Тафгай 4

Глава 16

На следующее утро в четверг 27-го января в здании на Лужнецкой набережной состоялось очередное заседание Федерации хоккея СССР. На повестке дня стоял вопрос об утверждении окончательного состава сборной команды на олимпийский хоккейный турнир в Саппоро. Вёл собрание, на котором присутствовало множество чиновников разного уровня, несколько корреспондентов из центральных печатных изданий и всего пять отечественных тренеров, ответственный секретарь Федерации Андрей Васильевич Старовойтов. Присутствовал на заседании с раскалывающейся головой и я, так как полночи общались за жизнь на квартире у Саши Мальцева с Харламовым, Васильевым и Борькой Александровым.

— Расскажи, Тафгай, что нас всех ждёт в будущем? — Пригубив шампанского, спросил Валера Васильев.

— Будущее, парни, оно ведь может и измениться, — начал неопределённо я. — Я примерно могу обрисовать, что нас ждёт в грядущем, но это будут скорее мои фантазии.

— Давай, фантазируй, — кивнул Саша Мальцев.

— Значит Мальцев, — задумался я ненадолго, перебирая в уме, что про него читал. — Этим летом встретишь девушку полумесяцем бровь. И проживёте вы с ней долго и счастливо.

— А я? — Подскочил на кресле Валерка Харламов.

— У тебя с личной жизнью пока ничего. — Не стал врать я. — Или проще говоря, бардак. А угомонишься ты где-то года через три. Но весной 1976 года попадёшь в аварию, получишь серьёзную травму ноги. И вообще лучше тебе после 80-го года закончить здесь с хоккеем и перебраться в Испанию.

— Решили же уже, все вместе уедем! — Обиделся Харламов. — Как только родителей в Бильбао перевезти, вот задача.

— Ерунда, — махнул рукой я, отхлебнув кофейку. — Деньги надо копить. Дадим денег кому надо, выпустят. Поэтому пьянству бой.

— А я? — Очнулся задремавший на диване Боря Александров. — Как же я? Один что ли останусь тут в СССР?

— Тебе в 80-ом году будет всего 24, самый рассвет карьеры. — Ответил я. — Если будешь режимить, то станешь звездой похлеще Мальцева и Харламова. Тебя из Союза не выпустят. Будешь капитаном сборной и не спорь. Ближе к 90-ым тебя заберём.

— А про меня что скажешь? — Спросил Валера Васильев.

— Скоро тоже познакомишься с хорошей девушкой, но бухать завязывай, иначе в Испанию не возьмём. — Пробормотал я, клюя носом в тарелку с салатом.

И хоть сидели у Мальцева почти без алкоголя, спать улеглись лишь под утро. Вот башка у меня сейчас и трещит, ведь тренер, зараза, за мной не следит.

Естественно, выступающим на заседании Федерации сегодня был один Всеволод Михайлович Бобров, с которым мы договорились так, если будут неприятные «набросы», чтобы он сначала посмотрел на меня, а уже затем обижался на критику. Ну и конечно я пообещал, что в самый жаркий момент что-нибудь придумаю. Но первая часть доклада, где Бобров показал подробную статистику на каждого игрока, который поучаствовал в скандинавской серии игр, прошла гладко и вопросов вызвала минимум. Особенно она заинтересовала тренера «Динамо» Аркадия Чернышёва, наставника ЦСКА Анатолия Тарасова, тренера «Крыльев» Бориса Кулагина и немного Юрия Баулина, возглавлявшего первый сезон Московский «Спартак».

— Сколько раз я поднимал вопрос об эффективной спортивной статистике?! — Вскочил из хвостовой части длинного стола, где ютились все хоккейные специалисты, Анатолий Тарасов. — Вот как надо её вести. Полезность. Первый пас, второй пас и заброшенная шайба. А то один пашет на льду, а другой только стоит у штанги клюшечку подставляет, а в статистике это не отражено.

— Идея с такой статистикой замечательная, — поддержал коллегу Чернышёв. — Обязательно этот опыт нужно внедрять со следующего сезона в высшей лиге.

— А у меня вопрос другой. — Встал Юрий Баулин. — Почему мои спартаковцы так мало играли? Судя по вашей же выкладке?

— Я сборной команде не враг, — тяжело вздохнул Сева Бобров. — Но твои ребята в неважной форме. Мастера они замечательные, а ошибок допускают много. Да и «Спартак» твой очень сильно отстал в чемпионате от тройки лидеров. — Бобров показал рукой на большую, словно расписание поездов на вокзале таблицу чемпионата СССР, которая висела тут же в кабинете Федерации хоккея. — Вот Юрий Николаевич, смотри сам.

— Ладно, с этим делом ясно, — прервал беседу тренеров секретарь Федерации Андрей Старовойтов. — А не слишком ли у тебя Всеволод Михалыч молодые дебютанты в команде? Я имею ввиду Александрова, которому всего 16 лет и Скворцова, которому 17? Почему ты отказался от более опытных мастеров из «Крыльев советов» Лебедева, Бодунова и Анисина, а так же спартаковцев Зимина и Шепелева. Зачем везёшь на Олимпиаду Свистухина и Федотова, лучше никого что ли нет?

— Александров стал лучшим бомбардиром приза «Известий», — начал немного «заводиться» Бобров. — Скворцов показал себя прекрасно в скандинавском турне. Вот вам наглядная статистика. А Николай Свистухин и Александр Федотов игроки, конечно не звёздные, но они оба центральные нападающие. А с центрами у нас в чемпионате СССР просто беда…

«Всё, выручил переводчик, — усмехнулся я про себя, когда на заседании Федерации стали обсуждать хоккей и хоккеистов, а не около спортивные дела. — Написал в отчёт про Севу Боброва всё как я и попросил, то, что в команде атмосфера рабочая, доброжелательная, главный тренер ответственный, следит за дисциплиной и так далее. Переводчик теперь у нас в долгу, то есть на крючке».

— Предлагаю, голосованием утвердить состав сборной страны, предложенный нам Всеволодом Бобровым. — Улыбнулся Старовойтов. — Кто «за» прошу поднять руки.

— Давайте с голосованием пока не будем спешить, — внезапно сказал Виталий Смирнов, заместитель руководителя всего советского спорта. — У меня есть одна бумага. Попрошу с ней ознакомиться. — Смирно протянул листок с каракулями секретарю Федерации Старовойтову, и на какое-то время в комнате повисла пауза.

«Выждали, суки, — выругался я про себя. — Сейчас клевать начнут. И такая нервотрёпка перед самой Олимпиадой! Глумятся, наслаждаются». Тем временем кляуза, а это было именно она, проползла словно чума вдоль всего стола, где как бояре сидели чиновники.

— Что скажете на обвинение в избиение сотрудника посольства в Швеции? — Спросил Всеволода Боброва глава спорткомитета Сергей Павлов.

— Некрасивая ситуация, — крякнул секретарь ЦК ВЛКСМ Борис Пастухов, который к спорту не имел никакого отношения. — Мы просто обязаны принять меры.

— Если вы обязаны принять меры, — вскочил я со стула, видя, что Севе Боброву стало плохо, — то почему не принимаете? Почему такие аморальные типы, как этот сотрудник до сих пор на свободе?! Почему чиновники, которые представляют нашу огромную и великую державу нажираются как свиньи в присутствии короля Швеции Густава Карла?! — Я буквально заревел как медведь, готовый растерзать любого на своём пути. — Как бы поступили с этим послом в годы войны? К стенке, без суда и следствия, как предателя Родины, сволочь такую? Предлагаю голосовать единым списком следующие предложения: кто за то, чтобы объявить товарищу Боброву благодарность, а сотрудника посольства уволить и отдать под суд, а так же кто за нашего дорогого Леонида Ильича Брежнева и за Коммунистическую партию Советского союза прошу поднять руки!

— Вы товарищ Тафгаев не имеете права вносить такие предложения на заседании, вы не член Федерации, — прохрипел внезапно осипшим голосом Виталий Смирнов.

— Ясно, я вижу, вам товарищи наша родная партия чем-то не угодила? Рот затыкаете конструктивной критике. Поговорим с вами в другом месте. — Махнул я рукой и сел на свое место на стульчик около выходной двери, рядом с прессой.

Вдруг в наступившей тишине кто-то громко пёрнул и вопрос с рассмотрением мерзкой кляузы был закрыт. Однако было официально объявлено, что в качестве наблюдателя в Саппоро поедет Аркадий Чернышёв. После чего наставник ЦСКА Анатолий Тарасов вскочил, что-то пробурчал ругательное себе под нос и, выбежав из кабинета, громко хлопнул дверью.

Когда я, сидя за рулём Бобровской «Волги» вёз Всеволода Михайловича домой к генеральскому дому у метро «Сокол», наш легендарный тренер и спортсмен несколько раз хватался за сердце и просил остановиться, чтобы выйти на улицу и подышать свежим морозным воздухом.

— Михалыч, может всё же в больницу? — Спросил я, когда мы уже въехали во двор его дома.

— Нормально, — пробубнил он. — Уже полегчало. А ловко ты перевёл стрелки на Леонида Ильича. Только это всё временно, всё равно найдут к чему «прикопаться». Снимут меня скоро. Не понимаю только за что?

— Не снимут, ты только Михалыч не глупи. — Я припарковал машину. — Не бей больше чиновников, прошу тебя. Олимпиаду возьмём, чемпионат СССР тоже. Вот в Праге будет нелегко. Прорвёмся тренер.

На кухне в квартире Боброва, где его супруга накормила нас вкусными пирогами, Всеволод Михалыч опять вернулся к вопросу — кому он перешёл дорогу?

— Сам думал, всю голову сломал и, кажется, понял, — признался я. — Шахматы у тебя есть?

— Играть сейчас? — Удивился Бобров.

— Шахматы великая игра, на них почти всё можно объяснить. Неси, найдём мы твоего, то есть нашего врага. Только радо выключи, раздражает.

Всеволод Михалыч, минут десять где-то рылся и, наконец, с помощью жены нашёл и принёс старую потёртую доску с черно-жёлтыми клетками и высыпал деревянные фигурки на стол.

— Расставлять? — Спросил он.

— Не обязательно. — Я взял белого короля. — Это самая главная фигура в шахматах. — После чего поставил фигурку на центр шахматной доски. — Это Брежнев. Далее это у нас Андропов. — Я рядом установил фигуру ферзя. — Конь — это маршал Гречко. Слон — Суслов. Ладья — Черненко. Пешки — это важная «шушара» поменьше. Брежнев сам захотел убрать из сборной Тарасова и Чернышёва и поставить тебя. — Я взял короля. — Но, кто главный в шахматной партии?

— Кто? — Переспросил Бобров.

— Тот, кто передвигает фигуры, тот, кто принимает решения и находится вне шахматной доски. — Я потряс в руке фигуркой короля. — Брежнев тебя назначил, по желанию того, кто принимает решения, он же тебя теперь и должен убрать. Слишком ты стал хорош и силён. — Очень тихо, почти шёпотом сказал я.

— Но ведь Леонид Ильич очень любит хоккей, — так же тихо прошептал Всеволод Михалыч.

— Прежде всего, он политик. Любит, не любит, сказано ему, что мы должны проиграть серию 1972 года профессионалам. Вот он и старается. Поэтому на провокации больше не реагируй. А на льду нас не остановить. В Праге только сложно будет, там чехословаки костьми лягут.

— Постой, ты же сам говорил, что я эту серию проиграл, так чего меня тогда со сборной сняли в 1974? — Хитро улыбнулся, поймав меня на неточности, Всеволод Михалыч.

— Проиграть, то ты проиграл, но не так как нужно, — я стал загибать пальцы. — Первую важнейшую игру выиграл разгромно, 3: 7 — это раз. Заокеанскую серию игр, ты тоже выиграл — это два. И уступил на тоненького случайно в последней игре, где тебя устраивала ничья — это три. Ты проиграл не так как надо.

— Ну, ты Иван вообще того, — сказал Бобров, немного помолчав, чтобы переварить мою информацию, и покрутил пальцем у виска. — Какая тебе Брежнев шахматная фигура?

— То есть тебя не смущает, что Леонид Ильич в 1936 году был каким-то мелким комиссаром на танковом заводе, а в 1939 году уже стал секретарём партии Днепропетровска. А в 50-ом он уже депутат Верховного совета СССР. Кое-кто сильной рукой пешку двинул в дамки. Человек из ниоткуда вдруг превратился в члена правительства гигантской страны — это нонсенс. — Всю эту тираду я прошептал ещё тише, чем говорил до этого.

Бобров тяжело вздохнул и достал из шкафа графинчик с белой жидкостью, от которой пахло водкой, и налил себе маленькую рюмашку.

— А вот с этим делом Михалыч, тебе придётся завязать. — Я ткнул пальцем в рюмку. — Я тебе про будущее не всё рассказал. Ты умрёшь летом 1979 года, что-то там с тромбом случится. Подумай о семье и о себе. Первая причина всех болезней нервы и эта гадость, которая, кстати, нервы ещё больше расшатывает.

Тренер снова тяжело вздохнул, и отодвинул рюмку подальше.

— А чего я, собственно говоря, переживаю? — Вдруг спросил сам себя Бобров. — Едем в Японию — побеждаем, а дальше видно будет. Побарахтаемся. Я им не шахматная фигурка, — сказал он, погрозив кому-то кулаком в потолок.

— Правильно, давай ещё пирогов с чаем. — Обрадовался я. — А то у Мальцева кроме пельменей в холодильнике нет нихрена.

В субботу днём 29 января во дворце спорта центрального стадиона имени Ленина состоялась фотосессия и встреча с журналистами. Нашей сборной наконец-то привезли из Горького новую хоккейную форму, над дизайном которой я сам же и поработал. А когда хоккеисты надели красные именные свитера с огромными звёздами на груди, внутри которых был серп и молот, фотографы ахнули. И после общей фотографии один из работников с фотоаппаратом из газеты «Советский спорт» двинул в народ гениальную идею:

— А давайте я вас щёлкну для настенного календаря. Кого индивидуально, а кого группами по два или по три человека?

— Индивидуально — это кого? — Подъехал к фотографу Боря Александров.

— Как кого? Харламова, Мальцева и Якушева, — простодушно ответил сотрудник «Советского спорта».

— Иди в жопу, — коротко ответил юный гений прорыва и покатил стрелять по воротам Минеева, ведь тренировку сегодня никто не отменял.

— Иван, — меня окликнул телекомментатор Николай Озеров. — Скажи пару слов для программы «Время».

— Здравствуйте, — я подкатил к здоровенной телекамере и встал под луч прожектора. — Слушаю ваши вопросы Николай Николаевич?

— С каким настроением едете на свои первые в жизни Олимпийские игры? — Улыбнулся телекомментатор.

— Настроение у команды боевое, никакой недооценки соперника нет. Но всё же, главные наши противники на играх — это сборная Швеции, с которой мы очень тяжело сыграли в скандинавском турне и сборная Чехословакии, которая будет стараться взять реванш за поражение на призе «Известий». Поэтому товарищи телезрители, болейте за нас у своих телевизоров и верьте в нашу удачу. За котов!

— Спасибо за интервью, — засмеялся Николай Озеров и тут же меня окликнул работник стадиона:

— Тафгай, срочно к телефону, жена рожает!

Хоккеисты те, кто гонял шайбу, разом остановились и с удивлением уставились на меня.

— Спокойно товарищи! Это у друга жена рожает, наверное, нужно что-то из медикаментов привезти, — пробурчал я и пошагал к телефону в служебную комнату с неоднозначными чувствами.

«Кто? — ломал я голову. — Неужели я сделал то самое неосторожное движение кому-то из сборной города по лыжным гонкам? Так рано ещё рожать? Я вообще здесь в прошлом провёл всего пять месяцев? Хотя тут ведь жил до меня один отчаянный товарищ. Всё может быть».

— Алло? — Спросил я наглую незнакомку, взяв телефонную трубку.

— Здравствуй, Иван, это я! — Крикнула на том конце телефонного провода Варя Варшавская. — Испугался?

— Да, испугался, звоню-звоню, а тебя всё на работе нет и нет. — Признался я, облегчённо выдохнув. — Что тебе из Японии привезти?

— Сам приезжай, поскорей! — Засмеялась Варвара.