Сводный монстр

Глава 13

— Эрвин, отвали, — гневно рычу я, когда он отлепляется от моих губ. — Ты придурок.

— Да не ломайся ты, покайфуем вместе. — Кажется, он тоже прилично пьян.

— Прямо здесь? А Томас? — Мне плевать на Томаса, я тупо тяну время, лихорадочно соображая, как проскользнуть к двери и выскочить отсюда.

— Он мертвый, не услышит, можешь не сдерживаться, — страстно бормочет в шею. И я начинаю отбиваться сильнее.

— Я не хочу, уйди.

Но парень словно не слышит меня, пытается задрать свитер. Липкие руки неприятно шарят по телу, вызывая жуткую неприязнь. Упираюсь ему в грудь и начинаю паниковать, надеюсь у него хватит ума остановиться, что весьма сомнительно. Необходимо срочно что-то предпринять. Буду кричать, что мне еще остается?

— Да ладно, не целка же, Макс оприходовал тебя, я знаю, — тянет Эрвин, прищурившись, и меня начинает подташнивать от его слов.

Стены комнаты невыносимо давят на мозг. Кровь в ушах шумит, разгоняя жгучую ненависть по венам к каждому моему органу. Какого черта это должно означать? Стоило только приехать сюда к своему невыносимому братцу, как меньше, чем через пару недель я слышу уже от третьего человека намек, что я какая-то шлюха.

— Что? — в шоке задаю вопрос. — Это он тебе сказал?

— Какая, нахер, разница? Да, он. Чего ты ломаешься? — он все-таки толкнул меня на диван и навис сверху.

— Я закричу, идиот, — прошипела я, выставляя вперед руки. — Перебужу весь отель, и тебя с позором вышвырнут. Может даже сразу в полицейский участок.

— Сучка наивная, — пробормотал он себе под нос и начал дергать меня за юбку, пытаясь задрать ее вверх.

Но я даже не успела закричать, лишь слабо отбиваясь, как дверь распахнулась, и в комнату ворвался разъяренный Макс. Я облегченно выдохнула. Впрочем, он тут же замер и отдышался, и, бросив общий ключ в сторону и спрятав руки в карманы джинсов, спокойно подошел к нам. Словно совсем не торопился меня спасать.

Эрвин смотрит на него ошалелым взглядом, на то, как братец равномерно двигается, безэмоционально отталкивает его в сторону, даже не глядя на меня. Говорит ему что-то коротко на немецком и улыбается уголками губ. В ответ Эрвин снова щурит хитрые глаза, затем коротко хохотнув и ответив ему, хлопает по плечу и выходит. С кровати по-прежнему доносится храп Томаса.

В полнейшем шоке смотрю на сводного брата. И что это было?? Что он ему сказал? И почему он так спокойно отреагировал на то, что его дружок силой задирал мне юбку? Меня начинает знобить от обуревающих эмоций. Я, конечно, понимаю, что он меня недолюбливает, но чисто по-человечески… Я вообще рассчитывала, что он этой сволочи даст в морду.

В лицо бьет жестокое разочарование и чувство неловкости оттого, что я представила Макса этаким спасителем в доспехах. Они смеялись над ситуацией, надо мной… Для них ничего не значит потоптаться на чужих душах, вогнать в унижение, испачкать в грязи.

— Боже мой, вы все одинаковые, — презрительно выплевываю я, поднимаясь с диванчика и поправляя одежду. Обхожу брата стороной.

— Это ты о чем? — наклоняет голову вбок, изучающе глядя на меня равнодушными глазами.

— Тебе, что, совсем все равно, если бы он меня тут трахнул против моей воли?

— Да, все равно, — безразлично отвечает он, глядя куда-то мне за спину.

— Вот я дура, от кого я ждала помощи… — демонстративно хлопаю себя по лбу. — Ты и сам насильник чертов.

Играешь с огнем, девочка. В горле образовался огромный ком, я замерла.

Пугающе долго он смотрит на меня, не мигая и никак не реагируя на мои слова, брошенные в порыве злости. Мне даже становится не по себе. Словно его здесь нет. А вместо него кто-то другой, жуткий до трясучки. Цепенею в страхе, будто на чужих ногах пятясь назад, но за спиной снова только осточертевший диванчик.

Но вот в его глазах снова полыхает знакомый огонь ярости, он прикрывает их на секунду, пока я думаю, что мне ему сказать.

Но я не успеваю ничего придумать. Не глядя на меня, Макс быстрым шагом выходит за дверь и исчезает в коридоре, пока я пытаюсь отдышаться. Ладони, сжимающие края юбки, адски вспотели.

Кажется, он сейчас был не в себе. Все это очень пугает, мне лучше не нарываться, но рядом с ним я теряю голову напрочь, теряю малейшее чувство самозащиты, когда лучше промолчать. Начинаю раздражаться, злиться и выходить из себя. Просто потому что я знаю, что у него рыльце в пушку и вся эта его невозмутимость напускная. Это раздражает, заставляет яростно чесаться от несправедливости.

Очередной храп Томаса приводит в чувство, вздохнув, снимаю с пьянчужки тяжелые ботинки, прикрываю одеялом и ухожу, выключив свет. Перед тем, как прикрыть дверь, краем глаза замечаю грязно-белый затертый ключ. Ключ от всех дверей. Сводный брат его успешно забыл.

В голове мелькают мысли одна за другой, пока я осторожно двигаюсь в сторону ресепшена. Если братец пришел к Томасу, значит он видел нас на камерах наблюдения. А значит, он может увидеть меня и сейчас. Но времени нельзя терять ни секунды, пока он не вспомнил про этот ключ. Выглянув из-за угла, вижу, что он стоит у ресепшена и переговаривается с приставучими чехами. Сейчас я им впервые рада.

Со всех ног несусь к двери его номера, того, что был в самом углу коридора. Теперь я хотела узнать больше о его загадочном расстройстве. Мне необходимо взять его письма. Успеть найти хоть что-то, любой проблеск в его истории.

Дверь тихо щелкнула, и я шустро проскользнула внутрь. Включила свет. Насколько я знаю, камер внутри номеров не было, только в коридорах. У брата, по-прежнему, был идеальный порядок, только брошенные на полу подушки в центре комнаты, привносили сумятицу. Рефлекторно подняла и бросила их на середину кровати, с легким страхом двигаясь к знакомому комоду. Меня немного потряхивает, я сильно нервничаю.

Открыв нужный ящик, неосознанно вздрагиваю, глядя на жестяную коробку со стеклом, перевожу взгляд правее… но там ничего. Писем нет. Открываю другой ящик, перебираю кровавые бумаги, сожалея, что ничего не понимаю по-немецки.

Он знал, что у него будут рыться? Или просто решил от них избавиться? Едкое разочарование растекается по моим жилам, и я делаю попытку отыскать письма в других ящиках. В самом нижнем нахожу очередные странные вещи: тяжелый кулон на толстой цепи, увесистый, такой и носить трудно, старинный гребень, шкатулка. Беру кулон и разглядываю, кажется он открывается. Так и есть, вижу защелку, нажимаю и большой прямоугольник раскрывается. Обычно в кулонах какие-то слова любви или маленькое фото, но в этом имя, фамилия, дата рождения. И длинный текст мелким шрифтом на немецком. Ничего не понимаю, но достаю телефон и фотографирую надпись. Переведу потом. Кладу кулон обратно.

Под шкатулкой лежит стопка фотографий, но я не успеваю даже дотронуться, позади меня раздается злобный голос брата.

— Ты не это ищешь?

Испугано оборачиваюсь, не зная, что сказать и как оправдаться. Оправданий мне нет, я пришла рыться в его вещах осознанно.

В руках он держит увесистую пачку писем, тех, что я искала.

— Так что?

— Это… Это не то, что ты думаешь, — залепетала я, умоляюще глядя на него. Но синие глаза лишь холодно взирали на меня.

— Да что ты. — Голос чужой, пустой. Я его не узнаю. Стальной тон, железное упрямство.

— Макс, я…

— Видела фотографии?

Сглатываю, понимая, что мне не выиграть в этой битве.

— Нет, — тихо шепчу, мне невероятно страшно, я боюсь его такого.

— Хорошо, — кивает он. И закрывает за собой дверь, пока я лихорадочно оглядываюсь, делая шаги в сторону. Но спрятаться негде.

Хищной пантерой повторяет мои движения, легко и плавно. Следит за каждым мои шагом, не отрывая взгляда синих глаз ни на мгновение, удерживая в мрачном плену темной глубины.

Хорошо, так мне не победить. Прячу свой страх, позволяя ненависти и злости захватить меня всю целиком.

— Ты странно себя ведешь, — обвинительным тоном бросаю ему в лицо. — Неудивительно, что мне хочется все выяснить.

— Что выяснить? — поднимает бровь. За все это время он, кажется, ни разу не моргнул.

— Ты ненормальный, лечишься в долбанной психушке, — мой голос срывается на крик, нервы на пределе.

— Это психологический центр. — Наконец его броня трескается, он вздрагивает и моргает.

— Да то же самое, — завелась я, продолжая кричать. — Я просто хотела узнать твой диагноз! Мы живем бок о бок, твое поведение вызывает вопросы!

Вдруг он размахнулся и швырнул в меня всей пачкой. Письма ударили в грудь и разлетелись россыпью в разные стороны. От неожиданности я зажмурилась, в изумлении приоткрыв рот.

— Читай! — Глаза сверкают от ярости, зубы сжаты так сильно, что слышен их скрип. Заставляя съежиться от нехорошего предчувствия. Кажется, сейчас его лучше не трогать. Но мне не нравится, как он швырнул их в меня, словно он не поступил бы на моем месте точно так же. Лучшая защита — нападение, и я начинаю нападать, сощурив глаза и делая шаг навстречу.

— А чего ты ожидал? — скрестив руки на груди, бросаю в злобе. — Ты меня чуть не изнасиловал в детстве, оставил полуслепой, а тут я узнаю, что ты состоишь на учете в какой-то психушке! Ты гребаный извращенный псих, вот ты кто! Лапаешь меня постоянно…

— А ты и рада ноги раздвинуть, и плевать перед кем, — перебив мою тираду выплюнул парень, сжимая кулаки. На лбу бешено пульсирует жилка. Он уже с трудом контролирует себя, впрочем, как и я.

— Что?! Как ты смеешь?!

— Это ты как смеешь?! Называешь меня насильником! Семь гребанных лет меня все им считают, тогда, как я не трогал тебя и пальцем! Но знаешь что? — Он вдруг приблизился ко мне, в глазах бушевал сильнейший морской шторм, я отшатнулась в страхе от этого дьявола.

Не успела ничего ответить или сделать шаг в сторону, как Макс зажал меня в углу у злосчастного комода.

— Я сделаю тебе больно, — тихо произносит он, и словно успокаивается, принимает решение. Говорит равнодушным и механическим голосом. — Ты же делаешь из меня монстра, вся семья делает. Так какого черта я оправдываюсь все эти годы! Ты сказала им, что я тебя изнасиловал, сука, ты просто угробила мою жизнь, потому что ты знаешь, что мне даром не сдалась тогда твоя целка! Я, бля*ь, не делал ничего этого!

В конце своей тирады он все-таки перешел на крик, как сумасшедший, он и был сумасшедшим. И я тоже срывалась вниз, в самую глубокую пропасть, потому что он бередил мои душевные раны, вскрывал их тупым ножом, заставляя корчиться в болезненной агонии. Принуждая переживать все вновь.

— Ты раздел меня! Ты заставил меня снять с себя абсолютно все! Я испугалась, как никогда в жизни! — кричу в ответ и трясусь, как будто стою на холоде босиком. Меня прямо всю колотит, лихорадит. Я уже не смогу остановиться или остановить его.

— Но я не трахал тебя! И пальцем не коснулся! Я только хотел, чтобы ты исчезла из нашего дома навсегда вместе со своей беспринципной мамашей! Я только заставил снять одежду. Хотел напугать!

— Мне было тринадцать, ублюдок! Я от ужаса чуть не умерла. Почему я должна была защищать тебя? Ты меня ЧУТЬ БЫЛО не изнасиловал, и на другой день сделал полуслепой! Страшной уродиной! Ты странный, больной на всю голову урод, который сотворил со мной это!

Побледнев, он бросился на меня, сжимая мою шею руками и наверняка оставляя синяки. Я пыталась оттолкнуть, но тщетно, он был слишком силен, и ярость определенно толкала его в состояние ослепляющего аффекта.

— Замолчи нах*й! Потому что я ничего из этого не делал! С глазами был несчастный случай! Но я устал это слушать каждый раз, и видеть ваши презрительные лица. Давай! Давай сделаем так, что тебе действительно будет за что меня ненавидеть! Теперь будешь говорить только правду! Больше не придется нагло лгать! Я просто трахну тебя, возьму силой. И знаешь что? Я знаю, что ты готова сама мне отдаться, и течь, стонать и изгибаться. Но я хочу чтобы тебе было больно, дрянь, чтобы у тебя там все горело, и болело, и кровоточило. Горело как в аду, точно так же, как в моей голове! Каждый день сжигая заживо. Хочу чтобы ты прочувствовала каждую минуту. Чтобы я был тебе омерзителен, чтобы ты заливалась слезами от боли и унижения! Ведь я гребанное чудовище, монстр и насильник! — Я задыхалась под его руками, и он выпустил шею, бросился на меня, оглушенную и застывшую, хватая за запястья.

Он болен, боже мой, да он просто ненормальный… Кажется, я действительно играла с огнем, не чувствовала опасности, наивно полагая, что могу прийти в логово зверя и шарить у него в поисках информации.

Вырвала одну руку, пытаясь оттолкнуть, но он наотмашь ударил меня по лицу, залепив звонкую пощечину и задев пальцем глаз, я часто заморгала, и линза выпала, исчезнув под нашими ногами. Сильно дернулась, пытаясь вырваться из его рук, все стало вмиг размытым и его черная чудовищная тень тоже. Дернул меня за свитер вверх, сдирая его с меня с жутким треском, швыряя мое тело на кровать, прямо на подушки, что я сама так предупредительно бросила. Я отбивалась и сипло кричала, но крик был глухой, словно я потеряла голос. Может его и не было вовсе, иногда человек просто замирает на месте и инстинкт самосохранения не срабатывает. Наверное, это мой случай.

Но Макс тут же закрыл мне рот рукой, сильно сжав пальцами мои челюсти. Широкая ладонь, пахнущая деревом, поглотила мой крик. Развернул на живот, выворачивая руки за спину и вдавливая коленом мое тело в жесткий матрас. Затем сдирая юбку, стягивая ее вниз вместе с колготками. Я извивалась изо всех сил, тут же почувствовав, как его горячая рука сдавила поясницу, а юбка и колготки уехали вниз, продавленные грубым ботинком. Я вся похолодела от жуткого предчувствия, словно до этого не верила, что он правда это сделает. Но сейчас я знаю, всем нутром ощущаю, что он не остановится, он абсолютно невменяемый. И я сама пришла в логово зверя и распалила его до неузнаваемости, потери всего человеческого.

Щелкнула застежка лифчика, возвращая меня в жуткую реальность. Не давая мне опомниться, он дернул на себя и разорвал на мне тонкие трусики, заставив завыть от обжигающей боли, раздирающей нежную кожу, сильнее извиваться в его руках. Легким ударом ноги расставил мои ноги пошире, избавившись от комка одежды на моей щиколотке, отпихнув пинком в сторону.

— Не надо, пожалуйста… прошуууу, — исступленно мычала в тяжелую ладонь, задыхаясь от его проникающего в самые глубокие поры древесного запаха, тяжести и беспроглядной тьмы.

И тут же перешла на протяжный обреченный вой, потому что вместе с моей мольбой он резко вошел в меня, заставив безнадежно вжиматься в его руку, пытаясь отползти, но тщетно. Держал крепко, не давая сдвинуться ни на миллиметр. Терзал нежную плоть, потому что там было абсолютно сухо. Все горело от боли и размера, но куда больше горела душа, превращаясь в горький серый пепел. Он прав, я бы и так ему отдалась. Но ему этого было мало, он хотел меня растоптать, смять под своими сапогами и отпихнуть в сторону, словно мусор.

Мне было нечем дышать, я задыхалась в его чудовищных руках, чувствуя, как с каждым резким и сильным толчком он убивает во мне последнюю надежду и веру в счастливую жизнь. Сволочь, ненавижуууу.

— Нам придется пережить это вместе, — глухо прорычал он за моей спиной, пока я терпела и молча глотала слезы.