На следующий день снег сошедшей на дорогу лавины убрали, а шлагбаум из города открыли, позволяя людям выбраться из города.
В «Медвежьей горе» все было в порядке, Йорн по телефону увещевал Макса, что никаких причин для беспокойства нет. Поэтому мы весьма неторопливо отправились в путь назад.
Всю дорогу сводный брат не сводил с меня взгляда, и я тоже в ответ, нет нет, да пыталась взглянуть украдкой, натыкаясь на мягкую синеву светящихся радостью глаз.
Утром, когда проснулась, первым порывом было вскочить с кровати с горящими щеками, но Макс лишь сильнее сжал меня за плечи, не позволяя этого сделать.
— Я же сказал — не отпущу, — проговорил он, поцеловав меня в висок.
— Думаешь, это правильно? — тихо спросила я, вмиг успокоившись и приподнявшись на локте, заглядывая ему в глаза.
Он слегка замешкался.
— А почему это может быть неправильным? Мы с тобой не кровные родственники…
— Не знаю, — неуверенно пожала я плечам. — Я… Наши родители, прошлое, неизвестное будущее… Мне хорошо сейчас, а о другом и не хочу размышлять. Но всякое в голову лезет.
Сказала и спрятала пунцовое лицо на его груди, в ответ он легонько сжал мою руку.
— Не думай о плохом. Я никогда в жизни не ощущал себя так, как сейчас. И не новость, что я о тебе давно думаю. С самой первой нашей встречи. Сначала в другом ключе, конечно, ты совсем мелкой была. Но со временем это стало походить на непоправимую панацею. Старался жить своей жизнью, но все эти годы о тебе думал.
— Я знаю, — выдохнула я.
— Знаешь? — в его голосе неподдельное удивление. Он тоже поднялся с подушек.
— Я все-таки заглянула в коробку, что лежала у тебя машине, — виновато призналась я, чувствуя, как горячие волны стыда начинают затапливать с головы до ног. Все-таки, постоянно роюсь в его личных вещах.
— Ммм, ясно.
Парень замолчал, не зная что сказать, и я коснулась рукой его щеки, отчего он прикрыл глаза.
— Спасибо тебе, за твои поиски…
— Бессмысленные, как оказалось, — горько произносит он.
— Нет! Вовсе нет! — запротестовала я. — Увидев эти бумаги, я поняла, что все это время была не одна, ты поддерживал меня, пусть я и не нала. Это дорогого стоит, я тебе благодарна за все твои многочисленные попытки.
— Может, я просто чувствовал себя виноватым.
— Все равно.
— И фотки видела?
— Какие фотки? — не поняла я.
— Твои. — Очередное признание бьет по ушам. — Отслеживал всю твою жизнь, собирал по картинкам. Не подумай, там только приличное. Но их очень много, за целых семь лет набежало.
Он усмехнулся, кусая губы, явно нервничая. Да, наверно это немного слишком, когда за тобой вот так следят, собирают по крупице информацию… Но почему-то я не особо удивляюсь, и не чувствую ни капли раздражения. У Макса не может быть по-другому. Вот такой он, мой ненормальный сводный братец.
В ответ на его признание я тянусь к нему и долго целую, вдыхая дурманящий запах его кожи.
— Неужели ни одной неприличной?
Тихо смеется.
— Кто знает… Может, однажды даже покажу парочку, оценишь сама насколько это можно считать приличным.
Бью его ладонью по груди в шутливом жесте, а у самой глупые пестрые бабочки готовы разорвать нутро и выпорхнуть на волю. Сильно я в него влюбилась.
Но когда мы одевались, на его лице пролегла глубокая складка, прямо между бровей, он о чем-то сосредоточенно думал. Я пыталась выяснить, но он лишь отмахивался, скупо улыбаясь. Вроде был со мной, но через минут десять я видела, как он вновь о чем-то переживал. Это тревожило.
У двери не выдержала и развернула коляску к себе лицом.
— Ну что там у тебя? Выкладывай, — строго приказала я, скрестив руки на груди. — Не покачу дальше, пока не скажешь.
Он лишь насмешливо посмотрел на меня, мои слова прошли, конечно, мимо.
— Я серьезно, Макс. Скажи мне, — уже спокойнее произнесла я, присев на корточки перед ним и сложив руки на его сжатых кулаках, лаская побелевшие костяшки пальцев.
— Я же вижу, как тебя что-то беспокоит.
— Да, беспокоит, — согласился он, кивая. Вымученно улыбнулся, взъерошил волосы и отвел взгляд. — Хочу знать ответы на два вопроса: что ты ко мне испытываешь, и останешься ли ты со мной после окончания сезона?
От произнесенных им слов он вдруг смутился, будто просил о чем-то невозможном. Но на моем лице расплылась счастливая блаженная улыбка.
— Дурак, тебе голову надуло что ли? Ты еще не понял? Я испытываю к тебе самые сильные чувства, и, конечно же, я останусь.
Это не пустые обещания, и не запальчивые слова. Я действительно без него уже не смогу. Я без него — не я. Мое место подле него. И, конечно же, мне страшно, ведь если он меня обидит, боюсь, что не смогу пережить эту боль. Так сильно я его люблю.
— Я люблю тебя, — вдруг бросил он, словно прочитал мои мысли. — Всегда любил, с тех самых пор, как увидел. Просто еще не осознавал, насколько ты мне дорога. Хочешь быть со мной? Точнее не так… Прошу тебя, будь со мной. Не исчезай, будь всегда рядом.
— Я тоже… — прошептала я, положив голову ему на колени, тут же чувствуя, как его рука зарывается в мои волосы, с томительной нежностью перебирает пряди.
— Что? — он, кажется, боится поверить в услышанное.
— Я тоже люблю тебя, — поднимаю голову и задумчиво смотрю в синие глаза, что сейчас сверкают ярче всяких сапфиров. — Пообещай мне, что ты не причинишь себе больше вреда. Хотя бы постараешься?
Его скулы налились румянцем, и он кивнул.
— Обещаю.
С той ночи наша жизнь изменилась, мы тоже изменились. Мы старались проводить как можно больше времени вместе, часами могли пить глинтвейн на холодном балконе, укрывшись одним одеялом, хихикали на пару за ресепшеном. Старый Йорн только качал головой, глядя на нас, и улыбался, ворча на своём языке.
Все ночи мы проводили вместе, почти всегда оставаясь у Макса. Он поправлялся, гипс с руки уже сняли. Вместо кресла он теперь передвигался с помощью одной костыли.
Макс прочно привязал меня к себе своей пылкой любовью, страстными и ненасытными желаниями. Своим противоречивым характером. И в ответ себя всего отдавал без остатка. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой желанной и любимой. С моих губ не сходила вечная счастливая улыбка.
Ровно до одного знаменательного момента.
Возвращаясь однажды с обеда на ресепшен, я вдруг замерла, чуть не споткнувшись на ровном месте, затем быстро спряталась за угол. В главном холле никого не было, кроме Макса и… Паулы. Они о чем-то тихо переговаривались, на немецком, конечно же. Паула все время плакала, вытирала слезы носовым платком. Макс стоял неожиданно бледный, вся краска ушла с его лица. Он уставился заторможенным взглядом куда-то в сторону, не глядя на бывшую девушку.
Жгучее любопытство съедало, но слишком Паула была на себя не похожа. Стояла вся такая жалкая и растерянная, косметика размазалась от слез. И все равно красивая. В голову бьет неприятная мысль, что сучилось что-то нехорошее.
Протянув руку к его лицу, она дотрагивается ладонью до его щеки, но парень легонько уклоняется. Она говорит что-то еще, и Макс с силой хватает ее за плечи, слегка потряхивая, словно приводя в чувство. Блондинка начинает плакать пуще прежнего, а он отпускает ее и уходит, прихрамывая в сторону, безостановочно качая головой. Как будто отказывался верить услышанному.
После его ухода, Паула вытерла слезы и направилась к выходу, но краем глаза заметила меня, потому что я стояла, уже не скрываясь. Честно говоря, я хотела чтобы Паула меня увидела. Оставаться в неведении выше моих сил. Мне нужно было знать, что происходит.
Девушка растерянно захлопала ресницами, оглядев меня с ног до головы, но затем осторожно подошла ко мне, сделав несколько шагов навстречу.
— Здравствуй, Вера.
— Привет. — Удивление от ее странного, довольно дружелюбного приветствия отражается на моем лице, потому что она горько усмехается.
— Я знаю, что ты любишь его, — на этих словах она смахивает слезинку с уголок глаза, и усилием воли продолжает. — Может и правильно, что я тебя сейчас встретила. Может, хотя бы ты поймешь, раз он не может.
Она сглатывает и продолжает, дрожащими пальцами затеребив края платка.
— Я беременна от него. Жду ребенка. Но Максу сказала, что если он ко мне не вернется, то ребенка я не оставлю. Считайте хоть шантажом, хоть капризом. Мой ребенок не будет расти вдали от отца. Или вместе или никак. Ты умная девушка, Вера. Не разрушай жизни, пожалуйста. Поезжай отсюда, оставь все. Тогда ему не придется делать такой сложный выбор.
Все это время я стояла буквально оцепенев. Слова словно на незнакомом языке гулко бились в железную непробиваемую корку моего сознания. Макс станет отцом. Паула ждет от него ребенка. Два предложения, от которых все поплыло и закачалось.
Но где тогда место в его мире для меня? Есть ли оно вообще или все-таки было изначально призрачным?
И почему сердце бьется так пугающе спокойно, хотя я знаю, что от такой новости мне хочется выть громко и протяжно?