Свобода Маски

Глава сорок первая

В череде движущихся теней в театре Мэтью нашел Нэша, который двигался к выходу по центральному проходу вместе со своей женой и Берри. Он потянулся и схватил девушку за руку, она повернулась к нему с выражением напудренного лица, которое можно было трактовать как жуткую смесь недоумения, растерянности и опьянения.

— Берри! — закричал он. — Это я! Мэтью! Пожалуйста, попробуй…

— Отпусти ее! — Нэш, у которого кровь ручьями струилась по правой щеке из довольно глубокого пореза по линии волос, оттолкнул Мэтью прочь. Его жена начала плакать — то ли от страха, то ли от боли, то ли оттого, что постепенно пробуждалась от дурманящего препарата, под влиянием которого находилась до этого момента.

Мэтью снова ухватил Берри за руку, и теперь закричала уже она сама — этот звук разорвал сердце Мэтью на части. Она дернулась прочь от него, прижалась к Нэшу, которого искренне считала отцом под влиянием страшного яда, коим накачал ее проклятый Риббенхофф.

— Пожалуйста! — он попытался снова, когда очередной снаряд взвизгнул в воздухе и взорвался, возможно, ярдах в пятидесяти отсюда, заставив все строение сотрястись крупной дрожью. Берри тем временем удалялась все дальше с четой Нэш, и глядя на кровавый след, который оставлял за собой мужчина, придерживающий рану, идущую по линии волос, Мэтью услышал его стон и понял, что врата Ада, похоже, и впрямь разверзлись, готовые проглотить их всех.

Стоило ли ему пытаться все же забрать ее у Нэша? Он не знал, что ему делать. Без антидота и времени она была потеряна для него. Но он не мог просто стоять здесь и смотреть, как она постепенно исчезает и превращается в ничто. И все же… она испугается, если он попробует забрать ее силой — какой-то механизм в ее мозгу, работающий, как карета, несущаяся на слишком большой скорости — может спровоцировать то, что вся система сломается.

Впервые в своей жизни он хотел найти Профессора Фэлла, но тот уже сбежал.

Несколько раненых и истекающих кровью людей потеряли сознания, безвольно упав на сидения с правой стороны театра. Новый свист и взрыв обозначили то, что бомбардировка охватывает всю деревню. Но откуда? С земли или с моря?

А затем молодой человек вспомнил, что видел, как Матушка Диар подает сигналы в море.

Она подсказывала своим фонарем на стене траекторию и расстояние, которое рассчитывали ее партнеры, чтобы правильно провести атаку.

Теперь становилось ясно, что Матушка Диар предала Профессора Фэлла, и дело было не только в краже «Белого Бархата», но в уничтожении империи Фэлла и, возможно, в убийстве его самого.

Она сказала, что ее отец вернулся за ней, вспомнились недавние слова Девейна.

Ее отец? Тот же одержимый, что убил Фэллонсби и организовал резню на складе Черноглазого Семейства? Это невозможно! Если Матушке Диар шестьдесят лет, то человеку, давшему ей жизнь, должно быть, по меньшей мере, восемьдесят, а восьмидесятилетние старики нечасто организуют жестокие преступления и демонстрируют страсть к сатанизму.

Ему пришлось поскорее выбираться, пока крыша здания не развалилась, что, похоже, должно было вот-вот случиться, и обрушившийся театр похоронил бы под собой большинство горожан Прекрасной Могилы.

— Мэтью!

Он повернулся, ища глазами Ди Петри, и увидел его прямо перед собой, кровь текла по его костюму, и ужасно выглядящий порез проходил по его носу.

— Пожалуйста! — воскликнул он, голос его сорвался. — Помогите нам с Алисией!

Мэтью увидел, что мадам Кандольери потеряла сознание на сцене, где вокруг были разбросаны осколки стекла из вылетевшего окна. Розабелла стояла на коленях подле мадам и пыталась привести ее в чувства. В районе правого плеча по сложному белому платью дивы струилась кровь.

Молодой человек последовал за Ди Петри вверх по ступеням сцены. Снаружи раздалось еще два смертельных залпа, один взрыв прогремел совсем близко к зданию, а второй — чуть дальше, хотя дрожь была такой сильной, что сам каркас театра застонал, словно от боли. Пока Мэтью наклонялся, чтобы помочь, он успел подумать, что деревню, похоже, обстреливают с судна, на борту которого установлено несколько современных пушек, а сам корабль, вероятно, украден с военно-морской базы.

Розабелла заговорила с Ди Петри по-итальянски. Лицо мадам не было отмечено травмами, похоже, ее зацепило только в плечо. Большинство бабочек упорхнуло с ее волос, и эбеново-черная масса разметалась по доскам сцены. Она начинала понемногу приходить в себя. Мэтью решил, что, вероятнее всего, она потеряла сознание не столько из-за травмы, сколько из-за шока.

— Мэтью! Вы знаете, что происходит?

Арчер стоял в шаге от ступеней. Его костюм был весь перепачкан, но, похоже, ему удалось остаться невредимым. Мэтью кивнул:

— Соперник Фэлла решил сделать свой ход.

— Его соперник? Кто?

Мэтью вспомнил две вещи, которые рассказал ему Лиллехорн еще в тюрьме Святого Петра.

Я вам так скажу, Мэтью… то, что я слышал… то, что я видел за эти недолгие месяцы… все это гораздо хуже, чем все то, что творил там Профессор Фэлл. А еще он сказал, что время не стоит на месте.

Итак, время не стояло на месте, и кто бы сейчас ни атаковал деревню в сговоре с Матушкой Диар, она полагала его своим отцом, и этот отец решил, что хочет забрать себе весь ванильный торт.

— Я не знаю его имени, но… — Мэтью почувствовал внезапный толчок. В Прекрасном Бедде было две вещи, которых он не мог позволить забрать у себя: книга ядов Джентри и Густава Риббенхоффа, который знал, как применять эти яды и противоядия.

Книга должна была быть где-то в больнице — возможно, запертая и надежно спрятанная в каком-нибудь плотном ящике. Если Матушка Диар сказала своему «отцу» об этих записях и о том, какое влияние эти яды имеют на людей, то…

… то это могло послужить мотивом для всей этой атаки, даже если б у Матушки Диар даже не было ключа от запертого ящика с этими записями.

Мадам Кандольери пришла в себя и начала лепетать что-то по-итальянски, ее голос поднимался и опускался, напоминая всадника, оседлавшего лошадь путаницы.

— Давайте выведем ее на улицу, — предложил Мэтью. У него не было времени помогать остальным раненым, что лежали здесь без сознания, и он мог лишь надеяться, что со следующим ударом это здание не разлетится в щепки.

Улица опустела, но крики — одиночные и обрывочные — слышались отовсюду. Чуть дальше по дороге виднелись два дома, превращенных в руины, соломенная крыша третьего полыхала. Дым и каменная пыль взвивались ввысь в ночи, затмевая луну и делая ее свет грязно-желтым. Вдалеке виднелось еще несколько горящих соломенных крыш на разных улицах. Неуверенная в собственных силах и поддерживаемая Ди Петри, мадам Кандольери вдруг выкрикнула: «Mi arrendo! [Я сдаюсь! (ит.)]» и рухнула на землю.

Визг следующего снаряда объявил о себе. Красная черта пролетела по небу, описав дугу вдоль деревни Фэлла, преследуемая звуком взрыва и облаком дыма, взлетевшего в небо. Теперь послышался низкий гул пожара. Новые языки пламени вспыхивали на стене, пока вооруженные люди пытались отражать атаки.

— Христос Всемогущий! — воскликнул Арчер, склонив голову, когда прозвучал последний взрыв. — Это, что, война?

— Да, — ответил Мэтью. — Война двух зол. Я должен попасть в больницу. Вы поможете мне?

— Помогу.

Мэтью был рад видеть, что часть силы Альбиона вернулась к судье Арчеру. Они оставили мадам Кандольери с Ди Петри и Розабеллой, после чего поспешили к Лайонфиш-Стрит. Пушки все еще палили со стены, дым их залпов миазмами поднимался от скал, но Мэтью заметил, что артиллерийский огонь прекратился. Возможно, цель была достигнута, и новых взрывов не будет?

Мэтью и Арчер увидели целый ряд разрушенных домов, как будто на них наступил гигант своим огромным сапогом. Пламя горящих соломенных крыш выстреливало все выше. Из дыма от пожарищ, сплетающегося в узлы, показался человек в оборванных одеждах. Он нес в руках кровавую массу, которая когда-то могла быть ребенком, и Мэтью понадеялся, что это не то, что осталось от маленького трубача…

И в самом деле, война, подумал он. Как всегда, он был заточен на нейтральной стороне, которая страдала больше всего.

Человек молча прошел мимо, направляясь к месту назначения, известному лишь ему одному.

Мэтью и Арчер приближались к площади, где лежало в руинах множество домов, где полыхали пожары и где очередным взрывом были полностью разрушены входные ворота. Охранник с мушкетом пронесся мимо к месту взрыва, но новый залп последовал уже через несколько секунд. Мэтью понял, что этот смертельный огонь был лишь началом натиска, чтобы взорвать ворота. А вторая волна атаки должна была начаться с минуты на минуту.

— Скорее! — крикнул он Арчеру, бросаясь бежать. Судья старался не отставать от него, насколько мог, но его ранение все еще причиняло ему сильную боль и не позволяло двигаться достаточно быстро.

Они миновали группу из трех мужчин и одной женщины, прижимающихся друг к другу у стены дома на манер перепуганных детей, пытающихся укрыться от сильной грозы. Прежде чем свернуть на Лайонфиш стрит, Мэтью услышал отчетливые высокие выстрелы мушкетов, и, обернувшись назад, они с Арчером увидели, что пара охранников Фэлла уже разрядили свои ружья в ту самую группу перепуганных людей. Синеватый дымок все еще вился вокруг тел, а тех, кто еще не умер, они принялись добивать штыками.

Было ясно, что Матушка Диар переманила на свою сторону не только Мартина и Стоддарда. Не все охранники деревни Фэлла полагали его своим хозяином, поэтому Мэтью понимал, что им с Арчером следует остерегаться любого человека с оружием.

Они, наконец, добрались до госпиталя. Арчер старался не подавать виду, как тяжело ему дался этот бег, хотя было видно, как болезненно он хватает ртом воздух. Пушки прекратили стрельбу. Теперь множество мушкетных выстрелов слышалось у самых ворот. Как минимум, небольшая горстка охранников была все еще верна профессору, но, похоже, перед врагом они проигрывали количественно, к тому же противник решил атаковать с разных сторон.

Мэтью вгляделся в окна больницы и в одном из них увидел свет. Свет распространялся — похоже, зажгли второй фонарь, а за ним и третий. Он подошел к двери и обнаружил, что она закрыта. Со всей силой своего отчаяния он постарался вышибить дверь ногой, ударив прямо под ручкой. Она не поддалась. Следующее усилие заставила дверь треснуть, но замок все еще держался.

— Погодите! — сказал Арчер. — Вместе, на счет три!

Совместными усилиями им почти удалось сорвать дверь с петель. Мэтью кинулся в больницу, следуя мерцанию фонарей в задней части здания.

Свет вдруг мелькнул в дверном проеме, что-то вылетело из комнаты, с силой врезалось в правое плечо молодого человека и разбилось о стену. Горячее масло принялось капать на пол и стекать по штукатурке, огненной змеей проползая по половицам. Густав Риббенхофф показался в дверном проеме, держа в левой руке небольшую тетрадь — в ней было страниц сорок, не больше — в обложке из красной кожи. Его правая рука сжимала рукоять рапиры.

— Вы, пруссаки, с вашими чертовыми клинками! — воскликнул Мэтью, увернувшись от взмаха Риббенхоффа.

— Я собираюсь пройти и выбраться наружу, — сказал химик. — Нет нужды проливать кровь, — он заметил Арчера, блокирующего выход. — Ты! Отойди!

— Это книга ядов Джентри? — требовательно спросил Мэтью, но ответа не получил. Вопрос, по сути, был риторическим. — Куда ты ее уносишь?

— У меня есть приказ вложить ее в руку профессора, если я хочу быть нужным. Сейчас — это необходимо сделать. Убирайтесь с моего пути оба, прошу!

— Я думаю, кое-кто еще придет, чтобы забрать ее.

— Моя мысль такая же. Это стоит дороже золота и камней для любого, кто сможет разобрать эти формулы. Я знаю большинство их наизусть, но книга сама по себе должна быть у профессора.

Мэтью старался сделать выводы поскорее. Ему необходимо было выбрать из двух зол, и в центре этого выбора стояла Берри, потому что сейчас она была всем, о чем он только мог думать.

Он вздохнул.

— Хорошо. Некоторые стражи предали его, и это будет опасное путешествие отсюда туда. У тебя есть еще какое-нибудь оружие?

— Найн. Это я взял из своего дома.

— Мы пойдем с тобой.

— Что? Почему бы вам двоим помогать мне?

— Не трать время! Пошли.

Держась все еще настороженно, Риббенхофф не стал убирать клинок. Он прошел мимо Мэтью и Арчера. Они пошли к выбитой двери, но прежде чем они достигли ее, черная карета, в которую была запряжена четверка вороных лошадей, подоспела к дверям больницы.

Сердце Мэтью пустилось вскачь.

— Отсюда есть еще выход? — спросил он Риббенхоффа, когда двое вооруженных рапирами человек, выскочивших из кареты, заспешили в больницу.

На несколько секунд Мэтью парализовало. Один человек держал фонарь — то был мужчина в коричневой тюбетейке, которого видели Мэтью и Рори в камере пыток Матушки Диар курившим трубку. Второй наемник был ему неизвестен. Следом из кареты в больницу направились еще две фигуры, двигаясь в более величественном темпе. Одна из фигур была приземистой, плотного телосложения. У нее также был фонарь. Второй был анатомическим уродом — худой мужчина почти шесть с половиной футов ростом. Ему пришлось пригнуться на несколько дюймов, чтобы не удариться головой о проход.

— Как чудесно, что все вы здесь! — воскликнула Матушка Диар, после того, как заняла главенствующее положение на сцене. Она соединила свои огромные руки, сплетя пальцы, скрытые розовыми перчатками. Глаза ее горели от восхищения, а одета она была вся в розовых тонах в тон предательству, поверх платья с рюшами на ней была темно-фиолетовая накидка с капюшоном. Ее ухмылка выглядела, если и не одержимой, то совершенно точно полубезумной. Женщина говорила именно с Мэтью, но взгляд ее был рассеянным, когда она произнесла:

— Я хочу представить вас. Мэтью, это мой отец, Кардинал Блэк.

Перед тем, как слегка поклониться, мужчина осклабился, и зубы его выглядели заостренными, как клыки.

Настоящий Черный Кардинал, подумал Мэтью, падший ангел в самом уродливом смысле этих слов.

Тогда он осознал истинную глубину безумия Матушки Диар.

Ее отец, да.

Ее отец, если верить полоумной истории Грязной Дороти, которую та рассказала перепуганной девочке в разлагающемся борделе.

Человек, которого назвали Кардиналом Блэком, полностью подходил под то описание, что Матушка Диар дала Мэтью. Вопрос о том, правду ли говорила Грязная Дороти своей дочери, пока оставался открытым — впрочем, в здравомыслии Матушки Диар также приходилось сомневаться.

Черный Кардинал был одет в костюм цвета угля и глянцевый плащ, развевавшийся вокруг его тела, как пара чернильно-темных крыльев. В комнате посреди ночи… говорила тогда Матушка Диар — он явился в своем истинном образе, высокий и худой, греховно красивый с длинными черными волосами и черными глазами, в центре которых горел красный огонь. И это тоже был Кардинал Блэк, который выглядел лет на пятьдесят моложе восьмидесяти. Аномалия при рождении сделала его руки с тонкими пальцами и заостренными ногтями несоразмерно длинными. На пальцах он носил множество серебряных колец с изображениями черепов и каких-то сатанинских ликов. Его собственное лицо, обрамленное густой гривой черных волос, было напряжено и, казалось, выражало некую тревогу. Бледная плоть была похожа на тонкую кожаную пленку, натянутую поверх корпуса барабана, и словно бы держалась за костяные выступы скул и подбородка. Возможно, злую шутку здесь играло лишь пламя фонаря Матушки Диар, но в глазах Черного Кардинала и впрямь плясал красный огонек, словно этому человеку… нет, существу были известны все секреты ночи.

— Мистер Корбетт, — произнес он тихим голосом воспитанного человека. — Я наслышан о вас.

Мэтью боялся, что собственный голос не повинуется ему, и в течение нескольких секунд медлил.

— Я должен быть польщен?

— Я уверен, вы слышали выражение: любое внимание лучше, чем ничего, — глаза сузились и обратились к Арчеру. — И я понимаю, что здесь, — Кардинал Блэк кивком указал на судью. — У нас знаменитый Альбион, также известный как высокопоставленный судья Уильям Атертон Арчер. Я знаком с одним дельцом вашего типа. С судьей Фэллонсби.

— Он был не моего типа, — ответил Арчер.

— Люди все одного типа, сэр. Они ведь все произошли от греха Адама. Так легко отделить одно от другого той ценой, в которую они оценивают свои души, — глаза нашли книгу с обложкой из красной кожи в руке Риббенхоффа. — Это та самая тетрадь? — спросил он Матушку Диар.

— Да, Отец.

— Я возьму ее, — сказал Кардинал Блэк. Он сделал резкое движение указательным пальцем, украшенным серебряным кольцом в виде змеи. Человек, которого Мэтью помнил из обители Матушки Диар, шагнул вперед. Клинок проткнул Риббенхоффа в живот, прежде чем тот успел сделать что-либо, чтобы защитить себя. Риббенхофф вскрикнул и отшатнулся, уронив книгу и свою рапиру, колени его подогнулись. Размашистым ударом наемник полоснул по горлу пруссака, и жизненная сила начала толчками выходить из его тела сквозь рассеченную артерию.

Мэтью и Арчер отступили на несколько шагов от места этого показного и свирепого убийства. Кардинал Блэк извлек небольшой нож с загнутым лезвием из своего плаща. Мэтью заметил, что на стали выгравированы загадочные надписи и рисунки. Черный Кардинал склонил свое вытянутое тело, поместил когтистую руку на макушку мертвеца и лезвием вырезал дьявольский крест у него на лбу.

— Мой Хозяин высоко оценит твою душу, — сказал он. Затем он отер лезвие о рубашку Риббенхоффа и забрал книгу ядов Джентри. Он распрямился и спрятал нож. — Это дело завершено, — сказал он с легкой улыбкой, адресованной Мэтью и Арчеру.

— Я возьму вторую книгу, — сказала Матушка Диар. — Мартин к этому времени должен будет уже загнать профессора в угол. Я хочу, чтобы честь прикончить его выпала мне.

— Безусловно. А эти двое?

— Убьем их, разумеется.

— Украсьте их, как подобает, — обратился Кардинал Блэк к наемникам. Затем посмотрел на Матушку Диар. — Я встречу тебя в башне, — он повернулся, чтобы уйти, но Матушка Диар ухватила одну из его рук, притянула к своему лицу и поцеловала кольца. Они вышли вместе, Кардинал Блэк забрался в карету с книгой формул в своей одержимой руке, и Матушка Диар повернула налево, чтобы…

Забрать вторую книгу? — встрепенулся Мэтью. — Что за вторая книга?

Карета тронулась с ударом плети возницы. Пара лошадей фыркнула, и экипаж двинулся, в то время как двое наемников остались разбираться с жертвами.

«Малый Ключ Соломона», понял Мэтью. Это должна быть она. С ее заклинаниями и обрядами… разумеется, это был бы прекрасный подарок бесноватой дочери своему одержимому отцу.

Человек, которого Мэтью узнал, поднял свой фонарь, чтобы лучше видеть цель для удара.

Арчер поднял рапиру Риббенхоффа и встал между Мэтью и двумя убийцами.

— Дайте мне пространство, — скомандовал он.

Это говорил Альбион.

Фехтовальщики выступили вперед — по одному с каждой стороны от Арчера.

Он парировал первый удар, а затем — мгновение спустя — отразил и второй. Свет лампы отражался от смертельной стали, когда клинки сталкивались, размахивались для удара и опускались в обманном маневре. Мэтью сделал шаг назад. Он отчаянно искал что-то, что можно было использовать в качестве оружия, потому что каким бы отменным фехтовальщиком Арчер ни был, он все еще был ранен, двигался медленнее обычного и против двоих противников сильно рисковал — острие клинка вот-вот могло найти его плоть. Тем не менее, Арчер держал врагов на расстоянии, его уверенность в обращении с оружием явно сдерживала энтузиазм наемников, но вдруг клинок одного из них сделал свое победное шествие, и линия крови пересекла правую щеку судьи. Он сделал финт, проворно уклонился в сторону, чтобы избежать другого клинка, и теперь кровавое пятно начало растекаться на плече человека из подвала Матушки Диар. Второй наемник отстранился на более безопасную дистанцию, вычисляя возможные углы атаки.

Мэтью подергал плечами, выскальзывая из плаща. Он несколько раз свернул его и нанес этой тяжелой плетью удар прямо в лицо раненого, попав ему между глаз. Убийца взвыл и отступил, лишившись зрения, и в ответ бросил свой фонарь в Мэтью, едва не угодив ему в челюсть

Арчер сделал выпад вперед, и его рапира размытым росчерком стали вошла в грудь мужчины чуть ниже сердца. Свободная рука наемника обхватила лезвие, зажав его, и с криком боли он нанес отчаянный удар, который расщепил левое плечо Арчера у основания шеи. Альбион сумел выдернуть рапиру из тела смертельно раненого врага, который рухнул, как мертвое дерево. Несмотря на ужасную рану, Уильям Арчер — Альбион, в порыве звериного гнева на все зло мира — бросился атаковать, и ничто не могло сдержать его натиск.

Мэтью поднял второй клинок.

В отчаянии, обусловленном, возможно, осознанием смертельности собственной раны, Арчер отбросил всякую осторожность и начал бороться, как истинный одержимый, словно не чувствовал никакой боли. В тот же момент Мэтью, вспоминая свои собственные уроки смертельного искусства, атаковал фехтовальщика с его слабой, левой стороны — наемник был правшой. Он нанес глубокий порез противнику, и сквозь страшную рану сразу стал виден блеск кости, которую тут же залила кровь.

Внезапно наемник понял, что больше не сможет сражаться. Он отступил к стене, прижался к ней спиной, бросил клинок и поднял обе руки.

— Пощады! — выкрикнул он.

Арчер, вся грудь которого уже была залита кровью из страшной раны у самого основания шеи, лишь холодно ответил:

— Нет.

Он вогнал свою рапиру прямиком в незащищенное горло безоружного наемника.

Когда клинок был брошен, судья издал страшный булькающий, удушливый звук, глаза его блеснули, как монеты, предлагаемые Харону за переправу через Стикс. Убитый наемник съехал по стене на пол, замер в сидячем положении и больше не двигался.

— Я высоко оцениваю вашу душу, — прохрипел Арчер. — Куда бы она, черт возьми, ни направилась…

Затем он посмотрел на Мэтью. Его лицо — кроме красной кровавой линии на щеке — было белым, как известка, контрастируя с пропитавшимися кровью половицами. Он бросил свой клинок, сделал шаг назад, и лишь тогда колени его подогнулись.

Мэтью опустился на колени рядом с ним. Боже, сколько же было крови! Рана была слишком глубокой, она задела жизненно важные связи нервов и артерий. Даже если бы доктор оказался поблизости, Мэтью понимал, что спасти Арчера не удалось бы. В считанные секунды он умрет.

Судья приподнял руки и уставился на свои ладони. Они начали сильно дрожать. Он сжал их в кулаки и обессиленно опустил.

— Мне жаль… — только и сумел сказать Мэтью.

— Как и мне, — Арчер потянулся, чтобы взять молодого человека за руку, но, казалось, на полпути он забыл, что собирался сделать, и рука его вновь безвольно опустилась вниз. Он моргнул — медленно и тяжело. — Я действительно… был злым, Мэтью?

— Вы были человеком, — последовал ответ.

— Ах… это. Кем бы или… чем бы ни было это существо, он был… прав. Все люди произошли от греха Адама. Наш вызов… состоит в том… что мы ищем способ… излечиться от этого… по-своему, — на лице его появилась призрачная улыбка, которая почти разорвала сердце Мэтью на части. — Я очень люблю Англию… — пробормотал Альбион. — Что же будет с моей страной?

— Я полагаю, она переживет «Белый Бархат» и Профессора Фэлла, — утешающе произнес Мэтью. — Она переживет даже «Булавку» Лорда Паффери.

— В этом… я не уверен. Ты поможешь мне… лечь?

— Да.

Мэтью свернул свой плащ, положив его подушкой под голову судьи, и помог ему принять положение, которое причиняло чуть меньше боли.

Арчер несколько раз прерывисто вздохнул, затем прошептал:

— Спасибо. Если сможешь… передай Стивену…

И на этой неоконченной просьбе Альбион покинул мир живых, который обошелся так жестоко с ним самим и с его любимой Хелен.

Мэтью поднялся. Он не имел права терять времени.

С окровавленной рапирой в руке он покинул больницу и помчался к дому на Конгер-Стрит, зная, что каждое движение в дыму и пыли, что до сих пор дрейфовали в Прекрасной Могиле, может таиться опасность.