Страна, которой нет

День 1

Фарид аль-Сольх, лингвистический консультант

- Ну если на то пошло, - корпулентный седой французский представитель, Ренье, недипломатическим образом приподнимает очки и трет левый глаз. Глаз у него всего два, и это неправильно, нужно больше. Штук двенадцать бы ему в разных местах, тогда взгляд перестал бы спотыкаться. Ну выплескивается из кресла туша вся в пятнах и с вибриссами в разные стороны – и что тут такого, вы инопланетных монстров не видели? Костюм-тройка протоколом предписан, а внутри щупальца, биомасса всякая, в общем, что там у них.

- Если на то пошло, - продолжает Ренье, - можно вспомнить, что Восточнопакистанская Исламская республика – суверенное государство, законным образом созданное и признанное, тогда как ни Азад Кашмир, ни, что характерно, достопочтенное Ирано-Турано-Арабское в любой последовательности Сопроцветание как целое вообще не имеют государственного статуса. Фактически, у этих нератифицированных новообразований столько же юридических прав, сколько у самопровозглашенной Исламской Республики Сомали.

«Туше», как сказал бы Валентин-бей. Потому что ровно неделю назад мирный туранский сухогруз превентивно обстрелял звено катеров ИРСовской береговой охраны и два из них потопил. Превентивно – потому что катера открыть огонь не успели. Правительство на запросы заявило, что разницы между государственными и негосударственными пиратами не усматривает и впредь усматривать не намерено, а команде сухогруза выплатит премиальные за поддержание безопасности на море.

Евросоюзовец еще скромен очень. Лет пять назад они шпильками не ограничивались, а вообще разговаривать с представителями Турана не хотели. Нет такого государства. Турция есть, Сирия есть, Египет, Иран, эмираты, даже Ирак – а Турана нет. Подай им, например, для переговоров правительство Ирака – не трех провинций в составе Сопроцветания, а Ирака-суверенной-страны. На машине времени привези, а подай... А не подашь, тогда они сами привезут, правительство в изгнании, одно из четырех на выбор. И так по каждому субъекту.

- Если на то пошло, - рифмует Орхан-эффенди, - то мы можем сразу же перейти к боснийскому вопросу и поинтересоваться, почему этому, между прочим, формально независимому государству, глубоко связанному с южносредиземноморской культурой, одни пирамиды их вспомнить - не позволяют добровольно присоединиться к нашей, хм, федерации.

Фарид сделал озабоченное лицо. Совсем несложно: прижать язык к верхним зубам, прикусить. Еще посильнее – и выйдет искренняя сдержанная скорбь. Фокус, который он знал еще с детства, потом на курсах это преподносили как очень надежную технику воспроизведения достоверных физических реакций, соответствующих эмоциям. На двухгодичные курсы медиаторов в секторе А отправляли всех, но не только там – так что сейчас, наверное, каждый третий проделал трюк и изобразил озабоченность по поводу боснийского вопроса. По поводу высказываний француза следовало выказать умеренное негодование: сжать моляры, и покрепче. Совершенно недопустимое оскорбление в адрес имеющего право на самоопределение субъекта федеративного государства. Но пирамиды… так, только не улыбнуться бы. Он перевел взгляд на шефа, ошибка – у того тоже в лице что-то дрогнуло, смех не смех, а так… желание чихнуть, наверное.

«Каждый год – пирамиды и пирамиды», написал тот на своем планшете. Да, припоминать любому европейцу боснийские пирамиды – это уже традиция; а вот то, что контрразведка Народной Армии Турана представлена только полковником Штаалем – это первый раз. Раньше Айнур сам ходил, а начальники секторов при нем, свитой. Что-то в последний момент поменялось. Несчастные прочие сектора, им теперь по записям анализировать, без личных впечатлений…

Счастливые прочие сектора, можно сидеть себе с удобствами, в хорошей компании. И никто не спросит за недостаточно быструю реакцию, их же в зале нет.

- И, между прочим, - осуждающе качает головой Орхан-эфенди, - европейская наука, вернее, политически ангажированное лобби, называющее себя так, до сих пор пытается унизить наших боснийских единоверцев, отрицая само существование боснийских пирамид, хотя они видны невооруженным глазом.

Фарид быстро прикусывает язык. На противоположном конце стола раздается дробное сухое хихиканье, очень заразительное. Дедушка-армейский-гриб, генерал Бреннер. То спит, то смеется, то начинает знакомых приветствовать, будто только что заметил - мол, что взять со старичка. 59 лет старичку, многих здесь моложе. Президент Западного Пакистана, как его увидел, с лица спал – при том, что список участников был известен заранее.

Лингвистический консультант не выдержал и нарисовал на планшете большую зубастую улыбку, хоть так выразив нестерпимое желание посмеяться. Еще этот генерал тут провоцирует. За спиной чихнули в платок… знаем мы это чихание, это если как ни стараешься, а слезы на глазах выступают – чихай.

По его планшету прошелся «ластик» Штааля, а следом из быстрых штрихов карандаша скоропалительно возник молоток, нависший над головой некоего сотрудника в форме, и предложение знакомиться с биографиями выступающих. Фарид пока что не знал только, что это за хихикающий гриб, и немедленно подчинился, а картинку сохранил на память. Валентин-бей редко шутил с подчиненными, а еще никогда не повышал голос и не устраивал приступов начальственного негодования. Одно слово, доктор Хелльстрем.

Улей должен работать. Если Улей нервничает, его КПД падает. Следовательно Улей не должен нервничать. Следовательно работников нельзя третировать и пугать. А если кто-то уж очень мешает, то его можно вежливо отправить в чан, никого при этом не обеспокоив. Последнего Фарид никогда не видел, но кое-что слышал. Услышанное его, впрочем, не испугало - контрразведка все-таки. Специфика.

Сушеный грибогенерал, вот он. Так. Сирийский инцидент... он на самом деле так только в документах называется, а в реальности все говорят "иерусалимский" или «джерусалемгейт». Или просто "Предательство". Если предательство без квалификатора - сразу ясно, о чем речь. Войска ООН, вторая группа – это те, кто все-таки разделительную пытался держать. Обвинен в. Оправдан. Вчистую. Наблюдатель... Представитель... Где? Что? И Ренье при нем про неотъемлемую часть? Когда все это именно этот дедушка и делил?

Как сказали бы в сказке: жил-был. Пакистан был, Пакистан не очень-то хотел жить в качестве Пакистана, но сепаратистские настроения и отделение белуджских территорий подавлялись при помощи европейских войск, а мирить лидеров востока и запада должен был генерал Александр Бреннер. Он и помирил: половинки разошлись без малейших взаимных претензий, желая друг другу счастья на избранном пути. Европа успела только ахнуть, генерал полетел в отставку, но было уже поздно. Никакими силами срастить разбитую скорлупу и превратить омлет в яйцо не удалось. Тогдашний западный Джамали и сейчас еще живой восточный Тахир с завидным упорством отказывались посягать на независимость друг друга. А отставной генерал Бреннер впредь стал пользоваться большим успехом в качестве медиатора при племенных спорах. Коллега, значит. Старший товарищ. Интересно, а почему Акбар Хан дергался? Если этот генерал с Джамали водился да так серьезно, что мстить способен аж целому президенту, то не посреди же конференции он это будет делать? Шесть лет ждал, а теперь именно ради этого в Дубай приехал?

Подожди, а почему я раньше этого Бреннера не заметил? Я список вчера читал, неужели пропустил? Не может быть. Я же его помню - Бахтияр, Бенцони, Браут, Бухари... не было там никакого Бреннера, не было вообще. Браут был, я еще решил, что в нем опечатка, а он действительно через "т" и индус. Когда его включили этого Бреннера? Не позже чем вчера днем, а то я бы его увидел. А люди пакистанцев тоже изменения проворонили, что для них Бреннер сюрпризом оказался?

Дальнейшие сорок минут препирательства вокруг пирамид, капусты, королей и статуса сторон Фарид слышит плохо. Он смотрит вокруг и роется в расписаниях. В помещении сейчас две неофициальные точки всеобщего притяжения. Шеф - и Бреннер. На них смотрят, на них стараются не смотреть. Придвигаются. Говорят о - через планшеты - это тоже выдают глаза. Но с шефом все ясно, "Улей" делегаты посмотрели наверняка, так что теперь думают, что все это значит. А Бреннер... так, президент Мохаммад Тахир еще вчера отменил все визиты и поездки, кроме абсолютно необходимых. И Акбар Хан сделал то же самое с опозданием на четыре часа. И переносится круглый стол по наркоторговле, но новых данных пока нет. А Бреннер на стол заявился? Заявился, сегодня в 9 утра. И что это значит?

- Скажите, Фарид, - вслух, шепотом спросил шеф, – у меня все в порядке с костюмом?

- Да, - честно ответил консультант, подумал и добавил: - Совершенно. – И не спросил «А что?» Не подобает.

Но шуточки же, ну и шуточки… надо будет потом костюм его похвалить, если этот вопрос так Штааля заботит. Тем более, что и присочинять не придется, костюм на зависть, и где он такие вещи достает, хотелось бы знать? В форме начальство никогда не ходит, и почти никто в Секторе А не ходит, только Амар Хамади, но он армейский, ему так привычнее. И еще техники, но это-то как раз понятно.

Хороший костюм. Не как в фильме, но очень похоже. Надо будет проверить, в Европе тоже в такой моде одежда под прошлый век? Судя по кино – да, но кино не источник, там мирную жизнь показывали два раза по две минуты, и похоже это все было на послевоенный Дубай. Ветер гонит мусор.

Смешно, новости же смотрю - а кто там и во что на улице одет, не помню. А если с планшета отсюда выйти, закопают вместе с планшетом. Особенно, когда услышат объяснение. Фарид представил себе, как Валентин-бей торжественно кивает, и кресло с незадачливым лингвистом проваливается сквозь пол, пролетает 33 этажа и ухает в специально подготовленный чан с жидким бетоном. И только сверхпрочный планшет еще некоторое время возмущенно бибикает в толще твердеющей жидкости.

А шеф тоже что-то заметил. Про костюм он шутит, конечно, но вообще нервничает слегка. Это видно, если знать, куда смотреть. У него лицо совсем не двигается, даже моргать, кажется, перестал. Нас тут тоже в списках не было, нас сюда с вечера засунули, раньше Бреннера, но ненамного. И логично вполне, что не было, особенно старшего инспектора аль-Сольха. Совершенно не того уровня мероприятие, тут даже адъютанты на побегушках в чинах не ниже полковников. А теперь мы есть. Может быть, не только шутки ради?

До перерыва на ланч – не называть же это оперативное закидывание в себя топлива добрым словом «обед», - Фарид вертел головой во все стороны и стягивал информацию с общих обзорных камер, разглядывая участников в самых разных ракурсах. Ему казалось, что вокруг генерала Бреннера – он, кстати, генерал или генерал в отставке? и кто его аккредитовал, в конце концов? – образуются разноцветные треугольники, и старик в вершине каждого из них. Направление взглядов – сколько человек старше тридцати ни пользуйся планшетом, а все равно он будет поворачивать голову, чтобы увидеть, прочитал ли адресат сообщение, и с каким выражением прочитал. Камеру верхнюю отловить не додумается, по-другому методы ориентации в пространстве организованы. И вот эти короткие взгляды выдают. На Бреннера – на адресата; и каждый думает, что его не видно. Может быть, сами за собой не замечают? Дедушка наверняка замечает, есть такое ощущение.

Может быть, он тоже рисует стрелочки. И он единственный, кто не поглядывает искоса на Валентин-бея и не удерживает с усилием на месте лицо, услышав из уст шефа что-то очередное, обтекаемое, вежливое, рассудительное. Шеф, конечно, развлекается, как может. Не педалирует - просто наклонит этак вот голову, и появляется у Орхана-эффенди легкое дипломатическое преимущество. Но сегодня все равно прикидочный, пристрелочный день. Ничего серьезного на кону.

Пристрелочный, ловит себя Фарид на слове. По кому?

Организаторы ланча заслуживали расстрела за уровень организации – вместо нормальной сервировки длинный стол с блюдами на выбор, на европейский лад, еще бы стойку и симпатичных раздатчиц в белых платках, как на службе. Потом – помилования и награждения за гениальный ход «по линии контрразведки». Члены делегации курсировали по залу, переговаривались, задерживались на минуту-другую попарно, тройками и компаниями, пожимали друг другу руки, улыбались или, напротив, отворачивались и обливали встреченных молчаливым негодованием. Сиди все за столиками, как на приличном обеде, столько интересного нельзя было бы рассмотреть.

Штааль так засмотрелся, что выпил три стакана воды и не съел ничего из того, что сам себе на тарелку положил. Вот как он ухитряется ничего не есть и столько работать, и всегда так хорошо? Наверное, тут что-то генетическое. Только с его происхождением такое возможно, у европейцев, центральных и северных, метаболизм удачный, под климат. У нас такого не встретишь. Не пообедаешь – и ничего не соображаешь, только разве что на поле работать, или в теплице. Да и то, судя по нашей истории, ничего ты в этом состоянии не наработаешь. Точно, генетическое.

А вот кстати, интересно бы разобраться, почему большую часть наших "друзей и союзников", будь они по крови хоть немцы, хоть англичане, хоть, страшно сказать, штатовцы, от настоящих атлантистов, если не с первого, то со второго взгляда отличить можно. Ну двигаются наши как люди, разговаривают, это понятно. Но на таких сборищах это не так заметно. А видно все равно.

Этому его обучили у отца. Если нужно освежить, обновить взгляд, а возможности выйти, отдохнуть, хоть на четверть часа сменить обстановку, все же нет - нужно поставить себе другую задачу. Маленькую, интересную. Главное только - не увлекаться.

Если бы я это рисовал, подумал Фарид, если бы я хотел нарисовать анимацию, вот как с Ренье пришельцем в костюме, как бы я это изобразил? Я бы их, настоящих атлантистов, не стал бы уродовать как на карикатурах. Я бы поступил примерно как Вуэ, все обитатели Улья – симпатичные, притягивают, каждая фигура на холодном темном фоне словно облита теплым светом. Вот так же, только – холодным, прозрачным, голубоватым и глянцевым. Такая скользкая отражающая все непроницаемая оболочка. Люди в пластике. Двигаются как в этом пластике, не очень четко слышат, не очень ясно видят... и что бы это значило у меня? Не вливаются и не смешиваются. Нельзя прикоснуться – только к оболочке. Иллюзия контакта...

- Вы не столько съели, чтоб засыпать за столом, - тихо сказал Штааль. Ну вот. Только мысль поймал за хвост...

И не отвечать же "Я не сплю, я инопланетян считаю". А почему не отвечать?

- Валентин-бей, - он выдернул на экран то, что успел нарисовать, - это на совещании было. Посмотрите, здесь то же самое. Господин Бреннер не просто неожиданно приехал, он не с добром приехал. Что-то готовится. И... - еще кусок мозаики прыгнул даже не в голову, а прямо в рот, как сказочная еда в мультфильме. - Второй бенгальский представитель с утра от нас отойти не мог, а теперь видите где он?

Шеф только покосился - и кивнул.

- Неплохо. Завтра будете с инспектором Максумом составлять такие карты, он вам покажет как правильно. А пока присматривайтесь ко всем, а не только к Бреннеру. У него, конечно, интересная биография, но увлекаться именно им не вполне профессионально.

Вот так. Не новость это и не открытие. Сиди, мальчик, и не чирикай - завтра тебя добрый дядя Имран научит уму-разуму.

И если что они нащупают, то работа пойдет Имрану. А Фариду, может быть, повышение выйдет. И премия.

- Тут не биография, тут хореография, Валентин-бей. Посмотрите, он же в точке фокуса. - в последний раз пробует он, и сам радуется, шутка вышла точь-в-точь как у "нечетных" Хс. Кажется.

- И в хореографию мешаться не надо. - Штааль не качает головой, это слишком явный жест, легко читается. - Пусть роятся.

«Старые песни на старый лад: еще пять семей насильственно переселены в боснийские анклавы

«Пять семей общей численностью сорок два человека из пригородов Парижа были высланы в Боснию в минувший вторник, сообщает собственный корреспондент РИА Новости. В составе семей – старики, беременные женщины и дети. Все они были лишены европейского гражданства по Акту об укрывательстве нелояльных элементов и неинформировании полиции. Как объясняет инспектор по надзору за нелояльными элементами «в данном случае основаниями послужили неоднократные хулиганские и экстремистские выходки членов семей». Из достоверного источника нашему корреспонденту стало известно, что в двух случаях составом преступления служило хранение печатных копий работы Эмирхана Алтына «Правда и ложь о золотом миллиарде», признанной экстремистской литературой, направленной на разжигание религиозной и этнической розни».

«Стамбульский Вестник»

«Можно только удивиться тому, что людям, в чьих жилищах обнаружены самодельные подрывные устройства довольно заметной разрушительной силы, было вменено не это, а хранение подрывной литературы. Остается заключить, что согласно нынешнему французскому пониманию права выраженное намерение незаконно взорвать серию гражданских объектов не создает состава преступления – в отличие от попыток ознакомиться с чужими точками зрения».

«Ха-Арец»

Жиль Ренье, преуспевающий глава делегации Евросоюза

Президент Западного Пакистана докладывал о борьбе с религиозными фанатиками и антигосударственным вооруженным сопротивлением в своей республике. Читал не по планшету и не с визора, а вдохновенно повествовал внимающей аудитории о достигнутых успехах. На великолепном британском английском, правда, в интонациях господина президента все время проскальзывало что-то, более уместное в стенах религиозного учебного заведения, каковое оратор, собственно, и закончил. Вторым. После университета Рене Декарта в Париже. Доктор медицины и доктор теологии Наваб Аслам Акбар Хан любил и умел выступать на публике, но больше привык проповедовать малограмотным согражданам, нежели отчитываться перед высокопоставленными иностранцами.

В чертах лица западнопакистанского президента просматривалось нечто негритянское – полные вывернутые губы, выпуклые яркие глаза. Невысокий, полноватый, с большой круглой головой, Акбар Хан в кресле за столом казался достаточно безобидным. Тем не менее, все заинтересованные лица знали, что пакистанец хорошо стреляет, в свои пятьдесят шесть до сих пор с удовольствием выезжает в рейды, а для сексуальных подвигов, возможно, и использует стимуляторы, но в гроб они его пока не загнали. Энергичен, как всякий психопат, которым, собственно, и является, с отвращением подумал Ренье. Папа Док 21 века.

Только не на острове - и не на половине острова. Поэтому позволить себе с чужими может меньше и, к сожалению, прекрасно это понимает. И не менее прекрасно понимает, какое редкостное удобство представляет для него соседство с Тураном. Если соседа не особенно злить, можно жить за ним, как за каменной стеной, а с противников соседа брать за дружбу, или за нейтралитет... или за то, что не затопляешь их беженцами, а стреляешь этих беженцев на своей территории.

Господин президент прекрасно понимал правила игры. Недаром же он получил великолепное европейское образование, французское образование – это неприятно задевало Ренье. Большой ошибкой его страны было пускать в свои лучшие учебные заведения подобных субъектов. Хотя Акбар Хан сделал бы карьеру и без Сорбонны. Сам по себе он просто неприятное пятнышко на чести величайшего университета в мире. Такое же, как Пол Пот. Хотя масштаб совсем не тот, к счастью для всех.

Акбар Хан, при всем своем богословском образовании, не тянет на... крупную идеологическую росянку. Для европейца ни в нем, ни в его доктрине нет харизмы, даже харизмы чудовища. А те, кому обязательно нужно увидеть свет с востока, обращают свои взоры в другую сторону, на зубастое туранское Солнце, Эмирхана Алтына. Если бы Ренье кто-нибудь спросил - а его спрашивали - он сказал бы, что готовность Акбар Хана иметь дело с Европой или даже Штатами прямо пропорциональна не его реальным интересам, а его зависти к более успешному соседскому фюреру.

Сколько всего изменилось в мире, быстрые электронные глаза, быстрое и послушное целиком неживое оружие, еда, выращиваемая из информации... а глупости не убавилось.

Интересы у Акбар Хана достаточно простые, опять-таки, как у всякого психопата. Слава, восхищение, насилие и безнаказанность. Он агрессивен и труслив. Противное, но распространенное сочетание. Любви народной он добивается подачками, проповедями и запугиванием. Впрочем, одно доброе дело для западнопакистанцев он действительно сделал: практически истребил «Талибан». Как подозревал Ренье, не ради мира и процветания, а охраняя свою власть и удовлетворяя кровожадность, впрочем, у населения такой стиль правления был достаточно популярен. «Синдром заложника» во всей красе.

Впрочем, традиция.

Сидящий сейчас через сектор старший наблюдатель от РФ Петров - отличная фамилия для дипломата, - видимо, думал о том же, потому что планшетка расцвела "Балладой о царской милости".

Абдур Рахман, вождь Дурани, мы повествуем о нем

Растворил он пасть,

и набили всласть ее золотым зерном,

Вы знаете плод от его щедрот,

как сладок каждый дар,

Вы слышали песнь: Доколь? Доколь?

О, Балх и Кандагар!

Это, конечно, Афганистан, а не Пакистан, но сюжет тот же. Русские любят Киплинга и давно перестали стесняться своего визита на юг: настоящей империи подобает воевать в Афганистане, можно сказать, традиция.

Акбар Хан договорил. Теперь начнется самое интересное. У Ренье есть инструкции, у большинства присутствующих есть инструкции, и теперь все эти директивы, полученные от правительств, начнут проявляться – а представители разных держав объединяться и делиться на коалиции. В кулуарах ходили слухи, что Акбар Хан исчерпал лимит терпения Эмирхана Алтына. Еще ходили слухи, что этим непременно воспользуются китайцы. Еще поступали сведения о том, что Россия наконец-то закончила перевооружение своей армии и больше Акбар Хану не станут сбывать устаревшую технику даже по цене выше бросовой – за неимением техники.

Еще ходили уже совсем не слухи, что американцы хотят воспользоваться ситуацией и предложить Акбар Хану помощь в борьбе с терроризмом, от которой тот не сможет отказаться. Что куда менее приятно, эта мысль казалась здравой еще и кое-кому в Берлине, Риме и Брюсселе. Все равно на этом месте будет сидеть какая-нибудь сволочь, так лучше пусть сидит привычная. И наша.

Инструкции Ренье предписывали наблюдать, анализировать и не вмешиваться. В настоящее время ситуация в Западном Пакистане лежит вне интересов правительства Франции. Наблюдать… со временем это становится интереснее, чем действовать. Меньше вовлеченность, шире поле зрения, никакой нервотрепки. Падение Акбар Хана – шоу, которое Ренье хотел бы наблюдать с лучших мест. У него были основания полагать, что фейерверк достигнет небес. А кроме того... это будет просто приятно, даже в отрыве от фейерверка.

В данный момент самой неприятной чертой западнопакистанского президента Ренье полагал не ярко выраженную психопатию, не патологическую лживость и даже не то, что когда Акбар Хан возвышал голос, то брызгал слюной на окружающих. Ходу заседания гораздо больше мешала его манера говорить много, бурно и совершенно не по делу. Президент даже небольшой державы - не свидетель в зале суда, его не оборвешь, когда его понесет черт знает куда. По-хорошему, его даже перебивать не положено, чем Акбар Хан вовсю и пользовался, впрочем, в последние два десятка лет русские дипломаты научились нарушать этикет с элегантной непринужденностью.

- Если мой вопрос неясен, - проговорил господин Петров, как бы хмурый и невыспавшийся, - я повторю. Почему международную комиссию по соблюдению прав заключенных не допустили в тюрьмы округов Маншехра, Наушера и Пешавар?

Потому, ответил ему исключительно про себя Ренье, что эта комиссия рисковала бы застать там сцены из только что процитированной вами, достойный коллега, баллады. Например, людей, доведенных до почти полной несовместимости с жизнью, и поддерживаемых в этом состоянии, пока они не подадут - в стандартной форме, заметим - петицию о смерти. После чего тюремный врач аккуратно поставит галочку в графе "самоубийство". Хотя мог бы и в графе "естественная смерть" - поскольку этот вид смерти в данных учреждениях и является самым естественным.

Акбар Хан уставился на русского выпуклыми блестящими глазами, в которых томная поволока токующего глухаря уже сменилась глухим раздражением. На президентском лице была написана совершенно неуместная в его положении обида. Не благородное «И ты, Брут?..», а что-то такое детское – «Предатель! Подлый предатель!» Да, негодяй. Цинично пользуется тем, что обвинять российского представителя в участии во всемирном заговоре несколько, скажем так, нерентабельно для президента Западного Пакистана – и задает гадкие неудобные вопросы. Тридцать лет назад на жаргоне первых сетей это называлось словом trolling.

Уместно, тем более, что Петров и выглядит так, будто вчера из-под Уральских гор вылез, а позавчера еще был покрыт мхом и охотился по ночам на неудачливых путников.

- Потому, - давит из себя Акбар Хан, - что та самая террористическая деятельность в этих районах не позволяет нам обеспечить безопасность комиссии.

Потому что там прибраться не успели, думает Ренье, но вслух не говорит, и даже на планшете не пишет, благо, и так всем присутствующим все ясно. Где успели, туда и пустили.

- Так глава службы безопасности комиссии подавал заявку на обеспечение безопасности при помощи российского контингента еще до прибытия на территорию республики. Мы были готовы предоставить свою помощь, и, как всем известно, у нас большой опыт в разработке и проведении подобных мероприятий, - бухтит подгорный тролль Петров.

Акбар Хан отбивается воплями, что появление иностранного - и немусульманского - вооруженного контингента в полумятежном регионе вряд ли будет способствовать умиротворению этого региона, а, скорее, наоборот, приведет к дестабилизации...

- Но, конечно же, речь идет о мусульманском контингенте, - разводит руками Петров, - Российская Федерация - страна многоконфессиональная и во имя прав человека готова создать временное формирование практически любого религиозного состава.

Даже ваххабитского, думает Ренье.

Вот именно, кивает Петров.

У этого публичного издевательства над всенародно избранным президентом Западного Пакистана может быть много причин. Возможно, Россия просто видит необходимость дистанцироваться от такого крайне сомнительного партнера. Это самый безобидный для Акбар Хана вариант. Однако, более вероятно, что Кремль заинтересован в том, чтобы сменить его на более покладистую и приличную фигуру. Китай будет только «за». Вот насчет персоналий они могут разойтись, конечно. А Туран? А Британия? Представители делегаций с интересом следят за диалогом.

Есть и третий: что готовность сместить Акбар Хана уже выразил частным образом кто-то еще... и Петров сейчас показывает, что Россия не станет возражать.

- Вы... Вы...- Акбар Хан привстает, тычет в аудиторию растопыренной пятерней,- вы будто забыли что я...- он набирает воздух и выплевывает его весь,- бессмертен!

И садится, хлопнув крышкой стола.

Никто из участников заседания даже не удивляется. Привыкли.

«Они не муджахиды! Они — распространяющие нечестие на земле! Распространяющие порчу на земле! Они служат иудеям и христианам, чувствуют они это или не чувствуют. В то время как евреи разрывают на части Палестину и пытаются разрушить мечеть Аль-Акса, в это время они побуждают к разрушениям где?! Среди евреев? Нет! Они говорят: «Будем делать подрывы в землях мусульман». И говорят: «Наш путь к Иерусалиму строится в первую очередь на том, чтобы покончить с…», — с теми, кого они называют кафирами, в то время как это мусульмане. Остерегайтесь же этих идей! Остерегайтесь этих идей. Идей хариджитов! И древние хариджиты были лучше хариджитов нашего времени. Хариджиты нашего времени — отъявленные лжецы! Они лгут и хитрят. Древние хариджиты выступали открыто на площади. У них не было лжи. Потому что они считали ложь чем? Куфром! (Неверием) А эти — разрешают ложь, одевают женские одежды, вплоть до… Как вы слышали, несколько дней назад, когда прибыли двое из числа этих, распространяющих нечестие на земле, и захотели въехать в нашу страну из кое-какой страны. И они были задержаны, за что вся хвала Аллаху от нас. Когда полицейские потребовали, чтобы они остановились — они остановились. Затем парень, водитель машины, за которым сидела женщина, одета как женщина, в абайе и женской одежде… Полицейский его спросил: «Кто это с тобой?» Он ответил: «Моя мама». А? Вот это вот что ли джихад?! Или же это распространение порчи? Или это шайтан забавляется с ними, заблудил их, ослепил и лишил зрения? Так вот та, которая была для обмана одета в женскую одежду, вышла и открыла огонь. Что привело к тому, что с ними быстро расправились, и в результате была убита она, или же был убит он. И вся хвала Аллаху».

Шейх Салих Ас-Сухейми, «Они – муджахиды?!» 2010 год

Амар Хамади, после рабочего дня

Шестнадцатый оказался прекрасно воспитанным молодым человеком, настолько хорошо воспитанным, что Амар заподозрил его корыстный интерес, когда тот заказал не только ужин, но и бутылку Шато Мусар. До этого он с редкостной элегантностью напросился в гости посмотреть на летягу, а по дороге болтал про всю свою родословную – и папу-ливанца, посла в Индии, и про мать-левантинку, и про пятнадцать из двадцати трех лет жизни, прошедшие в Дели, и про далекого генуэзского предка, купца. Мальчик явился за полчаса до конца рабочего дня, в форме, сидел за машиной, пока Амар доделывал то, что не успел вчера, и позавчера, и на прошлой неделе, сидел, имитировал работу, и наконец увязался следом, долго болтал о соревнованиях летунов, получил приглашение в гости и потряс хозяина до глубины души тем, что за пять минут уговорил Зверь залезть к нему на руку.

- У меня хорошая аура, - скалил зубы гость.

- Да? А почему, кстати, ты не в С? – С такой биографией и свободным знанием хинди и урду самое место в секторе стран РИК.

- Меня Чжан Лян не взял, - со вздохом признался Фарид.

- Понятно, - кивнул Амар.

Чжан Лян, новообращенный мусульманин, не стал от этого менее китайцем, и о дисциплине в секторе С ходили устрашающие слухи. Вообще из всех отделов контрразведки Народной Армии только сектор С походил на настоящую – читай, идеальную, словно по канонам китайских или старых советских фильмов, - контрразведку.

Видимо, балованный посольский сын с общим образованием, полученным в Индии, там не пришелся ко двору, или аура не понравилась. Не дотянул до высоких стандартов.

- А Максума вообще выгнал, ну это еще при Демирдере было, тот его к себе перевел.

– А за что выгнал?

Хозяин был практически уверен, что Зверь – это повод, а мальчику хочется посоветоваться, как наладить отношения с Имраном, ну или составить против него маленький служебный заговор. Должно быть, никто кроме новичка в союзники не годился. Амар и не предполагал, что выглядит добрым дядюшкой для малолетних шалопаев.

- За женитьбу, - хихикнул Шестнадцатый, Зверь возмущенно всплеснула крыльями, шлепнула парня по щеке, едва ли нечаянно, подобные шуточки летяга устраивала слишком часто.

- Там и жениться нельзя?

- На невесте начальника нигде жениться нельзя, - философски заметил Фарид, - но китайцы хотя бы за это не убивают. Даже уйгуров.

Амар вспомнил жену Имрана, виденную в гостях, покачал головой. Тут стоило рисковать не только карьерой, но и головой. Потом он оценил неприлично огромное милосердие Чжан Ляна, который только выставил соперника из своего сектора, даже не из управления. А мог бы. Наверху подобного не любили.

- Весело у вас...

- Да, - Фарид потянул себя за челку, намотал прядь на палец и вздохнул. – У нас весело.

И, размеренно покачивая рукой к вящей радости повисшей на его предплечье Звери, принялся излагать, как он сегодня сходил на заседание по урегулированию доброй воли и благоволения – а также перманентного вокругпакистанского конфликта - в роли мальчика с опахалом, то есть лингвистического консультанта при Штаале.

Почему ко мне, не без ужаса подумал Амар, ведь ловушка же, проверка... потом залил вином бабочек в желудке и принялся работать.

- А я ему говорю, ну куда мне этот балкон тепличный на фасад, он там торчит посреди... не как нос торчит, здоровенный же. А он мне - по закону должен быть всюду, где метраж позволяет, у вас позволяет. Не хотите растить фрукты-овощи, займите под другое.

- А ты?

- А я уже об пол стучу головой, ну посмотри, бревно городское, просвети тебя милостивый, что тут вокруг - сад, земли полно, склон такой, что дождевая течет прямо к нам, какие фрукты-овощи на балконе, зачем? А он мне - закон. В целях автономности и на случай бедствий. А я ему - какие бедствия, у нас, что, город? От чего нас отрезать может? Мы ж эту еду и делаем... А он мне - мало ли, сбросят какую-нибудь химию, как на Иран. И вообще, поди и Вождю объясни, что это ошибка. А я ему... А он мне... И тут мне кто будто внутренность головы влажной тряпкой протер. А на каком этаже балкон делать, в законе сказано или не сказано? Не сказано. Ну так сделай на земляном, на первом. Будет веранда и все. Он только икнул. Потом опять заспорил, но уже видно, что только в деньгах было дело - и в чести его, не соглашаться же так сразу забездаром, тем более, что не он придумал.

март 2038, из рабочих записей Мишеля де Сенса, инфопортал "Восточный экспресс".

Ажах аль-Рахман, бродячий проповедник послушания

- Пора записываться, - напомнил Рашид. – У меня все готово.

Записи должны выходить регулярно, где бы ни находился отряд. Дважды важно: для друзей и для врагов. Потому что записей ждут и те, и другие. Сейчас, когда отряд аль-Рахмана ушел далеко от насиженных мест, особенно важно не сбиться с графика. Те, кто следят за ними, не должны насторожиться, а не вышедшая вовремя запись – тревожный сигнал.

- Сейчас, сейчас, дай хоть умыться, - проворчал командир.

- Так я же фильтры накладываю. – Одни и те же, из раза в раз. «Мертвый» фон – небо, песок, - из которого нельзя взять ни крохи информации. Лицо-маска, грубая анимация, тоже повторяющаяся из раза в раз. Анализировать бесполезно.

- Все равно нельзя с неумытой физиономией, - отмахнулся Ажах. – Неуважительно.

Рашид кивнул и принялся еще раз проверять настройки. Камера ему не очень нравилась, давала заметный шум в фоне, но это тоже – примета, все равно что подпись. Гарантия подлинности. Потом слегка подчищенная запись нырнет в хранилище в «серой» сети и оттуда распространится по заранее прописанным маршрутам, на дружественные сайты и к подписчикам.

Интересно, о чем будет сегодняшняя проповедь? Командир никогда не читал по записям, не репетировал выступления, он их, кажется, вообще не готовил – иногда просил найти какие-нибудь данные, но и те просматривал вполглаза. Говорил по вдохновению.

- …сегодня мы поговорим о том, как шайтан пытается разрушить нашу умму. Этих способов много, но самый надежный тот, что меньше всех заметен. Самый опасный яд - тот, что накапливается в костях и убивает через много лет. Такая вода кажется чистой и сладкой, утоляет жажду, но пьющий ее обречен на муки, и передаст яд своим детям. Первый яд был влит в наши колодцы еще сто лет назад. Яд прогресса. Яд убеждения, что прав тот, кто имеет больше вещей и удобств сейчас и получит еще больше - в будущем. Яд мысли, что мир растет вверх и что завтра должно быть светлее, сытнее, слаще. А если это не так, значит вина на опоздавшем. Яд гордыни, жадности и жажды. И не делайте ошибки, он был влит во все колодцы, даже в наш. Яма, вывернутая наизнанку, не становится горой. От скольких полезных вещей отказались наши учителя, сколько безвредных нововведений преследовали даже и смертью - только чтобы не быть похожими на предателей веры. Сколько общин разрушили, называя ересью и нововведением то, от чего не отворачивалось поколение сподвижников Пророка.

Война шла там, где должен бы царить мир - а яд действовал. Сколько детей приносила в мир женщина в Пакистане три поколения назад? Семь. Семерых рожала и вынашивала и милостью Аллаха не меньше пяти оставалось жить. Сколько было у нее детей поколение спустя? Четверо. А перед великой войной? Трое, люди, трое. И это в Пакистане, стране не обиженной благочестием. В еретической Турции - двое и полтора - в Иране, воистину разъяснил им Аллах их нечестие…

Рашид поднял голову, любуясь командиром, потом бросил беглый взгляд на планшет, где небольшое изображение командира дублировало то, что Рашид видел перед собой: человека лет за сорок, с аккуратно подстриженной короткой бородой от уха до уха и яркими умными глазами. Ажах говорил ясно и воодушевленно, с искренним удовольствием. Рашид знал все его выражения лица – гневное при виде непотребств, которые творили неверные, усталое после боя, сосредоточенное над очередной хитроумной бомбой… знал и больше всех любил командира таким – добрым наставником. Если бы не бесконечная война, он, может быть, и занимался тем, к чему больше всего лежит душа: учил бы. Он и сейчас учит, потому что каждый теракт – это урок способным слышать и наказание глухим.

Если бы не война, подумал в который раз Рашид, мы бы вообще не встретились. Если бы не война и все, что той войне предшествовало. Когда-то его не интересовало ничего, кроме компьютеров, и все, кроме отца – мать, братья, сестры, и прочая многочисленная родня, - считали Рашида слишком уж странным и отчужденным. Как говорили в семье, наш Рашид даже есть не любит, потому что на еде нет кнопок. В школе у него тоже не было приятелей. Учился он кое-как даже в хауптшуле, и не потому, что не успевал, он даже по-немецки говорил лучше всех детей-эмигрантов в классе, а потому что не понимал – зачем. Все, что нужно, можно узнать в сети быстрее и проще. Дома хороших оценок тоже не требовали. Отца больше радовало, что младший сын уже зарабатывает настоящие деньги, собирая и настраивая компьютеры всему кварталу, протягивая сети и изгоняя вредные вирусы.

Дома, наверное, что-то происходило. Появлялись какие-то люди, по словам родителей - гости или родственники, с большим багажом или вовсе налегке. Жили порой месяцами, порой только ночевали. Довольно часто отец просил Рашида отправить зашифрованное электронное послание, всегда очень волновался, не попадет ли оно в чужие руки, потом гладил сына по голове и называл умницей. Вот это мальчику нравилось по-настоящему…

- ... пришли другие нечестивцы и разрушители мечетей, и враги Аллаха, хуже неверных, и что же сделали они? Сладкой водой по край налили они колодцы. Голоду конец, сказали они. И не солгали ни словом. Нечестивцы во всем прочем, здесь они не совершили нечестия, сказанное ими верно. Изменили природу, извратив то, что сотворено Аллахом, лучшим из творцов - и сделали то, что никому не было под силу. Сколько людей ни сядет за стол, ответят им "Ешьте и пейте, никто не увидит дна" Разве не доброе дело? Но посмотрите, верующие. Раньше тех, кого не звала вера умножать мир ислама, толкала на это нужда. Дети - защита в старости, дети - стена между родителями и голодом, дети - сила, когда нет своей силы. Что же сделается теперь, когда нужде положен предел?

Что сделается, Рашид знал – сам находил данные. Сам видел доклады туранского министерства труда и социального обеспечения. Они планируют, что «зеленая революция» – тьфу, еще ведь и цвет выбрали нарочно, - в первые же десять лет после начала сократит рождаемость, а совокупность туранских социальных программ – теплицы, всеобщее среднее образование, женское профессиональное образование, пропаганда планирования семьи, - позволит к 2050 году достичь результата 2,2 ребенка на туранскую семью. Как будто один раз это уже почти не случилось. Тогда самые «прогрессивные» страны спасла… война. Погибло столько стариков, что показатели старения популяции резко откатились назад. Теперь туранский Золотой Вождь хочет начать все сначала, но уже куда эффективнее. Раньше можно было напугать людей цифрами: если вы не откажетесь от ложных благ, не перестанете ослеплять себя богатством и праздностью, через двадцать, тридцать лет на одного взрослого мужчину будет приходиться пятеро беспомощных стариков. Теперь турки выдумали теплицы. А мы… неужели мы опять проспали, опоздали, не заметили вовремя?

Когда-то Рашид так увлекся любимым делом, что не заметил – вокруг становится хуже и хуже. Он не смотрел телевизор и не слушал радио – зачем, что там хорошего? – не особенно часто выбирался за пределы квартала. Зачем, если у тебя есть целый мир внутри системника, под крышкой ноута, на экране айпада, киндла? Все под рукой. Музыка, фильмы, книги и самые интересные разговоры. Отец и его странные приятели не называли увлечения Рашида тлетворными новшествами, наоборот, при каждом случае прибегали к его помощи. Вокруг, за пределами дома и квартала, что-то происходило – шли странные разговоры об отмене пособий, языковых экзаменах, потом о семейной ответственности, расселении моноэтнических кварталов, крахе мультикультурализма, европейских ценностях… Рашид об этом почти не думал. Один раз бритоголовые разгромили несколько лавок на их улице, но отцовскую не тронули. В другой раз их с братом побили почти в центре города, а полиция куда-то запропастилась. Все равно у него был целый собственный безграничный мир.

- Не мне говорить вам, Аллах наилучший из хитрецов и не создателям отравы тягаться с ним. Но хотите ли вы судьбы обманутых? Хотите ли видеть, как сжимается мир ислама и как приходит наказание, а оно всегда приходит. Сколько останется нас на дни войны и через сколько поколений число наше в дни мира сделается меньше, чем во времена сподвижников? Где будут все чудеса, когда не хватит рук, чтобы их удержать?

Потом мир треснул и начал рассыпаться на осколки. Сначала Марьям, самая младшая из сестер, плюнула в лицо всей семье, ушла жить с каким-то немецким шофером даже без заключения брака. Потом брат Джафар подрался с этим проклятым Хансом и попал в тюрьму. Несколько обысков дома. Семью поставили под новоучрежденный социальный надзор, велели переехать в другой квартал. К тому времени отец уже не мог продать свою лавку за адекватную цену, они уезжали на последние деньги, недостающее добавила община. Отцовские друзья и гости были недовольны, говорили о том, что Аллах наградит сражающихся за жизнь и честь, но семья Рашида все-таки уехала в Сирию. А через год война пришла и туда.

- Подумайте, подумайте о том, на чьих путях вы стоите. Подумайте, чьей выгоде служит ваше ослепление. Вы, сказавшие, что нет Бога, кроме Бога - и признавшие Пророка Пророком, вспомните, в чем смысл вашей клятвы и узнайте, что не господа над вами голод и сытость, зависть и желание, праздность и нищета. Если овладели они вашими помыслами и вашими делами - гоните их прочь. Нет над вами господина, кроме Аллаха, а он - наилучший из господ.

Может быть, хоть кто-нибудь нас услышит, подумал Рашид. Даже в Туране. Должны же там быть люди, умеющие если не верить, так считать? Сам Рашид видел огромную пирамиду, которая восставала из табличных данных. У пирамиды было широкое основание и острая вершина. «У Саида и Айши трое детей, у каждого из троих детей – двое детей, у каждого из них – по одному ребенку, из этих двоих ребенок будет только у одного. Сколько поколений понадобится, чтобы умер последний мусульманин?» - задача для начальной школы. В Европе всю эту арифметику уже выучили в прошлом столетии. Командир знал цифры и тоже видел пирамиду.

Школы – это не так уж и плохо, хотя сам Рашид сомневался в этом, но если бы в Германии было больше таких учителей как командир, может, и ему нравилось бы учиться. Изучение мира угодно Аллаху, с этим они никогда не спорили. Благосостояние тоже дело хорошее. Но если женщина отказывается от того мира, который лежит во чреве ее, ради слов, цифр или невидимого – а ее муж дозволяет это, чтобы не тратить лишние деньги на воспитание детей, мир прекращается, а самое главное – через пару поколений не остается ни благосостояния, ни школ, ни бесплатных больниц, ни тех самых пенсий, уповая на которые люди отказываются от обильного потомства. Так уж устроен мир. Так уж он устроен. «Какую же из милостей вашего Господа вы считаете ложью?» - произнес про себя Рашид.

- На пути покорности Аллаху - жизнь, на всех прочих путях - гибель. Не думайте, что это было истиной только во времена Пророка и обойдет вас. Истина всегда истина и не сворачивает ни для кого. Ищите добра и милости от Милостивого, быть может, вы преуспеете.

«Грязная» бомба

Это должно было быть понятно уже после Афганистана. В крайнем случае – после Сомали. Но какое-то подобие глаз начало – если можно так говорить о процессе, занявшем десятилетия - открываться только в начале 2010-х, после Мали. Только тогда аналитики впервые обратили внимание на фактор, который до тех пор считался побочным. Эпидемическую нищету и распад государства в регионах под властью радикалов рассматривали как естественное, но ненамеренное следствие идеологически ограниченного, крайне жестокого и обычно крайне бездарного управления в и без того хрупких социумах. Собственно, одно изъятие как минимум трети рабочих рук – женских – с рынка труда, само по себе могло увести примитивную экономику за точку невозвращения.

Но после катастрофы в северной Мали, на территории традиционно веротерпимой и по меркам Африки экономически стабильной, стало ясно, что о ненамеренности говорить не приходится.

Выделился алгоритм: а) наводнение региона извне радикальными проповедниками и боевиками (в случае с Мали мы точно знаем, что часть бойцов и комсостава была импортирована из Пакистана); б) радикализация, в том числе и силовая, беднейшего населения; в) переход к уничтожению структур власти и инфраструктуры, установление шариатского права в самом демонстративно зверском его формате (те же лица в иных ситуациях вели себя куда более умеренно); г) уничтожение всех не поддающихся прямому контролю источников дохода, всех занятий, требующих сложной организации труда, всех нерадикальных образовательных структур; д) погружение региона в нищету; е) отток иностранных боевиков и проповедников в другие регионы.

Это не естественная цепочка, это тактика – и тактика выигрышная. Превращение территории в «черную дыру» не позволяет населению выйти из порочного круга нищета-голод-война-радикализм, а также отталкивает всех тех, кто при других обстоятельствах вмешался бы, хотя бы ради собственной выгоды. Регион становится «землей веры» - и базой для радикализации соседей, а также источником беженцев, дестабилизирующих ситуацию на более обширном пространстве.

Радикальный ислам отдает себе отчет: в мире, где он не насадил голод и беззаконие, у него нет опоры.

Сейчас мы знаем все это. Эти вопросы обсуждаются на международных форумах. Наше правительство безусловно в курсе дела. И я хочу спросить вас всех – почему никто, даже армия, не берется положить конец наплыву иностранных проповедников и распространению радикальных «братств»? Почему они пытаются «мирно сосуществовать» с людьми, которые стремятся только к нашей гибели и ни к чему другому. С людьми, которые хотят взорвать у нас, в Турции, «грязную» бомбу нищеты, невежества и бесправия? С людьми, которые уже взяли здесь такую силу, что редакция нашей университетской газеты предлагала мне опубликовать эту заметку под псевдонимом? Может быть, они боятся?

Кемаль Айнур, Измир, 2017 г.

Сотрудник организации, являющейся историческим достоянием

Как-то остановились на светофоре премьер-министр, министр внутренних дел и лидер оппозиции, а минвнудел и говорит...

По такому анекдоту хорошо опознавать шпионов. Потому что министр внутренних дел терпеть не может центра, ездит на работу из Виндзора трубой, а от станции ходит пешком. Лидер оппозиции старомоден и действительно рассекает на велике – и уморительно, я скажу вам, выглядит горный велик посреди Лондона, но вот с премьер-министром остановиться рядом он не может. И рядом находиться – если она, конечно, на него не спикирует где-нибудь на верхней трассе и не унесет в нарушение всех правил движения, вместе с великом. Потому что приземлиться на улицу «Нимбус 2010» конечно может, а вот как он с перекрестка взлетать потом будет? Не волочь же его вдвоем до ближайшей катапульты?

Что поделаешь, частным средствам передвижения на искусственной тяге въезд в историческую часть города запрещен, вот всяк и развлекается, как может. Его Величество в карете ездит – из принципа, несмотря на все санитарные последствия. Ее Высочество – верхом. Остальным и того не положено. Не устраивает скорость ползучей пешеходной дорожки – выбор невелик: ролики, самокат, велосипед, велорикша... что в наш скоростной век огорчительно и неудобно, но когда же в Лондоне было удобно? Это предмет гордости – летучие мыши в трубе, краны без смесителей, окна, открывающиеся в принципиально не ту сторону, ограничения на транспорт. И – взмах волшебной палочки – конечно же... дождь!

А вот то, что черт знает какой секретности отчет везет на совещание средних лет чиновник на роликах, везет в единственном экземпляре, в краткосрочной бумажной распечатке с таймером на контакт с кислородом – это не дань традициям и неудобствам, а здравый смысл в действии.

Чиновник на роликах – на самокате в его ведомстве ездит только начальник, и это уже традиция - вовсе предпочел бы ограничиться устным докладом, но четверо из семи участников совещания лучше воспринимают информацию с бумаги, а не со слуха. Значит, бумага.

Через полтора часа бумага уже рассыпалась химическим пеплом и осела где-то на фильтрах канализации. Содержавшаяся в ней информация – куда более токсичного свойства – потихоньку обустраивалась в сознании четырех мужчин и трех женщин. Кузены называют такого рода компании think-tank. Вульгарно, но в данном случае уместно, решил чиновник. Комната без окон, звуконепроницаемые стены, трубы освещения - на полу. Потолок – еще одна временная изоляционная перегородка – выглядит как пленка поверхностного натяжения. Промышленный аквариум. Tank. И плавают в нем криворотые пучеглазые разноцветные рыбы Think. Несменяемые секретари, помощники, советники в возрасте от четверти века... до почти века. Через какое-то время совещание окончится, чиновник уйдет по своим делам, а к вечеру в этот же аквариум опустит руку госпожа премьер-министр, вытащит рыбу, загадает желание...

А пока рыбы Think шевелят жабрами, ведут цветными хвостами, внимательно слушают чиновника и в полушариях их глаз - тоска. Потому что нельзя, увы, сказать премьер-министру "а мы вас предупреждали". Потому что премьер-министр - дай ей Бог нескоро сломать себе шейку бедра на посадке, пожелал бы, чтобы никогда, но все знают, как она приземляется - премьер-министр сама может сказать всем "а я вас..." предупреждала, пугала, объясняла, дрожала стеклами.

Потому что предсказуемо. Молодое государство на костях очень старых. Молодое государство, которому говорят "тебя нет". И армия этого молодого государства, которая довольна своим статусом невесть чьих сил самообороны еще меньше, чем туранские политики своим. Политики Турана, в отличие от армии, хотя бы не одержимы реваншизмом. Они не отвечают за то давнее поражение. Они пришли на пепелище и пепелище расцвело. Они - победители. Военные - нет. Кроме того, им дышит в затылок Народная Армия, которая давно уже перестала быть салатом из плохо вооруженных и еще хуже обученных добровольческих отрядов. Теперь это – система очень неплохо вооруженных и прилично обученных, очень фанатичных территориальных добровольческих отрядов, которая смотрит на регулярную армию и думает "А зачем нам эти?"

Военным нужен конфликт, потому что только в этом случае разница между ними и аль-джайш аш-шааби может – не обязательно, но может – стать очевидной. Война – их шанс на статус и власть. Заговор, провокация, камарилья тут ожидаемы настолько, что единственным открытым вопросом остается, насколько осведомлено об этом заговоре политическое руководство. Те самые победители, которые теперь жонглируют горящими интересами и группировками на коньке очень высокой крыши. И в какой именно степени осведомлено.

Тени плавников ходят по стенам, треугольных здесь нет, только легкие, полупрозрачные веера. Рыбы Think едят сухой корм и не любят насилия.

Осведомлено, должно быть. Источник считает, что почти полностью. Источник стоит недостаточно высоко и может быть неправ. Но допустим. Причин – много. Аналитики раскидывают сетку мотивов и возможных последствий, чиновник смотрит, поправляет, подсыпает данных. Никогда нельзя забывать, что провокаций может быть больше одной. Особенно в Туране. Особенно сейчас. А есть еще человеческий фактор.

Но в любых вариантах сухой остаток таков. Некая группа высокопоставленных офицеров регулярной армии намерена убить – в ближайшую неделю – президента Западного Пакистана, каким-то образом обвинить в этом убийстве извечного геополитического врага и аннексировать ЗП с целью защиты мирных жителей от происков атлантизма. Возможные долгосрочные последствия – приветствуются.

Чиновник уходит через два часа, почти точно зная, что – примерно – выдохнет золотая рыбка в пеструю, покрытую сетью шрамов и ребрами мозолей и, скорее всего, окрашенную хной ладонь Достопочтенной Гарпии.

Слишком много параметров, скажет рыбка. Слишком много вариантов. Мы – не как аналитики, как правительство – не сумеем выбрать и удержать один. Не в Туране. Не извне, не из враждебного государства. Мы не сумеем также убрать лишние параметры – у нас слишком мало времени. Давайте добавим свой. И не туда, где грозит взорваться, а по соседству. Давайте добавим параметр, который заставит их всех, в Туране, быть осторожнее. Давайте добавим его в Восточный Пакистан...

Едет начальник отдела из MI6 c доклада на роликах, а навстречу ему поливальная машина. В дождь. Вот этот анекдот может рассказать и местный.

И она ему говорит, что никто из девушек этот браслет не наденет, потому что без него чистой девушке здесь бояться нечего, а с ним и изнасилуют, и руку отрежут, чтобы все знали. Ну с Хс такой номер, наверное, бы поначалу прошел, да и с турком, наверное, а тот майор был араб-саудит и, как все они, нервный в этих делах чрезвычайно. Так он посмотрел на ту старуху и говорит - это значит у вас девушку-мусульманку стаей насиловать будут за то, что ее невинность не только закон, обычай и сам Аллах, но и правительство теперь защищает? И это слово вашей общины как общины, о мои берберские родичи? Да? И ни Пророк, ни Золотой вам не указ? Ну отлично. Так вот, скажите своим защитникам чести, что опознать их можно как псов - по запаху. И от запаха им не отмыться, он с ними родился. Опознавать, конечно, дорого, но честь дорогая вещь. И с теми, кто виновен, поступят по закону. Не по новому, а по старому закону - каждого из этих скверных вы забьете камнями. И так же будет с теми, кто силой попытается снять с женщины или девицы браслет, ибо для чего его можно желать снять? И если вы не верите моим словам, подождите и проверьте.

- И?

- Берберы же.

- И?

- И он так и сделал, как сказал. Кидать камни сначала не хотели, потом передумали. Двое из пяти юнцов живы остались, кстати. Крепкие ребята они там. Этих он полиции сдал. Разбирательство было. Постановили, что нервный срыв, временное помешательство.

Запись сделана в рамках проекта «Социальная история Турана»

Амар Хамади, по-прежнему после рабочего дня

Круглый стол со светящейся каймой, подсвеченные стаканчики с целой батареей курительных смесей – «Только натуральные безвредные компоненты»; к счастью, табак к таковым не относился, - губки с модуляторами настроения, напитки от заведения, светящиеся ярче полосок на столах.

- Терпеть не могу «пар», - Амар поболтал соломинкой в высоком стакане перламутрово-розового коктейля.

- Понял… - улыбнулся спутник.

Аналоги натурального алкоголя давали только паршивую, фальшивую имитацию опьянения, совершенно безвредную для здоровья, как утверждала реклама - но убеждала эта реклама только городской молодняк, уже привыкший к дешевой и разрешенной с тринадцати лет раскрашенной сладкой водичке. Первые пятнадцать минут в голове лопались радужные пузыри, а потом она становилась легкой, прозрачной и словно расширялась, весь окружающий мир умещался внутри, и это было хорошо весьма, но не хватало привычной, поднимающейся от желудка теплой надежной реки, надежного дурмана. Потом иллюзия лопалась, оставляя брызги раздражения, усталость, разочарование.

Губки – другая чушь, минимальные дозы нейромедиаторов в самых разнообразных комбинациях. Амар от скуки погладил золотисто-солнечное «Вечное блаженство»; маломощный ингибитор ОЗС робко просочился через капилляры в кровь, натолкнулся на курсировавшие там авианосцы депо-препаратов и униженно самоумалился.

Фарид вернулся с бутылкой индийского виски, Амар всучил свой коктейль проходившей мимо девчонке, та удивленно глянула на двух офицеров, вытаращилась на стеклянную бутыль и умчалась к танцплощадке. Шестнадцатый расхохотался.

Сравнительно приличное, то есть безопасное даже для отвязных студенток, заведение шло цветными полосами и пятнами. Края столов, контуры дверей, ступенек и подиумов были обведены светящимися трубками, чтобы ошалевшая от всего разрешенного и безвредного молодежь хотя бы не налетала на стены и столы, курсируя между баром и танцплощадками. Публика постарше занимала столики и краем глаза смотрела на представление – девушки со змеями, девушки с факелами, акробаты, танцовщицы. Все в рамках приличий. Более пикантные зрелища начинались после часа, когда из залов выметали всю несовершеннолетнюю публику, впрочем, в легальном клубе многого себе не позволяли и во взрослое время.

Официант принес поднос закусок от заведения, поинтересовался, будут ли господа офицеры ужинать сейчас, господа офицеры дружно отказались, но с возмущением указали на отсутствие льда и содовой. Минут через пять после того среди столика приземлилась «стрекоза» с запиской, где от руки, но не вполне уверенно было выведено «Угадайте, кто на вас смотрит!».

- Камера наблюдения? – предположил Амар. – Идеологический Совет?

- Нет, это тут такой способ знакомиться. Они посылают и ждут, если угадаете – приглашаете. Девицы, - пожал плечами Шестнадцатый. – Им самим неудобно, а приставать к ним никто не осмеливается, вот они и намекают.

- И где искать этих скромных красоток? – Подобное начало ничего интересного не сулило. Мелкие еще девчонки позволяли угостить себя «паром», танцевали, болтали, а потом всей стайкой ровно в час упархивали по домам, мило подставив щечку под поцелуй.

- «Стрекоза» голубая, значит, столик голубой. Вон те. – Так и есть, три недавние школьницы в блузках с длинным рукавом и темных брючках. Пульсация музыки заглушала хихиканье, но по выражению лиц все было ясно.

- А отказаться мы можем?

- Можем, в принципе. Но тогда они найдут других и ославят нас на всю прыгалку…

- Какой неслыханный позор, - Амар вздохнул. – Приглашай. Танцевать сам со всеми будешь.

Из трех райских видений одна была действительно симпатичной, а обе ее подружки – обычными умеренно миловидными благодаря юности, причем одна еще и смотрела в стол и старалась держаться подальше от мужчин, усевшись между подружками. Оказалось, что русалка из провинции, в столице первый год и до сих пор уверена, что все это плохо кончится. Приличные девушки не выходят из дома вечером, не посещают подобные места, не знакомятся с мужчинами и не позволяют себе сидеть с ними за одним столиком. Даже с офицерами.

- Да это считай что с патрулем!

- Еще хуже... – поежилась скромная.

- Вот, - возмущенно заявила самая симпатичная, имя ее Амар не расслышал, да и не интересовался. – У них там до сих пор такие порядки! Куда вы смотрите?

- Я? – удивился Амар.

- Но вы же офицеры жайша!

- Мы работаем над этим, - уверенно заявил Шестнадцатый. – Меры будут приняты немедленно. В каком городе творится такое безобразие? В Табуке? Мы разберемся. Сейчас же начинаем, ну-ка, красавицы, пойдем танцевать. Все, все встали, идем…

Вид у парня был не слишком счастливый, но воспитан он был хорошо и теперь еще целых полтора часа обязан был развлекать трех малолеток. Издержки прогресса. Впрочем, лучше поить студенток «паром» и слушать девичий щебет, чем видеть закрытые до глаз лица и метущие пол покрывала.

Дубай - скорее исключение из правила. Туранский идеал светского города. В пятидесяти километрах от этого идеала уже не только не купишь вина, черт бы с ним, но и не увидишь женщин без платков и черных мешковатых рубах, пришедших на смену никабам. Платок по брови, балахон до колен, широкие брюки и планшет или портфель с инструментами - женщина-техник, женщина-гидропонщик, даже женщина-водитель. Старшее поколение ворчало и на эти новшества. Амар частенько тосковал по турецким и даже египетским обычаям. И думал – не об этом ли, среди прочего, заботился Вождь, выбирая политической столицей страны Дубай?

Он насыпал в стакан льда, крутанул его по столу, повторяя фокус, пока едва не опрокинул, потом все-таки налил виски пополам с содовой, сделал глоток. Взял с подноса несколько кусочков сухого сыра. Шестнадцатого уже не было видно, он вместе с тремя грациями потонул во вспышках цветного света, струях голографических фонтанов, страшных картинках, которые то и дело возникали среди танцоров. Музыка – наимодная на основании чего-то африканского, с барабанами, - лупила по голове мягкими подушками, отупляла и просила «пара» для хорошего настроения, а виски требовал ровного полумрака, негромкой музыки, другой компании, другого знакомства. Невелика потеря, рассуждал Амар, завтра на службу, приду с относительно ясной головой, и может быть, у Фарида эта его инициатива с конференцией пройдет – хотя и жаль будет.

Впереди, у края «языка» мелькнула декольтированная спина – узкий разрез от шеи до поясницы, обнажавший только позвоночник. Болотная ткань со змеиным узором, высоко подобранные волосы, полное отсутствие цветных трубок и прочей девичьей мишуры. Ему вдруг захотелось, чтобы она оглянулась, увидела, поймала пригласительный жест, чтобы она была красивой и старше тридцати, и свободной, и понравиться ей – но женщина прошла, не почувствовав его мыслей. Вернулся Шестнадцатый со своими девчонками, официант немедленно приволок целый поднос коктейлей на выбор, они нахлебались крашеной ерунды, менее симпатичная, но неробкая девица выкурила какую-то папироску, распространяя клубы запаха горящей травы, и вся эта хохочущая, толкающаяся, шумная и праздничная феерия умчалась обратно.

Змеиный узор вдруг промелькнул совсем близко – она шла к выходу, платье спереди было закрытым и с высоким воротником-стойкой, радужная пыль по подолу переливалась в такт движению ног. Высокая, стройная, с резкими движениями – и явно раздраженная. Наверняка стерва, подумал Амар. Женщина с трудным характером и все такое. Пошел следом, перехватил ее почти у самого гардероба.

- Вы точно решили уходить?

Обведенный темным рот нервно скривился. Женщина смерила его взглядом. Темные глаза, темные волосы, черно-зеленая змеиная раскраска полумаской. Танцовщица, может быть.

- Я могу передумать, но вы рискуете об этом пожалеть, - заявила она.

- Я не боюсь риска.

- Тогда вы, наверное, слишком молоды для меня, - фыркнула брюнетка.

- Уточним: я не боюсь подобного риска. Я боюсь девочек со «стрекозами» и цветных коктейлей, и что официант решит, что мы ушли, и заберет с нашего столика полбутылки «Амрута».

- Убедили.

Ее звали Палома, она была чистокровной испанкой, действительно танцовщицей, приехала сюда полгода назад, по ее собственному признанию, «потому что в Европе больше жить нельзя, то есть, совсем нельзя, дышать нечем!», подробностей Амар не понял, выступала здесь в «Фаленсийе» с сольным номером – «национальные танцы, все очень прилично», отказалась от вина, шокировала своим появлением за столиком девочек Шестнадцатого, особенно тем, что пила неразбавленный виски крупными глотками, морщась, словно от лекарства. К счастью, до окончания детского времени оставалось десять минут, и коллега отправился ловить такси для своих студенточек – официально таксистам запрещалось показываться на улицах раньше часа, но самые ушлые выбирались с легким опережением.

- От алкоголя мозги плавятся, вы разве не знаете? - сообщила самая симпатичная. Подружки подтвердили, что да, и Аллах запретил. В отличие от «пара» и прочего. Бескомпромиссное новое поколение хором заявило, что никогда-никогда-никогда эту гадость в рот не возьмет, вот даже и ни капельки…

- Да, - сказала Палома после отбытия молодежи, поглаживая «Прозрачное спокойствие», - теперь я тоже их боюсь. Со сцены их почти не видно, и тем более не слышно. Я думала, здесь таких держат под замком.

- Город безопасен, - объяснил Амар. – И улицы, и такси. Здесь – тем более, легальное заведение, полная идентификация. Любая такая стрекоза может пожаловаться… нам, и выйдет очень нехорошо.

- О нет, - сказала Палома. – Только не доводите все до европейского маразма, я вас умоляю. Они там скоро перед постелью будут подписывать письменное соглашение в присутствии адвоката. Прецеденты есть. И отсутствие троекратного согласия приравнивается к изнасилованию, причем в обе стороны.

- Это серье-озно? - протянул явившийся Шестнадцатый, посадивший студенток в такси. – И что, мужчины тоже жалуются?

- Да, а вы как думали?

- Кгхм… - парень не стал высказываться, но отношение обозначил вполне четко. – Ну пусть вымирают поскорее, особенно мужчины.

- А у вас ложных жалоб не бывает?

- Бывают, - пожал плечами Фарид. – Но знаете, что должна сделать здесь женщина, чтобы ее изнасиловали? Найти место, где нет камер, сломать браслет безопасности, дождаться, когда из деревни приедет холостой пастух, проверить, не идет ли патруль жайша и быстренько потерять сознание.

Палома расхохоталась, но качнула головой, мол, не верю в такую идиллию. Шестнадцатый развел руками. Женщине он обаятельно улыбался, но дистанцию держал как хороший мальчик, впрочем, танцовщица смотрела на него слегка покровительственно и снисходительно, без интереса. Амару он украдкой обозначил свой крайний восторг и одобрение. Выпили еще. Разговор шел обрывочный и слишком громкий, как всегда в подобных местах.

- Так, мне завтра на конференцию прямо с утра, и если я там буду клевать носом… - неискренне заторопился Шестнадцатый. – Увидимся вечером. Желаю приятно провести время, кстати, адвокат знакомый у меня есть, если что – звоните…

- Рискуете, молодой человек, - низким голосом проговорила Палома, поманила его к себе, и пока он прикладывался губами к виску, кинула ему за воротник кубик льда. – Остыньте…

Парень завернул что-то цветистое про то, что его пыл растопит этот лед, холодный как сердце жестокой красавицы, и удалился, смеясь на ходу.

Красноеморе: Почему так автономия называется? Так достаточно на карту посмотреть. Сначала лазурит, потом изумруды, потом золото, железо, литий – нужная же вещь, и спрос не падает. Я помню даже читал где-то, на деньги от первого вели разведку на все остальное, с концессионерами опять повезло. Воевали меньше, между собой меньше резались – а не как в Африке, где от горнодобывающей одно горе. А потом мы туда пришли и они под наше слово от прочего Афганистана без крови отделились. Ну одно слово, счастливчики.

Магрибец: А вот представьте, ошибка. Хорошо, что тут никого оттуда сейчас нет, вас бы сейчас растерзали, уважаемый. Это от конкретного человека пошло и он у них до сих пор национальный герой. Был там такой полевой командир, Ахмад Шах, а у него еще с университета позывной – «Масуд» - Счастливчик. Поговаривают, в честь Суллы Феликса. Потом позывной превратился в лакаб, а потом и в фамилию.

Освобожденная женщина Турана: Правда в честь Суллы?

Магрибец: Поговаривают.

Освобожденная женщина Турана: Ничего себе. С другой стороны, не первый там случай будет. Там уже хаживал эфталитский правитель Фромо Кесар – «римский кесарь» в переводе - это его так купцы пытались поразить римским величием, что он взял и переименовался, а потом в историю и религию Тибета попал уже как Гэсэр...

[дискуссия о Гэсере перенесена]

Красноеморе: Дааа, а вы меня афганцами пугаете.

Магрибинец: Так вот, полевой командир он был хороший, и вот эту территорию, когда побольше, когда поменьше, держал против всех – шурави, правительства тогдашнего, талибов...

Гость: Опять талибов?

Освобожденная женщина Турана: Так именно там они и завелись впервые. И вообще у талибов обычай такой, как они где появляются, так все остальные, кем бы они ни были, быстро друг друга бросают и начинают с ними воевать.

Магрибинец: Примерно. Территорию эту – четыре провинции - вскоре стали называть Масудистан. Сначала в шутку, потом всерьез. Масуд погиб, а имя осталось – удобнее же, чем перечислять: Бадахшан, Парван, Тахар... Там и правда было потише, и с населением попроще, и с религией поспокойней, лазурит они сначала добывали, чтобы покупать оружие, но технологии – это цепная реакция... Когда горное дело пошло, им весь прочий Афганистан поперек горла стал. Жить не дают со своими распрями и все время хотят ограбить. Они бы и к Китаю отложились, только у Китая с мусульманами проблемы. Так что это не мы туда пришли, это они нас позвали. На условиях автономии. А у автономии должно быть название, а к названию все уже привыкли. «Настоящие» афганцы, пуштуны, их до сих пор не любят, но масудистанцам наплевать и нам наплевать, а больше никто и не важен.

Инфопортал «Восточный Экспресс»

Фарид аль-Сольх, сотрудник номер шестнадцать

Амар, конечно, был старше. Это не утешало. Амар был старше и опытнее, и умнее – и он проведет эту ночь с настоящей женщиной, вот кто бы сказал, что с такой можно познакомиться в легальном баре, и наверняка проведет здорово. А потом утром будет делать настоящую работу – не сидеть мебелью, лингвистом на никому не нужных переговорах, где все присутствующие и так говорят на всех языках, а копать свою тему. Собственную, лично придуманную – и такую горяченькую, что, говорят, Штааль перед тем, как Амара взять, сам к нему в гости ходил – посмотреть, обнюхать. Посмотрел, доволен остался... А у Фарида даже номер – шестнадцатый. Будто он русский в школе не учил. Будто он не знает, что его номер значит. Сиди, дурачок, не отсвечивай.

Отец второй год говорит о женитьбе. Дескать, пора уже, хотя бы первым браком – значит, на ком нужно семье, а не на ком самому захочется. Без вариантов. Если повезет, то собственный интерес и семейные выгоды совпадут. Но вряд ли. Плохо быть старшим, принадлежать не себе, а отцу и дому. Хорошо быть таким, как Амар – свободным и самостоятельным.

Фарид еще раз вспомнил Палому, почти без зависти – такие женщины его не то что пугали, нет, но скажем так, несколько обескураживали: иностранка, европейка, старше, да еще и танцовщица, а потом подумал, что напрасно не выяснил, что за семейство вчера оккупировало магазин электроники. Впрочем, они не здешние, сразу видно. Выговор юго-восточный, шарфы у женщин повязаны иначе. Пышная мать семейства устало следила за тем, как гиперактивный подросток достает продавцов и выделывается перед сестрой, на вид лет шестнадцати. Сестра, высокая и стройная, лениво жевала смолу и взирала на витрины густо подведенными глазами буйволицы. Фарид залюбовался нежным очерком щеки и русой прядью, выбившейся из-под шарфа… а потом томное видение с персиковым румянцем шевельнуло пухлыми губами и вполголоса изрекло:

- Дрянь твоя «медведица». 4X держит только до 128 и спутники теряет.

- А ты откуда знаешь, ее вчера только запустили?

- В «3С» писали, - видение перегнало комок жвачки за другую щеку и отвернулось.

Вот на такой диве – и собой хороша, умереть не встать, и китайские компьютерные журналы читает, - Фарид бы женился без колебаний. И доставал бы ей технику, какой еще на рынке нету, и вообще нигде нету, потому что для чего нужна семья. А еще... но что уж тут. У персиковой любительницы тоже, наверное, отец, семья, связи, планы и, если они с юго-востока, ее слово может в этих планах весить не больше фаридовского…

Домой он шел пешком. Дубай – даже довоенный еще - строили под автомобили, расстояния космические, идти тут не меньше часа... через две трассы и сколько-то развязок. И ни одного живого человека вокруг, разве что патруль попадется. А так только ночь, фонари, да шорох колес. Как раз вся злость в ноги уйдет. Жалко, лезвия с собой на конференцию не взять – покатался бы.

Дома в системе ждали стопочка файлов по конференции, свежие сводки по переселенцам в Боснии – и наверняка набежало новых материалов по Хс, потому что поиск по научным журналам Фарид не отключал. Впрочем, самое важное он уже нашел – и не в CоцИндексе, а среди тех папок, которыми поделился с ним отец.

Небо над городом было темно-коричневым, с отливом в розовый. Фарид еще помнил его черным. Совсем черным, не блестящим, а ворсистым, глухим, поглощающим любой свет. Оно оставалось таким первые несколько лет после войны. А в Новом Дели, куда его увезли потом, ночью было светло – только очень шумно, тесно, грязно и опасно. И там не встречались над городом ветер с моря и ветер из пустыни.

Ту папку он едва не стер сразу же. Потому что «шапки» у нее не обнаружилось, зато имелся какой-то дурацкий эпиграф на английском, а первый подзаголовок гласил «Физиологические отличия»... Физиологические, значит, отличия особей вида homo crosscultural от обыкновенных homo insapiens или наоборот. Расология. Тюркосемитская общность... Абзац он все-таки прочел по университетской добросовестности. Дальше насиловать себя не пришлось. Более плотное мозолистое тело – в той части, где проходят волокна, соединяющие теменные доли. Сравнительно более высокая скорость обработки информации затылочной долей. Хранение числовой информации в зрительно-пространственной памяти – а не в вербальной, значит простые операции осуществляются автоматически. Потери на дискретное восприятие – ниже. Скорость реакции, конечно же... выше в полтора раза. Понимание речи, вычленение значений, способность к системному мышлению. Стрессоустойчивость. Что? А, понятно – больше каналов для выведения стресса, а значит и гибкость, и ущерба того нет.

Расология – не смешно. Всего лишь последствия домашнего двуязычия, очень раннего обучения чтению и письму, графического счета, доступа к машинам и необходимости снимать информацию из потока – в возрасте трех-четырех-пяти лет. Последствия жизни в больших промышленных и бывших промышленных городах, где высока скорость работы, где перемены случаются каждый день, где время мерят на минуты, движения – на сантиметры, не замечая ни того, ни другого. Это и у нас теперь можно найти много где, да живет Вождь-Солнце тысячу лет – но только в этом поколении, и примерно 5% в предыдущем.

Фарид читал, читал – и вспоминал свой отдел. Преимущество в скорости, у него – в сравнении с ровесниками и даже людьми много старше, у «нечетных» коллег – в сравнении с ним. В скорости, в точности, в... готовности идти дальше. Он читал Вебера, конечно же, но не думал, что «протестантская этика» выглядит так. Неизвестный автор статьи говорил иначе: не этика, представление о личности, идентичность. Не «как правильно», а «кто я есть». Нам – не нужно спрашивать, мы свои. Мы укоренены – в земле, в языке, в семье. Мы представляем тех, из кого выросли. Хс знают только себя. «Я есть то, чем я стал» - солдатом, ремесленником, чиновником, водителем такси, художником или образцовым тюрком. «Я есть то, что я выбрал». «Я есть то, чего я достиг». «Я есть то, что я делаю».

Чтобы безопасным образом воспользоваться преимуществами биосоциальной конструкции Хс, достаточно позволить им – в контролируемых условиях – сформировать нужную групповую идентичность вокруг того или иного дела.

На этой фразе Фарид остановился, отмотал текст назад – и прочел эпиграф.

"Нервная система человека не просто позволяет ему обрести культуру, она положительно требует, чтобы он делал это, иначе она не будет нормально функционировать вообще. Культура не столько дополняет, развивает и расширяет основанные на органике и, казалось бы, логически и генетически первичные по отношению к ней способности, сколько она выступает их составной частью. Вырванное из социокультурной среды человеческое существо - это не особо одаренная и лишь внешне отличающаяся от собратьев обезьяна, но абсолютно бессмысленное и, следовательно, ни к чему не годное чудовище" (Клиффорд Гирц)

Утром за завтраком он спросил отца:

- Когда Валентин-бей написал эту работу?

- Это обоснование для первой его рабочей группы. Со мной поделились по дружбе.

Еще бы не поделились...

Фарид макал теплую лепешку в толченую с солью зиру и думал, что Иблис родился позже Валентин-бея. Четные сотрудники служат интересам своих кланов – они важны присутствием. Страшно подумать, во сколько семей, групп, клик, слоев пустил корни сектор А. Ну а нечетные служат себе... но сектор А дает им возможность каждый день видеть себя в зеркале и узнавать увиденное. Они продали душу и даже не знают этого. Хлеб таял во рту. Вот вам и способ стать из четного – нечетным. Или хотя бы Фаридом. Найти у себя душу и продать.