Суженый. Княгиня Имеретии

Глава XI. Любимая

Они достигли нужного дома через четверть часа. Оставив Илью на улице под присмотром своих джигитов, Асатиани стремительно влетел по грязной лестнице на второй этаж, глазами проворно ища номер нужной комнаты доходного дома. Едва остановившись напротив двери, Амир толкнул створку. Дверь оказалась не заперта. Распахнув ее, молодой человек застыл на пороге. Его взор тут же замер на тонкой, округлившейся фигурке молодой женщины с медовыми светлыми волосами.

Софья невольно обернулась к нему, ее глаза удивленно распахнулись, и она подавила в себе невольный вскрик.

Амир, не в силах сдвинуться с места, ощутил, что наконец-то он нашел ее. Девушку, которую он так долго ждал, так долго искал. Именно она завладела его сердцем еще в тот первый день встречи на пыльной дороге в горах, и именно ее он так страстно, неистово любил. Он так долго не видел ее, так измаялся без нее, так жаждал вновь прикоснуться к ней, что теперь, когда она была всего в пяти шагах от него, он словно оробел, боясь, что Софико исчезнет, как сладостный, невозможно желанный сон.

– Зачем вы приехали? – испуганно вымолвила Софья.

Дикая жутковатая мысль о том, что Асатиани приехал за ней, чтобы увезти в свой край и там отобрать ребенка, заполонила ее больное от переживаний сознание, и Софья затравленно прижалась к стене. Она отчетливо понимала, что теперь ее даже защитить некому. Отец был сейчас в госпитале с белой горячкой, как сказали четверть часа назад его соседи, а на стороне Амира была сила и власть. И сейчас Асатиани мог хоть насильно забрать ее и сделать все, что хотел.

– За тобой, Софико… – грудным тихим баритоном вымолвил Амир по-русски, не спуская с нее горящего трагичного взора.

Он наконец медленно прошел в комнату, закрывая дверь. Ее стан, нежный, изящный, с округлившимся животом, показался ему до боли родным и притягательным. Она смотрела на него своими огромными зелеными глазами, и Амир отчетливо увидел в них неимоверную печаль и испуганное диковатое выражение.

– Я не отдам вам моего малыша! Слышите, не отдам! Он мой! – в истерике воскликнула она вдруг, чувствуя, что ее страшные сны-кошмары начинают сбываться.

Амир замер от ее гневного истеричного выпада и увидел, что ее глаза безумны.

– Софико, что с тобой? – глухо и нежно вымолвил Асатиани. – Я приехал за тобой, чтобы забрать тебя в Имеретию.

– Я никуда не поеду с вами! Вы чудовище! Я буду кричать! Вы слышите?!

– Софико, твой брат Илья все рассказал мне, – пролепетал Амир, подходя к ней.

– Не подходите, – прохрипела она и схватилась рукой за выступающий живот. – Мой малыш, я не позволю вам отобрать его, – из ее глаз брызнули слезы.

– Ты о чем, Софико?! – он приблизился к ней вплотную. – Я не собираюсь забирать у тебя малыша. Я лишь хочу, чтобы мы все вместе вернулись в Имеретию. Твое место около меня.

– Я не буду вашей наложницей, Георгий Петрович! – пролепетала она напряженно.

– Наложницей? Господи, Софико, у меня никогда не было и не будет наложниц!

– Вы лжете! Ваша мать все рассказала мне!

– Она солгала, – сказал он тихо. – Моя мать во всем созналась. Это все ложь. Пойми, Софико, я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.

– Ваша жена Тамина… она сказала, что я мешаю… что вы любите ее, и ваш сын… – пролепетала Софья уже не так яростно, устремив на его лицо свой светлый взор.

– Мой сын при мне! А она мне не жена! – нервно тут же процедил Амир. – Я заключал с Таминой временный договор, и только чтобы получить наследников! Не более! Ты прекрасно это знаешь! А эта змея последние пять лет только и мечтала перейти в православие и венчаться со мной. Но я-то этого не хочу! Ты моя жена! И перед людьми, и в моем сердце. Моя мать и Тамина наговорили тебе кучу гадостей про меня. Но все это ложь! Поверь мне, Софико. Моя мать теперь очень раскаивается, что ввела тебя в заблуждение. Ты слышишь меня, Софико? Я теперь тавади нашего края, и по приезде мы обвенчаемся. Ты станешь моей женой и княгиней Асатиани. Ибо ты единственная девушка, которую я могу любить…

Софья долго молчала, как-то трагично смотрела прямо в его мужественное суровое лицо и спустя минуту с надрывом вымолвила:

– Даже если вы говорите правду, Георгий Петрович, вам все равно не следовало приезжать сюда. – Она сглотнула ком в горле и продолжала: – Вы думали, я графиня, но я всего лишь горничная. Вы хотели меня вернуть. Однако теперь вы знаете правду. Я виновата перед вами. Моя ложь, она чудовищна, я понимаю это. Я пойму, если вы уедете и забудете меня.

– Ты что же, думаешь, я просто так отступлюсь от тебя и забуду все? – опешил от ее слов Амир, и его взор, темный, какой-то угрожающий, стал просто обжигать. – Мы поклялись в вечной любви на священном камне-рубине, разве ты позабыла об этом, Софико?

– Но за все, что я вам сделала, за мою ложь вы должны возненавидеть меня, – пролепетала несчастно она, опуская взор.

– Возненавижу, Софико? – прошептал он дрогнувшим голосом. – Как ты можешь такое говорить? Ты моя жена! И носишь моего ребенка!

– Я вам не жена, Георгий Петрович, – глухо пролепетала Софья и невольно отвернулась от него к окну, не в силах выдержать давящего властного взора.

– Не жена? Так это исправить недолго! – выпалил Асатиани. – Для меня ты жена с того дня, когда отдалась мне первый раз, тогда, ночью в лесу. И все, что было после того, для меня слишком дорого и ценно, чтобы я просто так уехал сейчас, как ты говоришь. Я хочу знать правду, почему ты сбежала от меня и даже не попыталась объясниться со мной? – он развернул ее к себе, обхватив руками ее плечи.

– Я не могу быть вашей женой, ибо я недостойна вас…

– Недостойна?

– Да, – тихо ответила она.

– И кто же, по-твоему, достоин меня?

– Графиня Елена…

– Эта невзрачная визгливая девица Бутурлина, по-твоему? – опешил Амир, мгновенно разгневавшись.

– Да. Она богата, знатна, – пролепетала Софья. – Именно она должна стать вашей женой.

– Ты что, шутишь, Софико? – взорвался Амир, повышая голос. – Я бы эту избалованную наглую девицу уже через час знакомства собственноручно придушил бы на дороге! Сейчас она так себя показала, что просто жуть!

– А я всего лишь бедная дворянка и вынуждена служить горничной, прислугой. Вы же знатны, богаты, вы тавади Имеретии.

– Горничная, и что же? Ты так сказала это, словно провела всю свою юность в доме терпимости. Разве труд горничной недостойный? Ты была чиста, когда я взял тебя! И это для меня более чем правда!

– Боже, Георгий Петрович, зачем вы, как обычно, так прямолинейны, – с укоризной заметила она.

– Я говорю правду! И называю белое белым, а черное черным! Я вырос в горах и не понимаю этих всех полунамеков и недосказанностей. Я говорю как есть! И хочу, чтобы и ты была честна со мной, Софико! Что ты мучаешь меня своими холодными фразами? Скажи, ты любишь меня или нет?

– Я не имею права любить вас, – воскликнула она несчастно.

– Софико, хватит всех этих ужасных слов! Я совсем запутался! Ты измучила меня! Скажи мне всю правду, Софико! Отчего ты поехала в Грузию? Почему выдавала себя за Бутурлину и отчего не призналась во всем раньше? А более скажи, любила ли ты меня когда-нибудь вообще? И если любила, как ты могла так жестко поступить со мной и уехать, ничего не сказав? Или я совсем безразличен тебе?

– Это долго рассказывать, – прошептала она.

– Ничего, я никуда не тороплюсь.

– Георгий Петрович, зачем вы настаиваете? Ведь после того как я расскажу вам все, вы сами не захотите меня видеть.

– Рассказывай, – властно вымолвил Асатиани, нахмурившись. – А я уж сам решу после, захочу или нет.

Софья вздохнула, ощущая, что сама просто жаждет рассказать Амиру все. Она так давно хотела ему поведать всю правду, и еще в Имеретии. Тогда она не решилась на это. Но теперь терять ей было уже нечего. И уж потом, если он уедет один, она поймет. Софья отошла от молодого человека и присела на кровать отца. Чуть отвернув от Асатиани лицо, она устремила нервный взор на свои руки. Амир тут же приблизился и замер над ней, оставшись стоять чуть сбоку и темным взором созерцая ее прелестный профиль.

– Когда-то давно, когда еще была жива моя матушка, мы были богаты, – начала свой рассказ Софья. – Наши родители очень любили нас с братом, баловали и ни в чем не отказывали. Но потом все изменилось. Матушка умерла. Отец с горя начал пить и играть в карты. Он вмиг промотал все наше состояние и задолжал Бутурлину большие деньги. Граф угрожал, что бросит отца в долговую тюрьму. Но мне удалось умилостивить его своими слезами. Бутурлин предложил мне отрабатывать долг отца в качестве горничной в его доме. Я согласилась. Но тогда я не знала всех мотивов графа. Однако вскоре Бутурлин начал предлагать мне стать его содержанкой. Я отказывалась. Он начал угрожать мне, что уморит моего отца за решеткой в тюрьме, если я не буду покладиста.

– Но твой отец, он что же, не мог заступиться за тебя, Софико? – возмутился Амир в сердцах, ощущая, что от ее слов в его рту появилась горечь.

– Нет. Батюшке было все равно. Он к тому времени стал горьким пьяницей. А у меня на руках еще был маленький брат Илюша. Я не знала, что мне делать. Именно в это время графиня Елена должна была поехать в Грузию, чтобы выйти замуж за князя Асатиани. Но Елена любила другого. Именно она заставила меня выдать себя за нее. И, назвавшись ее именем, ехать в Имеретию. А сама Елена отправилась со своим возлюбленным в Париж. Я не хотела в Грузию. Правда не хотела. Но графиня угрожала, что выгонит на улицу Илюшу! А отца отправит в долговую тюрьму! И я скрепя сердце согласилась, к тому же у меня был повод отделаться от домогательств ее отца. Так я оказалась в Имеретии.

– Но отчего ты не призналась мне во всем? – спросил Амир напряженно. – Отчего столько времени скрывала от меня всю правду?

– Я не могла. Я боялась за отца и брата. К тому же позже, когда выяснилось, что вы настоящий князь Асатиани, поняла, что я бедная горничная и недостойна вас. Я боялась того, что вы узнаете правду и возненавидите меня.

– Да что это за понятия твои, достойна или недостойна?! Меня это уже просто доводит до бешенства! – выпалил молодой человек. – Позволь мне самому решать, кто достоин меня, а кто нет! Поверь, я сужу о достоинстве людей не по богатству и блеску! Ты должна была это уже понять, Софико! Чистое сердце, нежная душа и любящая дева для меня достойнее, чем утопающая в деньгах развязная дамочка!

Софья лишь на краткий миг подняла на него прелестный взор, словно желая удостовериться в истинности его фраз. Ибо от слов Амира по ее сердцу разлился целительный бальзам. Молодой человек замолчал, видя, что она более не говорит, и добавил уже тише:

– Прости, Софико, я перебил тебя. Продолжай, прошу…

– В октябре я получила письмо от Елены. Она велела мне немедленно ехать домой. Ее бросил возлюбленный, так и не женившись на ней, и она требовала, чтобы я поссорилась с Серго, ибо она не знала о его смерти, и приехала обратно в Петербург. Я колебалась несколько недель…

– Я помню, все последние недели ты словно была не в себе! Постоянные твои слезы украдкой! Думаешь, я не видел их? Я все прекрасно видел. Но боялся думать о том, отчего ты несчастна. Я подозревал, что ты совсем не любишь меня и оттого плачешь и не хочешь за меня замуж.

– Это было не так. Я хотела за вас замуж, ибо вы были мне дороги, – пролепетала Софья.

– Я рад слышать это, Софико… – произнес Амир тихо и, не удержавшись, провел рукой по ее волосам.

– А затем пришла Тамина, – продолжала Софья, вздохнув. – И после разговора с ней я осознала, что должна непременно возвращаться. Я уехала. По приезде в Петербург Елена нажаловалась отцу, что ей было плохо в Грузии. К тому же Серго Асатиани убили. Бутурлин испугался за нее. И позволил ей остаться. Вот и вся моя история.

Амир молчал, наверное, минуту и вдруг произнес:

– Из всего твоего рассказа я понял, что эта Бутурлина и впрямь развратна, как я и предполагал, уж больно она гадко и плотоядно смотрела на меня теперь! Надо же, у нее совсем нет стыда, раз она отправилась со своим любовником тайком в Париж. К тому же подло заставила свою горничную ехать вместо себя! Просто неслыханная гнусность! Да и отец ей под стать. Старый паскудник! Из слов твоего брата я понял, что он и теперь, после твоего возвращения, домогался тебя? Так, Софико?

– Мне трудно говорить об этом, – пролепетала смущенно она.

Он тут же обхватил руками ее плечи и, подняв Софью на ноги, воскликнул:

– И не говори. Я и так все понял… И он еще поплатится за то, что посмел принуждать тебя к гнусностям!

– Георгий Петрович, не надо…

– Амир меня зови, цветочек мой, – вымолвил он властно, притягивая ее к своей груди, и уже над ее губами вымолвил: – И что же, по-твоему, после всего того, что ты мне рассказала сейчас, я должен отступиться от тебя?

– Да…

– Так знай! Дважды я спас тебя от сванов, и по закону гор твоя жизнь принадлежит мне! Ты пришла ко мне чистой и непорочной. Именно я был первым твоим мужчиной. И отныне буду единственным. Ты носишь моего сына. Завтра же мы обручимся в первой же церкви! И я не отпущу тебя, никогда! Ибо я люблю тебя! И не позволю тебе уйти от меня!

– Но как же…

– Долги твоего отца я заплачу в течение этой недели. Заберем твоего отца и брата и как можно скорее вернемся в Имеретию. Отец твой будет под присмотром, а твоего брата я воспитаю как настоящего джигита! Ибо он смелый малый! Как раз он помог мне найти тебя. А главное, что ты, Софико, будешь со мной…

Его нетерпеливые губы накрыли ее рот, и Амир, притиснув молодую женщину к себе, с неистовством начал целовать ее. Софья с упоением ответила на его порыв, опешившая, трепещущая и радостная. Через какое-то время Асатиани отстранился от нее и проникновенно сказал:

– Ты знаешь, я сейчас на миг представил, что если бы и вправду вместо тебя приехала в Имеретию она, Бутурлина…

– Это было бы честно…

– Честно? Нет, это было бы ужасно! – воскликнул Амир порывисто. – И я бы никогда не узнал тебя, моя красавица! Это же просто страшно представить. Я никогда бы не увидел тебя… и моя душа никогда бы не изведала той неистовой любви, которая теперь в моем сердце… Я хочу знать только одно сейчас – ты любишь меня?

– Люблю… – произнесла Софья счастливо, обвивая его шею руками и страстно смотря в его горящие глаза.

Отчего-то в этот миг в мысли Софьи ворвалось одно давнее воспоминание. Та ночь и тот момент, когда еще девочкой она при гадании смотрела в зеркало и звала суженого. И сейчас она ясно осознала, что тогда зеркало не обмануло ее. Ибо теперь держал ее в объятьях тот самый мужчина, которого она увидела давным-давно в зеркальном коридоре. Именно он, непокорный, притягательный, смелый, мужественный и суровый, когда-то давно был предначертан ей в суженые самой судьбой…