Связующие нити (СИ)

Глава 22.Дина

На следующую ночь выяснилось, что Зарина попросила у Вельтона отгул и он совпал вместе с выходным Нила, так что когда в дверях нашего агентства появилась посетительница, мы в первые секунды растерялись, — кому её приветствовать и успокаивать, пока Тристан, сидевший ближе всех к двери, не встал из‑за своего рабочего стола:

— Вы кого‑то потеряли?

— Да.

Странным образом эта молодая девушка была не похожа на всех, кто к нам приходил, — никакой неуверенности или выраженного отчаянья не было. Она зашла тихо, прикрыла за собой дверь, и все её колебание было лишь в том, что она не знала к какому столу нужно подойти. Ответив абсолютно спокойно на вопрос Тристана, она первая сделала шаг к нему, и огляделась в поисках стула.

— Проходите, прошу вас, — Вельтон показал на диван, — присаживайтесь. Мы вас внимательно слушаем.

Впервые в жизни у меня возникло ощущение, будто на улице разгар дня, вход у нас сразу с улицы, и контора у нас… по зарубежным турам, например. Настолько Дина, так она назвала себя, была спокойна. Я даже мельком подумала, а не ошиблась ли она адресом?

— Название вашего агентства на двери… вы спросили, и я поняла, что я правильно его истолковала. Да, я потеряла человека, и очень надеюсь, что с вашей помощью я смогу исправить ту ошибку, из‑за которой наши пути разошлись.

— Расскажите нам всё по порядку, Дина.

— Два года назад в моей квартире раздался звонок…

Вельтон и Трис сели поближе, пытаясь заменить Настройщика хоть как‑нибудь, но девушке он, видимо, был совсем не нужен. Она легко рассказывала, и даже чересчур спокойно, на мой взгляд, без волнений.

Два года назад в её квартире раздался телефонный звонок, и как только она взяла трубку и сказала "алло?", мужской голос сразу спросил: "кто это?". Дина возмутилась и ответила аналогичным вопросом. После минутного спора и допросов выяснилось, что мужчина звонил своим родственникам и не ожидал услышать чужого голоса, как оказалось, он случайно набрал другой номер, промахнувшись пальцем на одно деление телефонного диска. Взаимно извинились, и Дина положила трубку. А на следующий день этот мужчина вдруг позвонил в то же самое время, но на этот раз специально. Сказал, что у неё такой красивый голос, и он не может никак выбросить его из головы.

Я прислушалась, — действительно голос Дины был мягкий и грудной. Если закрыть глаза, то по такому голосу представлялась чувственная зрелая женщина, породистая, если можно было так выразиться не о внешних, а внутренних данных. Женщина — спокойствие, женщина — глубина… но внешне я бы дала ей не больше двадцати лет, и никакой красотой она не блистала, скорее наоборот. Лицо у неё было белым и круглым, и казалось полным ещё и потому, что черты лица были мелкими — рот тонкий и узкий выделялся только двумя острыми, вздёрнутыми вверх уголками верхней губы, столь же маленький носик с крошечными неподвижными ноздрями, и старательно подкрашенные глаза. Было видно, как макияжем она старалась удлинить их, вырисовывая длинные стрелки, увеличить с помощью теней, но они всё равно казались маленькими, и тонко — тонко выщипанные брови длинной своей дугой только подчёркивали это. В остальном же её фигура была стройной, но не выразительной, одежда была серой, и большая сумка через плечо — серая. А рыжеватые от хны волосы она стянула в хвостик — сосульку на затылке. Не смотря на свою некрасивость, мне нравилось её выражение лица, — оно было одухотворенным, тонким, и глубоко спокойным, с чувством собственного достоинства. В этой‑то глубине и была прекрасная перекличка с бархатным голосом Дины.

Мужчину звали Нильсом, и, как оказалось, он жил не просто далеко, а в другой стране. Всегда звонил он, не давая обратного номера, потому что не мог допустить, чтобы девушка тратилась на эти немыслимо дорогие переговоры, но сам звонил часто, — через день, а то и на следующий. Дина поначалу чувствовала себя очень скованно, ей было неудобно, что Нильс выкидывал деньги на ветер, всё расспрашивая её, рассказывая что‑то сам, и порой такие разговоры длились по вечерам и час и два, и три… они понравились друг другу. Она ловила себя на том, что не может дождаться назначенного часа, чтобы вновь поговорить с ним и услышать его голос, она очень переживала, когда откровенничала, или слушала о чём‑то личном с его стороны. Это было понимание, это была привязанность, и всё было прекрасно, пока он, спустя три месяца их телефонного знакомства не сказал, что влюблён и хочет приехать познакомиться с ней по — настоящему.

— И тогда я сказала то, что не могу себе простить до сих пор… я сказала, чтобы он больше не звонил.

— Почему?

— Мало того, я два дня не снимала трубку, когда раздавался телефонный звонок, а потом сменила номер.

— Почему, Дина?

Девушке стало трудно говорить, я видела, как задвигалось её горло, словно сглатывая надёжно запрятанные горькие комки, и она опустила взгляд на свои руки, молча замотав головой.

— Вы сможете мне помочь? — раздалось с таким трудом после нескольких секунд гробовой тишины. — Вы можете что‑нибудь сделать?

— Дать вам стакан воды?

— Нет. Ответьте мне. Если нет, то я пойду…

— А как вы нашли нас? — спросил Вельтон. — Как вы оказались здесь в четыре часа ночи?

Дина молчала. Упрямо смотрела вниз, потом в сторону, и ничего не говорила. Наконец Трис положил ей ладонь на плечо, и сказал утешительно:

— Если вы готовы, то мы попробуем вам помочь. Но сначала мы должны выяснить, есть ли связующая ниточка между вами, осталась ли она с его стороны, понимаете?

— Да.

— Вы сейчас можете ещё остаться у нас на некоторое время, чтобы начать поиски?

— Да.

— А ты, Гретт, готова? — Трис спросил, даже не поворачиваясь ко мне.

— Конечно.

Длинную куртку она не сняла, и сумку тоже не оставила, — в каморку зашла быстро, не задавая никаких вопросов и села на мой пуфик. Я не стала ничего поправлять и села на тот, на котором обычно привыкла видеть посетителей, а не себя.

— Дина, вам удобно так? Может, разденетесь?

— Мне удобно.

— Вам сейчас нужно свободно себя чувствовать, чтобы нормально настроиться на воспоминания, и никакие посторонние мысли не отвлекали.

Она вскинула на меня короткие накрашенные ресницы и сняла с плеча сумку, потом скинула куртку и с усилием заставила себя глубоко вдохнуть.

— Я свободно себя чувствую, я спокойна, — её голос прозвучал именно так, как она говорила, — что нужно делать?

— Сейчас вы сможете нарисовать свои воспоминания…

— Зачем?

— Это первый шаг к поиску.

— Что он даст?

Я положила себе на колени альбом и поближе придвинула материалы.

— Вам не нужно знать всего, что происходит у нас в агентстве, и как мы работаем, вам нужно только довериться нам, а мы постараемся найти вашего Нильса. Сосредоточьтесь на том первом дне, когда он ошибся номером и позвонил вам. Только помните — никаких шагов в сторону, никаких мечтаний, предположений, смешанных с чем‑то другим мыслей. Даже если вы не помните подробно, это не страшно. Здесь вам нужно лишь вспомнить хоть деталь, а на бумаге отразится то, что ваша память, может, закидала временем. Вы готовы?

Дина медлила с ответом:

— А что вы можете нарисовать? Мой телефон? Или возможно изобразить его голос?

Если честно, я и сама не знала, что я сейчас буду видеть.

— Рисовать будете вы, своей памятью, а мои руки вас слушаться. Я не знаю, что это будут за иллюстрации. Так вы готовы?

— Готова.

— Сконцентрируйтесь. Закройте глаза, если вам так будет удобнее…

Она закрыла, а я потянулась к пастельным мелкам.

Всё же привыкнуть к этому чувству неуправления своими руками было невозможно. Я и не я одновременно выводили линии и растирали пятна. Я увидела первые очертания голубой комнаты, дивана и журнального столика, на котором стоял телефон. Потом я нарисовала на втором листе саму Дину, которая отражалась с трубкой у уха, взглянувшая на своё отражение в зеркале серванта, она улыбалась и была смущенна. Она выглядела очень женственно в это мгновение, её красила улыбка и внутренняя нежность. Рисунок за рисунком менялись цвета… всё та же пастель, но более тёмная, — то ночной вид из окна, то тёмный коридор. Дальше — уголь. Чёрно — белая ванная комната с маленьким высоко подвешенным зеркалом, чёрно — белая кухня, чёрно — белый зал, спальня, шкаф для одежды, зеркало на внутренней дверце, раздетая Дина в отражении, бурые пятна ожогов — бёдра и живот, искривлённое мукой её лицо, на котором застыло презрение и ненависть, обращённые на себя и на своё уродство… мои руки всё выбрасывали и выбрасывали из альбома листы, и тонкие палочки угля обламывались и крошились от нажатия пальцев, я так хотела остановиться, но не могла. И Дина, уже скрючившись на своём месте и обхватив голову руками, мычала от слёз.

Чёрная, непроницаемая улица, наше Здание, наша лестница, её сумка, открытая полностью, а на дне белая бечёвка, и… наша дверь с полоской света…

Дина глухо застонала, завыла, потом заорала в голос, а у меня потемнело в глазах, и крик её стал в этой темноте меркнуть.

Я долго не могла понять, что я прихожу в себя, а не просыпаюсь после сна. Это было настоящее беспамятство, потому что, когда я вспомнила случившееся, я не могла поверить, что это был не сон, и что это было недавно. Не просто недавно, а минуты две назад. Тристан сидел рядом со мной на диване в большой комнате, Зарина и Пуля успокаивали истерику Дины, Вельтон тоже был рядом с ней с моими рисунками в руках. Дверь каморки на распашку.

— Тебе лучше? — Трис одной рукой поддерживал меня под голову, а в другой руке у него был стакан с водой. — Перестань меня пугать, Гретт, почему нельзя без приключений?

— Всё хорошо.

— Голова кружится?

— Нет, — я села на диване. Мой обморочный сон проходил, и я уже стряхнула с себя ощущение длительного времени. — Ты видел рисунки?

— Нет. Что у вас там произошло?

— У неё срыв или… не знаю. Дина удавиться хотела.

Пуля что‑то шептала девушке, тоже подносила воду, но Дина отворачивалась, долго всхлипывала, а потом начала говорить — торопясь и захлёбываясь в словах:

— Не могла я! Нельзя меня никому видеть… и знакомиться не надо! Это несчастный случай был в детстве… ну, какая же я теперь? Я тогда думала — какая же я дура, куда меня занесло, как я его‑то обманываю и себя обманываю, ведь всегда знала, что крест на мне… я с таким уродством никогда… если только такого же найду, или хуже, чтоб мне не стыдно, не страшно было… а я забылась, я даже не подумала тогда, что он вдруг захочет приехать! А недавно я поняла, что не могу так жить. Всю жизнь без него. Всю жизнь в этой ненависти! Я давно решение приняла, я даже удивлялась, что мне так спокойно стало от радости, что скоро моя мука кончится… я всё приготовила, только я дома не хотела. Я свой лучший костюм одела, накрасилась, новые туфли купила. Я весь дом убрала… а здание это я знала, я недалеко живу, оно же заброшенное, никто не увидит, не появится случайно… я так решила, что мне очень спокойно стало… будто всего лишь мусор вынести нужно. Я почти, а тут вдруг полоска света от двери… и до меня дошло, что табличка, которую я видела внизу, про сожжённый мост, что это то самое. Последний шанс… попытка переступить свой ужас и всё ему рассказать, а не бросать трубку и не менять номер… будь что будет.

Она замолчала, и в агентстве снова наступила тишина. Мёртвая.

Трис поманил Пулю в сторонку, и что‑то ей тихо сказал. Потом подошёл к Дине:

— Дина, теперь вы должны прийти к нам завтра. Давайте, мы вас проводим, вы подышите свежим воздухом, успокоитесь.

— Хорошо.

— Гретт, можно я возьму твою куртку на время?

— Да, конечно.

Он накинул её на Дину, оделся сам, и Пуля тоже. Остались только мы с Вельтоном, но через несколько секунд Трис вернулся, зашёл в каморку и вышел оттуда, роясь в сумке. Достал ключи.

— Вельтон, выброси всё, пожалуйста, на помойку подальше отсюда. Я Пулю попросил остаться с ней до утра, приготовить что‑нибудь вкусное, навести беспорядка побольше… Гретт, я точно могу тебя оставить, ты в порядке?

— Иди, у меня всё нормально.

Трис ушёл, а Вельтон запихал в мусорный мешок вещи Дины.

— У неё сорок шестой размер. Нужно будет купить ей хорошее лёгкое пальтецо.