Тафгай 4

Глава 22

Рано утром 17-го февраля встретив на аэродроме «Сормово» Всеволода Боброва, я поразился тому, в каком он был расположении духа, весёлый, оптимистичный, готовый к бою с ЦСКА. И когда мы ехали в машине на базу «зелёный город» на первый же мой вопрос о сборной команде Михалыч, махнув рукой, ответил:

— Сначала выиграем чемпионат СССР, а потом видно будет. Сейчас — это задача номер один. Я всё подсчитал к 29-ому февраля к заседанию Федерации хоккея, если мы победим в пяти ближайших матчах, то «Торпедо» Горький станет чемпионом на 99 %. Как они объяснят публике мою отставку? Что, характер у меня плохой? А у кого характер сахарный? Да прибавь ты скорости, хоть посплю немного перед дневной тренировкой. Как тут обстановка?

— Нормальная обстановочка, рабочая. Мужикам, которые в Японию не летали, надо бы поляну накрыть после спаренных игр с «Трактором». Шалшык-машлык и прочие ништяки.

— Надо, значит, накроем, — пробубнил Бобров, проваливаясь в сон.

«Вот это номер. А думал, что Михалыч сломался. — Усмехнулся я про себя. — Может тогда не надо делать официального заявления? Так всё само рассосётся, как синяк под глазом».

Недавний выпускник факультета журналистики МГИМО Эдуард Беркутов, у которого в наступившем новом 1972 году произошли перемены, а именно с написания скучных статей для печатных изданий он переключился на «весёлую» тележурналистику, за час до битвы лидеров чемпионата по хоккею «Торпедо» Горький и ЦСКА появилась огромная проблема. Это в газете или в журнале, можно иногда съездить по редакционному заданию одному, если умеешь пользоваться фотоаппаратом. А на телевидении, где картинка — это основа сюжета, без оператора лучше вообще никуда не выезжать. И сегодня 17 февраля в Горьком в номере гостиницы «Волна» его киношный оператор, телерепортажи пока ещё снимались на кинопленку, спал сном праведника, перегрешив до этого в поезде с коньяком до полной отключки.

— Николай Иванович, если вы сейчас не проснётесь, я вас буду поливать водой из графина! — Пискнул Беркутов и начал раскачивать кровать оператора, словно детские качели. — Вставай сука! Как в Москву прилетим, всё главному редактору доложу!

Упоминание вредного главного редактора редакции спортивных программ, в голове талантливого, хоть и сильно пьющего Иваныча, завели невидимый механизм запуска автономного сознания и он, приоткрыв один глаз, смог сказать «пару ласковых»:

— Иди на х… шаз встану дам в глаз!

«Ну, слава Богу, — мысленно перекрестился Беркутов. — Если Иваныч начал материться и приоткрыл один глаз, значит сейчас действительно встанет. А если встанет, то работать сможет гарантированно, сколько бы не выпил накануне».

Всеволод Михалыч Бобров перед выходом на лёд в раздевалке ещё раз повторил тактический план на игру, который в далёких стратегических перспективах решал многие проблемы.

— ЦСКА сейчас — это раненый зверь. Три раза непобедимые армейцы нам уступили, и сегодняшнего четвёртого промаха Анатолию Тарасову никто не простит. А это значит побегут наши гости в атаку с первых секунд, чтобы ошеломить, сломить, затолкать и забросить как можно больше шайб. Можно кончено ввязаться в игру без защиты, на встречных курсах, но не нужно.

— Правильно, Михалыч, что мы звери? — Хохотнул наш травмированный центральный нападающий Коля Свистухин. — Слушаем тебя все внимательно.

— Спасибо, Николай, что не перебиваешь, — съязвил Бобров. — Первый период играем в откат. Максимально строго на своей синей линии и бегаем в контратаки малыми силами, и чтобы не обрезаться трое игроков всегда остаются сзади. Половину второго периода тактику не меняем, ждем, когда ЦСКА немного подсядет. А с 30-ой минуты матча резкий взрыв, взвинчиваем темп, и идём вперёд большими силами. Атака, атака и ещё раз атака. В третьем периоде уже переходим к полному и тотальному разгрому. Воля сломлена, физических сил больше нет, в этот момент забросить нужно максимально возможное количество шайб. Есть вопросы, предложения, возражения?

— Толково изложено, — хлопнул один раз в ладоши Свистухин, пока народ заканчивал последние приготовления к игре, лично я изолентой заматывал шнурки на коньках. — Это же Курская дуга, не иначе. Сначала оборонительная фаза, а затем эге-гей и погнали наши москвичей в сторону Москвы.

Народ немного похихикал, так как чувствовалось предстартовое напряжение, а я вспомнил, как ещё несколько часов назад предложил такую тактику Всеволоду Михайловичу во время завтрака.

— Свистухина выпускать нельзя, — сказал я тогда, — доломаем парня. Если в третью пятёрку в центр поставим молодого Доброхотова, то ребята поплывут после армейского стартового напора.

— Что предлагаешь? — Грустно посмотрел на меня наставник.

— Половину матча я смогу «поцентрить» сразу в двух пятёрках, в своей и в Свистухинской, но вперёд бегать тогда не буду. Давай применим боксёрскую тактику. Дадим более резвому и злому сопернику «вымахаться», выстоим тридцать минут, а затем взвинтим темп и его «прикончим». Кстати, Вова Ковин пусть поочерёдно вместо моих «пионеров» выходит на фланги, экономит им силы на решающий бой.

— Хороший план, сам примерно думал об этом, — улыбнулся тогда Всеволод Михалыч.

Перед стартовым вбрасыванием раскатка стала давным-давно хорошей традицией. И за пять минут до начала игры Валерий Харламов, наматывая круги по своей половине площадки, как и остальные его партнёры по команде, испытывал необъяснимые предчувствия надвигающейся катастрофы. То, что сегодня решающий матч чемпионата Анатолий Владимирович Тарасов вдалбливал в головы уже несколько дней, сразу же, как сборники прилетели из Японии. И сейчас на лицах своих одноклубников он видел максимальную сосредоточенность и напряжение. А вот горьковчане, которые раскатывались, не пересекая центральную красную линию, выглядели расслабленными и даже весёлыми. И когда мимо Харламова проехал здоровяк Тафгаев он подмигнул Валерию, словно предлагал вместо неинтересного хоккея пойти в ресторан музыку послушать и с девушками познакомиться.

«Странное дело, — подумал Харламов, — у меня со всеми армейцами хорошие ровные отношения, а дружба настоящая только с динамовцами Сашкой Мальцевым и Валеркой Васильевым. Теперь ещё и с Тафгаем пару раз в одной компании посидели, и своим необычным разговором про Испанию он как будто что-то поменял в голове. Появился смысл и видение того, что жизнь после тридцати лет не закончится, а наоборот станет ещё интересней, заиграет новыми красками. Выиграть со сборной Испании, с его второй Родиной, олимпийские медали в далёком 1984 году — это же реально круто! Сейчас конечно все мысли о победах со сборной Советского союза, но потом после 1980 года, когда придёт новое хоккейное поколение — дорогу нужно будет дать молодым. Ведь в тридцать три я здесь уже никому не буду нужен».

— Харламов! — Окликнул его от бортика Анатолий Тарасов. — Спишь что ли? Олимпийский чемпион, мать твою, катись сюда. — Махнул рукой старший тренер, когда уже вся команда подъехала к этому грозному армейскому полковнику. — Первая пятёрка: Цыганков, Рагулин, Харламов, Фирсов и Викулов. Измотайте мне пятёрку Тафгаева, дайте больше движения! Атака, атака, и ещё раз атака. Не давайте этим «бурлакам» покоя ни у своих ворот, ни у наших. Я сегодня «Бобру» покажу Кузькину мать. Всё! Пошли!

Эдик Беркутов с кинооператором Иванычем, который немного пришёл в себя после ночного коньяковского, прибыли во дворец спорта «Торпедо» перед самым стартовым вбрасыванием. И обстановка на трибунах очень удивила начинающего тележурналиста. В том, что стадион будет полон под завязку, он не сомневался, но когда заиграла жёсткая ритмичная музыка, и все зрители разом запели, что вместе мы с тобой «Торпедо», город Горький часть души моей… Эдик вздрогнул.

— Нихрена себе, — пробормотал он. — Иваныч сними мне вон ту группу странных болельщиков в оранжевых хоккейных свитерах с большим барабаном.

— Поучи отца и баста, — хмуро отмахнулся Николай Иваныч и, презрительно отставив тяжёлый стальной штатив от кинокамеры в сторону, пошёл снимать для истории, гордо водрузив киноаппарат на плечо.

— Иваныч опят всю картинку «завалишь»! — Крикнул ему в спину Беркутов.

— Иди нахер! — Ответил ему мэтр кинодокументалистики.

И пока оператор побрёл заниматься своей работой, Эдик встал в проход за воротами горьковской команды и, следя через сетку рыбицу за начавшейся игрой, стал не спеша рассуждать: «С кем бы записать послематчевое интервью?». Со Всеволодом Бобровым в редакции сразу дали понять, что категорически нельзя, с Анатолием Тарасовым, если ЦСКА победит то снять обязательно, а из игроков, то на его личный выбор.

«Дежавю, — подумал Беркутов. — Когда ездил на приз «Известий» ещё перед новым годом, то должен был собирать компромат на сборную СССР, которую тренировал Всеволод Михалыч. А теперь, когда Боброва непонятно за что всё же выгнали из сборной, опять обязан его, как следует «дотопить». Даже премию в размере месячного оклада пообещали за «хороший» материал. Но премия, премией, а ЦСКА-то сначала должен победить или хотя бы сыграть вничью. А так за что мне ругать команду Всеволода Михалыча? Хотя сегодня армейцы Москвы наверняка выиграют, вон как прижали «Торпедо». За пять минут горьковчане ни одного броска не нанесли по воротам Третьяка, еле-еле отбиваются. Ясное дело — всех лидеров накрыла акклиматизация после Японии, но про это простым болельщикам рассказывать в сюжете не обязательно».

— Как ты, Иван? — Спросил меня Бобров, когда я грохнулся на скамейку запасных, отбегав две смены за себя и за Кольку Свистухина, а на лёд пошла отбиваться от наскоков ЦСКА пятёрка Федотова.

— Нормик, Михалыч, — улыбнулся я. — Когда вперёд не бегаешь, можно и вообще со льда не уходить. Ещё бы официантки туда бутерброды с кофе подавали я бы и две игры отстоял.

— Ну, ну, — похлопал меня по плечу Всеволод Михалыч и посмотрел на табло, где шла уже десятая минута первого периода, а счёт по прежнему был 0: 0.

И как это часто бывает, когда ты полностью успокоился и абсолютно уверился в своей непогрешимости, судьба больно щёлкает тебя по носу. Именно в эти секунды тройка нападающих московского клуба Михайлов, Петров и Блинов при поддержке защитников Кузькина и Гусева, завертела опасную и непредсказуемую атаку в нашей зоне защиты. Саша Федотов не смог выиграть вбрасывание и вывести шайбу в среднюю зону и поэтому немного хаотично вся пятёрка прижалась к воротам Виктора Коноваленко. Трибуны, предчувствуя большие неприятности, притихли, а Борис Михайлов, которого врачи успели поставить на ноги, пока мы были в Саппоро, ловко обыграл на краю Толю Фролова и прострелил вдоль линии ворот. Коноваленко прыгнул и прервал прострел, выставив клюшку вперёд, но шайба отскочила точно на Владимира Петрова, который уже расстрелял пустой угол ворот — 0: 1.

— Гооол! — Загорланили армейцы в полной тишине.

— Вот так! Молодцы! Вот так! — Перекрикивая своих подопечных, звенел голос Анатолия Тарасова от скамейки наших гостей. — Вот это хоккей! Так им!

— Ничего, ничего, — похлопал в ладоши Всеволод Михалыч. — Внимательней в защите. Терпим мужики, терпим.

«Странно, — подумал Валерий Харламов, выкатываясь на лёд со своими партнёрами по нападению Фирсовым и Викуловым. — Ощущения надвигающейся катастрофы не проходят, а по игре мы сегодня номер один. Полный контроль ситуации и тотальное доминирование. Ещё чуть-чуть и раздавим Горький в лепёшку».

И в подтверждения своих мыслей даже Иван Тафгаев проиграл вбрасывание в центральном круге Толе Фирсову, хотя до этого Тафгай на точке вообще не ошибался. «Всё поплыли голубчики», — подумал Валерий, получив шайбу на своём левом краю атаки. Затем он ускользнул от Скворцова, с которым ещё недавно в одном сочетании играл на Олимпиаде. Потом так же легко и ловко прокинул шайбу мимо защитника горьковчан Куликова и краем глаза заметил, что дорога к воротам Коноваленко открыта. Рывок… Что случилось дальше, Валерий осознал, лишь очнувшись лёжа спиной на льду дворца спорта «Торпедо». Когда в голове немного прояснилось, он вспомнил, что воткнулся в какую-то внезапно выросшую на пути бетонную черную стенку, или нет, в оранжевую стену, на которой была нарисована морда ухмыляющегося чёрного кота.

— Валера, ты как? — Спросил Иван Тафгаев. — Сколько пальцев? — Спросил он, показав один палец, но на Тафгая тут же накинулись Викулов и Фирсов, поэтому ответить, что «один» Харламов не успел.

Впрочем, ничего кроме как чуть-чуть потолкаться, его партнеры горьковскому здоровяку сделать не смогли. А Валерий встал и уже уверенно сам покатил на смену.

— Егоров, сука! — Орал Анатолий Тарасов на судью из Челябинска. — Это удаление до конца игры, б…ь! Это же бандит на льду! Сука!

— За что удалять Анатолий Владимирович? Чистый силовой приём, — пожал плечами рефери из далёкой столицы Южного Урала. — Атака игрока владеющего шайбой — разрешена. Тафгаев локти не выставлял, в голову не бил, на борт не толкал.

— Ты снял? — Дёрнул за плечо Беркутов своего оператора.

— Ну, конечно, б…ь, снял! — Зло выпалил Николай Иваныч, которому сейчас очень хотелось «вмазать», и осознание того, что нельзя, сильно раздражало. — Чисто сыграно, я бы даже сказал красиво. Только далеко встали. Присмотри за штативом, пойду на ту сторону площадки к воротам «Торпедо». Я же говорил, сегодня ЦСКА от Горького и мокрого места не оставит, я имею в виду счёт на табло, конечно. — Усмехнулся телевизионный кинооператор.

— Когда я тебе это говорил, что Горький победит? — Удивился Эдик Беркутов.

— Ах, да, это же мне в поезде за коньяком один чудик доказывал, что у ЦСКА нет шансов. Извини, запамятовал. — Усмехнулся Иваныч. — Смотри, чтоб штатив не спёрли, казённая собственность, как-никак.

Я посмотрел на часы электронного табло, которые показывали две минуты до конца первого периода и неприятный счёт — 0: 1.

— Михалыч! — Громко сказал я старшему тренеру. — Давай две последние минуты периода огрызнёмся, Третьяк застоялся, «замёрз» без работы. Самое время его огорчить и отправить на консультацию к личному психологу.

— К психологу говоришь? — Усмехнулся Всеволод Михалыч. — Мужики сейчас поработайте на атаку в хорошем темпе. Двигаем булками, двигаем, — хлопнул в ладоши Бобров.

И вдруг ко мне в голову пришла новая комбинация. Я схватил маленькую магнитную шахматную доску, где у меня было оборудовано миниатюрное хоккейное поле, и показал Александрову и Скворцову, что от них сейчас потребуется.

— Мужики, пионерия, зырим сюда. — Я передвинул крайнего левого нападающего вперед. — «Малыш» ты пройдешь по своему флангу и на синей линии сделаешь пас на меня в центр. Я же с разгона ринусь на двух защитников в зону атаки, оставлю шайбу себе за спину, а сам армейских оборонцев затолкаю в угол или уроню.

— А я выскочу справа, и разделаюсь с Третьяком, — вместо меня передвинул фигурку одного хоккеиста Саша Скворцов.

— Жаль, что результативный пас запишут не на меня. — Стёр пот полотенцем с лица расстроенный Боря Александров. — Но потом разыграем эту же комбинацию зеркально. Лады?

— Тафгай, смена! — Крикнул Всеволод Бобров.

— Лады, — ответил я за всю пятёрку и полез на лёд.

Но с первого раза нужную комбинацию разыграть не удалось, я хоть и выиграл у Толи Фирсова вбрасывание, но мы немного «заковырялись» в средней зоне и откатились ещё глубже к воротам Виктора Коноваленко. Кстати, вместо Валеры Харламова на последние минуты Тарасов выпустил на лёд Евгений Мишаков волевого драчливого и физически сильного хоккеиста, наверное, по мою душу. И именно с Мишакова и началась наша атака. Он, потеряв своего игрока на фланге, бросился мне мстить. Я же отдал шайбу влево на Александрова, заложил крутой разворот, и Евгения Дмитриевича столкнул с Анатолием Васильевичем лбами. Далее резко ускорился, ведь «Малыш» уже выезжал на ранее оговоренную позицию, и смотреть, как поссорились Мишаков с Фирсовым, не стал.

Пас от Бори вышел быстрым и точным прямо в крюк моей клюшки. Цыганков и Рагулин, которые пятились спиной к воротам Третьяка переглянулись и разом попёрли на мою скромную персону. Доли секунды, на льду вообще всё происходит очень стремительно, и я воткнулся в двух армейских игроков обороны как бильярдный шар в кегли. Правда, Гена Цыганков двинул мне по касательной в челюсть, падая на лёд, а Александр Павлович Рагулин, ухватив меня медвежьей хваткой за шею, повалил на себя. А тем временем шайба, откатившись к Саше Скворцову, и несколько раз проскользив из стороны в сторону, так как Скворец изобразил клюшкой хитрое обманное движение, взлетела, поддетая крюком, и воткнулась в сетку ворот Владислава Третьяка.

— Гооол! — Взорвался весь стадион, зазвучала наша победная музыка «Personal Jesus» Depeche Mode и тысячи человек, не подозревая об этом, разом запели:

Вместе мы с тобой «Торпедо»!

Город Горький часть души моей!

Сердце бьется за победу!

И «Торпедо» с нами всех сильней!

А я, поблагодарив за мягкую посадку Гену Цыганкова и Сашу Рагулина, встал и покатил к скамейке запасных. Однако Всеволод Михалыч, прикрыв калиточку, доверительно попросил меня и мою «пионерскую» пятёрку ещё минуточку потерпеть до перерыва.

— Красиво же вышло и народ счастлив. Между прочим, для простых работяг играем! Давайте мужики, надо. За котов, — улыбнулся хитрый наставник.

— Теперь делаем «зеркалочку», — пробубнил Боря Александров, покосившись на довольного заброшенной шайбой Скворцова.

В перерыве после первого периода, который хозяева выиграли благодаря двум сумасшедшим шайбам, заброшенным в самом конце усилиями первой молодёжной пятёрки «Торпедо», в раздевалку ЦСКА ворвался разгневанный Анатолий Владимирович Тарасов.

— Как вы можете позволить себе так играть?! — Выкрикнул он. — Вы, чемпионы мира, чемпионы олимпийских игр, мастера спорта международного класса, на вас вся страна смотрит, вся Москва болеет за вас! Вы посмотрите, кто вам забивает! Скворцову -17 лет, Александрову всего 16!

— Тафгаеву двадцать пять, — пробубнил Володя Петров.

— Слушай ты, гомо сапиенс, остроты свои прибереги для девочек! — Рявкнул Тарасов на своего центрфорварда.

— Хитрее играть надо, — огрызнулся неуступчивый Петров. — Попёрли как дураки с открытым забралом, вот и получили. Я же говорил, заманивать нужно Горький и контратаковать.

— В Москве с тобой поговорим! — Отмахнулся Анатолий Владимирович. — Третьяк, мать твою, ты что перетрудился? Два броска в створ — две банки там! Тебя из сборной выкинули, номер твой двадцатый Коноваленко отвоевал себе, где, б…ь, твоё долбанное самолюбие!? Разжирел, распустился?! Всё для вас делаю! Квартиры, машины, премии, заграница! Кто, Гусев, квартиру новую получил в январе, ты или я? Викулов сегодня на льду спит! Валера ты как? — Совершенно спокойным голосом внезапно спросил наставник ЦСКА Харламова.

— Я играть готов на все сто, — уверенно ответил Валерий. — Может действительно Володя Петров прав, давайте сыграем похитрее.

— Это буду решать я и только я, моё слово закон для вас всех! Пока я — старший тренер, а не Петров. — С напором выдавил из себя Тарасов. — Во втором периоде взвинтите тем ещё выше. Викулов сядет пока отдохнёт. Фирсов передвинешься на правый край, Харламов останешься слева, Мишаков выйдешь в центр нападения. Докажи, что ты ещё чего-то стоишь. Тафгаева надо на льду ликвидировать к чёртовой матери! Делай что хочешь, но Тафгая убери, от него всё зло в матче.

«А ведь торпедовцы могут сами взвинтить темп, — подумал Валерий Харламов. — И они, скорее всего, это сделают. Дождутся, когда мы выдохнемся, и побегут в атаку. Но разве Тарасова переубедишь? А вот Бобров бы прислушался. Очень жаль, что Михалыча сняли, с ним в сборной на Олимпиаде был другой хоккей».

— Гооол! — Раздался крик московских армейцев в притихшем зале на 27-ой минуте встречи и на табло загорелся счёт — 2: 2. Вновь отличился Владимир Петров после передачи Бориса Михайлова.

— Я же говорил, сейчас ЦСКА дожмёт Горький. — Усмехнулся оператор Николай Иваныч. — Ты у меня студен, учись точку для съёмки выбирать.

— Я журналист мне это ни к чему, — обиженно пробубнил Эдик Беркутов.

— Журналист, б…ь, — хмыкнул Иваныч. — Ты знаешь чё, сбегай пока в буфет и возьми мне бутылочку пива холодного. Держи рубль. А не то, сам понимаешь, плёнка на самом интересном месте может закончиться или аккумулятор сесть. Учись профессии пока я живой. Я, между прочим, тоже с этого начинал — мастерам былых времён, за пивом бегал.

Во втором периоде идея Тарасова натравить на меня Женю Мишакова, в принципе была читаема, но я не ожидал, что армейский «тафгай» кинется лупить меня исподтишка. Поэтому договорившись с парнями из своей пятёрки, мы устроили для Мишакова несколько ловушек, в которые он благополучно залез, а я благополучно его воткнул в лёд, но Евгений не успокоился. И на 29-ой минуте, когда я с разгону «познакомил» Евгения с рекламой «Аэрофлота» на наших горьковских бортах, шепнул армейскому забияке:

— Давай один на один, решим — кто кого? А потом поиграем в хоккей.

— А давай, сука! — Сбросил перчатки Мишаков.

Я тоже сбросил перчатки, так как в них неудобно цеплять за свитер и тут же ухватил армейца одной левой рукой за грудки. Евгений Дмитриевич ещё не до конца сообразив, чем такой захват для него опасен, принялся молотить меня по телу, так как до подбородка он не доставал. Но удары надо признать были мощные, словно у боксёра профессионала. Сколько прилетело мне в грудь и в спину, я не считал, не тем была голова занята. Под свист, крик и улюлюканье с трибун я выждал момент, ни разу не ударив армейца, и дёрнул за свитер Евгения Мишакова вниз. И когда он потерял равновесие, я второй рукой этот хоккейный свитер натянул ему на голову и повалил на лёд, прижав его своей массой за сто килограмм сверху. «Мать перемать» слышалось снизу, когда челябинские судьи Егоров и Домбровский подъехал нас разнимать.

— Товарищ судья, Мишаков по матери дорогого товарища Леонида Ильича посылает. Пришлось усмирить, не мог сдержаться. — Я толкнул армейца. — Чем ты Брежневу угрожаешь?

И Мишаков сразу же, как по заказу, выдал нам всем:

— Сучара, тварь, гон…он, доберусь урою, пасть порву, урод!

Я вновь придавил армейского «политического борца с советским кровавым режимом» ко льду и он притих.

— Вы только не говорите никому, Женя просто головой сильно ударился в борт. Шоковое состояние. Я тоже могила. — После этих слов я отпустил Мишакова и сам поехал в бокс для штрафников под вал аплодисментов хоккейных болельщиков.

А судьи Егоров и Домбровский после инцидента совещались около минуты, затем ещё минуту что-то шептали красному как рак Анатолию Тарасову и выписали Евгению Мишакову матч-штраф, то есть удаление до конца игры. Кстати, совершенно справедливо, некрасиво по матери выражаться в присутствии четырёх с половиной тысяч болельщиков, среди которых были и женщины и дети. Хорошо, что ещё сегодня прямой трансляции не было.

А дальше началось то, ради чего мы терпели целых тридцать минут чистого игрового времени. Первыми взвинтили темп и полетели на ворота Третьяка хоккеисты второй пятёрки центрфорварда Федотова: Астафьев, Федоров, Мишин и Фролов. И напор их оказался так внезапен, что уже к 35-ой минуте на табло горели совсем другие цифры — 4: 2. Сначала шайбу забросил Мишин с подачи Фролова, а затем отличился Федотов с передачи Мишина.

— Ну, Иваныч! — Рассержено крикнул на оператора Эдик Беркутов. — Я тебе что говорил? Там снимать надо, а не здесь, около Виктора Коноваленко.

— Кхе, так ЦСКА сейчас отыгрываться побежит, Тарасов с поражением не смирится. — Вяло отмахнулся оператор, уже догадываясь, что предчувствия его подвели.

— Быстрее за мной на ту сторону хоккейной коробки! — Взвизгнул Беркутов и сам, подхватив тяжеленный штатив для кинокамеры на плечо, рванул, оббегая хоккейную коробку по узкому проходу, к воротам Владислава Третьяка. — А ещё говорил, что профессионал! Коньяк жрать и пивом его заливать, ты профессионал!

— Так третий период ещё будет, что ты, Эдик, всё нормально снимем. Я за себя отвечаю. Сейчас пиво выпил, совсем хорошо стало. — Оправдывался на ходу Иваныч, когда трибуны вновь взорвались криком «гол», ведь шайбу с передачи Александра Скворцова № 10 забросил Борис Александров № 25. Именно так сказал диктор по стадиону и объявил, что счёт в матче 5: 2 в пользу горьковского «Торпедо».

— Вот тебе рубль! — Остановился, тяжело дыша, Эдик Беркутов. — Сгоняй теперь ты в буфет и купи мне пиво, кинодокументалист хренов. В третьем периоде будешь слушать только меня!

— Вот увидишь, они ещё забросят, — виновато улыбнулся телевизионный кинооператор Николай Иваныч.

В раздевалке ЦСКА, когда в помещение вошли измотанные собственными скоростями и морально надломленные счётом армейцы первым кого они увидели — это был нападающий Женя Мишаков, который, не переодеваясь, сидел на лавке и, держась руками за голову, смотрел в одну точку.

— За что Мишакова-то удалили? — Спросил Володя Петров, усаживаясь на своё место. — Потолкались они немного с Тафгаем, чего там страшного было-то?

— Языком трепать надо меньше! — Рявкнул Анатолий Тарасов, сверкая глазами на своих усталых и взмыленных ребят. — Когда язык как помело, а в голове пустота, дело всегда плохо заканчивается.

— Чё он сказал-то такого? — Пробасил Александр Рагулин.

— Если у вас есть желание поехать доигрывать в Чебаркуль, или ещё куда подальше, то я вам могу отдельно повторить, как наш Женя учудил. — Наставник ЦСКА устало плюхнулся на стул.

— Враньё, — пробубнил Мишаков. — Я не то имел в виду.

— Тебе свидетелей привести? — Хлопнул кулаком по столу Тарасов. — Идиот! Сейчас я бегу за коньком, расплачусь с кем надо, а ты, Витя Кузькин, как капитан команды поговори с мужиками, и чтоб в третьем периоде ничью мне вырвали на зубах! Иначе… Лучше вам не знать, что тогда будет. Чебаркуль — сказкой покажется, б…ь. Да и ещё Третьяк, отдыхай в третьем периоде. Пять банок ввалил, хоть бы одну потащил. Коля Толстиков разминайся.

«Не обманули предчувствия, — подумал Валерий Харламов. — Хоть бы в третьем периоде, немного подсократить, чтобы не так позорно проиграли. Только откуда силы взять? Ноги забились, комбинационная игра рассыпалась. Одна надежда Горький успокоится. Не железные они, в самом деле?».

— Ну, что я говорил, — улыбался Николай Иваныч, снимая как горьковское «Торпеда» укладывает одну шайбу за другой в ворота самой титулованной команды страны и чемпиона СССР прошлого года. — Будут ещё заброшенные шайбы. Во картинка получается! Давай за искусство ещё по пиву, — подмигнул кинооператор Эдику Беркутову, и вынул из своей киношной жилетки ещё две бутылки «Жигулёвского».

— Гооол! — Вновь взвыли болельщики на трибунах, когда точным выстрелом отметился от синей линии защитник Александр Куликов № 6 и довёл счёт до неприличных цифр — 9: 2.

«А хорошо, что такой разгром, — усмехнулся про себя, чуть-чуть захмелев, Беркутов. — Не придётся сочинять всякой неприятной лжи, про команду Всеволода Боброва. Жаль пролетаю мимо премии, зато совесть будет чиста. Всех денег всё равно не заработать».

— Ты, Эдик, пока я ещё трезвый, думай, с кем послематчевое интервью будем записывать? — Громко икнул кинооператор.

— Сними мне Ивана Тафгаева № 30, — сказал Эдик Беркутов, встав рядом с коллегой. — Вон, как раз его смена. Поймай в объектив и веди его на крупном плане.

— Давай лучше на «среднячке», в полный рост. Вдруг Тафгай десятую заколотит? — Хохотнул оператор Иваныч, хлебнул пивка и припал одним глазом к видоискателю кинокамеры.

И Иван Тафгаев № 30, как по заказу сначала выиграл вбрасывание, затем столкнувшись с Фирсовым уронил того на лёд, получил от кого-то обратный пас. Ушёл от силового приёма, которым его хотел остановить не высокий на его фоне Харламов. Отдал передачу на Александрова № 25, открылся на углу ворот армейского вратаря Николая Толстикова и получил ответный пас от своего же партнёра по тройке нападения. А дальше шайба влетела уже в пустой угол ворот ЦСКА, так как Толстиков не успел сместиться и закрыть его своим телом — 10: 2.

— Гооол! — Заорали на трибунах счастливые и ошарашенные игрой своих любимцев горьковчане.

— Снял? — Спросил Беркутов кинооператора.

— Идеальный киношный план! Давай ещё за документальное кино! — Восторженно предложил Николай Иваныч, приподняв бутылку пива. — И пошли в «подтрибунку», там надо ещё свет поставить. Ну, вздрогнули!

«Мог ли я ожидать, что отгрузим москвичам десятку? — Думал я, шагая в раздевалку после финальной сирены. — Положа руку на сердце — нет. Может, сыграем 8: 2 или 7: 3, но 10: 2 — это же стахановское перевыполнение плана! Где переходящее знамя социалистического соревнования? Самое главное теперь интервью давать не надо, не надо делать очень рискованное официальное заявление, и так Михалыча 29-го не посмеют выгнать из сборной СССР. Всё даже лучше, чем я мог себе представить».

— Здравствуйте, — со мною поздоровался, судя по запаху, скорее всего, хорошо поддатый журналист, который стоял рядом с осветительным прибором и кинокамерой. — Несколько слов о прошедшем футбольном матче на первенство ВЦСПС. Буквально два три слова. Ой, какой у вас милый котик, — журналист потрогал эмблему кота на моём хоккейном свитере. — И так ваши первые впечатления?

— Что рад?! — Подскочил сбоку разъяренный и красный, как синьор Помидор, старший тренер ЦСКА Анатолий Тарасов. — За «Бобра» жопу сегодня рвали? За Севку в лепёшку расшибались? Зря, всё равно его сняли! А знаешь, кто теперь сборной будет руководить? Я! И Аркаша Чернышёв. Бесполезно! Ха, ха! — Рявкнул Анатолий Владимирович и пошёл в гостевую раздевалку.

— Камера пишет? — Спросил я журналиста.

— Нормально! — Гаркнул поддатый мужик за киноаппаратом.

— Я, Иван Тафгаев, сегодня 17 февраля 1972 года делаю официальное заявление, если Всеволод Михайлович Бобров будет снят с руководства сборной СССР по хоккею, то я отказываюсь выступать за нашу главную команду страны.

— Очень хорошо, — согласно кивнул журналист. — А теперь скажите, какие у вас первые впечатления от сегодняшнего футбола?

— Заеб…ь! — Рыкнул я напоследок.