Страна, которой нет

Интермедия: Северо-запад Турции год 2025, перекресток посреди нигде

Дорога оставалась пустынной. Где-то позади вчера взорвали мост и движение (в основном, из Балыкесира куда подальше) прекратилось. И то сказать: мало кому хотелось там оставаться, особенно когда в городе беспрерывно шли столкновения, иной раз и все чаще – со стрельбой. А мятежники нависали над столицей провинции уже с трёх сторон. Это грозило не просто погромами или стычками, а полноценными уличными боями – как в Бурсе. Наверное, эти мысли должны были что-то вызывать – гнев, панику. Но даже паника у него получалась какой-то вялой. И у беженцев, пока они еще шли, катили, катились – тоже. Наверное, потому что не первый раз. Наверное, потому что все слишком устали. На отчаяние тоже нужны силы.

Последние сутки на перекрёстке было тихо. Смертная тоска.

«Смертная – очень подходящее слово», - подумал Рахим, глядя на опустевшую дорогу. Четырнадцать часов назад ему сбросили спутниковый снимок: из Кепсута выдвигалась колонна техники, по меньшей мере, восемь танков и три десятка автомобилей. И кажется именно сюда. Он ждал появления противника всю ночь, и не выспался, его люди тоже. Но мятежники не торопились. Или заблудились. Или встретили кого-то еще – хотя это Рахим бы услышал, а, может быть, даже увидел бы, если бы в Балыкесире опять подсуетились со спутниковой съемкой. Встретили кого-то. Или упали с края мира. Где-то тут он должен был быть. Или ушли собирать ромашки. Невозможно, скажете? А все остальное, значит, возможно?

Застава на дороге представляла собой сборную солянку – батарея из четырёх устаревших орудий, да рота солдат с автоматами и гранатомётами. Позиция, хоть и лучшая в окрестностях – всё равно, мягко говоря, не подарок. Если на той стороне мало-мальски грамотные командиры, они сначала раздолбают заставу из танковых пушек, находясь на дистанции, с которой по танкам почти невозможно вести эффективный огонь, а потом намотают на гусеницы то, что от неё останется. Впрочем, если даже они дураки, что сомнительно, и решатся на лобовую танковую атаку, шансов у заставы всё равно примерно один из ста.

А если пролетевший утром беспилотник принадлежал мятежникам – они не просто не дураки, у них и воздушная разведка есть.

С того самого утреннего часа у Рахима разболелась голова. В затылок будто ввинчивали тупой штопор. Он проглотил несколько таблеток и теперь вслушивался, ожидая, что вот-вот боль и муторное раздражение пройдут, сменившись, как обычно, легким головокружением и непродолжительной эйфорией. Лекарство не действовало, словно подчинившись всеобщей окрестной апатии и безнадеге.

Город за спиной иногда давал обстановку, но на деловые вопросы толком не отвечал, отмалчивался. Мост, допустим, взорвали – но какой-то «воздух» у округа еще был, натовцы Балыкесир почти не долбали, сельскохозяйственный район, дыра... «Воздух» был, но Рахим на него не рассчитывал. Развал, разор, немного страха перед натовскими беспилотниками, регулярно валившими военную технику всех сторон без тени избирательности, но главное – апатия. И тупой усталый испуг, не позволяющий ни сдать город, ни обороняться всерьез. Разозлишь ведь сопротивлением, будет хуже. В такие минуты Рахим почти понимал мятежников.

Показавшаяся машина была полицейской легковушкой, должно быть захваченной повстанцами в Кепсуте. Вряд ли там прятался смертник, но мало ли что? Когда поблескивающая новенькой краской из-под слоя пыли машина приблизилась на сотню метров, офицер поднял вверх автомат, приказывая остановиться. Нет, по всем приметам за рулем не смертник. Могли, конечно, выманивать под снайпера, но это вряд ли – откуда им знать, что говорить с ними будет именно командир заставы? Рахим, кажется, не возражал бы и против снайпера. Только чтоб побыстрее.

Человек, который вылез из машины, и теперь быстрым решительным шагом направлялся к Рахиму, ни фанатика-самоубийцу, ни приманку собой совершенно не напоминал. Невысокий, жилистый, пыльный и какой-то излишне обыкновенный. Если бы этот тип не был в штатском… впрочем, перебежчики из «полиции безопасности» у мятежников тоже имелись наверняка. В последнее время, к ним как-то вообще много бежали. Какая теперь разница? Разница, впрочем, была: в условиях сдачи. Надо было собраться, встряхнуться и думать о деле, а не получалось перешагнуть через усталость и сверло в затылке.

- Здравствуйте, - переговорщик остановился как раз вовремя. – Я - Алтын.

Алтын и Алтын. И имя распространенное, и фамилия, и даже у этого их главного позывной «Золотой». Интересно, кого в Турции больше – золотых или милосердных? Рахим представился. В конце концов, в такой обстановке секреты особенного смысла не имели.

- Я думаю, что вы осведомлены о составе нашей группы…

- Осведомлён, - вяло кивнул Рахим. С каждой секундой разговора ему все больше хотелось уйти прочь, забиться в какой-нибудь подвал и там отоспаться за всю последнюю неделю. За месяц. За всю жизнь.

- И как давно? - спросил назойливый мятежник.

- Примерно последние восемнадцать часов.

- Я догадывался. И именно поэтому хотел с вами поговорить.

- О чём же? – было трудно быть вежливым, хотя необходимость и заставляла. Незваный гость раздражал. Будил. Пробивался через апатию, словно приставучий слепень, теребил…

- А вы как думаете? Я могу долго объяснять, почему вы не сможете остановить на этом рубеже даже авангард нашей группы, и даже если бы очень хотели. Вы и сами это понимаете. Но вы не бросили заставу, узнав о приближении превосходящих сил противника. Почему?

- Не хотел, - пожал плечами Рахим. За прошедшие ночь и день он и сам не раз задавал себе этот же вопрос.

- Прикрыть город у вас не получится. - продолжал зануда.- Что бы вы сделали, если бы ваши солдаты захотели разойтись, а не сражаться?

- Ничего... - удивляясь собственному раздражению ответил Рахим. - Пусть бы уходили.

Дурацкий вопрос. Будто он мог задержать людей. Будто он стал бы это делать. Хотят жить. Это естественно. Мысли скрипели как пыль, как песок.

- Но они не ушли. Не оставили вас одного, не взбунтовались, не арестовали и не перебили офицеров, чтобы купить себе милость врага. А ведь вы служите с ними совсем недавно. Я прав?

Рахим кивнул. Он не льстил себе. Просто здесь была какая-то задача, какой-то смысл, вернее, тень прошлого смысла. А за спиной... за спиной тоже, наверное, что-то существовало, но поверить в это было тяжело, неудобно. И не хотелось.

Хотелось ему дать переговорщику в челюсть, чтоб заткнулся, наконец – но никак нельзя было. Тогда он просто уставился на Алтына в упор, внимательно разглядывая. Лет, пожалуй, плюс-минус сорок. Аккуратно выбрит с утра, постригся, может, вчера – по вискам шли и скрывались за ушами светлые полосы кожи. Глаза на тусклом от пыли обветренном лице на удивление яркие, с явной безуминкой. Последующие слова переговорщика подтвердили это впечатление:

- Я категорически против того, чтобы разбрасываться такими людьми, как вы и ваши подчинённые. То, что ваши солдаты плохо вооружены и неважно обучены, это, в конце концов, не очень важно. Навыки можно приобрести, а оружие найти. Главное, всё же, сами люди. Поэтому я не предлагаю вам оставить службу. Я предлагаю вам служить тому делу, которому стоит служить.

Рахим попытался издевательски вздернуть брови и покивать – и обнаружил, что голова только что совершенно прошла.