Так начиналась Мещура 

КЛУБ И КВАРТИРЫ

— Баржа должна прийти, — закуривая, сообщил Виталий Иванович.

— Видимо, последняя, — предположил Виктор.

Они часто были вместе. Коменданту нужен был кто-то рядом, а Виктору он доверял.

— Клуб закончили, и что теперь с ним делать? Специалиста должны прислать, — продолжал рассуждать комендант.

— Жить-то он, наверно, при клубе будет? — спросил Виктор.

— А где же? Там каморка найдётся.

— Скорее бы уж бараки достроили. Многие ещё в шалашах маются. Кто мог, перебрались обратно в землянки, потеснились, но всё равно многие в шалашах, — сокрушался Виктор.

Он вспомнил, как прошлой осенью волосы его Татьяны примёрзли к земле.

— Недолго ждать, сам знаешь. Думаешь, в бараках хорошо будет? Тоже теснота.

— Всё лучше, чем в землянках. А кто будет переселяться в бараки?

— В первую очередь лесорубы. С семьями и одиночки. И, конечно же, те, кто зиму прожил в землянках.

Чуть помолчали.

— Страшная была зима, — вздохнул Виктор.

— И эта навряд ли будет легче, — тоже вздохнул комендант, бросив докуренную папиросу, — пошли отдыхать, завтра рано на работу.

По уже высокой воде вскоре прибыла баржа.

— Продукты выгружаем сразу в новый магазин, и товар — туда же, — распорядился Виталий Иванович.

В новом магазине товар принимала Ульяна, а при конторе и складе осталась Светлана.

Прислали две бочки керосина для ламп, а главное, зимнюю одежду и обувь.

— Маловато одёжки-то, — качал головой всезнающий и всепонимающий дед Архип, — опять на всех не хватит.

На катере прибыли уполномоченный с охранником и незнакомая девушка.

— Вот, Виталий Иванович, знакомься, Потапова Ирина Аркадьевна, ваш культработник, комсомолка.

— Здравствуйте, — протянула руку девушка.

— Очень рад, — комендант двумя руками пожал руку Ирины.

— У меня там вещи, — махнула она рукой в сторону баржи.

— Ну это мы организуем, — Виталий Иванович обернулся к парням, — Игнат, помоги девушке. Отнесите всё в клуб. Пока она остановится там.

— О, это мы с удовольствием, — подскочил парнишка из тех, кто прибыл летом.

— Игнат, — протянул он девушке руку.

— Ирина. Идёмте со мной. Только мы вдвоём не справимся.

— Ладно. Лёнька, иди сюда, — махнул Игнат товарищу.

— Ого-го, — ребята переглянулись, — вот это приданое!

Кроме раскладушки, постели и чемодана, было несколько довольно тяжёлых коробок и ящиков, а также бумажные рулоны, так что ребятам пришлось потрудиться, чтобы перенести всё это в клуб. Ирина им помогала, носила то, что полегче.

А комендант обратился к Виктору:

— Проследи за выгрузкой, нам с товарищем уполномоченным надо по делам съездить.

Иван Тимофеевич на лошади доставил их к конторе. Там была Светлана.

— И откуда вы берёте таких красивых женщин? — пристально посмотрел на неё уполномоченный.

Комендант ничего не ответил.

Они обменялись отчётами, накладными, заявками, комендант передал выручку от продажи в магазине, получил зарплату для рабочих.

Уполномоченный начал серьёзный разговор:

— Виталий Иванович, с этого времени ты не один будешь за всё отвечать. Кроме спецпереселенцев, здесь много будет и вольнонаёмных. Около ста человек.

— Да, я ходил на Красное, видел, что они второй барак поставили и конюшню расширили.

— Так вот, своих лесорубов передашь в подчинение начальнику лесопункта. Там же организуются первичная партийно-комсомольская ячейка и профсоюзная ячейка. Все вопросы будете решать совместно.

— Ясно, товарищ уполномоченный.

— А культработник с учителями будут вести просветительскую работу здесь, в посёлке.

— Будем работать со всеми рука об руку, — заверил комендант.

— Рад, что ты всё понял, поехали на берег. До свидания, красавица, — обернулся он к Светлане.

Иван Тимофеевич уже поджидал их на улице.

Перед отплытием уполномоченный сказал:

— Ну что ж, живите, держитесь. Теперь будем ждать зимнюю дорогу. Если что срочное — на лошадях до Ёлдино, а там свяжемся.

— Ну вот и дождались, — Мария остановилась в дверях новой комнаты.

Вперёд протиснулись Николка, Дунечка Стрелкова и Саша. Двухгодовалые Ванятка и Зиночка сидели на руках родителей.

Дед Архип вошёл после всех, прошагал к окну, повернулся и развёл руками:

— Что, соседушки, с новосельем!

— В тесноте, да не в обиде, — поддержала Мария Андреевна, мама Саши Бойникова.

— Светло-то как, — удивлённо хлопала глазами пятилетняя Дуняша.

— Ну что ж, будем располагаться, — глава семейства Стрелковых Савелий посадил Зиночку на деревянный топчан.

Заселяли восемнадцатиквартирные бараки. Это были дома с длинными сквозными коридорами, в два крыльца с торцов. С обеих сторон по коридору располагались по девять комнат, в каждой из которых селились по девять-двенадцать человек. Как большой семьёй жили в землянке, так все и переселились в комнаты. За редким исключением. У единственного окна стоял стол, рядом с дверью — печка, а всё остальное пространство вдоль стен было занято двухъярусными топчанами, только в отличие от землянок топчаны были сколочены из досок, а не из жердей. И стол был из досок, и скамейка.

— Да, тесновато, — присел на скамейку отец Николки, — но ничего, всё лучше, чем в землянке.

Кому где спать, разобрались быстро. Детвора шустро полезла наверх.

— Ребятки, оставьте мне там место, — пошутил дед Архип.

Чуть постояв, повздыхав, женщины начали раскладывать нехитрый скарб, посуду.

Все прибывшие в прошлое лето уплотнились и заселились в эти два барака. Даже одну угловую комнату выделили под фельдшерскую. Но и землянки пустыми не остались. Они тоже были битком набиты спецпереселенцами, которых доставили летом 1931 года. Из шалашей все перебрались в землянки.

Один четырёхквартирный дом занимала школа, половину второго такого же дома подготовили под ясли-сад, из двух оставшихся квартир одну отдали под учительскую, ещё одна пока оставалась свободной. Для начальства.

Но Виталий Иванович не переселялся. Он считал, что должен жить при конторе и складе.

— Найдутся жильцы, — махнул он рукой.

И действительно, нашлись. Скоро туда заселился начальник лесопункта Богатырёв Сергей Петрович. Его семья ещё не прибыла, но с открытием зимней дороги её ожидали.

В учительскую квартиру перебрались Владимир Фёдорович с мамой и сестрой, а вскоре и Любовь Андреевна с ними стала жить.

Что из себя представляла в то время квартира? Это — всего две комнаты, в первой комнате, которую называли кухней, были печка, стол, самодельная скамейка или табуретка. Ещё помещалась в ней узкая одноместная кровать или раскладушка. Другая комната была побольше, там все спали. Для хранения одежды вбивали в стену гвозди, на кухне — для верхней и рабочей, в комнате — для платьев и более нарядной одежды, у кого она была. Да, ещё в кухне стоял тазик для умывания. Если не было табуретки, его ставили на чурку, не было умывальника — поливали друг другу из ковшика или другой посуды. Так и жили. Но и такая отдельная квартира казалась роскошью.

Все считали правильным, что в единственной на тот год квартире жили учителя. Даже, перебравшись в новый посёлок, Владимир Фёдорович и Любовь Андреевна трижды в день ходили за ручей к конторе — встречали и провожали учеников. Тех, которые остались в землянках.

Ночью Ольга Левашкина почувствовала, что скоро рожать. Она растолкала Никиту. К тому времени они уже жили вместе.

— А что мне делать? — испугался он.

Проснулась Вера, сестра Ольги.

— Что случилось?

— Кажется, Ольга рожает, а я не знаю, что делать.

— Пойду за доктором, — Вера в темноте обулась, накинула кофту.

Николай Фролович жил в том же бараке.

— Ведите её в фельдшерскую, я сейчас приду, — распорядился он.

Пока вели Ольгу по коридору, доктор зажёг лампу, застелил топчан чистой простынёй, распорядился:

— Затопите печь. На ней ведро с тёплой водой, но надо ещё подогреть.

— Я затоплю, — отозвался Никита, он не знал, как ему себя вести.

— А может, тётку Дарью? — между схватками с мольбой в глазах спросила Ольга. — Всё-таки женщина, не так стыдно.

— Ты смотри, застыдилась, — хмыкнул Николай Фролович. — Ну, если хочет, зови, — обратился он к Вере.

Пришла Дарья. Ольга благополучно родила дочку.

— Ну вот и обновили фельдшерский пункт, — сказала Дарья, уложив ребёнка рядом с мамой, — это хороший знак.

— Да, наверно, — согласился доктор. — Ну что ж, спасибо, коллега, можете идти отдыхать, а я подежурю.

— Можно, я подежурю, — попросила Вера.

— Пожалуйста. Тогда я тоже пошёл досыпать. Никита, пошли, пусть женщины остаются.

А клуб, как магнит, притягивал к себе молодёжь. Осенние вечера уже были тёмные, дождливые, неуютные, гулять не хотелось. А в клубе на длинном столе стояло несколько ламп. На этом столе разрисовывали и писали разные плакаты. Руководила всем Ирина. Весь вечер пели песни, и революционные, и лирические.

— Сегодня проводим собрание, — объявила как-то Ира.

Все расселись на скамейки и приготовились слушать.

— Ребята, скоро праздник, четырнадцать лет Великой Октябрьской Социалистической революции. Надо подготовиться. Плакаты скоро будут готовы, а нам надо подготовить концерт.

Ребята загудели. Ирина продолжила:

— Я предлагаю несколько номеров, вот послушайте. Две небольшие сценки, песни, пирамида…

— Гармониста не хватает, — раздался звонкий девичий голос.

— Да, с музыкой было бы веселее, — согласилась Ирина.

И гармонисты скоро нашлись. Правда, гармонь была одна на двоих, но это ничего, даже лучше, что оба играют. На Красном жили вольнонаёмные лесорубы, молодые коми парни из Пегыша. Прознав, что молодёжь по вечерам после работы собирается в клубе, они отпросились у начальника лесопункта на один день и пошли пешком в свою деревню. За гармошкой. На лодке плыть было опасно, по реке уже шла большая шуга, а путь был неблизкий. В Пегыше многие парни дружили с гармонью. Правда, мало у кого она была.

И вот музыка зазвучала в клубе. Радости девчат не было границ, а ребята с опаской поглядывали на коми парней — соперники всё-таки, ведь девушки любят гармонистов — всем известно.

Началась подготовка к празднику.

Никита курил на крыльце барака. Уставший после работы, он собирался лечь спать. Ольга укладывала дочку, он не хотел мешать. Когда-то обратив внимание на красивую девушку, он так и остался с ней, беременность Ольги от Юрия его не испугала.

— Никита, пошли в клуб, — пробежала мимо Матрёна с подружками.

Степенно подошли Павел и Василий:

— Никита, в клуб не идёшь?

— Нет, ребята, я спать.

— А зря. Весело там. Усталость как рукой снимает. А то пошли, там много народу. Готовимся к празднику.

— Как готовитесь-то?

— Сценки, песни, даже пляски будут. Интересно же, пошли.

Никита бросил папиросу:

— Ладно, идём, посмотрим, что там у вас.

Ирина сразу обратила внимание на новенького: статный, ладный парень, чуть старше других. Он ей понравился.

— Проходи, проходи.

— Да я только посмотреть, — замялся парень.

— А чего тут смотреть? Клуб для всех одинаков. Не хочешь в сценке поучаствовать? Как раз для тебя роль есть.

— Я не сумею. Никогда не участвовал.

— Попытаться никогда не поздно. Идём, ознакомлю с ролью. Меня Ириной зовут.

— А я Никита, — он чувствовал себя неловко рядом с этой общительной, интересной девушкой.

— Да ты не стесняйся, — по-свойски улыбнулась она, — это только вначале страшно, потом привыкнешь. — И принялась рассказывать сюжет сценки.

Парень больше смотрел на девушку, чем слушал её рассказ.

— Ну как, понравилось?

— Не знаю, я мало что понял, — честно признался он.

— Ничего, по ходу поймёшь. Главное, чтобы ты согласился, — не сдавалась она.

Желающих стать артистами было достаточно, но Ирине очень захотелось, чтобы именно Никита сыграл одну из ролей. Она влюбилась в парня с первого взгляда и не хотела его отпускать. Даже сама ещё не поняла, что случилось.

Никита пришёл домой поздно. Оля, умаявшись с ребёнком, спала. Парень лёг рядом, а уснуть не мог, перед глазами стояла Ирина. Он уже знал, что будет ходить в клуб.

Молодёжи в клубе собиралось много, и, чтобы не мешать друг другу, Ирина составила график репетиций. В одни дни репетировались песни, в другие — сценки. Один вечер отводился на подготовку пирамиды. Люди приходили только вечерами после работы. По воскресеньям устраивали для всех танцы под гармонь. Несмотря на то что и этот день был рабочим, клуб был набит битком. Приходили и те, кто постарше. Каждый день с утра неработающие подростки помогали прибираться и топить в клубе печки. Ирина составляла планы, отчёты, рисовала графики. У неё была своя работа.

В этот день, по плану мероприятий, в клубе было расширенное партийно-комсомольское собрание. Оно было согласовано с парторгом, все были предупреждены. Первая партийно-комсомольская ячейка, которая образовалась осенью 1931 года в Мещуре, насчитывала шесть человек: два коммуниста и четыре комсомольца, включая Ирину, все, кроме девушки, вольнонаёмные лесорубы. Парторг и председатель профкома — бригадиры в лесу. Из приглашённых — комендант и учителя.

Первым слово взял парторг. Он рассказал об организации работы в лесу и о плане по заготовке и вывозке леса на зиму, отметил, что часть леса пойдёт на продолжение строительства посёлка летом будущего года, представил список для поощрения рабочих к празднику.

Слово взяла Ирина. Она рассказала о подготовке к празднику, зачитала план его проведения, затем поставила задачу перед учителями:

— На школу налагается особая ответственность. Детей надо переделать психологически, перевоспитать в активных, целиком преданных советской власти строителей новой жизни. — Она предложила план мероприятий, которые должны проводить учителя в школе. — Если что-то непонятно, я всегда приду и помогу. Днём я свободна, приглашайте.

Завершило собрание выступление коменданта. Он отчитался о завершении строительства посёлка за первый сезон, обобщил коммунальные проблемы, которые пока невозможно решить.

— А главная проблема — нет колодцев, — подчеркнул он. — Опять придётся зимой брать воду из ручья. Вода залегает глубоко. Пока не добрались. — Комендант подал свой список наиболее отличившихся за лето работников для поощрения к празднику.

Парторг зачитал общую резолюцию собрания, в которой красной нитью проходила агитационная работа среди молодёжи и школьников.

Несмотря на сложность эпохи, бедность, тяжёлый труд, жизнь продолжалась. В ней было место и подлинному энтузиазму, и развлечениям.

Никита участвовать в сценке категорически отказался, но в клуб заглядывал часто, а потом и вовсе стал приходить каждый день. Садился подальше и наблюдал, как Ирина проводит репетиции.

Сегодня репетировали пирамиду:

— И-и раз, и-и два, и-и три, четыре, — считала девушка и на каждый счёт хлопала в ладоши. — Держим, держим фигуру. И-и пять, и-и шесть, и-и семь, восемь — выстраиваемся, молодцы. Теперь перестраиваемся: и-и раз, два, три, четыре. Хорошо, начинаем новую фигуру…

Весь вечер оттачивали пирамиду, она состояла из двух простых фигур, так как времени для подготовки было мало, да и новое это было дело для молодёжи.

Никита и на других репетициях был, так же сидел в глубине зала, чтобы никому не мешать. А Ирина время от времени поглядывала в его сторону. Хоть и трудно было разглядеть его в темноте, но она знала, что он здесь, и ей было легко и приятно.

Ольга как-то спросила сестру:

— Вера, чем там Никита занимается, пропадает в клубе каждый вечер?

— Ничем. Сидит и смотрит, как мы репетируем.

— Интересно, — пожала плечами Ольга, но Никиту расспрашивать не стала. Если ему там нравится, пусть ходит. Она знала, как тяжело работается в лесу.

К парню она испытывала симпатию, благодарность, уважение, но любила Ольга… Юрия. И, если бы он приехал, не раздумывая, ушла бы к нему. Его не было, и она держалась за Никиту. Он был ей опорой. Поэтому в ней не возникло жгучей ревности, скорее досада и боязнь остаться одной с ребёнком в это тяжёлое время.

Наступил праздник, нерабочий день 7 ноября 1931 года. Народу в клубе собралось много. На скамейках сидели вплотную. И по бокам зала вдоль стен стояли. Артисты толпились в Красном уголке за кулисами. Их тоже было много.

Всё прошло по намеченному плану: и поздравили, и наградили, и напутствовали, а молодёжь показала отличный концерт. Когда пели знакомые песни, подпевал весь зал. Все остались довольны.

Завершился праздничный день танцами.

Ольга тоже сбегала в клуб — на торжественную часть и на концерт. За дочкой согласилась приглядеть соседка. Ольга вернулась домой, а Никита остался.

У Ирины был очень напряжённый и эмоциональный день. Волновалась, как всё пройдёт. Гармонисты сменяли друг друга, так что перерывов в танцах не было. Кадриль, падеспань, краковяк, полька-тройка, все знали эти танцы и любили их. Конечно, хотелось бы и вальс, и танго. Но они не были рекомендованы, так как телесное сближение на людях не приветствовалось.

Но вот все разошлись, кто пошёл сразу домой, кто ещё погулять — группами и парами. Парни провожали девушек до дома. И ночь выдалась, как по заказу, — лунная, светлая.

Клуб опустел, только Никита сидел в углу. Ирина закрыла изнутри двери и подошла к нему. Он привлёк её к себе и посадил на колени, она подчинилась. Долгожданный поцелуй заставил их забыть обо всём на свете… Никита пришёл домой под утро.

В эту же ночь разыгралась трагедия.

Венька Шишков ещё днём, когда в клубе была торжественная часть, отправился на Красное к вольнонаёмным. Здесь тоже не все пошли в клуб. Некоторые праздновали с самогоном, привезённым из дома. К ним-то и присоседился Венька.

Выпившие мужики задиристые, и Венька не промах, слово за слово — заспорили, подрались, Веньку избили и выгнали. Злой, пьяный, он пришёл в посёлок, зашёл в барак, в свою комнату, озарённую луной.

— Ну что, скоты, сейчас всех порежу, — схватился он за кухонный нож.

От неожиданности все замерли. Дети на верхних полках заплакали. Это ещё больше раззадорило Веньку:

— А ну цыц, шантрапа, сказал убью, значит, убью, — и полез наверх.

Александра схватила его за штанину и сдёрнула вниз:

— Угомонись. Выпил, так ложись.

— Ах ты, сука. Против меня?

На шум заскочили Дарья и Меланья. Венька замахнулся ножом на Саню, но Дарья оттолкнула её, а сама отскочить не успела — нож вонзился ей в грудь. Все охнули. Дарья медленно осела на пол.

— Э-э, ты что? Я же пошутил, — Венька, пошатываясь, хлопал испуганными глазами.

Меланья побежала за доктором. Николай Фролович пришёл сразу, но было поздно. Нож вошёл прямо в сердце.

— Коменданта зовите, — приказал Гололобов.

Иван Шипов, из этой же комнаты, побежал в контору, так как клуб уже был закрыт.

Виталий Иванович прихватил верёвку. Связали Веньку по рукам и ногам и кинули в угол склада, рядом с конторой, свободного помещения не было. А с утра пораньше комендант расспросил о случившемся жильцов, составил протокол и с Иваном Тимофеевичем на телеге повёз Веньку в Ёлдино, там уже была связь с Турьёй. Сдали его милиции вместе с протоколом допроса.

Хоронили Дарью всем посёлком.

— Эх, какую бабу угробил! — сокрушался Пётр, — золотое сердце было.

— Да, многим она помогла, — вздыхали женщины.

На работу вышли только после похорон, но начальник лесопункта не ругался, хоть и совсем не знал Дарью.

Жители посёлка почувствовали, что они враз осиротели. Пока Дарья была рядом, все знали, что в случае чего в любое время дня и ночи есть к кому обратиться за помощью. Не всегда у неё получалось помочь, не всё было в её силах, но люди ей верили, любили её. Успокаивало одно её присутствие. А теперь этой надежды не стало. Тихая, скромная, нужная всем женщина в одночасье ушла из их жизни.

Конечно, доктор в Мещуре был, и его тоже уважали, но такого доверия, как Дарья, он ещё не заслужил, к нему мало кто обращался. Посёлок погрузился в скорбь. По вечерам молодёжь так же собиралась в клубе, но ни песен, ни веселья, ни смеха не было. Проводили беседы, вели разговоры, обсуждения, составляли планы и молча расходились.

Мещурцы надолго сохранили о Дарье добрую память.

У Виталия Ивановича появилось чуть больше свободного времени. Лесорубы перешли в подчинение начальника лесопункта, школа и клуб были в надёжных руках. Он следил за тем, чтобы вовремя завозили дрова в школу, в магазины и в клуб, чтобы в посёлке был порядок. С переходом людей в бараки открылся в новом посёлке и новый магазин. Здесь работала Светлана. Комендант отпустил её от себя.

Первый магазин

Всё лето она была при конторе, а он её почти не видел. Женщина понравилась Виталию Ивановичу, но, видя её равнодушие, добиваться её он не стал. А Ульяна поглядывала на него недвусмысленно, поэтому он решил оставить её при себе. Да и магазин за ручьём для людей в землянках тоже нужен. Продукты продавали хоть и за деньги, но по норме. Если кто-то не мог выкупить свою норму за десять дней, его продукты пускали в свободную продажу. Такое случалось часто. Денег у многих не было, жили впроголодь. За лето некоторые запаслись ягодами, сухими грибами, листом смородины и брусники, иван-чаем. Но этого было мало.

Как-то Ульяна собралась после работы домой. Виталий Иванович подошёл к ней, взял её руки в свои и тихо сказал:

— Может, останешься, ты мне давно нравишься. — Она внимательно посмотрела на него, а он продолжил: — Мне хозяйка нужна, а лучше тебя не найти.

Она молча прижалась к нему, он её обнял. Ульяна осталась жить у коменданта.

Наступила зима. Такая же суровая, как и предыдущая. Лесорубы бунтовали:

— Не будем работать без валенок, без тёплой одежды, без шапок. Замерзаем, руки и ноги уже обморозили.

Несмотря на то что комендант исправно посылал заявки для всех рабочих, спецодежду привозили с перебоями и в малом количестве.

И дети не ходили в школу. У них не было тёплой одежды. Даже если были у кого-то валенки или пальто, всё равно на улице было очень морозно. Учителя объявили перерыв в учёбе до более тёплой погоды.

В клубе вечерами тоже мало кто появлялся.

— И план работы висит, и печки все протоплены, а никого нет, — жаловалась Ирина Никите.

Он-то был у неё постоянно.

— Ты же знаешь, Ира, как тяжело зимой в лесу работается. Приходим мокрые, усталые, голодные. Одежда за ночь не просыхает.

— Знаю, — со вздохом прижималась она к парню.

— Это я без тебя жить не могу, — продолжал он, обнимая девушку, — а им отдохнуть надо. Вот с весны все снова начнут ходить. Ещё устанешь, — утешал он подругу.

И опять голодное и полуголодное существование, и опять начался мор… Больше всего умирали дети и старики в землянках. Всё повторялось, как в прошлую зиму. Но как только умирал кто-нибудь из барака, к коменданту тут же приходили жители землянок:

— Виталий Иванович, разреши перейти во второй барак. Там женщина умерла.

Без разрешения коменданта не позволялось никакое перемещение внутри посёлка. Конечно же, освободившиеся места в бараках сразу кто-нибудь занимал. Чаще всего старались перевести туда детей.

Но вот позади ещё одна страшная зима. Наступила весна 1932 года. Начались занятия в школе.

В первый же день учителя объявили:

— Ребята, с сегодняшнего дня занятия у нас будут проходить по урокам.

— Это как? — первым, как всегда, спросил Никола.

— Будет урок арифметики, урок чтения, урок русского языка. И все уроки по 45 минут. Вот и будильник нам для этого прислали. А между уроками — перемены.

С 1 января 1932 года школы Коми автономной области перешли на новые предметные программы, основной формой учебной работы в школе был признан урок.

Ударно работали лесорубы, стараясь наверстать то, что не выполнили за холодную зиму. Не будет плана — не будет денег.

Ирина в клубе за зиму оформила избу-читальню. Какие-то книги ещё с собой привезла, кое-что заказывала, и ей привозили с санными обозами. Литература в основном была политическая: труды Ленина, Сталина, «Капитал» Маркса, стихи Маяковского, пьесы классиков, педагогическую литературу брали учителя. Много было агитационного материала.

К весне выросла и партийно-комсомольская ячейка, она насчитывала уже шестнадцать человек. В партию и комсомол вступили комендант посёлка и новенькие из вольнонаёмных. Спецпереселенцев, конечно же, в партию тогда не принимали, их детей не принимали в пионеры, а подростков — в комсомол.