Суздаль. История. Легенды. Предания

Суздальский священник Симеон

Настоящая глава, на первый взгляд, может показаться мало имеющей отношение к нашему повествованию. Начнем мы ее с рассказа о Византийской империи, столь далекой от Суздаля, но читатель убедится, что отступление это имеет самое прямое отношение к истории города и составляет одну из славнейших страниц его.

Под ударами крестоносцев и турок одряхлевшая Византийская империя к XV веку уже клонилась к падению. От некогда могущественного государства к тому времени оставались только город Константинополь с частью окрестностей, несколько островков между Грецией и Малой Азией и кусочек земли на юге Греции. Все остальное было уже захвачено турками, а что они не заняли, находилось в руках итальянцев. Византийский император был подданным султана и без его ведома не мог предпринять ни одного важного политического шага. Полусвободное существование Византийской империи было непрочным, и дни Константинополя были сочтены. Власти Византии мучительно искали выход из создавшегося положения, и правивший тогда император Иоанн VI Палеолог даже готов был пойти на союз с западными государями, чтобы получить их помощь для борьбы с турками.

Папу склонить к этому союзу можно было только соединением Восточной и Западной церквей, и со стороны греков более всего хлопотал об унии император, который смотрел на нее как на чисто политический акт. Греческие же церковные иерархи и народ всегда были "против", так как видели в ней подчинение Восточной церкви папе римскому.

Иосиф Бриенний (византийский полемист XV века) писал тогда: "Пусть никто не обманывается обольстительными надеждами, что италийские союзнические войска рано или поздно придут к нам. Хотя они притворяются, что станут на нашу защиту, но они возьмут оружие для того, чтобы разрушить наш город, народ и имя". Однако император Иоанн VI Палеолог решился для спасения империи пойти на крайнее средство — ради политических выгод подчиниться Риму и, презрев помощь Божию, понадеяться на помощь царя земного. 24 ноября 1437 года многочисленная греческая делегация, состоявшая из нескольких сотен человек и возглавляемая императором, отбыла сначала в Венецию, а оттуда уже в Феррару.

Уже по прибытии в Феррару греческие иерархи стали испытывать от латинян оскорбления: так, папа Евгений IV потребовал, чтобы Константинопольский патриарх Иосиф поцеловал его туфлю, как того требовал католический обычай. И только после решительного отказа Константинопольского патриарха отказался от своего требования.

Император Иоанн VI Палеолог хотел, чтобы уния между Церквями была заключена на каких-то общих положениях, церковная сторона дела стояла для него на втором плане. Папа же Евгений IV был человеком исключительной силы воли и умел проводить свои планы не только лаской, но и силой. Он настойчиво предлагал образовать комиссию из представителей обеих Церквей, которой было бы поручено выяснить пункты расхождения между ними, исследовать их и наметить пути к заключению унии. Основных таких пунктов было несколько: об исхождении Святого Духа и от Сына (в догматах Русской православной церкви — только от Отца); вопросы о чистилище и очистительном огне, первенстве папы римского, совершении богослужений на опресноках и др.

Ни в догматических спорах Восточной церкви с папским престолом, ни в политической борьбе Византийской империи русские не принимали никакого участия. Но так как в то время формально они подчинялись Восточной церкви, то в известной степени делили с ней все превратности судьбы. И авторитет Константинополя был для Москвы еще столь высок, что великий князь Василий II около Пасхи 1437 года принял навязанного ему митрополита Исидора самым милостивым образом[19]. После торжественной встречи новому митрополиту был устроен обычный царский стол и преподнесены традиционные подарки.

Особа владыки Исидора произвела на окружающих самое внушительное впечатление, но только до того момента, как он заговорил о готовившемся соборе, на котором делегаты Восточной и Западной церквей должны были выработать условия унии. К участию в этом лжесоборе он и должен был склонить русских. Князь Василий II, воспитанный в уважении к старине, сразу же утратил свою приветливость, так он был поражен замыслами митрополита Исидора: "Как — глава Русской церкви — будет заседать вместе с погаными латинянами? Он будет обсуждать с ними вопросы веры? Станет содействовать соединению Церквей?".

Московскому великому князю было от чего расстроиться, ведь сами же греки убеждали его, что законными и святыми можно признавать только семь первых Вселенских соборов. Все последующие объявлялись недействительными, а теперь что же получается — митрополит Исидор сам готов забыть об этом и настаивает на участии в соборе? Наконец, уступив настойчивости митрополита, великий князь Василий II предупредил его: "Отцы и деды наши не хотели слышать о соединении законов греческого и римского, я сам не желаю сего. Нового и чужого не привози нам — мы того не примем".

В Италию с митрополитом Исидором отправились Суздальский епископ Авраамий, священник одной из суздальских церквей Симеон, боярин Фома Матвеев (последнего источники называют посланником тверского князя) и другие духовные лица (десять человек), а также многочисленная светская свита (около 100 человек, а поезд делегации состоял из двухсот коней). Никогда еще из Москвы не отправлялось столь многочисленное посольство в такой дальний путь и с такой важной миссией[20]…

Митрополит Исидор поклялся князю стоять за Православие, но как только границы Русской земли остались за спиной, он в городе Юрьеве-Литовском даже не пошел в православный храм, а направился с немцами в костел. Спутники его ужаснулись и с того времени уже не имели к нему доверия.

На соборе во Флоренции православных лестью, подкупом и насилием принуждали подписать определения о соединении церквей. Суздальский епископ Авраамий за отказ поставить свое имя восемь дней провел в заключении, и уступил он только неистовому патрона — митрополита Исидора, который не остановился даже перед тем, чтобы бросить своего собрата в темницу. Но нам ли, людям нынешнего времени, не понимать, что наличие под документом "собственноручной подписи" не всегда свидетельствует о "чистосердечии" подписавшего его лица! И не нам судить "смиренного" епископа Авраамия…

Однако греческие патриархи под влиянием требований и угроз согласились на многие требований латинян и, в частности, на главенство папы римского. Относительно обрядовой стороны богослужений больших споров во время работы собора не происходило, так как латиняне согласились одинаково допускать обряды как латинской, так и греческой церкви. Когда, таким образом, соглашение было достигнуто, был составлен Акт соединения Церквей, который подписали все греческие иерархи, кроме митрополита Эфесского Марка и Константинопольского патриарха Иосифа[21]. Папа, не увидев подписи митрополита Марка, откровенно сказал: "Мы ничего не добились", но все-таки Акт соединения церквей был торжественно прочитан (на латинском и греческом языках) в соборной церкви Флоренции.

Папа Евгений IV хотел, чтобы память о счастливом примирении Церквей сохранилась не только на пергаменте, но также в камне и бронзе. И самым прочным из них стал памятник из металла. Кроме медали в память о Флорентийском соборе великий понтифик приказал вырезать несколько характерных сцен на бронзовых дверях храма Св. Петра: император, садящийся в Константинополе на пароход, чтобы ехать в Италию; император, преклоняющий колени перед папой; император присутствует на заседании собора и, наконец, император, отправляющийся из Венеции на родину. По словам папы, это творение должно было свидетельствовать о том, что стена, столь долго разделявшая Восток и Запад, разрушена. Именно так понимал это событие и митрополит Исидор.

Однако русская делегация не разделяла его мнения, и члены ее не скрывали своего недовольства. Не желая участвовать в вероотступничестве, суздальский священник Симеон выступил на Соборе с обличениями. В связи с этим обстановка накалилась, и тогда он и посол тверского князя Фома тайно бежали "из Флорензы", потому что уже тогда предки наши осознавали ценность Православной веры. Только более чем через век появится теория о "Москве — третьем Риме", но русские люди всегда понимали, что ничего нельзя отдать из тех священных догматов, которые приняты были нами от святых апостолов и которые получили свое полное и нерушимое определение на Вселенских соборах, руководимых Духом Святым. Все, в чем латинское учение расходится с догматами Православия, для нас является неприемлемым; мы ничем не можем пожертвовать, чтобы не отступить тем самым от Истины и жизни вечной.

В этом отношении очень интересны записки суздальского священника Симеона — единственного из русской делегации, кто письменно изложил свои впечатления о Флорентийском соборе. По его мнению, вся задача собора сводилась к своего рода финансовым и полицейским мероприятиям, и главный итог его можно объяснить только угрозами и подкупом. Как только папа видел, что прения по тому или иному вопросу не дают желаемых результатов, он переставал давать средства на содержание греческой делегации и требовал ее возвращения домой. Последнее обстоятельство приводило греков в крайнее смущение, так как приехали они в Италию на папских галерах, жили более 15 месяцев на его иждивении, и собственных денег для возвращения у них не было.

Из записок видно, что все внимание суздальского священника было привлечено личностью митрополита Эфесского Марка — непримиримого противника латинян. На четвертом заседании в Ферраре, когда все греческие епископы молчали, он встал и с кротостью упрекнул римского папу в том, что тот всегда именовал себя первым; в своих молитвах перестал упоминать императоров, отказался называть патриархов братьями… Святой Марк поставил в упрек папе, что тот отверг решения семи Вселенских соборов и уничтожил их постановления, приняв решения только восьмого собора ради того, чтобы добиться преобладания латинской веры над православием. Папа Евгений IV ничего не смог ответить на это, и за него говорили ученые теологи.

В дальнейшем рассказе суздальского священника митрополит Марк Эфесский еще не раз говорит о семи Вселенских соборах и о восьмом, созванном вопреки каноническим правилам. Молчаливых и пораженных латинян он изображает жертвой собственных заблуждений, так как происходящие события изобличают их ересь и торжество святого Марка. Так, "философ Иван, пытавшийся совратить его, падает мертвым у его ног"; Марк пророчески предсказывает "архимандриту Амвросию смерть в течение сорока дней"… Митрополит Эфесский Марк своими доводами защитил православный греческий догмат (об исхождении Духа Святош от Бога Отца), а новый римский опроверг, чем привел римлян в полное отчаяние. Недоступный соблазнам и угрозам, святой Марк отвергает и предложенное ему золото.

Есть у суздальского священника и рассказ о последнем заседании Флорентийского собора, когда была провозглашена уния. Он испытывает глубокую скорбь при виде греков, склонившихся на колени перед папой и целующих ему руку. И в отчаянии священник Симеон молится: "Господи, помилуй нас, грешных".

Вернувшись на Русь, священник Симеон не сразу направился в Суздаль, а задержался в Новгороде у архиепископа Евлогия. В 1441 году он оказался в Смоленске — в самый разгар восстания посадских людей. Какова была его роль в этом восстании — науке неизвестно, но когда город пал под натиском литовцев, сторонники митрополита Исидора схватили его, заковали и держали в строгом заточении. Только по требованию Москвы священника Симеона освободили, а потом отправили в Троице-Сергиев монастырь к игумену Зиновию. Через некоторое время священник Симеон вернулся в Новгород, так как в Суздаль к епископу Авраамию он уже не хотел возвращаться…