Связующие нити (СИ)

Глава 47.Правда

Иногда мы встречались с Трисом глазами, — днём во время ужина, вечером за завтраком, когда сидели напротив друг друга. Мне было так хорошо от его молчания. Что бы Трис ни говорил о свое слепоте в отношении меня, именно сейчас он угадывал, что мне больше всего нужно — тишина без комментариев, попыток что‑то обсудить, выражение сопереживания или осуждения.

Мы встречались глазами, и в его взгляде я ощущала спокойствие. Когда же не встречались — я любовалась его рельефными и бесцветными чертами лица, — выпуклыми надбровными дугами, скулами, линией тонкого носа, запавшими глазами с чутким, живым движением век. Я любовалась тем, как он ел — движением губ, желваков, подбородка — удивительной гармонией простых и обыденных для всего человечества действий поглощения еды, которые у Триса были воплощением вкуса. Я любовалась его плечами, руками, жестами, — и ловила себя на мысли, что уже давно запомнила все его характерные привычки: как он поправляет волосы, как опирается на столешницу, как держит вилку. Или, если вспомнить другие вещи, — я знала, как он вытирает голову после ванны, как завязывает шнурки или закатывает рукава рубашки, с каким видом заводит наручные часы… мелочи, масса мелочей. На память пришли признания Дины о том, как она в первые дни жадно впитывала такие вот особенности о Ниле, не имея прежде доступа к таким важным и характерным глупостям — как эти детали. У меня было всё это богатство.

Я смотрела на Триса и прекрасно понимала, что по стандартам он не слишком красив — фигура у него была вытянутая и худощавая, лицо было тоже худым, с морщинками и бесцветными бровями. Глаза и упрямая верхняя губа — было первым, что бросалось во внимание, и казалось, что именно они составляют весь его портрет. Эти серо — буро и русо — пепельные волосы, такого же цвета небритость на щеках, — мой чудо Тристан, и мой идеальный мужчина. Он был самым красивым для меня. И самым любимым.

Признаваться ему в этой любви будет непросто…

По пути в агентство мы обсуждали финал истории с Мартой Май. Зарина была осчастливлена исходом, и сразу, как только смогла, пересказала нам всем разговор с Эвелиной, который был два дня назад. Никто из нас не угадал её реакции на новость, — девушка хохотала до слёз. Они с Настройщиком провели почти весь день вместе и, кажется, даже подружились. Я тогда только Зарине заметила шёпотом:

— Врушка ты врушка… никакое ты не зеркало.

Она не ответила, но радостно улыбнулась.

На Пулю я не обращала внимания. Ни по Нилу, ни по Вельтону я не замечала, что они придали её словам обо мне какое‑то значение. Зарина была поглощена собой, и это был прекрасный симптом душевного успокоения. Сама Пуля тоже вела себя обычно, — то есть чиркала что‑то на своих стикерах с равнодушным видом, только не озвучивая наброски рецептов. Иногда смотрела журналы, но уже в одиночестве за своим столом.

Сегодня я решилась расставить все точки над "и", и, подойдя к ней, сказала:

— Пошли на разговор, на минутку? — и кивнула в сторону своей каморки.

Она не возражала.

Первым, что я сказала, когда дверь за нами закрылась:

— Благие намерения, это прекрасно…

Пуля и глазом не моргнула:

— Рада помочь.

— Я должна признать, что твоя интуиция тебя не подвела, я действительно люблю. Но всё‑таки ты не хорошо поступила, сказав об этом здесь всем, в том числе и Тристану.

— Я не выношу лжи, — парировала та, и после некоторой паузы добавила: — Мужчина, с которым я жила десять лет всё это время жил на самом деле на две семьи. Он уезжал в долгие командировки якобы по работе. И там он был отцом, мужем, а со мной оказался сторонником свободных отношений. Этот мерзавец слишком боялся ответственности перед законом, в случае, если его поймают, так что не рисковал жениться на двоих. Я не настаивала на свадьбе, мне казалось не важным — расписаны мы или нет, если всё равно всю жизнь мы проживём друг с другом. На счёт детей он тоже настаивал…

Пуля села на один из пуфиков и сложила на груди руки. Я осталась в проходе, у стены, не решаясь сесть с ней лицом к лицу. Её откровенность, я чувствовала, была осуждением мне, а не дружеской доверительностью.

— Я его так любила, что согласна была на всё, а он, говоря, что в мире есть только мы и никто нам больше не нужен, всего лишь не хотел платить алименты и нести дополнительную ответственность. Я шла на аборты. Когда мне открылась правда, я была достаточно сильной, чтобы вынести её. И я поклялась, что вся моя ненависть будет направлена только на ложь. Я заметила твои внезапные перемены, Гретт, и недоумение Триса, твою скрытность от него… ты любишь, но скрываешься, болтая что‑то там о внезапно открывшемся вдохновении. Правда то, что прежде я не замечала между вами ни страсти, ни каких‑то таких проявлений, вы вели себя как брат и сестра, из‑за чего я тебе тогда и сказала, что между вами нет любви. Холодные, ровные, даже равнодушные отношения…

— Ты права…

— Так вот — не надо врать! — цыкнула Пуля, бросив в мою сторону взгляд ярости и презрения. — Тристан, в отличие от многих мужчин, хороший человек и не заслуживает лжи по отношению к себе. Пусть он порвал мою рукопись, но потом он не раз просил прощенья, у нас был разговор, он всё мне объяснил, я его простила и не держу ни капли зла. Нравится тебе это или нет, но я на его стороне, и буду его защищать. Пусть я раньше не видела, но теперь вижу — при всей своей мужественности, Трис человек с наивным сердцем, и дорожит тобой как полный дурак.

При этих словах я ткнулась любом в стену.

— Кайся, — злорадно прошипела Пуля мне в спину, — я не дам тебе обманывать его, и потому сказала всё, как знаю. Если он мне не поверил, если ты навешала ему лапши на уши за эти два дня, я буду разоблачать тебя снова и снова…

— Пуля… — я всхлипнула, — Пуля… это его я люблю! Мы подружились, поженились и остались друзьями. Всё фиктивно… мы никогда не были любовниками, мы хотели быть вместе тогда, не быть одинокими, решить все свои проблемы, даже не знаю, почему ещё… это звучит невероятно и глупо, но это так. Я скрываю это от Триса, потому что боюсь оттолкнуть его своим признанием…

Я почувствовала её руку на своём плече и, обернувшись, увидела огромные изумлённые глаза.

— Пуля… — я заплакала и обняла её, — мне так жаль, что у тебя… что он оказался таким…

— Не может быть… к чёрту меня, эта история отболела. Как могло такое между вами случиться?! Поклянись, что ты ничего не придумала.

— Это правда…

— Ой, кажется, я влезла куда меня не просили, ты меня прости. Глупенькие вы детки… значит у тебя такое же наивное сердце, как и у него, на том и сошлись.

— Обещай, что не скажешь ничего Трису. Я сама. Когда‑нибудь…

— Больше я ни во что не вмешиваюсь. Я лучше о вас роман напишу, со счастливым концом.

— Обязательно. Про всех нас. Про агентство.

— Может быть и про всех.

— Когда выйдешь, скажи, что я не выспалась и осталась здесь покемарить. Не хочу, чтобы Трис видел, что я плакала. Ладно?

— Ладно.

Слова Пули не выходили у меня из головы, и мне казалось, что я буду слышать и слышать их в своей памяти, но как только я легла на составленные пуфики и погасила бра, как действительно быстро заснула с ощущением покоя в душе.