Свита падших богов: путь в Тир

Глава 2. Изгнание

Аполлинор всплеснул руками. Он у рогатой скалы, но только сейчас сообразил, что видит ее с изнанки, то есть он должен был быть совсем в другом месте. Покров небес треснул, на бледном мареве появились голубые полосы, быстро превращающиеся в обычные облака.

— Я опоздал, — прошептал Аполлинор. — Я опоздал! Великие боги, я опоздал, что же мне делать! Я не виноват!

В остервенении он схватилпалку и изо всех сил ударил одного из рабов, тот упал ничком, привычно прикрыв голову. Жрец нанес ему несколько ударов, пнул. Слегка успокоившись, отошел.

— Сделанного не изменишь, — сказал он. — Пульций, вытащи треножник.

Один из его спутников, тощий, с острым лицом, начал раскладывать на земле все необходимое. Аполлинор погрузился в мрачные размышления.

Последний грохот стих. Азрик бежал вверх по склону горы по тропинке, которую нашел по наводке странного голоса, возникшего прямо у него в голове.

С места, где он остановился, открывался вид на всю долину. Она была пуста, на площадке перед скалой никого и ничего не было. Азрик без сил опустился на камень.

— Надо возвратиться… собрать коз… — обращаясь непонятно к кому, сказал он.

— Надо, — ответили ему.

Мальчик вскочил, развернулся и чуть не упал. Рядом с ним стоял странно знакомый человек. Невысокий толстяк, одетый в длинную белую рубашку из тонкой шерсти, с широкой пурпурной каймой по нижнему краю, подпоясанный поясом с золотыми кистями. На голове — войлочный колпак, обшитый блестящими бляхами, в черной завитой бороде там и сям мелькают седые пряди. Глаза черные, то смешливые, то пронзительные. Недобрые. Руки сложены на объемистом животе.

Азрик торопливо схватился на Папса. Вернулся страх. Он посильнее стиснул статуэтку. Толстяк поморщился.

— Поаккуратнее там, — сказал он и передернул пухлыми плечами. — Ты меня, значит, теперь видишь?

Мальчик кивнул, с трудом согнув вдруг потерявшую гибкость шею.

— Понятно. Пошли, кое-что надо сделать.

Язык Азрика словно примерз к гортани, он стоял и пялился на неведомого гостя.

— Пошли, говорю, — раздраженно скомандовал тот. — Времени нет.

— Кто ты? — едва выдавил из себя Азрик.

— Я тот, кто оберегал ваше племя на протяжении невесть какого времени, — сказал толстяк. — Тот, кого ты сейчас так сильно сжимаешь.

— Ты… Папс?

— Чего-чего? Ты говоришь с Папсуккалем, великим визирем и вестником Небесного Ашшура!

Азрик бухнулся на колени, его всего трясло.

— Да чтоб тебя, — вне себя заорал толстяк, топая ногами. — Да пусть будет Папс, пусть будет что угодно, но вставай и пойдем!

— Но… ты же… я… — лепетал Азрик. — Ты же бог, как же я…

— Потом все объясню, потом, — нетерпеливо отмахивался Папс. Или Папсуккаль, великий визирь и кто там еще. На ногах великого визиря были замысловатые веревочные сандалии, но Азрик обратил внимание, что несмотря на широкие шаги при ходьбе его сандалии не касались земли.

Он попытался ухватить край одеяния толстяка. Рубашка оказалась очень тонкой и скользкой, но была материальна. И его спутник явно не был прозрачным. Азрик приободрился.

— Быстрее, быстрее, — подгонял его Папсуккаль. Он шел — или летел — в шаге перед ним, поминутно оглядываясь и понукая мальчика.

— А кто ты? — с языка Азрика слетел один из тысячи роившихся там вопросов.

— Ты глухой, что ли? Я Папсуккаль, великий визирь Небесного Ашшура. Последние несколько сотен лет, — губы толстяка изогнулись в невеселой усмешке. — В меру сил помогаю вашему племени.

— Но Папс… вот он! — Азрик ткнул пальцем в статуэтку, которую все еще держал в руках.

Толстяку словно дали пинка.

— Никогда так больше не делай, — прошипел он, потирая задницу. — И не называй меня Папсом! Я Папсуккаль, великий… в общем, давай быстрее. Горе ты мое…

Толстяк был явно гораздо менее опасен, чем те, что недавно дрались у рогатой скалы. Азрик приободрился.

— А куда мы идем?

— Надо забрать кое-что.

— Что? Мне надо коз собирать, меня же вздуют…

— Вздуют — это, знаешь ли, наименьшее из того, что с тобой может случиться, — проворчал Папсуккаль. Он плавно перелетел через камень.

— А кто это был? И что это было?

— Что это было, — мрачно буркнул Папсуккаль. — Это я и сам не знаю. Но что-то страшное, что будет еще иметь последствия. Ох, будет…

Они обошли холм и подошли к рогатой скале. О том, что там недавно происходило, свидетельствовал лишь разрытый песок.

— Ищи давай…

— Чего искать?

— Помнишь черный песок, который летел из того бедняги?

Азрика передернуло.

— Еще бы.

— Вот, ищи его. Везде смотри. И собирай.

Азрик пожал плечами, но последовал приказу. Толстяк рыскал рядом со скалой, приглядывался и принюхивался.

Черные песчинки — крупные и тяжелые — лежали вперемешку с обычными. Азрик успел набрать горсть и размышлял, куда это можно высыпать, как Папсуккаль позвал его.

— Здесь. Давай сюда.

В том месте, где он стоял, неведомым ветром нанесло целый холмик. Следуя указаниям толстяка, Азрик аккуратно собрал его. Пришлось пожертвовать краем совсем новой рубашки. После увязки в ткань получился довольно увесистый сверток.

— Клади в свой мешок, — скомандовал Папсуккаль.

— А что это такое?

— Это, брат, нечто… очень важное, — туманно ответил толстяк. — Может быть, самое важное на свете. Кстати, он на тебе должен быть — ты ведь через поток прошел. Ну-ка, отряхнись.

Странное дело — ни песчинки не нашлось. Даже в волосах — хотя Азрик точно помнил, что туда набилось их немало, они кололись. А сейчас — и след простыл.

Папсуккаль, поджав губы, обошел вокруг мальчика, придирчиво оглядывая его с ног до головы.

— М-да, странное дело. Ну, да ладно. Поищи тут еще.

— Не буду, — заупрямился Азрик. — Мне надо коз искать! Мать знаешь как вздует!

— Возвращаться на стоянку мы не будем, — деловито заявил Папсуккаль. — Незачем. Нам надо сейчас идти в город, в какой-нибудь храм.

— Еще чего!

Они препирались довольно долго, и Папсуккаль наконец сдался, заявив лишь, что Азрик, возможно, упускает лучший шанс своей жизни. Азрик ответил, что он пока видит лишь шанс получить грандиозную взбучку от матери. Кроме того, он не может лишать племя покровителя. Толстяк пробормотал проклятие на незнакомом ему языке и сказал, что пойдет отдохнуть. И исчез.

Азрик аккуратно положил черный песок к себе в котомку и побежал к выходу из долины, гадая, не спит ли он.

Аполлинор сыпал проклятиями. Он уже два часа пытался разжечь пламя на походном жертвеннике, но ничего не получалось. Трут просто не хотел разгораться, а если разгорался — не принималось пламя в чаше. Более явного знака неблагосклонности бога и придумать трудно.

Вконец отчаявшись, Аполлинор угрюмо сел на стоящие на земле носилки. Рабы кучковались неподалеку, опасливо поглядывая на него. Взятый им для охраны отряд Чернозубого дрых в отдалении. Жрец охватил голову руками и погрузился в печаль.

Подошел секретарь Пульций, со слабой, будто приклеенной улыбкой. Нервно перебирая руками готовые восковые таблички, начал:

— Господин, что мы сейчас…

— Отстань!

— Но…

Речь секретаря прервал треск и гудение — вспыхнуло пламя в чашах жертвенника. Пульций ретировался. Аполлинор опустился на колени перед огнем.

— Великий Аполлон, я…

В гудении пламени ясно слышался голос.

— Молчи, червь. Я все про тебя знаю. Обошелся без тебя. И впредь обойдусь!

Черное отчаяние овладело жрецом.

— Но… но…

— Обойдусь, если еще раз меня разочаруешь.

— Все, что хотите!

— Нам помог мальчишка. Пас коз тут, в округе. Куда-то он исчез… поймай его.

Лоб Аполлинора стукнулся о землю.

— Непременно поймаю! Но что с ним делать?

— Пока ничего. Поймай и держи при себе.

— Слушаюсь и повинуюсь!

— Еще бы…

Пламя, странное, неровное, словно в нем одна часть боролась с другой, медленно потухло, пошел темный дымок. Аполлинор вскочил.

— Так… все ко мне! Пульций, Чернозуб!

Рабы медленно вытащили носилки из тени, от команды охранников отделился старый, но все еще крепкий невысокий человек в неполном солдатском доспехе.

— Здесь был мальчишка, пас коз. Надо его найти.

— Кто ж здесь пасти коз будет? — удивился Пульций. — до ближайшей деревни два дня пути.

Чернозубый сплюнул.

— Тут сейчас шастают семьи куртиев, наверное, он из них.

На лице Пульция было написано глубочайшее презрение.

— Куртии… зачем нам нужны куртии? Эти грязные…

— Ты сможешь найти их? — оборвал его причитания Аполлинор.

Чернозубый пожал плечами.

— Кудра одно время с ними жил, он должен знать, где они обычно ставят лагерь.

— Так что стоишь?! Давай, зови своего Кудру или как его там, и ищите этот лагерь. Вернее, нет… пойдем все сразу туда. Эй!

Рабы поднялись и понесли к нему носилки. Чернозубый сделал знак своим:

— Эй, парни, за дело. Надо кое-кого найти…

Найти коз оказалось задачей непростой. Азрик подозревал, что Папс — или как там его, Папсуккаль — мог бы ему в этом деле помочь. Но помогать не захотел, исчез и вообще никак себя не проявлял.

Своих коз мальчик знал хорошо — они не любили делать лишних движений и должны были быть недалеко. Поэтому сначала он обежал все холмы поблизости, потом увеличил радиус поисков.

Уже начало смеркаться, когда он обнаружил беглянок — как ни в чем не бывало они паслись на каменистом склоне холма. Возблагодарив богов (и Папса!) за удачу, Азрик заторопился домой.

Куртии редко жгут костры. Они прекрасно умеют это делать, но костер в ночи виден издалека и привлекает слишком многих. А привлекать кого бы то ни было куртии не хотят. Их мало кто любит. Их обвиняют во всем— от кражи кур и лошадей до колдовства. Иногда обвинения обоснованы, иногда — нет, но на отношение это влияет мало. Именно поэтому семьи куртиев редко долго держатся на одном месте.

И именно поэтому они не жгут костры. Подходя к последней гряде холмов, Азрик увидел зарево и сразу понял, что дело плохо.

Он не бросился опрометью смотреть, в чем дело. Тот, кому приходилось убегать часто — почти никогда не убегает сразу. Сначала он отогнал коз в овраг. Убедившись, что они оттуда никуда не денутся — обошел холмы и взбежал на гребень.

Предчувствия не обманули. От стоянки остались одни головешки. Повсюду были разбросаны вещи — распоротые и вывернутые наизнанку.

Между тлеющих головешек и мусора бродили какие-то люди. Поодаль стояли носилки, рядом с ними сидели пятеро, они в разгроме не участвовали. Важный толстый господин допрашивал дедушку Хора. Тот не мог стоять, все время падал, тогда двое дюжих молодцев, стоявших слева и справа, поднимали его. И били.

Кто-то кричал. Крик был женский, и там, в тени, возились трое или четверо. Неподалеку лежали тела, они не двигались — двое взрослых и двое детей. Дальше еще два или три, они лежали вповалку, не разберешь.

Поодаль трое запрягали волов, главное богатство семьи. Он слышал про такое, он знал, что прошлой зимой на берегу Евфрата вот так вот вырезали семью Нуроза, четыре дюжины человек. А теперь, значит, пришел их черед.

Толстяк махнул рукой, один из державших дедушку сделал быстрое движение. Так отец резал баранов. Дедушка упал лицом вперед и больше не двигался. Его убийца пошел в тень, присоединившись к сопящей там куче. Второй стоял рядом с толстяком, слушал его. Толстяк горячился, всплескивал руками, потом махнул рукой и отправился к носилкам. Его собеседник, бородатый, кряжистый, свистнул остальным — те, ругаясь, потянулись к нему. Женские крики из тени резко оборвались — Азрик вдруг понял, что это кричала вдова Зибо. А теперь она замолчала, и он понимал, что никогда больше она не будет ни кричать, ни говорить, ни даже шептать.

Удача отвернулась от вдовы Зибо, и от дедушки Хора, и от всей их семьи.

Нападавшие ушли по направлению к реке. Азрик сел в траве, пытаясь собраться с мыслями. Он хотел спуститься вниз, поискать маму, сестер, но очень боялся, что нападавшие ушли недалеко, что они вернутся и схватят его.

Внизу, в полосе кустов у подножия холма, послышался шорох. Азрик вскочил, вглядываясь. Ребенок, в два раза меньше него.

Маленькая Сейран спаслась. Она молча провела его в лощину неподалеку — там были все, кто смог убежать. Азрик увидел свою старшую тетку Шилан. Мамы нигде нет…

Только тут, в окружении своих, Азрик заплакал.

Аполлинор сидел на носилках. Чернозубый устроился неподалеку, он с удовольствием разглядывал старинный кинжал, который выудил из сундука на этой вонючей стоянке. Единственная ценная добыча — не считая женщин и пяти тощих волов, которых завтра уведут в ближайшую деревню и загонят. Чернозубый не чурался никакого заработка.

Самодовольный вид помощника безумно раздражал жреца, но, зная репутацию Чернозубого, он молчал. Неохота связываться. А ведь когда-то думалось ему, что повезло — заполучил такого в подручные. Все найдет, любого из-под земли достанет, при этом — вежливый и услужливый. Только ненадолго хватило этой услужливости. Как только Чернозубый понял, что достаточно вошел во все дела Аполлинора, как только стал жизненно необходимым — сразу изменил и тон, и поведение. Как подменили человека. Или подмененным был тот, вежливый?

Ерунда, конечно… стоит ему набрать силу и вес — и все эти Чернозубые станут на одной ножке прыгать по его приказу. Сейчас — да, сейчас есть какие-то небольшие проблемы. Но они временные. Аполлон не бросит своего верного слугу!

Аполлон… жрец передернул плечами. Его страшил предстоящий разговор. Боги, боги, почему вы не понимаете, насколько тяжело порой выполнять ваши приказы!

Аполлинор щелкнул пальцами. Рабы развернули треножник, Пульций, угодливо улыбаясь, полил веточки маслом. Аполлинор посыпал их особым порошком из мешочка, что висел у него на груди, взялся за трут и обнаружил, что Чернозубый не отошел вслед за Пульцием, а стоит рядом.

— Не знаешь правил, что ли?

— Любопытно мне, — лениво отозвался его помощник. — Как-то вы по-особому все это делаете.

— Как делаю — не твоего ума дело. Отойди вон…

Чернозубый пожал плечами и подчеркнуто медленно отошел к своим. Аполлинора передернуло. Слишком нахален стал… слишком.

Он чиркнул кресалом — зажглось сразу, сильно и мощно. Аполлинор подивился — как и днем, пламя было неровным, словно боролось само с собой.

Великий Аполлон отозвался почти сразу.

— Сделал? Нашел мальчишку?

— Нет, о великий Аполлон! Я отыскал стоянку его семьи, но он, видимо почуяв неладное, успел сбежать!

— Ах ты жирный ублюдок, — раздалось в ответ. — Думаешь, я не знаю, в чем дело? Вместо того, чтобы подойти к стоянке и спокойно его подождать, вы ее подпалили. Во имя всего — зачем?

Аполлинор поежился.

— А как бы я узнал, где он? Зато сейчас я знаю, как его зовут. Асри.

Из пламени послышалось шипение.

— Его зовут Азрик. Идиот!

Некоторое время кроме потрескивания огня ничего не было слышно. Потом раздался голос. В нем слышалось отчаяние.

— У меня сейчас вообще, совершенно нет времени. И в будущем его не будет. И послать некого. Но этого маленького гаденыша надо поймать.

Поэтому я могу тебе обещать. Если ты поймаешь его, моя награда будет велика. Очень велика. Поверь, ты даже не знаешь, насколько она будет велика.

Но если ты его упустишь — ты будешь наказан. И здесь тоже могу тебе обещать — такого наказания ты представить себе не можешь. Старайся как угодно — но это за пределами твоего ума. Тебя накажут так, как не наказывали еще никого.

Аполлинор сглотнул.

— Но великий Аполлон, — почему-то он перешел на шепот. Хотя он знал, что все равно будет услышан, даже если будет говорить просто в мыслях. — Великий Аполлон — чем же так важен этот мальчишка?

— Не твоего ума дело, — буркнуло ему пламя. — Найди его. И все. Понял?

— Понял, великий Аполлон. Я сделаю все, чтобы выполнить ваше повеление!

Пламя погасло. Аполлинор тщательно вычистил и вымыл чаши — эту работу он всегда делал сам, не доверяя ее рабам. Потом Пульций накрыл ему ужин, наскоро сооруженный из захваченных из дома припасов. Потом Аполлинор, верный принципу, что утро вечера мудренее, лег спать. И все время, до того, как его сморил сон, он пытался представить себе то ожидающую его награду, то ждущее его наказание.

Получалось плохо.

Чтобы увидеть, нужно уметь смотреть.

Возможность смотреть дана нам с рождения. Только возможность. Мы все ею пользуемся — зеленый лес, голубое море, серые утесы, лицо матери — все это окружает нас и большинству этого достаточно.

Умение видеть проявляется вместе с вопросами. Почему при полном отсутствии ветра на поверхности озера иногда возникает рябь — словно над водой стремительно пронеслась птица. Но птиц нет. Почему порой вдруг взволнуются листья и ветви, от чего — или кого — стремительно убегают олени и зайцы, ведь в округе нет ни охотников, ни дровосеков. Почему в спокойном море вдруг зарождаются волны? Что порой срывает огромные камни со скал?

Что скрывает от нас наш мир, что мы увидим, если заглянем за него? Понравится ли нам увиденное?

Подкладка нашего мира полна загадок. Но для кого-то это — их мир, их жизнь, их обыденность.

В одном из мест этого мира, вознесенном на невероятную высоту — если считать нашей меркой, сами эти существа воспринимали все совсем иначе, встретились двое. Азрик узнал бы их. На одном были крылатые сандалии и странный круглый шлем, кудрявые волосы и борода второго сияли, как солнце. На этот раз — никаких плащей, лишь белоснежные хитоны с кантом, пурпурным у первого и золотым у второго.

— Мы же договорились не встречаться пока, Аполлон, — устало и раздраженно сказал первый. — Пока хоть немного не уляжется эта суматоха.

— Знаю и помню, — ответил второй. Не менее усталый и раздраженный. — Но дело не терпит. Этот мальчишка…

— Что тебе с него?

— Я не люблю, когда дело не доделано. Что-то в нем было. Что-то или кто-то. С ним или в нем. Я не разглядел. А сейчас это тревожит меня. Тревожит, Гермес!

— Твои предчувствия стоит принимать во внимание, — медленно сказал первый. Потер пальцами лицо. — Тот Египетский просит о встрече, — ни к селу ни к городу сказал он. — В Александрии вспыхнул храм Юпитера. Ты ожидал этого?

Аполлон покачал головой.

— Нет. Я ничего не ожидал. Думал, что это будет проще. Папочка наделал слишком много дел…

— А где либрис?

Аполлон скривился.

— Эти… постановили, что пока его никто не может взять. Так что либрис у Гефеста. Который сверлит меня своим единственным глазом… и отказывается встречаться.

Гермес покачал головой.

— Естественно, он все понял. Да уж, положение. Но обратного пути нет. Я буду успокаивать египтян, ты давай успокаивай Олимп. А что касается мальчишки…

Он наклонился, поднял кусочек глины. Раскатал его в ладонях в тугой шарик, вынул стило, аккуратно нацарапал на поверхности пять витиеватых значков. Снова покатал.

— Вот, возьми. Трюк простой, но действенный. Вспомни этого парня — ты же его видел, и вспоминая — катай в ладонях арцет. Потом пропусти через жертвенный огонь и отдай кому-нибудь из людей. Он будет катиться в сторону мальчишки — где бы тот ни находился.

Аполлон взял в руки шарик, усмехнулся.

— Сколь многому надо еще учиться…

Покатал кусочек глины в ладонях, мыслями же был далеко.

— Из отца посыпался арнум…

Гермес скривился.

— Да, это было… неожиданно. Но хотя бы понятно, почему так плохо подействовало зелье Гекаты. Он, значит, всегда носил его с собой — на всякий случай. Эх… Было бы время — я бы его собрал. Он бы мне пригодился…

— Надеюсь, — медленно сказал Аполлон, — что его никто не собрал и он так и остался там, в песке. И уже растворился в нем.

— Ну, это уже паранойя, — улыбнулся Гермес. — Смертный не может до такого додуматься. Что там у озера?

— Собрание. Посейдон неистовствует. Аид… он все понял. На твоем месте я бы не встречался с ним. По крайней мере — в ближайшее время.

Гермес поежился.

— А Гера и ее банда?

— Сохраняют полное спокойствие. Смотрят, слушают и что-то там промеж себя шушукаются. Сегодня я встречаюсь с Афиной.

— Угум. А остальные?

— Остальные — как и ожидалось. Вот только Геркулес…

— Что Геркулес? Оторвался от своих упражнений?

Аполлон махнул рукой.

— Ничего. Тревожно мне, — снова пожаловался он. — Спасибо за арцет.

Боги не уходят и не исчезают. Они просто появляются в другом месте.

Шилан смотрела на него. Не так, как обычно. Это пугало, и Азрик заплакал еще сильнее, хотя и понимал, какой это позор — плакать при женщинах.

Среди спасшихся была его маленькая сестра Гювенд, она бросилась к нему, сильно обняла, тоже заплакала, повторяя быстро:

— Мама. Мамочка. Мама…

— Гювенд, отойди от него, — сказала Шилан.

— Почему!

— Человек спрашивал, где Азрик. Его искали. Из-за него всех нас убили.

Чьи-то руки оттащили от Азрика сестру. Та заплакала в голос, но быстро осеклась.

— Я… — глотая слезы, начал Азрик. — Я просто…

— Молчи, — сурово сказала Шилан. — Ничего не хочу знать! Иначе проклятие перейдет на нас!

Остатки его семьи столпились за ее спиной. Подальше от Азрика.

— Уходи! — сказала Шилан. За ее спиной зашептались, громко всхлипнула Гювенд.

— Молчите! — зашипела на них тетка. — Передо мной сын Измана и Фато! Боги не дали мне детей. Он мне был как сын и никто не может обвинить меня в нелюбви к нему! Никто! И сейчас мое сердце обливается кровью! Но на нем проклятие, и это сказала не я! Это сказал дедушка Хор!

— Он сказал совсем другое! Он сказал «Бедный Азрик»!

Шилан выпрямилась. Было видно, насколько тяжело ей это дается.

— Это одно и то же, — тихо сказала она. — Что-то произошло. Дедушка Хор встал, заплакал и сказал это. А потом они пришлии всех убили.

Азрик с огромным трудом овладел собой.

— У меня Папсуккаль… Папс. Я должен его вернуть, он же оберегает семью…

— Семьи больше нет, — устало сказала Шилан. — И он не уберег нас. Ты унес его.

— Но папа и мужчины… они же вернутся!

— Куда им возвращаться? Никто не знает, где они и когда вернутся… Мужчины!

Тетка тряхнула головой.

— Ладно. Сейчас мы должны… — ее взгляд упал на Азрика. — Тебе надо уходить, милый, — тихо, совсем другим голосом сказала она. — Они вернутся за тобой. Тебе надо бежать!

— Куда бежать?

— Не знаю. И не говори мне, куда ты пойдешь, чтобы я не могла рассказать об этом тем, кто за тобой гонится. Папс… бери его с собой. Он ведь был с тобой, когда все произошло. Чтобы это ни было — он разделил с тобой это проклятие.

Азрик изо всех сил пытался сдержать слезы.

— Наши козы… я оставил их в овраге. Там, где вы вчера собирали можжевельник.

Тетка кивнула.

— Гювенд, дай ему лепешку из тех, что мы собрали. Только не касайся его. Пожалуйста.

Его маленькая сестра завязала в чистую тряпочку две лепешки, вызывающе посмотрела на тетку — та отвела взгляд. Из глаз Гювенд лились слезы. Азрик принял, прошептал ей:

— Держись, дочь Измана и Фато! Держись, сестра!

Из его глаз тоже текло. Он собрался с духом, встал и поклонился — сначала своей семье, которая перестала быть его семьей, потом — разоренной стоянке за холмами. Повернулся и пошел прочь.

За его спиной тихо всхлипнула маленькая Гювенд. На нее никто не шикал.