Связующие нити (СИ)

Глава 23.Взрыв

Воскресным утром мы ехали с Тристаном домой, он в одной рубашке и пиджаке, а я в его ветровке. Было достаточно холодно, и я настояла на том, чтобы поймать машину, а не ждать автобуса или тем более идти пешком. По дороге он рассказал мне, что дома у Дины Пуля сразу же взялась за дело с такой энергией, что могла перебудить всех соседей. Она попросила Дину переодеться в домашнее, а Тристан, когда уходил, выкинул в мусорку и лучшее платье, и новые туфли, потому что не хотел, чтобы девушка хоть как‑то вернулась к мысли о самоубийстве, пока идет поиск. Я согласилась с ним, что это может помочь, и пусть она походит в плохом и старом, а без куртки я перебьюсь денёк. Трис не нашёл другой верхней одежды в шкафу, а Дине ведь в чём‑то завтра нужно прийти. Пуля решила остаться с ней на всё воскресение.

Днём мы поужинали рано, и я сразу легла спать. Мне хотелось отдохнуть, и ни о чём не думать, а проспала я так долго, что Трису пришлось будить меня в начале одиннадцатого уже к приготовленному завтраку и отпаивать кофе. Мы не обсуждали больше посетительницу, старались говорить о других вещах, не зная чего ждать от нынешней ночи. Ведь Пуля должна была писать историю…

Как ни странно, к началу работы не было ни её, ни Дины, а вернувшимся с выходного Зарине и Нилу мы только и смогли сказать — вчера у нас была такая гостья, такая гостья, что всех здесь на уши поставила. Вельтон рассказал про мой обморок, но папку с рисунками показывать не стал. Зарина расстроилась, что пропустила посетителя, стала причитать, что тут и без неё прекрасно справляются, но потом пришла к выводу, что будь здесь она, никаких эксцессов с девушкой бы не произошло. Наша троица в остальном хранила заговорческую тайну, дожидаясь прихода Пули и Дины.

Но они не появились и к часу, и к двум, и к трём. Я нервничала больше всех, особенно за исход дела, и не выдержала, чтобы не попроситься пойти за обедом вместе с Нилом.

— Трис, отпускаешь её со мной? Обещаю, что в двери никакие заходить не будем, и пропадать днями тоже, — Нил засмеялся, а мрачное лицо Тристана не выражало ничего хорошего, но как он мог запретить идти в магазин?

— Идите.

Он составил список, на Пулю мы прикинули обед наугад, и выбрались на улицу. Я вцепилась Нилу в рукав.

— Нил, умоляю, ты должен очень серьёзно отнестись к этому делу!

— А — а-а, может, ты, наконец, объяснишь, что там у вас вчера стряслось, и кто та загадочная дама, что приходила?

— Да, Нил, это совсем девчонка, и такого отчаянья я ещё ни у кого не видела. Она порвала с одним молодым человеком, только потому, что считает себя некрасивой. У неё ожоги на теле, она не сближается ни с кем, она готова была умереть! Нил, ты понимаешь, что если тот парень увидит в деле всё… прежде чем ты отдашь ему папку с историей и картинками, такие слова бы сказать… нужные!

— Какие?

— Если бы я знала! Но я прошу тебя подумать.

— Боишься, что провалю задание?

— Ты найдёшь дверь, я уверенна, но в этом деле нельзя всего лишь дать ознакомиться с делом, а потом спросить: вы согласны? Если бы этих иллюстраций не было, то она бы сама рассказала, а так выйдет, что он может испугаться.

— А что я‑то сделать могу? Если он испугается, значит испугается и тогда, когда она скажет… а по мне, так девчонка твоя дура.

— Пообещай мне, что прежде поговоришь?

— И на два дня из‑за этого исчезну?

— Боже мой, надеюсь, что нет! Мне так хочется пойти с тобой, так хочется посмотреть на него и сказать нечто важное… о настоящем чувстве, о настоящей красоте.

— Эта чухня никому не нужна.

— Нил!

— Правда. Если люди знают, что это такое, им ничего объяснять не нужно, а если нет, то никакие слова со стороны не помогут. Зря только воздух сотрясать. Вельтон потому дело не показывает, — так страшно, да?

— Это не страшно, это больно.

— Хорошо, обещаю тебе особый подход. Всё равно итог не зависит ни от тебя, ни от меня, ни от кого в агентстве. Сколько ей лет?

— Двадцать, или около того.

— А ему?

— Не знаю.

— Он кто вообще, как они познакомились?

— Не знаю я кто он, они и не знакомы вовсе, по — настоящему.

Нил вздохнул:

— И как тогда можно работать? А в чём суть?

— Прочитаешь. Пуля её приведёт, и будет готова вся история.

— Ты чего в пальто сегодня?

— Да так, ночью холодно…

Когда мы вернулись с обедом, в каморке Летописца стучала печатная машинка, а Вельтон приложил палец к губам:

— Она здесь. Ни слёз, ни криков пока не слышно.

— А как она?

— Ха — ха… волосы перекрасила.

Ещё с полчаса мы все сидели голодные, отложив обеденный перерыв на позднее время, когда посетительница уйдёт. Наконец, Дина с понурым и бескровным лицом вышла вслед за Пулей.

— Спасибо, — она протянула мне мою куртку и направилась к вешалке. — И вам спасибо, всем спасибо.

От подарка Вельтона Дина не отказалась, надела обновку — короткое красивое пальто зелёного цвета. К её новому бледно — золотистому цвету волос оно очень шло.

— До свидания.

— Вас проводить? — предложил Нил, но Дина замотала головой, ещё раз обвела взглядом комнату и ушла.

Все кинулись к Пуле, но она вцепилась в листы, прижимая их груди, и громко зашептала:

— Я ещё никогда, никогда за всю свою жизнь не писала таких потрясающих историй! Это лишь диалог… подожди, Вельтон! — она отмахнулась от его попытки взять рукопись. — Я сама прочитаю. Здесь есть такие слова, я в слезах вся писала, послушайте:

"…мой мир рухнул. Как я могла так забыться? Как я могла так забыть о том, кто я, и чего я никогда не буду достойна? Теперь весь мой мир сгорел также, как когда‑то сгорел мой дом, от одной его фразы: "я хочу увидеть тебя". И что‑то железное схватило меня за горло. Я на одном выдохе отсекла всё:

— Не звони мне больше. Никогда. Прощай"…

От грохота я подскочила на месте, Пуля оборвалась и округлила глаза, и я, и Трис, и Зарина с Вельтоном, как один обернулись на шум. Наша дверь была настежь распахнута, и никто ничего не понимал, пока Тристан внезапно не схватился за голову, запустив обе пятерни себе в волосы, и не воскликнул:

— Этого не может быть!

Я посмотрела на Триса, на Пулю, — у той глаза ещё больше расширились, она закрыла пол — лица своими листами и тоненько запищала:

— Ни — и-и — льс…

— Это Нил что ли сбежал?

И тут моё сердце куда‑то упало и пальцы похолодели оттого, что до меня всё дошло. Пуля завизжала совсем, а Зарина, не знавшая полностью всей истории, топнула ногой:

— С ума все посходили что ли? Что произошло?!

— Он это, понимаешь!

Я только качнулась в сторону окна, а остальные бросились, но Тристан метнулся первым, и распростёр руки так, словно защищал баррикаду:

— Нет — нет, нельзя! Стойте! Послушайте, — он нервно засмеялся, — вам не стыдно? Оставьте… оставьте это им.

Пуля стала плакать, Зарина за ней следом, они даже обнялись и стали тихо лить слёзы от радости друг у друга на плече, а Вельтон глубоко и обреченно выдохнул:

— Женщины…

У меня так гулко стучало в висках и бухало сердце. Мне стало казаться, что именно там, на улице, секунду назад случился взрыв огромного, как мир счастья, и невидимая взрывная волна накрыла и ночной город, и ночную страну, и встретила будущее солнце далеко на востоке. И меня этим взрывом потрясло, оглушило и вывело из равновесия. Я не могла заплакать, но меня до слёз переполняло чувство чужой взаимной любви, и чужого счастья.

— Вельтон, где дело? — внезапно спросил Трис.

— Вот оно.

— Пуля, давай рукопись!

Он схватил и то и другое и исчез в проёме двери. Я пошла за ним, а, увидев, что он выходит на крышу, поспешила его догнать.

— Трис…

На крыше было холодно. Он остановился у дальнего края, у той части Здания, которая выходила во внутренний двор, и стал рвать и мои рисунки, и работу Летописца. Клочки улетали вниз и в бок, подхваченные ветром, и в темноте растворялись, как в омуте. Ничего нельзя было не восстановить, не вернуть, не увидеть и не прочитать. Тристан правильно сделал, — нужно целиком и полностью оставить это только двум людям, и никому больше.

— Иди назад, здесь холодно! — он заметил, что я стою рядом.

— Нет, я с тобой.