Из окна виден дым в порту. Виден был бы, если бы кто-то стал смотреть. Порт уже работает, даже принимает грузы. Из окна первого этажа виден дым в порту, он стоит в небе – и день еще будет стоять, пока не додымится, не догорит все, что там покалечило. Измирский порт – часть военной инфраструктуры и законная мишень, а все остальное – обычные ошибки, побочные потери, у всех бывает. Так объяснил Эмирхан. Сначала привел термины на английском, потом перевел, потом растолковал. Раз-два и все понятно – и что происходит, и что думают те, кто ответственен, и что с этим делать. Например, не селиться рядом с законными мишенями, а если не повезло – переехать. А казалось бы, бесполезная наука – филология.
Семья Йылмаз перебралась из прибрежного старого Конака вовне, на самый край Борновы, еще полгода назад. Можно было купить дом и землю подешевле, чем во все-таки дорогом, хотя и не таком дорогом, как их прежний, левантийском районе. Но там, где подешевле, всегда стояла какая-нибудь законная мишень – нефтеперерабатывающие, ключевая трасса, опреснители. И еще в Борнове живут свои, совсем свои, только местные, анатолийские турки и местные же, еще старше их, левантийцы. Эти не спятили и не спятят, какому бы богу ни молились. Ни квартальных правил благочестия, ни погромщиков здесь можно не ждать. А еще земля важна, важна плоская крыша и большие балконы, важен очень вместительный подвал и свой дизель. Земля – это уже не Эмирхан, это уже его жена и сестра жены, микробиолог и ботаник.
Три университетских профессора в семье, достаточно чести – а что пользы? А много пользы, если профессора молоды и популярны, если их любят студенты, особенно те, что с ума не посходили. И те, что в армии. Можно по городу ходить, не опасаясь, есть, кого на помощь позвать, рабочие руки при нужде найдутся. А всякие сборы и разговоры – ну да, опасно, но что сейчас не опасно?
Никто не смотрит в окно. И телевизор – заработавший со вчера - почти никто не смотрит. С тех пор, как они все съехались и живут здесь, работы по хозяйству стало впятеро больше.
- Госпитальные суда «Щита Давида» подняли защитный международный флаг с «красным кристаллом» и утверждают, что покинут акваторию порта Измир только в том случае, если на это согласятся гражданские городские власти...
Эрен Йылмаз, отец семейства, все еще старший мужчина в доме, проходя через гостиную, как бы не замечает, что средний сын его, Эмирхан, сидит перед телевизором, чуть наклонившись, зажав коленями сложенные руки. Слушает, пытается понять, сориентироваться. Эрен давно бросил – не может. А у сына получается. У него почти все получается. Даже в армии все было хорошо – и с контузией повезло, вернулся живой и почти совсем целый. И сразу работать пошел – обратно в университет и на военный завод. Странно, что он до тридцати жил таким никчемным делом, американской литературой.
Хотя, может, так и научился разбираться с никчемными делами, находить смысл.
Щелкнул канал. Теперь из глубины экрана доносится что-то невнятное, про Анатолию, про независимость, про выбор народа и восстановление древнего благочестия во всем величии... вот тогда-то Милостивый и позволит одолеть врага... Это, значит, Анатолии отдельно? За благочестие?
Диктор на синем фоне булькает про долг верующих и про ввод добровольческих частей в порт Измир для оказания помощи и для разделения кварталов, где ожидаются беспорядки... Что ожидается? У нас ожидается? Эрен смотрит на среднего сына. Эти слова понятны даже и ему. Не было беспорядков – сейчас будут. И даже если этим, из Гражданской Мусульманской Армии, без крови удастся разрезать город на части, в нем станет много сложнее выжить и много легче установить свои порядки, на время. Пока не рванет.
Эмирхан встает, трет рукой лицо. Он не очень-то значительно выглядит, умный средний сын Эрена. Чуть пониже отца, сутулится еще. И разговаривает несерьезно, хотя понятно.
- Значит так, отец. Этого я объяснить не смогу. Это уже Фройд. Набирайте воду, заряжайте все аккумуляторы. Соседям скажите всем. А я пошел.
- К ним? - Эрен кивает в сторону телевизора. К этим? Объяснять? Хватать за руки?
- Можно сказать и так. Рооооооза моя? - зовет он. - Собирайся, родная, у нас чайник выкипел.
Сестра жены среднего, Бингюль, будто ждала, выходит из кухни, вытирает руки о передник. Вешает передник на крючок вместо уже снятой легкой куртки. Плоский удобный рюкзак со всем необходимым стоит под вешалкой. Бингюль наклоняется, проверяет карманы и отделения - все ли на месте, заряжены ли досыта батареи. Юсуф, старший сын, выходит за ней и тоже делает шаг к стойке. Эмирхан качает головой – кто-то должен остаться дома, если что. Что – будет. Будет обязательно.
Шесть часов спустя Эмирхан сидит рядом с водителем грузовика, языкатым студентом Кемалем, а комендантский час бесповоротно нарушен.
- Привет, растяпа! - слышен голос Бингюль в наушнике,- Ты всех обозначил, а нас с тобой забыл. Я «Синий», твой позывной «Золотой».
«Золотой». Алтын. Aureus. «El coronel Aureliano Buendía promovió treinta y dos levantamientos armados y los perdió todos» - подумал он на внезапно ставшем чужим языке. Перевел «Полковник Аурелиано Буэндиа поднял тридцать два вооруженных восстания и все тридцать два проиграл.» Тридцать два так тридцать два. Пока здесь что-то сложится, может потребоваться и шестьдесят четыре. У нас не Латинская Америка, чтобы достаточно было выиграть всего один раз.
- Отлично, Синий. Всем группам, говорит Золотой.
Хоть сто шестьдесят четыре.
На самом деле, понадобится всего три.