Связующие нити (СИ)

Глава 19.Ведьма

Как обычно после родителей я отправилась к леди Гелене. Она тоже жила загородом возле холмов, только на две улицы выше от моего дома. Я познакомилась со старушкой, когда мне было семнадцать лет, и не могла до сих пор от неё оторваться, — так мне понравилась и она, и её жилище, и её образ жизни, и её философия С натяжкой можно было бы сказать, что леди Гелена мне подруга, но глядя правде в глаза, — никакая не подруга. Если наставница, — то в чём? Гелена не занималась искусством, не читала мне мораль, никогда не лезла с советами, если я её не просила. Не занималась благотворительностью, не занимала денег и не протежировала меня среди своих многочисленных и, кажется, влиятельных знакомых, чтобы я могла её счесть за свою покровительницу.

Каждый понедельник она оставляла для меня время, зная, что я приеду, и ни разу я не заставала у неё дома кого‑нибудь ещё, кроме нас двоих никогда никого не было. Она ставила чайник, пока он закипал, кормила птиц, заваривала зеленый чай, открывала для меня коробку конфет, сама лакомилась только распаренным изюмом или курагой, не прикасаясь к шоколаду, и внимательно слушала. Я могла ей рассказывать любую чепуху, случившуюся за неделю, и Гелена никогда не говорила, что это чепуха. На подоконниках, на столах, на полу в больших вазах у неё всегда стояли свежие гвоздики, — алые, розовые, белые, — всегда однотонные и всегда в больших количествах, будто она сама покупала или ей дарили их целыми лотками, забирая у продавцов всё, что есть. Мне кажется, что дарили, потому что каждый раз доставая конфеты, она сердилась на своих прошлых гостей:

— Про мои любимые цветы все знают, а запомнить, что я не ем этой кондитерской гадости, не могут! Вместо этой шикарной коробки с наплёванными в неё, как горох, конфетами, можно было бы три килограмма фиников купить.

Я тоже, помню, на праздники стала покупать для неё гвоздики и сухофрукты, но она быстро пресекла это, сказав, что об этом заботятся те, кого она видит раз или два в году, а от меня ей не нужно никаких подарков и гостинцев. Сколько же у неё было знакомых, если каждый раз я видела новые цветы, а конфет за прошедшую неделю накапливалось коробок восемь — десять. Я любила леди Гелену и безмерно её уважала, и иногда про себя называла старой ведьмой. Сказать так о себе вслух могла лишь сама Гелена, что часто и делала.

Дом её с маленькими и тесными комнатками напоминал мне сочетание моей каморки в Здании с моей прихожей в квартире, — сундучки, пачки писчей бумаги, всего много повсюду, где‑то навалено, где‑то аккуратно сложено. Обжитая, уютная норка, наполненная щебетом, чириканьем и слабым красивым звуком хлопающих крылышек. Тем, у кого была аллергия на птиц, в этом доме находиться было смертельно опасно.

Геле открыла мне, показавшись в проеме двери в ослепительно жёлтом летнем платье с тяжёлой массой бус на прямой груди, волнистые и кипельно — белые волосы, не забранные ни в косичку, ни в старушечий пучок, свободно спадали на плечи, и от этого ареола загорелая кожа шеи и лица казалось едва ли не коричневой. Легко спустившись с крыльца, босая дошла до калитки и отперла засов. Этому я не удивлялась, — она и зимой по снегу ходила мне открывать босиком, не накинув на плечи даже платка.

— Здравствуй, Геле.

— Здравствуй — здравствуй!

Пока я разувалась в сенях, она в стороне окатила ступни чистой водой и пошла первая в комнаты, оставляя на досках пола влажные следы.

— Чайник сейчас наберу… проходи.

Как только я вошла в комнату, многие птицы всполошились, и моё появление было сопровождено шумом. Подвешенные клетки закачались, поднялась летучая пыль. Усевшись на круглый стул, стала дожидаться, пока Геле всё принесёт и накроет, — этот процесс тоже давно уже был закреплён, и никаких "я помогу" не принималось. Она шлёпала по полу пятками, жестикулировала сухими руками и постоянно поправляла волосы. Несмотря ни на какие морщины, которые были уже как у старого дерева, а не старого человека, не смотря на отсутствие почти всех зубов и абсолютную седину, Геле производила на меня впечатление юности. В ней не было благородной старины, степенности, покоя. Она не шаркала тапками, не зачёсывала волосы и не стригла их коротко, не носила халатов… Мне казалось, что она бессмертна, её никогда не покинет энергия и жизнь.

— Глаза у тебя сегодня грустные, — она провела пальцами по моему лбу, коснулась подбородка, потом, прежде чем сесть на своё место, осмотрела мои ладони. — Что интересного расскажешь мне?

Она иногда так делала, — то вглядывалась в руки, то, схватив, начинала поглаживать обе ладони в течение нескольких секунд, то поправляла мне чёлку, каждый раз пальцами проглаживая лоб горизонтально, то бралась за подбородок, и каждый раз, когда такое происходило, мне хотелось сказать "А — а-а" и высунуть язык. К счастью, подобные причуды на леди Гелену находили изредка.

Несчастие моё заключалось в том, что я не могла рассказывать ей всей правды, какой хотела. Меня тянуло поделиться всем, что касалось работы в Здании, тайной всего, что там происходило, но было нельзя.

— Леди Геле, вчера я встретила одну женщину, которая рассказала мне историю своей жизни. И то, что она говорила, так похоже на некоторые вещи, которые ты рассказывала мне раньше.

— Какие?

— Об истоках.

— Начни по порядку, а я пока птичек покормлю.

Я рассказала, насколько могла рассказать об истории Виктора, Виолы и её маленькой куколки.

— Это не непохоже, это то же самое, о чём я говорила! — в конце моего рассказа старушка ушла за чайником, а, вернувшись, произнесла это. — Счастливая Виолоа, у них настоящих Женщин и Мужчин больше, чем в нашей вырожденной группе стран. Мы выдохлись, духовно умерли целым народом, превратившись в шелуху и оболочку.

— Объясни мне, я не понимаю. Что значит настоящих и не настоящих?

— Хо! Да это ещё с тех эпох, когда не существовало ни стран, ни наций… Люди тогда знали больше тайн, больше умели, глубже познавали истинное в природе, и были счастливее, чем мы со всеми нашими автомобилями, унитазами и холодильниками. Тогда каждая женщина была Женщиной, а мужчина — Мужчиной.

— Разница в чём?

— Гретт, это такое внутреннее понятие, которое никак не касается ни внешних данных, ни незначительных черт характера. Фундаментально, глубже, в крови, в подсознании, если тебе будет так проще уяснить.

Старуха поднялась со стула и встряхнула руками. Потом села обратно.

— А Женщины?

— Женщин — практически не осталось. Я бы сказала, что их нет. Мужчин ещё можно встретить.

— А Тристан?

Гелена подняла на меня такой взгляд, что вначале я прочла в нём недоумение, а следом за этим она внезапно расхохоталась, показав мне все шесть разрозненных зубов.

— Не говори мне, что о своем муже ты думала иначе, чем я сейчас тебе скажу! Я видела его лишь один раз в жизни, когда вы приходили в гости вдвоём, но мне было бы достаточно и секунды, чтобы узнать. Я старая ведьма, выжившая из ума, и я много лет живу на свете. В нём видно человека, который карабкается на вершины гор, чтобы познать — что за ними, чтобы расширить горизонты. В нём дух всех первооткрывателей и путешественников, в нём есть что‑то от северных древних воинов… но в этом впечатлении виноваты ещё и его скулы, и цвет волос… Не важно, что он на самом деле никогда не отправится в кругосветное плаванье ради поиска неизведанных островов. У него нет, и не будет жажды засесть в "берлоге", он не чувствует стен, для него дом — весь мир. Он у тебя… — Геле даже задохнулась, но прервалась, и сделала большой глоток чая из своей чашки. Хитро прищурилась. — Как с тобой сегодня интересно разговаривать…

Очень довольная собой, искренне воодушевлённая, она не собиралась на этом заканчивать свои рассуждения. Она открыла конфеты "Чернослив в шоколаде" и придвинула ближе ко мне.

— О том, кто такие настоящие Женщины, ещё знают некоторых странах. До каких по каким‑то причинам настолько не добралась цивилизация и не проела всё живое ржавчиной, или до тех, кто не смотря ни на какие прогрессы, свято берегли духовность, традицию и культуру. У нас ещё несколько столетий назад встречались Женщины. Но за их силу, которая пугала тупых и слепых, за их необъяснимое влияние, за их магическую притягательность, — их объявляли ведьмами и сжигали.

— А я?

— Нет, конечно, Гретт, ты как все. Я уверенна, что ты и вчера, слушая историю этой твоей знакомой Виолы, поняла, что это так. Правда? Женщины в тебе нет, и не было, и ты никому не отсылала её по почте, не теряла её следов, никогда не замечала её отсутствия и не тосковала об этом. Объяснить природу истинной Женщины сложнее, чем объяснить мужскую. Она сложнее и запутанней, нелогичней и неопределённей, как всё женское. Многие дамы меняют своё тело, становясь с переменным успехом тонкими, чувственными, с выразительными формами, с сексуальным аппетитом, какими угодно, а внутренняя женщина будет отсутствовать. Настоящей ничего не нужно, у неё будет лишь взгляд. И не путай это с природными инстинктами, когда табун побежит за вильнувшими бёдрами…

Гелена на этот раз утомленно допила из чашки. Налила себе ещё и продолжила:

— Я говорю сущности, о том, что находится выше тела и всё же связанно с ним природой и предназначением.

— Что ж, выходит, что простые люди, любя друг друга и создавая семьи, на самом деле испытывают не настоящую Любовь? — мне вдруг стало обидно за всё наше современное общество, которое леди Гелена так жёстоко перевела в ранг бездуховных биологических машин.

— Это не помеха счастью, детка. Это не мешает людям развиваться и расти в других сферах, а вся моя дребедень, которую я пытаюсь тебе разъяснить, это пережиток времени. Сейчас никому и не нужна связь с природой или шаги в мир духов, за пределы всего земного, мы прекрасно обходимся без этого. Любая женщина может встретить любовь, выйти замуж, родить детей, и ни разу не почувствовать потребности вдруг сойти с ума. Это удел таких, как я, — босых дикарок, бегущих по полю за ветром, или ныряющих в глубину моря обнажёнными… ты — не Женщина.

Леди Гелена говорила это таким равнодушным тоном, будто не видела за своими словами ничего обидного, а только лишь правду.

Вот просыпаешься ты в палате, а медсестра тебе говорит — у вас нет ноги. За её словами не может скрываться личного отношения, она информирует тебя, прекрасно зная, что это не сама сильная трагедия, что жить я буду, передвигаться смогу с протезом, и жизнь моя будет идти дальше точно так же, как шла до этого, только лишь с маленьким дискомфортом. После слов леди Гелены я одним махом ощутила это сравнение, и тут же испытала массу чувств, которые я могла объяснить только с помощью того же сравнения. Если я больная, которой только что сообщили об отсутствии части тела, то я мгновенно ощутила невосполнимую потерю, боль, и мираж о том, как я чувствую шевеление пальцев несуществующей ныне конечности. Так же как тело и сознание страдали бы от этого, случись подобное, так и моя внутренняя сущность в эти минуты за чаепитием у старухи начала болеть. Я поняла, что задета сейчас не мои самолюбие, гордость или достоинство, они‑то в моём мозгу молчали, а задета женщина с маленькой буквы. В ней, оказывается, недостает части. В ней что‑то не развилось с рождения…

— И что мне делать?

— Зачем тебе что‑то делать? Будь счастлива, у тебя и так много! Многие даже скажут, что слишком много на одного. Тебе плохо с Тристаном?

— Что ты, Геле!

— Знаешь, — она посмотрела на меня и сказала совсем мягким голосом, — я ошиблась в одном слове и потому ввела тебя в печаль. Все люди настоящие и все чувства настоящие, я неправильно выразилась. Есть просто женщины, а есть женщины с Первозданной Женщиной внутри обычной. Есть просто мужчины, а есть Первозданные Мужчины внутри обычного. Это более точно, и Виола твоя потеряла в себе Первозданную Женщину, однако, ей это не помешало полюбить всем сердцем и родить любимому мужчине детей.