Так начиналась Мещура 

ВДОЛЬ ПО БЕРЕГУ

Вечером молодёжь вышла гулять. Излюбленным местом стал высокий берег реки, там, где будет посёлок. Гуляли вдоль берега.

Три девушки завели песню:

— Калинка, калинка, калинка моя, в саду ягода-малинка, малинка моя…

Те, кто посмелее, пустились в пляс.

Только закончили про калинку, другая группа девушек затянула:

— Во ку, во ку-узнице, во ку, во ку-узнице, во кузнице молодые кузнецы, во кузнице молодые кузнецы…

Спели про утушку луговую, «Во саду ли, в огороде».

— Ты смотри, девчата как распелись, — удивлялись парни.

— А что, очень даже ничего поют.

— Красиво.

— Девчата, примите нас в свой хор, — не выдержали ребята.

— А вы петь-то умеете?

— Так вы научите.

И пошли шутки, смех, веселье. Забыли, что завтра опять трудовые будни.

Павел взглядом искал Клаву, а как увидел, кровь хлынула в голову. Она весело разговаривала с Васькой Давыдовым. Он что-то ей рассказывал — она смеялась. Павел сжал кулаки.

«Ну нет, тебе-то я её не отдам», — направился он к парочке.

— Отойди от неё, — схватил он Василия за руку и повернул к себе.

— Она что, твоя, что ли? — усмехнулся парень.

— Моя, — твёрдо ответил Павел.

Девушки удивлённо переглянулись.

— Клавка, это правда? — обернулся Вася.

Та неопределённо пожала плечами.

— Ну вот видишь, она не знает, что твоя. А может, моей будет? — Вася вызывающе прищурил глаз.

— Не будет, — набычился Павел и первым ударил соперника.

Завязалась драка. Совсем молодые, но крепкие шестнадцатилетние парни дрались за девушку. И перед другими девушками. Тут уж отступить — смерти подобно. Когда драка явно затянулась, их начали разнимать. Победителя и побеждённого не было, дрались на равных, никто не ударил в грязь лицом.

Клава подошла к Павлу:

— Ой, у тебя кровь. Дай вытру, — наклонилась, набрала в руки снега и попыталась смыть кровь с лица парня.

Павел готов был подраться ещё сто раз, лишь бы вот так она была рядом. Он с радостью подставил ей лицо, а сам непроизвольно обхватил её руками и прижал к себе:

— Никому тебя не отдам.

— Ой, отпусти. Ух, и силища у тебя. И откуда только?

— Так ведь в лесу работаем, не орешки щёлкаем, — улыбнулся счастливый парень.

Молодёжь гуляла всю ночь.

Утром Лопыревы, Павел с отцом, как обычно, пошли на работу.

— Погулял? — спокойно спросил отец, взглянув на огромный синяк под глазом сына.

— Угу, — угрюмо пробурчал Павел.

— Бывает. Надеюсь, не оплошал?

— Не оплошал.

У конторы к ним подошёл Василий, тоже с синяком под глазом.

— Здорово, — первым заговорил он и протянул руку.

— Здорово, — чуть помедлив, протянул руку и Павел.

— Так вы теперь братья по кулакам? — усмехнулся отец.

— Получается так, — засмеялся Василий.

Они работали в разных бригадах, но задание было одно — готовить площадку под будущий посёлок. Располагались на безопасном расстоянии, чтобы не навредить друг другу при валке леса. Во время обеденных перекуров Василий приходил и садился рядом с Павлом, заводил лёгкие, ни к чему не обязывающие разговоры. Павел был молчаливым, казалось даже, угрюмым, зато Василий ему — полная противоположность. Нет, он был не пустобрёхом, которому лишь бы что-то сказать, разговаривать с ним было интересно и легко.

— Ты не думай, у меня с Клавкой ничего, — заговорил новоявленный друг, — просто приятная, симпатичная девчонка. Чего ж не поговорить?

Павел молчал.

— Если хочешь знать, мне даже другая нравится.

Он подождал, думал, что Павел поинтересуется, кто эта другая. Но тот не проявил интереса.

— Смотри, как красиво, — переменил тему Василий.

Противоположный берег Ёлвы был низким, вся тайга — как на ладони. Бескрайний простор.

Замолчал и Василий. Каждый думал о своём.

С тех пор они вместе ходили на работу и с работы и не заметили, как стали необходимы друг другу. Завязалась та дружба, которая бывает навек. И помешать этой дружбе ничто не могло.

Клава тайно вздыхала по Матвею, отцу Стеши, но он относился к ней, как к дочери. Может, потому, что был вдвое старше её, а может, потому, что ему нравилась другая женщина — Марьяна Бочукова. Она вместе со своей младшей сестрой, четырнадцатилетней Зоей, жила в их землянке. А ещё с ними ютилась пожилая пара — Алексей Степанович и Прасковья Семёновна Басенковы. И подселили к ним одинокого молчаливого молодого мужчину — Павлова Михаила. Ему было двадцать два года. Жили дружно. А чего делить? Работы всем хватало. Добра ни у кого не было.

Излюбленный вид мещурцев

Клава отчаянно ревновала Матвея к Марьяне, но это было где-то глубоко-глубоко в душе. Может, и из-за этого она к Зое, сестре Марьяны, относилась с холодком, никуда её с собой не звала. Впрочем, внешне всё было нормально.

Зоя была тихой, замкнутой девочкой. И никто не заметил, что на неё положил глаз Михаил. В тесной землянке он всегда оказывался рядом с Зоей. Кроме самой девочки, на это никто не обращал внимания.

— Красавица, — шепнул ей Михаил и незаметно прижал к себе.

Девочка вспыхнула, огляделась — на них никто не смотрел.

Другой раз, словно невзначай, он положил руку ей на колени, шепнул:

— Я так тебя хочу, — Зоя смутилась, опустила глаза.

Михаил работал у Матвея, на ледянке. Однажды, зная, что днём никого не будет, прикинулся больным и не пошёл на работу. В этот день были дела у всех жителей землянки. Остались только Зоя и Михаил. Такой возможности он упустить не мог, схватил девочку, принялся её целовать, шептал жаркие слова и овладел ею. Она не очень и сопротивлялась. Его малозаметные знаки внимания сделали своё дело.

Зоя замкнулась в себе ещё больше. Теперь, чтобы встречаться с ней, Михаил звал девочку в лес. Вечером, после работы, когда все уже были дома и собирались отдыхать, они по очереди выскальзывали из землянки. Всё это и нравилось, и пугало девочку. Она понимала, что это неправильно, но её, как магнитом, тянуло к Михаилу.

Их свидания случайно обнаружил двадцатилетний Венька Шишков. Он курил на улице и заметил, что сначала вышел Михаил, направился в лес, чуть погодя и Зоя вышла. Венька — за ней. Так всё и увидел.

«Ага, ясненько», — сказал он сам себе. Парень тоже работал на ледянке, занят был целый день.

«Как же подловить Зойку?» — крутилось у него в голове. Стал вечерами следить за парочкой и заметил, что встречаются они не так уж и часто. Чтобы не вызвать подозрения.

Однажды вечером послали Зою в соседнюю землянку:

— Отнеси-ка угощение деткам.

Тут и подловил её Вениамин.

— Зоечка, добрый вечер!

— Здравствуйте.

— Зоечка, ты мне нравишься. Что мне делать?

— Не знаю, — растерянно пожала плечами девочка.

— А я, наверно, знаю. Пойдём со мной в лес сходим. Туда, где ты с Мишкой бываешь.

Девочка вспыхнула.

— Не пойду, — прошептала она.

— А не пойдёшь, завтра все узнают, чем вы вечерами с Мишкой занимаетесь.

Пришлось Зое согласиться.

Теперь она ходила в лес то с Михаилом, то с Венькой и не знала, как ей выйти из этого положения.

Не выдержала Зоя, и как-то, когда они были в землянке втроём с Клавой и Стешей, заплакала. Горько, безысходно. Клава растерялась, ей стало жалко соседку, на которую она обращала мало внимания, она начала её утешать:

— Зоечка, не плачь. Ты, наверно, родителей вспомнила, прежнюю жизнь? Так мы все это помним. Но жить надо дальше. Всё будет хорошо. Вот увидишь.

— Не будет, не будет хорошо, — Зоя захлёбывалась слезами.

— Да что случилось? — испугалась Клава.

И Зоя рассказала ей обо всём. Больше молчать она не могла.

— Я хотела наложить на себя руки, да боязно, — шёпотом призналась девочка.

— Не смей даже думать! Грех это, не смей, — обнимала её Клава, — всё пройдёт, всё наладится. Главное — чего ты сама хочешь?

Чуть успокоившись, Зоя сказала:

— Я Мишу люблю.

— Значит, надо ему всё рассказать.

— Нет-нет, что ты! Он меня бросит, — снова расплакалась девочка.

— Ладно, не плачь, что-нибудь придумаем, — Клава гладила по спине плачущую Зою.

Вечером молодёжь по обыкновению собралась на берегу реки. Некоторые уже определились с парами и гуляли по двое. И Клава с Павлом пошли вдоль берега, в сторону Круглого озера. Снег был неглубокий, идти было легко.

«Сказать — не сказать», — крутилось в голове Клавы.

В глубине души она надеялась, что спокойный и надёжный Павел сможет помочь Зое. Наконец, решилась:

— Паш, у меня есть очень большой секрет. Зое нужна помощь, а я не знаю, как помочь, — и всё рассказала Павлу.

— Вот такая грустная история, — заключила Клава, повернувшись к парню, — что скажешь?

— А что скажешь? С кондачка тут не решить, обмозговать надо. Ладно, я подумаю, как ей помочь. Ты лучше о себе расскажи. Чем занималась?

— О тебе думала.

— Это правильно, — Павел обнял её и поцеловал.

А днём, на обеденном перекуре, Павел отозвал в сторонку Василия, подальше от случайных ушей, и рассказал историю Зои.

— Вот, оказывается, какие дела у нас творятся, а я и не знал.

— Кончай трезвонить. Сам понимаешь, не мужское дело — разносить сплетни. Подумать надо, как Зойке помочь. Меня Клава попросила.

— Чего тут думать? — разгорячился Василий, — набить морду этому Веньке, и всё.

— Ага, и сразу все всё узнают. Главное, она боится, что Мишка её бросит. Любит, понимаешь?

— Если любит, не бросит.

— Любит — не любит, в чужую душу не заглянешь.

— Пашка, а давай с Венькой поговорим. Один на один. Вернее, двое на одного. По-нашему, по-мужски, по-хорошему, — и показал кулак.

— Ну это запасной вариант. Лучше попытаемся спокойно ему всё объяснить.

Вечером состоялся мужской разговор. Крепкие, серьёзные ребята смогли без мордобоя убедить Вениамина отстать от Зои. А главное, молчать. Мужик всё-таки, не сплетник.

В землянке, наконец, заметили связь Михаила и Зои. На их совместные отлучки трудно было не обратить внимания. Когда парочка отлучилась в очередной раз, состоялся семейный разговор. Начала его Марьяна:

— По-моему, у Зои с Михаилом что-то происходит.

Клава со Стешей молчали.

— Да, трудно не заметить, — сказал Матвей.

— Но ведь она совсем ещё ребёнок, — заплакала Зоина сестра.

— А любовь, доченька, в любом возрасте приходит, — вздохнула Прасковья Семёновна.

— И что делать? — сквозь слёзы спросила Марьяна.

— Что уж тут поделаешь? Смириться надо. Всё одно ничего не изменить, — посоветовал Алексей Степанович, — запрещать бесполезно. Хуже будет.

Все замолчали. Только Марьяна плакала. Матвей подсел к ней, обнял, прижал к себе:

— Всё наладится, — успокаивал.

Клава смотрела на них и вдруг почувствовала, что нет уже в её душе той ревности, что была раньше.

«Наверно, потому, что у меня есть Паша», — подумала она.

Когда пришла Зоя, а через какое-то время Михаил, Матвей сказал:

— Вот что, молодёжь, хватит прятаться. Только застудитесь. Мы всё уже знаем. Миша, ты любишь Зою?

— Очень, — с испугом и в то же время с облегчением выдохнул парень.

— А ты, Зоя?

— Да, — прошептала девочка и опустила глаза.

— Вот и не прячьтесь больше, — подытожил Матвей.

Зоя кинулась к сестре. Они обнялись и обе заплакали.

В первое время девочка боялась преследования Веньки, но он её больше не трогал, и она успокоилась.

Весь ноябрь сильных морозов не было. Шёл снег. На ледянке колодцы уже не рыли, только доставали из них воду и заливали дорогу. Отсутствие морозов тревожило коменданта. Запасы продуктов таяли. Беспокоило и то, что у лесорубов изнашивалась обувь. Это же были осенние ботинки и сапоги, зимой в снегу работать в них холодно. А что будет, когда ударят морозы? Да и одежда тёплая была не у всех. У кого-то износилась, а у кого-то её и не было. Но на работу пока все ходили исправно. Люди замерзали, простужались, многие болели, кашляли.

Среди рабочих начался ропот:

— Пусть присылают валенки и тёплую одежду. Не выйдем на работу.

— Чего ругаетесь? Ну нет морозов. Не может пройти к нам обоз. Потерпите, — просил комендант.

— Сколько можно терпеть? Значит, останавливаем всю работу. У печки будем сидеть.

— Нельзя бросать работу. Поймите, потерпите, — уговаривал комендант. А что он мог сделать?

В посёлке было несколько бригад женщин и подростков, которые заготавливали для всех дрова. Валили сухостой, ёлки, берёзы, обрубали сучья, брёвна распиливали на чурки, которые на лошадях привозили к посёлку. Здесь их разбирали по землянкам. Сами хозяева землянок кололи эти чурки на поленья. Работы хватало всем. И подросткам баловаться и бездельничать, когда все работают, даже в голову не приходило.

А Зое становилось всё хуже. Она всё время лежала, не хотела выходить на улицу.

Днём, когда мужчины и Марьяна были на работе, Прасковья Семёновна сказала:

— Клава, позови-ка Дарью. Не нравится мне, как Зоенька киснет.

Работа в лесу зимой

Дарья внимательно осмотрела девочку и, чуть помолчав, сказала:

— Беременна она. Не знаю, как и справится. Очень уж слабенькая.

— Пожалуйста, помогите, как сможете.

— Буду приходить, но… — Дарья вздохнула и покачала головой.

Девочка таяла на глазах. Каждую ночь Михаил лежал с ней в обнимку, крепко прижав к себе, хотел передать ей своё здоровье, свою силу. Он укорял себя за то, что не удержался и слишком рано соблазнил любимую. Но изменить уже ничего не мог.

«Надо было дать ей подрасти, окрепнуть», — запоздало думал он.

Но где уж тут окрепнуть? В таких условиях и с таким питанием продержаться бы и то хорошо.

Михаил не спал, прижимал к себе Зою и с болью в душе прислушивался к её слабому дыханию. Под утро она дышать перестала. Парень молчаливыми слезами заливал волосы и лицо любимой.

Дарья сделала всё, что было в её силах, но спасти девочку не удалось.

— Сестрёнка моя, прости, что не уберегла, прости, что не уследила, — убивалась Марьяна.

Зою хоронили все свободные от работы жители посёлка.

Михаил потемнел от горя. Скоро его нашли на дереве. Он свёл счёты с жизнью на том самом месте, где они встречались с Зоей. Похоронили его рядом с ней.

Некоторые возражали:

— Нельзя, он же сам наложил на себя руки.

Но Марьяна решила:

— Если они так сильно любили друг друга здесь, на земле, то пусть и там, на Небесах, будут вместе. Может, Боженька и простит ему.

На несколько дней посёлок погрузился в траур. Не то что шуток и смеха — даже разговоров было мало. Эта трагическая история задела всех.

А декабрь выдался морозным. Даже студёным. Коменданту волей-неволей пришлось отменить работу.

— Объявляется актированный день, — сказал он утром на ежедневном сборе, — из-за сильного мороза.

— Давно бы так, — расходились по скрипучему снегу работники.

— Когда уж обоз придёт? Не знаешь, что и делать, — жаловался Акакий охраннику, — спросят ведь с меня по полной. А как тут быть? Пообмораживаются — ещё хуже будет. — Он нервно ходил по комнате. — Хоть бы фельдшера какого прислали. Да ему нормальное жильё надо. А где его взять, нормальное? Вон уже почти все кашляют. Того и гляди, слягут.

— Есть у нас фельдшер.

— Кто? — от неожиданности Акакий остановился посреди комнаты.

— Николай Фролович Гололобов.

— Что же ты молчал?

— Сам недавно узнал, случайно.

— Зови его, зови скорее, — не терпелось коменданту.

Как только Гололобов вошёл, Кочегаров накинулся на него:

— Что ж ты молчал, что лекарь? На четыреста человек ни одного лекаря, а ты молчал.

Николай Фролович топтался на месте, теребя в руках шапку:

— Я спецпереселенец. Кто мне позволит?

— Ах, ты ж посмотри на него. Особого приглашения ждёт, — не унимался комендант. — Ты вот что, сейчас же напиши, какие медикаменты тебе нужны, самые необходимые. Придёт обоз — передадим заявку.

Пока Гололобов составлял заявку, Акакий Африканович в возбуждении отмерял шаги по конторе:

— Свой лекарь — и молчит…

— Вот, всё самое необходимое написал, — подал список Николай Фролович.

— Вот и хорошо, вот и молодец. Ты, э-э…

— Николай Фролович, — подсказал охранник.

— Да-да, Фролыч, ты в курсе, что у нас оставлена землянка для больных? Там и будешь принимать, ежели появится необходимость.

— А как насчёт работы? — поинтересовался лекарь.

— Пока больных нет, работай, как и раньше. Кстати, в какой ты бригаде?

— На ледянке.

— Не пойдёт, — задумался комендант, — очень далеко. В случае чего не добежишь до тебя. Вот что, Юрий Николаевич, переведём его сюда, на посёлок. Надо подумать, как это лучше сделать. Всё, можешь идти. Будешь у нас лекарем. Пока неофициальным, но я начальству отпишу. Там, в больничной землянке, мать с дочкой живут. Но они не помешают. Наоборот, в случае чего помогут.

Оставшись вдвоём с Юрием, комендант взял список:

— Так, что он тут запросил? Карболка, йод, зелёнка, хлорка, пирамидон. Это хорошо. Набор инструментов, бинты, вата. Ну на первое время хватит.

— Лишь бы всё прислали, — засомневался Юрий.

— Что пришлют, то и пришлют. Была бы заявочка. Ждём обоз, ждём обоз, — комендант положил бумажку ко всем подготовленным документам.

Мать и дочь Бердниковы неспроста напросились жить в землянку-лечебницу. Это была семья священника, отца Иоанна. Самого его арестовали ещё дома, а жену и дочь отправили сюда. Женщины не теряли надежды, что рано или поздно семья воссоединится, молили об этом Бога. Вставали утром рано и молились. Ложились поздно, весь вечер тоже молились. Вполголоса — нельзя было открыто. Потому и отделились, чтобы от людей подальше. Многие знали, что они молятся, но молчали.

Как-то днём встретились Бердниковой две женщины:

— Семёновна, можно мы вечером придём? Очень уж помолиться хочется, душа просит.

— Приходите, пока больных в землянке нет, только лишнего не говорите. Сами понимаете.

— Конечно, понимаем. Спасибо, Семёновна, до вечера.

С тех пор время от времени собирались женщины у Бердниковых на молитвы.

Шёл уже пятый актированный день. За водой на ручей мужчины ходили сами, женщин не пускали. В ручье вода не замерзла, а на реке укрепился лёд. Воду для бани брали тоже из ручья, так как на реке прорубь сразу затягивалась льдом.

— Танюш, что-то ты вялая в последнее время, — подсела к соседке Нина, — что-нибудь болит?

— Сама не знаю. Наверно, застудилась, неможется мне.

— Я тоже заметил, что-то неладно с моей любимой, — поддержал Нину Виктор.

— Может, за Дарьей сходить? — предложила Матрёна.

— Не надо, пройдёт, — отказалась Таня.

— Я всё-таки позову, — начала одеваться Матрёна.

— Сиди, такой мороз. Сам приведу, — остановил её Виктор.

Пришла Дарья, сняла пальто, подсела к Тане.

— Мальчики, выйдите, покурите. Мне надо её осмотреть, — приказала она мужчинам.

— Некурящие тоже? — пошутил Семён.

Через некоторое время Дарья сообщила:

— Будет жить ваша Татьяна. Простуда пройдёт. В ней новая жизнь зародилась. Радуйтесь.

— Как хорошо! — подсела к подруге Нина, обняла её, — и у меня ребёночек будет.

За короткое время Дарья стала необходима людям. Бабкой её уже не кликали, не подходило к ней это имя, всё чаще тёткой Дарьей или просто Дарьей называли. Она заметно похорошела, помолодела. Время лечит, а может, просто заглушает даже самые больные душевные раны. Её часто звали помочь, и она откликалась. Постоянно рядом была девочка Лена, которая тоже отвлекала Дарью от тяжёлых воспоминаний. О себе Дарья по-прежнему никому ничего не рассказывала. Лена расспрашивала её, но Дарья со вздохом отвечала:

— Не время ещё, Леночка, потом расскажу.

Меланья страдала. Она работала в лесу на заготовке дров, Семёна почти не видела — он работал на расчистке участка для посёлка.

«Почему он даже не ищет встреч? — ломала она голову, — ведь я уже свободна».

Она так и жила с Дарьей в семье Казаковых, но всё ждала, что Семён её позовёт к себе. Они виделись по утрам у конторы, иной раз он подходил, и они обменивались несколькими ничего не значащими фразами, но чаще он издалека с улыбкой кивал ей — здоровался. И всё. Время шло. Надежда на то, что они соединятся с Семёном, у Меланьи таяла, она страдала, ночами иногда плакала.

А причина была банальная — Семён влюбился в Елену Погорелову, которая работала сучкорубом в соседней бригаде. Раньше он её почти не видел. Вдруг понял он, что Меланья — это просто увлечение, а вот Елена… Елена — это совсем другое.

Однажды он с интересом обернулся на её заразительный, переливчатый смех. Она с кем-то весело разговаривала. «Хотел бы я слышать этот смех рядом с собой», — впервые подумал он о девушке.

— Кто такая? — спросил Семён стоявшего рядом Кирилла.

— A-а, это Лена, сучкоруб. Что, понравилась? — улыбнулся Кирилл, — интересная девушка. Не замужем, между прочим.

— Понравилась, — улыбнулся в ответ Семён, — с кем она живёт?

— С Гололобовыми и Давыдовыми.

— Не знаю таких. Может, и видел, а так — не знаю.

— Откуда ж нам всех знать? Работа-дом-работа. И у них так.

— Хорошо она смеётся, чувствуется, что душа открытая.

— Она и так ничего, симпатичная.

С тех пор он стал обращать на девушку внимание. Из-под платка Елены выбивались крупные кудри, вроде ничего особенного, но глаза озорные. Если бы не смех и эти озорные глаза, может, Семён и не обратил бы на неё внимание. В свои двадцать четыре года она ловко управлялась топором. Видно было, в работе умелая, быстрая. Это тоже понравилось Семёну.

Зимой дни короткие, с работы шли затемно, но из-за снега этой темноты не чувствовалось.

— Девушка, можно вам помочь? — догнал её Семён.

— Чем? — Отстранилась Елена. — Топорик уже привычный, вовсе и не тяжёлый. А больше у меня ничего и нет.

— Ну, если топорик не хотите отдавать, то хотя бы разговором до дома помогу.

— A-а, ну это пожалуйста.

— Меня Семёном величают, а вас?

— А я — Елена Прекрасная, — засмеялась девушка.

«Смех, этот смех я хочу слушать и слушать», — обрадовался парень.

И пошли разговоры. Обо всём и ни о чём.

С тех пор они каждый вечер вместе возвращались с работы в свои землянки, а спустя некоторое время и утром на работу шли рядом.

Меланья работала совсем в другой стороне, поэтому о новом увлечении Семёна даже не догадывалась. Она ждала…

— Что же так долго не везут груз? — возмущался комендант, — уже и морозы сильные были, и снова потеплело, а их нет и нет.

Как-то к конторе подъехала лошадь с санями. Коми мужчина ловко выпрыгнул из саней и направился в помещение.

— Бур лун! (Добрый день!), — поздоровался он.

— И вам доброго дня, — отозвался Акакий, — по какому вопросу, товарищ?

— Me картупель вая Пегышысь.

Комендант с Юрием переглянулись.

— Ты понял, что он сказал? — спросил Акакий.

— Он картошку привёз. Из Пегыша. Это коми деревня вверх по Ёлве.

— A-а, ну хорошо. Рады, очень рады, — подошёл к мужчине Кочегаров и пожал его руку двумя руками.

Мужчина позвал их за собой, откинул в санях тёплый тулуп. Под ним было два мешка картошки.

— Босьтöй.

— Берите, — перевёл Юрий.

— Конечно, конечно, — Акакий с Юрием схватили мешок с двух концов и быстренько занесли в контору, чтобы картошка не успела замёрзнуть. Тут же вернулись за другим мешком. Когда они вышли, чтобы поблагодарить мужчину, лошадь была уже за поворотом.

— Не без добрых людей на свете, — глядя вслед, проговорил комендант.

— Будем делить на всех? — спросил Юрий.

— Да, по списку. Посмотрим, сколько картошин каждому достанется.

— Люди-то как обрадуются, а то совсем картофельный вкус забыли, — поддержала разговор Лариса.

— А мы даже имя у мужика не спросили на радостях, — спохватился комендант.

— Ладно, ещё узнаем, — успокоил его Юрий.

— А я прямо сейчас же в суп и добавлю, — Лариса взяла из мешка картофелину, тонко-тонко очистила кожуру, порезала и бросила в кастрюлю.

Только в конце декабря прибыл обоз из десяти лошадей. Приехали уполномоченный с охраной и ещё незнакомый мужчина.

— Как дела, товарищ комендант?

— Живём помаленьку, товарищ уполномоченный. Давно вас поджидаем.

— Отчёты, документы — всё готово?

— А как же, всё в порядке. Более того, я заявку на оформление лекаря написал. У нас, оказывается, свой есть. И список необходимых медикаментов приложил. И деньги за продажу продуктов приготовили. Вон в мешке. Так что готовы к вашему приезду.

— Пока выгружают товар, отойдём, поговорим, — уполномоченный увлёк Кочегарова в сторону.

— Вот что, Акакий Африканыч, дело такое. Хоть ты и просил отозвать твой рапорт о переводе, но делу уже дали ход. Так что привёз я тебе замену.

— Это вон тот что ли?

— Не знаю, как себя в работе покажет, новенький, молодой ещё. Но вот, прислали.

— А как же я?

— Тебя в другое место переводят. По-моему, тоже к спецпереселенцам. Поближе к центру.

— А как же Лариса? Мы с ней…

— Придумаем что-нибудь. Можно о переводе поговорить. Там ведь тоже раскулаченные.

В это время Лариса с вёдрами воды зашла в контору.

— Кто это? — спросил новоиспечённый комендант Юрия.

— Помощница и жена коменданта.

— Спецпереселенка?

— Да.

Вошли уполномоченный с Акакием Африкановичем.

— Вот, товарищ комендант, ваша замена.

— Но Ларису я забираю. Вы обещали.

— Всё оформим.

И они занялись на складе своими делами.

А молодой комендант подумал:

«Это что же, он уедет и с собой эту кралю увезёт? Пойти хоть побаловаться с ней…»

Улучив момент, он юркнул в дверь конторы, где у печки хлопотала Лариса.

— А ты без фуфайки и платка ещё краше, — не церемонясь, подступил к ней мужчина.

— Чего вы хотите? — насторожилась Лариса.

— А чего мужик хочет от бабы? Сейчас и узнаешь, чего я хочу. Он грубо стал сдёргивать с неё одежду. Лариса не поддавалась. Наконец, не выдержала, закричала:

— Акакий, Юра!

Услышав через стенку возню и зов о помощи, мужчины бросились в контору.

— Что здесь происходит? — первым заскочил комендант.

От неожиданности сменщик с силой оттолкнул Ларису. Та упала, ударившись головой о железную печку. Лужа крови разливалась из-под её головы.

— Лариса! — Кинулся к ней Акакий, затем повернулся к новоиспечённому коменданту. — А-ах, ты… — Лицо его вытянулось, глаза потемнели от гнева. Он медленно потянулся к кобуре с револьвером. — Ты зачем её убил? Ты зачем мою жену убил?

Выстрелить он не успел. Новоиспечённый комендант опередил его.

На выстрел вбежал уполномоченный с охраной.

— Сдать оружие! — приказал он. — Охрана, арестовать и вывести.

Уполномоченный подробно расспросил Юрия о случившемся, составил протокол. На прощанье сказал:

— Вот что, Юрий Николаевич Щанов, остаёшься за старшего. Сам понимаешь. Документы, накладные я оставил. Разберёшься. Ты парень головастый, я уже присмотрелся. Подумай, может, в партию вступать решишь, я рекомендацию дам. Такие, как ты, нам нужны. В случае чего подучим. Так что обдумай всё. А коменданта мы пришлём. — И добавил: — Схорони их, пожалуйста. Жаль, в общем-то, неплохой был мужик. Кто мог подумать, что так случится.

Уполномоченный и охранники с арестованным уехали на двух санях. Восемь лошадей с санями оставили в посёлке возить по ледянке лес.

Акакия с Ларисой похоронили вместе. Провожал их весь посёлок. В последнее время к коменданту стали относиться с уважением, а о позорной кличке давно все забыли.

В помощники Юрий выбрал Виктора Гуреева. Кудрявый, общительный и отзывчивый парень нравился ему. Вместе они сидели то в конторе, то на складе, разбирались с документами, с товаром.

— Надо в продавцы взять крепкую, шуструю женщину, — предложил Щанов.

— Подумаем.

Уполномоченный приезжал на санях