Так начиналась Мещура 

ШАЛАШИ И ЗЕМЛЯНКИ

— Да, — подтвердил комендант, — здесь и будете жить.

Они стояли в густом сосновом бору.

— Как здесь? Здесь же ничего нет, — возмутились люди, — хоть бы жильё какое…

— Ну, палат царских вам не уготовлено. Что построите, в том и будете жить. А сейчас все — к реке. Отдохнём — и за дело, — комендант первым пошёл к спуску.

За ним спустились по песчаному крутому склону остальные. С дороги помылись, те, кто посмелее, искупались. Вода была холодная.

— Мам, мам, смотри, кто идёт, — Варя показывала на крутой склон.

Глубокий овраг разрезал левый берег Ёлвы. По дну оврага тёк ручей с прозрачной водой. По крутому склону другой стороны оврага спускались пятеро мужчин. Они спешили, почти скатывались. Впереди всех летел паренёк лет шестнадцати.

— Варька, мама, — подбежал парень.

За ним еле успевал отец.

— Федя, Пашенька, Олюшка, мама, Варенька, отец, — восклицала крепко обнявшаяся семья.

Остальные трое мужчин растерянно разглядывали прибывших — своих среди них не было.

— Ничего, мужики, со следующими и ваши прибудут, — успокоил их комендант и добавил: — Да, вот что, как бы организовать быстренько что перекусить? Видите, какие мы пришли? Может, грибную похлёбку какую?

— Сейчас организуем, — с готовностью отозвались мужчины, — один костёр уже есть. Остальные мигом соорудим. Нас пятеро — будет пять костров.

На берегу застучали топоры.

— Мы — с вами, — кинулись помогать отдохнувшие мужчины.

— Ребята, — обратился к подросткам Матвей, один из пятерых, — нужно быстро собрать грибы. Кто пойдёт?

— Я, я, я, — подбежали дети, будто и не было долгого трудного пути.

— Тогда слушай сюда. Грибы белые, так называются. Шляпки тёмно-коричневые, крепкие.

— A-а, мы видели там, наверху.

— Там белый бор, там вы и видели. Стойте, послушайте сначала, — еле сдержал ребятню Матвей, — срывайте только шляпки, и только средние, большие и старые не берите. И смотрите, чтобы червей не было. Ясно? А теперь у родителей попросите сумки, мешки — что есть. И пулей. Чтоб, как вода закипит, грибочки готовы были. Ясно?

— Ясно, — уже убегали ребята.

— Охо-хо, где мои шестнадцать лет? — почесал затылок дед Архип, глядя вслед ребятам.

— Вот и лодки на подходе, — сказал комендант.

Из-за поворота реки показались лодки.

— Бабоньки, — обратился Николай Петрович к женщинам, — те, кто покрепче, помоложе, принимайте кухню. Я мужиков забираю на разгрузку.

Женщины пошли к кострам. В вёдрах, висевших на перекладинах, уже грелась вода. Все были голодные, и женщины с готовностью принялись варить. Было бы что.

А по склону уже спускались грибники. Наперегонки.

— Ма-ам, у меня вон какие…

— А у меня вон сколько…

Такими азартными детей давно не видели.

Грибной, манящий запах очень быстро разнёсся по берегу.

— Бабы, вёдра освободились, ещё надо ставить грибницу. Мужики придут — кормить надо.

— Да-да, конечно. Да и самим нам не хватило.

— Ничего, потерпим. Теперь уже потерпим.

У женщин словно открылось второе дыхание. Эта страшная, казалось, бесконечная дорога позади. Здесь как-никак на месте. Какая будет жизнь — время покажет. Но они на месте.

Клава с отцом помогли Марфе выбраться из лодки. Родители разобрали детей, которые тоже плыли на лодке. Всех — ближе к костру, к грибной похлёбке. Ох и вкусна горячая грибница!

А комендант распоряжался на разгрузке:

— Так, мешки с продуктами в одну сторону. Инструменты, топоры, пилы — в другую. Домашнюю утварь отдельно.

Помогал разгружать и один из охранников. Второй стоял, только указывая и покрикивая: то не так, да это не эдак.

Лодки наконец отчалили от берега и поплыли обратно.

— Да-а, харчей негусто, — раздался из толпы старческий голос, когда разгрузка закончилась.

— А вы что, жрать сюда приехали? — со злостью прикрикнул охранник, тот, который не помогал.

Все повернули к нему головы. Наступила жуткая тишина. Даже комендант посмотрел на него с укоризной.

— А что, не так, что ли? — растерялся охранник, оглянувшись на своего напарника. Но тот его не поддержал.

— Ладно, — сказал комендант, — идите перекусите, потом разберёмся.

Все поели. Николай Петрович дал немного отдохнуть.

— А теперь слушаем меня, — комендант встал. — На первое время будем сооружать шалаши. Вот там, — он показал на высокий, очень крутой берег, откуда спустились пятеро.

— А как же на этой стороне?

— На этой будет посёлок. Его сразу не построить. Пока устраиваемся там, — и он опять указал на крутой склон.

— А что, и зимой в шалашах?

— Нет, к зиме надо построить землянки. Тесно будет, но ничего не поделаешь.

— Можно? — поднял руку Матвей.

— Говори.

— Мы, пятеро, пришли сюда в мае. За два месяца освободили наверху место, сколько смогли. Пилили деревья, обрубали сучья. Из веток строили шалаши. Для себя и своих семей. И не только. Знали, что пригодятся. Предлагаю отдать готовые шалаши мамочкам с детьми и больным. А семьи, где есть мужчины, — себе сами сделают. Сегодня с утра мы лес валили. Веток можно набрать и нарубить много. Хорошо покрывать шалаши сосновым лапником. Дождь лучше стекает.

— Договорились, — одобрил комендант, — сейчас мужчины, что покрепче, берут малых детей на руки и поднимают их. Неважно, свои, чужие. Гора крутая, у мамаш с непривычки может закружиться голова. Потом пообвыкнете. Остальные мужики и ребята постарше берут пилы и топоры. Женщины, дети, прихватите свои вещи по силам. Придётся осваивать эту крутую тропинку жизни. Деваться некуда. Внизу вода, наверху жильё.

И он первым, взяв на руки трёхлетнего Серёжу, понёс его по тропинке вверх. За ним — мама мальчика с семилетней Тамарой. И потянулись вереницей остальные. Поднимались медленно, помогая друг другу.

Взору прибывших открылись небольшая поляна и несколько готовых шалашей на её краю.

— Вот здесь и пристраивайтесь, — комендант поставил мальчика на ноги.

Люди постояли, отдышались, огляделись. Матвей подвёл Марию с детьми к готовому шалашу:

— Это ваш временный дом, живите.

— Спасибо, — Мария взяла Ваню на руки.

Коля уже нырнул в шалаш и выскочил оттуда:

— Мам, мы тут будем жить? Здорово!

Мария только вздохнула, уложила маленького Ванюшу в шалаше, прикрыла ему голову платком, чтобы комары не кусали.

— Ну что, Коленька, будем располагаться?

— Будем, будем, — радовался сын.

Подошёл дед Архип:

— Дочка, не возражаешь, ежели я рядом расположусь?

— Ой, конечно же, нет. Очень хорошо, дедушка Архип. Коля, подсоби деду, — попросила она сына.

— Ага, а как?

— Пошли веток раздобудем. Вещи свои я тут оставлю, — предложил дед Архип.

— Конечно, конечно, иди, Коля, с дедом.

Чуть погодя сын прибежал с ветками берёзы.

— Мам, там дядька на дереве написал: м-м-м… Ой, как его?

— Ну, Николай, за тобой и не поспеешь, — с длинными кольями пришёл дед Архип.

— Где ж вы столько нарубили? — удивилась Мария.

— Повезло. Там ребята рубят себе на шалаши. Попросил маленько — не отказали. Дай Бог им здоровья.

— Дед, дед, что там дядька на дереве написал? Я что-то забыл.

— A-а, это название нашего посёлка. Обтесал маленько сосну-то. И химический карандаш у кого-то нашёлся. Вот и написал: «Мещура».

— Ага, Мещура, — кивнул Коля. — А что это такое, Мещура?

— Кто ж его знает. Может, место такое, недоброе, страшное, а может, и наоборот.

Никола поёжился, огляделся, затем расправил плечи:

— А мы ничего не боимся. Правда, дед Архип?

— Правда, герой…

Скоро и у деда Архипа стоял свой шалаш.

Клава с отцом поставили рядом два шалаша, один для Марфы с дочерью, другой — для отца, Ивана Михайловича. Девушка в работе ничуть не отставала от бати. За долгую утомительную дорогу крестьянские руки соскучились по работе. Шалаши получились крепенькие, густо покрытые лапником.

— Матушка, идёмте, — Клава с отцом повели Марфу в шалаш.

— Ну, слава Богу, на месте, — вздохнула женщина.

Александра с сыном Серёжей и дочкой Тамарой заселилась в готовое жильё. Детям тоже понравилось в шалаше — лучше, чем в вагоне.

Виктор обнял Таню:

— Мы один будем строить дом или по отдельности?

Татьяна смущённо отвела взгляд:

— Не знаю.

Большинство семей были многодетными

— Давай вместе. Вместе легче. Да и… очень ты мне понравилась…

Девушка пристально посмотрела в глаза парню.

«Знал бы ты, как я тебя полюбила», — подумала она, но застеснялась и быстро опустила глаза, чтобы Виктор не заметил. Но он заметил, улыбнулся и прижал девушку к себе.

«Никому не дам тебя в обиду», — подумал он.

«Не давай», — так же мысленно ответила она.

— Выбираем место? — обрадовался Виктор. — А вот, около деда Архипа. Можно? Не прогоните?

— Что вы! Что вы! Очень рад. Вокруг одна молодёжь. Чего ещё желать? Могу и подсобить.

— Да, можем подсобить, — поддержал Никола.

— Тогда пошли за ветками, помощник, — улыбнулся Виктор. — Знаешь, куда?

Для большой семьи Никифора Маркина поставили три шалаша. И рядом четвёртый — для Дмитрича. Он теперь всё время был с ними. И в дороге помогал, и здесь вместе строились. Девчушки бегали здесь же, старались помочь взрослым, подавали небольшие ветки. Их никто не отгонял — пусть привыкают к труду. Хоть и помех было больше, чем помощи.

Только молчаливая бабка Дарья спокойно, уверенно сооружала себе жильё сама. Будто всю жизнь только этим и занималась. Седая, морщинистая, с потухшими глазами, худая, но крепкая женщина отказывалась от любой помощи. За вечер не управилась, оставила работу на завтра.

Рядом с ней пристроили три шалаша для Степана и Серафимы Казаковых и их пятерых детей.

Пожилая Анна Семёновна и её взрослая дочь Анастасия заняли уже готовый шалаш. Это они отпевали на барже маму Татьяны.

— Боже милостивый, — перекрестилась Анна Семёнова, — где же наш батюшка? Жив ли? Свидеться бы ещё.

— Свидимся, матушка. Ложитесь, отдыхайте, — отозвалась Анастасия.

И охранники молча сооружали себе шалаши, но не рядом со всеми, а чуть поодаль. Комендант устроился в конторе, поставив в углу раскладушку.

Не считая маленькой баньки на берегу, из построек была здесь только контора, здесь же склад. И навес — рядом, для лошади. Николай Петрович привёл её, обогнув овраг. Оказывается, не такой уж длинный овраг этот, через несколько сотен метров он сходил на нет, только ручей оставался, а через этот ручеёк уже и мост был кем-то заботливо сооружён, даже на телеге можно было проехать.

Ближе к ночи комендант обошёл спящий стан.

— Все разместились? Вот и лады.

Одному из охранников не спалось. И устал, как все, но тяжёлые мысли не давали уснуть. «Эти-то кулаки, понятное дело, враги народа, а я-то за что должен страдать и мучаться? Мог бы жить себе спокойненько дома, так нет, послали. Вот гады!» — непонятно кого ругал он. Именно он при случае срывал своё зло на людях. Те отмалчивались и терпели — спорить и оправдываться было себе дороже.

В конце июля ночи в Мещуре уже тёмные и длинные. Чуть забрезжил рассвет — Дарья за корзинку и в лес, знакомиться. Далеко не уходила, оглядывала деревья, кустарники, примечала, какие ягоды растут. И грибы заодно собирала. И не только белые, в низинах, где влажности больше, красивые сыроежки попадались. Дарья аккуратно срезала каждый гриб, подносила к лицу и с наслаждением вдыхала лесной аромат. Сыроежка — нежный гриб, чуть придавишь — раскрошится. Попадалась и очень вкусная спелая черника, но Дарья сегодня её не собирала, срывала ягоды и отправляла в рот. Вместо завтрака.

Когда она вернулась, Николай Петрович был уже на ногах. И не только он. Крестьянская жизнь приучила всех рано вставать. Комендант, кого встречал, предупреждал:

— Как все поднимутся, приходите на берег, будем распределять продукты: крупу, макароны, соль, сахар. Посуду прихватите.

Люди собрались, а у коменданта всё уже готово: на ящиках с хозяйственным мылом стояли весы, под рукой — тетрадка.

— Слушаем все, — начал Николай Петрович, — продукты получите на десять дней, до конца месяца. Работающим — норма, неработающим — половина нормы. Уж извините, так положено. Мыло раздам, когда весы уберём. После завтрака мужики и бабы — на работу. Валим лес, рубим сучки, корчуем и так далее.

— Но мы не умеем, мы крестьяне, а не лесорубы.

— Придётся научиться. Потому как основная наша задача — валить лес. Вон пятеро ваших уже умеют, с мая работают. Они и научат.

Началась раздача продуктов. Следом и похлёбка закипела, с крупой и грибами.

Первый рабочий день в посёлке был организационно-учебно-трудовой. Все знакомились друг с другом, входили в курс дела, учились работать в лесу.

Только ребятишкам — радость и раздолье. Они так наскучались в пути, что здесь не могли набегаться. Старались помочь родителям. Мальчишки быстро обнаружили, что в реке, у самого берега, очень много мелкой рыбёшки.

— Мам, дай наволочку, — прибежал Коля, нетерпеливо теребя Марию.

— Что случилось? Зачем?

— Там рыба, ой, там рыба. Давай скорее, а то всю выловят.

— Не выловят, — улыбнулась Мария и дала сыну наволочку. — Интересно, как ты этим рыбу собираешься ловить?

Но Никола уже не слушал. Он чуть не кубарем скатился вниз по крутой тропинке. Внизу, навстречу ему — Демидка Казаков.

— Колька, ты куда?

— Рыбу ловить.

— Я с тобой, — развернулся Демидка и побежал догонять своего нового друга.

— Во, хорошо, вдвоём сподручнее, — совсем по-взрослому рассудил хозяин наволочки. — Я с этой стороны, а ты с той. Раскрываем наволочку, потихоньку идём, как рыба заплывёт, сразу вместе поднимаем. Ясно? Вода стечёт — рыбка наша.

— Ага, ясно! — И они полезли в воду.

Несколько пар мальчишек и девчонок таким же образом уже рыбачили.

— Ой, а куда её? — растерялись рыбаки, держа в руках мокрую наволочку с первым уловом.

— Вон, мама собирается готовить кушать, пошли к ней, — показал пальцем Демидка.

Они подбежали к Серафиме.

— Мам, куда нам рыбу девать? Смотри сколько.

— Да вот, в ведро. Как раз Петрович сегодня всем вёдра раздал. Постой, набери сначала туда немного воды.

Демидка подбежал к реке, зачерпнул воды. Вывалили из наволочки улов.

— Ух ты, много получилось, — похвалила их Серафима.

— А мы ещё наловим, — обрадовались пацаны и побежали к воде.

В этот вечер все ели рыбный суп. Дети наловили и своим семьям, и раздали всем, кто готовил еду. Правда, уха была без картошки, но всё равно все были очень довольны и хвалили маленьких рыболовов.

А Дарья пошла достраивать шалаш. Свой продуктовый паёк она отдала Серафиме, у которой, кроме отца и матери, пятеро детей.

— С нами и будешь есть, — согласилась соседка, — одной-то тебе готовить не с руки.

Девятилетняя Лена, дочка Серафимы, всё приглядывалась к Дарье. Нравилась ей бабушка. Только почему-то она всё время молчала.

— Можно я с вами, баба Дарья? — напросилась Лена, когда увидела, что та куда-то собралась. Дарья посмотрела на девочку, но ничего не сказала, повернулась и пошла. Лена — за ней. Принесли ветки, стали достраивать бабушкин шалаш. Он получился особенный, из двух отсеков и двух ярусов, хоть и невысокий. Лена ни о чём не спрашивала, только наблюдала и при случае помогала.

Дарья опять засобиралась куда-то, взяла корзину и нож.

— Я — с вами, — попросилась Лена.

Не прогоняют, значит, согласны. Она нырнула в свой шалаш: «Что бы взять?» Корзинки не было. Увидела небольшую сшитую сумку, схватила её.

— Пойдёт? — спросила бабу Дарью.

Та посмотрела на девочку и опять ничего не сказала.

— Значит, пойдёт, — махнула Лена рукой и побежала следом за Дарьей.

Шли они вдоль оврага до самого моста, перешли на другую сторону. Шли неторопливо, знакомились с лесом. Если находили много черники, собирали её. И в корзинку, и в рот. И грибы брали.

Как-то само собой получалось, что грибы клали в сумку Лены, а ягоды — Дарье в корзинку.

— Бабушка, корзинка тяжёлая, давайте я понесу, а вы вот сумку с грибами, — предложила Лена.

Дарья молча отвела руку Лены и сама понесла корзинку. Девочка вздохнула и пошла рядом.

На верхнем ярусе шалаша Дарья постелила марлю и насыпала слоем чернику, аккуратно расправив её. А грибочки отобрала мелкие и крепкие, нанизала на берёзовую ветку, прикрепила снаружи к шалашу. Со стороны стало похоже на ёжика, только вместо иголок — ветки с грибами. Теперь Лена поняла, зачем Дарья построила такой причудливый шалаш.

Оставшиеся ягоды и грибы отдали Серафиме. Она хозяйка кухни.

Рабочие расширяли поляну, по другую сторону от шалашей валили лес. Пятеро знающих это дело делились опытом. Показывали, как правильно пилить:

— Главное, смотрите, куда падает дерево, направляйте его вот так, — рассказывал и показывал Матвей.

Фёдор с сыном Павлом показывали, как правильно работать двуручкой. Все пятеро старожилов целый день обучали новичков, смотрели, у кого как получается, указывали на ошибки. Завтра всем придётся работать самостоятельно. Подростки учились вместе со взрослыми. И женщинам, и девушкам работа была — рубить сучья и ветки, оттаскивать их подальше.

Расчистка участка

Вечером, когда все собрались на берегу, комендант объявил:

— Завтра полный рабочий день. Работающих записываю в табель на оплату. Работать всем, кроме детей и престарелых.

И распределил, кто идёт на раскорчёвку, кто на рубку леса — всем работы хватит. На кухню, на пригляд за детьми и больными оставил девочек-подростков и ослабших женщин.

— Ничего, девчата уже не маленькие — справятся. И пацаны им в помощь: дровишек принести, водички. Ну а если опять ухой сумеют накормить или грибным супом, будем только рады. Всем всё ясно? Утром разбужу рано, — сказал комендант, и все разошлись.

Утром все услышали звон от ударов металла о металл, это у конторы комендант подвесил кусок рельса и бил по нему молотком.

— Вот и гудок подали, на работу зовёт, — пошутил дед Архип.

Было ещё очень рано. Все спустились к реке, умылись, водичку попили — и на работу. Завтракать времени не было. Собирались у конторы. Дед Архип пришёл одним из первых.

— А ты куда, дед? — удивился комендант.

— Как куда? Куда и все. На работу.

— Послушай, дед. Давай так договоримся, если ты понадобишься, позовём, а пока обойдёмся без тебя. Ты лучше вот что — оставайся здесь за старшего. Детей, сам видишь, много, а женщин мало. Сам понимаешь, пригляд нужен. Так что будешь, дед, за старшего. Это очень ответственно, — остановил деда Архипа комендант.

— Ну, ежели так, тогда, конечно, — согласился Архип.

Комендант раздал пилы, топоры, лопаты — кому что.

— Кому инструмента не хватило — будете меняться. Охранники вам в помощь.

— Да уж, хороший помощник, — проворчал Иван Михайлович, глянув на насупившегося, злого от того, что рано разбудили, охранника.

Разошлись по участкам.

Вначале работалось хорошо, но потом у людей стали появляться мозоли. Без рукавиц ладони горели, руки опухли, пузыри полопались. Совсем невозможно стало работать, но надо. И не только ладони, болело всё тело: спина, поясница, руки, плечи. Особенно тяжело было подросткам, ведь с них спрос, как со взрослых.

Никифор с сыном Алексеем работали на пиле-двуручке. Шестнадцатилетнему Алёше тяжело было с непривычки, ручка пилы покраснела от его кровавых мозолей.

— Давай подменю, — подошёл Дмитрич.

Но и рубить сучья оказалось не легче. Теперь уже топорище было в крови от Лёшиных мозолей.

— Отец, я больше не могу, — парень сел прямо на мох, дуя на окровавленные ладони.

К нему подскочил охранник. Тот самый.

— А ну, встать! — заорал он, словно только и ждал, чтобы отыграться на ком-нибудь.

— Пусть маленько отдохнёт, пацан ведь совсем, — заступился Никифор за сына.

— Я кому сказал, встать! — не унимался охранник и пнул сидевшего мальчика.

От неожиданности Алексей упал набок. Ещё пинок, и Лёша свернулся калачиком, чтобы защититься.

Подошёл Дмитрич:

— Оставь мальца, — он схватил охранника за руку. — Мою семью в Макарихе загубили, теперь здесь изгаляетесь!

Охранник с силой оттолкнул Дмитрича и начал неистово пинать мальчика.

— Вставай! — яростно кричал он.

— Ах ты, гад! — Дмитрич мгновенно схватил топор и со всей силы рубанул охранника по голове, — это за всё тебе, сука.

Никифор и работавшие рядом замерли. А Дмитрич, не бросая топора и оглядываясь по сторонам, попятился и побежал в лес. Только его и видели.

Работа в лесу остановилась. Люди медленно подходили к убитому охраннику. Алексей уже поднялся и стоял рядом с отцом.

Наступившая в лесу тишина насторожила коменданта, ещё издали заметил он скопление народа.

— Что тут за сборище? — пробрался он к центру толпы и замер, увидев зарубленного охранника.

— Кто? — поднял голову комендант.

— Он в лес убежал, — сказал кто-то.

— Как это случилось?

Чуть помолчав, Никифор рассказал, как было дело.

— Ладно, пошли составлять протокол. А этого схоронить. Ты, ты и ты, — выбрал он похоронную команду.

— Кто ещё видел? — снова обратился к толпе Николай Петрович.

— Ну, мы, мы рядом работали, — хмуро за всех ответил Иван Михайлович.

— Ты тоже пойдёшь, остальным работать, — приказал комендант.

Все стали расходиться. Жалели Дмитрича.

— Эх, хороший был мужик.

— Может, уцелеет, может, не сгинет.

— Дай-то Бог.

— Э-хе-хе.

Вечером работники спустились к реке — помыться, поужинать. Обсуждали случившееся.

— Мам, — Алексей протянул Анисье свои руки.

— Ох, сынок, — она взяла ладони сына в свои, опустила в них лицо и горячими слезами омыла кровавые от мозолей ладони.

— Ладно, мам, — засмущался парень.

— Иди, опусти руки в ручей, боль утихнет, — посоветовала мама, — да приходи ужинать.

Комендант молча наблюдал, с каким трудом измученные парни держали ложки опухшими пальцами.

— Ладно, пацаны, завтра отдыхайте. Но имейте в виду, только один день.

— Спасибо тебе, Петрович, — благодарили матери, чьи сердца разрывались от жалости за своих детей.

А дед Архип всё сокрушался о Дмитриче:

— Да-а, хороший был мужик.

— Почему был? Он же не умер, — возразили ему.

— Так ведь с нами больше нет его, вот и жаль. А этот злыдень сам напросился. Зло возвращается, вот и ему возвернулось.

После ужина работники сразу пошли спать, сильно устали. Первый рабочий день — самый тяжёлый. Вскоре раздался по всему шалашному посёлку дружный, крепкий мужской храп. Дети старались не шуметь.

На другой день Никола подозвал друга:

— Демидка, собери пацанов. Дело есть.

— Какое?

— Потом узнаешь. Жду в овраге.

Демид, хоть и был на год старше Кольки, ему уже полных семь лет исполнилось, но во всём слушался друга. Побежал собирать сверстников.

Когда все собрались, Никола заявил:

— Здесь будет наш штаб. Чуть что — сюда.

— А что за дело? — не терпелось мальчишкам.

— Надо одно место сравнять с землёй. Чуете, смердит?

— Не-ет, — не поняли пацанята.

— Что за место? — спросил Антон.

— А злодея вчера схоронили, слышали?

— Угу, — закивали ребята.

— Так вот, слушайте…

И Коля выложил свой план. Он хоть и был самый младший среди собравшихся, но его план всем понравился.

В этот же день ребята разобрали шалаш убитого охранника. Весь. Ни веточки не оставили, всё побросали в овраг. Чтоб ничто о нём не напоминало. А внизу, в овраге, развели огонь и все ветки сожгли. Взрослые пришли с работы, а место чистое. Комендант только покачал головой.

Как только спала утренняя роса, Дарья засобиралась в лес.

— Можно, я с вами? — спросила Лена.

Бабушка не прогнала, значит, можно. Сегодня они пошли на лесную поляну. Дарья внимательно разглядывала растения. Нашла листья подорожника. Лена заметила и тоже начала искать такие же листья. Нашла несколько крупных листочков, собрала из них букетик, показала Дарье:

— Такие подойдут?

Та посмотрела, кивнула головой и сунула девочке корзинку. Лена положила в неё свой букет и побежала искать дальше. Подорожника набрали полную корзину, принесли на берег овражного ручья, промыли.

Дарья подошла к Алексею:

— Покажи руки.

Это были первые слова, которые от неё услышали. Лёша протянул свои опухшие, израненные ладони. Дарья наложила на них листья подорожника:

— Перевяжи.

К бабе Дарье подошли и остальные парни, чьи руки сильно болели от вчерашней работы. Всем она приложила листья подорожника. Целый день ребята ходили с перевязанными ладонями. На ночь Дарья поменяла всем листья на свежие. Утром парни почувствовали себя намного лучше.

— Теперь знаем, к кому идти за помощью, — благодарили они Дарью.

Лене тоже было приятно, ведь это она помогала собирать лекарственные листья. А ещё она узнала, как ими лечат раны.

В посёлке бездельников не было. Девочки мыли посуду, стирали, ходили в лес по грибы и ягоды, приглядывали за малышами, помогали старым и больным, когда взрослые были на работе. У мальчишек тоже свои дела: таскали воду, приносили дрова для костров, где готовили еду, бегали по грибы и ягоды. Иногда ловили рыбу. Да мало ли дел у детей? Только и слышно:

— Принеси, унеси, сбегай, отдай, возьми…

Марфа лежала в своём шалаше. Муж работал в лесу. Дочка Клава — по хозяйству. Её в пятнадцать лет в лес не брали. Время от времени Клава наведывалась к маме, вечером принесла ей ужин.

— Мамочка, я вам поесть принесла.

Марфа повернула голову к дочери:

— Съешь сама, доченька. Или бате отдай, замаялся совсем.

— Ешь, ешь, Марфушка, — поддержал дочку отец.

— Что уж на меня продукты-то переводить? — Слабым голосом отказывалась женщина. — Всё одно, скоро Бог приберёт. Ох, скорей бы уж. Устала я.

— Мам, не надо так. Вы ещё поправитесь. Вон какой тут воздух чистый и вода вкусная, из ручья брали.

— Так, деточка, всё так. Ну хорошо, дай немного похлебать. Не отстанешь ведь.

— Не отстану, — обрадовалась Клава и поднесла ложку ко рту матери. Марфа поела совсем немного.

— Всё, больше не могу.

— Ну, ладно, отдыхайте, — дочка заботливо подоткнула со всех сторон одеяло, чтобы мама не мёрзла.

Через несколько дней Марфы не стало. Заплаканная Клава прибежала к Анне Семёновне:

— Матушка, отпойте, пожалуйста, мою маму, вы умеете.

— Конечно-конечно, — засобиралась Анна Семёновна, — мы с дочкой.

У шалаша Марфы собралось несколько старушек. Анна Семёновна с дочкой Анастасией вполголоса прочитали молитвы.

Затем Клава пошла к коменданту:

— Николай Петрович, маму схоронить надо.

— Сходи в лес за отцом, и пусть ещё кого из мужиков прихватит. Вон там, на пригорке, уже могилка есть. Можно рядом.

— Нет, — запротестовала девушка, — только не рядом с этим злодеем.

— Какая разница? Им там всё равно.

— Нет, не всё равно, — заупрямилась Клава.

— Хорошо, — согласился комендант, — схороните с другой стороны. Какое место понравится, то и выберите.

К вечеру Марфу похоронили. Клава никак не могла успокоиться, плакала. Павел Лопырев, из тех, кто прибыл ранее, часто наблюдал за Клавой. Она ему нравилась. Он хотел подойти и успокоить девушку, но не решался. А Клава никого и ничего вокруг не замечала.

Дни шли за днями. Один похож на другой: работа, работа и работа. Бывшие крестьяне методом проб и ошибок осваивали новую для себя профессию лесоруба. У кого-то получалось сразу, а некоторые никак не могли приноровиться. Тогда комендант отправлял их на корчёвку и подготовку ям для строительства землянок.

Бабка Дарья каждый день ходила с Леной то в лес, то вдоль по берегу реки. Собирали какие-то листья, травы, коренья и сушили всё это в Дарьином особенном шалаше. Бабушка нашила мешочков из простыни, складывала в них высушенные травы и коренья. Лена тоже стала молчаливой: зачем спрашивать, если в ответ молчание.

А на берегу днём женщины варили вёдрами морс из черники, которую собирали дети. Его пили вечером, а главное, утром. Завтракать не успевали, а так хоть морсу напьются, всё не простая вода.

Второго августа прибыла вторая колонна спецпереселенцев. Их привёл тот же Николай Иванович Куштысев, проводник из деревни Кони.

Никола принёс к костру охапку сушняка, Ванятка сидел здесь же, мама варила морс. По косогору на берег спускались прибывшие люди, уставшие и измученные. Вода в реке была уже холодной, поэтому купаться мало кто отважился, только умывались и пили из ладоней.

— Ба-тя, — звонкий детский голос разорвал напряжённую тишину.

Коля кинулся к вновь прибывшим. Бежал, спотыкался, падал, поднимался и снова стремглав. Прибывшие в ожидании замерли: чей?

Мария выпрямилась и, не дыша, следила за сыном. Неужто?

— Ба-тя, — подскочил малец к очень худому, изнурённому мужчине. Тот попытался поднять сына, но не хватило сил. Он присел на корточки и обнял его:

— Коляша, сынок… А где мама? Ванятка?

— Идём, идём, — нетерпеливо тянул сын отца за руку.

Мария стояла с младшеньким на руках. Не в силах была шевельнуться. Ей хотелось бежать навстречу, но ноги не слушались.

— Родные мои, родные мои, — только и повторял отец, крепко обняв жену и детей. Грязные слёзы стекали по его давно не бритым щекам.

— Володенька, живой, Володенька, — повторяла счастливая Мария.

Только Ванюша ничего не понимал и вертел головой.

К прибывшим подошёл комендант. Проводник передал ему список. На этот раз прибыло двести пятьдесят человек, очень многих недосчитались.

— А где продукты, инвентарь?

— Едут, скоро будут.

— Я тут подготовил список продуктов. И обувь, обувь нужна, рукавицы. Передай им обязательно, — говорил комендант.

— Хорошо, всё передам. Я поехал, — взял листок проводник.

— Вижу знакомые лица, — комендант подошёл к тем, кто сбежал из первой колонны. Их поймали и вернули. Среди них были Нина и Кирилл, которые потеряли в дороге своего ребёнка.

— Володенька, выпей горячего морса. Ничего, вместе всё одолеем. Коля, позови тётю Нину и дядю Кирилла, ты их знаешь, — не умолкала Мария.

Мария и Нина обнялись, как добрые знакомые. Морс грел и успокаивал не только тело, но и душу.

— А можно и нам горяченького? — стали подходить изнурённые люди.

— Конечно, пейте на здоровье, — только и успевала разливать горячий морс по кружкам Мария.

— Люди добрые, подходите, — стали приглашать и другие хозяйки.

Днём полагался только морс, а ужин — вечером, когда работники вернутся из леса.

Матвей Власов, узнав о вновь прибывших, прибежал на берег. Он с надеждой вглядывался в толпу, пытаясь найти своих.

— Стеша, доченька! — увидел он свою семилетнюю кровиночку. — А где мама?

Дочка опустила глаза. Взрослые, которые приглядывали за ней в дороге, сказали, что её маму схоронили два дня назад.

— Стешенька, доченька моя, — Матвей поднял девочку на руки, крепко прижал к себе, так и пошёл с ней, пошатываясь и причитая: — Как же так? Как же без мамы? Стешенька. Хочешь пить?

Он подошёл к ведру с морсом, который разливала Клава. Увидев новую девочку и растерянного Матвея, она налила горячий напиток в свою кружку и протянула девочке:

— Осторожно, горячий, подуй, чтобы не обжечься.

— Да-да, не обожгись, — опомнившись, Матвей опустил дочку на землю.

Та осторожно взяла кружку и стала потихоньку пить, глядя на заботливую девушку.

— Меня зовут Клава, а тебя?

— Стеша, её зовут Стеша, — машинально ответил за дочь Матвей. — Попей, доченька, отдохни. И пойдём ставить тебе шалаш, тебе понравится. Как же так? — Он никак не мог принять печальную весть.

— Что случилось? — решилась спросить Клава.

— Наша мама не дошла. Так долго терпела, но не дошла.

Клава вздохнула. Она знала, как тяжело терять близкого человека.

— Ничего, Стешенька, ничего, мы одолеем. Сейчас тебе шалашик соорудим, тебе понравится, — повторял Матвей.

— А зачем ей шалашик? — Вмешалась девушка: — пусть со мной живёт. У меня просторно. Я теперь одна. Будешь моей подружкой? — Обратилась она к девочке. Та молчала. — Мы с тобой будем дружить и секретничать, ладно? — Клава повернулась к её отцу. — Матвей, пусть она будет у меня. Тебе на работу надо. Когда с ней возиться? А я посвободней, будем всё делать вместе. Я вон её с детьми познакомлю. Да, Стешенька?

Девочка нерешительно кивнула головой.

— Вот и хорошо. Матвей, иди, покажи дочке посёлок, а я тут управлюсь и приду. Сам-то морса попей.

Общая беда сблизила девочек. И неважно, что одной из них было пятнадцать лет, а другой только семь. За свою недолгую жизнь обе уже нахлебались горя.

А Мария никак не могла нарадоваться на мужа. Расспрашивала его обо всём подробно. И Николка, прижавшись к отцу, слушал его весь вечер. Шалаш для Владимира поставили быстро. Уже научились. Рядом не было места, поставили чуть поодаль. Но это неважно. Главное, семья в сборе.

— До чего же ты худой, — Мария гладила мужа по плечам.

— Ничего, были бы кости, мясо нарастёт, — шутил он, — главное, я вас нашёл.

— Переход из Турьи тяжёлый был? — спросила Мария, хотя по себе знала, как было тяжело.

— Да, многие не выдержали, — вздохнул отец, — многих похоронили. Особенно девочку жалко. Одна осталась. Где-то твоего возраста, Николаша. Ты её в обиду не давай. Женщин вообще надо уважать, а судьбой обиженных — особенно. Должен был её отец встретить. Не знаю, нашли они друг друга или нет.

— Завтра узнаем, — заверил сын.

— Ты у меня совсем взрослый стал, — теребил отец за вихры сына.

Наутро Колька оббежал весь посёлок, везде всё узнал. Сначала отметил, что людей стало значительно больше, и шалашей о-го-го сколько новых. А главное, узнал про новую девочку, где и с кем живёт, но пока её не нашёл. Побежал к деду Архипу:

— Дед, а дед, а что такое судьбой обиженная? Вот новая девочка судьбой обиженная.

— Да, внучок, растёшь ты не по дням, а по часам.

— Это как?

— Вопросы серьёзные задаёшь. Ладно, слушай.

Вот ты с папой, мамой живёшь. Трудно, но вы вместе, поддерживаете друг дружку. А ежели кто без родителей, вот и говорят: судьбой обиженный. Хотя, если разобраться, все мы тут судьбой обижены. Жили себе дома, никому не мешали… Да ладно. Рано тебе ещё и ни к чему. Ступай себе.

Мальчик дождался, когда Клава со Стешей пришли из леса с корзиной ягод, протянул новенькой руку и серьёзно представился:

— Николай Владимирович.

Девочка растерялась, нерешительно подала свою руку:

— Стеша.

— Вот, Стеша, если кто обидит, скажи. Хотя никто тут не обидит. Но всё равно обращайся. Ладно, я пошёл, а то некогда, — и убежал.

Клава с улыбкой наблюдала за этим знакомством. Ей нравился не по-детски самостоятельный, умный, сообразительный мальчишка.

Но не прошло и часа, Коля опять прибежал:

— Стеша, пошли что-то покажу.

Девочка вопросительно посмотрела на Клаву.

— Иди, иди, — разрешила та.

Мальчик привёл её к сосне, на которой было написано название посёлка.

— Видишь, написано «Мещура» — это наш посёлок. Я видел, как писали. Я первый.

Стеша недоверчиво посмотрела на Колю.

— Не веришь? Пошли у деда Архипа спросим. Мы с ним были, — обиделся было Никола.

— Верю, почему нет, — пожала плечами девочка.

— А ещё у меня друзья есть. И штаб у нас есть. Как-нибудь покажу, — Коле хотелось чем-то удивить Стешу, но она воспринимала всё очень спокойно, чем озадачивала нетерпеливого хозяина посёлка.

— Мне надо домой, — сказала она.

— Хорошо, пошли, — и он отвёл Стешу к Клаве.

Рабочих рук прибавилось, строительство землянок ускорилось. Лопатами выкапывали котлованы, обкладывали их со всех сторон стволами деревьев. Топчаны делали из жердей — досок не было. И сверху укладывали жерди, укрепляли эту крышу берёзовой корой, еловым и сосновым лапником: летом — защита от комаров, осенью — от дождя, зимой — от морозов. Как ни крути, вся работа тяжёлая: что на валке леса, что на строительстве землянок.

— Хорошо, дни тёплые стоят, а то у нас, на севере, всяко бывает, — радовался комендант.

Как-то прибежала Наталья, из новеньких:

— Тётка Дарья, нам посоветовали к вам обратиться. Помогите мужу. Моего Петра из лесу привели чуть живого. То ли поясницу прихватило, то ли что. Ни повернуться, ни шелохнуться не может. Посмотри, тётка Дарья, только на тебя и надежда.

Строительство землянок

Дарья взглядом позвала с собой Лену.

Пётр лежал на земле около шалаша ничком. Дарья ощупала его позвоночник, выпрямилась, разулась, подала одну руку Лене, другую — Наталье и, встав на спину больному, начала потихоньку топтаться.

— Ой, бабка, ты что? Ой, больно же, — не выдержал Пётр, — я что, танцплощадка, что ли? О-о-ох…

Ещё чуть потоптавшись, знахарка сошла со спины, опять ощупала позвоночник. Пётр ойкнул ещё пару раз и успокоился. Дарья с Леной ушли.

— И что, это всё? А говорят, что бабка лечит. Потанцевала на моей спине и ушла. А как же я?

— Петя, может, в шалаш потихоньку переберёшься?

— Ой, мать, не знаю. Помоги, может, сумеем.

Пётр потихоньку перевернулся — ничего не болело.

— Не понял, — сказал он удивлённо и сел. — Ай да Дарья, ай да молодец! — обрадовался он.

— А ты ругал её, — упрекнула Наталья.

— Да кто ж знал-то?

Николай Петрович дал задание подросткам:

— Ребята, чурки распиленных деревьев надо катить к оврагу и сбрасывать вниз, ближе к реке. Только глядите мне, сегодня все работаем наверху, целый день, а завтра все пойдёте с оврага перекатывать эти чурки к баньке и там укладывать. Ясно? Сегодня для всех одна работа, завтра для всех другая.

— Дед Архип, — обратился к старику комендант, — проследи за ними, чтобы не зашиблись и друг друга не покалечили.

— Не волнуйся, командир, пригляжу, — с готовностью откликнулся дед.

— Да, скоро и баньку топить будем, — продолжил Николай Петрович, — хоть и маленькая, и по-чёрному, но пока другой нет. Так что дрова нужны. Погода хорошая, грех ребятам прохлаждаться.

У подростков закипела работа. Вначале она воспринималась как игра. Дети катили чурки наперегонки, смеялись, толкались, но вскоре начали уставать, стало не до шуток. Дед Архип дежурил на краю оврага:

— Стой, дай я сам, близко к краю не подходи. Беги за другой. И ты бросай, дальше я сам, — дед Архип не давал ребятам подходить к оврагу, сам скидывал дрова. Мало ли что.

На другой день, когда собирали чурки, дед Архип был у баньки, помогал дрова складывать:

— Во-от, эти потолще вниз, рядком, рядком. А эти сверху. Вот так. Молодцы. А ты, Антон, вон те, что потоньше, наверх клади, и ты, Семён, туда же, — руководил дед Архип. Самую тяжёлую работу он брал на себя, хоть и силы были уж не те.

Дарья с Леной заготавливали и сушили травы и коренья. Знали, что врачей нет и не предвидится. Зима долгая, пригодится. Их работать не заставляли, понимали, что полезное дело делают, тем более что к Дарье стали обращаться за помощью всё чаще.

В этот солнечный день пошли вдоль ручья Лёкчий. Поднялись на горку — далеко видно. А река — вот она, под ногами.

— Какая красота, бабушка, только посмотрите.

Они присели на поваленное дерево. И вдруг Дарья запела.

Это было так неожиданно, что Лена затаила дыхание.

Песня лилась такая красивая, такая певучая, такая печальная. И голос у Дарьи оказался чистым, никак не подходил к её внешности. Женщина пела и плакала. Лена сидела не шелохнувшись, боялась спугнуть песню, помешать Дарье выплеснуть, выплакать накопившуюся боль. Слёзы заливали морщинистое лицо Дарьи, она их не замечала.

Песня закончилась. Но вся окружающая природа будто продолжала её слушать, даже птицы затихли. Лена прижалась к Дарье, та обняла её. Когда обе успокоились, девочка спросила:

— Бабушка, сколько вам лет? У вас такой молодой голос.

— Мне-то? Сорок два.

Лена удивлённо подняла брови.

— Да, Леночка, сорок два. А все кличут бабкой.

— А как же?..

— Я тебе потом, при случае, расскажу. Пока не могу. Тяжело ещё, больно. Пошли.

Это был последний тёплый день лета 1930 года.

Ночью поменялся ветер, заморосил дождь. Даже не хотелось выходить из шалашей, но надо. Да и в шалашах стало неуютно, тоже холодно.

— Сынок, пригляди за Ваняткой. Мне к реке надобно. Сидите в шалаше, а то под дождём намокнете. Где сушиться-то?

— Ага, а ты осторожно там, — по-взрослому предупредил сын.

— Хорошо, — улыбнулась Мария.

В шалаш заглянула Клава:

— Никола, примешь гостью? А то мне идти надо, а ей одной скучно будет.

— Конечно, Стеша, заходи, — обрадовался мальчик.

— Вот и хорошо. Тогда мы пошли по делам.

— Мам, а вы одни управитесь? — поинтересовался сын.

— Дед Архип поможет.

— Завсегда готов, — отозвался сосед.

И взрослые ушли на берег. Пошли все хозяйки, чьи костры остались у реки.

Серафима наказывала:

— Демидка, остаёшься с Ильёй. Гляди, чтоб не бегал под дождём — застудится. А вы, Ксеня и Антоша, со мной пойдёте. Помощь ваша нужна.

И потянулись цепочкой женщины со своими помощниками в обход оврага. Далековато, зато безопасно.

— А что мы здесь пошли, а не по склону? — спросил Антон.

Ксеня ответила:

— Ты что, там же сыро и скользко.

— Можно сильно ушибиться или оцарапаться, — добавила Серафима.

Обошли овраг и по песчаному пологому склону спустились к реке.

— Ну что, хозяйки, разбираем? — дед Архип взялся вытаскивать из земли рогатины для костров, — ох, крепко забили.

Все взялись за дело, разбирали кострища, собирали и укладывали посуду, вёдра, кастрюли.

— А где мы теперь готовить будем? — спросила восьмилетняя Настя у мамы Анисьи.

— Пойдём в овраге место искать.

Когда управились на берегу, потянулась цепочка людей обратно. Только теперь они несли кто посуду, кто колья и перекладины. Опять пошли в обход. Как только перешли мостик, стали приглядывать себе удобные места. Овраг здесь ещё неглубокий, и вода из ручья рядом.

— Во, мам, давай здесь, — предложил Антон.

— Хорошо, сынок, здесь так здесь.

Все нашли места для своих костров и стали обустраивать «кухни» — вбивать рогатины.

Моросящий дождь промочил уже всю одежду, но здесь, в овраге, хоть ветра холодного не было, не доставал. И огонь можно было развести — ветер его не затушит. На готовые костры сразу ставили вёдра — кипятить воду. Это чтобы согреться и детей согреть. Позже у шалашей поставили несколько столов и скамеек из жердей, и своё варево хозяйки приносили вёдрами, раздавали за столами: кому в миску, кому в котелок, кому в кастрюльку. Если не было дождя, ели в этой открытой столовой, в дождь прятались по шалашам. Это было именно варево, потому что по-другому эту баланду не назовёшь. Варили из того, что есть, а были только крупа и макароны, и то понемногу. Хорошо, если удавалось разбавить пишу грибами и сдобрить какими-нибудь травами.

В шалаш к Николке и Стеше заглянули Демидка с младшим братом:

— Колька, можно мы к тебе, а то скучно?

— Заходите, только осторожно, шалаш не развалите.

И пошли разговоры. Мальчики рассказывали, как они жили раньше. Стеша слушала и ничего не говорила.

— Стеш, расскажи что-нибудь, — попросил Коля.

— Не хочу, — опустила глаза девочка.

— Ну как хочешь, — не стал настаивать хозяин шалаша.

Рабочие спешили — достраивали первые землянки. Нина с Таней работали вместе, в одной бригаде. Они уже заложили жердями потолок и теперь накрывали его сосновым лапником.

Подошёл комендант:

— Как, девчата, сдадим к вечеру жильё? Вон те две бригады уже заканчивают.

— И мы закончим, Николай Петрович, — ответила Нина.

— Ну и ладно. Пойду дальше, узнаю, как они там.

К вечеру закончили устройство четырёх землянок. Комендант по списку определил: поселятся мамы с малыми детьми. Папы и дети постарше, а также пожилые люди пока остаются в шалашах.

— Надо как можно больше детей спрятать от холода и дождя, — объяснил он.

Никто не возражал. Всем и так было всё понятно.

В одну землянку селили столько людей, сколько помещалось на ночь на топчане.

— Мам, а вон ещё сколько места, весь угол свободный, — заметила Тамара.

— Значит, так надо, поживём — увидим.

— А вот и столик, — обрадовалась пятилетняя Валя, — только весь неровный.

Рабочие не жалели сил, чтобы каждый день сооружать хотя бы одну-две землянки. Холод и дождь торопили.

А люди стали болеть, согревались горячей похлёбкой вечером и горячей водой днём. Тёплой одежды почти не было. Да и что проку от тёплой одежды? За день промокнешь до ниточки, а сушить негде. И так изо дня в день — холод, сырость, скудное, редкое питание.

Река Едва

— Что же так долго не везут продукты, обувь, одежду, — с тревогой всматривался комендант в даль реки. — Вот ситуация.

Подошёл дед Архип:

— Слышь, Петрович, у людей харчи заканчиваются. И откуда ещё силы берут работать?

— Знаю, Архип, знаю. Видишь, сам жду каждый день. Ни связи нет, ни гонца не пошлёшь. Да и печки уже надобны в землянки, холодно.

— Прибудут. Не печалуйся, Петрович.

Каждый день выходили комендант и дед Архип на высокий берег Ёлвы, на тот берег, где планировался будущий посёлок. Отсюда как на ладони видна была вся река. Вся, до поворота.

— Смотри, Петрович, а воды-то прибавилось.

— Да, заметно. Это из-за дождей.