единая держава, имеющая армию центрального подчинения, для Европы и Америки до сих пор не существует, так что непонятно, с какой стати кого-то может интересовать арест военнослужащего несуществующей армии несуществующей страны.
- Ну, примем за версию... За одну из версий.
Что-то госпожа премьер-министр не в духе. И сидит тихо, и разговаривает сама с собой.
Женщина распахивает глаза движением заводной куклы. Глаза обычные - с желтыми пятнами и розовыми прожилками.
- Я вам не нравлюсь сегодня?
И как на это отвечать? Это совершенно точно не входит ни в профессиональные, ни вообще в какие бы то ни было обязанности.
- Вы радуйтесь лучше. Войны теперь не точно будет. Даже кризиса не будет. Даже деньги не пропадут. Все хорошо. У кузенов в конгрессе, вероятно, случится тихий переворот, а у меня от этих новостей наступила депрессивная фаза. Была бы маниакальная, я слетала бы в Дубай и предложила Эмирхану Алтыну выйти за меня замуж.
Амар Хамади, следователь
- Вы думаете, что он это что-то вытеснил? - спрашивает врач.
- И теперь не хочет вспоминать, - подтверждает Амар-разбуженный-идеей. - Что-то, что с ним там случилось. Понимаете, он помнит лица, помнит даже, кто с каким акцентом говорил, а вот что было, не помнит. Первый день, поначалу - еще может быть, еще понятно. Тяжелое опьянение, похмелье, потом неумелая детоксикация, сильный стресс. Но ведь динамики никакой. И скорее всего, это что-то личное, личная реакция.
У врача глаза Медузы, утратившей веру в свои способности. Он рад бы испепелить, окаменить инспектора Хамади молча, без слов, одним лишь взглядом через очки – а на наглого инспектора отчего-то не действует.
- У вас, как я понимаю, богатый личный опыт, - наконец выдавливает из себя психотерапевт. – Но не думаю, что это достаточная основа для обобщений и предположений.
- Уж объясните, пожалуйста, в чем я ошибаюсь.
Врач, кажется, считает Медузой – или василиском – самого Амара, потому что застывает, вытаращив глаза, и только усы топорщатся от несказанной амаровой наглости.
- Это так сложно? Если я говорю что-то не то, вы же можете мне объяснить?
- Не могу и не буду. Это бессмысленно.
Врач встает, тень его ползет вдоль стены, следить лучше за ней. Потому что светло-голубой медицинский комбинезон на фоне светло-голубой же госпитальной краски смазывается и смывается. Если он еще и жестикулировать начнет, пиши пропало.
- Почему?
- Потому что вы попугай, нахватавшийся слов, смысла которых не знаете! - о, вот и начал, - Динамика! При чем тут динамика?! Если только предположить, что речь идет действительно о вытеснении травмирующего события, сутки тут не срок!..
- Спасибо, вот теперь понятно… а все-таки что делать? Не можем же мы полгода ждать, пока он все вспомнит, да и вспомнит ли… - И, пока доктор повторно стал набирать воздуха в грудь: - Речь идет о вопросе такой важности… понимаете, он опознал, по альбому со снимками, не кого-нибудь, а самого аль-Рахмана. Но он не помнит деталей и подробностей. Он вообще ничего не помнит, кроме лиц и региональных акцентов. Вы себе представляете, что может случиться? Буквально в любую минуту, прямо здесь, в Дубае?
- Ему нельзя препараты, - чуть менее враждебно ворчит доктор и придвигается обратно к столу. Видимо, имя аль-Рахмана частично объяснило и оправдало для него и безумие в глазах, и неприличное размахивание терминами из чужой специальности. - Ему вообще ничего нельзя. Вы его медкарту смотрели? Того подонка, который вводил ему алкоголь внутривенно, я бы... отдал отцу этого мальчика. То, что он у вас живой и относительно в своем уме, это чудо. Я ваших знаю, так вот, я вам говорю, пичкать его химией сам не буду, вам не позволю.
Амар не стал сообщать, что этот бедный несчастный мальчик цинично спаивал его самого – подкупая и отличным вином, и неплохим виски, а также хлопал синтетические коктейли один за другим. Хотя и было желание поплакаться, все равно бы не помогло. Наверняка тут уже побывал господин замминистра, и теперь весь штат жайшевского госпиталя знает, что на Фарида даже дышать нельзя, а то он немедленно заболеет и умрет. Хотя алкоголь по вене – это, конечно, редкостное свинство и скотство, говорить нечего. Вырубает сразу и даже на помощь позвать не успеваешь, не то что там водички попить или таблетку для профилактики принять, как в случае нормальной пьянки. И медицинские последствия даже у здоровых – от тромбофлебита до остановки сердца.
- Хорошо, препараты нельзя, а что можно? Понимаете, доктор!.. – проникновенно уставился на зловредную «медицину» Амар. – Это мой коллега, мой друг, я его лично вытащил из той дыры! Я совершенно не хочу, чтобы с ним хоть что-нибудь случилось, он нужен нам целым и здоровым, но… у него в голове хранится кое-что очень важное, а он не может вспомнить. Мы понимаем все насчет Фарида, но поймите и нас! Можно… как-нибудь? Чтоб и ему не повредить, и все-таки добраться?
- Ну… - сказал доктор. – Если его отец не будет возражать, я могу попробовать гипноз…
Амар не стал напоминать, что Фарид уж 5 лет как совершеннолетний и вполне мог бы решить сам. Хватит на сегодня попаданий в культурные ловушки. А папу его пусть Штааль уговаривает!
Папу, однако, уговаривать не пришлось. Папу пришлось уговаривать не присутствовать. Вежливо уговаривать, но непреклонно. Со ссылкой на то, что ввиду всех вчерашних событий такого нарушения правил безопасности Сектор А себе позволить не может.
И Фарида уговаривать не пришлось. Фарид горел желанием доказать, что он был прав от начала, а услышав, что есть способ вспомнить, да еще без химии, едва не выразил готовность принять этот способ внутривенно, как давешнее спиртное.
Вообще-то мы вчера на балконе солнце караулили. Там есть такой момент, оно над проспектом останавливается - как раз, два таких небоскреба, отель какой-то - так точно между башнями, и все это стекло друг на друга отражается. Мы случайно день на второй обнаружили и решили снять всем, что у нас было, так что Алек стояла и держала комп, чтобы не пропустить.
А что на улице было, мы не заметили, за башнями следили.
И тут наискосок от нас стекло летит и из окна человек вываливается. Алек его и проводила... механически так. Я тоже проводил, хотя камеру вообще не включал, не успел. Там этаж восьмой или девятый, ну понятно. Он внизу лежит, оливковый - форма потому что - и красный, сигнализация орет, а к нам прямо на балкон такая... платформа впирается, я потом уже понял, что она выдвижная, как у пожарников, а тогда мы все офигели, потому что звука за сиреной слышно не было. Алек комп к груди прижимает - отбирать будете?
Этот, с площадки, весь в пластинах каких-то, говорит - да не валяйте дурака. К вам, говорит, через часик подойдут, заберут копию записи. Будете... сотрудничать со следствием, мы вас уведомим, когда можно станет разглашать. А пока посмотрите, что у нас закон предусматривает за несотрудничество.
И вниз уехал.
Мы посмотрели и сразу в консульство звонить... это вообще как? А консул нам - раньше читать надо было. Здесь так. Законы страны пребывания и нарушать их не надо. И вообще, снимать свой собственный суицид - еще туда-сюда, а чужой, да еще и в сеть выкладывать... не будьте стервятниками, ребята, не позорьте государство.
А солнце мы пропустили.
Транскрипция аудиозаписи в совместном блоге Жинжин Алтануи и Сансар Хорлогийна Гэнсээ
Рафик аль-Сольх, полуглава семьи аль-Сольх
- Секретность... – проворчал Рафик аль-Сольх, уже почти расслабившись. – Нашли, от кого таить секреты. Я отец этого болвана или кто?
Он, впрочем, порой подозревал, что – нет, не он, а кто-то еще, а вслух этих подозрений не высказывал, не желая оскорблять память покойной супруги и задевать честь ее семьи. Очень трудно понять, как из смышленого, бойкого и ласкового малыша, удивительно похожего на мать, выросло долговязое, не по возрасту угловатое и капризное чучело. «Я хочу» и «я не хочу» - до сих пор главные слова в лексиконе. До сих пор Фарид получал то, что хотел, и только безумец попытался бы навязать ему то, что Фарид не хочет. Теперь Фарид возжелал под гипнозом восстановить свою память. Рафик не возражал, и даже поверил, что этот метод вполне безопасен – его только покоробило, что очередное «хочу» заставило сына смотреть на отца как на досадную помеху между собой и желаемым. И даже жалобное «ну папа, ну пожалуйста!» звучало неубедительно – как умелое, опытное вымогательство.
К счастью, еще во время разговора с врачом на личный номер упало сообщение от Бреннера.
Генерал просил о встрече. Что ж, Рафик не видел причин отказывать. Вчера - отказал бы, вернее, попросил бы перенести: не смог бы доверять себе достаточно. Сегодня, особенно вот сейчас, когда на поверхности мысли о Фариде не вызывают ничего, кроме раздражения... сегодня самое время. Накопилось много вопросов, есть о чем говорить. Тем более, что господин генерал нарушил свои обязательства посредника и нарушил дважды. В первый раз, когда не сообщил Рафику, где его сын, а во второй, когда не посвятил в подробности разговора с Алтыном. Возможно, у Бреннера есть причины. Наверняка есть, иначе он не звонил бы первым. Но семью аль-Сольх ему придется успокаивать и умасливать долго, какими бы серьезными эти причины ни были.
На встречу – через полчаса в ближайшем офисе «Вуца» (приглашать посредника в МИД было бы вопиющим нарушением и служебной этики, и техники безопасности) Бреннер явился вовремя, но не один, а со своим неизменным референтом-немцем. Рафик знал того в лицо, знал и в виде небольшого, но весьма интересного личного дела, однако до сих пор Вальтер Фогель в переговорах с аль-Сольхами во плоти не присутствовал.
Причина выявилась достаточно быстро – почти сразу после того, как Бреннер, никого не собиравшийся умасливать, а добела раскаленный от злости, велел помощнику говорить, а Рафику – тем же жестом – заткнуться и слушать. Не будь замминистра и сам зол, как тысяча джиннов в одном кувшине, могла бы выйти ссора; но Рафик пока что терпеливо копил обиды, чтобы взыскать за все сразу.
Когда на стол легли записи и Вальтер закончил свой рассказ, Рафик аль-Сольх уже пускал пузыри, как выброшенная из воды рыба. Кажется, он промахнулся с адресатом. Кажется, за неприятности Фарида нужно было взыскивать с совсем другого человека.
Конечно, генерал оставался... кретином, болваном, ослом и даже собачьим сыном - ты берешь деньги семьи и настолько не знаешь ее историю? - но убивать Бреннер не хотел. Он пытался спасти, как мог и умел. И спасал. От аль-Рахмана, от Сектора А и видимо, от...
Рафик прикинул, что бы он в ту ночь подумал на месте Бреннера, и просторное кресло переговорной стало ему тесно. Тело раздулось как воздушный шарик, как пропекшийся индийский пирожок, вот сейчас лопнет, забрызгав все горячим овощным соком. На месте Бреннера, там и тогда, он подумал бы, что Фаридом жертвуют - и Штааль, и семья. Что мальчика списали. Заморочили голову и отправили на смерть - бестолковщину, негодного сотрудника, негодного наследника. За большую власть, большие деньги и возможность выглядеть жертвами. Вот поэтому Бреннер ничего не говорил аль-Сольхам до самого визита к Алтыну. Не хотел рисковать жизнью мальчика.
Рафик согласился свести Бреннера с Вождем - и прошел первую проверку. Он не искал Бреннера вчера - и, сам того не зная, прошел вторую. После этого бельгиец счел возможным явиться - с частью правды и претензиями наперевес.
Конечно, сейчас генерал играл, и за всеми его желваками и искренним возмущением пряталось как каракатица в чернильном облаке желание что-то скрыть, надежно похоронить под слоями обвинений и контробвинений - но убивать посредника было не за что.
- Если бы я сразу знал, что он… юноша с инициативой, я бы от него просто ушел, - после недолгой паузы сказал референт, глядя в стол. – Это было бы нетрудно. Но я предполагал, что сотрудник контрразведки Народной Армии, тем более, европейского сектора, не будет меня преследовать без серьезной причины. Особенно так демонстративно. В общем, я прошу прощения за все, случившееся потом.
- Я буду разбираться, - сказал Рафик. Все недосказанное он прекрасно понял сам: его вина как отца и главы семьи, что мальчик настолько не при делах, что мальчик не отличает союзников семьи от ее врагов, что вместо серьезного дела играет в шпионов и сыщиков в Народной Армии… - Вы сказали, что за Фаридом следили?
- Да. Но этот хвост отсекал аль-Рахман, а он не позаботился о том, чтобы выяснить, чей он. Нам тогда это показалось очень важным. Аль-Рахман сказал, что его в Дубай зазвали "серьезные люди". В этой ситуации его небрежность выглядела подозрительно. Потом исчез инспектор Максум.
И у них сформировалась версия, перевел для себя Рафик. А к тому времени, когда до них дошло, что игроков на поле больше, "хвост" было уже не допросить.
Пожалуй, наиболее разумно и выгодно в данной ситуации - объясниться со всей возможной прямотой. Что отделяет возможную от максимальной, Рафик еще точно не знал, но намеревался нащупать границу прямо в процессе разговора.
- Не буду говорить, что мы не ожидали противодействия стальной сделке, - начал он со вздохом. – Разумеется, ожидали, и в первую очередь – со стороны части армии. Не той, что закупает вооружение, а той, что его расходует. – Замминистра слегка улыбнулся собеседникам.
Та часть, что закупает вооружение, с нетерпением ждала, когда пакистано-индийская сталь превратится в готовое к отгрузке оружие, и все было готово, пути налажены, нужные люди куплены. Однако, для того, чтобы это произошло, нетерпеливая часть, желающая завоевать Западный Пакистан, должна была на время засунуть свои амбиции куда подальше. Бреннер, конечно, прекрасно понимал все это, они это даже обсуждали прошлой зимой.
- Но атака на Тахира и довольно примитивный, на скорую руку совершенный взлом нашей базы данных с целью привязать убийцу к «Вуцу» – совсем не то, чего мы ожидали и к чему готовились. Весьма поганый сюрприз. Не буду даже тратить время на клятвы, что мы тут ни при чем.
А вот это - интересней интересного. Контрагенты переглядываются, кивают, мол, допустим... Бреннер кривится даже, так что лицо дробится в полузеркальной поверхности стола, но что-то тут есть. Они не просто готовы мне верить, так сказать, теоретически. Они знают, что это не мы. Они возможно даже знают, кто. И даже не очень готовы это скрывать от меня. Это кто-то там, на их стороне. На их стороне, но не они сами.
- Первым с этим сюрпризом, естественно, познакомился милис, а затем - организация, ведущая расследование.
То есть Сектор А контрразведки Народной Армии Турана.
- Да, - кивает Бреннер, и подчеркнуто нехорошо ухмыляется. Получается достаточно впечатляюще. Сердитый генерал всегда похож на богомола, а совсем уж разгневанный – на собственную мумию. – Очередное совершенно случайное совпадение.
- Это как раз не совпадение. Единственное совпадение тут в том, что во время взрыва генерал Айнур отчитывался перед… Алтыном, - едва не сказал "Вождем", а Бреннер бы не понял. – Поэтому генерал Айнур немедленно предложил свои услуги.
- И немедленно принял решение, и немедленно приказал, - опять кивает Бреннер. – Я видел, да там и весь зал видел, как это было. И реплику этот сопляк, наверное, экспромтом отпустил, а как же.
Нет, усмехается про себя Рафик, я не буду защищать честь Сектора А и объяснять генералу, что подобную реплику и вообще любое их количество полковник Штааль может выдавать в темпе живой речи. И не стану рассказывать о более чем любопытных закулисных слухах по части вчерашнего... совместного доклада по армейским делам. В частности, о том, кто, кому и в каких красочных выражениях – «отстали от жизни и технологий настолько, что рискуете увидеть собственную смерть в прямом эфире» - там учинил скандал. Во всяком случае, не буду, пока не узнаю точно другое: кто, как и когда давал задание Фариду и в чем оно состояло.
Но – еще я помню «виварий», эту довольно бессмысленную демонстрацию изнанки рабочего процесса. Все мыслимое усердие, включая личное присутствие на допросе с пристрастием. В этом было что-то избыточное и плохо совместимое с общим стилем Штааля. Попросту говоря, он смотрелся там неорганично, неестественно. Так что, может быть, господин Две Змеи ведет еще более сложную игру. Ему ведь, как говорил в детстве Фарид, желая назвать кого-то слишком умным, «трех мониторов мало».
- Они помогли нам. - говорит вслух Рафик. - Прикрыли. Обеспечили. Снабдили информацией. В общем, вели себя как союзники. - Он качает головой и добавляет, как бы нехотя, как бы через силу. - Когда Фарид очнулся, он первым делом позвонил на работу. - Делает еще одну паузу. - Капитану Хамади.
Амар Хамади, следователь
- В идеале для подтверждения надежности метода нам нужен какой-то другой момент времени, о котором точно известно, что и где пациент делал. Хотя гипноз считается высоконадежным методом при наличии добровольного согласия, сбои случаются все равно. Есть даже сообщения о появлении ложных воспоминаний, а так как дело ответственное… - зловредная «медицина» уже прониклась важностью миссии. – Есть ли…
- Есть! – Амар аж подпрыгнул, когда его осенило. Врач нервно передернулся… тоже, психотерапевт, называется. – Есть запись, где он даже не знает, что его снимали.
Несколько движений – и вот, извольте, над столом парит картинка, а на картинке Фарид в магазине электроники, том самом, перед которым потом взорвали президента Тахира.
- Вот тайминг, вот обстановка… годится?
- Конечно, годится. Я начну, а вы оставайтесь здесь и ни в коем случае не выходите из-за перегородки.
В контакт Фарид проваливается как в сон, как в теплую воду, легко, с удовольствием. Стекло, розы, еще целое стекло, никогда не разбивавшееся стекло, потому что будущего еще нет, робот, девушка с братом, девушка с волосами цвета меда, "дрянь твоя «медведица». 4X держит только до 128 и спутники теряет", "в «3С» писали".
Если бы доктор не предупредил, вылетел бы Амар из-за ширмы как Зверь из стартовой коробки, пронесся бы летяжьим хаотическим зигзагом до двери, в дверь, наверх - к какой-нибудь своей машине, достаточно защищенной, выяснять, когда, в какой момент и из какого помещения отправили в злосчастном "Симурге" тот не менее злосчастный запрос про Фарида аль-Сольха. Потому что если Фариду не померещилось и если он сейчас не морочит всем голову, то в деле Тахира жайш мог с самого начала лаять совсем не на то дерево.
Но позвонить, нет, написать-то можно…
Амар не успел нажать нужные кнопки: доктор перешел к разбору дня похищения. Подробно, обстоятельно – прямо со второго перерыва, в котором Шестнадцатый смылся с конференции, преследуя по собственной инициативе помощника Бреннера.
Преследование.
Кинозал. Просмотр «Дома Осужденных».
Преследование. Вплоть до момента, когда некто ловко подрезал его на улице, заехав локтем под ребра, а потом брызнул чем-то в лицо.
Теперь уже хотелось вылететь из-за односторонне прозрачного стекла, чтобы взять младшего аль-Сольха за уши и как следует постучать его драгоценной головой по всем стенам кабинета.
Фарид просто-напросто вошел, пешком вошел, идиот малолетний ненормальный, в бреннеровские дела с аль-Рахманом. Если верить Бреннеру, то в переговоры о выходе на свет и сдаче. Если не верить, то в нечто еще более опасное. Потому что всякое бывает, но вот союз аль-Рахмана и Усмани - маломыслимая вещь и слишком невыгодная обоим. Да и существуй такой союз, не ходил бы Бреннер к Вождю предлагать ему аль-Рахмана... и не подкупал бы человек из "племен" идиота-компьютерщика в "Симурге", не совершали бы люди Ажаха столько излишних, опасно излишних движений. Да не было бы просто той встречи с Бреннером... и нужды в этой встрече. Ажах не убивал Тахира, нет, не убивал, он ничего не знал, он не был причастен, а потому, скорее всего, сильно нервничал... И тут Фарид...
Двадцать вредных последствий из смерти Мохаммада Тахира, ха, и конкретно двадцать первое - убийство Фарида аль-Сольха при обстоятельствах, которые могут вызвать хоть тридцать три войны.
Что, и Бреннер то же самое ему сказал? И в тех же выражениях? Ну я его почти понимаю.
Про то, что ради одного любопытства подставлять и свою службу, и отца, дела которого Бреннер тут улаживает в поте лица, и самого Бреннера, который действует на благо некоего предприятия «Вуц Индастриз», под атаку любой сволочи, которая могла бы сесть на хвост Фариду, а на его хвосте только ленивая блоха не каталась, верно, Рашид? – это вообще великолепно.
Значит, Бамбука зовут Рашид… наверняка псевдоним.
Интересно, знал ли Бреннер о военных, которые пасут аль-Рахмана и этого Рашида? Мог знать, мог и не знать – но попал в точку. Даже не сообразить сейчас, что страшнее – сочти истихбарат аскарийя беднягу Фарида представителем только своей семьи или жайша тоже. Оба варианта хуже.
Про дурака, который жив только милостью Бреннера и ради деловых связей его отца с Бреннером – прекрасно, просто прекрасно.
Только длинновато и немножко однообразно – а, главное, совершенно бессмысленно с учетом последующей имитации опьянения.
Итак, молодого человека срезали в полете, символически попинали ногами, от души испинали морально, добротно отравили и подкинули в мотель. Злонравия достойные плоды, что тут еще скажешь.
Нет ответов на три, считай, с половиной вопроса. Зачем задержали у себя? Почему не сдали семье, на которую Бреннер как бы, вроде бы и даже по собственным словам работает - и успешно? Зачем накачали алкоголем, ведь мог же просто умереть... и тогда Рафику аль-Сольху было бы наплевать на то, сколько неразумия проявил его старший сын в последний день жизни. Бреннер же не исчез и не уехал, как мог бы - он пошел к Вождю, жаловаться. Абсурд.
Впрочем, если принять во внимание, кто похищал Фарида, то можно предположить, что спиртное и мотель – компромисс. Аль-Рахман сопляка уложил бы, не задумываясь, и сбросил в залив – но Бреннер мог возразить, а какие-то рычаги на эту сволочь у него есть. Сошлись на варианте, который обеспечил Последнему Талибу сутки времени? Похоже на правду. Можно было надеяться и на отключку памяти, а еще на то, что Фарида найдут раньше, чем он очнется, и все рассказы о Бреннере и талибах поначалу спишут по разряду брехни или бреда. А пока мы будем с этим бредом возиться, аль-Рахман исчезнет, а бельгиец пробьется к Вождю и продаст ему свою версию.
Конечно, ведь оба заговорщика еще не могли знать ни об Имране - кажется, что прошло не меньше полугода, а на самом-то деле... - ни о бегстве «афганцев», ни, тем более, о регенате Хададе. И не могли предположить, что мы к тому времени уже удостоверимся, что аль-Рахман в Дубае, а потому поверим Фариду сразу и полностью.
А еще специалист по востоку, Бреннер-то. Забыл, что интриг здесь никогда не бывает меньше двенадцати дюжин.
Ажах аль-Рахман, раб Милостивого и Милосердного
Конечно, за Рашидом следили все прошлые недели. И в два глаза, и в четыре, и не только вживую. Но Рашид – в отличие от командира – всю свою жизнь оперировал в больших городах, на глазах у полиции и военных, под объективами камер, в ситуации, когда слежка всегда возможна и ее мало шансов обнаружить, а уж по записям задним числом открутить назад твои действия сможет даже стажер. Так что для Рашида менять обличье, создавать обманные «дорожки» и отращивать бесконтактные и трудноотслеживаемые каналы связи было так же естественно, как для самого Ажаха – принимать в расчет воздух при планировании операций. Потому что если ты не закладываешься на возможный в любой момент визит беспилотника, значит, ты мертв и люди твои мертвы... с камерами и слежкой то же самое.
Им было куда уйти с прежней лежки. Выбор не слишком большой, но достаточный. Главное – о новых укрытиях знали только те, кто их готовил. Одно – Рашид, другое – Абдулхамид. Правила карантина, которые придуманы давным-давно, но Ажах не копировал их слепо, а обдумывал и усложнял в долгие периоды затишья и подпольной подготовки к новым делам. Он всегда соображал быстрее окружающих, не вдвое, а этак вполовину, но если большинство тех, кому достался быстрый подвижный разум, начинают скучать и забивают голову глупыми книжками и пустыми выдумками, то Ажах воспитал в себе умение занимать полезными размышлениями каждую минуту, свободную от предельной усталости или концентрации в бою.
Одним из общеизвестных правил, затверженных как сура "Корова" было: "Что-то всегда случается" с парными следствиями "кто-то всегда подводит" и "обеспечения никогда не бывает много". Необщеизвестным следствием из следствия - распределение операции и ресурсов операции таким образом, чтобы в норме ее могло торпедировать только явное неблаговоление Аллаха.
Ажах аль-Рахман смотрел на приблизительный список арестованных, только что выписанный им от руки на лист плохонькой школьной бумаги, и думал, что не знает, как ему определить нынешнюю ситуацию. Видимо, все же, как крайнее явное благоволение. Оставалось только разобраться, что из произошедшего сделано с дозволения Аллаха, но человеческими руками.
Те люди, которым он попробовал довериться, пусть с тремя оговорками и в узких рамках, арестованы. Точнее, арестованных впятеро больше, чем тех, с кем он имел дело – но это уже не так существенно. Есть все основания думать, что им в вину будет поставлена именно попытка обратиться к Последнему Талибу. В этом богохульном Туране это действительно серьезное обвинение, да и, по правде говоря, везде, кроме земли истинной правды – везде серьезное; а такой земли все меньше и меньше. Арестовывала всех Народная Армия Турана, цепные псы Эмирхана Алтына. Тоже ничего удивительного. Если Алтын не хочет начинать войну в Западном Пакистане, то он жестоко накажет всех, кто пытался толкать его под локоть. Впрочем, это все – свара клопов и тараканов, ибо после войны никого иного в этом проклятом городе, в этом грязном Туране и не осталось. Пусть грызут друг друга. Дело в другом. Народная Армия – пожалуй что скорпионы среди ядовитых тварей… и не погорячился ли Ажах, записав мальчишку аль-Сольха в дураки? Как понятно теперь, уж очень вовремя он появился. Спугнул Ажаха со старой засвеченной лежки, заставил насторожиться и оборвать все связи с Хададом и его присными. А ведь еще день - и было бы поздно.
И Бреннер, богомол одноглазый, так его защищал, так защищал – словно родного сына. Может быть, что-то знал, а может быть что-то понял, когда увидел.
Запись с конференции Ажах с легкой руки Бреннера просмотрел тоже и думал теперь: если бы я был скорпионом из Народной Армии, если бы я знал, что военные приволокли в город Последнего Талиба и как-то наследили при этом (а если бы не наследили, я бы о нем не знал), если бы вдруг случилось еще одно, совсем нежданное убийство, из-за которого весь мусор сейчас уберут и тараканы-военные станут видны, если бы мне нужен был аль-Рахман, Последний Талиб, нужен живым и свободным, пока, для какого-то дела, очень нужен, а при мне находилось всего два верных человека, а времени не было совсем... кого бы я послал искать дорогу к аль-Рахману и пугать его? Того из двоих, которого если не сам аль-Рахман, так его временные союзники обязательно захотят оставить в живых.
Сынок замминистра аль-Сольха, бывшего посла, и одного из самых толстых владельцев концерна «Вуц Индастриз» - самая та кандидатура. Потому что второй был какой-то безвестный и безродный Хс, и его кто угодно пристрелил бы просто так, чтоб у противника стало на одного бойца меньше. Но тогда получается, что Бреннер засветился? Недаром же малыш Фарид так нахально вцепился в его помощника? «Одноглазый» и «нечаянно засветился» не очень хорошо сочетается… зато намеренно и обдуманно он способен не только засветиться, а запустить целый фейерверк с высокой башни.
За этим министерским сынком еще кто-то следил, между прочим. Свои прикрывали? Непохоже, но, может, он и сам не знал, что за ним присматривают. «Блоху» с него сняли, как сказал Рашид, жайшевскую. Мальчишка, конечно, нес отменный бред – и сам нес, и под газом нес, и под еще какой-то дрянью, и были его глупости вполне связными и правдоподобными, но, может быть, это внушение? Бывают такие вещи, бывают…
Вот и гадай теперь – то ли это мы хорошо и вовремя ушли из-под носа у Народной Армии, то ли это они вполне намеренно нас спугнули и теперь зачем-то выжидают.
Если так - то следующее движение за ними, что неприятно и опасно... но из города все равно еще недели две деваться некуда. Вернее, места-то пока есть - а вот под проверку, под наблюдение, под камеру попасть проще простого. И погубить себя, группу и место заодно. Рецепт тут простой - не двигаться, пока не спадет волна. Потом отработать новый путь отхода. Потом... в теории, воспользоваться им и тихо исчезнуть.
На практике - люди такое плохо переносят. Люди даже поражения переносят легче, чем вот такую пустоту: пришли и вообще ничего не сделали. А уж пара недель ожидания... да что там люди, дней через десять и сам Ажах не поручится за себя. Опасность и скука - самая вредная для дела комбинация.
Но сейчас уходить нельзя. Проверяли и проверяют. Нет, Дубай превратился в накрепко запечатанный кувшин. Из него не просочиться. Его можно только разбить.
Мотивом льва во всех условиях является лень,
А лень является, его не спросив,
У лени черные очки и марабу набекрень,
И этот медленный, копытный, поглощенный жарой, перкусионный – тень уходит и вода далеко – незамолкающий равнинный мотив.
А над саванной ходит гоголем большой вертолет
И сам себе подвывает винтом,
И не снимает половодное движение стад,
И не снимает желто-желтую семью на холме,
А только рыскает стволами, потому что война
Ломает ритм, ломает рифму,
Гонит дело к зиме,
Совсем не о том
Поет,
И не остается – над.
Исходный материал: калиграффити на стене Каирского Университета, выполнено, соответственно в виде перетекающих друг в друга льва и тяжелого армейского вертолета «Пеликан». Перевод на русский.
Амар Хамади, следователь на выезде
Краткая нарезка из похождений Фарида – второй уровень важности. Рассказ о прекрасной деве из магазина – первый. Пояснение: хронометраж пребывания инспектора Хамади в гостинице, время запроса, якобы сделанного из пустого номера на пару этажей ниже номера членов семьи Афрасиаба Усмани. Отправить Штаалю впереди себя. Готово, теперь можно и идти самому.
Строгая Субая как всегда стояла на страже графика и распорядка, так что Амару было предоставлено кресло и – о диво – чашечка отличного кофе, густого и сладкого, стакан ледяной воды и тарелка закусок. Впридачу – нежная улыбка, материнская, если только представить себе почтенную акулу-мать, взирающую на младшего любимого акуленочка. Опешив от такого приема, Хамади уселся в кресло и принялся пить кофе, закусывая финиками. Потом набрал сообщение Паломе, потом включил в наушнике аудиокнигу, прикрыл глаза и погрузился в очаровательную историю про американского разведчика в странной долине. Вот что Вуэ надо было экранизировать. Не так эффектно, зато какой подтекст, и как можно было бы его обыграть…
Амар обнаружил, что спит, а вернее, спал, когда его разбудили. Грубо, бесцеремонно и практически на рабочем месте.
Вставайте, граф, вас ждут.
- Знаете, за что я не люблю войну? - спросил вместо "доброе утро" Штааль, прямо-таки лучащийся бодростью и почти довольством. - После нее потом приходится устраивать такую уборку, что проще не доводить до войны. Я прочитал ваш... доклад, - продолжило начальство, видимо, прочитав что-то также в оловянных амаровых глазах, - и счел за благо не находиться в одном здании с младшим аль-Сольхом. По крайней мере, в ближайшие несколько часов. Так что вместо этого предлагаю поехать и поговорить с семейством Усмани. Транспорт за мой счет.
Транспорт оказался мотоциклом. В предложенном шлеме обнаружилась стандартная рабочая гарнитура.
Через три минуты Амар решил, что гарнитура – лишнее дополнение. Все то, что просилось на язык, ни в коем случае нельзя было произносить вслух, но хотелось же, до того хотелось… так бы ветер унес слова и все в порядке. Приходилось глотать.
Этот человек мне рассказывал трагические истории о травме? Этот… психопат безумный трогательно хлопал глазами и героически почти-не-жаловался?!
Хуже всего – пустота за спиной. Вцепляться в водителя как в соломинку стыдно, но стыд страху не помеха. Не будь гарнитуры, Амар бы просто уткнулся лбом в спину шефа, прикрыл бы глаза и ждал, когда ужас закончится – как на аттракционе – но приходилось еще и поддерживать беседу.
Самым гнусным было то, что правил, кажется, никто не нарушал, из ограничений не вываливался, соседей не подрезал, опасных ситуаций - для других - не создавал. Просто мотоцикл шел тютелька-в-тютельку на пределе разрешенной скорости, а на трассе, где лимита не было - на пределе самой машины. И еще не тормозил, видимо, никогда. На поворотах - особенно. На поворотах он ускорялся. И накренялся. Без предупреждения.
- Скажите, Валентин-бей, - поинтересовался Амар, - а прыгать через бортик на нижнюю трассу правила не запрещают?
- Раньше не запрещали, - отозвался водитель, - теперь, увы, запрещают, даже если это безопасно.
Увы, подумал пассажир, действительно – увы. Я бы просто умер, наверное, и все.
Опоры бордюров сливались в черно-белую линию, смотреть на нее было тошно. Укачивало.
- Могу я спросить…
- Можете. Без таких вступлений и без титулов, кстати. – Штааль заложился в особо лихой поворот, Амар вцепился в него, как в возлюбленную. – Скоро ли доедем?
Сволочь, подумал пассажир, но вслух сказал иное:
- Что вчера было у Вождя?
Поворот, два перестроения, поворот.
- Я этого, наверное, не смогу описать… - мечтательно сказал водитель. - Сначала меня два часа мариновали. Вернее, они думали, что мариновали, а на самом деле этот процесс называется возгонкой. Так что когда меня выдернули из помещения и спросили, не осуществляю ли я, случайно, сей именно секунд государственный переворот, я сконденсировался прямо на месте и на все, что подвернулось. Наверное, с моей стороны было невежливо объяснять Вождю, как именно следует устраивать перевороты - у него их за плечами два, а я только теоретик - но он все-таки несколько отстал от жизни за эти годы.
- Он… оценил? – Кажется, это розыгрыш. Кажется, стоит подыграть.
- Не уверен. Вот господин Айнур, пожалуй, оценил, даже слишком. Под конец он все-таки вспомнил как дышать, но до того… - прозвучало с определенным злорадством. – Впрочем, этого-то я не имел в виду, и даже не помнил, что надо тянуть время до вашего появления. Как-то само получилось. Вождь меня выслушал, применил всю свою проницательность, понял, что я ничего не замышляю – и принялся излагать претензии Бреннера. Достал блоху, которую снял с аль-Сольха…
Поворот и выезд на проспект Шейха Заеда. Отсюда уже видны башни «Симурга».
- Вот на блохе господин Айнур и очнулся слегка - когда я показал Вождю, чья она на самом деле, и объяснил разницу. Это было перед самым вашим приходом и жаль, что вы пропустили такое зрелище. Как двое студентов-энтомологов с определителем. Меня согласились слушать дальше и я принялся рассказывать, что мы успели обнаружить за эти три дня. И тут явились вы.
- Ну, извините… - сказал все-таки Амар, и тут они наконец-то приехали.
- Да что вы! - радостно отмахнулся Штааль, снимая шлем. - Вы меня просто спасли этими показаниями. Понимаете, одно дело, когда обвиняю я - я ведь армейской разведке враг и конкурент и, скажем честно, при поддержке начальства мог бы и не такие вещдоки соорудить из чистого воздуха. А другое, когда они валят все друг на друга как сановники Харуна аль-Рашида, да возрадуется он, глядя на наше государство.
- Я рад, - вполне искренне сказал Амар. Если прозвучало слишком экспрессивно, то потому что радость была двойной: и помог, и под ногами уже твердая почва. Почти твердая. Еще не плавящаяся от жары.
- И вообще это сразу перевело беседу на деловые рельсы. Так что я вам очень, очень признателен, инспектор. Страшно подумать, что я бы еще им там наговорил в порядке импровизации... Кстати, к вашему сведению. Все происшедшее было официальной операцией жайша, осуществлявшейся по прямому распоряжению господина Кемаля Айнура.
- Неужели? - большую часть сарказма из Амара вытрясло, но оставалось все равно довольно много.
- Это его официальная позиция. А соответственно и наша. Ну вот. Конкурентов мы в коварную ловушку уже заманили, политических противников поубивали, пойдемте есть детей.
Сонер Усмани, сын Афрасиаба Усмани
- Ты знаешь, кто такой Фарид аль-Сольх?
- Не-а, - ответил Сонер Усмани. Соврал. Теперь-то он знал, конечно. Но не говорить же «теперь знаю». Начнется – откуда, с какого момента, и выйдет не разговор, а чистосердечное признание.
Cтранно – комната просторная, воздух даже чуть прохладней чем надо, если на термометр посмотреть, а если собой чувствовать, то тесно здесь, и душно, и жарко, и стены, если смотреть на них искоса, а не прямо, время от времени идут легкой волной, как будто носителю мощности не хватает разрешение поддерживать.
- Может быть, твоя сестра… или тетя знают? – капитан Хамади больше не казался симпатичным. Совсем не казался. А тот человек, что пришел с ним, начальник, вообще вживую выглядел совсем не так, как на экране. На экране он был тусклый и безобидный, а тут... разница как между крокодилом на уроке биологии и таким же - в метре от тебя. Они тебе улыбаются очень по-разному.
- Откуда я знаю, что они знают? - И ничего вы меня не заставите, неприкосновенность не даст.
- Так кто же делал этот запрос во время нашего прошлого разговора?
- Не знаю. Я не делал.
- Сонер… - жайшевец понизил голос. – Парень, который смог взломать здешнюю сеть, просто не может не понимать, что запираться бесполезно. Ты же знаешь, что отец оставил вас в Туране не просто так.
- Не ломал я никакую сеть! – честно сказал Сонер. – Понятия не имею, о чем вы говорите.- соврал он.
- А кто ломал?
- Не знаю! Кто угодно!
Разговор пошел на пятый круг. На одинаковые вопросы Сонер давал одинаковые ответы, если Хамади менял формулировку – подбирал что-то аналогичное по смыслу. Памяти у него хватало, внимательности тоже. В колледже он на спор проходил MMPI-VI по любому заранее заданному профилю с великолепными результатами по шкалам лжи и достоверности. Не Ширин научила, сам додумался.
- Кто же это мог быть? Сетевой призрак? Их не бывает, сам знаешь.
- У вас тут... - он почти сорвался, что было верно и убедительно, но кричать-то хотелось по-настоящему. От страха. - Я знаю, зачем нас здесь оставили, для безопасности. Вот вы и скажите - стал бы я здесь что-нибудь ломать?
- Взлом был совершен до того. В день вашего заселения.
- Да я же сам вам сказал, что нас тут слушают! Вот подумайте, стал бы я об этом говорить?
- Почему бы и нет? – пожал плечами капитан.
Сонер осекся, закусил губы. Сердце бухало в груди – а они ведь наверняка тайком пишут эмоциональные реакции, потом проанализируют и выяснят, где блеф, где правда.
- Послушай, парень… За взлом сети тебя никто наказывать не будет. Вас прослушивали незаконно, вы с этим боролись тоже незаконно, но дело-то обычное. Тебе отец велел, так? Ты великолепно справился со взломом, наши системщики в восторге и хотят с тобой познакомиться. Но нам необходимо узнать, какое отношение ты имеешь к одному крайне скверному и очень грязному делу. Ты сын Афрасиаба Усмани, а не какой-то мелкий сетевой хулиган, так что я тебе скажу: речь идет об убийстве президента Тахира и стальной сделке с «Вуцем». Осознаешь масштаб?
Об убийстве Тахира. Обои в идиотскую синюю полоску снова дернулись и будто попытались накрыть его лицо полосками словно сетью. Нет, глупость, это они на меня давят, на взлом берут. Никто ничего не знал заранее. Отец, и тот не знал.
- Я ничего не знаю! Я ничего не знаю, я ничего не ломал! - отчаянье в голосе было почти настоящим, а если честно, то совсем настоящим.
- Это был кто-нибудь из отцовских служащих?
- Я про это ничего не знаю.
Они подозревали Сонера, а он и правда ничего не ломал и не делал. Но от Сонера один шаг... И если они поверят, что это не он - как быстро они догадаются? Как эта ведьма Ширин ухитрилась промахнуться? Зачем ей понадобился жайшевский красавчик и зачем она вчера стала выяснять его фамилию прямо при этом капитане?
- Я вам все сказал, что знал. Я ухожу. Вы же не хотите поссориться с моим отцом?
- Скажем так, - впервые заговорил старший контрразведчик. – Мы этого не опасаемся. Видите ли, господин Усмани, дело, которое мы расследуем – можно сказать, личное дело председателя правительства Туранской конфедерации. Как вы думаете, захочет ли ваш отец ссориться с нами?
- И пока что получается так, что ты имеешь непосредственное отношение к весьма обидному инциденту на нашей территории… - добавил капитан Хамади. – Ведь это же ты? Или твой отец?
Если даже я скажу, что взломать сеть мне приказал отец, подумал Сонер, то они спросят, как я это сделал, и вот тут-то я непременно напутаю. Нет, надо стоять на своем – не трогал, не знал, не видел. Ведь и правда не трогал и не знал!
- Откуда мне знать? Ну... ну хотите я вам всю технику свою отдам? Пусть ваши люди посмотрят. Не ломал, не стирал - да у меня и мощностей таких нет. И это не сериал, чтобы... я не потянул бы просто.
- Технику – это очень хорошо, - ласково кивнул старший по званию. На самом деле он был помладше капитана лет на десять, а чином – выше, ну надо же. Наверное, потому что не Хс, а чистый. – Это свидетельство добрых намерений и готовности сотрудничать...
- Мы помним о неприкосновенности, хотя по правде говоря… - капитан ласковым не был, то ли характер такой, то ли просто играет в «плохого копа».
- …но нас интересует другое. Мы хотели бы узнать, что связывает вас, - Это подчеркнутое турецкое «вы» нервировало больше всего, аж до мурашек на загривке. - и нашего сотрудника инспектора аль-Сольха…
- Как ты понимаешь, эти сведения на аппаратуре не содержатся. – То ли в хорошего? Оба хуже, как говорит Ширин. – Они содержатся в твоей голове, и мы до них доберемся.
Не могут же они это всерьез. Не могут же.
- Да ничего нас не связывает! Я знаю, кто они, отец мне про сделку говорил подробно. Она ему очень нужна, и раньше была, а теперь особенно. Но я больше ничего, правда, не знаю. Ну пялился он на Ширин как... и все.
Это ведь аль-джайш аш-шааби, они все могут, напомнил он себе. Похищать, пытать и убивать в том числе. Вот наверняка сами взорвали Тахира, а теперь пытаются все повесить... ну не на Сонера же? На отца? Но он уехал. На Сонера? Даже для жайша это чересчур. Они бы еще из Ширин пытались слепить убийцу. Пришла и подорвала Тахира. В сговоре с этим самым аль-Сольхом. Неужели?.. Нет, чушь – зачем бы мне тогда его в сети искать, если мы с ним в сговоре? А если хотят сделать свидетелем... то за кого? Или против кого?
- Так, - сказал капитан. – Когда ты вчера описывал мне парня, который в магазине пялился на Ширин, ты знал, что это аль-Сольх?
- Нет... да... нет, не знал. - Ну вот открыл рот, а это же жайш, они же слушают, они же не как люди. - Я потом вспомнил, что видел - у отца, в досье.
- А имя и фамилию для запроса в сеть ты в моих мыслях вычитал? – усмехнулся офицер-Хс.
- Да не делал я запроса! У меня и не на чем было! Ну вы же помните, господин капитан?!
- А кто делал? Твоя сестра? Твоя тетушка?
- Вы с ума сошли?
Полковник Штааль – какая у него фамилия странная, - почти и не смотрел на Сонера, больше ковырялся в своем планшете. Только иногда бросал быстрые взгляды и вновь принимался водить по экрану. Потом поднял голову, прищурился, словно примерился к Сонеру – кивнул и опять опустил глаза.
Считал. Наверняка. Считал и обработал.
Сонер толком не представлял, что у него было написано на лице, когда Хамади упоминал его сестру, но сама Ширин говорила, что по лицу брата можно читать как в азбуке. Как там… взгляд влево и вниз – контроль речи, вправо по горизонтали – аудиальное конструирование, то есть вранье? Или наоборот? Надо было все-таки научиться имитировать нужные реакции.
Он считал, что это можно потом, вместе с мимикой, когда повзрослеет, когда лицо устоится, а то переучивайся три раза...
Вообще поздно вспомнил. Они столько вопросов поназадавали в начале разговора, наверняка каждый второй – калибровка глазодвигательных рефлексов. Вот сидит этот белобрысый – нет, он не друз и не левантиец, - и обсчитывает каждое движение каждой мышцы.
- А кто у вас китайские журналы в семье читает? - подняв глаза от планшета, спросил европеец, будто на какую-то раздражающую мелочь налетел.
- Я... - растерянно сказал Сонер. Это еще к чему? И куда там нужно глаза скосить, чтоб вранье считали правдой?.. Он даже пятьсот основных иероглифов не выучил, не нравился ему китайский.
- "Медведица", значит, барахло? - вступил Хамади.
Откуда?.. Как? Это было в магазине, но камеры не могли... Он вспомнил картинку, всю, объемом. Камеры никак не могли. Продавец отошел. Как?.. Да аль-Сольх же! Он там был, рядом стоял – значит, это он им сказал?
- Отстаньте от меня! – вскочил Сонер. – Отстаньте! Я позову охрану! Приходите с ордером, а я сообщу отцу!
- Да хоть сейчас, - капитан напоказ рассмеялся. – Жаль огорчать человека тем, что у него наследник трус и врет, как девчонка… но придется.
- Отстаньте от меня! Это не я наследник, это все Ширин! Ее и спрашивайте, зачем она что делала!
- Спасибо, - кивнул европеец. - Вы нам очень помогли. Вы свободны.
«Я хочу напомнить вам всем об одном случае, анекдотическом, но характерном. За несколько лет до того, как все началось всерьез, между Саудовской Аравией и Эмиратами случился мелкий конфликт вокруг фольклорного фестиваля в Эр-Рияде. Сначала саудовский Мутавиин, шариатская эта их гвардия, пыталась силой заставить делегацию ОАЭ прервать танцевальный номер, который показался «немусульманским». Тут их не поняли не только жители эмиратов, но и собственная национальная гвардия саудитов, еще не расставшаяся со здравым смыслом, так что драка произошла не между танцорами и Мутавиин, а между двумя группами силовиков. Конечно шариатская гвардия этого так не оставила и при первом же случае вломилась в эмиратский шатер, где по их данным – стукнул кто-то – находилась незарегистрированная женщина-художница. Ужас и попрание нравственности полное. Художницу они выставили, но этим не ограничились, а прихватили еще трех мужчин из делегации – те были, видите ли, «слишком красивыми» и могли ввести посетительниц фестиваля в грех соблазна. Депортировали, конечно, всех.
Излишняя бдительность и ведомственные склоки? Я видел людей в моем родном городе, в Измире, в Турции – и это были не сумасшедшие – которые с пеной у рта отстаивали правильность этого решения с точки зрения религии и нравственности. Я видел других – и они тоже не были сумасшедшими – они считали, что Мутавиин нарушил дипломатический протокол, но в целом подход у них верный.
Тринадцатый год. Война уже переступила через порог, а о чем думали саудовские блюстители и их единомышленники – о том, чтобы их женщины случайно не узнали, что в мире есть красивые молодые мужчины... а то узнают и тут же бросят их, дураков.
Теперь, в регионе стало с глупостью похуже, а с нравственностью получше – потому что больше никакой дурак не запретит нашим сестрам и дочерям учиться, где они хотят, работать, где они хотят – и смотреть, на кого они хотят. Но случай этот нужно помнить. И каждый раз, когда кто-нибудь хочет что-нибудь ограничить, спрашивать себя – а зачем? Дает ли это людям безопасность, спокойствие, уверенность в том, что их достоинство будет ограждено? Или это опять дураки, подстрекаемые негодяями, хотят вернуть себе право депортировать «слишком красивых»?
Выступление Эмирхана Алтына на заседании, посвященном полномочиям полиции нравов.
Амар Хамади, следователь на выезде
В обращении с дипломатически неприкосновенными несовершеннолетними девушками есть свои сложности. Часть из них решается присутствием двух сотрудниц гостиницы, непременно членов Союза жен и матерей: для охраны нравственности. Вызвать сотрудника посольства, инспектора по делам несовершеннолетних и адвоката тоже можно. Все это – простые процедурные вопросы, хотя Амар мог бы и забыть, и вышел бы потом скандал, разумеется. Штааль даже не напоминал, сам всех вызвал.
Другое дело – сам разговор с несовершеннолетней и неприкосновенной. На ее неприкосновенность так и хотелось покуситься, но желание было предельно далеким от сексуального. Теперь капитан смотрел на гурию совсем другими глазами, и хотя в ней ровным счетом ничего не изменилось – разве что платье другое, но не менее складчатое и скромное – она ему была омерзительна. Как многоножка, наверное. Ничего вроде бы такого нет, а вот рефлекторно хочется раздавить, желание это просто чешется внутри, и пока не раздавишь, не пройдет.
- Да, это я по распоряжению моего отца обеспечивала нашу информационную безопасность в данной гостинице. Да, я запрашивала сведения об офицере аль-Сольхе. По лицу господина капитана Хамади я догадалась, что речь идет о его знакомом, родственнике или коллеге, и просмотрела открытые ресурсы аль-джайш аш-шааби, узнала его на групповом снимке победителей спортивного состязания и запросила более подробные сведения. Да, через анонимизатор, он у меня свой, сама писала. Это противозаконно?
Шаль на плечи она больше не натягивала, волосы не теребила и за солнечные очки не пряталась. Очки – очень хорошая модель визора, - лежали на столе, сама Ширин Усмани стояла перед столом, сотрудницы сидели по бокам. Никаких больше кокетливых улыбок, трепетных девичьих жестов и широко распахнутых глаз. Вдруг стало заметно, что лицо у нее очень странное. Красивое, традиционно красивое – нежный овал, большие глаза, пухлые губы, точеный нос с горбинкой… и вся эта мягкая юная плоть словно натянута на железную маску робота. Девочка-андроид. Аналитик и системщик господина Афрасиаба Усмани.
Поведение мальчика стало не простительней, но понятней. Плохо подростку числиться наследником и знать, что никогда не сможешь этим наследником быть. Даже если отец умрет, даже если кланяться все будут тебе, все равно настоящей останется эта металлическая сколопендра. Не превзойти, не обойти, не закрыть глаза. Не списать даже на то, что она женщина, потому что какая же это женщина?
- Нет, в этом нет ничего противозаконного, - кивает Штааль. - В разнообразном кибернетическом вредительстве и варварстве - есть, но тут и у вашего семейства найдется на что пожаловаться.
А вот начальство смотрит на девицу как бесприютный странник на цветущий Гюлистан. Сейчас все бросит и возьмет в дом второй женой.
Ему пока не дадут, наверное – даже если он завтра Вождю на блюде убийц Тахира принесет. Все-таки разница в положении принципиальная. Тем более второй женой… но похоже, что у шефа к Ширин Усмани какое-то отнюдь не следовательское чувство. Даже порозовел слегка и улыбается вполне явным образом. Извращенец, право слово… а супруга у него такая на диво уютная, обычная и милая.
- Тогда к чему был этот разговор? И зачем вы огорчили моего младшего брата?
Тут уже впору сочувствовать младшему брату.
- Видите ли, госпожа Усмани, в некоторых вопросах не так важно, что вы на самом деле сделали, как то, в чем вас захотят обвинить. А благодаря вашей излишней инициативе и вашей более чем излишней неосторожности, многие смогут сказать, что у вашего достопочтенного отца был не только мотив устранить президента Тахира - сильный мотив и даже два сильных мотива - но и возможность это сделать.
- Умножать зло и недоверие среди людей, давать поводы к злословию и клевете нехорошо. Мне очень жаль, что моя опрометчивость может привести к таким дурным последствиям, но я ничего не могу с этим поделать. Тем более, что возможности у моего уважаемого отца действительно были – последние лет десять.
- Десять лет назад, - качает головой Штааль, - у вашего достопочтенного отца, да продлятся его дни на земле, было хуже с мотивами и еще хуже с возможностью хоть что-то выиграть от такого убийства. Однако меня радует ваша дочерняя почтительность - беспокойство за судьбу отца и брата все же заставило юную Хафизу аль-Коран - кажется, самую юную в истории вашего штата... или даже страны - сбросить покрывало скромности со света своего разума.
- Праведная женщина знает, как использовать мудрость, данную ей Аллахом, и никогда не выходит за рамки почтения к отцу и мужчинам своей семьи. – Звучало просто как типовая проповедь для юных мусульманок, вот только взгляд и поза мешали. Ей бы еще копье как у Афины, и гармония восторжествует. – И конкурс был для девочек, разумеется.
- Да, конечно же. Недаром всем хорошо известно, что знаменитая Освобожденная Женщина Турана - на самом деле мужчина, ибо женщина, достаточно разумная, чтобы иметь такие мысли, была бы достаточно умна, чтобы их не высказывать.
Ширин Усмани стоило бы почаще перечитывать брошюры типа «Будущей жене-мусульманке», чтобы впитать, а не просто заучить наставления. Взгляд, которым пронзили Штааля, никто не мог бы назвать подобающим и почтительным. Амар даже передернулся. Впрочем, цельнометаллическая сколопендра очень быстро взяла себя в руки и опустила глаза… но недостаточно быстро.
Хамади невольно ляпнул вслух то, что обычно говорили в аналогичных ситуациях русские врачи в Каире. Без всякой задней мысли, но получилось удачно: девица раздула ноздри, сжала губы, хотя и не произнесла ни слова. Поняла, ну надо же. Хорошо, что представительницы Союза не поняли, а то крику не оберешься…
- Да, да, - покивал чему-то Штааль. - И если кто-то несправедливый и злонамеренный добавит к возможностям и мотивам еще и удивительную осведомленность этой Освобожденной Женщины, очень вольно обсуждавшей статус семейства аль-Сольх в самый день убийства...
- Я не знаю, о чем вы говорите.
Звучало твердо, решительно и спокойно. Вот тут мы ее едва ли сдвинем с места, подумал Амар. Хотя если арестовать девицу со всем имуществом, то наверняка киберотдел наберет солидную доказательную базу. Только вот доказательства чего это будут? Того, что шестнадцатилетняя многоножка не только ломает сети, но и рассуждает о политике на самом популярном русско-базированном новостном портале? Это заботы ее отца, и если отец дозволяет… Все прочее – косвенные улики и притягивания за уши, едва ли девица этого не понимает. Все она прекрасно понимает, куда там.
К тому же, сколько мы там проваландались с ее братом? Теперь наверняка и аппаратуру можно забирать, там все начисто подтерто.
А не поэтому ли мы с ним столько проваландались, вдруг сообразил Амар. Ведь кто нам мешал поехать сюда не вдвоем, а группой, и - раз уж мы все равно деток допрашиваем - поступить по процедуре? Всех распихать по отдельным помещениям, все изъять, вплоть до личной аппаратуры.
Только что бы мы стали делать с результатом?
Представить Вождю шестнадцатилетнюю пакистанскую красотку в качестве организатора убийства Мохаммада Тахира, неважно даже, по чьему заказу – ее отца или кого угодно еще, - это не закатить лекцию о том, как его правильно свергать. Это та степень циничного издевательства, которой Вождь не простит. Даже если все правда. Никто не любит оказываться в приключенческом фильме из жизни вундеркиндов и сетевых призраков.
Особенно, если отец девицы - протуранский лоялист, намеренный доказать лояльность делом, сторонник коммерческих союзов и мирного проникновения... и никакая сила не докажет уже политическим противникам Турана, что он не пошел на убийство нашей волей или даже приказом. Черт, да мы сами подозревали Вождя. Да мы его до сих пор наполовину подозреваем, что об остальных говорить?
Ладно, что будет на уровне высокой политики и официальных результатов расследования – не наше дело, что Вождю надо, то и будет. Наше дело как-то разобраться с этой квинтэссенцией социопатии в очаровательной упругой оболочке. Потому что если ее сейчас отпустить, она это воспримет как поощрительный приз и продолжит, только станет еще осторожнее и внимательнее.
Будь на то воля Амара, он бы девку попросту пристрелил «при попытке к бегству».
- Я говорю об очень тонкой и изящной формулировке «члены семьи аль-Сольх по статусу еще не имеют права убивать мешающих им президентов, но их уже можно в этом подозревать». Впрочем, я рассуждаю абстрактно – ведь также общеизвестно, что Освобожденная Женщина на самом деле русскоязычный мужчина, потому что иностранец не мог бы шутить, например, про… - далее был русский, но превосходящий способности капитана Хамади.
Зато Ширин опять поняла. Глазами она уже не сверкала, но что-то такое в развороте плеч, в складке между бровей… еще слово и взорвется. До чего тщеславная, надо же.
- Простите, перевод этого адекватно не передает, - «опомнился» Штааль. Амар уже знал: притворяется. – Прекрасная игра слов на тему беспредметного разговора о мире… без применения таких предметов, как ракеты, бомбы…
- Есть какие-то причины, по которым я должна это слушать?
- Да, - Штааль опять смотрел в планшет. - Вы с братом слишком много времени проводите в сети, на расстоянии, за щитами. Вы разные люди, но в этом вы похожи - вы идете по пути наименьшего сопротивления. Жульничаете. Потом забываете, что общение на дистанции, где всегда можно подключить фильтр, поставить маску - или просто поставить беседу на автопилот и дать себе отдых, отличается от реального мира. Вас можно читать как открытую книгу. Вы отзываетесь на простейшие стимулы. Вы делаете это, даже когда знаете, что это стимулы. Вот как сию секунду.
Браво, подумал Амар. Welcome to the Real World, Shirin.
Ширин Усмани, аналитик и системщик семьи Усмани
Дерьмо интерфейс. Трудноуправляем. А какое дерьмо лимбическая система... просто слов нет. Объекты наследовали аж от ящериц. И весь этот legacy code лезет когда не надо куда не надо. Как сейчас. Утешает только, что у этого Штааля интерфейс и прочее - такое же мокрое дерьмо, как у всех. Просто он дольше на нем летает, вот и может себе позволить выпендриться.
А я - дура. Ведь мне же понравился капитан Хамади. По-нра-вил-ся. Вот почему не подумала, какие мне люди нравятся и что из этого следует? Потому что дура и курица.
Притом, озабоченная курица и потому дура, что баба, а не потому, что дура. Все правильно у нас с местом женщины в обществе. Потому что если при виде такого вот красавчика, аж сочащегося тестостероном, внутри сладко свербит… Интерфейс и физиология. Запахи и инстинкты. У них самих, к счастью, тоже так. Даже хуже, наверное. Капитан вон сидел, лыбился, а разговаривал только с Сонером. Рефлекс. А потом приходит такой вот… низкопримативный, и готово.
Самое обидное – он прав. Лицом к лицу все прекрасно видно, это вам не с «мюридом» через нужные удобные программки беседовать, прямо не вставая с постели, система все откорректирует, и внешность, и голос, и невербалику.
Задачи и вживую решаемые, только их слишком много, а интерфейс, сволочь, нуждается в корректировке каждую долю секунды. Как дышать осознанно. И такое же чувство - горло перехватывает, легкие кажутся пустыми и в голове черно.
И хочется даже не сдаться, а просто сказать им - ну да, вы все правильно посчитали и даже правильней, чем вслух признаетесь. И что вы с этим будете делать? А?
Даже здорово было бы – поднять голову заученным движением, посмотреть, улыбнуться… и сказать: да, дорогие мои, Освобожденная Женщина Турана - это я. Вот сертификат уникальности псевдонима. Четыре года на «Восточном Экспрессе», давно пора с них деньги брать, туда же половина истнета ходит только ради моей перепалки с их аналитиками. Да, это я – сорокалетний русскоязычный мужчина, с вероятностью, сотрудник аппарата русского президента. Любуйтесь. Это - я.
Тоже дурацкое, бабское, тщеславное и недальновидное желание, а ведь трепыхается в желудке, щекочет под языком. Наверняка видно яснее ясного. Наверняка все видно – и дыхательную гимнастику не сделаешь, и гимнастику ДПДГ тем более. Никогда еще Ширин Усмани не была так близка к провалу… если смотреть на него снизу.
- На вашем месте я подождал бы со вторым признанием еще лет двадцать. К тому времени эксперты решат, что вы - исследовательский институт, получится еще смешнее. А первого я не делал бы совсем. Падение - не повод пытаться немедленно докопаться до преисподней.
- Чего вы от меня хотите?! – прибавим истерики в голос, пусть уж интерфейс работает, и еще можно носом пошмыгать и глазами поморгать.
Благо, особо стараться не надо, ком в горле сам образовался и в носу противная влага скопилась. Если не можешь избежать, иди навстречу и используй. Пусть это все звучит, кричит, слепит… а пока оно сопит и хлюпает – надо думать.
Им не нужны признания, тем более официальные. Им выгоднее слепить политически верную ворону, и это, возможно, будет Акбар Хан или XCI, или еще кто-нибудь, стоящий на пути Турана. Как Ширин с самого начала и думала: все так или иначе закончится найденной «рукой госдепа». После разговора с Сонером в этом можно не сомневаться. Более того, сейчас бледная моль практически прямо, яснее некуда, сказала: нам признания не нужны, а особенно – в организации смерти Тахира. Но что им тогда нужно?.. Проклятый жайш, ни в одну раскладку не лезет!
Что здесь вообще делает европейская секция? Раньше бы думала, мозги твои куриные. Что она вообще вдруг тут - ни Пакистан, ни внутренняя безопасность их не касаются. Это какие-то их игры, внутренние, дура, сразу нужно было все бросить на этот вопрос, а ты побоялась засветиться...
- Любви, надежды и тихой славы мы от вас хотим, дитя мое. Лично я намерен выступить в отношении вас в двух амплуа. Свойственном мне и несвойственном. В амплуа свойственном я намерен взять вашу семью под защиту. Видите ли, вы тогда в магазине действительно видели одного из террористов, участвовавших в убийстве президента Тахира. Вы - свидетели. А поскольку еще один случайный свидетель - мой сотрудник, инспектор аль-Сольх, едва не был похищен и только чудом не погиб, мы имеем основания опасаться за вашу жизнь.
- А остальных посетителей за тот день вы уже взяли под защиту? – перепалка и склока тоже хороши. – Или имена на обломках не прочитали?
Истерика умеренно-интеллектуальная, с цитатами. Если вдруг слишком поглупеть, это тоже будет подозрительно и неправдоподобно.
Слишком уж неофициально, точнее – полуофициально они явились. Две мымры сидят и не издают ни звука, но даже по спинам видно – ничего не понимают, ничего им не интересно. Даже не вслушиваются толком. Главное, чтобы никто не приближался к Ширин на шаг, только за этим и следят. Частный визит? Допустим. Цель визита?
Или все-таки сдаться? Любопытно, что там дальше.
- Взяли, - вдруг открывает рот капитан Хамади. - И дежурного продавца.
Значит, будут делать террориста из того афганца. Это надо же. А еще интересней будет, если он всамделишний террорист - вчера в городе нехорошее что-то было. Если б не эти уроды с утра, я бы сейчас уже знала.
- Я рада, что правительство Турана так заботится о своих гражданах.
- О вас мы тоже с радостью позаботимся. Долг гостеприимства обязывает.
- Спасибо, господин капитан.
Судя по тону и выражению лица, Хамади бы позаботился о том, чтобы изрубить труп на куски и зарыть по частям в нескольких ямах с негашеной известью. У него, наверное, по этой части богатый опыт. Удивительно, что это с ним за неполные сутки сделалось – вчера, кажется, только и мечтал остаться наедине…
Улик у них нет. Уже ясно, что улик у них нет. С псевдонимом раскололи – интересно знать, как? – но это не обвинение. Я – аналитик и инженер при отце. Это не преступление. Вся техника уже совершенно чиста… точнее, была чиста перед тем, как была уничтожена. Специально дали на это час с лишним, пока они там Сонеру голову морочили… Сонер умница, хорошо продержался, теперь понятно, насколько хорошо, а все-таки сдался.
Если до конца стоять на своем, то никогда они меня не поймают. Никогда. Я не студент Родион, душевные муки меня терзать не будут.
Улик у них нет и они очень не хотят их получить. Отец договорился со своими волками, договорился с "Вуцем", причин для вторжения нет, повод этим не нужен. Повод был бы нужен военным, наверное, но может быть, как раз из-за этого дело расследует жайш. Тогда для чего весь этот разговор? Предупредили - спасибо. У вас есть рычаг, но вы предпочли им не пользоваться - я поняла и передам. Зачем они меня мурыжат? Я звезда «Восточного Экспресса», но это ненаказуемо... а вскроют псевдоним – я еще пять других виртуальных личин заведу, одну лучше другой. Если жива останусь.
- Я вам очень признательна, но я хотела бы дождаться разрешения от отца и вернуться домой.
- Запросите у отца разрешение на экскурсию. Или для этого достаточно сопровождения вашей уважаемой тетки?
- Какую экскурсию?
- Ту, что мы опрометчиво пообещали вашему младшему брату - в наш киберсектор. Кстати, вы сможете навестить вашего знакомого, нашего сотрудника – он сейчас в госпитале, пострадал во время похищения. В жизни он гораздо симпатичнее, чем на снимках… впрочем, вы в курсе.
- Вы еще и сводня?!
- Это… несвойственное мне амплуа.
И как это все понимать?
Ширин Усмани испытала острое желание бросить все и выйти из берегов. Например, встать в третью позицию, сделать пируэт... и пригрозить, что не прекратит, пока не расскажут, в чем дело. Посмотрела на идею со стороны - и ей стало страшно до тошноты. Страшнее, чем раньше. Потому что этим что-то нужно и значит она с ними договорится, а с безумием договориться нельзя, в него только шагни - а другой стороны там нет. И даже если потом врачи вытащат что-то на сушу, то по дороге выжгут все, что есть она.
Ей захотелось завизжать так, чтоб самой оглохнуть – и это желание, на которое она же и смотрела со стороны, ее напугало до конца и резко отрезвило. Все прежние метания и порхания отрубило как саблей. Все чувства кончились, наконец-то – но удовлетворения это не принесло. Внутри завелась холодная мертвая пустота. Зато думать стало много проще.
Что ж, считаться свидетелями по делу об афганском теракте детям Афрасиаба Усмани попросту выгодно. Гораздо выгоднее, чем быть подозреваемыми по делу о политическом убийстве на территории Турана. Отец поймет и согласится. Для брата это шанс остаться и закрепиться в Туране.
Хватит истерить, запугивать саму себя и паниковать на ровном месте. Они знают. Это данность. Они попробуют применить это знание, но не сейчас – а к тому времени лучше узнать, что такое Сектор А и его начальник.
Экскурсия в киберсектор жайша? Глупо отказываться. К тому же это шанс переговорить с господином Штаалем лично, без мымр, капитана Хамади, тетушки, брата и всей этой своры.
- Я не могу не принять ваше предложение... и вашу защиту. Простите, я попросила бы выйти всех, кроме женщин. Мне нужно привести себя в порядок.
Амар Хамади, бешеный пес режима
Они вышли из «Симурга» в сияющий день, Амар сразу сдвинул вниз щиток визора, но белый цвет по-прежнему ломился в глаза.
- Mad dogs and Englishmen, - cказал он. - go out in the midday sun.
- Методом исключения, - согласилось начальство, - сотрудники жайша официально попадают в первую категорию.
- Валентин-бей, могу ли я попросить вас об одолжении?
Штааль остановился, огляделся уже привычным для Амара образом - будто наполовину не понимая, как он попал в такое неподходящее место – а второй половиной пытаясь определить, где здесь ближайшая вода.
- Вы хотите обсудить странности в деле Хадада?
- И это тоже, - чуть не икнул Амар, хотя обсуждать странности он собирался со старшим инспектором Ильханом, хотя бы из вежливости, о которой ему так кстати напомнили поутру. – Но еще я хотел попросить разрешения вести мотоцикл.
- Да, да, конечно же, - рассеянно отозвалось начальство. Понятно. Мыслями уже не здесь, а где угодно еще.
В первоначальный замысел страшной мести Амара входило – выклянчить управление, а потом ехать очень медленно, следуя всем правилам и скрупулезно соблюдая все ограничения по минимально допустимой скорости. Не будет же Штааль посреди дороги высаживать его с водительского места? Хотя что ему помешает?..
Через пять минут Амар разогнался до средней, через восемь – вышел на максимальную, при которой еще чувствовал машину и мог держать ее.
- Тормоза придумали трусы, - задумчиво прозвучало в гарнитуре.
Амар эту присказку тоже знал и обрадовался нежданному совпадению больше, чем вибрации ветра в лицевых пластинах «интеграла» - нипочему, не ища смысла и логики, просто как белому дню, серому асфальту и серебряно-черному зверю. Он снова понимал – всем собой, от восторженного бьющегося сердца до напряженных коленей, которыми держался, до ладоней, легко лежавших на руле, - в чем радость пилота и всадника.
Странно было, что забывал в промежутках.
Если так ездить, подумал Амар, то можно и не пить. Пить начнут окружающие.
- С Хададом что-то сильно нечисто… - уронил он в микрофон. - Или мы пропустили что-то очень большое. И главное, вокруг чего все крутится - он ассириец. А это значит понятно что.
Это значит, что Хадад благонадежен пуще самого Штааля, а с какими-то Хс и сравнивать нечего. Айсоров-христиан тут резали все и в охотку - в Сирии, в Ираке, в Турции, всегда резали, их даже курды резали, которых самих все резали. Конечно, когда началась заваруха, все те, кто хотел отсюда убраться, убрались - христиане же и древний народ, во всех учебниках прописаны - и не так их много. Живут себе теперь по всяким Новым Зеландиям. Те, кто хотел счеты сводить, те пошли сводить, под атлантистами или сами. Так что айсор в туранской армии, да еще приставший к ней в те ранние времена - лоялист, настоящий, невесть какой пробы, просвечен и проверен.
- Он старался попасться на глаза. По моим расчетам, «блох» они на аль-Сольха посадили не меньше семи, он аккуратный мальчик. – Да, аккуратнее некуда, дважды одну рубашку не надевает, вот только проверками пренебрегает и дома, и на службе.
– Напрашивались на неприятности, - еще раз повторил свою версию Амар.
- А ведь Хадад мог бы прийти к Вождю с исповедью и покаянием, тот очень любит подобные визиты. Значит, не мог?
- Да хотя бы к Генсеру? – пожал плечами Амар и поинтересовался без особого любопытства: - Кстати, а что Генсер?
- Рвет и мечет, разумеется. Его подвели под отставку.
Если бы я был иностранным диверсантом, думает Амар, или иностранным агентом всякой деструкции, Бреннером, например, я был бы доволен результатом, как я даже не знаю кто. Военная разведка Турана не сказать, чтоб обезглавлена, но разбираться сама с собой будет еще очень долго, а все соседи добавят.
Понимал это Хадад? Должен был.
- Допустим, ему сказали, что вся операция с аль-Рахманом идет с благословения Вождя. Допустим, ему даже не сказали, а он был почему-то уверен, что так оно и есть. - Амар вовремя заменил глагол. Собирался сказать не "был уверен", а "знал".
- Я с ним беседовал с утра. Вывел его из себя, но никакой информации не получил. Очевидно, что успешного осуществления заговора он не хотел куда больше, чем провала. При этом он ревностный милитарист и столь же ревностный поклонник идеи Великого Турана и Паневразийского господства… преподавать мог бы научное евразийство, - неожиданно зло добавил после секундной заминки Штааль. – Теорию и практику.
- В общем... если бы кто-то все же заметил неладное на ранней стадии, кончилось бы пшиком. Военным бы погрозили пальцем за слишком рискованные маневры, аль-Рахман пошел бы в распыл, все оформили бы как борьбу с терроризмом, а Хадад остался бы чистеньким. Он, наверное, на это и рассчитывал. Но в наших доблестных штабах, конечно же, никто не обратил внимания, что столько разного делается поперек процедуры и наперекосяк - а если и обратил, то не доложил и выводов не сделал. А Хадад не отступил и продолжал переть тем же курсом, пока не выпер на нас.
- Займетесь?
- Jawohl, Herr Oberst! – и зашел в особо лихой вираж, выворачиваясь из-под военного грузовика наперерез армейскому же автобусу. Мы мирные люди, и армии у нас нет. – А чем вы его вывели из себя?
- Я его спросил, отчего он просто не пришел и не попросил у меня помощи. Вместо всего этого. - Штааль издал уже знакомое скверное хихиканье. – И бригадный генерал Хадад примерно пятнадцать минут негодовал на то, что при разнице в возрасте и положении…
- Идиот ваш бригадный генерал Хадад. Займусь. С удовольствием.
Мир вам!
Данное объявление адресовано пациентам, страдающим ДИАБЕТОМ ВТОРОГО ТИПА и принимающим препараты, содержащие комбинацию МСГ-активируемых антител и инсулинотропных пептидов.
Начиная с августа 2040 года будет проводиться клиническое исследование новых депо и схем введения препаратов, позволяющих более эффективно справляться с последствиями дневного поста и повышенной ночной активности во время Рамадана.
Объявление в районной поликлинике.
Просим изъять из распространения ролик социальной рекламы "В тюрьме он был бы жив" как содержащий косвенную пропаганду кровной мести.
Из ежедневного циркуляра ведомства цензуры
Ширин Усмани, бывший системщик семьи Усмани
- Коллеги, я рад вам представить источник ваших недавних затруднений, сверхурочных, премий и всего прочего. Те, кто работал по «Симургу», могут познакомиться с автором схемы проникновения в сеть… остальные, я боюсь, наслышаны.
Жест конферансье, странная улыбка – словно представляет свой охотничий трофей, хотя… это так и есть. Но сейчас, сейчас дело не в этом, и анализ обстановки можно отложить, и даже самого охотника не отслеживать.
Просто сделай шаг вперед и улыбнись. Это она понимает сама, говорит себе сама. Пять минут назад, внизу в фойе был беглый осмотр, одобрительный кивок… потом несколько очень быстрых движений вокруг Ширин, манипуляции с ее шарфом, шаг назад, еще один кивок.
- У нас светское государство…
В зеркальной стене она увидела себя в рост, и любимый серо-голубой пестрый широкий шарф уже был намотан во много слоев до самого подбородка, «по-европейски», как говорили в школе.
- Следующий раз я дам сдачи, - пообещала Ширин. От суеты вокруг ее штормило, а нервы и так уже на пределе.
- А очки как раз нужно оставить, - тоже, нашелся мистер Хиггинс… - Ловите входящий.
Теперь она понимает: господин Пигмалион, он же господин Декоратор, был прав. Так лучше.
По нижнему краю очков бежит строка - буквы, значки, стрелочки, а, опознала, такой системой пользуются переводчики-синхронисты, когда работают там, куда не допускают технику. Удобно, разумно, интуитивно понятно. И пошутить можно. Вот тут чуть кода добавить - и в ответе стрелочка, указывающая на термин, при прочтении превращается в змею и заглатывает нужное слово. "Неточная метафора" - говорят ей не двумя словами, а одной картинкой, птичка отрыгивает полупереваренное в клюв птенцу. "Неточная метафора" оно же "это на будущее". Запомним, изучим, сейчас для верности поставим фильтр, чтобы делал подстрочник, не понять - опаснее, чем промедлить с ответом.
Очень хорошая идея. Очень своевременная. Визор и беседа через него – надежная защита от внешнего мира, от трех десятков сердитых мужчин в возрасте от двадцати до пятидесяти, которые и таращатся во все глаза, и обмениваются репликами через свои устройства, и почти поголовно хотят что-то спросить, оказаться рядом, рассмотреть поближе. В сети, в работе каждый пытался бы порвать ее на провода и молекулы, без пощады – а сейчас вся эта свора охотничьих псов, гепардов, соколов нарезает круги и восхищается… выражая восхищение с большими паузами… и вот тогда в Ширин пульсирует острая злая обида на весь свет и Творца впридачу: ей здесь места все равно не будет, что хочешь сделай – не будет.
Им будет неудобно. У них светское государство, но они не вытерпят работу в одном помещении, на равных. Здесь не горячий цех, но толку-то. Ширин Усмани может быть только экзотическим предметом интересов: вундеркиндом, женщиной с бородой, говорящей лошадью, обещанной гурией... кем угодно, только не коллегой.
По нижнему краю визора проезжает женщина в повозке на полозьях. За ней тянется белая, блестящая пустая колея.
«Зачем вам сидеть здесь?» - спрашивает Снежная Королева, - "У вас будет весь мир и пара коньков."
«Что у нас коньки?» - пририсовывать королеве бороду некрасиво, а вот очки в самый раз.
«Место внештатного аналитика.»
«Знакомая мелодия.»
«Здесь слишком много рутины.»
Это окончательный и категоричный ответ, но если вдуматься – господин фон Штааль, тьфу ты, просто господин Штааль прав; только он не понимает, с каким удовольствием она бы разгребала эту рутину. Слежка и прослушка, аудит, вскрытия и проникновения, рейды в серую и черную сеть, анализ активности, лингвоанализ, сличение профилей – невероятная скука, любой амбициозный сетевик ненавидит ее сильнее «головной боли системщика», Аллах милосердный, мне бы этой скучной рутины хотя бы на год – на общих основаниях, вот здесь, у окна, третье место справа…
"Не смотрите туда" - говорят ей, Ширин читает, но ей кажется, что она слышит речь. - "Он здесь всего три месяца и еще нервничает"
Этому усатому... хм, явный пуштун, почти соотечественник, лет тридцать пять, поздно начал, наверное. Лучшие годы упущены. Всего три месяца, дал бы ей кто эти три месяца, она бы сделала вчетверо меньше ошибок. Знание рутины, опыт, въевшийся в пальцы, в виски, в маленькую мозоль у крыла носа - это не то, что жалкое знание о рутине, полученное извне. Это возможность лепить – не ворону, себя.
"Этого вы еще наглотаетесь."
"Где?"
"Дома."
Маленькое кривое здание с европейской острой крышей, крыша отращивает два перепончатых крыла, отлетает в сторону. Над домом распахивается рог изобилия, сыплет внутрь паутину, насекомых, какие-то хозяйственные предметы, котел с рисом, потом крыша становится на место, втягивает крылья, уплощается, выпускает наружу сад.
- Сколько вам лет? – параллельно спрашивает один из несостоявшихся коллег.
Эмоции у них, между прочим, через край, и выражаются во всем, от мимики до плотности и ритмики потока данных. «Системщик – человек без кожи»... надо же, как оно выглядит со стороны. Странно, чем-то знакомо и не очень приятно.
Хорошая все-таки была идея с никабом в школе... наденешь визор и сиди себе – вечно сонная, скучная, медленная Ширин Усмани, зато Хафиза аль-Коран, гордость класса, школы и штата.
- Сколько времени у вас ушло?
О методах, о деталях они спрашивают не вслух – слишком долго, нудно, многословно… невыносимо для системщика, – а через импровизированную конференцию. Пара новеньких перчаток с эмблемой Народной Армии приятно поскрипывает при движениях: высокий тургор ткани, модель для тех, кто в сеть не развлекаться ходит… Запросы, схемы, модели. «Так? – Нет. – А как? – Неужели не догадались? – Нет, но нашли, как обойти. – Как? – Э, баш на баш! – Идет, показываю…» - вот это настоящий виртуальный флирт, и совершенно неважно, кто это из сидящих вокруг, напротив, слева или позади… а справа, присел на край стола, благосклонный охотник, вежливый экскурсовод. Смотрит в проекции, смутно улыбается.
И вот это важно, потому что все жужжание вокруг - наполовину жест вежливости. Ширин объясняет, гордится, строит электронные глазки и знает, не завтра, но через неделю ее забудут. Экзотика, удивительный экспонат частной коллекции Валентина Штааля.
Детки в сетке, детки в клетке, плоды какого ни есть просвещения, какой ни есть относительной сытости. "Афганский вирус" - уже не шутка, ни в переносном смысле, ни в прямом. Малолетние безбашенные и бессмысленные игроки в кибернетику и бактериологию. Ради шутки, ради интереса или по приказу взрослых. Часто эти взрослые ненамного старше. Чем отличается от них Ширин - большей просвещенностью, большей сытостью. Шире круг обзора, лучше образование, жирней заказчики. Но это все. Туран дает своим больше, и серый европеец намекает, что часть этого большего можно получить сразу, пока не ушли за горизонт молодость, жажда, скорость.
Сейчас – час ее триумфа. Грозный и почти необоримый киберсектор легендарной Народной Армии Турана слушает мастер-класс шестнадцатилетней Ширин Усмани. «Как я взломала президентский отель: трансмедийные мемуары». Час торжества... а торжества и нет, и есть только пыльная усталость, пустота в груди. Хорошо, что можно разговаривать, почти не замедляя поток. Вот с этими-то навыками все в порядке, кажется, много лучше чем у большинства жайшевских гепардов и соколов.
«Что со мной будет?»
«Аудиенция у Вождя. Неофициальная. Официально вы с братом свидетели подготовки. Лично для Вождя – дети организатора убийства, заложники. Лично вы – будущая Сабиха Гёкчен[1] и Айсун Качар[2] от сетей и систем. Он будет восхищен… и не слишком разгневан на вашего отца. Скорее, не разгневан вовсе»
«Что вы за это хотите?»
«Вы не дослушали.»
«Слушаю и повинуюсь.»
«Ваш брат пойдет в Университет Народной Армии. Вы сможете выйти из-под юрисдикции отца наиболее выгодным для всех образом.»
«Что вы за это хотите?»
«Подробные показания и все материалы, касающиеся вашего атлантического друга по переписке. Того, что страдает раздвоением личности.»
«Где я прокололась?»
«Нигде. Спасибо, что подтвердили мои расчеты.»
«Таким вещам меня тоже научат "дома"?»
«Таким - в первую очередь. Вас возмутительно воспитывали, ваш будущий свекор этого так не оставит.»
Я сама виновата, думает Ширин, показывая, как встраивала свою усиленную прослушку в гостиничную, но, кажется, это еще и отец. Он-то понимал, где я беспомощна, но хотел сохранить меня для себя и для Сонера потом. Лет через пять я могла бы уже и не рискнуть выйти в открытое море, где я ничего не понимаю. Осталась бы в раковине.
Нет, стирает она с мысленной доски, это не анализ, это страх и обида. На самом деле может быть что угодно, от убеждения, что мне так удобно, до желания контролировать или неспособности представить, что я могу чего-то в такой степени не уметь. Ширин не делает – значит, не хочет. А скорее всего, я для него вещь в себе, явление, чьи свойства не обсуждаются, просто существуют. Даны.
Плохая была идея с никабом в школе, с вечным «мне надо скорее домой» и игрой в благонравную скучную зануду, с набором сетевых масок на все случаи жизни. Надо было тренироваться на сверстниках.
«Кого вы прочите мне в мужья?»
«Наследника Рафика аль-Сольха. Он вам не слишком противен? Это единственное возможное препятствие.»
«И на том спасибо.»
Штааль, конечно, прав. Во всех прочих политических и экономических отношениях этот брак был бы безупречен и предельно выгоден обеим сторонам. Еще три месяца назад клан Усмани стоял на ступеньку-другую ниже, а теперь это союз, возвышающий обе стороны. Все-таки Ширин была права в отношении Тахира…
Тут, между прочим, тебя спрашивают не о политике и экономике, а об отношении к жениху.
«А что думает он сам?»
«Он в восторге.» - Смешная рожица с вытаращенными глазами.
«Как?»
«Он был в восторге с момента встречи в магазине. Не разочаровывайтесь, он не столько смотрел на вас, сколько слушал.»
Надо будет прикинуть, какие выводы может сделать человек, вроде младшего аль-Сольха из нескольких слов о "медведице". Он тоже контрразведчик...
«И я думаю, - добавил собеседник, - что вы очень подойдете друг другу. Но гораздо больше вам подойдет свекор»
Амар Хамади, следователь
Наручники калибра «струна» были из вредности, фиксация к стулу по пяти точкам тоже была из вредности. Амар и сам не сомневался, что небольшая порция физического дискомфорта не повлияет на настрой Хадада, тем не менее, его радовал вид подследственного в стандартном комбинезоне, попытки хоть как-то устроиться на стуле. Будет вам, почтеннейший, и возраст – и тем более положение. Особенно положение, предназначенное для особо агрессивных физически развитых допрашиваемых.
Собственно, ничего кроме наручников, у Амара за душой не было – едва вернувшись в здание, он приказал привести, посадить и пристегнуть, а сам отправился обедать, так что, когда он вернулся, клиент успел слегка подогреться и сделаться аж деревянным от презрения. Продолжайте в том же духе. Хамить не надо.
Впрочем, Штаалю он невольно соврал: никакого же удовольствия. Ни капли.
- Итак, - мерзким казенным голосом проскрипел Хамади. – Что мешало вам своевременно осуществить явку с повинной?
- Мне, капитан, мешало то, что вы могли бы понять и сами, - договаривать фразу про умственные способности Хадад не стал не из вежливости и подавно не из страха, а из вредности - мол, якобы Амар настолько глуп, что и такую простую подначку достроить не может. Насколько все-таки проще люди в провинции, скажет "сын осла и собаки" - и понеслось. - Мне мешало то, что я не знал масштабов. И не представлял себе, кто еще участвует и в каких ведомствах - и что им наплели.
- Ну вы же прекрасно знали, что генерал Генсер непричастен?
Бригадный генерал Хадад уперся насмерть: я не сигнализировал, что за бред, вы нас засекли вполне честным образом. Говорил при аресте? Именно это и говорил: вы же нас уже давно засекли, сразу после того, как потеряли своего человека – или даже раньше, что ж так тянули? Лень и нерасторопность. С моей стороны тоже – ряд ошибок и просчетов, неверная оценка обстановки, излишняя самоуверенность. Промахнулся с этими двумя трусами, рассчитывал, что у них хватит ума прикрыть свои задницы и не отсвечивать – разумеется, Хадад объясняет дольше, четче и суше, но смысл тот же. Попался на «бегство», ну а кто бы тут не попался? После пропажи «афганцев» заговорщики даже не запаниковали, а попросту впали в безумие, поскольку адекватность они утратили раньше, обнаружив на «точке» Бреннера, а уж когда в растреклятый этот донер добавился аль-Сольх…
В общем, если верить Хададу, в последние сутки военные истерически выясняли, в чью конкурирующую операцию они вломились - и как бы им смягчить последствия. В том случае, если они не являются объектом этой операции, что тоже не исключено. Так что когда "бегство" оказалось поддельным, паника вышла из берегов окончательно. Еще и потому, что все кинулись воображать, что еще проклятый жайш мог наэмулировать с такими технологиями. Гласу разума в лице Хадада - что полномочия и доступ к камерам жайш получил только в ночь после убийства Тахира - внять не успели, а там и бравый капитан подоспел. Сам же Хадад к тому моменту проникся таким отвращением к происходящему...
- И я рассчитываю на то, что мое активное своевременное содействие будет учтено трибуналом.
- Это если до трибунала дойдет вообще… - вздохнул Амар.
Хадад ему опротивел, а сам себе в роли мелкого садиста он опротивел втройне уже полчаса назад. Хотелось выгнать айсора назад в камеру, взять служебную машину – разумеется, по делу, - и поехать к своим девочкам. Сначала к одной, потом к другой.
Он поднял взгляд от планшета к подследственному и поймал отголосок… то ли испуга, то ли попросту паники на лице бригадного генерала. Тень, гримаса, игра света – и вот перед ним вновь презрительное ассирийское лицо. Верблюд верблюдом.
Ну надо же. Хотя, конечно, кто чего боится – пыток, позора и унижения многие боятся куда больше смерти. Неудивительно и понятно. Особенно, если нет того, ради чего стоит держаться – но даже если и есть, все равно страшно. Хуже ожидания боя, хуже самого боя и ранения. На этом можно было бы сыграть, если бы не все предыдущее, а теперь разумный и полезный прием казался пошлым и постыдным… и черт с ним с прагматизмом.
- Вы, вероятно, отделаетесь переводом в какой-нибудь вшивый угол.
Верблюд очень хорошо владел собой. Не то что Ширин, при всей ее подложке андроида. Человек реальности, человек войны. Но глаза не солгали – и анализатор не пропустил второй, уже зажатый стальной волей, скачок паники – бригадный генерал Хадад испугался именно этой перспективы.
И выводы из этого следовали... изумительные из этого следовали выводы, если Амар не ударился сейчас в конспирологию и если Хадад не морочит ему голову. Получалось, что бригадного генерала в заговор не вовлекли, а втравили, и не именем Вождя и местными интересами, а, судя по всему, шантажом. И шантажист остался на свободе и при рычагах и все еще может чего-то потребовать, несмотря на то, что заговор развалился. Бред. Чем можно угрожать такому человеку? Чем можно угрожать такому человеку в его нынешнем положении? Этого капитану Хамади не размотать и тем более - не сейчас. Не за один прием.
Фарид аль-Сольх, выздоравливающий
Белое, белое и белое – стена, потолок, белье. Сталь, хром, никель, титан, алюминий: аппаратура. Голубое и зеленое: одежда персонала. Матовое, перламутровое, бликующее, флюоресцирующее, зеркальное: патрубки, провода, емкости. Холодный механистичный натюрморт. Окружающая картинка попросту выталкивала из себя, и Фарид от скуки и злости искал тому причины, и нашел: госпиталь Народной Армии был слишком… атлантистским. Когда-то кто-то в подражательском порыве заложил стандарты оформления, потом они стали данностью, не подвергаемой сомнению – а мы теперь удивляемся, что медицинская помощь вызывает самые скверные ассоциации. Оно же попросту чужое, чужие коды, и опознается как угрожающее не умом, а много глубже, инстинктом.
От тоски он принялся сочинять дизайн для нормальной, человеческой больницы и некоторое время спустя понял - ничего не получится. Поменяй все на естественные изгибы, живые цвета - и поселишь ощущение, что все вокруг ненастоящее. Не лечебное учреждение, а домашняя гостиница средней руки - и никакие местные процедуры на болезнь или ранение, конечно же, не подействуют. Тьфу, сволочь заморская, вот же не только внедрили паттерн, но и запечатали крепко, не вытеснишь.
А еще в голове у него кругами ходила мысль, что на самом деле он не очнулся, а так и лежит щетиной в плюш в том дешевом заведении - и через часок-другой задохнется или захлебнется, или просто помрет от обезвоживания... Вымести из мыслей этот бред было еще сложнее, чем атлантическую больницу. Да, все говорило за то, что Фарид жив и цел и находится у своих, все в порядке - а что-то еще, кроме, сбоку, слева, да, слева и чуть вне головы, надрываясь орало, что ничего не в порядке, плохо все, а будет еще хуже.
Убедить мелкую и вредную врачиху, что с ним благополучно, Фарид не мог – потому что сам не верил.
Результаты обследований от него не скрывали, от отца тем более. Просветили и прощупали на всей новейшей технике, протестировали по всем наличным методикам и никаких сбоев не нашли. Только некоторые вполне объяснимые расхождения с нормами, скоропалительно угасавшие. Он чувствовал себя примерно как после месяца в реабилитационной клинике, фактически так оно и было – бесконечные восстановительные, оздоровительные и укрепляющие вливания, промывания, кислород, ускорители заживления, такие и сякие фаги… хотелось уже влезть по стене госпиталя на крышу, по-промальпинистски, и помахать оттуда наказанию по имени Аммат.
Нервировало другое. Все было неправильно. В первую очередь – отсутствие Штааля и Хамади. Фарид не преувеличивал собственную важность, он просто знал начальство и коллегу, уже успел узнать. Валентин-бей непременно улучил бы хоть минутку, зашел бы справиться о здоровье… Амар тем более – то носился с альбомом, с гипнозом, а потом как похитили. Дело не в занятости. Дело в том, что они услышали.
А услышали они что-то важное и при этом такое, после чего им на Фарида глядеть не хочется. Сам он этого так и не вспомнил. Запись ему не дали. Запись его же собственного допроса. Решили, что ему не надо. Врач сказала, что на самом деле не надо бы, потому что память со временем вернется естественным путем, а подталкивание неизвестно еще как повлияет. Но врач есть врач, а в жайше с такими мелочами как возможность кошмаров сроду не церемонились, мирились, как с компьютерной головной болью. Издержки профессии.
Отцу тоже не дали. Сказали – засекречено. То ли правда, и дело все-таки не в Фариде, то ли просто хороший предлог отказать. Если правда, если стряслось что-нибудь особо крупных масштабов, отец, может быть, сообщил бы? Рассказал же он про вчерашний переполох… и Сорок Пятый зашел, заинтриговал и озадачил.
«…А тут навстречу Медведь. Движется. Ну ты его видел, да? Как он ходит? Как этот... мировой ледник в кино, вроде ползет еле-еле в том конце коридора, медленно так, а вот ты уже под ним хрустишь, пока ты на него смотрел, он тебя переехал. Вот так и идет. А Шеф ему - вот, вызывают, действуйте по списку, начинайте с вашего кандидата.
Какому списку, какого кандидата... что начинайте? А Медведь только ртом дернул - отвлекли его от чего-то - и к своему месту пошел эдак с развальцой. Машинку отпер, сел, головой покачал - и начал что-то шелестеть. Нас как нет. А минут через пятнадцать выдает список - у всех, кому упало, глаза были одинаковые, стеклянные. У нас оказывается война с военной разведкой, то есть, конечно, война и всю жизнь была, но война, а не... ядерный конфликт на взаимное уничтожение. Но Шеф сказал. И полномочия Медведю выдал. Почти как у себя. И вообще.
И мы поехали. У нас семеро раненых и два трупа, у них три, включая два самоубийства – то есть, вообще-то пять, но троих мы успели добыть. И сыпаться они начали аж в транспорте. Не спрашивай, не расскажу. Не просто чисто... а как в сказке. А Медведь Шефа домой завез и к девушке своей поехал. Угу. На машине из парка Дома, со всей прослушкой. И распевал "hard day's night" всю дорогу…»
- Я же от неизвестности быстрее с ума сойду, - пожаловался он Аммат… и получил от нее очередной нейрорегулирующий коктейль. Таких лечащих врачей в тюрьму надо сажать - за применение психологических пыток.
А третий страх был совсем-совсем страх и о нем даже думать не хотелось, но к концу дня он вылез на поверхность, устроился в ногах кровати и принялся качать липкими улиточьими рожками. Что если все началось не после того, как Фарида прихватили какие-то пакистанские террористы, и как бы не сам аль-Рахман? Что если все началось - до? Что если вся эта тревога, уверенность, что Бреннер в чем-то замешан (и ведь оказался же замешан, рявкнула логика), мысли, буквально толкающие под руку, слова, вылетающие сами, как тогда на семинаре, что если это не импульсивность пополам с усталостью и недостатком опыта - а безумие? То самое, долгожданное. Шаталось столько лет невесть где, и вот, явилось.
Одна хорошая вещь была во всем случившемся - инспектора Максума из головы повымело, целиком. Представляешь себе его подначки и реплики, и ничего не происходит. И желание доказать и ткнуть куда-то делось. И мысль о том, что Имран сейчас занимается настоящей работой и номер у него нечетный-нечетный, падала как в никуда - да, работает, да, нечетный. Будто тот Максум, от которого хотелось выть и лаять, взял и уехал, причем не сейчас, а лет пять назад. Даже грустно как-то.
- К вам пришли, - объявил пожилой хромой медбрат, потом покачал головой и уточнил: - Посетительница, и какая!
Учитывая, что за всю смену сердитый усатый военный инвалид не сказал Фариду ни слова, а медицинские процедуры осуществлял с усталой монотонностью рабочего на конвейере, прозвучало интригующе. Вряд ли кто-то из родни, так и сказали бы, да и отец согласился с просьбой Фарида избавить его от перепуганных тетушек хотя бы на пару дней. Как же понимать этот мечтательный вид и тон?..
А потом дверь распахнулась, занавеска отодвинулась и в палату вошла - шарф слоями на шее, очки-визор сдвинуты на лоб, светла как день, ходит - как дельфин плывет, горит изнутри как янтарь и вообще понимаешь всех старых поэтов разом... девушка из магазина.
- Привет, - говорит, а палату осматривает так внимательно, будто в ней никакого Фарида нет, а важно одно оборудование, - я та самая Ширин, к отцу которой твой отец засылает таких серьезных сватов. Я так и знала, что тут разъема нет. Держи.
На кровать плюхается плоский пакет.
- Оно связь от коммерческого спутника берет. Надеюсь, меня тут не расстреляют за контрабанду.
- Спасибо, - выговорил Фарид…
Все, что выпалила прекрасная Ширин, он услышал, но ничего не понял. Что она тут делает? Почему та самая? Каких сватов, наконец? Это все-таки он наконец спятил – или это папа решил… морально поддержать любимое чадо? Да нет, не может быть, Фарид же ни слова не говорил, а и что тут скажешь-то? Папа, найди мне красотку, я ее в магазине видел, и я женюсь, уговаривать не придется? Папа бы нашел, да только Фарид не говорил!..
- Я раненый боец, - наконец нашелся он. – Пострадал от происков радикализма и терроризма. Так что… - тут мысли кончились.
Ну папа… нет, если подумать, эта поддержка вполне в его духе. Вот только у меня же сейчас все мониторы такое спляшут и споют, что примчится Аммат с огнетушителем наперевес!
- Извини, - ярковыраженная пери присела на краешек стула, - мне сказали, что тебя украли и едва не убили, но я не поняла, что второе тоже было на самом деле, а не по легенде.
По легенде?
- Били совсем немного, - поправил честный Фарид, - но дрянью какой-то накачали, а потом самогоном сверху добавили, так что последние воспоминания как через решето. Но ва... тебя разве забудешь?
- Ну почему же нет, - сказала девушка и попыталась зарыться носом в шарф.
Она тоже стесняется, понял раненый боец. Это было невероятно умилительно, трогательно и прекрасно. Сразу хотелось засмущать ее еще больше – стихами, восхвалениями и признаниями, потом засыпать с ног до головы цветами и подарками, потом утащить и спрятать от всего мира, чтоб ни с кем никогда не пришлось делиться ни ее вниманием, ни взглядом, ни словами.
До сих пор он, как добропорядочный и современный молодой туранец, выступал за женскую социальную активность, полную занятость и прочие светские ценности. До сих пор к нему и не спускались с небес юные пери.
- Потому что, когда я тебя увидел и услышал, я так и подумал - вот кого я хочу в жены.
Это была не совсем правда, это была почти правда, это была уже вся правда целиком - вот кого и никого другого. Правда пахла медом и сухим летним солнцем, не дневным, а вечерним, когда сквозь него уже пробивается зеленое, цветное и живое. Еще она пахла антисептиком для перчаток, родным, жайшевским. И на чуть желтоватой коже правой руки у основания указательного пальца виднелось совсем свежее красное пятно - непривычная, неразношенная перчатка натерла слегка. Нужно было не меньше часа работать и очень увлечься, чтобы не заметить и не подогнать.
- Это меня водили по киберотделу. - радостно прострекотала окончательно смутившаяся пери. - Рассказывала им, как ломала «Симург».
- Я столько интересного пропустил, пока сражался с терроризмом… - с намеком сказал Фарид.
«Американский психолог Эрик Бёрн выделяет три личностные компоненты.
По его мнению, личность каждого человека содержит в себе три сущности; они называются Ребёнок, Родитель и Взрослый.
Ребёнок — носитель всего неподконтрольного — капризов и шалостей, хитростей, игр, безотчётных влечений, упрямых хотений и вольного творчества. Родитель — источник «опыта старших поколений», начало воспитывающее и наказывающее (либо попустительствующее). Наконец, Взрослый — сугубо рациональное начало, рассчитывающее только на себя, это — воплощённый здравый смысл.
Ребёнок просыпается в человеке, когда он поступает так, как когда-то поступал в собственном детстве. Родитель актуализируется тогда, когда он ведёт себя, как вели себя его мать и отец*. Когда проявляется Взрослый — человек не подражает никому; он живёт своей головой и пытается осознать объективную реальность. Ребёнок и Родитель ориентированы на мифы, а Взрослый — на абстрактные понятия, на эйдосы (в принципе, эйдосы — тоже мифы, но гораздо сложнее организованные).
В связи со всем этим я задумался о том, как структурно устроены два противоположных типа личности — «западный человек» и «восточный человек».
«Человек Запада» (европеец или американец) — это (прежде всего) играющий Ребёнок, но живёт и играет сей Ребёнок под страхующим контролем Взрослого. В данной модели «репрессированная структура» — это Родитель. «Человек Запада» склонен недолюбливать всё «родительское»; далеко не случайно в голливудском кино отрицательные персонажи — как правило, «родительские фигуры» (тираны-запретители и маньяки-каратели). Иногда недооценка Родителя (вкупе с переоценкой Ребёнка) приводит «людей Запада» к скверным итогам; они могут искренне и истово свергать меньшее зло, если оно несёт в себе «родительские» черты, открывая тем самым путь большему злу — беснующейся толпе (последний по времени пример — судьба несчастной Ливии).
Формула Запада:
Ребёнок-Взрослый-минус-Родитель
«Человек Востока» (мусульманин, китаец, японец, даже индиец) — противоположен «человеку Запада»; его личностная структура перевёрнута на сто восемьдесят градусов. «Человек Востока» — опрокинутый «Человек Запада», в первую очередь — Родитель (почитатель традиций), но опять-таки Родитель под контролем Взрослого. Репрессируется здесь Ребёнок (Восток иногда может декларативно восславлять детство, но детской самовольной свободе на Востоке никогда не доверяли и не доверяют).
Формула Востока:
Родитель-Взрослый-минус-Ребёнок
А как быть с Россией?
Россия — «альтернативная Европа» (и «альтернативная Азия»). Значит, русский человек (не обязательно этнически русский; «русский человек» — любой человек, вписанный в русское социокультурное поле) — не перевёрнут на сто восемьдесят градусов относительно Европы (и Азии), а сдвинут на девяносто градусов. Он перпендикулярен Европе (и Азии).
В русском человеке — шалит, орёт, капризничает, ластится и творит не знающий удержу Ребёнок. За ним едва поспевает замотанный Родитель (ворчун и моралист). Поскольку Ребёнок в «русском гороскопе» — фигура более сильная, нежели Родитель, последний страдает: он получает от Ребёнка сюрприз за сюрпризом и не может сорвать на нём злость. Но на ком-то Родителю разрядиться всё же надо. И тогда Родитель разряжается на слабом Взрослом (Ребёнок с удовольствием присоединяется к травле Взрослого; по ходу этого он ускользает от ответственности и заодно получает массу приколов).
Формула России:
Ребёнок-Родитель-минус-Взрослый
В России любят по-родительски морализировать. Но ещё больше в России обожают по-детски нарушать законы, установления и предписания. Не любят в России рационалистов, «деловых чуваков». На Руси опасливо почитали Ивана Грозного, боготворили младенчески простодушного Феодора Иоанновича, но не уважали трезвомыслов — Бориса Годунова, Василия Шуйского, Лжедмитрия Первого.
Я работаю вузовским преподавателем. Мне доводилось преподавать «представителям черкесской диаспоры» — молодым адыгам, приехавшим в Адыгею из европеизированной Турции или из неевропеизированной Иордании. Эти ребята могли быть разными — более образованными, менее образованными. Но у всех у них не было одной черты, всегда присущей российским студентам — и русским, и адыгам (российским адыгам).
И эта черта — инфантилизм.
(Обычное дело: студенты — уже с самой первой лекции — улыбчиво канючат: «Ну отпусти-и-ите нас, пожалуйста», потом перестают ходить на занятия без объяснения причин, а когда появляются, то всем своим видом дают преподавателю знать: «Мы ведь дети, мы ведь только дети»; ни студенты из Европы, ни студенты из арабских стран никогда так не делают).
Поскольку всё это очень мешает мне в моей преподавательской практике, я выработал (как идеал для себя) такую формулу личности (уж не знаю, как её определить: ни Западу, ни Востоку, ни — особенно — Руси она не соответствует):
Взрослый-равновесие Ребёнка и Родителя.
Я слишком часто имею дело с инфантилизмом, поэтому я не люблю его…»
Кирилл Анкудинов, «Не хотим взрослеть!»
*За формулировки К.А. авторы сего текста ответственности не несут.
Рафик аль-Сольх, неофициальный глава семьи аль-Сольх
- Несомненно, во всем случившемся в первую очередь моя вина. Но, к сожалению, у меня не было возможности пасти сотрудника, который получил вполне определенные распоряжения…
Начальник Сектора А слегка разводит руками – мол, господин замминистра и сам может представить, что такое срочный вызов от генерала Айнура, который опять наобещал Вождю дюжину ифритов до завтрака и теперь не знает, сумеет ли представить хотя бы одного джинна...
- Я все понимаю, - говорит Рафик аль-Сольх. – Я его убью, честное слово!
Он идет рядом с гостем по крытому саду МИДа и думает – какое счастье, что я решил не принимать Штааля в кабинете. Здесь хотя бы ничего не хочется разбить. И шум воды почти гасит шум глушилок.
- Это несколько…
- Ничего, у меня запасные есть, - усмехается он через силу: надо же показать, что это шутка. Все-таки шутка.
Все оказалось куда проще, куда глупее и куда постыднее. Поначалу, памятуя о недавнем разговоре с Бреннером, Рафик готов был поверить, что воспоминания Фарида фальшивые, что ему их внушили, что все это – подделка. Когда перед ним развернулась полная картина – с хронометражем, с «блохой», которую подсадили мальчику армейцы, и подробной расшифровкой записей, - он уже не мог отказываться от очевидного. Фарид заварил всю кашу сам, по собственной дури. Полез к Бреннеру, угодил в гнездо талибов, наследил везде, где мог, и едва не стал причиной настоящей войны.
И поверить в то, что его на это навели тонким психологическим маневром, мог только европеец, плохо знающий его сына. Любая манипуляция разбилась бы о фаридовские "я хочу". Он хотел. Хотел натянуть нос старшему коллеге, который относился к нему без должного восторга, раскрыть настоящий заговор, продвинуться по службе…
Он хотел - и даже не поднял материалы из семейного архива. Даже доступные ему, не поднял.
- У меня... - продолжает Рафик.
- Нет-нет, я о другом. Что-то подобное очень сильно нарушило бы мои планы, господин замминистра. Я был бы вам очень признателен, если бы вы поддержали официальную версию, а по ней роль вашего сына будет очень велика…
В глазах Штааля дробится свет, будто они тоже из сверхпрочного пластика и стекла, как и крыша сада.
- Почему? - спрашивает Рафик аль-Сольх. Ответ важен, по-настоящему важен.
- Потому что в этом случае и Сектор А, и "Вуц Индастриз", и семья аль-Сольх, и, что не менее важно, семья Усмани и ее союзники предстанут в глазах окружающих благонамеренными и предусмотрительными людьми, радеющими о благе государства.
Рафик аль-Сольх кивает и опять не спрашивает, чего желает господин Штааль за эту… нет, это не услуга, это нечто гораздо большее. Случилось так, что от чиновника жайша зависело и зависит необыкновенно многое, от благополучия семьи аль-Сольх до судьбы Фарида, и в этой сложной ситуации Две Змеи поступил на редкость разумно, деликатно и благородно.
Господин Штааль - человек с большим, настоящим размахом. На мелочи не разменивается. Если будет продолжать в том же духе и не споткнется – то, может быть, окажется если не в кресле Вождя, то у самого кресла. Это, пожалуй, очень хорошо и выгодно даже не только для семьи, но и для государства, для пресловутого Великого Турана. Господин Штааль, пока еще чиновник средней руки, хоть и в важном ведомстве, смотрит за горизонт…
Впрочем, о многом говорить все равно необходимо.
- Предусмотрительность семьи Усмани обошлась нам почти в полтора процента акций, но в долгосрочной перспективе это, конечно, окупится с лихвой. Если не начнется война, а теперь, я думаю, если кто ее и начнет, то не мы… - И за это тоже нужно сказать спасибо господину Штаалю, разумеется. – Но что за наказание, за что, скажите мне, за что?! Такой неожиданный сюрприз уже после того, как все решено, все улажено. Как, как можно доверять таким непредсказуемым людям? Я вас прекрасно понимаю, Фарид – просто мерзавец, позор семьи, я его своими руками… но этот Усмани, кто же так делает?..
- Как я понимаю, господин Усмани скоропостижно узнал, что господин президент хочет просить у известных вам лиц вооруженной помощи против террористов. Кстати говоря, для защиты тех самых предприятий. Но вы совершенно правы, неприятно иметь дело с таким непредсказуемым контрагентом. И поэтому у меня есть предложение. Господин Усмани, как вы знаете, человек семейный - и со свойственной ему предусмотрительностью привез на конференцию сына и дочь. Девица Усмани произвела крайне благоприятное впечатление как на меня, так и на весь киберотдел. Ее потенциал, на мой взгляд, чрезвычайно высок, а некоторые недостатки воспитания легко сгладить и восполнить.
О наличии в природе девицы Усмани Рафик, конечно, знал – по старой доброй привычке знать о своих партнерах все, что можно - о членах семьи, друзьях, врагах. Правда вот как-то не успел заметить, что дочь Афрасиаба подросла до подходящих лет, потому что если правильно понимать Штааля, то речь идет об очень выгодном долгосрочном союзе. Долгосрочнее некуда. На столько поколений, к скольким будет милостив Аллах. Да и дело не только в возрасте Ширин, а еще и в том, что до последней недели на роль жены для Фарида она не вполне годилась, что бы там мальчишка ни жужжал про любовь и свободный выбор. Главное в семье – уважение между супругами, и сопоставимый вес обеих семей очень тому способствует.
Интересные предложения делает нынче господин Штааль, Две Змеи. Вряд ли по своей инициативе, а, стало быть, это практически приказ. Хотя идея хороша, просто великолепна идея, а если Фарид упрется рогами в землю, то по этим рогам и получит. Хватит, добаловался.
- Это очень мудрое, очень своевременное предложение. Только объясните мне, почему девицу оценивал ваш киберотдел, а не… хотя бы этот всетуранский бабский заговор?
- Потому что по меньшей мере последние три года именно она обеспечивала безопасность семейства Усмани и интересов семейства Усмани в этой непростой области. Кстати, ее присутствие в сети "Симурга" пропустила не только сама гостиница, что естественно, но и неофициально наблюдавшие за сетью люди из истихбарата аскарийя.
Вот как… думает Рафик, и еще полминуты не может думать ничего, кроме «вот даже как». Что ж, если единственная дочь Усмани хотя бы на треть так красива, как умна – долг господину Штаалю становится почти безразмерным.
- Это очень хорошо, просто потрясающе! А… что вы имели в виду под воспитанием? – Изображения старшей Усмани ему в прессе не попадались. Он, помнится, обратил на это внимание. Хотелось бы надеяться, что девушка не из традиционалисток, завернутых в бурку.
- Классический случай, - пожимает плечами Штааль, - переразвита сильная сторона, и очень плохо со взаимодействием в реальном времени. Я имею в виду личное взаимодействие вне зоны комфорта. Во время допроса она была в шаге от перегрузки. И даже ее куда менее способный брат умеет лгать лучше.
- Это не так уж и страшно… - Точнее, это совершенно не помеха союзу и браку, но это, конечно, проблема в будущем, проблема, которой нужно будет заняться. Инженерный гений – это хорошо, но на девочке будет лежать слишком много представительских функций, и непосредственность тут никому не нужна. – И пусть только этот негодяй…
- Я взял на себя смелость способствовать их встрече, - слегка улыбается Штааль. – Если вы сейчас отправитесь в наш госпиталь, то сможете познакомиться с возможной родственницей и составить собственное впечатление. Только, прошу вас, не говорите Фариду ничего из того, что касается его карьеры.
- Почему? - тут Рафик удивился совсем. Ведь куда как проще было бы обставить перевод как решение главы семейства. Особенно теперь, ввиду предстоящей женитьбы. И шуму меньше, и врага в лице обиженного Фарида, который станет все же со временем аль-Сольхом-полустаршим, не наживать. Что же так?
- Он мой подчиненный, - поморщился Штааль. - Пока что. Он мой подчиненный и у меня перед ним есть обязательства. В частности, позаботиться о том, чтобы действия инспектора аль-Сольха имели видимые ему последствия.
- Я понимаю. – Что ж, так действительно удобнее.
Правила вежества требуют проводить гостя почти к самому выходу – уж точно к выходу из сада... и сделать это под непринужденную беседу. Штааль, однако, некоторое время молчал, а когда на дальнем конце дорожки показались двери, кашлянул и выговорил:
- У меня будет к вам и сугубо личная просьба.
Само собой. Интересно, какая именно.
- Мой погибший сотрудник… он был из вернувшихся, и совершенно не умел находить друзей. Его вдова осталась с тремя детьми. Конечно, она получит пенсию, но вы понимаете, что это значит для семьи. Я хотел бы попросить позаботиться о ней.
- Вы меня обидеть хотите? – почти всерьез рассердился Рафик. – Разве я могу забыть?
- Что вы, - и здесь Штааль позволил себе опустить свое вечное "господин замминистра", - Просто семья аль-Сольх может дать им то, чего не может дать Сектор А - но для этого семье аль-Сольх нужно об этом знать.
Амар Хамади, сотрудник Сектора А
В воздухе, растянутая трапецией, висит биография верблюда или даже сайгака ассирийского. У сайгака профиль лучше, и рога есть. А у бригадного генерала Хадада есть послужной список многим на зависть. Если бы не Тахир и не заговор, не видать бы жайшу этого личного дела. Из которого с очевидностью следует, что Хадад был специалистом по внутренним операциям. И совсем не того толка, о каком можно бы подумать. Хадад был по факту военным администратором, одним из тех, кто превращал лоскутное одеяло армий, ополчений, псевдовоенных и прямо скажем бандитских формирований десятка стран и невесть скольких территорий и автономий во что-то похожее на управляемую военную силу. Крови он за эти десять лет при такой работе должен был повидать больше, чем весь Сектор А и все бывшие сослуживцы Амара, взятые вместе. Один Ирак вспомнить - и ужаснуться. А Хадад там работал три с половиной года.
- Интересно, - констатирует Штааль, уже посмотревший запись допроса. Пять раз посмотревший, в том числе и с раскадровкой на тридцатую долю секунды. – Вы были правы с самого начала, а подследственный лжет и очень надеется, что ему поверят.
- Лжет, - кивнул Амар. – И пытается лгать до конца, на всех уровнях. Не знаю я, как к нему подступиться. Не с паяльной лампой же?
Ляпнул – и сам передернулся. В шутку, в качестве фигуры речи, выговорилось что-то запретное, скверное донельзя.
Штааль, расположившийся на краю его стола – благо, офис уже пуст, - отвернулся от проекции и внимательно уставился на сотрудника. Тот отвел глаза и с деланным энтузиазмом уставился как раз на проекцию. Теперь еще только покраснеть, и готово: приличный школьник, которого учитель случайно застиг за похвальбой нецензурного и похабного рода…
- Амар…
Хамади снова дернулся, получив под дых с другой стороны. Он раз пятнадцать слышал, так, что оно запечатлелось на нервах, отчеканилось в памяти, с той же мягкой укоризной сказанное: «Имран…». Далее следовала осторожная, но неизбежная нотация.
- Амар... послушайте меня внимательно. Застарелая усталость и сама по себе до добра не доводит, а усталость, залитая и задавленная химией, ведет к крушению одним из прямых путей. У нас неприятная в этом смысле работа, но аврал - закончен. Все оставшееся мы будем дорабатывать в нормальном рабочем ритме, а в следующие несколько дней - в ритме существенно медленнее нормального. Вы человек, вам нужно восстанавливаться. Считайте, что это приказ. И я понимаю, что вы неудачно пошутили. Но поверьте, напряжение, нервное истощение и убеждение, что очень важные данные должны быть получены вчера, играют с нами еще более дурные шутки. То, что сегодня сказано на воздух, послезавтра во время очередного кризиса делается всерьез. Вы работали в Каире, вы должны не хуже меня знать, куда это приводит.
- Ну что сразу Каир? Здесь тоже всякое случается… - Амар надеялся, что прозвучит достаточно шутливо, хотя бы иронично… хотя бы саркастично.
Получилось же, он сам мгновенно понял, нечто странное. Кажется, пустил петуха, как все тот же подросток, попытавшийся красиво выйти из положения… разумеется, на следующем шаге по болоту утоп уже по пояс.
Один его давний начальник – как раз каирский, - любил приговаривать, что стыд выдумал Шайтан, чтоб отвращать верующих от Аллаха.
- Амар, случается только то, чему позволяют случиться. И здесь, и в прочих местах. Только то, чему позволяют. Так вот, это вам и нам не дозволено позволять. Это преступление и ошибка - и это подкармливает тот взгляд на мир и людей, который наше государство вообще-то пытается искоренить. Я знаю, что эта ошибка, в принципе, вам не свойственна, постарайтесь, чтобы так было и впредь. Убеждение, что уровень защищенности сотрудников жайша в этом смысле - выше, не соответствует действительности.
Нужно было промолчать, разумно и выгодно было промолчать, покивать, согласиться, тем более что господин Штааль был совершенно прав. Совершенно во всем. Кроме одного-единственного пункта. Эту ошибку нужно было непременно исправить. Любой ценой.
- Мне – действительно не дозволено. – И, вместо драматической паузы, которую нужно было взять, Амар продолжил: - Я Xc, господин полковник, но мне знакомо понятие субординации, хотя в это никто не верит. Я понимаю разницу между нами, а вы? Кажется, это называется – подкреплять иллюзии? Или это double bind со взломом?
- Какое хорошее выражение. Я его раньше не слышал. - Начальство видимым образом не возмутилось ни тоном, ни смыслом, а если и удивилось, то разве что слегка. - Скажите, Амар, а что конкретно вы имели в виду - сейчас и минуту назад? Я, кажется, неправильно вас понял.
- Извините, я… забылся. Простите, сэр. – Эт-то еще откуда?.. Амар стал вставать, уронил перчатку, дернулся поднять, опомнился. – Прошу принять мои извинения, это больше не повторится.
- Сядьте, пожалуйста. - вот теперь в голосе появилось и нечто, похожее... нет, не на металл, а на подушку безопасности в старых автомобилях. Пытался встать, а тебя воздухом вдавило в кресло, так что только ребра хрустнули и рот распахнулся, как у рыбы. - Спасибо. А теперь, пожалуйста, объясните, о чем вы говорили.
- Про системного инженера Аскери… и двух обезьян из «Симурга». Дело даже и не в обезьянах, и не в Аскери, наверное. Я понимаю, что он системщик, но я на него налетел сразу после… в уборной. – Детали особенно важны. - Нет, я не воспринял это как разрешение и приглашение… - Стоп, это уже совсем не про то. – Я понятия не имею, насколько это было необходимо, и это не мое дело. – Тогда что ж ты разогнался? – Я... я... я не могу выполнять работу следователя!
Ага, сказал недремлющий аналитик-внутри, умница, инспектор. Ты еще прямо заяви начальнику, что сначала ты заочно разозлился на Хадада за «разницу в возрасте и положении» и попытался отыграться на том Хададе за всех, начиная с Кемаля Айнура и кончая аппаратными фазано-павлинами – вышло плоховато, а потом этот самый начальник сделал тебе вполне невинное замечание, и ты решил перевалить ответственность за все на него. Открой рот и скажи: это вы меня спровоцировали, вы и виноваты во всем, а еще подали дурной пример, и вообще это ж я ради вас старался и за вас обиделся – и теперь выговариваете?! Потом пойди и застрелись наконец, инфантильный придурок.
- А причем тут Аскери, - недоуменно спросил Штааль, - я же написал, "голодного" - и он был вполне дееспособен, насколько я помню. Так, подождите. Подождите минуточку, сейчас я восстановлю последовательность.
Вот такое, наверное, наблюдали римляне, когда им подавали живую дораду, подумал Амар. Потому что начальство, не меняя сосредоточенно-задумчиво-благожелательного выражения лица, сначала выцвело, потом посерело, потом слегка позеленело, потом, видимо, попыталось сквозь эту зелень покраснеть.
Потянул же шайтан за язык... и много ли пользы от того, что ты быстро разобрался, что это был за шайтан.
- Извините, пожалуйста, - медленно сказал Штааль, спустя секунд двести, - кажется, тот совет, который я дал вам, я должен был дать себе и на три дня раньше.
Амар мысленно пожелал себе подавиться собственным языком десять минут назад, до шутки про паяльную лампу – теперь уже было поздно. Поднялся из кресла, тоже присел боком на стол. Проекция автоматически развернулась между ним и Штаалем, повисла трепещущей полупрозрачной простыней.
- Да ну, что вы. Еще со всякой дрянью, торгующей данными направо и налево, церемониться. Это же такая порода… они иначе бы выламывались и еще считали, что они большие люди, потому что им боятся яйца открутить! Все правильно. А я идиот, мне этот Хадад при первой встрече хвост отдавил – совсем другое дело же…
- Амар, - воздух опять ударил по корпусу, - этого не делайте больше никогда. Хорошо? - повел ладонью вниз, убрал проекцию. - Неважно, кто какое дело. Важно, что я тогда... сделал, как мне казалось, простую, естественную вещь. Позволяющую, в конце концов, сохранить жизни этим дуракам. Я даже не задумался. Все было в порядке. И никто вокруг не задумался, потому что не задумывался я. Знаете, скольким может внушить ощущение нормальности происходящего один уверенный в себе человек?
Амар уже привычно вздохнул: резкий вздох, медленный выдох. Это все стимуляторы, усталость, недосып, постоянный прессинг, чужая новая работа и так далее, далее… потому что желание разрыдаться ненормально и неадекватно ситуации. Возрасту, положению и служебным отношениям, субординации… традиции? Ну, это ж смотря какой традиции, несколько здешних переживут и даже одобрят.
Вернулись самоирония и здравый смысл.
- Мне остается только вернуть вам ваши слова про усталость, химию, аврал и напряжение, Валентин-бей. И… я не знаю, как прочие мои коллеги, но придя в Сектор А, я оценил разницу, не мог не оценить. Здесь иная обстановка. Почти все мои командиры и начальники вели себя как господин Айнур. Под вашей рукой – совсем другое дело. Но, поверьте, я понимаю, как вы обеспечиваете нам такую обстановку, и чего это вам стоит, понимаю и очень вам признателен. Простите меня, я знаю, я паршивый подчиненный, но я постараюсь вас не огорчать.
- В общем, - вздохнул Штааль, - в свете всего вышесказанного, работу вы, пожалуйста, заканчивайте... завтрашнее совещание в 11 утра. В промежутке - отсыпайтесь. При дальнейших допросах фиксировать подозреваемого не стоит - Хадад вам сначала поверил, принял за дуболома и позволил себе слегка расслабиться, но второй раз с ним это уже не пройдет.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги