Связующие нити (СИ)

Глава 29.Томас

Через какое‑то время, открыв глаза, я поняла, что всё же заснула, потому что и рука затекла и поджатые ноги. Тут же услышала, как приоткрылась дверь, и в каморку зашёл Трис. Оставив узкую полоску света, чтобы ориентироваться между рядами хлама, он подошёл к пуфикам и присел рядом на корточки.

— Да ты не спишь?

— Я только что проснулась…

— Уже утро, я не стал будить тебя на обед, но сейчас нам пора уходить. Сегодня воскресение, на работу не нужно, так что отдохнёшь по — настоящему. Вставай.

— Сейчас, — я медленно вытянула ноги и села. — Как в одежде спать неудобно, теперь чувство, что даже кожа мятая.

— К нам сегодня приходил посетитель…

— Как? Я прослушала всю историю… Кто это был? Кого хотят найти? Трис, это не честно, ты же знаешь, что такое упускать, просто кощунство, это же так интересно!

— Не обижайся, — Трис включил свет, и я зажмурилась, — как будто ты никогда во время выходных не пропускала новых посетителей агентства…

— Чтобы всё подробно рассказал.

— Только дома. Пошли.

До дома я уже всё из Тристана вытянула. Правда, история оказалась короткой, — молодой человек, лет восемнадцати, не очень разговорчивый, за то дёрганный и настороженный, пришёл потому, что потерял свою семью. Мать, отца и маленького братишку. Как такое могло случиться, он не мог сказать. Даже не смотря на все усилия Настройщика. Найдите, и всё! Агентство нашёл потому, что любит он такие вот заброшенные дома, а как табличку заметил, так сразу и понял, что это за место. Сразу понял, о чём здесь просят.

Весь воскресный день мы с Трисом провели дома, и каждый в своей комнате. Давно мы с ним так скучно не тратили время, но за завтраком, собираясь на работу, решили, что в следующие выходные нужно будет куда‑нибудь сходить. Хотя бы в кино.

В Здание я шла немного волнуясь. Сегодня мне предстояло поработать, а с молодым человеком я даже не была знакома. Он появился к часу ночи, дверь открыл бесшумно, и сначала просунул только голову:

— Здравствуй, — мы все почти хором поздоровались.

Я бы ни за что не дала ему восемнадцати лет. Томас или, как мне сказал Тристан, Том выглядел худощавым подростком, на нем болталась футболка и штаны, и походка у него была такая, словно его суставы были более подвижными, чем у остальных людей. В совсем коротком ёжике волос у виска заметны были два шрама, под глазами были тени, а губы — в трещинах. Ничего из внешности Тристан мне не пересказывал, но это нерадостное впечатление о беспризорности пришло мне в голову в первую секунду, как я взглянула на него.

— Вот, я пришёл, — Том встал посреди комнаты, обращаясь прежде всего к Зарине, — что делать?

— Мы будем рисовать, — я постаралась поприветливей улыбнуться, как только он обернулся, — давай знакомиться. Я — Гретт. А ты Том? Мне рассказали, что ты приходил вчера.

— Да. Я не умею рисовать.

Он взглянул исподлобья, колюче как‑то и одновременно со страхом, а я с трудом подавила в себе желание начать разговаривать с ним, как с маленьким.

— Тебе и не нужно. Рисовать умею я.

— Иди, иди, не робей, — Вельтон помахал рукой в сторону каморки и подмигнул Томасу. — Сам увидишь, как это легко.

Я пропустила мальчишку вперёд, и закрыла дверь.

— Сейчас, я только пуфики расставлю. Вчера заснула здесь. На беспорядок не обращай внимания.

— Ладно.

— Садись, — устроившись, как обычно, я взялась за альбом и за простой карандаш. — Тебе сейчас нужно, Том, вспомнить тот ключевой момент, когда, как тебе кажется, ты и потерял семью.

— На вокзале это было.

— Нет… просто вспомни, говорить ничего не нужно. Даже если ты был совсем маленький и не помнишь никаких деталей, просто вспомни ощущения. Даже если тебе было очень страшно, не бойся сейчас думать об этом, так нужно, хорошо?

— Меня потом в детдом отдали, — Том сидел напротив и буравил меня глазами. Он так напряженно смотрел, что я даже замешкалась. — Я на станции пошёл к киоску конфеты смотреть, а поезд уехал.

— А почему ты вчера об этом нам не рассказал?

— Какая разница. Вы же их найдете, да?

Этот случай выглядел странно. Как он мог потеряться на вокзале, или на станции, ребёнком? Нет, потеряться он мог, но потеряться так, что его не искали и отдали потом в детдом? Если так, то где же здесь связующая ниточка? Но Зарина сказала, что это не случайный мальчишка, что ниточка чувствуется, она есть — она натянута и дрожит, она не дает ему покоя, и он действительно ищет.

— Найти, наверное, найдём. Но тебе же вчера говорили, что нужна обязательно обратная связь. Ты понимаешь, о чём я?

— Они меня не забыли, я знаю.

— Начни вспоминать, — я опустила руки на лист, — только воспоминания. Никаких посторонних мыслей, фантазий, выдумок и прочего. Чётко или не чётко — не важно. Сосредоточься и ни на что не отвлекайся.

Он медленно кивнул, но ничего следом не произошло. Я подождала несколько секунд.

— Если тебе будет легче, можешь закрыть глаза.

Он закрыл. Моя рука очень неуверенно стала двигаться вверх и вниз, вырисовывая графитом поезд. Но тут же всё смазалось, и прямо поверх первого рисунка я стала рисовать совершенно другой, а потом, не в силах остановить движение, перечеркнула крест на крест всё.

— Нет, всё было не так, — одними губами сказал Том, — я пошёл смотреть конфеты…

На новом листе под карандашом стал появляться рисунок плитки шоколада, потом она стала обрастать чертами многоквартирного дома по типу новых построек. Потом я вырвала лист, и стала рисовать прилавок…

И всё кончилось. Томас распахнул глаза:

— Нормально, да? Это то, что нужно?

— Нет не то. Посмотри на меня.

Он посмотрел, но не сразу. Я плохо разбиралась в человеческих чувствах, но сейчас для меня всё было более чем очевидно.

— А я знаю, почему вчера ты ничего подробно не рассказал. Вчера ты был застигнут врасплох, и не успел ничего придумать, так? К сегодняшнему дню принёс историю, но я тебе честно скажу — не очень убедительную. Всё врёь.

— Я не вру!

— Врёь.

— Не вру…

— Томас, у тебя есть связующая ниточка, есть поворотный момент, — это настоящее. Но если ты не расскажешь правду, тебе никакие силы их не найдут.

Он молчал, но я видела, что сейчас оборона прорвёся.

— Вы скажете, что я не имею права…

— Все имеют право. Если Здание тебя пустило сюда, если ты пришёл и не обманул, значит тебе выпал шанс. Мы все тебе помощники, но без твоей правды мы бессильны. Боишься осуждения — уходи сейчас. Больше шансов не выпадет.

— Нет!

Глаза у него были не детские. Не знаю, сколько в них было взрослости, но страдания там было с лихвой. Том смотрел на меня, как дикий зверь на человека, которому никогда и ни за что нельзя доверять, так учил его опыт, но голод и ранение вынуждают покориться и вынуждают довериться.

— Томас, ты веришь в чудеса? Не смотря на всё что было у тебя в жизни. В сказку, Томас? В настоящее чудо? Посмотри вокруг, пойми до конца, куда ты попал. Ты только что рисовал собственным воображением… дай мне свою руку. Том, я не буду тебя обманывать, твоя семья, может быть, утратила связь, и ничего изменить уже невозможно, но попробуй поверить как когда‑то в детстве. Чудо прячется не только в шляпах и волшебных палочках, оно может быть спрятано в сердце, а тебе лишь стоит поверить ему. Поверить самому себе и ничего больше не бояться. Сделай первое чудо сам, Том.

Он протянул свою ладонь и коротко пожал мою. Колкость его исчезла, он смотрел гораздо спокойнее и уже не на меня, а в сторону. Губы перестал сжимать, только подышал поглубже прежде, чем начать говорить:

— Мой отец умер, а мать спилась. Из‑за этого я доучился только до второго класса, а потом не стал ходить в школу. Дома — притон, водка, мать поколачивает, и на улицу выгоняет. Там из органов какие‑то люди приходили, сроки для исправления назначали, суды вроде, но я сейчас не помню ничего. Я ненавидел мать, отца не помнил вообще, родни другой не было. За полгода до того, как мать по пьянке убили, я встретил случайно… ну, жрать хотелось, я на рынке сырую картошку таскал, — она обычно пониже, то в вёрах, то в мешках. А тут всётаки поймали, как я картофелину в карман штанов сунул. — Том откинулся спиной на стену, и в карман сунул кулак, показывая, даже улыбнулся горько. — Большая была, пожадничал, выпирала так, что видно… я в слёзы, вырывался как бешеный. А тут женщина одна за меня заступилась, деньги даже заплатила. Меня отпустили, а я как пришибленный, даже не мог поверить, что всё прошло, всё равно ревел… а та, что за меня заплатила, говорит, хватит реветь, помоги лучше сумки донести. Я пошёл. До самой квартиры донёс, она не разговаривала, я вообще… она меня чай пить оставила, ну, там, умыла, накормила. Малыш там у них ещё был, года три, наверное, не знаю, мелкий ещё, мне тогда с маху свою машинку подарил…

Второй раз Том улыбнулся без горечи, стал поглядывать — слушаю я или нет. Видимо, моё выражение лица его успокаивало, потому что дальше он стал рассказывать более раскрепощёно. И события, которые он вспоминал, кажется, были самыми счастливыми днями за всю его жизнь.

— …муж у неё тоже нормальный, настоящий мужик. Я часто к ним ходил, они даже, если я пару дней, бывало, пропускал, меня на рынке искали. У них так хорошо дома. Они так ко мне относились… пацан даже без ревности всякой, как будто я всегда у них был, как старший брат что ли. Я им про отца и мать своих сказал, а адрес никогда не говорил и фамилию. Мне десять лет было, мало соображал, а чувствовал, что стыдно. Потом мать убили и меня сразу забрали. Я только через несколько дней подумал, что можно этим, начальникам, адрес той семьи дать, вдруг усыновят… но не стал.

— Почему?

— Потому что на самом деле чужой я им. Кормить меня надо, да и вообще… это я сейчас понимаю, чего испугался, — испугался, что не возьмут по — настоящему, насовсем. Испугался, что если и возьмут, то, скрипя зубами — вроде как приручили, теперь совесть бросить не позволит, и ненавидеть меня начнут… не поверил я тогда, что всё может быть хорошо.

— А сейчас?

— Месяц назад я, как из детдома этого выпустился, к ним пошёл. Просто во дворе сидел сначала, сутками. А потом в квартиру позвонил. Дурак… восемь лет прошло… а там уже другая какая‑то женщина живёт, без семьи. Она сначала не поняла ничего, а потом кинулась по коробкам лазить, говорит, адрес они оставляли, как переехали и даже письма раз в полгода слали первое время… придет, мол, мальчик, дайте ему адрес…

Том внезапно сморщился и прикрыл лицо руками:

— А эта гнида всё выбросила! Ни клочка не нашла, ни конверта! И так не помнит, южный город какой‑то! И всё! А они мне и были семья, понятно! Семья… мама, папа и братик… настоящая семья. Настоящая.

— Том, успокойся, — я положила ему на плечи ладони, — успокойся. Я всё понимаю, Том, я тебе верю.

Спустя полчаса, как только рисунки по воспоминаниям были готовы, я наблюдала за выражением его лица, когда он на них смотрел. На первые он глядел, ещё сдерживаясь, а когда я показала ему рисунок всей семьи, — его глазами, сидящего за обеденным столом, где мама улыбалась и смотрела в его сторону, а отец в это время убирал младшему сыну макаронину с подбородка, Томас скрючился на пуфике и зарыдал.

Я не удержалась и, сев рядом с ним, погладила по жёсткому ёжику волос.

— Верь в чудо.

В понедельник после классов я была у родителей и у Геле. Геле подметила мою молчаливость, но пытать не стала, просто утащила гулять в лес. А когда я ехала домой, я подумала, что мне слишком тяжело стало работать в агентстве. Последние случаи так или иначе меня волновали, а раньше такого не было. История с Анной сначала взбаламутила меня с придуманным поцелуем, да и то, что дружба после построенного моста, как подозревал Трис, уж больно была бы похожа на мой случай с подругой. Керамист довёл до того, что я на него наорала, Виола с куколкой, Нил с Диной… теперь этот мальчик, потерявший семью.

Я тогда отпустила его из каморки, а сама не вышла. Заперлась и не открывала на стук, просматривая и просматривая нарисованные какие карандашом, а какие пастелью воспоминания о семье. И думала о Тристане.

Сам Тристан позади двери спрашивал "ты чего там?", а я думала о нём в прошлом и вспоминала, как кололся в лоб его свитер, как я плакала на кухне, обнимая его, и как я потом держала его за руку, когда он мне показывал старые снимки. Семья.

Конечно, после я взяла себя в руки, вышла, как ни в чём не бывало и все как обычно занялись просмотром. Новое дело вдохновляло всех. Том должен был прийти через ночь, чтобы работать с Летописцем, и как раз попадал на мой выходной, чему я втайне радовалась. Слишком много для меня эмоций.

И ещё по дороге домой я поймала себя на мысли, что справиться с другой проблемой будет сложнее — мне смертельно хотелось опять пойти вместе с Нилом, чтобы посмотреть на этих людей вживую, и увидеть тот миг, когда Сыщик покажет дело. Я чувствовала, что они его не забыли, и что вопросов даже не будет — да или нет, и это будет для них тоже настоящее чудо. Но я не могла пойти…

К моему возвращению Тристан уже был дома, но заговаривать с ним о деле Томаса я не хотела. Вместо этого я напомнила ему, что в следующие выходные нам нужно ехать на годовщину свадьбы моих родителей, а подарок мы так и не купили.

— Трис, я не хочу одна ходить по магазинам, вдвоём веселее, ну, пожалуйста…

— Нет, нет, я всю неделю занят! — Судя по тому, как он улыбался, Тристан говорил это не всерьёз. — У меня работы много… кстати о работе, Нил наконец‑то устроился. Тяжело было найти такую, чтобы график к нашему агентству подходил.

— Здорово, а где?

— Не поверишь, чинит швейные машинки в училище. За то время, которое мы не общались, я даже не знаю, что он ещё освоил.

— Уже давно хотела тебя про него расспросить. Он же сам не распространяется, а мне интересно…

— Что? — Тристан схмурился и с недоверием посмотрел на меня. — Я секретов не выдаю.

— Если секрет, то не выдавай. Они жениться собираются?

Ужин мы уже закончили, теперь сидели за столом с большими кружками вишневого компота, который Трис выпил со вкусом и залпом, а теперь только доставал чайной ложкой вишенки. Переложил в мою кружку:

— Я не ем.

— Я знаю. Так что тебе Нил о своих планах говорил? Они вообще вместе живут или порознь?

— Порознь, но по нескольку дней и вместе. Он говорит, что Дине его новый график сна и бодрствования слишком непривычен. Правда, представь какая какофония?

— Это ты мне говоришь? Мы с тобой уже полгода здесь жили, прежде чем ты меня в агентство привёл. Уж я‑то знаю, каково провожать мужа на работу к двенадцати ночи и видеть его спящим по полдня.

— Правильно. Пошли спать.