Связующие нити (СИ)

Глава 11.Строитель

Был уже конец марта, а дело мы всё никак закрыть не могли. Переживали за Сыщика, а загвоздка вышла с Тристаном. И Вельтон, и Зарина и Пуля недоумевали, почему же наш Строитель медлит, когда столь очевиден тот самый пункт, после которого люди разошлись раз и навсегда.

— Ты уже сколько раз подряд эту историю читаешь, а? — возмущался Вельтон. — Нет там ничего другого, кроме телефонного звонка!

Половина нашего агентства была на стороне того, что работать нужно именно с тем самым случаем, когда Ирен позвонила Анне и разговаривала с ней про шоколадки. Вторая половина не примыкала к первой по разным причинам, — сам Трис нутром чуял подвох и выискивал что‑то, что ему мешало. Нил придерживался нейтралитета, потому что, как новичок, только вникал в специфику нашей работы и не решался делать выводы, а я поддерживала Тристана, потому что была в нем уверена. Он никогда ничего просто так не говорил.

На реплику Вельтона Трис не отреагировал. Сидел за своим столом, застряв на одной странице и молчал, целиком и полностью погружённый в размышления. Видя, что убеждать его бесполезно, Вельтон посмотрел на часы и вздохнул:

— Чуть не забыл… Нил, я тебе сегодня дежурство поставил первый раз. Через десять минут у нас обеденный перерыв, так что вперёд.

Тот не возражал, даже за дело взялся с энтузиазмом, — записывая гастрономические пожелания, ретиво присел на край стола у Пули и Зарины, детально опросил Архивариуса, получил недовольную молчаливую отмашку от Триса, и на финише оказался у моего стола.

— Один апельсин, — я загнула палец…

— Давай сходим вместе, а то я дороги не знаю.

— Заблудиться боишься?

— С тобой получится быстрее. И мне веселей.

— Первый и последний раз.

Ночь с воскресения на понедельник, двадцать третье марта, а погода как в апреле. Совсем тёплая. Правда, синоптики обещали возвращение циклонов. С этого Нил начал беседу, когда мы вышли на улицу и двинулись по направлению к круглосуточному магазину.

— Как тебе здесь, не жалеешь?

— Нет. Я всегда готов к приключениям.

— Большая часть времени в агентстве проходит в ожидании. Мы сидим в комнате наверху и ждём появления посетителя. Бывает, в течение недель.

— Хорошая у вас компания. У Вельтона не кончаются истории. Но я готов, как очень храбрый человек, терпеть даже скуку.

Я для порядка порасспрашивала его о том, откуда он приехал и нашёл ли работу, а Нил умудрился уклончиво ответить и сменить тему.

— А что Трис тянет?

— Он работает.

— Всегда так?

— На моей истории впервые.

— А давно ты в агентстве?

— Не очень, — отчего‑то мне тоже захотелось отвечать уклончиво.

— Здесь познакомились?

— Нет.

— А где?

Я хмыкнула. Историю нашего знакомства никто не знал, ни я, ни Трис, не сговариваясь, ни с кем деталями не делились, предпочитая отвечать "на улице", а если вопрос звучал "кто вас познакомил?", отвечали "никто". Я человек не суеверный, но внутренне мне хотелось свой счастливый случай уберечь от любых комментариев. Так, словно если про него прознают, то растащат по кусочкам, разберут на составные, и не останется никакого волшебства и необычайности дождливого летнего дня. Это семейная тайна.

— На улице.

— Как это?

— Очень просто. Ты дорогу запоминаешь? После этого дома нужно свернуть.

— Конечно, запоминаю.

В магазине работников агентства знали уже в лицо. Каждую ночь в строго определённый отрезок времени кто‑нибудь один обязательно появлялся в дверях, и говорил "Доброй ночи". Я пошла за апельсинами, предоставив Нилу самому ориентироваться в отделах для закупки всего, что он записал на листочке. Мы встретились на кассе, пошли обратно в агентство, и я спросила:

— Нил, а Трис изменился со времён студенчества?

— Постарел, конечно.

— А что это значит?

— Стал более скучным… хотя сейчас я вижу, что многие его воздушные замки оказались действительностью. Я бы никогда не поверил, что сам буду в этом участвовать, во всём этом паранормальном явлении вашего Здания.

— Ты хочешь сказать, — я даже сбавила шаг, чтобы мы не слишком быстро вернулись, и я смогла бы расспросить его, — он уже тогда говорил об агентстве?

— Нет, — Нил качнул пакетом с продуктами и выдержал паузу, вспоминая, — я не скажу дословно, что он говорил в те времена, когда мы сидели на скучных парах, но общий смысл сводился к тому, что он хотел чуда. Это сейчас звучит по — детски, но его словами это выглядело не так, это было серьёзно… но не научно обоснованно и не религиозно, а как‑то…

Нил не нашёл слов для продолжения, только покрутил пальцами в воздухе.

— Я потому и поверил ему про "Сожжённый мост", он когда мне стал объяснять об этой работе, это было по — настоящему и нешуточно. И тогда он мне про чудеса объяснял точно так же. Никогда не подумаешь, что это бредни или ребячество. Или безумие. Я не поверил сразу лишь про одно, — что он теперь женат.

— Он говорил, что никогда не женится?

— Не то чтобы. Трис был и, наверное, остался идеалистом, и слишком привередничал. Он никогда не предъявлял никаких требований девушкам вообще, но я знаю, что рядом с собой он мог видеть только идеал. Так что ты, Гретт, совершенство!

— Как же.

Прекрасная мы пара — он идеальный мужчина, а я, выходит, идеальная женщина. Я‑то знала, что женился он на мне вовсе не из‑за того, что решил, будто нашёл идеал, а совсем по другой причине. Мне стало грустно, и то, что Нил стал рассказывать ещё об их общем студенческом прошлом, я уже пропускала мимо ушей.

Мы с Трисом условились об одной вещи, — если кто‑то из нас полюбит и захочет создать настоящую семью с другим человеком, то мы отпустим друг друга. Мы останемся друзьями, конечно, как прежде. Сейчас мне стало тревожно от представления, что вдруг это произойдет, — Трис найдет леди безупречность, полюбит её и навсегда меня оставит. Он станет делить себя между мной и ей, между дружбой и любовью, и есть уверенность, что доля, выпадающая мне, будет очень и очень маленькой. Неизмеримой с тем, что сейчас Трис принадлежит только мне. Даже когда у него были небольшие увлечения, я знала, что это не грозит нам разлукой. Я знаю, в моём чувстве было что‑то ненормальное на посторонний взгляд, но сердцу не прикажешь. Так же и он понимал, что я привязана к нему. Это было родство такого рода, такая привязанность, что я обретала веру в единство. Духовное единство. Созданное где‑то не на земле ещё до нашего рождения. За оставшиеся минуты до возвращения, я успела решить, что Трису идеала никогда не сыскать, а значит, мне можно не волноваться.

За обеденным перерывом все, жуя, заняли себя разговорами. Пуля с Зариной, Вельтон расспрашивал Нила, а я подсела поближе к Тристану и протянула ему очищенный апельсин. От его аромата у любого бы слюнки потекли, а он отмахнулся:

— Не хочу.

— Ищешь ответ?

— Вот — вот поймаю. Кажется, что разгадаю, а эта истина уходит у меня из рук, как приятный сон от памяти. Я не могу здесь сосредоточиться, — он окинул комнату раздражённым взглядом, — мне нужна тишина.

— Но ты не можешь уйти с этим из Здания. И ты не можешь войти ни в одну из пустующих квартир, ты же знаешь.

— И попросить помолчать всех тоже не могу.

— Иди в мою каморку.

— Там всё твое, для Реставратора.

— А ты попробуй.

— У меня путаются мысли, Гретт. Логикой я вижу очевидный поворот, — если бы этот телефонный разговор состоялся иначе, если бы эта Анна зацепилась за этот дурацкий повод с шоколадками, и сказала, что обязательно к ней приедет, или пригласила бы к себе, или просто договорились встретиться на улице, то всё бы наладилось. И дружба бы не прервалась. А внутри меня всё против этой логики.

— В чём сомнения? — тихо спросила я, стараясь своим разговором не привлекать внимания.

— Я просто вижу. Как Строитель вижу, что рухнет этот мост от первого на него шага, не выдержит. Словно он склеен из бумаги, всего лишь модель, видимость. Вся его схожесть с настоящим мостом из дерева лишь в том, что оба могут сгореть. А бумажный — сгореть моментально.

— Посиди у меня, в тишине. И съешь апельсин, — я опять сунула ему апельсин под самый нос, и Трис не удержался, неуклюже откусил прямо с руки, забрал оставшееся и пошёл в каморку.

Через пять минут прямо из‑за двери раздалось:

— Гретт, как это называется?!

В комнате все стихли, а я даже вжала голову в плечи, когда через мгновение из каморки Тристан выскочил с листом в руках.

— Как ты могла потерять это? Вот он, тот самый рисунок!

Все всполошились. Зарина и Пуля первыми подскочили к рисунку, чтобы посмотреть на изображение, Нил легко подлетел и заглянул через плечо Зарины, и только я с Вельтоном остались сидеть на своих местах. Я была ошеломлена.

— А что, что здесь такого?

Он повернул лист ко мне. Обе девочки были нарисованы стоящими в дверях палаты. Коридор освещён, а в палате уже не горел свет, так что оба силуэта получились по — разному. Ирен была освещена, а Анна вся как тень. Выражение лица у маленькой Ирен было грустное. Даже обиженное.

Никто ничего не понимал, как бы не смотрели.

— В чём смысл? — подал голос Нил, а Тристан неотрывно смотрел на меня укоризненными глазами.

— Этого не написано в тексте, — наконец произнес он, — потому что в словах "не помнить" правду легче.

Как я могла объяснить всем, что была сама не своя после своей работы. Мне выбил из равновесия отображённый Тристан, целующий эту Анну! Я и не помнила, как я отбирала настоящие рисунки от фальшивых и смутных воспоминаний, как могла ошибиться и пропустить один. Никогда прежде со мной не было таких ошибок и такой халатности.

— Ребята, простите.

— Объясни же нам!

Пуля не выдержала, взяла в руки уже сшитое дело и стала пролистывать, быстро пробегая глазами напечатанное.

— Рассказывай, Тристан!

— Она обидела её.

— Кто кого?

— Анна Ирен…

— И?

Он вдруг замолк и его взгляд уперся в стену. Меньше чем за секунду, я успела заметить, что он сделал новое открытие, и что он вновь в тупике. Но это не возвращение на круги своя, всё к тем же воротам, это какая‑то новая проблема. Никто другой этих перемен не увидел, все также вопросительно смотря то на него, то на рисунок, а сам Трис встряхнулся и очень спокойно произнёс:

— Мне нужно ещё подумать.

Вздох усталости и разочарования мягко потряс стены. Все разошлись за свои столы, а Тристан опять уткнулся в папку, аккуратно вложил иллюстрацию между листами и сделал вид, что углублённо читает. Я сидела с боку, я видела, что это обманка, — он был погружён в свои мысли. Как же мне было стыдно за свою невнимательность.

В работе агентства всё было сплетено из тончайших связей материального и чего‑то недоступного ни разуму, ни наукам. Игры со временем и с судьбой. Чем лучше раскрепостит человека Настройщик, тем легче он раскроется со мной, Реставратором, и с Летописцем. Сыщик по собранным материалом находит потерянного и определяет — есть ли ещё обоюдная связь. А Строитель, самый последний из звеньев, выстраивает утраченное. Одна моя такая потеря, всего лишь рисунок, на первый взгляд, могла обернуться провалом в лучшем случае, и катастрофой в худшем. Как если бы хирургу дали пациента с неправильным диагнозом, а он, доверившись показаниям в мед карте, анализам и утверждениям диагностов стал проводить операцию. А какой‑то олух проглядел аллергию на вводимый медикамент.

К Строителю всё это дело должно попасть таким, чтоб не было и соринки недосказанности или тайны. Только тогда он мог выстроить мост, — и изменить жизнь.

К концу рабочего дня я заметила, что он давно уже забыл, что на меня нужно сердиться. Он был полностью и целиком сосредоточен над новыми открывшимися обстоятельствами.

Мне так нетерпелось спросить, что же это за обстоятельства, что я мучительно переживала свои классы в мастерской. В этот раз я не стала экспериментировать с уроком, и работала по старой схеме анализа чужих произведений. Всем было скучно, мне самой было очень скучно.

Заехала к родителям, как всегда, потом к старой Гелене, и только потом домой. А Тристан ещё не вернулся.