Такая милая пара

34

Норма рассказала мне об этом по телефону.

– Мы с Гордоном еще спали, это случилось часа в два ночи, когда раздался звук глухого удара. Ну, как будто что-то рухнуло.

– И что это было?

– Майкл упал. Похоже, он проснулся ночью и решил отправиться в туалет. Помочился в углу комнаты, ну а затем не с той стороны подобрался к кровати и со всего маха рухнул лицом на пол. Так его и нашел отец. Всю правую сторону тела у него парализовало. Одна нога совсем не действует. Страшно было смотреть, как отец пытается дотащить его до ванной. Он отказывается есть. Сидит, обхватив недействующую руку... Баюкает ее и, похоже, не может понять – для чего она предназначена. В общем, спать одному ему больше нельзя, и нам пришлось забрать его к себе в спальню... А еще он стал заговариваться... И речь такая, знаешь, смазанная какая-то...

– Ох, что же это такое? – только и смогла простонать я.

– Ну, в общем намеченный завтрак отменяется.

Естественно, я немедленно помчалась в Спрингфилд.

Встречая меня, Норма разыгрывала приветливую хозяйку. Поставив на кофейный столик приборы, она подошла ко мне и тепло обняла.

– Он так тебя любит! – ни с того ни с сего сказала она.

На диване расположились Вес с женой. Они разговаривали теми специфическими голосами, которыми беседуют посетители в приемных покоях больниц. Клиффорд, попыхивая трубкой, мерил шагами гостиную. Гордон на кухне говорил с кем-то по телефону. Норма сообщила мне, что Бенни и его жена сейчас наверху у Майкла. Не в силах сдержаться, я отправилась в спальню. К нему. По дороге мне попалась зареванная Китти. Мы только кивнули друг другу.

Майкл лежал на материнской кровати, наряженный в пижаму Гордона. Он плакал и лепетал что-то на своем теперь уже почти совсем непонятном языке:

– Я так рас-сосерен. Я так рас-стререн.

Под одеялом слегка подрагивала еще здоровая нога. Рядом с постелью сидел Бенни, и я поцеловала его в щеку. Он осторожно прикоснулся к моей щеке губами. И продолжил свою речь, которую прервало мое появление. Уже через несколько минут мне стадо ясно, что Бенни насмотрелся пьес, где бездарные актеры изображали скорбь у постели умирающего.

– ...Ты знаешь, как я люблю тебя, – его слова лились, как мутный поток. – Всегда вспоминаю, как мы ездили на рыбалку. Черт, не думаю, что когда-нибудь смогу взглянуть на форель, не вспомнив о тебе...

Я подумала, что Майкл смущен еще и оттого, что его друзья мужского пола признаются в любви. «Никогда не смогу смотреть в кино эти отвратительные снятые сцены, не вспомнив о Бенни», – подумала я.

– И почему я не могу плакать? – театрально вопрошал он меня. – Я не мог заплакать, когда умирала моя сестренка... Не могу и теперь. Ах, как бы мне хотелось заплакать!..

– Бенни, будь любезен, оставь нас с Майклом на несколько минут наедине! – наконец не выдержав, взмолилась я.

– Да, конечно, – без возражений поднялся Бенни и отбыл.

Я устроилась на краешке кровати и осторожно взяла обездвиженную руку Майкла.

– Что, у нас небольшие проблемы? – фальшиво бодрым голосом пропела я.

Он никак не отреагировал на мое бодрячество. Его растерянный взгляд метался из стороны в сторону, словно пытаясь избежать чего-то, известного только ему одному.

– Это нормально, – предприняла я вторую попытку. – Это нормально – бояться...

Я погладила его лицо, провела рукой по плечам. О, как мне хотелось быть чертовски умной и знать, что следует говорить!

Вес и Клиффорд поднялись к нам, чтобы сказать, что завтра придут снова. Майкл пристально посмотрел на каждого из них и пробормотал что-то похожее на «спасибо». Но как только они ушли, его глаза вновь наполнились слезами.

– Боишься, что завтра тебя уже здесь не будет?

Он кивнул.

– Думаю, будешь, – вздохнула я.

Обеденный стол был спущен в подвал, и его место заняла больничная кровать. И каждую ночь кто-то из родителей спал подле нее на диване, ни на минуту не оставляя Майкла одного. По утрам из больницы приходила сестра, брала анализы. По телефону позвонил врач и изменил распорядок приема лекарств. Сестра научила Норму и Гордона обтирать тело Майкла влажной губкой.

Все это мне ежедневно по телефону докладывал Гордон. Я ненавидела эти звонки. Я так боялась! И еще я знала, что ничего хорошего не услышу.

– А что он делает целыми днями? – я все еще пыталась отгородиться от наступающего ужаса. – Если он не может читать сам, может быть, вы почитаете ему? Или дадите послушать музыку?

– Читать нет никакого смысла, – нетерпеливо объяснил Гордон, – он так плохо воспринимает окружающее, что не может уловить смысла. Он абсолютно пассивен – не хочет смотреть телевизор, не слушает радио.

– Так что же он делает?

– Много спит. Часто плачет... – «О, Майкл!»

– Его сестры приезжают, – продолжал Гордон.

«Пора бы!» – подумала я, но вслух спросила:

– Да? Это хорошо. А мне можно приехать в субботу?

– Нет. Когда вокруг слишком много людей, он сильно смущается. Думаю, тебе стоит подождать.

– Подождать?

Ночь я провела в тягостных раздумьях, пытаясь представить себе инородную ткань, разрастающуюся в моей бедной голове. Если что-то не в порядке с любой другой частью тела, можно попробовать ощутить это и попытаться абстрагироваться. «О, посмотрите, что-то не так с моей печенью. Она явно не в порядке». И все вроде бы идет, как и раньше. Но если что-то поселилось в моей голове, то оно как бы живет внутри меня, внутри моей сущности, в душе. Что связывает этого несчастного мужчину, распластанного на больничной койке, посреди родительской столовой, с тем, что когда-то было моим Майклом? Днем мне часто попадались на улицах люди, беседующие сами с собой. Я думала: «Чем они отличаются от Майкла? Только тем, что не прикованы к постели?» И я все думала о том, что все это – врачи, лекарства, годы супружества и годы в разводе – не имеет больше никакого отношения к Майклу и ко мне, к тому, что мы значим друг для друга сегодня. И чтобы там ни случилось у нас раньше, сейчас мы должны быть вместе. Если бы после развода я встретила другого и вышла замуж, то не была бы сейчас здесь. А если этого не случилось, значит, мне было уготовано быть здесь. Наконец-то я стала понимать, что это значит – чувствовать себя замужем.

– В эти выходные? Могу я приехать в эти выходные? – упрашивала я Норму, когда она позвонила.

– Конечно, – успокоила она. – Ты для него – лучшее лекарство.

Так Норма стала моей союзницей.

Я говорила с ним так, как будто рассказывала одну бесконечную историю.

Норма устроилась на диване со своим непременным вязанием. Гордон удалился разобраться с приходскими счетами. Большое кресло, в котором Майкл коротал свои дни, стояло впритык к его новому обиталищу. Последнюю неделю в этом кресле спала одна из его сестер, стараясь ни на минуту не выпускать его руки. Другая сестра спала на диване. Но они уже уехали, теперь в кресле сидела я, опустив загородку кровати так, чтобы можно было поближе наклониться к Майклу. Его голова казалась такой хрупкой, совсем детской. Он был плотно укутан одеялом, словно новорожденный. Казалось, он уже смирился с неизбежным – так тихо, спокойно и отрешенно он лежал. Врач прописал ему курс обезболивающих...

А я все говорила и говорила, вспоминая все утешительное, что только могло прийти мне на ум.

– Ну, давай поговорим о том, чего ты боишься. О том, о чем никто говорить не хочет, хорошо?

Майкл кивнул. Норма продолжала вязать.

– Не надо бояться. Ты не будешь один. Просто перейдешь в другой мир. Ну, это как приключение, что ли? Туннель? Помнишь, я рассказывала тебе о тоннеле, при выходе из которого тебя ждут дедушка с бабушкой... Или кто-то из твоих друзей по армии? Держу пари, моя бабушка уже готовит тебе пирожки с капустой. Просто пришло время вам познакомиться. Знаешь, она отлично играет в бридж... Она тебе понравится.

Майкл рассмеялся. Конечно, не потому, что поверил хоть одному моему слову, а просто потому, что ему так захотелось.

– Одна из подруг моей мамы трижды выходила замуж. Как ты думаешь, плохо ей придется, когда, пройдя через этот тоннель, она предстанет перед лицом сразу трех ожидающих ее мужей?

Теперь засмеялась Норма. Видимо, такая ситуация представилась ей весьма проблематичной. Майкл благодарно улыбнулся.

– А знаешь, есть что-то такое очень хорошее, чего бы никогда не случилось, если бы ты не заболел. И оно действительно существует. Во-первых, ты здесь со своими родителями. И они любят тебя. И сколько еще других людей любят тебя. Во-вторых – мы с тобой. Я чувствую, как я привязана к тебе. По крайней мере, это снова свело нас вместе.

Майкл с усилием оторвал голову от подушки. Его слова звучали неразборчиво, но он прилагал такие усилия, что я все сумела разобрать:

– Если бы это было не так, то в этом не было бы никакого смысла!

Я прижала его руку к груди.

– Ведь у нас были и хорошие времена, правда?

– Я т-а-к с-ч-а-с-л-... – выдохнул Майкл.

И продолжал почти совсем четко: – Я так скучал по всему этому.

Я закусила губу, чтобы не разреветься, и украдкой взглянула на Норму. Она сидела, отбросив вязание, уставившись в никуда. Она была такой опустошенной и раздавленной...

– Мне только жаль времени, которое мы провели врозь, – я вновь повернулась к Майклу.

Послышались шаги Гордона, направлявшегося в кухню. А через несколько минут он уже появился в гостиной с неизменной пригоршней таблеток и стаканом.

– Прими это, пожалуйста, – обратился он к сыну. Голос его звучал громко и как-то строго.

Майкл протянул руку и взял таблетки.

– В туалет хочешь? – спросил Гордон голосом теледиктора.

– Нет, – прошелестел Майкл.

– Терпеть не может мочиться в утку, – пояснил Гордон. – Не хочет понять, что я не в состоянии каждый раз возить его в кресле в сортир. Придется, верно, попросить, чтобы вставили ему катетер.

Улыбнувшись Майклу, я попыталась найти во всем этом какие-то положительные моменты.

– Все-таки мужчинам болеть легче. Потому что вы можете мочиться в пластиковые мешочки. А что делать нам? У нас ведь нет...

Майкл совсем растерялся.

– Как несправедливо, – произнес он, подумав.

Я наклонилась к нему и на ухо попыталась разъяснить свое отношение к половым различиям.

Через несколько минут он уже спал с блаженной улыбкой на лице.