Тафгай 4

Глава 4

Ночь на 8-ое января тоже выдалась беспокойной. И сны такие неприятные снились, что хоть снова возвращайся к разгульному и беззаботному образу жизни. В этих сновидениях я куда-то всё время бежал, карабкался на скалы, срывался, падал, и снова полз вверх. Потом почему-то брёл через топи и болота, проваливаясь в трясину по грудь. А в конце странный черный куст на маленьком болотном островке, куда я вылез отдохнуть, вставил мне в нос гибкую, как волосатая змея, ветку.

— Блин! — Вскрикнул я и открыл глаза.

— Мяу! — Недовольно мяукнул кот Фокс, который хвостом щекотал мой нос.

— Бум! Бум! — Кто-то тут же постучал в дверь.

Я бросил взгляд на будильник, стрелки которого показали чуть больше семи часов утра.

— Кому не спиться в ночь глухую? — Громко спросил я и встал с кровати.

— Открывай — это я! — Послышался из-за двери голос Сева Боброва. — Поехали на лыжах, перед тренировкой пробежимся. — Сказал он, когда я приоткрыл дверь комнаты.

— На лыжах? — Переспросил я, думая как бы получше «отмазаться». — Бери самое дорогое, что у меня есть — Фокса и беги с Богом, только обратно не забудь вернуть.

— Не смешно, — хмыкнул Всеволод Михалыч и, бросив взгляд на кота, который сообразив, что дело пахнет керосином, мигом спрятался под шкаф, добавил. — Пройдёмся на лыжах, пошепчемся.

Почему Сева Бобров решил шептаться во время лыжной прогулки, я примерно догадался, но не думал, что всё так серьезно. Поэтому первый километр мы по хорошо накатанной трассе пробежали в приличном темпе молча. Лично я на лыжах в детстве любил кататься исключительно с горки, но представление как переставлять палки, как передвигать эти самые лыжи имел. За счёт чего отстал от Всеволода Михалыча всего-то на метров двадцать.

— Слабак, — усмехнулся главный тренер, когда я его подъехал ближе.

— Не слабак, а человек, который на лыжах стоит посредственно, ввиду малой практики, — пробубнил я. — О чём пошептаться захотелось? Не юли, Михалыч. Я — могила.

— Помнишь последнюю товарищескую игру с Чехословакией, где нас в третьей двадцатиминутке засудили? — Начал «из далека» Бобров. — Я ведь поспрашивал работников дворца спорта о том, кто входил в судейскую комнату перед третьим периодом. Сказали, что это был человек с военной выправкой. Вот я и ломаю голову — кому я дорогу перешёл? Брежнев — за меня, Андропов тоже за меня. Остаётся маршал Гречко Андрей Антонович. Больше некому.

— Думал я про это. — Признался я. — Гречко ведь курирует ЦСКА. Если Анатолий Тарасов не будет тренировать сборную, он же больше времени сможет уделить игре армейского клуба, а ты наоборот меньше будешь заниматься конкурентом за чемпионство — нашим горьковским «Торпедо». Невыгодно товарищу маршалу ввязываться в эту странную и опасную для него авантюру.

— Ну, тогда я ничего не понимаю. — Тяжело вздохнул Сева Бобров и медленно покатил по лыжне. — Тымне как-то говорил, что будущее современного хоккея видел? Припомни из-за чего после Олимпиады в Саппоро Чернышёв и Тарасов ушли из сборной команды СССР?

— Много есть предположений, — задумался ненадолго я. — Первое — это они сами заранее попросились на отдых. Лично я в это не верю, им сейчас обоим нет и 60-ти лет. У них сейчас самый рассвет тренерской карьеры. Второе — ходил такой слух, что якобы наш прославленный дуэт специалистов чиновники попросили сыграть вничью с чехами в последней игре олимпийского турнира, чтобы СССР взял золото, а чехословаки — серебро. Тоже ерунда, так как в этом последнем матче решалась судьба первого места. Допустим играют команды 2: 2, а чехи берут и забрасывают шальную шайбу за минуту до конца, и всё — золото у них, а мы — вторые. И третье — это чехословацкая делегация обратилась в наш спорткомитет, чтобы Тарасова на чемпионат мира в Праге не было, так как он обзывал их игроков — фашистами.

— Тоже чушь, — Сева Бобров о злости даже стукнул лыжной палкой по близлежащим кустам. — Чернышёв Аркадий Иваныч мог и один поехать. Он и без Тарасова и Олимпиаду выигрывал, и чемпионат мира брал. Чернышёв — специалист вполне самодостаточный, авторитетный. Тут что-то не то.

— Михалыч, — жалостливым голосом попроси я. — Давай сначала выиграем Олимпиаду, а дальше видно будет. Кто-нибудь где-нибудь проговориться и мы сами всё узнаем. Сейчас ещё просто мало информации, чтобы делать выводы.

— ЦСКА бы сначала обыграть, — зло пробубнил Сева Бобров. — А потом уже Олимпиаду. Кстати, посоветоваться хочу — Петрова и Михайлова брать в сборную или нет?

— Если извинились перед тобой, то — да, ну а если нет — и без них сыграем. Хотя мастера они великолепные. — Тяжело вздохнул я и прибавил шагу, ведь очень хотелось ещё чуть-чуть поспать перед дневной тренировкой.

— Если 12-го не извинятся, то хрен с ними. — Хорошим раскатистым лыжным шагом припустил Всеволод Михалыч. — Догоняй, слабак!

— А я срежу! — Засмеялся я, поворачивая в другую сторону.

Сегодняшнюю небольшую часовую тренировку Всеволод Михалыч решил посвятить исключительно быстрым атакам два в один и три в два.

— ЦСКА в Москве побежит без оглядки на тылы в атаку, — пояснил свою гениальную мысль Сева Бобров, собрав нас в центре хоккейной площадки. — Поэтому у нас появится возможность много и опасно контратаковать. Нужно мужики все эти моменты реализовать с пролетарской беспощадностью! — Главный тренер показал нам кулак. — Всё тройки нападения и двойки защитников возвращаем к доновогодней расстановке. Смагин и Шигонцев переходят в тройку к Свистухину. Скворцов идёт на свой левый фланг к Тафгаеву и «Малышу», эээ, Александрову.

— Малышсандрову, — брякнул под всеобщий хохот Свистухин.

— Далее, — усмехнулся и сам Бобров. — Гордеев возвращается к Куликову, а Астафьев к Фёдорову. Ну, чё стоим? Поехали! — Всеволод Михалыч дунул в свисток.

«Возможно, Михалыч, и прав, — думал я, разыгрывая с Борисом выход на одного защитника Куликова и вратаря Володю Минеева. — Тарасов ведь бешенный. Накрутит своих так, что понесутся армейцы на наши ворота, как угорелые».

— Смена! — Дунул снова в свисток Сева Бобров и мы с Александровым отъехали к бортику.

— Я с Минеем поговорил, — заявил мне мой юный и резвый друг, кивнув на нашего второго вратаря. — Он фарцевать согласный. Даже обрадовался. Я вот что думаю, может нам ещё здесь в Союзе что-нибудь такое купить, чтобы там в Швеции продать и привезти не одну гитару, а целых три.

— А давай мы почку твою продадим для опытов, — посмотрел я серьезно на «Малыша». — Орган у тебя что надо, алкоголем не испорченный. Нам за него не три электрогитары дадут, а четыре. Во будет навар!

— Иди ты, почку, — обиделся Александров.

— Ладно, плохая шутка. Золотишка бы где достать? — Почесал я свой затылок через хоккейный шлем. — За золото в Швеции можно было бы чего-нибудь и выторговать.

— Да уж, но где его взять? — Так же почесал свой затылок и Борис.

— Смена! — Крикнул нам главный тренер.

«А ты с бандитами местными переговори, — подключился к мозговому штурму вкрадчивый голос в голове. — Ты ведь с Зараном уже знаком. Он человек с понятием, деньги же всем нужны».

«Разберёмся», — мысленно ответил я, щёлкая в касание по воротам Володи Минеева.

Примерно в таком духе и прошла первая часть тренировочного занятия. Сначала отработка два в одного, а затем небольшая пауза, во время которой мы думали, где намыть золотишка. Как не крути, а все дороги вели к товарищам советским бандитам. Поэтому временно отбросив эту моральную дилемму, я сосредоточился на наигрывании комбинации три в два. Ведь пару раз моя тройка нападения с Александровым и Скворцовым безуспешно пыталась обыграть пару защитников Астафьева и Фёдорова. И во время небольшой паузы, вдруг в голову пришла хорошая и интересная идея.

— «Пионеры» смотри сюда, — сказал я своим юным одноклубникам. — Слишком шаблонно мы стали играть. Может быть для московского «Локомотива» этого и будет достаточно, но для ЦСКА нужно сработать похитрее.

— Предлагаешь смену позиций? — Спросил Сашка Скворцов.

— Лучше. — Я повертел головой, где и как бы мне новую комбинацию нарисовать, и не найдя ничего подходящего, стал резать коньком искусственный лед около борта. — Допустим, по левому краю с шайбой в зону атаки вкатываешься ты, Боря. — Я прочертил линию на льду. — Мы идём параллельным курсом, я по центру, Скворец справа. — Я сделал ещё две линии. — И ты «Малыш» вместо ускорения, наоборот сбрасываешь скорость, а я через центр ускоряюсь и вылетаю на левую штангу. — Я прорезал длинную диагональную линию. — Один защитник блокирует тебя, и вот вопрос — что будет делать второй игрок обороны?

— Ясное дело, тебя, Иван, клюшкой зацепит и покатится следом. — Первым ответил Скворцов. — Тогда у меня открывается чистый лёд на одинокого кипера. — Нападающий кивнул на ворота, где в поте лица трудился Володя Минеев.

— То же самое можно разыграть и зеркально, — сказал Боря, который понял, что в таком раскладе ему забрасывать шайбы не светит, так как путь к воротам мы расчищаем для партнёра справа.

— Можно, — согласился я. — А если второй защитник за мной не пойдёт, то пас через борт «Малыш» сделай на меня. И кстати, если кто-то чувствует, что вратаря обыграть не получается, тоже пасуйте на дальнюю штангу, то есть мне.

— Смена! — Свистнул нам Сева Бобров.

— Ну, ты Иван и жук, — пробормотал Скворцов.

Комбинацию, которой мы тут же удивили наших защитников, решено было назвать — «Гоп со смыком». Гоп — это был мой резкий рывок через центр, а смык — это то, что следовало дальше, то есть заброшенная шайба.

— Чё это вы тут такое накрутили? — Встал как вкопанный Всеволод Михалыч, когда мы забросили третью подряд «банку». — Повторите помедленней, я записываю. — Сказал главный тренер, вынув блокнот из кармана спортивных штанов.

— Называется, Михалыч, «Гоп со смыком», — под хохот парней подсказал название комбинации Боря Александров.

— Толково придумали, — пробурчал Сева Бобров, видя, как мы растаскиваем защитников, и громко добавил. — Все теперь будут репетировать этот «Гоп со смыком»! Смена!

Ближе к концу тренировки на трибунах появилась красавица журналистка Варя Варшавская и хоккеисты все как один принялись выделываться, то есть играть, позабыв о партнёре по команде.

— Вы мне тут чего фигурное катание устроили! — Гаркнул недовольный главный тренер. — А? Здравствуйте. — Заметил, наконец, и он красивую девушку. — Как продвигается статья?

— Главный редактор сказал, что неплохо было бы рассказать о том, где играл до «Торпедо» ваш центральный нападающий Иван Тафгаев. — Мило улыбнулась Варвара. — Слишком мало об этом информации.

— «Гоп со смыком», — пробормотал Всеволод Михалыч. — Тафгай иди уже в раздевалку, всё равно от тебя одна головная боль. Извините, — улыбнулся он журналистке.

— А чем вы сегодня вечером занимаетесь? — Спросил Варвару, подъехавший чуть ближе Коля Свистухин.

— Сиди дома не гуляй, Николай! — Сказал я, проезжая миом и шлепнув по шлему Свистухина под всеобщий гогот.

Смешная вещь — эти людские слухи. Непонятно каким образом весть о том, что я якобы отсидел в тюрьме, долетела и до редакции газеты «Горьковский рабочий». Кто-то ляпнул, не подумав, кто-то добавил от себя своих личных странных фантазий и вот теперь я доказываю Варе Варшавской, что не верблюд, а настоящий советский человек. Как призналась сама Варвара, главный редактор даже решил статью о нашем «Торпедо» временно отложить в очень укромный дальний ящик, если моя биография так неоднозначна. Пришлось везти девушку на свой родной для этой жизни автозавод «ГАЗ».

Пятнадцать минут езды на авто, полчаса, чтобы оформить временный пропуск, ещё семь минут, чтобы пройти по территории завода до Кузовного корпуса, подняться на второй этаж в профком и вот я представляю для журналистки Варвары первого своего свидетеля.

— Познакомьтесь, — сказал я, подтолкнув в спину немного оробевшего физорга Самсонова. — Это наш физорг, товарищ Самсонов. Это наш кубок заводской спартакиады, который мы взяли осенью прошлого года. Расскажи Олег Палыч всем нашим городским журналистам о том, как мы с тобой познакомились?

— Ну, а что тут говорить? — Замялся Олег Палыч.

— Скажите, как давно Иван занимается хоккеем? — Уточнила мой вопрос Варя. — Правда, что он отработал на заводе много лет?

— Иван? — Посмотрел на меня Олег Палыч. — Скажу без ложной скромности, это я его открыл. Иван всегда был спортивным парнем, но не теми видами спорта увлекался, не хоккеем. И ещё были у него и другие увлечения.

— Вы хотели сказать, что Иван имел какое-то хобби? — С уважением посмотрела на меня журналистка.

— Да, — Самсонов покосился на меня и прокашлялся. — Ваня Тафгаев был у нас большим коллекционером, именно это ему помешало раньше раскрыться в хоккее.

— И что же я собирал? — Рыкнул я.

— Ты? — Олег Палыч немного внезапно взмок, сообразив, что ляпнул что-то не то. — Иван коллекционировал это, — физорг изобразил руками некую сферу, — этикетки разных производителей.

— Вы хотели сказать марки? — Уточнила моё увлечение прошлого Варя.

— И марки тоже, — выдохнул физорг. — У нас тут многие этим увлекаются, после работы. А что? Каждый советский человек имеет своё законное право на хобби в культурной обстановке конечно.

— Филателия в СССР — для всех раскрывает новые горизонты жизни, — вовремя влез я, пока Самсонова не понесло дальше, чем Остапа Ибрагимовича. — Спасибо Олег Палыч сказал от души! — Я пожал руку физоргу и повёл от греха Варвару дальше по коридору.

— Это наша столовая, тут я обедал, — я открыл перед девушкой дверь в царство парки, варки и поджарки и мысленно перекрестился, так как ни одного знакомого человека в помещении не оказалось.

Однако меня узнали все, причём очень быстро. Мужики в промасленных робах тут же кинулись с раздачи и из-за обеденных столов жать мне руку и требовать немедленной победы над ЦСКА. На мои слова, что сначала 9-го мы играем с «Локомотивом», а уже потом 12-го с ЦСКА, работяги внимания не обращали.

— Вот Варя смотрите, народ меня здесь помнит и уважает. — Шепнул я журналистке.

— Иван, а ты когда мне рубль отдашь? — Вылез передо мной какой-то мужичок. — Ты у меня ещё летом, когда штаны сжёг, в займы брал, помнишь?

— Держи отец, извини, закрутился с клюшкой и шайбой, — я тут же сунул в жилистую руку рабочего свой трудовой хоккейным потом заработанный рубль. — Выручил ты меня тогда знатно. На марку из Бурунди редкую немного не хватило. — Сказал я специально для Варвары и потащил её из столовой прочь.

В коридоре я провёл девушку мимо медпункта, нечего там было показывать, и прямиком направился в заводскую библиотеку.

— Вот здесь долгими вечерами я готовился к поступлению в МГУ на факультет международных отношений, — соврал я, водя руками в разные стороны.

— Ты хотел поступить в МГУ? — Удивилась Варя.

— Глупые мечты, напрасные надежды, — отмахнулся я. — Сейчас ещё покажу, где я каждую смену пахал за станком, и думаю, что все вопросы отпадут по поводу моей трудовой биографии?

— А что за штаны ты сжёг этим летом? — Спросила девушка, когда я её вёл уже по лестнице на первый этаж, туда, где гремели и урчали стальные станки.

— Что значит какие? — Возмутился я. — Ведь чучело Зимы сжигают же на праздник Масленицы? Вот и мы с коллегами решили этим летом после трудовой стахановской вахты, сжечь чучело проклятого империализма. Чтоб значит, на всей планете был Миру — Мир, и все разжигатели мировых войны, захлебнувшись в собственной ядовитой злобе, очистили нашу Землю от своего поганого и мерзкого существования. Вот так в статье и напиши.

— Не слишком ли это будет в статье про хоккей? — Улыбнулась Варя Варшавская.

— В самую точку, — выдохнул я, когда подвёл девушку к своему родному фрезерному станку, за которым пока никто не работал.

— Иван! Ванечка! Ванюша! — Вскрикнул Данилыч, каким-то необъяснимым образом разглядев меня из-за металлических стеллажей с заготовками и стопками различных чертежей.

Целых пять минут Трофим Данилыч и выбежавший следом Казимир Петрович меня обнимали, пускали скупую мужскую слезу и жали руку. Даже я, «чёрствый сухарь», немного прослезился.

— Запишите девушка, это мы с Казимиром Ване всегда твердили, показывая пальцем в телевизор, — тараторил Данилыч. — Вот с кого ты должен брать пример. С братьев Майоровых, со Старшиновых и с этих…

— С Рагулиных, — подсказал коллеге Казимир.

— Ты, Иван, теперь за всех нас, за тех, у кого судьба не сложилась, играть должен. — Смахнул ещё одну слезинку Трофим Данилыч. — За простых работяг, которые тут всю войну вкалывали по двенадцать часов, и всё здоровье здесь оставили.

— Ну, всё, всё, — стал утешать друга Казимир Петрович.

— Не перебивай! — Взвизгнул Данилыч. — Ты должен обыграть ЦСКА в чемпионате, выиграть Олимпиаду в Японии и чемпионат мира в Праге. Вот теперь достаточно.

— Между прочим, у нас в соседнем цехе ещё одни знаменитости работали, — похвастался Казимир. — Вот там за станками стояли Анатолий Чернов и Николай Серёгин. Сейчас скажу… ВИА «Лейся, песня» они недавно в новогоднем огоньке ещё спели «Всё, что в жизни есть у меня».

— Так это они сейчас исполняют «Всё пройдёт и печаль, и радость»? — Удивилась Варвара. — Мне очень нравится.

— Ерунда ваше «Всё пройдёт»! — Завелся Трофим Данилыч. — Заботится сердце! Сердце моё волнуется! Потому что мой адрес — Советский союз! Это наша песня настоящая, заводская. Про них тоже надо написать в ваш журнал.

К редакции газеты «Горьковский рабочий», окна которой смотрели на Белую башню Нижегородского кремля, я привёз Варвару лишь к четырём часам дня. И прежде чем мы попрощались, я несколько минут не без удовольствия целовал сладкие губы замечательной девушки.

— Скажи, а где теперь твоя коллекция марок и этикеток? — Неожиданно спросила она, отстранившись.

— Коллекция? Мужикам раздал на заводе. — Ответил я, ругая себя за вынужденное враньё. — Им сейчас марки и этикетки нужнее, чтобы они хотя бы знали, что Мир огромный и разнообразный и не заключается между проходной завода, собственной малогабаритной квартирой и дачей на берегу Оки. Чем не мечта поездить и посмотреть Мир?

— Я бы съездила, — улыбнулась Варя и сама поцеловала меня.