Такая милая пара

4

У нас не было разногласий – с чьими родителями следует праздновать Рождество. Естественно с христианами, конечно с теми, кто живет вдали от нас.

– Как это здорово! – радовалась я, сидя в машине, мчащейся по дороге через бесконечные заваленные снегом кукурузные поля.

– Что здорово? – недоуменно спросил Майкл.

– Встретить Рождество в семье, для которой это настоящий праздник. Ведь в еврейских школах детям вдалбливают, что Рождество – это один день, а Ханукки[4] – целых восемь. А в этом году мне бы хотелось отметить именно Рождество!

– Ты что, ни разу не праздновала Рождество в гостях?

– Праздновала. Иногда друзья приглашали меня на обед, в течение которого я только и делала, что разглядывала их елку, подарки, и все прочее... Я была похожа на туриста, глазевшего на Париж из окна автобуса.

– Бедная девочка...

– А ты купил мне подарок? – обеспокоенно спросила я. – Что-нибудь необычно роскошное и изысканное, чтобы компенсировать все те неприятности, которые я переживала в детстве?

– А почему это ты так уверена, что я вообще купил тебе подарок?

– Если нет – приготовься! Я буду стонать, визжать и плакать. И стану делать это прямо на глазах твоих родителей.

– Да, – согласно кивнул Майкл. – Это будет не самое прекрасное зрелище. Придется откупиться. Подарок – твой.

Мы въехали в Спрингфилд, и после недолгого путешествия по улицам Майкл свернул на дорожку, ведущую к дому его родителей. Солнце как раз стояло прямехонько над его черной толевой крышей.

– Сегодня канун, – произнесла я, и сердце дрогнуло при этих словах, – сегодня канун Рождества.

– Следовало прихватить что-нибудь из изделий Поля. Думаю, твоим понравилось бы.

И не успел Майкл ответить мне, как на крыльце появился его отец, приветственно вскинувший руки над головой.

– Здравствуйте, здравствуйте! – кричал он. – Вам помочь перенести вещи? Мать думает, что у вас с собой целая куча барахла.

– Спасибо, мы сами справимся, – ответил Майкл. Он пожал отцу руку. Мне показалось странным, что два ближайших родственника приветствуют друг друга так сухо.

Сразу после свадьбы я стала называть старших Ведланов папой и мамой, а Майкл согласился делать то же в отношении моих. И хотя на первых порах это выходило у меня несколько натянуто и вызывало некоторую путаницу, такое обращение постепенно прижилось.

– Как вы, папа? – спросила я, целуя старшего Ведлана в щеку. О, он был слегка шокирован столь бурным проявлением чувств. На поцелуй не ответил, но все-таки поблагодарил.

– Небось, на дорогах сплошные заторы? – расспрашивала миссис Ведлан, пока мы затаскивали в дом свою поклажу.

– Нормально, мама, – ответила я.

Все убранство дома было выдержано в зеленых тонах. Зеленые стены, ковры, зеленая мебель. В маленьких горшочках на подоконниках росли фиалки. Мебель в гостиной располагалась вдоль стен, так что все могли смотреть друг на друга, и на телевизор. Над камином висел огромный венок из сосновых веток.

– Какой чудесный венок! – умилилась я, когда мы, наконец, заняли исходные позиции. Миссис Ведлан уселась на диван, Майкл и его отец – в кресла, а я примостилась неподалеку от свекрови.

– Местное благотворительное общество торгует венками, чтобы собрать деньги приютским детям, – объяснила она.

– Отличная идея! – одобрила я. Телевизор украшала самодельная игрушка из папье-маше. Еще одна гирлянда украшала раму картины, висевшей над диваном. А на столе возвышалась небольшая искусственная елочка, унизанная микроскопическими игрушками. Рядом с ней примостился стеклянный Санта-Клаус. Я озиралась кругом.

– А где же рождественская елка? – обеспокоенно спросила я. – Ведь эта маленькая не в счет.

Хозяйка сухо ответила, что нынешнее Рождество они решили встречать без елки – слишком много с ней хлопот: покупай, устанавливай, наряжай... А они-де уже слишком стары для этого. В общем, лишние хлопоты...

Майкл виновато улыбнулся мне из глубины кресла и пожал плечами.

– Но вы же должны были купить елку, – продолжала настаивать я. – Так мечтала, что утром спускаюсь вниз, а меня встречает елка!

– Давайте лучше обедать, – недовольно прервала мои излияния миссис Ведлан-старшая. Поднявшись с дивана, она отправилась на кухню. – А потом вы распакуете свои вещи.

– А куда нам складывать подарки? – продолжала настаивать я. – Ведь елки-то нет?

– Удобнее всего класть их на кофейный столик, – отрезала хозяйка, давая понять, что вопрос – исчерпан. – Накануне Рождества мы садимся за стол поздно, а потом идем в церковь, на службу. Вы с нами?

– Да, – согласилась я.

– Нет, – отказался Майкл.

– Да, – заявила я, стараясь компенсировать его ортодоксальный иудаизм. Это было невежливо по отношению к его родителям-христианам.

В центр стола миссис Ведлан водрузила стеклянную тарелку с выложенными в ней рождественскими орнаментами. Потом разъяснила мне значение картинок с изображением Санта-Клауса, его северного оленя, летящего по небу, и тарелок с изображением рождественских елок.

Пока мы трудились на кухне, Майкл с отцом удалились... И только хлопок входной двери свидетельствовал о том, что представители сильной половины человечества покинули дом. Свекровь не обратила на это никакого внимания. Она всецело отдалась созданию подливок, уделяя мне лишь толику своего внимания.

– На Рождество мы всегда готовим барашка, – объясняла она, обращаясь более сама к себе, – можно приготовить и свинину, но мы любим барашка...

– Стол уже сервирован, – подала голос я. – Что делать дальше?

– Взбей вот эту штуку, – скомандовала она, протягивая мне кастрюлю с пюре. – Миксер в шкафу рядом с плитой. И добавь туда масла, но немного.

Я принялась за работу, а свекровь тем временем варила горох.

– Твои родители уехали на праздник?

– Да, в наш загородный домик.

– Там красиво?

– Чудесно.

– А брат и сестра с ними? – Да.

– А Эдди, что тоже поехал с ними?

– Да, то есть – нет. Не поехал, – я бросила еще кусочек масла в пюре. – Думаю, теперь все готово.

– Ты посолила? – Пришлось добавить соли.

Вдруг послышались шаги, заглушаемые, правда, сдерживаемым смехом, и в кухню ввалились Майкл с отцом. Они тащили очень симпатичную метровую елку.

– Счастливого Рождества! – провозгласил Майкл.

– Ха-ха-ха! – вторил ему отец.

– Осторожнее с иголками, – предупредила свекровь. И пока они несли елку в гостиную, семенила сзади, высматривая и тут же собирая зеленых нарушителей порядка.

Поцелуй Майкла отдавал морозом и свежестью.

– Теперь утром тебя будет встречать елочка.

– Нам повезло, магазин был еще открыт, – довольно сказал мистер Ведлан. – В основном там были какие-то обломки, но эта – похоже, что надо.

– Нарядишь ее перед ужином, – предложил Майкл.

– После, – не согласилась хозяйка дома.

– Сейчас мойте руки, и быстро – за стол. Скоро Рождество.

– Спасибо тебе, милый. Я просто влюбилась в эту елочку.

После ужина мы чинно обсуждали всякие политические события и качество приготовленного барашка. А мне хотелось вскочить на стул и закричать: «Эй, все! Расслабьтесь и улыбнитесь!» Но вместо этого я лишь осторожно помогала хозяйке таскать на кухню грязную посуду. А мужчины вновь куда-то запропастились.

– Я здесь все приведу в порядок, – предложила свекровь, – а ты иди, украшай елку.

– Может быть, мне лучше помочь вам? – спросила я. С чердака раздавались звуки тяжелых шагов, а в гостиной орал телевизор.

– Нет, иди. Если бы действительно было нужно, я бы сказала.

Но я испытывала легкое чувство вины – ведь было видно, что она говорит не то, что думает, что ей хочется, чтобы я настояла на своем и осталась с ней. Но нетерпение победило, и я с радостью вырвалась из душной кухни, чтобы заняться моим лесным чудом. На этот раз желание победило разум и отмело правила дипломатии.

– Может быть, мне все-таки остаться? – еще раз предложила я и, не дожидаясь ответа, выпорхнула на волю.

В дверях чердака возник отец Майкла, сгибавшийся под тяжестью множества коробок с елочными украшениями.

– Хватит и на пятиметровую, – довольно объявил он. – Здесь есть все.

Как мне удалось разместить все, что они принесли, до сих пор сама не знаю. Но факт остается фактом – ни одной гирлянды, ни одной игрушки не осталось.

– Как вы ее находите? – обратилась я за похвалой к мужчинам, завершив работу и любуясь делом рук своих. – Я бы не постыдилась выставить ее перед Белым Домом в Вашингтоне.

– Знаешь ли, – начал, было, Майкл, – мне кажется, что она получилась несколько вызывающей.

– А, по-моему, – заступился за меня свекор, – она очень нарядная и праздничная.

В комнату заглянула миссис Ведлан. Поджав губы, она осмотрелась и произнесла:

– Очень мило.

– И я так думаю, – согласилась я.

– Но нам пора отправляться в церковь, – продолжила она. – Мы можем опоздать на службу. Так что скорее мойтесь, собирайтесь и – вперед.

– Ма, но ведь мы еще не успели испачкаться, – засмеялся Майкл. – Так что мы уже готовы.

– Тогда одеваемся, – скомандовала она и, перекинув через плечо полотенце, словно Айседора Дункан свой знаменитый шарф, отправилась в спальню. Наряжаться.

Песнопения и молитвы, наполнявшие церковь, создавали в ней атмосферу тайны и умиротворения. Служители уже закончили сбор пожертвований. В полумраке чуть слышно потрескивали огромные белые свечи. В руках прихожан – тоже свечи, но маленькие.

– Ну, прямо как в кино, – поделилась я впечатлениями с Майклом. Пожилой мужчина, сидевший рядом, обернулся и что-то недовольно прошипел нам.

– Счастливого Рождества! – прошептала я в ответ.

Миссис Ведлан приветливо кивнула даме, сидевшей через проход напротив нас.

– Кто это? – шепотом поинтересовалась я.

– Шарлотта Лекенби, – ответила свекровь. – Они с мужем приходили к нам на бридж по вторникам.

– А теперь?

– Ее муж умер.

– И поэтому она перестала играть с вами?

– Да нет, она пыталась, – сморщив нос, ответила миссис Ведлан. – Но ей все еще не по себе.

Майкл что-то начал рассказывать матери.

– Тс-с-с, – пронеслось по церкви.

Служба закончилась исполнением «Вифлеемской Звезды». К моему глубочайшему разочарованию, «Двенадцать дней Рождества» не пели. Мы встали с мест, обменялись поздравлениями и направились к выходу в толпе спешащих прихожан.

– Тебе не понравилась служба? – спросила я Майкла, когда мы уже под утро улеглись в постель. Меня очень смущало то обстоятельство, что стена, разделявшая спальни, была очень тонкой. Казалось, толстое зеленое одеяло, которым мы укрылись, было значительно более надежной преградой для звуков, чем она.

– Это уже не мой праздник, – ответил он.

– Ну, как ты можешь так говорить. А твое прошлое, твои корни, твои родители, наконец?

– Да, да, конечно. Наверное, ты права. Право, я не знаю. – Он прикоснулся под одеялом к моей руке. – Видишь ли, Рождество – это детский праздник... Веселый... Но мы – ведь уже не дети.

Сквозь темноту я вглядывалась ему в лицо.

– Мы – не дети, – продолжал он, – и, к тому же, не христиане.

– Да, тут ты прав.

– Мы – иудеи. Разве это не греет тебе душу?

– Кажется, я – счастлива. Но ты же не можешь перестроиться так быстро?

– Фрэнни, я стараюсь, – в голосе Майкла слышалось нетерпение. – Стараюсь ответить на все твои вопросы как могу. Но не на каждый из них я смогу найти что сказать. И если Рождество, празднование Рождества доставляет тебе удовольствие, то это нравится и мне, – и он обнял меня, давая этим понять, что тема для разговора – исчерпана.

– Майкл, а не думаешь ли ты, что родителей может раздражать такое соседство? – прошептала я, прижимая его голову к своей груди.

– Наоборот, они бы не поняли, если бы мы спали отдельно, – ответил он, целуя меня и все, усиливая ласки.

– С Рождеством, Майкл, – сказала я.

– С Рождеством тебя, Фрэнни, – ответил он.

Я закинула ноги ему на спину.

– Милый, я надеюсь, мы не станем очень шуметь?

На следующее утро я проснулась раньше всех в доме.

– Я думала, что все проснутся ни свет ни заря и побегут смотреть подарки, – пыталась я растормошить сонного мужа. Но в ответ он только что-то невнятно пробурчал, отвернулся к стене и вновь заснул.

К девяти утра семейство, наконец, пробудилось, и все дружно направились в гостиную, обсуждая перспективы предстоящего завтрака и пеняя на отсутствие достойных разговора новостей в сегодняшней газете. Подождав, пока все займут места за столом, я вышла на середину комнаты и громко объявила: «А теперь настало время посмотреть подарки». Мое первое рождественское утро совсем не походило на то, что я нарисовала в воображении. Но, «в чужой монастырь со своим уставом не суйся!», и я вновь спросила себя – имею ли я право превращать наступивший день в сцену из рождественской сказки? И решила, что – имею.

– Ну и что же ты ожидаешь там найти? – обратился ко мне Майкл. – Бриллиантовую диадему, что ли?

– Я просто хочу праздника.

– Но у нас свои традиции вручения рождественских подарков, – удивилась моей поспешности миссис Ведлан.

– Своя система, – уточнил муж.

– Традиция, – принял сторону матери Майкл.

Мне преподали наглядный урок того, что значит – быть членом семьи Ведлан. Смысл традиции заключался в том, что никто не рвался вспарывать обертки. Парадом командовала степенная хозяйка дома, наделявшая каждого причитавшейся ему порцией гостинцев, советуя при этом, что с ними делать.

В очереди за презентами я была первой. Мне досталась пудреница с синеватым содержимым, за что я соответствующим образом поблагодарила свекровь. Затем пришел черед Майкла, я специально смастерила чулок для подарка. На одной стороне его красовалась надпись «Веселого Ханнуки!». На другой – «Счастливого Рождества». Мужчинам это очень понравилось, и они даже зааплодировали мне. А вот миссис Ведлан еле-еле дождалась оваций. Потом она развернула подарок от старшей дочери, в коробке красовалась автоматическая кофеварка.

– Прекрасный подарок, – счастливо улыбнулась она. – Самый лучший дизайн, новейшая модель.

О, сколько раз в своих письмах она ненавязчиво излагала, сколь более счастливым и наполненным стало бы ее существование, окажись она владелицей этого чуда техники! Что ж, дай ей Бог!

Наконец настала очередь мистера Ведлана. Он вытащил из свертка купленный нами синий джемпер.

– Просто здорово! – воскликнул он. – Похоже, это мой размер?

– Да, папа, твой, – подтвердил Майкл. – У нас с тобой один и тот же размер, так что будь, уверен – подойдет.

– Ты, что же, его уже носил? – подозрительно спросила его мать.

– Ну что ты, мама, – возмутился мой муж. – Он совершенно новый.

Затем Майкл поразил меня шелковой блузкой и окончательно добил прозрачным, отливающим в синеву пеньюаром.

– Смотри, как он по цвету гармонирует с моей новой пудрой, – промямлила я в тщетной попытке скрыть от семейства смущение.

– Майкл, да ведь она замерзнет в таком одеянии, – комментарий свекрови можно было расценивать как угодно.

– А на бриллиантовую диадему придется подкопить, – сказал мой муж и запечатлел у меня на лбу сочный поцелуй.

В ответ я вручила ему потрясную куртку из шотландки. Я выбрала ее потому, что знала – сам он никогда не отважится купить себе такую. Но и это было еще не все. Майклу также обломился огромный ящик с инструментами. Красный, с ручками на боках. Один из лучших образцов «Сирз»!

Миссис Ведлан с мужем тоже обменялись подарками. Он получил роскошные коричневые шерстяные носки, она – заколку и сережки со сверкающими, как рождественская елка, зелеными и красными камешками, пузырек лосьона и кружку для кофе.

– Ну, очень полезные подарки, – прокомментировала я.

– Точно, – согласилась свекровь.

Она развернула нежно-зеленую открывалку фирмы «Сирз» – последний писк нашего дизайна.

– Просто чудо. У тебя, что, скидка на товары от фирмы?

Потом мы вручили ей бежевый джемпер с зеленой отделкой на рукавах и по воротнику. Миссис Ведлан бросила оценивающий взгляд на ярлычок:

– Шерсть. И цвет – веселенький, – довольно отметила свекровь.

Последним по счету шел подарок от второй ее дочери – Дианы и ее семьи. Коробка, развернутая нетерпеливыми руками свекрови, явила миру еще один образец дочерней преданности. На нас глядела самая совершенная автоматическая кофеварка в мире! Точно такая же, какую получила она в начале торжества.

– Ох уж эти твои намеки, Норма, – пробурчал мистер Ведлан. – Пора бы уж их разнообразить.

– Диана всегда дарит не то, что нужно, – вспылила хозяйка дома.

– То же оформление и тот же дизайн, что и у кофеварки Джуди, – желая восстановить справедливость, вмешался Майкл.

– Но мне не нужны сразу две кофеварки, – миссис Ведлан была неумолима.

Раздался звонок в дверь, и Майкл впустил неразлучную троицу своих друзей – Бенни, Веса и Клиффа, которые смехом и суетой сразу заполнили всю гостиную.

– Кому кофе? – спросил мистер Ведлан. – Теперь мы в состоянии обеспечить каждого персональной кофеваркой, – он сгреб в кучу все подарки.

– Следует проверить новую технику в действии, – авторитетно поддержала его жена и вслед за ним ушла на кухню.

Не успела кухонная дверь захлопнуться за ним, как Клифф и Вес плюхнулись на диван, Майкл оккупировал свое любимое кресло, Бенни уютно разместился на месте главы дома, а я уселась в кучу разноцветной бумаги на пол. Бенни извлек из кармана пачку «Кэмэл» и закурил. Глубоко затянувшись, оглядел присутствующих и осведомился: «Никто, надеюсь, не возражает?» Несчастный парень был вынужден пахать в одной из школ Сент-Луиса, только так он смог отмотаться от призыва в армию. Среди его учеников были или юные грабители или наркоманы, и, чтоб тянуть на «своего парня», он был вынужден выкуривать по три пачки в день. А еще говорили, что он стал здорово поддавать.

– Кто наряжал елку? – поинтересовался Клифф, с любопытством оглядывая результат моих дизайнерских трудов.

– Я. – В моем голосе звучала гордость. – Нравится?

– Что-то в стиле Майкла Джексона. Вернее, что-то из его шкафа.

– Ребята, а что вам подарили на праздник, – решила уклониться от дальнейшего обсуждения я.

– Носки и рубашки, – ответил Бенни.

– Три галстука, – таков был ответ Веса.

– Рождественский набор конфет, – сказал Клифф.

Он напоминал мне комод, такой же огромный и неуклюжий. Вскоре ему предстояло защищать докторскую диссертацию по философии. И хотя вакансий для молодых философов не найти было, как говорится, днем с огнем, он относился к этому прискорбному факту с олимпийским спокойствием.

Вес был невысок ростом и чем-то слегка смахивал на бульдога. Он был настоящим многостаночником. Преподавал в своей школе и футбол, и легкую атлетику, и плавание, и автодело, и что-то еще. Рядом с огромным Клиффом он смотрелся весьма комично.

Бенни освободил тарелку от леденцов и принялся стряхивать в нее пепел.

– Джентльмены, а что поделывают в этот праздничный день ваши очаровательные дамы? – поинтересовался Майкл.

Вся четверка знала и любила друг друга с самого детства, и поэтому такой вопрос не мог никого смутить.

– Слушай, а мы что, тебе ничего не рассказывали? – удивился Клифф, – да мы же просто изнемогаем от любви. – И, обняв Веса, добавил: – От любви друг к другу.

– Это все произошло так неожиданно, так внезапно, – промурлыкал Вес, прижав руку к сердцу, – что даже газеты еще ничего не пронюхали.

Но на этом запас их дурацких шуток иссяк, и приятели разжали объятья.

– Кстати, если уж вспоминать, то когда я появился в вашем обществе с более или менее приличной девушкой, – сказал Клифф, – вы ее до смерти запугали.

– Кто это напугал? – всполошился Майкл. – Я, что ли?

– Тоже мне вспомнил. Ведь это было черт знает когда. А ты больше не встречал ее?

Клифф повернулся ко мне и начал рассказывать.

– Это очень грустная история. Это была моя новая знакомая. Чудесная девушка, и я искренне полюбил ее. Одно только ее имя – Барбара – возбуждало меня. А если добавить, что она была очень симпатичная...

– Пожалуй, я вздремну, пока ты тут лапшу на уши вешаешь... – встрял в разговор Бенни, стряхивая пепел.

Клифф демонстративно проигнорировал его и продолжал, адресуя свою речь исключительно мне:

– Я пригласил Барбару в ресторан. Мы ели бифштексы...

– Как ты мог? Нет, как ты мог – есть с девушкой бифштексы? – Благородному негодованию Веса не было конца.

– Ну, возможно, это были гамбургеры, – задумался Клифф, – что мы ели – это не так важно. Важен факт – я ее угощал. Итак, сидим мы так спокойно у окна с видом на стоянку...

– Как романтично! – вмешался Бенни.

– А в другом конце Майкл, а надо сказать, он незадолго до этого вернулся из Вьетнама, обедает со своими родственничками. Так вот, подходит он к нам и говорит: «Здравствуйте».

– Обычное проявление вежливости, – прокомментировал Майкл.

– Но смотрит при этом на мою подружку, – продолжал Клифф, подмигнул мне и коварно улыбнулся. Такое лицо обычно делают актеры в вестернах, когда хотят начинить кого-то свинцом. – Так вот, все идет тихо-мирно... Вдруг на стоянке у одной из машин начинают мигать фары. И твой муженек ныряет под наш стол. Так вот, мне пришлось потратить весь оставшийся вечер и часть ночи, чтобы убедить бедняжку Барбару, что Майкл – всего лишь чокнутый ветеран, а не маньяк, старавшийся трахнуть ее на людях.

– Нечего приписывать свои собственные мысли другим, – захохотал мой муж.

– Ничего себе, веселенькая история, – ответила я, пытаясь представить себе Майкла таким испуганным и настороженным. Но безуспешно.

– Но все это – семечки, Фрэнни, – продолжал Клифф. – А вот был еще случай. Как-то раз отправились мы всей командой на вечеринку. А там какой-то гусь куражился перед народом, что его брат был во Вьетнаме большой шишкой. Приставал ко всем с этим как банный лист к жопе. Сыпал подробностями боевых действий. Говорил, что газеты – все врут, а вот брат-то его ему всю правду и выкладывает. Ну, Майкл все молчал, молчал себе да потягивал пиво. И, представь себе, подваливает этот козел к нам и толкает такой текст: «Ну а вам-то что, вы-то, друзья, отсиделись по разным колледжам и закосили от призыва!» Ну, Майкл тут как зубами заскрежещет. Известное дело, за такие слова можно и по морде схлопотать... Ну, мы с Весом переглянулись, думаем – сейчас он ему вмажет... А Майкл-то этак спокойненько ему и отвечает: «Нет, сэр. С вашего позволения, я все это время провел в морской пехоте». Смотрю, мужичонка-то припух, но спрашивает: «А в каком месте?» Майкл сквозь зубы: «Наша база была в трех милях от Сайгона...»

Клифф зашелся смехом.

За все время рассказа Майкл не проронил ни слова.

– И зачем ты все это вспоминаешь? – спросил он, пытаясь выдавить из себя улыбку.

Неожиданно в дверях гостиной возник мистер Ведлан в новом голубом джемпере с подносом, уставленным чашками.

– А вот и сам мистер Кофе, – торжественно провозгласил он.

За ним следовала хозяйка, успевшая нацепить свежеподаренные сережки. Она принесла салфетки.

Бенни принялся судорожно разгонять табачный дым. Он знал, что миссис Ведлан его запаха на дух не переносит. Готовый ко всему, он заранее принял виноватый вид, но на этот раз она ничего не сказала, только демонстративно разогнала салфеткой клубы дыма.

Когда все расселись по местам, я оказалась рядом с Клиффом.

– Расскажи, каким он был сразу же после Вьетнама, – попросила я. – Он ведь был совсем другим, правда?

– Другим? – непонимающе переспросил Клифф.

– Он тогда отрастил волосы и собирал их в такой глупый хвостик, – пояснила миссис Ведлан.

– Но он его скоро обрезал, – вмешался мистер Ведлан. – Он здорово возмужал в армии.

– Это уж точно, – поддакнул Клифф. – Без армии, верное дело, мотал бы срок, – закончил он и захохотал.

– Что это ты такое говоришь, Клифф? – ужаснулась свекровь.

– А то, что он до армии только и делал, что шлялся по кабакам да по вечеринкам, – вставил свое слово Вес.

– Друзья, сегодня же Рождество! – напомнил Майкл. – Неужели нет других тем для разговора?

Рабски следуя моде, Майкл подхватил грипп. Похоже, скоро должен был прийти и мой черед. Во всяком случае, чувствовала я себя совсем не в своей тарелке.

– Это все наверное Грегори Флетчер, – жаловался Майкл, меряя шагами комнату и температуру. Он разглядывал градусник с таким уважением и вниманием, какого удостаивались лишь газетные передовицы.

– Грегори Флетчер?

– Ну да. Он притащился во вторник на службу совсем больной. Кашлял. Чихал. Теперь вот весь офис заражен, а от него со вторника ни слуху ни духу.

– Наверное, ему просто страшно встречаться с тобой. Ложись-ка лучше в постель, – приказала я. Взглянув на градусник, я постаралась успокоить его тем, что температура не такая уж высокая.

– Фрэнни, но от этого вируса умирают, – Майкл направился к кровати, выполняя мои указания.

– Чем тебе помочь? Может, почитаешь газеты? Я сейчас принесу тебе немного сока и включу радио.

Майкл забрался под одеяло и долго ворочался, устраиваясь поудобнее.

– Мне надо принимать лекарство, – заявил он. – Что я должен принимать?

– Аспирин. Не лекарство – чудо. Мертвого на ноги поставит.

– А мне ты его дашь, пока я жив, или будешь ждать, пока умру?

– Жив, но слишком слаб. – Я подоткнула одеяло и одарила мужа сияющей голливудской улыбкой. – Сейчас принесу.

– И воды захвати.

В аптечке я нашла то, что искала. По дороге в спальню прихватила стакан с водой, газету и все это доставила больному.

– Вдруг я завтра не смогу пойти на работу, – обреченно вздохнул Майкл, вытянув руки вдоль тела. Казалось, он готовится к чему-то ужасному.

– Не велика потеря! Ведь ты же ее терпеть не можешь.

– Но к началу следующей недели я должен подготовить подробный анализ положения дел на рынке...

– Может быть, поэтому ты и свалился. – Я положила две таблетки ему на ладонь. Он проглотил их, поморщился и запил водой.

– Почему поэтому свалился? – спросил он, откидываясь на подушку.

Я присела на край кровати.

– Знаешь, когда в свое время в школе должна была быть контрольная, а я не была к ней готова, то обычно заболевала. Обычно у меня начинал болеть живот. И я так втянулась, что как только объявляли контрольную, меня сразу начинало тошнить, и подступала рвота. Врачи говорили, что это – самовнушение.

– Какая ерунда! – возмущенно воскликнул Майкл, – а как же вирусы?

– Думаю, что ты выкарабкаешься, – я погладила его по щеке и протянула ему его любимую игрушку, – вот газета. Или хочешь мою книжку?

– Но ведь у тебя какая-нибудь ерунда?

– Я не просила оскорблять мой читательский вкус. Я просто предложила тебе книгу.

– Сделай мне, пожалуйста, кекс, – жалобно попросил Майкл. – Так люблю, есть кекс, когда болею...

– Конечно, сейчас, – и я поспешила на кухню. – Уверена, что в армии ты никогда не болел.

До конца дня он спал, ел, читал газету. Я же погрузилась в свое чтение. И, конечно, мы смотрели телевизор, который уже давно стал полноправным членом нашей маленькой семьи.

На следующий день Майкл остался дома. Когда я вернулась с работы с головой, забитой рекламой новых батареек, я увидела его восседающим в кровати, вылизывающим тарелку после орехового мороженого. Я бросила на кровать кипу свежих газет, наклонилась и губами приникла к мужнину лбу.

– Температура спала, как ты себя чувствуешь?

– Мне понравилось увиливать от работы. Может, бросить ее к черту? – ответил Майкл, – да, я тут почитал этот твой дурацкий романчик.

– Ты?!

– А знаешь, он не так уж и плох. Особенно эта шаловливая сиделка Лоррейн...

– Ты решил уйти с работы?

– Но ведь я занимаюсь там такой ерундой!

– А тебе там хорошо платят.

– Хорошо-то хорошо... Да вот работа дурацкая. Кому может понадобиться информация о росте спроса на новый одеколон, исчисленного в процентах?

Я заняла место в ногах на его ложе.

– Ладно. Давай вернемся к делам сегодняшним... и начнем с писем. Вот, папаша Джерри разродился – письмецо с фотографией его молоденькой женушки. – После того предсвадебного письма, где он рассыпался в поздравлениях и сожалел, что обстоятельства не позволяют ему присутствовать на торжестве, от него время от времени приходили известия. В частности, я знала, что у него начался бурный роман, впоследствии переросший в более серьезное чувство. Я всегда отвечала на эти послания. Не из желания, скорее из вежливости или чувства долга.

Я сунула злополучную фотографию под нос Майклу.

– Да она мне в сестры годится!

– Ничего себе... симпатичная! – ответил он, изучая снимок.

– Ее зовут Синди, – отнимая у него карточку, сообщила я. Мне казалось, что тамошние женщины слишком манерны, чтобы зваться так просто – Синди!

– Еще три месяца, – сказал Майкл, думая о своем. – Я терплю три месяца, и если работа так и не придется мне по душе – отваливаю.

– Ну и чем ты собираешься заниматься? – я уставилась на него. Кто знает, а вдруг он это всерьез?

– Да чем угодно. В Чикаго я задыхаюсь, так много здесь народу... Да и жизнь слишком дорогая. Я бы подался на Запад. Вот где хорошо, – мечтательно произнес он.

В волнении я засунула несчастное письмо в попавшийся под руки номер журнала.

– Ну, надо же! А как же мои друзья, родители, наконец? Я не хочу уезжать отсюда.

– Фрэнни, но ты – моя жена. И это значит значительно больше, чем то, что ты чья-то дочь.

Со злостью я уставилась ему прямо в глаза. Ведь мы говорили не о ком-то и не о чем-то, а о моих папе и маме!

Майкл с несчастным видом оторвался от подушек, присел и закутался в простынь.

– Ну почему ты настаиваешь, чтоб я жил там, где мне совсем не нравится? И все только потому, что не можешь расстаться со своими предками.

– Ага! Теперь ты, оказывается, терпеть не можешь Чикаго!

– А я никогда не говорил, что люблю этот город, – его лицо покраснело, но отнюдь не от резкого повышения температуры, – я здесь потому только, что ты хотела...

– А я и сейчас хочу! Слушай, тебе не нравится Чикаго, тебе не нравится работа! А хоть что-нибудь тебе нравится, а?

Майкл устало обхватил колени.

– Ты, Фрэнни. Я люблю тебя. А вот ты, ты любишь меня? Что-то я в этом не очень уверен, – задумчиво произнес он.

– Что ты несешь?! – сердце было готово выпрыгнуть от возмущения из моей груди. Но в то же время я была здорово смущена. – Да ты сегодня на себя не похож. От жара крыша поехала! Что с тобой происходит?

Я никак не могла взять в толк, как так спокойно начавшаяся беседа супругов может перерасти в отвратительную ссору.

Но Майкл закрыл глаза и сделал вид, что отключился.

Через пару дней я вернулась с работы с ангиной. Майкл тут же загнал меня в постель, напоил горячим чаем и даже почитал вслух дрянной романчик.

Похоже, мой отважный морячок снова вошел в норму.

Годовщина нашей свадьбы запомнилась мне двумя событиями – уходом Луи со службы, а Никсона – из Белого Дома. У Президента все началось с Уотергейта, у моего приятеля – с клоуна.

Однажды Кении Руни, отвечающий в конторе за детские товары, сломал игрушку – клоуна. Чтобы не выкидывать казенное имущество, он пристроил его на своем столе. А всего через три недели ему предложили более высокооплачиваемую работу в Огайо. Собрав все свое имущество – многочисленные ручки, блокноты, календарики, он торжественно вручил клоуна Луи, выразив надежду, что талисман и ему принесет счастье.

А вскоре, как раз в день, когда Никсон произносил свою знаменитую речь, Луи получил приглашение работать в страховой компании. Не теряя времени даром, он тут же рассчитался, заметив, что работа – не ахти какая, но все-таки – ступенька вверх. А клоун, приносящий удачу, перешел по наследству к Двейну. Через месяц все в точности повторилось – Двейну тоже предложили место в страховой компании. И обладательницей талисмана стала я. А в ноябре меня уволили.

– Думаю, на этот раз клоун решил пошутить, – мрачно жаловалась я Луи в тот злополучный вечер.

Клоун закончил свой путь в конторе в мусорном ведре.

– Представляешь эту жуткую суету при подведении итогов года? К тому же выяснилось, что в семьдесят пятом предстоит сокращение. Они тщательно оценили работу всех сотрудников в отделе и пришли к выводу, что я – единственная, кто не отдается всецело службе! Господи, ну неужели не ясно, что, несмотря на то, что мне не нравится моя работа, я выполняю ее добросовестно!

– По крайней мере, у тебя есть муж, – сочувственно вставил слово в поток моих жалоб Луи.

Целую неделю после этого я сидела на телефоне и изливала душу всем, кого только могла поймать... Однажды вечером отправилась к Майклу на работу. И вот стою я в просторном холле, поджидая мужа. Разглядываю бронзовую дощечку с названием его фирмы «Кросвей энд Джордан». Разглядываю начищенную вывеску и думаю – чем черт не шутит, вдруг какой-нибудь гусь заметит меня. Скромную, безумно талантливую и работоспособную. И сразу скажет: «Девушка, подпишите контракт». Правда, меня смущала возможность наткнуться на одного из тех, кто мне раньше отказал. Вот уж кто при встрече со мной от удовольствия расцвел бы в улыбке – «смотрите-ка, вот та, что в углу. Ее не хватило даже на то, чтобы составлять рекламные объявления для каталогов». И охранники с позором выставят меня на улицу.

Я прождала Майкла целых полчаса, переминаясь с одной ноги на другую. И вдруг появился он, окруженный веселящейся компанией. Мужчины и женщины, все молодые и красивые, оживленно болтали и пересмеивались, и было, похоже, что это не толпа клерков, а группа членов молодежного элитарного клуба. Прежде я и не догадывалась, что работающие намного веселее безработных. Майкл, неотразимый в своей синей шерстяной куртке, обтягивающей широченные плечи, прощается со всеми и идет ко мне.

– Привет, моя милая женушка, – ласково говорит он и целует меня. – Что ты тут делаешь?

Но в его легком поцелуе скрыт совсем иной смысл – «думаю, контора – не лучшее место для проявления чувств».

Вытащив из кармана черные кожаные перчатки, он подхватил меня под руку, и мы направились к вертящимся дверям. Зимний воздух обдал нас волной холода, и Майкл настоял, чтобы я застегнулась на все пуговицы. Затем поинтересовался – отчего это я в туфлях, а не в сапогах. Ведь можно простудиться.

Мы медленно добрели по улице до газетного киоска, в котором Майкл купил себе чтиво на вечер, перебросившись парой слов с продавцом. Я в это время изучала рисунки на занавесках, прикрывавших окна дома напротив. Ноги замерзли, и поэтому я немного попрыгала на месте.

Какой-то небритый тип с отвратительным запахом изо рта и похабной улыбкой на лице отделился от стены и приблизился ко мне.

– Детка, ты сегодня просто прекрасно выглядишь, Я постараюсь, чтобы этот вечер запомнился тебе надолго.

Но я знала, что все это обычный треп, и он не собирался насиловать меня. Каким нужно быть идиотом, чтобы вытаскивать на мороз свою штуку? Однако я испугалась и отступила. И в этот миг за спиной раздался мощный голос моего мужа: «А ну, проваливай! Оставь девушку в покое!» И секс-морж уныло растворился в темноте, оставив за собой лишь неприятный запах.

Обняв за плечи, Майкл вел меня по улице.

– Стоит на минуту оставить тебя без присмотра, как начинаешь собирать вокруг себя толпу. Нехорошо!

– Спасибо за помощь.

– Как прошел день?

– Отвратительно. Была в одном месте, но меня не взяли. Устала как собака. Боюсь снова идти куда-то на собеседование. Боюсь тратить деньги. Ведь я их не заработала. А те, что получила под расчет, вот-вот иссякнут.

– Не бери в голову, – ответил Майкл, – ведь я забочусь о тебе. Мне нравится заботиться о тебе.

На следующий день я удвоила усилия в поисках работы: отослала в два раза больше анкет, в два раза больше звонила... Мне повезло! Нашлась работа по составлению каталогов у «Кинг энд Партнере». Конечно, не самое громкое имя в рекламном бизнесе, скажу более, – достаточно неавторитетное, но все-таки – имя. Мне помогла моя бывшая одноклассница, отвечавшая у них за связь с прессой. Ей даже удалось договориться, что меня примет один из директоров – мистер Кинг.

Майкл был очень доволен моими успехами. На радостях мы посмотрели какую-то милую комедию по ящику и рано легли спать.

Ему снились кошмары.

Случалось это не часто, но всегда меня здорово путало. Обычно он начинал стонать, словно раненое животное, чувствующее приближение смерти. От этих ужасных стонов мне становилось жутко. Наверное, это все были отголоски войны... В ту ночь я обняла его и начала успокаивать, как ребенка: «Все хорошо. Это только сон. Успокойся, пожалуйста». Он внезапно открыл глаза и уставился в пустоту, как будто на невидимый экран, на котором еще крутили этот его страшный сон. Затем, как это случалось всегда, заморгал и, окончательно проснувшись, сказал, что никак не поймет – о чем это я.

– Да не снились мне сейчас никакие кошмары, – убеждал он меня, – мне вообще ничего не снилось.

Я просмотрела множество передач по телевизору о ветеранах Вьетнама, об их проблемах, связанных с адаптацией к мирной жизни. Поэтому я часто расспрашивала Майкла, что он думает о войне, тревожат ли его воспоминания о ней. Но он всегда отвечал, что это – все в прошлом. Помню как-то раз, когда мы собирались засыпать, я опять спросила его:

– Майкл, а что же все-таки такое – война?

– Жара, вонь, одиночество, страх, – выпалил он и, повернувшись спиной, скомандовал: – Отбой!

Когда он хотел, он мог быть удивительно любезным!

Через два дня я приступила к своей новой работе. А вот Майкл бросил свою, заявив при этом, что реклама – это сплошной вздор и бессмыслица и гробить свою жизнь на это он не намерен. Он решил заняться океанографией. И ушел в это дело с головой. Он говорил, что всегда интересовался жизнью моря, что это сама природа, подлинная реальность... Конечно, Иллинойский университет, удаленный на тысячи миль от любого моря, не имел подобной специализации, но Майклу разрешили заниматься по собственной программе, посещая только интересующие его занятия по экологии, геологии и всем прочим природологиям. Я прикинула, что если он решит изучать жизнь морских водорослей, а Совет ветеранов будет платить за это удовольствие, то это будет просто здорово. Меня постоянно не оставляли в покое финансовые заботы – именно к этому готовила меня мама.

Майкл целыми днями просиживал в библиотеке, а я часто летала в Нью-Йорк. Но, возвращаясь, домой, я знала, меня всегда ждет счастливый улыбающийся муж.

– Я проторчала три дня в городе, где люди взрываются, стоит только на них взглянуть. Это просто жутко. Как приятно снова вернуться к тебе, – призналась я, ему однажды, целуя в щеку.

– Рад видеть тебя веселой и жизнерадостной, – ответил он, принимая мой чемоданчик.

– А ты не боишься, что меня могут переманить кришнаиты?

– Нет, – мягко ответил он, – боюсь, что тебя могут вообще похитить.

Вечерами мы часто заходили в китайский ресторанчик, расположенный по соседству, счета в котором я оплачивала из сэкономленных командировочных.

Первая финансовая битва разразилась между нами года через два после свадьбы. Виной всему были настенные часы.

– Откуда они свалились? – спросил Майкл, вернувшись из университета, забрасывая книжки на диван. «Эти» – были современной версией настенных дедовских часов – более полуметра высотой, корпус из позолоченного дуба с бронзовым маятником. Я повесила их над диваном, рядом с ковром, купленным на благотворительной распродаже.

– Тебе они не нравятся? – робко спросила я.

– Сколько? – осведомился он.

– А сколько тебе не жалко?

– Сколько ты за них отдала?

Я колебалась – отвечать или нет. Хорошо помню, как мама в первые годы жизни с Полем в ответ на подобные вопросы делала большие глаза и говорила, что нашла «это» в шкафу. Но я решила признаться.

– Сто двадцать долларов.

Но честность моя не была оценена по достоинству.

– На кой они нам сдались? – решительно произнес приговор Майкл. – Сдай их обратно в магазин!

– Нет, не сдам! – ответила я и поняла, что поступаю так вовсе не из упрямства. – Я не собираюсь спрашивать у тебя – как мне тратить мои заработанные деньги, – не могла остановиться я. – Они – мои, и я трачу их, как хочу. Какое право ты вообще имеешь указывать мне, что я должна делать и чего не делать!

Майкл не ответил. Он собрал книги с дивана и, хлопнув дверью, удалился в спальню.

Но часы я сохранила.

Я не знала, в чем была неправа. Говорила Майклу, что люблю его, а теперь заставила усомниться в моих чувствах. Теперь, встречая мужа на кухне, говорила, что люблю его. Если он попадался мне в ванной, повторяла – как я люблю его. Он улыбался, кивая головой, и вновь погружался в свои книги, или газеты, или подолгу торчал у телевизора. Я сообщила ему, какой подарок я жду от него на свое двадцатипятилетие, посчитав, что так ему будет легче осчастливить меня. Мне очень понравился золотой браслет, рекламу которого я увидела в воскресной газете, поэтому я обвела картинку красным карандашом, нарисовав вокруг множество стрелочек, указывающих на предмет моих вожделений. Естественно, мои художества попались на глаза мужу, и он, поняв намек, вырезал фото и положил в ящик письменного стола.

– Мне нравится именно этот браслет, – подчеркнула я дня за три до юбилея, – два его ремешка так забавно переплетаются, образуя такое необычное кружево. Классические же золотые браслеты – это, как правило, браслеты – и ничего больше. А этот особенный.

Майкл согласился, или, может быть, сделал вид, что согласен. Во всяком случае, узнать правду мне было тогда не дано.

В свой день рождения я пришла домой как обычно поздно. Но Майкл – еще позже. В семь вечера он появился с маленькой коробочкой, завернутой в серебристую бумагу.

– Сюрприз! – с довольным видом произнес он. – Знаю, тебе он понравится.

– Да, я в этом уверена, – ответила я со счастливой ожидающей улыбкой. Я сидела на диване и читала статью в журнале «Космополитэн» о том, как наступает оргазм у деловых женщин.

Майкл присел рядом и протянул мне подарок. Но когда я открыла коробочку, то увидела, что он принес совсем другой браслет! Тоже золотой. Но этот был шире и весь разукрашен вычурными гравированными цепочками.

– Нравится? – улыбаясь, спросил Майкл. – Не правда ли, чудесная вещица?

– Да, – холодно подтвердила я. – Хорошая.

– Надеюсь, ты не станешь возражать, что я взял его в кредит?

– Но тогда выходит, что я сама покупаю его себе! Я сама покупаю себе подарок ко дню рождения! Это же абсурд! Ты же знал, какой браслет я хочу, и где он продается. Ну почему же ты не купил тот, что мне нравится? Как вышло, что ты туда не добрался. Ведь я сама за него плачу!

Лицо Майкла стало белым, как снег.

– У меня слишком мало наличных и поэтому я не смог купить тебе тот браслет.

– Но ведь мы можем позволить себе эту покупку!

– Ты – можешь, – сказал Майкл тихо, – а я – нет.

На утро я поменяла браслет.

После нашей стычки Майкл все вечера проводил за книгами, расположившись во второй нашей спальне. А я сидела в гостиной у телевизора, стараясь не мешать ему. Даже звук делала практически неслышным.

Он никогда не говорил, что сердит на меня. Но во взгляде его читался сдержанный гнев. Да, глаза Майкла были наполнены злостью, но мне было не понять ее причин.

Весной он сдал экзамен и пошел на летние курсы. Сдал экзамены и пошел на лекции осенью. Отец мой никак не мог понять – как это Майкл мог забросить высокооплачиваемую работу и вновь сесть за парту, изучая какую-то ерунду. Я как могла, делала вид, что одобряю его поступок.

На день рождения я преподнесла Майклу его любимый подводный мир. Купив в зоомагазине, я притащила домой огромный аквариум со всеми необходимыми причиндалами – фильтром, пластиковыми имитациями растений, металлическими крышками и кормушками. А еще я купила несколько банок с разными рыбками и двух детенышей африканской лягушки, о которых продавец сказал, что они – необходимый компонент настоящего аквариума.

Майкл был доволен.

– Смотри, у тебя есть теперь свой океан в гостиной, – радовалась я. – И не надо уезжать из Чикаго.