Свобода Маски

Глава сороковая

Стоило отдать должное, профессор был истинным ценителем прекрасного.

Когда Мэтью подошел к театру около восьми часов в сопровождении кажущегося ожившим трупом Харрисона Коупланда, он не смог не отметить, что зал в честь выступления мадам Кандольери существенно преобразился. Целая бригада фонарщиков поработала над украшением, поэтому диве предстояло выступать в полном блеске: по крайней мере, десяток фонарей — помимо украшения самого зала — вывесили и на улице, на кромке крыши театра. Также планировалось запускать фейерверки.

Неподалеку от здания стояли небезызвестные музыканты: два местных скрипача и аккордеонист. Пусть их музыка нисколько не подходила в качестве аккомпанемента оперной диве, она вполне годилась — подумал Мэтью — чтобы обеспечить вполне уютную и приятную атмосферу в таверне. К слову сказать, молодого трубача и девушку с бубном в составе труппы Мэтью сегодня не увидел.

В театр медленным и довольно внушительным потоком затекали горожане, большинство из которых предпочло принарядиться к этому особому случаю, об этом выступлении говорили в «Знаке Вопроса?» — Мэтью даже видел широкий транспарант с объявлением о мероприятии сегодня в таверне, когда нехотя явился туда, чтобы перекусить. Особым и единственным блюдом, которое сегодня предлагали на обед, был крабовый суп и печенье. Что касается транспарантов — печатник, создававший их, проделал большую и заслуживающую уважения работу с итальянским языком, перечисляя программу Великого Вечера с Мадам Алисией Кандольери, представляющей арии из опер «Дафна», «Орфей и Эвридика», «Трагедия» и «Фортуна» сегодня в восемь часов в Городском Театре.

Мэтью никогда не посещал оперу и не знал, чего ожидать. Он только знал, что собирается слушать отрывки из четырех опер без музыкального сопровождения, а дальше… кто знает, чем еще обернется этот вечер — в обители Фэлла можно было ожидать всего, чего угодно. Во всяком случае, он был готов к фейерверкам.

Он вошел внутрь с Коупландом, молча державшимся позади него, и повесил свой плащ и треуголку на крючки в прихожую рядом с теми вещами, что уже висели там.

Главный зал освещало множество свечей в настенных подсвечниках, а аудитория насчитывала уже около тридцати человек. Мэтью увидел стоящего неподалеку от него Профессора Фэлла в элегантном черном костюме с золотыми пуговицами на пиджаке. Он был занят разговором с крупным седовласым господином — также элегантно одетым — в компании седовласой женщины, а между ними…

К полнейшему шоку Мэтью, сердце которого совершило огромный скачок и отдалось ударом с резким давлением где-то в горле, там стояла Берри, но это была Берри, которую никогда в жизни не узнал бы ее дед… да и сама она никогда не признала бы себя сейчас, взглянув в зеркало. Ее волосы были уложены в сложную прическу с медными послушными завитками, посыпанными серебряными блестками. Ее лицо было густо припудрено и нарумянено, и во всем этом… гриме она была отвратительна. На ней были длинные перчатки до локтя и темно-синее платье с множеством белых оборок и кружев.

Прежде чем дар речи вернулся к Мэтью, профессор увидел его и окликнул:

— А, а вот и мистер Корбетт! Мэтью, рад познакомить вас с мэром нашей деревни, мистером Фредериком Нэшем, его женой Памелой и их чудесной дочерью Мэри Линн.

Мэтью опустил глаза на протянутую Нэшем руку, до которой он не мог дотронуться. Жена Нэша беззаботно улыбалась. Берри смотрела на Мэтью заметно покрасневшими глазами, особенно на фоне щедро напудренного белилами лица. Она тоже одарила его рассеянной улыбкой, которая была частью этой нарисованной маски.

Я схожу с ума, мучительно подумал Мэтью. Или так, или весь мир сходит с ума вокруг меня.

— Мэтью? — послышался чуть подрагивающий голос.

Все взгляды уставились на Берри, чья рука в белой перчатке вдруг поднялась и потянулась ко рту.

— Я знаю вас, не так ли? — спросила она.

— Да, вы встречали его вчера, — спокойно сказал профессор, взяв ее за руку. Его голос был обманчиво мягок, но на деле в нем слышалась угроза, как от свернувшейся на камне змеи, что вот-вот бросится на свою жертву. — Этот молодой человек недавно прибыл.

— Вчера? — Берри медленно моргнула. — А что я делала вчера?

— Ты провела день со мной и свой матерью, дорогая, — Нэш оставил попытки получить ответное рукопожатие и взял под руку Памелу. — Это был ее день рождения. Мы все собрались на прекрасное празднество.

— Да, оно было чудесным, — сказала Памела, и Мэтью понял по рассеянности взгляда женщины и по ее затрудненной речи, что ей тоже досталась немалая доза яда.

— Вы помните торт, — обратился Фэлл к Берри, говоря почти ей на ухо. — Ванильный, с сахарным кремом и очень маленькими красными свечками сверху.

— О, — выдохнула Берри, и ее пустая улыбка стала одним из самых ужасающих зрелищ, которые Мэтью только видел в своей жизни. — Да, я помню.

От душераздирающего ужаса ситуации у Мэтью к горлу подкатил ком, и его едва не стошнило. Если б он дал себе волю, то испортил бы сейчас все эти элегантные наряды и начищенные до блеска ботинки.

— Вы забыли одну деталь, Профессор, — сказал он хрипло. — Вы разве не хотели сказать, что это был торт с кремом, похожим на белый бархат?

Фэлл издал короткий смешок.

— Дорогой мальчик, вам следует посетить день рождения Памелы в следующем году.

— В следующем году я планирую быть в Нью-Йорке, — Мэтью сосредоточил все свое внимание на Берри. — Вы когда-нибудь бывали в Нью-Йорке, мисс Григсби?

В это мгновение все, кроме Мэтью и Фэлла, застыли и стали походить на склеенных бумажных кукол.

— Я уверен, Мэри Линн никогда не бывала в этом городке, — ответил Фэлл, одарив молодого человека расслабленной улыбкой и взяв Берри за руку. Он снова демонстративно зашептал ей на ухо. — Этот молодой человек проделал долгий путь. Простите ему, что немного запутался.

— Конечно, — отозвалась Берри, и вдруг ее глаза начали смотреть сквозь Мэтью, словно его уже и не было в поле видимости.

— Отведи Мэри Линн на наши места, — сказал Нэш своей жене. Лицо его было напряжено. Он бросил очень недобрый взгляд на Мэтью, хотя губы его по старой привычке все еще улыбались. — Дантон, вернемся к программе. Никаких сложностей ведь не возникнет, правда?

— Абсолютно никаких. Наслаждайся выступлением.

Когда они отошли, Мэтью захотел выкрикнуть имя Берри, но осадил себя: он понятия не имел, как она отреагирует — на деле он не знал, отреагирует ли она вообще — и велика вероятность, что в этот момент от его души болезненно оторвали бы еще один кусочек надежды.

— Ей пришлось немного увеличить дозу вчера после вашего визита, — прозвучал голос Фэлла. Он тонко улыбался, притворившись, что смахивает с жилета Мэтью случайно угодившие на него пылинки. — На свой день рождения шестнадцать лет назад Памела Нэш потеряла свою дочь Мэри Линн в несчастном случае. Она так полностью и не оправилась. Я подумал… почему бы не провести маленький эксперимент? Это было бы хорошим подарком на день рождения — подарить ей давно утерянную дочь на один день. Вы так не думаете?

— Я думаю, что ваша яма глубже Преисподней.

— Все ради науки, дорогой мальчик. Я веду медицинские записи, которые когда-нибудь обязательно будут высоко оценены теми, кто сведущ в…

— Коррупции? — перебил Мэтью.

— Манипуляции. Настанет день, и появятся компании — и даже государства — которые увидят в таких средствах большую ценность. Пройдемте к нашим местам? Джулиан отправился, чтобы привести сюда нашего героического Альбиона.

Лишь усиливая ужасное чувство Мэтью, что мир сошел со своей оси и накренился, профессор Фелл взял его за плечи и повел по центральному проходу по направлению к скамье в первом ряду, попутно собирая рассеянные приветствия принарядившихся горожан.

Весь день Мэтью занимался тем, что обходил улицы Прекрасной Могилы и изучал все, что только мог. За задними воротами показывалась взлетающая вверх пена, когда волны ударялись о скалы. Прислонившись ближе к прутьям, Мэтью разглядел дорогу, которую упомянул Арчер: она поворачивала влево и шла через скалы, и, если пройти по ней около четверти мили, как судья и сказал, можно было достичь тихой гавани, с единственным пришвартованным сейчас парусным судном — две рыбацкие лодки, вероятно, вышли в море. Мэтью полагал, что судно использовалось для морских путешествий в ближайший порт, который, если смотреть на Бристольский канал, мог располагаться на юге, в Кардиффе… что, впрочем, было сомнительно, так как, вспоминая то, что было написано в выпусках лондонской «Газетт», читать которые Мэтью доводилось в Нью-Йорке, Кардифф был не очень высоко развит, и как такового порта не имел. Скорее всего, корабль отправлялся на север в Суонси, и там загружался всеми необходимыми товарами для деревни Фэлла — начиная от овса для лошадей и заканчивая типографской краской.

Некоторое время молодой человек провел в крайней северо-восточной точке деревни, под навесом, где стояло две кареты и повозка, а рядом располагалась ремонтная мастерская. Мэтью насчитал шесть лошадей в стойлах. Недалеко от конюшни находился курятник, свинарник и хлев с несколькими коровами. Бродя там, Мэтью заметил нескольких человек, потрошащих оленя, из чего сделал вывод, что охота, похоже, здесь процветала. Один из охотников по совместительству работал сторожем — его молодой человек заметил в свою первую ночь в Прекрасной Могиле, когда зашел в «Знак Вопроса?»

Вернувшись на Лайонфиш-Стрит, он прошел мимо больницы, двери и ставни которой вновь были заперты, а внутри было пусто. Мэтью обошел здание сзади по гравийной дорожке и увидел на заднем дворе теплицу с арочной крышей, окруженную каменной стены восемь футов высотой. Сверху на стене торчали специальные железные прутья с острыми наконечниками. Молодой человек обошел стену кругом и обнаружил, что прутья посажены очень близко, чтобы невозможно было перелезть через стену. А даже если это и удалось бы, травмы будут слишком серьезными. Стена полностью отгораживала теплицу с трех сторон, а это означало, что сад с восхитительными растениями был доступен Фэллу и Риббенхоффу только через так называемую больницу.

Он уже обдумывал решение этой загвоздки, когда охранник с мушкетом наперевес появился на его пути и всем своим видом показал любопытному молодому человеку, что ему не следует здесь задерживаться, а лучше идти своей дорогой.

Увидеть Матушку Диар, Девейна или Арчера сегодня не довелось ни разу. Мэтью все же смел надеяться, что судья не стал кончать жизнь самоубийством этой ночью, перерезав вены куском разбитого стекла или повесившись на простыни. Что касается Девейна и истории, которую он поведал в предрассветный час, Мэтью пришлось надолго погрузиться в размышления над этим вопросом, пока он прогуливался по Прекрасной Могиле. Если Матушка Диар и впрямь что-то замышляет — или даже работает на этого одержимого — то не было никакой возможности проинформировать профессора. Девейн действительно не мог, если только он не поймает Фэлла прямо здесь, в опере, но Мэтью предположил, что наемник просто не станет этого делать. Как только Коупланд привел молодого решателя проблем в театр, он тут же удалился. То же должен был сделать и Девейн, как только приведет Арчера, хотя Мэтью и отметил, что удаляются не все наемники — двое остановились рядом со скамьей, на которой сидел Мэтью в компании Фэлла и на которой должен был вскоре занять свое место Арчер.

Хороший вопрос, который стоило задать профессору, пришел сам собой:

— Где Матушка Диар? — спросил Мэтью, когда Фэлл сел. Передний ряд был весь устлан красными подушками.

— Она скоро появится, я уверен, хотя мне не кажется, что Мириам хоть малость интересуется оперой, — он жестом указал Мэтью, чтобы тот сел справа от него. Мэтью увидел семью Нэшей с одурманенной «дочерью», сидящей в первом ряду на другой стороне от прохода. Там же, в первом ряду сидел Ди Петри, правда Розабелла отсутствовала — возможно, сейчас она находилась со своей госпожой.

Мэтью сел, еще раз бегло оглядев аудиторию. Зал заполняло, возможно, сорок человек, включая двух охранников спереди и у заднего входа. Арчер появился в дверях с Девейном, держащимся в паре шагов позади него. Девейн что-то сказал ему, указал кивком, чтобы тот продолжал идти, после чего судья — выглядевший изможденным и уставшим, но все еще живым — прошел по центральному проходу, а Девейн в это время развернулся и ушел.

— А вот и наш другой особый гость! — профессор поднялся, чтобы поприветствовать Арчера. — Добрый вечер, судья. Проходите, садитесь здесь. Здесь специально положили подушки, чтобы человеку, оправляющемуся от огнестрельного ранения, было легче. Иначе высидеть на этих жестких скамьях будет настоящей пыткой.

Арчер сел слева от Фэлла. Профессор огляделся по сторонам, удостоив вниманием публику, как королевская особа удостаивает вниманием своих подданных. Некоторые зрители казались настолько одурманенными и рассеянными, что едва не пускали слюни, сидя в зале.

— Вы успели насладиться остатком вечера? — обратился Фэлл к Арчеру, когда снова сел.

— В достаточной мере, благодарю.

— Мне стоило попросить вас принести вашу маску. Вы могли подняться на эту платформу и представиться нам. Своеобразный шут в маске. Вы бы совершенно точно рассмешили публику.

Мэтью решил, что Фэлл уже достаточно поглумился над Альбионом. Он вмешался в разговор:

— Некоторых из этих людей смешить небезопасно: они запросто могут обмочить штаны от смеха, а вычищать подушки от нечистот — то еще удовольствие.

— Возможно, вы и правы. Ах, вот еще кое-кто, с кем вы были бы рады повстречаться, — Фэлл снова встал, приветствуя приближающегося лысого человека с коричневой бородой примерно тридцати пяти лет на вид. Он был в сером костюме с черно-белым полосатым жилетом. — Мэтью Корбетт, познакомьтесь. Это Густав Риббенхофф.

Мэтью не встал, а Риббенхофф не протянул ему руку. Он стоял, глядя на молодого человека сверху вниз так, будто уловил какой-то неприятный запах. Мэтью вернул ему неприязненный взгляд, мысленно представляя, как пробивает кровавую дыру в этой лысой макушке, и все секреты зелий и антидотов против них вытекают из его рта.

— Очень приятно, — процедил Риббенхофф, явно отточив мастерство разговаривать, не размыкая губ. Его глаза, бледно-серые, как его костюм, обратились к лицу своего благодетеля. — Все здесь, кажется… в волнении.

— Вы, скорее, хотели сказать, «в предвкушении».

— Ах, йа! Я не бывал в опере уже несколько лет. А кто этот джентльмен? — теперь его взгляд обратился к Арчеру.

— Ваш следующий пациент. Уверен, у вас найдется для него что-нибудь интересное?

— Всегда.

В течение этого разговора, определяющего его неминуемое будущее, Арчер держал голову опущенной. Похоже, огонь, который он продемонстрировал Мэтью во время их первой встречи в зале суда, полностью истлел.

Мэтью, так или иначе, был еще полон углей, готовых вот-вот разгореться, но старался не позволять себе полыхнуть.

— А на чем вы специализируетесь, Риббенхофф? На лечении чесотки у собак в клетках?

— Очень близко, сэр. Я работал в имперском зверинце Его Величества Короля Леопольда Габсбургского в течение нескольких лет, — Риббенхофф позволил себе мимолетную, но невеселую улыбку.

— Что же случилось? Вас вышвырнули за сексуальное домогательство до лося?

— Вышвырнули? Что значит «вышвырнули»? — он посмотрел на Фэлла в поисках перевода.

Арчер внезапно рассмеялся.

Вся эта ситуация, похоже, казалась ему забавной до абсурда, потому что смех его был глубоким, раскатистым и искренним, и звучал он, как грохот валунов, летящих по склону горы. Возможно, в нем даже слышалась нотка паники, но Мэтью осознал, что единственный среди всех присутствующих заметил ее. Арчер запрокинул голову и продолжил заливисто хохотать. То был смех обреченного, проклятого человека, хотя Мэтью предположил, что таким образом судья пытался настроить себя перед предстоящими тяготами.

— Я, пожалуй, посажу себя сейчас, — с чуть более резким акцентом заметил Риббенхофф, выражение лица которого сейчас отражало такую брезгливую неприязнь, будто ему на ужин подали порцию жареных яиц с нарезанными коровьими лепешками. Он прошел мимо Арчера и сел на расстоянии. Фэлл также опустился на место.

Выступление должно было начаться с минуты на минуту. Похоже, все, кто должен был явиться, уже явились. Мэтью решил, что настал решающий момент. Он повернулся к профессору.

— Какое отношение «Малый Ключ Соломона» имеет к Бразио Валериани?

Голова Фэлла повернулась. Он безучастно посмотрел на Мэтью.

— Или, — продолжил молодой человек. — Мне лучше спросить… какое отношение он имеет к тому, что создал Киро?

Единственное, что переменилось в лице Фэлла — он чуть приподнял брови.

— Я не знаю, что это, — кивнул Мэтью. — Но я знаю, что здесь есть связь.

Фэлл несколько секунд помолчал, отвлекшись на приветственные кивки в адрес кого-то из аудитории. Похоже, ему требовалось время, чтобы подобрать ответ.

— Вы разговаривали с этой девушкой. Браво, молодой человек, ваше чутье все так же остро.

— И не только оно, но у меня есть предложение, — решился Мэтью. — Приведите Берри в чувства. Освободите Хадсона из этой клетки. Посадите их на корабль в Нью-Йорк и проследите, чтобы они были в безопасности — именно в безопасности, я серьезно — и я найду вам Бразио Валериани, — он остановился, но реакции от профессора не последовало. Пришлось зайти несколько дальше. — Вы очень заинтересованы в его поисках. Я могу найти его. Глубоко внутри… вы знаете, что я это могу.

Рот Фэлла едва заметно покривился.

— Я не знаю ничего подобного.

— Он в Италии. Это большая страна, со множеством городов, селений и деревень, которые надо обыскать, — Мэтью одарил собеседника легкой полуулыбкой, полной напускной уверенности. — А я знаю, где начать искать.

— И где же?

— Сначала… Берри и Хадсон отправятся домой, оба здоровые физически и морально. А потом…

Кто-то в аудитории начал аплодировать. Мадам Кандольери, вместо того, чтобы выйти из гримерной комнаты, просто появилась у главного входа. Она прошагала вниз по центральному проходу, одетая и разукрашенная, как свадебный торт. Розабелла — в более сдержанном наряде — следовала за хозяйкой, придерживая массивный шлейф. Дива была в великолепном белом платье с огромным количеством оборок из белого кружева. Этот наряд притянул к себе даже затуманенные взгляды зрителей. На ней были белые туфли и белые перчатки, а черные волосы были уложены в массивную эбеновую башню, украшенную, по крайней мере, десятком гребней из слоновой кости, вырезанных в форме бабочек.

— Grazie! Grazie, il mio pubblico bene! [Спасибо! Спасибо, моя прекрасная публика (ит.)] — прокричала она в толпу, ее улыбка блестела, как бриллиант, неистово сияя для столь небольшой аудитории, которая, наверное, не шла ни в какое сравнение с теми полными оперными домами, что она собирала в Риме. Лицо дивы было щедро припудрено и нарумянено, хотя и не так сильно, как лицо Берри, ее веки затемняли фиолетовые тени, а брови были ярко очерчены ровными дугами над яркими черными глазами. Она была готова показать все, на что способна, готова была продемонстрировать лучшее в себе — неважно, о музыке речь или нет.

Особенно тревожным был момент, когда Розабелла помогала мадам взобраться по ступеням платформы, что могло разрушить и сцену, и костюм. Леди разместилась в центре платформы, приняла наиболее оперную позу, как показалось Мэтью, и Розабелла спустилась обратно в зал, чтобы занять свое место рядом с Ди Петри.

Мадам Кандольери подготовила краткую речь, в которой рассказывала, что она не желала быть похищенной для такого выступления, но она профессионал, и будет держать себя соответственно вне зависимости от обстоятельств, даже невзирая на прискорбный факт отсутствия оркестра. Затем она немного рассказала о первой арии и приступила к «Орфею и Эвредике».

Пока мадам говорила, Фэлл наклонился чуть ближе к Мэтью и прошептал:

— С чего вы взяли, что знаете?

— Сначала соглашение, — прошептал Мэтью в ответ.

— Я мог бы попросту выудить из вас информацию.

— Разумеется, но это не поможет вам заполучить этого человека.

Мадам Кандольери начала петь. Она действительно обладала прекрасным и сильным голосом, и владела им, казалось, совершенно без усилий. Музыкальное сопровождение было ей без надобности — даже без оркестра дива производила ошеломляющий эффект. На деле Мэтью подумал, что этот вечер в любом случае будет потрясающим, каким бы ни был его исход, однако мысли эти разбились на куски, стоило бросить взгляд на Берри и ее разукрашенное лицо с мертвой улыбкой.

Голос мадам поднялся до огромных высот.

А затем вдруг какая-то женщина в аудитории закричала… точнее сказать, издала звук, напоминающий нечто среднее между удушьем и стоном. Голос мадам Кандольери дрогнул и остановился, глаза ее округлились. Мэтью увидел, как женщина средних лет в зеленом платье начала биться в припадке и стонать, и несколько человек попытались успокоить ее. Изо рта у нее пошла пена, голова ее начала трястись из стороны в сторону. Один из охранников подоспел к ней через проход, и женщину попросту вынесли из театра. Густав Риббенхофф поспешил вслед за ней.

Профессор поднялся, пока публика начала возбужденно перешептываться — похоже, даже наркотик в крови не сумел до конца парализовать чувства людей. Фэлл был совершенно невозмутим, на лице его не отражалось и тени беспокойства.

— Мои извинения, Мадам Кандольери, — обратился профессор к диве. — Прошу, продолжайте.

— Si, я продолжу, конечно… — но она выглядела растерянной и сконфуженной, ее уверенность и невозмутимость дала трещину. Мэтью понял, что удар, хвативший женщину в аудитории, которая очнулась от того дурмана, в коем держал ее яд, пробудила страх множества людей в Прекрасной Могиле. И, возможно, только сейчас мадам поняла, почему жители Прекрасного Бедда были так глупо счастливы, пребывая в мире своих фантазий. Вот, почему лица этих зрителей — которые она наблюдала с платформы — были так пусты и полностью лишены выражения. Мэтью подумал, что после крика этой женщины, дива увидела саму себя в недалеком будущем — стонущую и заливающуюся пеной в страшных приступах, приходя в себя лишь на считанные минуты, после чего вновь погружаясь в кошмар.

Мадам Кандольери вновь приняла позу Персефоны, но Мэтью показалось, что она все еще выглядит потерянной. Очевидно, она пыталась начать с того места, где ее прервали, но без музыки это оказалось не так просто. Она открыла рот, чтобы начать петь, но наружу не родилось ни звука. Ее жалобные глаза нашли Ди Петри.

— Джанкарло… — прошептала она. — Помоги мне.

Он поднялся. К удивлению Мэтью, Ди Петри набрал в грудь воздуха и начал петь то, что было музыкальным сопровождением для арии мадам. В этом сильном и чистом голосе не было ничего общего с тем, как Ди Петри говорил, при этом он по одной лишь памяти обеспечил диве аккомпанемент.

— Si! — сказала она, благодарно кивнув. — Grazie, questo e quello che mi serviva! [Да! Спасибо, это как раз то, что мне нужно! (ит.)]

Но прежде чем дива смогла продолжить свою арию Королевы Аида, послышался другой звук — поистине адский.

Что-то взвизгнуло прямо над головами. Страшный пассаж сотряс стекла в окнах. Какую ноту ни собиралась бы взять мадам Кандольери, у нее в горле словно застряла кость.

Неподалеку отсюда раздался ужасающий грохот взрыва.

Бум!

В ту же секунду Профессор Фэлл поднялся на ноги. Один из оставшихся охранников уже выбегал на улицу. Послышался следующий звук удара над головами, и второй взрыв прогремел где-то невдалеке. Мэтью заметил отблеск пламени через окно, и оно быстро направлялось сюда.

Спокойствие Фэлла в тот же момент пошатнулось.

— Вон! — закричал он. — Все, убирайтесь…

Третий взрыв раздался справа от театра. Окно с той стороны было разбито на множество мелких осколков, смертоносным дождем влетевших в зал. Все здание сотряслось, между кирпичами родились облачка строительной пыли.

Мэтью уже был на ногах. Пыль хищно бросилась прямо ему в лицо. Несколько фонарей упало со своих креплений, превратив свет в полумрак. Несколько секунд помещение наполняла звенящая тишина… а затем послышались рыдания, за которыми последовали тяжелые стоны людей, которые серьезно пострадали. В разбитое окно был виден пожар, охвативший, как минимум, один дом. Новый визг прозвучал сверху, и следующий взрыв раздался, похоже, на площади. Мэтью увидел, как безликие в полумраке фигуры устремились к двери.

Он и сам был слегка не в себе, с той лишь разницей, что наркотики были здесь ни при чем — им завладел ужас самого момента. Он понял, что Прекрасная Могила Профессора Фэлла только что подверглась нападению, и он протиснулся мимо ошеломленного Уильяма Арчера, надеясь отыскать Берри.