Страна, которой нет

Пролог

2039 год, Дубай, столица Турано-Иранo-Арабского Сопроцветания

Амар Хамади, капитан армии Турана

Воздух за окном задрожал и взвыл, жалюзи откликнулись сухим шелестом состарившегося пластика. Чпоканье гермодвери летательного аппарата прямо над головой: на крыше находилась посадочная площадка, а высокие чины предпочитают воздух. Чпоканье дверного люка. Шаги, чпоканье, шаги ближе. Легкие, дробные, мелкие.

Амар отвернулся к вольеру, спиной к двери, положил руку на мягкое, покрытое плотным мехом межкрылье Звери, почесал. Зверь благодарно повела плечами, расправила перепонки. Она только-только привыкла к прикосновениям нового хозяина, и вот, пожалуйста – повестка, уведомление о переводе, билеты и транспортные талоны. «В течение трех дней явиться на сборный пункт для отправки, в противном случае...»

Почти три года назад Амар Хамади подсуетился и устроил себе перевод после ранения на спокойную и сытую службу в Дубае: охрана архивов Министерства обороны. Но на каждую такую синекуру претендовали трое-четверо, и не имевшему влиятельной родни Амару пришлось уступить теплое местечко следующему.

Породистый летун из новозеландского питомника был бы не по карману даже столичному офицеру без иных доходов, кроме жалованья – несмотря на наградные, доплаты за ранения, столичные надбавки и прочие льготы. Зверь досталась Амару случайно: сослуживец, отправляясь в командировку, уступил ему неплохие апартаменты, оплаченные на год вперед, в обмен на уход за питомцем. Авария, смерть на месте. Наследников у сослуживца, тоже сироты прошлой войны, не нашлось. Амар не надеялся на случай. Фронт - это надолго, а оставлять нервное и капризное существо на хозяйку пансиона - издевательство...

Трескучая дробь по пластику двери – ногтями, что ли?..

- Открыто! – через плечо негромко сказал Амар, чтобы не напугать Зверь.

Прикрыл глаза, вспоминая досье, которое обновлял и порой повторял на досуге. Валентин Штааль, начальник европейского сектора контрразведки Народной Армии. Двадцать девять лет, на должности, которая предполагает минимум сорокалетие. Молодой талант, карьерист, вернейший из верных. Как-то он очень удачно женился... не очень давно, и был там какой-то скандал.

Амар вызвал в памяти официальный снимок - лицо, наполовину скрытое форменным солнцезащитным шлемом... Северно-европейское происхождение, родился в Измире, то ли христианин, то ли вообще агностик. Не Xc, а чистейший местный, благонадежный как сейид. Очень полезное может оказаться знакомство, и если постараться - долгосрочное.

Дверь с долгим упругим чавканьем герметика открылась и впустила потенциального покупателя. Можно оглядываться, корректировать впечатления.

Гость был одет в длинный плащ с грубо отстроченными двойными швами. Кремовый нейлон. Винтажная вещь. Три-четыре оклада Амара, и половина того, что он рассчитывал получить за Зверь. Плащ держался на пуговице у горла, которую гость немедленно расстегнул. Под плащом не форма истихбарата, обычный костюм. Никакого шлема и светотермоотражающего пластика.

Полуулыбка, быстрые острые глаза обводят комнату пансиона для холостяков по периметру. Немного того периметра, потому что большую часть помещения занимает вольер. Еще бы, летяге для жизни нужно много пространства – не меньше, чем на три-четыре размаха крыльев. Много пространства и много солнца. А человек может и потесниться. И все равно пришелец не сразу выделяет хозяина среди мебели. Находит, упирается в него немигающим ящеричьим манером. Кивок и движение плечами - то ли полупоклон, то ли удивление.

- Добрый день! - наконец-то поздоровался покупатель. - Я, кажется, не опоздал?

- Нет, ну что вы... и ваш визит большая честь для меня, Валентин-бей. Хотите выпить?

- А у вас есть вода без газа? - подался навстречу гость, недоверчиво оглядываясь. Вышло немного нелепо.

- Конечно. – Есть. У меня даже холодильник есть, кто бы мог подумать, правда?

Пока он сыпал в высокий стакан лед, пока открывал бутылку, покупатель уже прилип к вольеру. Руки внутрь не совал. Не ворковал. Не стучал. Просто смотрел на распластавшуюся по противоположной стене Зверь. Чем-то они оказались похожи, чудо генной инженерии и чудо контрразведческой карьеры в плаще с аукциона.

- Хороший экземпляр, - наконец сказал гость, отступая на прежнее место. Предложения сесть в кресло он словно и не заметил.

- Да. Красавица. Веллингтонский питомник, инбредная линия. Размах крыльев – 242 сантиметра. Родословная поколений на двадцать. Я не слышал, что вы заводчик... – И ни разу не встречал на гонках, между прочим. Зачем ему понадобился летун, да еще и взрослый?

- Я не заводчик. Я... – взмах руки, кажется, означал желание немедленно воссоединиться со стаканом, иначе говорить никак не получается. Гость сделал глоток в половину стакана и откашлялся. – Просто интересуюсь.

- У нее уже шесть призов... – сказал Амар и под пристальным немигающим взглядом отчего-то почувствовал себя делягой, назойливым торгашом. – Я подал заявку на игры в следующем месяце, но меня переводят...

Разговор не складывался. Пять, десять, двадцать минут подряд не складывался. Какие-то пустые светские вопросы-ответы, кто где служил, учился, жил. Очень хотелось посмотреть на часы и что-нибудь соврать о том, что совсем забыл и надо бежать.

Страшное вышло бы неприличие, но не все ли равно? Завтра или послезавтра на фронт, на юго-восток, глаза б его век не видели, к тому же есть в этом своеобразный шик – Народную Армию, аль-джайш аш-шааби, в просторечии «жайш», честному вояке настоящей армии надлежит недолюбливать и при случае эту нелюбовь демонстрировать. А сам уходить гость не желал. И вел себя не особенно любезно, да попросту странно. Разглядывать его так же пристально и прямо казалось невежливым, отводить взгляд и бегать глазами – нелепым.

Невысокий – долговязому Амару по плечо, тонкий, даже щуплый человек с той противоестественно гордой осанкой, которая встречается только у людей, тщетно заставляющих себя не сутулиться. Узкое худое лицо с сухой тонкой кожей, черты правильные, но островатые. В интонациях, в жестах преобладают отчужденность, надменность и неловкость – словно гость зашел туда, где пребывать ему не положено ни по чину, ни по совести. Принц на свалке – или кот посреди лужи.

Гость вдруг взглянул на запястье, продемонстрировав наручные часы на широком металлическом браслете. Это, пожалуй, уже антиквариат. Хронометр. Да, он же, как только сообщил, еще и искусствовед, специалист по первым десятилетиям прошлого века. Судя по всему, еще и богач – видимо, действительно удачно женился. Или фамильное достояние?

- Мне пора, - сказал несостоявшийся, кажется, покупатель. – А вам... вам на фронт не надо. Все это глупости, перевод материала.

Провокатор? Проверка? Или просто идиот? На такой должности?..

- Господин Штааль... – попытался разразиться праведным гневом ревностного армейца Амар, и осекся, когда контрразведчик небрежно махнул рукой, мол, не паясничайте.

- Дайте вашу повестку. Я вас вызову послезавтра к себе, возьмите документы, сразу оформитесь. Работа... – не служба, работа? – важная, нужная. – Пауза, острый светлый взгляд. – И чистая.

Мысли метнулись так интенсивно, что кровь прилила к ушам. Зверь почуяла его волнение, недовольно заскрежетала. Контрразведка жайша, сектор А – да лучше и в мечтах не являлось. Настоящее дело! Гораздо ближе, удобнее, важнее, чем штаб неведомого полка на юго-востоке. Но будет очередной скандал, подумал Амар. Жайш опять показывает армии, что считает себя выше - даже не переманивает кадры, а попросту в приказном порядке зачисляет к себе. Будет скандал… и будут интересные предложения «по старой дружбе». Наверняка господин Штааль включает это обстоятельство в расчет.

Случайность, везение? Проверка? Колебаться нельзя, запрашивать совета некогда. Надо соглашаться.

- Я не знаю, как выразить вам свою признательность...

- Ну при чем тут вы? – впервые по-настоящему улыбнулся гость. Разницу Амар прочувствовал в полной мере. Штааль дернул головой, указывая подбородком на вольер. – Они так плохо привыкают к новым хозяевам...

Отчего-то было обидно.

Слоган никто не придумывал нарочно, и сама кампания сложилась задним числом. А вышло дело очень просто. Одного из парней Демирдере, который тогда был начальником сектора А, до Штааля еще, Демирдере, то есть, был, а не парень, откомандировали на очередную конференцию по надзору за контролем над вооружением разоружаемых, с докладом о связях европейских экстремистов и здешних, ну а лично – в качестве лингвистического консультанта, потому что парень такой Xc, пробы ставить негде, бельгиец, кажется. И вот приходит этот нахал в неуставной рубашке с бегущей строкой, и спереди на нем написано «First we take Manhattan…», и вся эта европейская сволочь хихикает про себя, а штатовский упырь надувается как помидор, но на спине-то у парня написано «…then we take Berlin», и тут уже на переспелые помидоры делается похожа вся делегация. Конечно, они накатали жалобу Демирдере, тот смеялся: парень валял дурака – кто же знал, что они так странно отреагируют на собственную классику, в общем, в качестве анекдота дело дошло до Вождя, тот тоже посмеялся и пошутил, мол, парня за разглашение стратегических планов наказать, а за разработку – наградить. Так оно и…

- Сергей Алиев, корреспондент РТВ в Дубае. Беседа с неустановленным лицом.

- Вы будете семнадцатым, - торжественно заявило начальство.

- Семнадцатым на этом месте? Семнадцатым на этаже? – пошутил Амар, отгоняя чудесное видение бутылки шампанского, разбиваемой об него самого: «Нарекаю тебя...».

- У вас будет учетная запись номер семнадцать, - неопределенно улыбаясь, уточнил Штааль. То ли рассердился, то ли наоборот. И со значением изрек: - Это нечетное число.

- Неужели, Валентин-бей? – изумленно дернулся Амар.

Шеф хмыкнул, на этот раз вполне понятно. Шутку понял и принял. Температура в помещении повысилась на пару градусов. Вчера начальник сектора А велел ему явиться без опозданий к началу рабочего дня, чтобы ознакомиться с обстановкой в тишине и покое. Амар ответствовал, что понял, все понял, и удостоился пристального разглядывания. Приказ о переводе был уже подписан, вряд ли Штааль принялся немедленно увольнять нового подчиненного, но нарываться еще до первого дня не хотелось - а получалось. От неуверенности Амар всегда выпускал шипы и раздувал гонор... впрочем, как и большинство мужчин конфедерации, так что и пусть его.

Сегодня новичок явился вовремя, даже на четверть часа раньше, и обнаружил за тяжелой двойной дверью почти пустое светлое помещение без внутренних перегородок. На широких столах – цветные папки, небольшие выступы проекторов, обложки словарей, блокноты, маркеры... Все в подозрительном порядке – ни пыли, ни крошек, ни исписанных листков, ни обрывков бумаги. Чашки и стаканы отсутствуют. Личных вещей не видно. Все столы одинаково пестры и безлики. Уж не требует ли инструкция перед уходом наводить порядок на рабочем месте?..

Судя по всему, здесь не было принято приходить на службу раньше времени. Только за двумя соседними столами у окна два парня отчаянно терзали общий каталог документов. Объемный голографический интерфейс растянулся без потерь в качестве метра на полтора, и даже не морщил, когда пересекались два потока. Пришельца они не заметили или не сочли нужным замечать.

Не успел Амар истечь слюной над аппаратурой, как за ним явилась, звонко цокая убийственными шпильками, особа лет пятидесяти, в полупрозрачном черном покрывале, ниспадавшем до самых каблуков. Из-под покрывала сияла ярче солнца широкая зелено-золотая абая с узором-хамелеоном. Особа представилась секретарем господина Штааля и пригласила Амара следовать за ней. Новичок изумленно проследовал. От подобных эскапад среди женщин на службе он несколько отвык, тем более, что за ношение покрывала на улице можно было услышать много нелестных слов. Должно быть, секретарша Штааля была такой же оригиналкой, как он сам...

- Объясняю, - весело сказал шеф. - У нас есть сотрудники с четными и нечетными номерами. Четные сотрудники выполняют самые важные обязанности: получают награды и благодарности, а их признательные родственники оказывают нам любезности за избавление их чад и домочадцев от фронта и опасных мест службы. Например, отец сотрудника номер шестнадцать любезно оснастил весь наш сектор техникой индивидуальной сборки. Он клялся, что даже у самого Вождя вычислительная аппаратура не более производительна, и я склонен ему верить. Сотрудники, которые лишены возможности приносить столь ощутимую пользу, имеют нечетные номера и вынуждены заниматься всякой ерундой - искать вражеских агентов, обрабатывать грунт на информацию, вести аналитику... Пожалуйста, не перепутайте.

Амар осознал, что беседа с самого начала шла на английском. У Штааля был безликий консервативный «дикторский» выговор человека, который чаще смотрит международные новости, чем общается с носителями языка – неудивительно, впрочем. Амар подозревал, что сам уже давным-давно говорит, как местный гид, а не как уроженец Британских островов.

Тем временем шеф перешел на французский. Отсюда следовало, что анкету нового сотрудника Штааль изучил достаточно внимательно.

- Не удивляйтесь, мне надо практиковаться, и вам тоже. – Практиковаться ему действительно было бы весьма полезно.

- Ну что вы, Валентин-бей, вы прекрасно говорите, - попытался польстить Амар.

Начальство посмотрело на него как на идиота. Этот весьма выразительный взгляд Хамади уже хорошо различал. В ответ на какой-то явный промах Штааль приподнимал брови, распахивал глаза и смотрел на провинившегося как на редкий экспонат коллекции уродов. Заспиртованный. На живых людей с таким эгоцентричным, совершенно не показным любопытством не смотрят. Очень действенно получалось. Амар уже привык к командирам младше себя, привык в уме отмахиваться от любой выволочки небрежным «Давай-давай, сопляк». Тут не срабатывало.

- До обеда администратор будет знакомить вас с техникой и процессами. Когда будете возвращаться, старший инспектор Ильхан введет вас в курс дела.

-Когда вернетесь. Futur antérieur. - сказал Амар прежде, чем успел прикусить язык. - Простите, если это замечание неуместно.

- Как раз уместно, спасибо... – кивок согласия неведомо с чем. - После этого, если останутся силы, можете зайти ко мне.

Амар совершенно искренне поблагодарил, но про себя вздохнул: идти-то придется в любом случае. Начальство ему явственно благоволило, такой шанс упускать нельзя, к тому же незаслуженная милость - неожиданно хорошее назначение, - обязывала быть любезным. Подлинная причина, впрочем, крылась в том, что Штааль со всеми своими взглядами, манерами принца в изгнании, странным чувством юмора и непонятной смесью холодности с мягкостью его попросту заинтриговал. Хитрая бестия. Может быть, получится приличный отчет. Для разнообразия.

Чем противозаконная коррупция отличается от местных культурных особенностей? Позвольте я поясню на примере? Допустим, в секции Б есть некий сотрудник по имени мнээ… Усама. А у него есть родственник – или свойственник – торгующий компьютерами. В один прекрасный день секции Б выделяют деньги на вычислительный парк. Все, что начнется после этого, мы пропустим, нам важно только то, что обновление парка все же произошло – и перед секцией встал вопрос: куда девать старые машины.

По инструкции они подлежат уничтожению... но мы не о чудесах.

Естественно, приходит Усама к начальству и говорит: есть человек, и купит, и увезет, и цена. Понятно, конечно, что цена чуть меньше, чем дали бы в другом месте, но с ценой идет и пакетик начальству, да и не станет родственник-свойственник распространяться о происхождении техники. А дальше... родственник-свойственник тихо объясняет Усаме, что один из его клиентов, старых, знакомых, очень доплатил бы за компьютер с начинкой. Не с базами, не с доступом, упаси Аллах, просто с защитой, с шифровальными системами – посмотреть, как работает, скопировать себе. Доплата, кстати, не очень большая, да и предложение сделано так – «не хочешь, не надо», так что наш Аслан... простите, Усама, не заподозрит ничего излишне противозаконного. В результате у совсем другого и едва не оставшегося неизвестным лица оказался на руках рабочий компьютер секции Б, где все пользовательские документы, базы данных и прочее были просто затерты и разок нафаршированы программой очистки. А архитектуру никто не подумал ликвидировать вообще. Вы понимаете, что я имею в виду? Начальство, со своей стороны, тоже не подумало проконтролировать состояние товара – все же уже оплачено и уходит надежному человеку.

Вот это – коррупция.

А местные особенности это вот как: все то же самое. Только деньги – все, включая пакетик и доплату за нестертые данные, идут в кассу отдела. И из этой кассы весь отдел получает небольшой бонус, сотрудник Усама – премию за инициативность, начальник отдела – премию за организацию труда, а начальник начальника – подробные данные по маленькой компании, торгующей информацией о системах безопасности. И всем хорошо, даже маленькой компании, потому что их теперь не расстреляют.

Первая половина дня тащилась как сонный осел по полуденному пеклу. Послужной список Амара был подобен зебре, полевая служба чередовалась с кабинетной, и он полагал, что обучающие курсы нисколько ему не нужны, и техникой он владеет получше многих. Оказалось, что вся техника в секторе работает на нестандартных программах. Как только Амар расслаблялся и собирался пропустить мимо ушей очередной элемент обучающего курса, обнаруживалось, что новая информация была подло замаскирована между двух известных блоков, и на тестировании в конце каждого блока это выплывало. К счастью, весь вводный курс был чистой интерактивкой. Администратор на пару минут показался в фоне, блеснул смешной пестрой аватарой, запустил цикл и исчез, а соседи по офису вроде бы не следили за новичком, а если следили, то исподтишка. Его никто не отвлекал, не окликал и не лез со знакомством.

Все началось сразу после того, как он сдал последний тест и с отвращением стянул новенькие тесные перчатки. Резко запахло антисептической пропиткой, и только по тому, что привычный запах вызвал тошноту, Амар догадался, что зверски голоден. С утра он проснулся за час до сигнала будильника, но до последнего не мог заставить себя подняться.

- Семнадцатый, ты куришь? - послышалось за спиной.

- Меня зовут Амар, - обернулся он с дружелюбным оскалом замученного дрессировкой крокодила.

- Тебя зовут Семнадцатый, - сказал тот же голос. Обладатель его был ровесником, плосколицым и светлокожим, явным Хс, - А я Двадцать Третий.

- Понял, - кивнул Амар. – А кто ноль ноль семь?

- Его вчера арестовали, допросили и расстреляли, - сообщил молодой очень темный негр в цветной рубахе.

- За шпионаж в пользу Британии? – предположил новичок.

Коллеги откликнулись одобрительными возгласами. Слэнг их был Амару незнаком, в своем тихом архивном управлении он с такими словечками не встречался - но с шуткой, кажется, подгадал.

- Вообще - неправильно. Надо в обратной последовательности. Сначала расстрелять. А то сбежит же и покусится на основы. Кстати, я не курю. Но иногда ем. Людей только с голоду.

- Пошли, - поднялся с места негр. Он сделал пару шагов вперед и протянул руку: - Я Сорок пятый...

На обеде и за кофе Амара расспрашивали пятеро. Устав отвечать, он начал отшучиваться, что, конечно, попал в контрразведку, но вроде бы с другой стороны. Сослуживцы, среди которых верховодил Двадцать третий, назвавшийся бельгийским уйгуром – сочетание удивило Амара, но не слишком, - представились ему кучкой шалопаев, подозрительно похожих манерами на однокашников из частных школ. Беспрерывный поверхностный треп, шутки, подколки...

Коллектив из почти одних Хс – это невероятно утомительно, как с удивлением обнаружил Амар к концу обеда. Еще недавно он мечтал о такой обстановке, а теперь мелькнула мысль: «Если бы меня клонировали и заставили работать со своими клонами, я бы перестрелял их в первый же день... А эти – они же еще хуже меня...»

Амар никак не мог избавиться от постоянной неловкости перед «четными» коллегами. Каждый случайный взгляд казался ему косым и полным осуждения. Ему не хотелось принадлежать к компании, все шутки которой устарели лет на двадцать, и были словно принципиально, демонстративно европейскими. Его раздражала эта навязчивая и неуместная демонстрация эрудиции, от которой слегка припахивало пылью и складскими консервантами.

Конечно, сама по себе идея собрать в секторе А, ведающем Евросоюзом, выходцев из Европы была хороша. «Те, кто вернулся домой слишком поздно», как поэтически называли плохо адаптировавшихся репатриантов, и в достаточной мере помнили языки, быт, обстановку, обычаи – и вдвойне, втройне ненавидели прошлый мир, хотели защищать свое настоящее. Еще сильнее все они хотели оттереть клеймо иных, чужих, неродных. Очистить свои ряды от вражеских засланцев, изменников, шпионов – ведь именно среди Xc, cross-cultural, было больше всего агентуры противника. Теоретически. Реальные, а не данные в статьях и социологических отчетов братья по разуму показались Амару невыносимой бандой упрямых, инфантильных великовозрастных снобов, застывших меж двух миров – и это после всего-то часового обеда под непрестанное умничанье новых сослуживцев!..

Продолжим. Жил-был в Дубае частный банк. И, как это сплошь и рядом с частными банками, вел активную благотворительную деятельность. Только как-то так получалось, что благотворительность свою он часто обращал на организации сомнительного свойства, а порой просто на несуществующие. И добро бы от налогов увиливал. Но нет, деньги честно уходили и тратились на такие небогоугодные вещи как оружие, помощь семьям шахидов... много на что можно с толком употребить благотворительность. Естественно, наши доблестные службы со временем заметили эту особенность и приняли меры, так что банк перешел в новые, надежные руки. Естественно, степень надежности рук определяли сами заметившие и естественно же не взяли за это ни гроша. И тут случилось такое странное дело. Вот как сменил банк владельцев, так стали сотрудники отдела ссуды брать, и преогромные. Совершенно ничем не обеспеченные ссуды и под очень низкий процент. Ну что тут скажешь – уважает банк нашу организацию. И, что характерно – сверху донизу уважает, даже секретарский состав. Разве тут есть что плохое? Ничего. Это ж не взятка, это обычная банковская операция – взяли, вернули. А что те же суммы сотрудники сами в долг дают, уже не под 3%, а под 7-8%, так это только религия запрещает в рост давать мусульманам, а у нас государство светское. И все бы хорошо. Только вот лет через пять выяснилось, что новые владельцы благотворительным привычкам старых не изменили. А вот проверять их, в отличие от старых, никто и не думал – зачем проверять таких приличных людей?

Старший инспектор Темель Ильхан оказался очень полным одышливым турком в белой льняной галабее. Вообще из полутора десятков человек в комнате форму носили трое, включая самого Амара, остальные представляли собой все разнообразие этнической и деловой столичной моды. Наряд секретарши шефа уже не удивлял. Новичок с раздражением заподозрил, что придется соответствовать стандартам. Чтобы не слишком выделяться, нужно очень сильно выделяться? Нет уж, уважаемые. Это Штааль пусть в своих винтажах щеголяет. Форма. Безупречно отглаженная и обработанная. Вот наш выбор.

- Из всего вашего опыта годится только служба в профилактике террористической деятельности, - скептически заявил турок. - Но это было десять лет назад. Даже не знаю, что с вами делать. В общем-то, конечно, похоже, принципы те же. Думаю, вы справитесь. Вы случайно не имели дела с оптимизацией выборочной фильтрации аудиопотоков?

Амар с неприятным удивлением осознал, что его личное дело здесь, должно быть, изучили на томографе и навели справки везде, где только можно. Впрочем, чему удивляться – это же контрразведка. Странно только, что сюда так просто устроиться. Прилетело высокое начальство, поболтало о ерунде, пригласило... но где гарантии, что за ним не присматривали последние три года?..

- Случайно – имел, - слегка сердито ответил он, исподлобья глядя на толстяка. – Эта случайность положила конец моей службе в профилактике. Я предположил, как может осуществляться связь, и предложил метод... его внедрили, пытались внедрить. Без меня. Конечно, с тех пор многое могло измениться...

- Изменились программы, стандарты, системы, но это очень хорошая идея, которой не уделили должного внимания в свое время. Прекрасно было бы, если бы вы адаптировали ее к нынешним условиям и развивали дальше. Господин начальник предполагает, что значительная часть связи происходит через разовые пары номеров.

- В крупных городах. Часто через пиратские подключения. Должны быть скользящие схемы.

- Да вы молодец! – расплылся в одобрении Ильхан. – Знакомьтесь с документацией, если понадобится помощь техников, обращайтесь ко мне.

- Обязательно, благодарю вас.

Старший инспектор Ильхан ничего из себя не строил, не называл новичка по номеру, не начинал сходу разговор на sen, не переходил с языка на язык в попытках обнаружить слабое место противника, и уже за счет этого показался Амару приятнейшим из возможных непосредственных руководителей. К сожалению, он ушел после получасовой беседы - но банда уже умолкла, попрятавшись в интерфейсы. К счастью, коллеги не имели дурной привычки переговариваться за работой вслух и не превращали офис в базар. За блаженную тишину, нарушаемую лишь негромкими шорохами, им можно было простить половину обеда.

С головой, звенящей после обучалок, обеда и изучения документации по актуальным стандартам мобильной связи, Амар отправился к шефу. Приглашение он предпочел бы забыть, состояние требовало доползти до дома и немедленно уснуть, только Зверь покормить - и отрубиться; но не мог себе позволить такой роскоши, и злился заранее, на себя, на службу, на все порядки и обычаи, и больше всего на необходимость быть сейчас любезным, улыбаться, думать над каждым словом. Невзирая на нетривиальное для приемной начальника сектора контрразведки одеяние, секретарша была заурядным штатным цербером, и Амар едва не отступил, но тут ее рассказ о том, как Валентин-бей занят, невероятно занят, прервал сам Штааль – и цербер, разумеется, моментально явил столь же ожидаемую кротость.

- Не сердитесь, – сказал он, когда Амар зашел и прикрыл дверь. – Субая служит здесь тридцать лет.

- В самом деле? С ума сойти...

Кабинет начальства показался таким же стандартным, безликим и недавно отремонтированным, как офис. Рабочий стол, стол для совещаний, темные стеллажи, светлые стены, кремовые жалюзи, разноцветные папки повсюду – горами, штабелями. Ручки, маркеры, коробки с программами. Отрицательная индивидуальность. Единственный личный предмет во всем кабинете – древняя цифровая рамка с жидкокристаллическим экраном. Как будто Штааль въехал сюда после ремонта, вчера.

- Вы пьете чай? – спросил шеф.

- Зеленый?

- Если хотите... я думаю, найдется.

- Извините, я как раз наоборот.

- Вот и хорошо.

Субая внесла поднос: чайник с заваркой, термос, две маленькие стеклянные чашки без ручки. Налила заварку, довела до края кипятком из термоса. Оказалось – крепко, терпко, душисто. Не то что бледно-желтая китайская водичка, которая вошла в обиход уже лет десять назад.

- А я кофе не переношу на уровне запаха, - сообщил Штааль. - Как прошел день?

- Очень, очень насыщенно. – Амар в два глотка выпил чай - в чашечку и помещалось ровно столько - организовал себе вторую порцию. Шеф не отставал. - И неожиданно толково. Честно говоря, я не представлял, чем смогу заниматься в контрразведке, но если эти разработки по связи довести до ума...

- Непременно нужно. В прошлый раз их совершенно бездарно забросили. У нас не слишком умеют ценить оригинальные находки, особенно, когда первый урожай успеха снят, а до следующего – много тяжелой работы. Но на этот раз мы выжмем из вас все, что можно. А мы это, скажу без хвастовства, умеем.

Интересно, подумал Амар, и часто собеседники не улавливают, что господин Штааль изволит шутить? Наверное, три раза из пяти.

- Я буду только рад, особенно, если буду принимать непосредственное участие в этом процессе, а не как в прошлый раз.

Штааль улыбнулся и промолчал. Хамади вздохнул про себя. В прошлый раз его перевели в Нимроз и засунули в самый разболтанный, грязный и убогий гарнизон Заранджа за драку с сослуживцем, который получил награду за разработки Амара.

Через час Амар вышел из кабинета, чувствуя себя аквариумом - на пару с шефом они приговорили два литровых термоса. Моя руки в пустом туалете, он вдруг, через боль, обручем стиснувшую виски, ощутил, что жизнь его не бессмысленна, не потрачена на ерунду, не так бесперспективна, как казалась нынче утром. Депрессия в очередной раз отступила перед новыми впечатлениями.

Едва ли надолго.

Следующий слайд, пожалуйста.

В один прекрасный день секции, имя которой останется неизвестным, да пребудут с нею наши молитвы, понадобилась подставная компания. Возможно вы не поверите, но действительно понадобилась, по работе и надолго настоящая небольшая экспортная компания. В таких случаях, нужное проще всего взять и купить. Потом еще пригодится. А не пригодится, так будет дальше честно торговать, деньги приносить, а потом все равно на что-нибудь понадобится. Назначили сотрудника опять-таки Усаму искать подходящие. Он нашел аккуратную такую, текстильную, по индийскому хлопку. И конечно же у дальней родни. Но все более или менее подходило, цена тоже, родня на благодарность не поскупилась... купили. И тут оказалось, что компания обременена долгом, вдвое большим примерно, чем она стоит. К сотруднику Усаме возникли вопросы – но препарат правды, когда о нем вспомнили, показал, что бедняга об обмане не знал, просто документы не проверил. И те, кто над ним, не проверили. А негодяй-продавец сбежал.

Платить, конечно, никто не хотел, тем более, что нужную сумму в отчетности было никак не спрятать. Не платить затруднительно: компания задолжала не кому-нибудь, а Стамбульскому Центральному, а вы знаете какой там совет директоров. Признаваться – стыдно и чревато последствиями. Решение нашли быстро. Оно застраховано? Да. От пожара тоже? Да. Ну и все. С нашими ресурсами устроить маленький пожар в нужном месте...

Однако со страховой компанией никто делиться не подумал. Поэтому расследование проводили всерьез. Да, а страховщиком была «Зеленая звезда», а у них уже не в совете директоров, у них прямо зам исполнительного директора, да, да, любимый племянник главы цензурного комитета. Взгляд его упал на это дело – как я понимаю, в составе выборки – дальше он переключил расследование на себя, привлек родню, быстро разобрался и очень обиделся. Он посчитал, что избрав его компанию козлом отпущения, безымянный отдел проявил неуважение к нему лично... видимо, перед тем, как устроить поджог, они должны были перезастраховать имущество у кого-то из его конкурентов. А неуважение – это серьезно. Немедленно обнаружилось, что буквально вся родня всех сотрудников отдела нарушает цензурные предписания, в том числе, в мере и степени, предполагающей уже государственную измену. На этой стадии, к счастью, дело дошло до Вождя и взорваться в своей машине по милости неустановленных террористов зам директора «Зеленой звезды» не успел.

Выдержки из выступления В. Штааля на закрытом межведомственном семинаре по вопросам внутренней безопасности. Надпись на уголке распечатки: «За его выбор выражений я не отвечаю, а с фактами все в порядке. К.А.» Надпись поперек, красными чернилами: «Если с фактами все в порядке, значит он слишком осторожен в выражениях. Эм.»

Очень хороший и очень старый инструмент доминировал в светлой и почти пустой комнате.

- Я не играю, жена играет, - сказал хозяин, и словно в опровержение опустил руки на клавиши.

Мелодия была знакома – детство, какой-то фильм, какой-то старый хит. Мужской голос. Слова вспомнились не сразу: «There`s no chance for us, it`s all decided for us…». Женский голос, оркестр... рефлекс отсек слишком сильное чувство, не дав пульсу разбежаться.

В исполнении хозяина резали слух отчетливые, но необычные погрешности. Не отсутствие навыка, не давно утраченный навык, нет... другое. Тщательно преодолеваемые – каждый раз не полностью – сложные места. Хуже, чем игра любителя, который просто пропустил бы треть нотного текста.

- Вот именно поэтому, - кивнул хозяин. - Я занимался музыкой лет пятнадцать, с перерывами, конечно. Потом сделал большую выразительную глупость, - он потер спинку носа. – Будьте осмотрительны в выборе компании. Родителей, которые говорят «не водись с соседскими мальчишками», надо почитать и, главное, слушаться. Один полет через руль мотоцикла об стену - и готово.

Руки-лицо - типовое сочетание при травме, в общем. Но что-то не сходилось. Вот эта игра и скорость работы с манипуляторами, и жесты.

- Но все же восстанавливается?

- На полноценную реабилитацию требовались средства и время. У нас была только минимальная страховка. Мне показалось совершенно невозможным вводить семью в дополнительные расходы. Тем более, что тут подвернулось место службы, которое не могло слишком долго ждать. Нельзя злоупотреблять милостью покровителей.

- Вы не жалеете? - вопрос, конечно, дурацкий... уже договорив, Амар понял, что невольно отреагировал на явную неполноту объяснения.

Та же мелодия, проигрыш. Спокойная улыбка, резкое пожатие плечами.

- О чем? О давней глупости? Нет, конечно. Она пошла мне на пользу. Я до такой степени испугался, что останусь беспомощным инвалидом… это помогло мне собраться и перестать жить в придуманном мире. Музыка прекрасная вещь, но она строит очень надежные барьеры - а это слишком дорогое удовольствие.

Объяснение звучало фальшиво. Не из-за легкой бравады в тоне и не из-за смысла произнесенных слов. Не из-за их назидательности в формате плохих проповедей и дешевых журналов для юношества, хотя, кажется, суть и смысл были почерпнуты из подобного источника. Оно просто было дисгармоничным, невзирая на совершенную искренность.

Если бы было верным, тоже было бы плохо. Тут все было плохо, неправильно и несправедливо. От горизонта до горизонта; а, впрочем, все, что происходило в последние два десятка лет, не подавляло своими масштабами одну конкретную жизнь, подбитую и не восстановленную по скверной и недолжной причине.

Знаки сложения и сравнения не выстраивались. У Амара никогда не выстраивались эти знаки, не получались арифметические операции с чужими несчастьями – сумма, деление, вычисление среднего и среднеквадратичного отклонения. Своего рода изъян мышления. Дискретные восприятие и сопереживание.

- А где учились музыке вы? Где вы слушали «Queen»? Это ведь давно было? – и знакомое ящеричье немигающее любопытство во взгляде.

Шайтан побери легенду. Хотя нет худа без добра.

- Проверяете? Я же Xc, так что многое – еще там. К тому же, я подрабатывал в гуманитарных госпиталях, а среди русских были любители старого рока. – Ни слова лжи, между прочим. - Кто, кроме русских врачей из гуманитарных миссий, мог позволить себе такую роскошь – слушать «предателя», поющего на английском, да еще и, трижды ужас, гея?

Из русского Амар знал больше ругательства, а еще надписи на лекарствах и перевязочных материалах, которые дублировались на английском. Выучить алфавит оказалось проще простого. Алфавиты: еще был греческий. Правила чтения запоминались легко и быстро. Общий смысл речи он улавливал, это никого не удивляло – любой мальчишка из Каира мог объясняться и торговаться с туристами на десятке языков.

Только на самом деле греческий был еще не в Каире; Каир - позже, и в госпиталях он уже дежурил в качестве патрульного антитеррористического отряда, и действительно болтал с медиками, тайком брал у них диски и флэшки, чтобы переписать новую и старую европейскую музыку. Больше ее достать было негде: «подражание кяфирам» в те времена в тех местах считалось преступлением, доступная сеть слишком легко отслеживалась и бралась на просвет, а покупать у «знающих людей» - есть много куда более приятных способов испортить себе рабочую биографию. А врачи охотно делились и говорили, что в России при их дедушках было так же.

Хозяин усмехнулся. Смущенно? Скорее, просто пытаясь загладить легкую неловкость.

- Вы просто так явственно узнали мелодию… и давней памятью. - Ну вранье чистой воды ведь. - Вы поете?

- Когда-то было дело.

- Рассказывайте, - потребовал Штааль.

Амар прошел к низкому столику с напитками, взял стакан побольше, глотнул розового шербета, разжевал лепесток гибискуса. Когда-то он действительно пел. В хоре. В католической церкви в Париже. Два года, до ломки голоса. Можно было об этом и рассказать. Чем меньше лжи, тем лучше. По легенде, его семья вернулась добровольно за год до войны, в 2017. Забавно. При подготовке всю его реальную биографию, кажется, очень успешно подогнали под легенду, перебрали все умения и склонности, случайные и систематические знания, опыт… а вот тут, оказывается, была дыра. Слон войдет. Караван верблюдов поместится.

- Я пел в церковном хоре, - честно признался Амар, и зачастил: – Отец некоторое время питал иллюзии на тему интеграции, а хор был скорее клубом для мальчиков...

Хозяин усмехнулся.

- Вы хотите сказать, что я ошибся?

Амар приподнял брови, на всякий случай, допил шербет – уж очень вкусно было, а мало ли, что следует за таким началом.

- Вы не проштудировали мою биографию от начала до… настоящего времени, чтобы узнать побольше о начальстве и суметь к нему подольститься? Это просто оскорбительно, я считаю.

Гость передернулся. Он знал, что это шутка, понимал умом, чувствовал по логике ситуации; он видел ставшую привычной за месяц работы сухую иронию, быстрый удивленный выговор. «Вам не пришло в голову проверить, не ошибка ли это? Вы не запросили повторную расшифровку?»

Штааль смеялся не только над ним – над собой, над службой, надо всеми обычаями.

- Проштудировал, а как же. Но вы же понимаете, у нас светское государство, но никогда не стоит давать ему лишнего повода придраться. Особенно в моем положении. Так что мои покойные родители, да будет доволен ими Аллах, не могли иметь на своей репутации такого пятна. Но оно было, - улыбнулся Амар.

И впервые за полтора десятка лет вспомнил собственный голос, частицу хора, возносившегося под белые своды в «Stabat Mater» Перголези. Оно было. Как была и женщина, которая пела песню о желающих жить вечно... и о памяти.

- В 2010 отца отправили на три года во Францию по делам его тогдашней фирмы, у него были связи в деловых кругах Парижа, дома мы всегда говорили по-французски из-за матери... Наверное, мы были больше французами, и совершенно светскими людьми, никакое возвращение к истокам нас тогда еще не касалось. Хотя вокруг уже начиналось. Мне было десять лет и мне не было никакого дела до проблем интеграции и идентичности. Мне нравилось петь, мне нравился Уэббер. С ума сойти, я же и забыл, это же вообще был другой мир...

Хоры. Покой. Напряжение в груди. Голос, рвущийся ввысь, пугал пылинки в солнечных лучах. Снаружи стояла ранняя осень, каштановые листья шуршали под ногами. Футбольный мяч в рюкзаке. Потасовка в раздевалке.

Амар закашлялся. Словно подавился памятью. Он чувствовал себя тем мальчишкой в клетчатых кедах, который заливал в новенький iPod «Призрака оперы» и доводил сверстников до драк своим зазнайством. Все, что случилось между тем днем и этим - какая-то ерунда, ошибка, зачем оно было?..

Хозяин смотрел внимательно, слегка повернув голову - так, словно на левом виске у него располагался третий глаз. Как всегда казалось, что он не слушает, а созерцает - как музейный экспонат.

- Пойдемте-ка в столовую, - неожиданно поднявшись, сказал он.

Неожиданный конец разговора не принес облегчения. Напротив, теперь Амаром овладела мучительная неловкость, уже и привычная, и все так же раздражающая. Зачем он разговорился? Зачем стал вспоминать вслух? Как-то по-дурацки получилось.

Как всегда.

Очень понимаю Алленби... Я в молодости читал про Лоуренса и все никак не мог взять в толк - почему у этого милого человека были такие сложности с начальством. Теперь я считаю, что они были святыми. Начальство было. Вам никогда не доводилось получать отчет примерно следующего содержания: «На фронт не еду, устроился в контрразведку, сектор А, потому что не смог продать летягу»? Нет? Ну вот.

- Из приватной послевоенной переписки Дж. Хилла, сотрудника MI6

Субботний «завтрак с коллегами» без предупреждения оказался завтраком с шефом и его супругой. Коллеги должны были пожаловать к обеду. Гость узнал об этом уже за столом, и должно быть, как-то показал свое удивление, потому что хозяйка стрельнула глазами в супруга и лукаво усмехнулась. Оказалась она очень заурядной турчанкой, низенькой, круглолицей и пухленькой, к тому же глубоко беременной, но преобычное лицо было окружено такой роскошной рыжей косой, толщиной в предплечье Амара, что он аж задохнулся от восхищения. С подобной косой Сибель-ханымэфенди могла бы быть и вовсе верблюдицей – два оборота каштанового великолепия сделали бы прекрасным любое лицо. Но она была просто очень уютной, неяркой, улыбчивой женщиной лет двадцати пяти, в широком двухслойном лазорево-алом платье с золотой вышивкой, типичном порождении фантазии модельеров «туранского ренессанса», и это неопределенно-этническое, не то турецкое, не то русское, творение замечательным образом ей шло.

Шеф в бежевой тенниске с непатриотичным крокодилом – очередной аукцион, не иначе, - смотрелся подростком, вот только взгляд, под которым Амар подозревал, что в сектор А его взяли не на работу, а в обработку...

Завтрак – подчеркнуто традиционный: сыр, оливки, помидоры и зелень, лепешки с медом и вареньями из айвы и грецкого ореха. Все тот же отличный черный чай, но уже из большого старинного самовара. Намазывая маслом большую баранку, обсыпанную кунжутом, Амар осознал, что хозяйка еще и мастерица очень ненавязчивой светской беседы: он, оказывается, успел поведать свою биографию в общих чертах и перипетии первого месяца службы в анекдотах. Хозяин в ответ рассказал что-то лестное о том, как доволен новичком старший инспектор. После завтрака все трое переместились на затененную террасу, Сибель ушла и вернулась со старшим ребенком на руках. Сероглазый малыш, до смешного, словно доброжелательный шарж, похожий на отца, наморщил нос, словно принюхивался к гостю, и смущенно уткнулся маме в плечо. Через несколько минут наследника семейства унесла суровая арабка в черном.

Амар еще смеялся, но уже чувствовал, как окончательно портится настроение. Нужно было извиниться, выскользнуть из-за стола и в ванной прилепить под ключицу прозрачный квадратик пластыря с антидепрессантом, вернуться, продолжать разговор и ждать момента, когда в позвоночнике накалится добела эндорфин-серотониновое заемное блаженство, окружит предметы радужными ореолами, вытеснит из мышц озноб и вялость астении. Не было сил. Амар знал эту ловушку: чем сильнее болит голова, тем дольше тянешь с лекарством, словно наказывая себя за собственную никчемность, за целую жизнь, потраченную невесть на что, за отправленную к свиньям возможность отличной карьеры, за отсутствие друзей, детей, дома и вот такой вот милой, теплой, ласковой женщины в доме, за тридцать девять лет и полную невозможность вернуться на двадцать лет в прошлое, зная о будущем. За чужую страну, никому не нужное дело, четыре ранения, две контузии, мальчишескую доверчивость, нереализованные таланты, за то, чем стал к сорока – никем и ничем.

Его мучило ощущение, что он торчит инородным телом, смотрится нищим неудачником на фоне чужого неподдельного, непоказного, но слишком уж идеализированного, усредненного счастья «как из рекламы». Если раньше Амар не верил, что все счастливые семьи счастливы одинаково, то теперь убедился в этом лично. Чай и свежие булочки, тягучее солнечное утро и заботливая мать, подсовывающая то ему, то отцу еще горячие рогалики... те же запахи, тот же светлый кориандровый мед со сливочным привкусом, которого не было и быть не могло в южном Кенсингтоне, тринадцать лет и новая ракетка, все впереди, как, как можно было растратить это все, разменять на шелуху и фантики?..

Как болтовня переросла в салонную игру «Честный ответ», лелеявший свою тоску Амар не отследил и отвечал рефлекторно, пока не настала его очередь задавать хозяевам вопрос. Он весьма неоригинально поинтересовался любимым временем года – узнал, что у обоих это весна, - следующим вопросом услышал от Сибель «любимый запах», и неожиданно выдохнул:

- Дикий гиацинт. – И выволок, словно набухшую салфетку из раны, воспоминание о Ликии, о море, соснах, скальных некрополях и поле лиловых цветов; все то, что запретил себе знать двенадцать лет назад.

Должно быть, выглядел при этом не лучшим образом.

Хозяева переглянулись с милыми удивленными улыбками, но от комментариев воздержались. Хамади уже успел мысленно поблагодарить их за деликатность, и получил под дых вопрос Штааля: самый страшный звук.

Начальственная тварь, кажется, вычислила, что именно через аудиальный канал легче всего добраться до эмоций Амара, и вот, пожалуйста. Глупость как в спарринге, когда решишь, что противник уже отвязался и не будет добивать. Как же. Контрразведчик.

- Сирена детской «Скорой», застрявшей в пробке после теракта, - совершенно честно ответил гость.

- Горящая нефть, - сказала хозяйка, и Амар вцепился в поручни кресла, стараясь удержать на губах вызывающую улыбку прошлого ответа, но глазами все же спросил, и услышал то, чего не ожидал, но уже предчувствовал: - Пожар в Батмане.

Нелепое совпадение – Амар не хотел думать, что это розыгрыш или провокация, да и слишком часто сталкивался с тем, что the world is a bleeding village, - приклеило его к креслу и заставило сидеть, улыбаться, пить поданный прислугой ледяной шербет, ждать продолжения, и уже не мечтать о пластыре. За границами террасы его ждали санаторий в Ликии, поля цветущих гиацинтов, Ясмин, обстрел нефтеперерабатывающего комбината в Батмане, пятидесятиметровые факелы. Он не хотел туда. Не мог. Надеялся уже, что все похоронил под слоем лекарств, алкоголя и войны. Ее спасли, чтобы она промучилась еще три месяца. Он все-таки не сказал этого вслух.

- Да, понимаю... - выдохнул Амар, - Теперь моя очередь?

- Кажется, игра перестала быть игрой, - сказал Штааль. – Давайте прекратим.

Он хорошо и умно завел разговор об истории, искусстве, о классической европейской музыке – эта тема еще с конца 20-х вновь вернулась даже в самые патриотичные круги: чем дальше, тем чаще сторонники идеологии евразийства относились ко всему, что произрастало в культуре континентальной Европы, как к своему законному имуществу, которое необходимо высвободить из-под гнета истинного, заокеанского атлантического врага. Штаалю, впрочем, по тону и формулировкам было наплевать на пресловутое евразийство и возврат узурпированного наследия, что при его корнях было совершенно неудивительно – он уже рассказал, что его мать «прибалтийского происхождения» пела в анкарской опере, хотя рождение близнецов помешало ее полноценной карьере. Какой уж тут возврат наследия, что возвращать – то, что и так с тобой всегда?

Начальству явно не хватало компетентных собеседников, Амару – возможности отвлечься от недавнего ожившего кошмара, хозяйка явно могла бы участвовать в разговоре на равных, но слушала диалог словно дуэт, улыбаясь и едва не аплодируя звучанию, но не смыслу. Порой она ненадолго уходила, едва слышно шелестя полами верхнего одеяния, и возвращаясь, с едва заметной тревогой вглядывалась в лица мужчин: все ли в порядке. Эта очевидная ласковая забота странным образом не раздражала Амара, а успокаивала – а, впрочем, скорее дело было в том, что он извернулся и прилепил пластырь на локтевой сгиб. Штааль вроде бы ничего не заметил.

К обеду явились коллеги. Как Хамади уже узнал, подобные обеды с подчиненными шеф устраивал не реже раза в месяц, это считалось весьма полезной традицией. Гости – старший инспектор Ильхан, начальник технического отдела Саид Мендоса и Имран Максум, он же Двадцать Третий, - пожаловали с супругами и детьми. Дамы немедленно принялись шумно выражать друг другу свой восторг, дети образовали компанию. Оказалось, что у Ильхана с супругой это уже внуки. Оказалось, что Двадцать Третий женат на сказочной красоты тоненькой юной девочке, лет восемнадцати или двадцати. Оказалось, что девочке почти тридцать, и трое шумных погодков – ее. Оказалось, что супруга филиппинца Мендосы – глава столичного отделения Союза жен и матерей, известная общественная деятельница, притом одержимая матримониальным пылом: Сибель и Саид получили суровый выговор за то, что не предупредили о наличии такого замечательного холостяка; замечательный холостяк был просвечен рентгеновским взглядом и приговорен к немедленному знакомству с «достойной девушкой из хорошей семьи».

Все это лучшее общество смеялось, тискало детей, кудахтало, втягивало Амара в болтовню, потом разделилось на два, мужское принялось обсуждать рабочие и жайшевские сплетни, домашние дела и будущий обед. Женское, судя по голосам из соседней залы, обсуждало карьеры мужей и собственные, политику, воспитание детей и внуков и рецепты столь же усердно, так что разделение было чисто символическим, но очень удобным: Амар бы не вынес второго тура брачных инициатив Наргис-ханым. Особенно потому, что на волне торжества семейных евразийских ценностей – все плодились и размножались, вновь заселяя опустошенные прошлой войной земли, - инициативы выглядели соблазнительными. Даже захватывающими. Жениться, приходить в гости под ручку с девочкой-тростинкой или перехватчикообразной энергичной дамой…

Свихнулся, констатировал «жених». Свихнешься тут. И вот так каждый месяц?

Хозяин следил за ним ненавязчиво, но постоянно, и Амар чувствовал себя кошачьей игрушкой, на время оставленной под креслом, но не забытой, ни на минуту не забытой. Гость честно играл свою роль благодарного обласканного подчиненного, был вежлив и любезен даже с язвительным Имраном, и уже после роскошного обеда, когда мужчины уединились с кофе и наргиле, терпеливо глотал хорошо сваренный нелюбимый напиток.

Штааль, к его глубокому удивлению, делал то же самое, и выглядел как знаток и ценитель. Если он и не переносил кофе «на уровне запаха», то прекрасно это скрывал. Вообще в роли хозяина смотрелся он занимательно: любезный, немногословный, с неизменной приязненной улыбкой и готовым кивком – и словно бы за непроницаемой прозрачной стеной. Невозможно было понять, приятен ли ему обед, или утомителен, хорошо ли он проводит время или терпеливо ждет, когда же все наконец-то уйдут. Для каждого гостя у него были приятные слова, хорошие новости и похвалы, но безупречно вежливый тон не позволял догадаться о мере искренности.

К пяти часам, после чаепития, гости стали разъезжаться. Амар с ужасом подумал, что его, как холостяка, могут пригласить остаться на ночь, приготовился объяснять, что у него летун, нуждающийся в кормежке – но его не пригласили, и он вдруг огорчился.

Пришел домой уже опять по уши в унынии, накормил Зверь и долго гладил ее, держа на коленях, пил неразбавленный арак со льдом, пока не захотелось спать. На следующий день проспал до обеда.

Съел все, что полагается после употребления примитивных спиртосодержащих продуктов, сунул голову под горячую воду и сел писать отчет.

- Этот их Штааль даже не немец, а какой-то из немцев немец. Большой самум помните - подстанции как орешки вылетали? Так он звонит в техсекцию и спрашивает: почему внутренняя сеть лежит? Удивляется. Да так, говорят они, света нет. Все лежит. Что, говорит, и первый резерв, и второй? Бедняги. Ну подключайтесь к нашему второму дизелю, у нас первый резерв тянет вполне. Какой резерв, - этот дурак у него спрашивает. А у вас, что, нет резерва? - удивляется Штааль. - А если война? И пошел с этим к начальнику управления. Так теперь у нас, если чего нужного на месте нет, сразу спрашивают: "А если война?"

Разговор сотрудников контрразведки жайша в столовой