Талисман цесаревича

Глава 16

Планета Земля двадцать первого века очень маленькая. Если обычный человек, хотя бы ты или я решим попасть в любую точку земли, то вопрос решается легко — были бы деньги. И спустя сутки после принятия решения — максимум сутки! — мы из села Ольшанка, что в сердце европейской части России, легко перемещаемся в Тегусигальпу или Лиму в жаркой Южной Америке или в Нуук, что мёрзнет в Гренландии. А заблажит — можем посетить Северный или Южный полюс. И тут вопрос только в деньгах: если они имеются, то услужливые вояки любой крупной страны снарядят для вас хоть сверхзвуковой истребитель, хоть стратегический ракетоносец, если вдруг нас не устроит транспортный самолёт, и спустя несколько часов мы гордо ступим на вершину планеты…

Денег мало? Не беда! Во все обжитые места можно добраться автостопом.

Другое дело восемнадцатый век. Здесь путешествия редки и чрезвычайно сложны. Собственно говоря, большинство людей во всех частях света сидят на месте, и дальше угодий своего села мало кто бывает. А если бывает, то не далее ближайшей ярмарки. Активно передвигаются те, чья профессиональная деятельность связана с дорогой — моряки, военные, ямщики, фельдъегеря… Остальные сидят по своим городам и сёлам. Даже кочевники, чья жизнь накрепко связана с постоянными передвижениями, на самом деле живут на одном месте, ибо летние и зимние пастбища, водопои и удобные места стоянок закреплены за родами и племенами, и даже косой взгляд на чужие угодья является весомым поводом для кровопролитной резни.

В чём причина такой оседлости? Очень просто: нет дорог. Да и там где есть дороги — невелико облегчение — по суше путешествовать можно лишь на своих двоих или на копытном транспорте: лошади, верблюде, осле.

Можно и на слоне, но слоны в России зимой не живут.

Я почему вспомнил о слонах? Очень просто: я стою на краю небольшого болота, что раскинулось как раз поперёк проектируемой линии железной дороги Петербург — Царское Село. Рядом со мной стоят представители моего штаба, среди которых находится новый в нашей компании человек, архитектор Матвей Федорович Казаков. Матвей Фёдорович о слонах и говорит:

— Великий Ганнибал, что в древности воевал с Римом и перешел через Альпы со своим войском, в коем были слоны, преодолел бы дорогу от Петербурга до Царского Села с превеликими трудами. Поглядите на сие болото: оно невелико по нашим меркам, но как его преодолеть слонам?

— Невысоко берёте, Матвей Фёдорович! — улыбается в ответ моя половина — Каждый поезд, что пойдёт по этому пути, будет соответствовать весу всего войска Ганнибала, со всеми его слонами, мулами и ослами.

— Соглашусь, Елизавета Алексеевна! — изящно кланяется Казаков — Если Вы и преувеличиваете, то лишь самую малость.

Все улыбаясь наблюдают за этой маленькой пикировкой. Лёгкое и непринуждённое общение в узком кругу полезно тем, что люди, не слишком заморачиваясь куртуазностью и уставом начинают мыслить, не опасаясь сказать лишнего. Вот и у Казакова, похоже, созрела некая идея.

— Юрий Сергеевич, а как Вы смотрите на строительство моста через сие болото? Да чего уж стесняться, чёрт возьми, строительство всей дороги в виде сооружения мостового типа?

— Вы придумали нечто новое, Михаил Фёдорович?

— Придумал, Юрий Сергеевич, и эту новину нужно зарисовать.

Мы дружною толпой возвращаемся к автомобилям, а рядом с ними, уже извещённые моим адъютантом служители расставляют столы и стулья. Казаков берёт бумагу и карандаш, и начинает рисовать стремительными штрихами:

— Смотрите, дама и господа. Мой замысел таков: по всему пути мы выстроим свайное поле из столбов, изготовленных по подобию Ваших, Юрий Сергеевич, базальтовых шпал. Сваи будут опираться на твёрдый грунт ниже горизонта промерзания, что не позволит поколебать всё поле при морозном выпячивании. На сваи будет опираться мостовое перекрытие, также отлитое из искусственного базальта. Вот посмотрите: мостовое перекрытие будет иметь форму пчелиных сотов, а сверху гладкое. Уже на гладкую поверхность мостового перекрытия будут выкладываться шпалы и рельсы. Как вам моя идея, господа?

— Высказывайтесь, господа. — приглашаю я к разговору остальных.

— Мысль прекрасная. — вступает в разговор корабельный инженер Кочетков Борис Иванович — Со своей стороны лишь уточню, что прямо на мостовое перекрытие шпалы и рельсы класть нельзя, дабы не передавать несущим конструкциям вредных колебаний, идущих от поезда. Нужна подушка, иначе напряжения накопятся и конструкция разрушится.

— Соглашусь с Борисом Ивановичем. — кивает Казаков — На перекрытие нужно укладывать песчано-гравийную подушку.

— Ещё одна мысль, господа. — продолжает Кочетков — Вполне возможно, что мосты, предложенные Михаилом Фёдоровичем, окажутся дешевле насыпей через такие препятствия. Следует проконсультироваться с химиками, насколько можно удешевить искусственный базальт.

— На сей вопрос с лёгкостью отвечу я. — заявила Елизавета Алексеевна — Вчера к вечеру мне доставили письмо от профессора Вальмана, в коем он обещает снизить себестоимость своей смолы, по меньшей мере, вдвое, а может статься, после исследований и лабораторных опытов, и втрое. Но ему нужны люди и приборы для исследований, и он получит всё потребное, я уже отдала нужные распоряжения.

— В таком случае следует тщательно просчитать всю экономику данного строительства. — говорю я — Впрочем уже сейчас можно сказать, что даже если применение базальтовой окажется экономически оправданным, применять её придётся в ограниченных объёмах.

— Почему же? — огорченно вскинулась Елизавета Алексеевна.

— Всё просто, дражайшая Елизавета Алексеевна. — ответил за меня Казаков. Он-то сходу уловил мою мысль — Как бы ни было выгодно применение сей смолы, ещё нет заводов, кои будут производить оную смолу, а строить-то нужно уже сейчас.

— Да-да! — согласно кивнула моя половина — Обещания надо выполнять, особенно когда эти обещания дадены Его императорскому величеству.

Барон Андрей Ричардович фон Нолькен начал формирование Железнодорожных войск с создания Управления образования, в которое включил школы всех уровней, технические училища и целых два института. Разумеется, первую очередь был создан штаб Железнодорожных войск, но уже в процессе создания штаба выяснилось, что образованных не то что рядовых и унтеров, но даже офицеров и генералов категорически не хватает. Приглашать иностранных специалистов, конечно же, можно и делается, но это дорого и чревато всякими неприятными подводными камнями вроде возможного шпионажа и саботажа. Что делать, пришлось создавать систему непрерывного обучения железнодорожников, а чтобы стимулировать их на учёбу — запланировать систему выплат за каждый достигнутый уровень знаний и мастерства.

К работам по сооружению экспериментальной железной дороги приступили немедленно: по всей обозначенной трассе началось возведение насыпи, послойная укладка балласта, и после проверки качества работ — укладка шпал и рельсов.

Шпалы пока кладём деревянные. Химики создали раствор для пропитки, ужасно напоминающий креозот — этот запах мне знаком до боли, до дрожи, до отвращения: в курсантские свои годы я несколько раз попадал на гауптвахту, и немало перетаскал этих проклятых шпал…

Агрегат для пропитки шпал безо всяких прогрессорских вбросов соорудили местные инженеры-кораблестроители. Машина представляет собой большую бочку с герметически закрываемой дверью, куда по рельсам вкатывается платформа со штабелем заготовок шпал. Дверь закрывается, из бочки откачивается воздух, потом в неё под давлением подаётся креозот. Десять минут выдержки, жидкость откачивается и платформа выводится из бочки, ставится на специальный поддон, чтобы слились остатки, а на место этой платформы загоняется другая.

Рельсы водным путём идут с Урала: там самый дешёвый чугун. И уже на трассе строительства все элементы соединяются в железнодорожное полотно.

Стоит отметить, что строительство новейшей дороги сделало в обществе очень модным аттракционом: в хорошую погоду вереницы экипажей приезжали на строительные участки понаблюдать за стройкой. Фон Нолькен быстренько сориентировался и назначил человека, который организовал сеть закусочных для простонародья и вполне респектабельные кафе для солидной публики. В передвижных лавочках бойко торговали посудой и всякими бытовыми мелочами с железнодорожной символикой. Так как товар в лавки поступал прямиком от производителей, то торговая наценка была микроскопической. А это, в свою очередь, привлекало покупателей, и уже люди специально приезжали на стройку, чтобы полюбопытствовать, и заодно сделать выгодную покупку.

Работа кипела! Инженеры, мастера и даже простые мастеровые выходили на работу принаряженные, как на праздник, и ощущение праздника действительно витало: у кафе играли оркестры, на столбах трепетали флаги, а между ними развешены гирлянды из разноцветных флажков. Ну и, конечно же, красочные плакаты, на которых рисунками и надписями рассказывалось о значении того или иного сооружения.

Разумеется, студёною зимой или промозглой осенью такого праздничного настроения было бы не организовать, а летом — пожалуйста. Самым популярным аттракционом оказалась покраска пикетных столбиков. Ей-богу, я не произнёс ни слова, но видимо у нас в России жил прямой предок Тома Сойера: право на покраску столбиков железная дорога стала продавать, причём за немалые деньги.

Суть пот в чём: через каждые тысячу метров пути устанавливается километровый столб, а между ними, через каждые сто метров — маленькие столбики с цифрами от одного до девяти. И вот какой-то светлой голове в штабе строительства пришла идея продавать право установки этих столбиков. На столбик крепко-накрепко вмуровывалась табличка с именем человека пожертвовавшего некую сумму на строительство, а его жене или детям предоставлялось право покрасить этот столбик.

Выглядело действо просто великолепно: топограф в парадной форме отмерял нужное расстояние, рабочие бурили скважину под столбик, другие рабочие устанавливали столбик с памятной табличкой, после чего вступали в дело мальчики и девочки с кистями и краской. А вокруг скучилась толпа отчаянно завидующих такой невероятной чести людей.

А с другой стороны действительно: спустя годы, а то и десятилетия какой-нибудь дедушка приведёт внуков и с гордостью скажет: этот столбик установил мой батюшка, а я лично в первый раз покрасил его!

Но ничто в этом мире не вечно, закончилось и строительство экспериментальной железной дороги. От новенького, только что построенного, благоухающего запахами свежего дерева, краски, лака и мастики для паркета Царскосельского вокзала под пение оркестровой меди отправился первый в мире поезд. Для начала, как полагается, провели небольшой митинг, потом богослужение, после чего поезд и все вагоны были освящены. В первый вагон вошли Павел Первый с супругой, Наследником-цесаревичем и сопровождающими лицами. Во второй вагон отправились министры и вельможи различной степени знатности, а в остальные — те, кто, затратив немалые деньги, и солидное влияние сумел приобрести билет.

Локомотив, на мой взгляд, значительно меньше, чем там, в будущем, зато раскрашен очень ярко: это Наталья Алексеевна позволила какому-то художнику за собственный счёт расписать его. Вагоны наоборот значительно больше: колесная база в два с половиной метра позволила сделать вагоны просторнее и вместительнее.

Первым вагоном стоял царский салон-вагон. Его сделали двухэтажным по типу американских, из золотой эпохи железных дорог: на первом этаже были два рабочих кабинета, где Павел Петрович и Наталья Алексеевна смогут принимать посетителей во время стоянки, два просторных купе для царя и царицы, три купе поменьше для адъютанта и фрейлин, туалет и душ. На втором этаже расположен собственно салон, а в центре, в крыше вагона устроен стеклянный купол, через который можно любоваться окрестностями.

Остальные вагоны были поделены на три класса: в первом классе в два ряда стояли довольно просторные мягкие кресла, по два с каждой стороны, с небольшим просветом между креслами. При необходимости кресла можно развернуть в нужную сторону. Между рядами кресел просторный проход, позволяющий разойтись встречным пассажирам. При вагоне имеется буфет, и работают пять официантов. Таких вагонов в составе два.

В вагонах второго класса кресла уже не столь мягкие и просторные, да и проход между ними уже. Зато кресел установлено по четыре с каждой стороны прохода, и расстояние между рядами меньше. Вагонов второго класса в составе уже три. Буфет во втором классе тоже есть, но ассортимент в не столь изысканный. Зато официантов аж семеро.

Остальные пять вагонов относятся к третьему классу: сиденья здесь простые, деревянные, зато по пять мест с каждой стороны. Ну и буфета третьему классу не положено.

Туалеты в вагонах имеются, целых четыре: по два с каждой стороны вагона.

Пассажиры, насколько я понял, в невероятном восторге от уровня комфорта, ну ещё бы: одно дело ехать в конном экипаже, тесном, тряском и подверженном всем капризам погоды, а другое дело вот так, в закрытом вагоне с прекрасной вентиляцией, в удобных креслах, попивая на выбор вина, чаи, кофе, соки… И всё это на сумасшедшей скорости в сорок километров в час.

Надо сказать, что стандарты комфорта, безопасности и качества обслуживания с самого начала приняты необыкновенно высокие. Пожалуй, даже на морском транспорте ещё нет такого уровня комфорта.

На Петербуржском вокзале Царского Села встречать поезд явились толпы народа. Впереди и отдельно, как водится люди сановные и высоких чинов, а за цепью солдат толпился простой народ. Мальчишка, как водится, облепили заборы и деревья, в толпе бегали разносчики воды, кваса и пирожков, в общем, все были при деле.

Отслужили благодарственный молебен, Павел Петрович снова произнёс короткую речь и приступил к награждению людей, отличившихся в деле создания первой в мире железной дороги.

Первым наградили барона фон Нолькен, который вынес на себе всю тяжесть проектирования и строительства невиданного доселе сооружения. Его мундир украсил Орден Святого Владимира. Что же, по заслугам и честь. Потом наградили всех инженеров, проектировавших дорогу и все сооружения построенные при ней. Потом перешли к награждению проектировщиков локомотива и подвижного состава: тут наград удостоились и корабельные инженеры, и создатель нефтяного двигателя Яковлев, и бывшие каретники отец с сыном Яковлевы. Эта троица кроме орденов была пожалована не просто в дворянское достоинство, но и стала баронами. Кроме них ордена удостоилась и Елизавета Алексеевна, ей принадлежит немалая заслуга в этом достижении.

Об этом Павел Петрович сказал особо:

— Мои дорогие верноподданные! В этот знаменательный день я хочу обратиться к каждому из вас, и прошу отдать все силы, на развитие и укрепление нашей обшей Родины, нашей России. Каждый на своём месте ежедневно, ежечасно прикладывайте свой светлый разум, сноровку, волю и смелость, чтобы совершить нечто возвышенное, а иногда, как стоящие передо мной люди, то и небывалое. Каждое великое деяние правительством и мною лично будет отмечено особо. Мы не пожалеем ни наград, ни титулов и званий, чтобы отметить выдающегося человека и примерно возвысить его в глазах всего света. Иностранных подданных, сделавших весомый вклад в развитие нашего народного хозяйства, путём изобретения или какой-либо иной смелой новации, мы будем жаловать русским подданством. За наградами и пожалованиями, и более того: за помощью в изобретательской деятельности дело не встанет. Будем же неустанно и творчески трудиться каждый на своём посту, и любезное Отечество наше поднимется ещё выше на радость всем нам и всемогущему Господу!

Рядовым участникам строительства были вручены памятные медали, и для них были устроено празднество с бесплатным угощением для строителей и членов их семей.

Тем временем локомотив перегнали в хвост состава, отцепили царский вагон, и после завершения торжественной части, счастливые обладатели билетов расселись по вагонам и тронулись в сторону Петербурга. Как выяснилось, билеты первого и второго классов были раскуплены на два месяца вперёд.

А благородная публика отправилась праздновать в дворец и парк Царского Села. Здесь и угощение было разнообразнее, и подарки дороже, и само гости много весомее в общественной иерархии. Было очень много иностранцев: как дипломатов, так и высокопоставленных военных и инженеров. В кулуарах велись переговоры о лицензиях на технику и оборудование для строительства железных дорог в других странах. Тут же было принято соглашение о международной стандартизации железнодорожной колеи в два с половиной метра. Соглашение подписали Россия, Пруссия, Австрия, Франция, Испания и Швеция. Англичане в этом случае заимели собственное мнение, но на них никто не обратил внимания: сухопутного сообщения с островитянами не планируется даже в отдалённой перспективе.

А я от злости чуть не кусался: сейчас бы самое время начать поставки локомотивов, подвижного состава, сцепок, тормозных систем… миллиона наименований комплектующих и расходных материалов… Ан нет! Россия слишком отсталая страна, мы не в состоянии удовлетворить даже собственные потребности в высокотехнологичной продукции. У нас для этого нет ничего! Даже подготовленных людей у нас практически нет!

Как говорится, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Два года уже минуло с той поры, как Павел Петрович озадачил меня разработкой новой пушки. За это время проведена модернизация Тульского и Сестрорецкого заводов, построен орудийный завод в Мотовилихе. В Донецком угольном бассейне заложено полсотни шахт, дающих уголь заводам Криворожского железорудного месторождения. Там построены доменные печи и воздушные конверторы, дающие дешёвые чугун и железо. Недавно запущены некие подобия мартеновских печей, и нашу промышленность понемногу стал отпускать стальной голод. Но ещё очень много стали нам приходится покупать в Швеции и на севере Германии. Особенно это касается легированных и инструментальных сталей. Впрочем, подвижки имеются. Недавно мне представили набор напильников и надфилей, выполненных из наших сталей, уже поточным методом. Резцы для токарных станков мне представили чуть раньше, но это были опытные образцы. Пока что все заводы работают на импортных инструментах.

Но, несмотря на все трудности, в стране теперь ежегодно производится почти тысяча тракторов, больше полутора тысяч грузовых и около тысячи легковых автомобилей. Трактора мы используем исключительно для собственных нужд, а почти половина грузовиков и легковых машин идут на экспорт. И никуда не денешься: это и вопрос престижа страны, и огромные по российским меркам деньги.

Огромное облегчение для меня, что не самому приходится всем заниматься: вокруг как-то сама собой сформировалась команда единомышленников и дельных специалистов. Уж на что мой денщик Тимоша прикидывался простым мужичком-ковырялой, но и он по велению Павла принялся учиться, потом увлёкся, да так, что теперь руководит тракторостроительным заводом в Нижнем Новгороде. Справляется, ничего. Его завод на очень хорошем счету у государя.

Сложнее оказалось сохранить тайну гремучей ртути. Как я выяснил, расписки о нераспространении секретных сведений существуют и сейчас, примерно в таком виде:

«Я, нижеподписавшийся, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед святым его евангелием в том, что хочу и должен Его Императорскому величеству верно и нелицемерно служить и во всём повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови. Всякую вверенную мне тайность крепко хранить буду. В заключение сей моей клятвы целую слова и крест Спасителя моего» а ниже от руки каждый подписывает: «Посему клятвенно присягал штатный сотрудник лаборатории коллежский секретарь Иванов Иван Иванович».

Долго технология выделки гремучей ртути в тайне не продержится, на днях или раньше этот секрет раскроют. А пока мне удалось нанять авантюриста Якоба Райнеггса, подвизавшегося в свите Потёмкина, а потом маявшегося без дела и без денег. Этот малый за относительно небольшую сумму подрядился ездить по Европе, выяснять, кто из химиков приблизился к разгадке секрета гремучей ртути, и устраивать этим химикам разные неприятности вроде пожара в лаборатории. Если химик оказывался непонятливым, то тогда ему устраивался несчастный случай. Особенно Якоб порезвился в Великобритании, ну да это нормально: англичане всю свою историю баловались подобным террором, не грех им самим хлебнуть того же варева. Райнеггс докладывал, что ему пришлось отправить к праотцам англичан Джеймса Прайса и Джозефа Пристли. Право, не знаю, может он слегка погорячился, но гремучая ртуть до сих пор является нашей тайной.

И вот когда на заводских складах накопилось нужное количество артиллерийских орудий нового типа, а к ним достаточное количество боеприпасов, да к тому же, всё это хозяйство оказалось обеспеченным тягачами и грузовиками, меня вызвал Павел.

В кабинете мы были одни, так что я уселся в удобное кресло, а Павел напротив меня в таком же кресле. Для начала попили чаю с какими-то замысловатыми плюшками, потом Павел приступил к разговору:

— Я знаю, что твоим попечением создана артиллерия для Южной Армии. В достатке ли у тебя механиков?

— Да, Павел Петрович, механиков я обучаю уже два года, вырастил вполне хороших специалистов. В Инженерном училище был выпуск, выпущено сто сорок три офицера.

— Обучены ли офицеры в боевых частях?

— Да, государь. Унтер и обер-офицеры для артиллерии и транспортных частей обучены, а штаб-офицеры армии Румянцева поголовно прошли переподготовку по грамотному использованию новой техники.

Павел усмехнулся:

— Да уж, знаю, как ты их учил: больше сорока штаб-офицеров и два генерала поехали на Аляску, я согласился с выводами твоей комиссии и подписал приговоры. Впрочем, твоя злобность пошла на пользу: эти последыши бабьего царства вылезли в высокие чины интригами и взятками, хорошо, что их посты освободились для достойных служак. Однако к делу: по принятому нами плану, дипломаты представили турецкому султану наши предложения. Как мы и предвидели, Диван Высокой Порты с негодованием их отверг. Это хорошо. Вздумай они согласиться, нам бы пришлось несладко. Два месяца назад наш посол вручил султану ультиматум с несколько более реалистичными условиями. Ультиматум, конечно же, был отвергнут. С божьей помощью мы начинаем войну. Турции помощи ждать неоткуда: у Франции свои дела, с англичанами Порта благополучно поссорилась, с Австрией турки пока не воюют, но вынуждены держать у её границ солидное войско. Впрочем, двуличные цесарцы не воюя с османами, не спешат помогать нам.

— Какова моя задача?

— Мне надобно вывести тебя в генералы по гвардии. Но не в простые генералы, а в боевые. Из тех, что пользуются авторитетом в армии. Артиллеристы тебя уже знают и уважают, да и твоё продвижение будет по артиллерийской части. Отсюда и задача: поведёшь артиллерийский парк из полутора стен новейших орудий. Полсотни передашь армии Прозоровского, что будет очищать Кавказ до Большого Кавказского хребта, столько же отдашь Суворову, я ему доверил корпус, что очистит Крым, ты с двумя сотнями орудий придёшь к Румянцеву. Будешь у него командующим отдельной артиллерийской дивизии. Твои мысли об артиллерийском наступлении, манёвре огнём и прочих манёврах, нашли понимание у Румянцева, он отписал мне что не против испытать твои новины в своей армии. Сработаешься с Петром Александровичем?

— Сработаюсь, Павел Петрович. Но для чего это нужно? Цели и смысл этой войны мне понятны, но зачем выводить меня в генералы?

— Непростое это дело. Пока это величайший секрет.

— Понимаю.

— Ещё при покойной императрице у нас началось сближение с Мальтой. На Мальте действует наш агент, и через него магистр Мальтийского ордена прислал ко мне доверенного человека с предложением взаимовыгодного сотрудничества. Если коротко: Россия гарантирует Мальте независимость, а взамен мы получаем постоянный пункт базирования для нашего флота на Мальте. Тебя, когда заслужишь достойный чин, я пожалую князем Российской империи и отправлю на Мальту. Станешь там одним из гроссмейстеров ордена и моим личным представителем. Задача ясна?

— Надеюсь, наши планы по отношению Турции не изменились?

— Нисколько. Нынешней войной мы принудим её уважать наши интересы, затем докажем, что с нами лучше дружить. Откровенно говоря, я очень сомневаюсь в нашем успехе, поскольку европейские державы запросто могут прекратить свои дрязги и подать руку помощи Турции. Ты же знаешь, как они это делают?

— Конечно, знаю. Цесарцы могут заключить перемирие и позволить османам перебросить войска на наш фронт. Французы наверняка предоставят османам оружие и корабли. Англичане наверняка дадут османам золото под более или менее грабительский процент. Кроме того, английское влияние велико в итальянских государствах, так что оттуда османы легко наберут квалифицированных моряков для своего флота.

— Верно, так оно и есть. Румянцев и сам весьма изворотливый дипломат, в штабе у него есть ещё несколько человек из ведомства Безбородко, но я хочу чтобы и ты лично поучаствовал в дипломатической части войны. Кстати, эта мысль пришла не мне, а Румянцеву, так что не опасайся противодействия с его стороны. Ну да не тебя учить политесу.

— Я безмерно уважаю Петра Александровича и приложу все силы к достижению взаимопонимания. К тому же я понимаю, что он немолод, характер у него сложный. Да и трудно ожидать простоты от гениального полководца.

— Хорошенько подумай, как нам разбить европейское единство и привязать к себе осман.

— Первый, самый лёгкий шаг мы можем сделать прямо сейчас.

— Ну-ка, ну-ка, что это за шаг?

— Сделать нашим заклятым друзьям то, что они постоянно делают нам. Они бунтуют против нас поляков, чухну и горцев? Пусть получат ответ: золото и оружие для бретонцев, гасконцев, ирландцев и шотландцев. И, конечно же, золото для любой, более или менее радикальной политической оппозиции. И обязательно давать деньги талантливым писателям, разоблачающим тираническую сущность французских, а в особенности британских правителей. Пусть пишут романы о кровожадных английских королях и аристократах. Не всё же только им сочинять пасквили на русских монархов?

— Благородно ли сие?

— Во-первых, эти действия ничем не отличаются от того, что делают англичане и французы со времён Карла Великого и Вильгельма Завоевателя. А во-вторых… Мы же не станем это делать напрямую, через своих резидентов?

— Да действительно, мы не можем отвечать за деятельность всяческих авантюристов, особенно за деятелей, враждебно настроенных к России. Ты как всегда прав, Юрий, именно так я и сформулирую задачу исполнителям. Да! Непременно дам команду поискать таковых авторов среди английских переселенцев в Америку. Тамошние сепаратисты и сами оплатят книжки против английских властителей, а мы негласно поможем их распространить по всей Европе. Дельно.

— Когда мне выезжать?

— Я не подгоняю, но и медлить не надо. Тебе нужно доставить новейшую артиллерию в войска, канониры должны приспособиться к ней, а командиры осознать возможности оружия.

— Понятно. Возьму неделю на сборы, а на восьмой день отправлюсь.

А в процессе сборов выяснилась совершенно очаровательная вещь: почти все подготовленные расчёты для новейших орудий, а также большая часть механиков и ремонтников водным путём отправлены до Царицына, чтобы оттуда пешим маршем отправиться к месту боевой службы. Технику и вооружение для них должен буду доставить я…

Если это не саботаж и вредительство, то, что тогда саботаж?

Немедленно к Румянцеву, Суворову и Прозоровскому отправились фельдъегеря с приказом за подписью императора, что артиллеристов и технический персонал, ошибочно отправленных без вооружения и вспомогательных средств, запрещается использовать где-либо до прибытия вверенных им вооружения и техники. А до той поры тем солдатам и офицерам предписывается теоретическое обучение и физическая подготовка по методикам, преподанным им в Лужском лагере.

Это хорошо, что я вхож к императору, и он мне благоволит, а будь по-другому? Артиллеристов раскидали бы по батареям, где от них проку не больше чем от обычных солдат-канониров.

Существует распространённое заблуждение, что принадлежность человека к какой-то профессиональной группе или корпорации делает его знатоком в данном направлении. Особенно гротескно это звучит в разных детективах, когда даётся характеристика какому-то человеку. Дескать, такой-то персонаж служил в десантных войсках или спецназе ГРУ и воевал в горячих точках. Читателю должно быть понятно, что этот человек способен одной левой забороть кого угодно, стреляет из всего, что хотя бы теоретически может выстрелить, и при этом умён как десять Аристотелей в одной пивной. Однако, ни автор, ни читатель не думают о том, что человек, отслуживший в спецназе, может не владеть приёмами рукопашного боя, поскольку у него очень почётная и уважаемая специальность, например он дешифровщик или переводчик, или психолог, или аналитик, или кто-то ещё из длинного списка узких и очень ценных специалистов. Или наоборот, ни капельки не ценных — мало ли в разных местах служит случайных людей? Всякие водители начальников, писари, официанты и прочий люд, возвращающийся из армии весь усыпанный значками или даже медалями: быть рядом с начальством, и не поиметь выгоды? Смешно.

Примерно такие мысли крутились у меня в голове, когда я с пригорка наблюдал вынырнувшие из-за недалёкого холма конные сотни. Разливаясь по долине, конники перегородили её от края до края, и теперь перестраивались в какой-то, неведомый мне порядок. Расстояние от них до нас с одной стороны невелико, а с другой стороны, пока супостаты выйдут на простор и встанут в боевой строй, пройдёт никак не меньше получаса. Нормальный попаданец с офицерским прошлым на моём месте уже развил бы бешеную деятельность и победил бы всех, попутно научив хроноаборигенов. Но я не нормальный попаданец. Да, я офицер, да, я учился тактике мотострелковых подразделений и что-то краем уха слышал о стратегии. Но я в первую очередь инженер-химик, и мои военные знания соответствуют уровню пехотного взвода-роты, может быть чуть выше. Да и учили меня тактике совсем другого времени, с использованием совсем другого оружия и имея совсем другие средства связи. К тому же, сейчас у меня под рукой не мотострелковый взвод, а артиллерийский парк для целой армии, и против нас не менее двух дивизий иррегулярной конницы. Беда только в том, что артиллеристов у меня человек двести, и можно использовать не более двух десятков стволов из имеющихся ста восьмидесяти. Кстати, вот будет номер, если вся эта куча новейших по нынешним временам пушек достанется туркам! Топчу турецкой армии, быстренько разберутся с новой техникой, и устроят нашим войскам небо с овчинку. А кто будет в этом виноват? Даже не подсказывайте — сам знаю.

— Ваше высокопревосходительство, какие будут приказания? — спрашивает меня капитан-артиллерист. Спокойно так спрашивает, не задыхается, словно и не бежал он ко мне сломя голову.

— Сколько пушек сможете привести в боеготовое состояние, капитан Петров?

— Двадцать одну.

— А если в помощь будут даны солдаты из боевого охранения?

Лицо капитана замирает, лоб морщится и наконец, улыбка озаряет лицо:

— Полсотни, Ваше высокоблагородие.

— Забирайте хоть всех, капитан. Ваша задача покрошить башибузуков на расстоянии, не дать приблизиться. В ближнем бою они нас просто растопчут.

— Понял.

— Действуйте, капитан. Я сам могу встать на место наводчика, примете?

— С удовольствием! Как раз наводчиков у меня мало.

— Значит, вопрос решён, командуйте капитан.

Капитан ушел скорым шагом, от колонны послышались его команды. Я повернулся к командиру охранного батальона:

— Вы слышали, что я говорил капитану? Согласны с решением?

— Так точно, согласен. Разрешите солдат, не задействованных в артиллерийских расчётах, использовать по прямому назначению?

— Разумеется. Вон перед нами длинная промоина, сажайте бойцов туда. Понимаете почему?

— Чтобы пушкари могли бить поверх голов?

— Именно. И распределите людей по периметру, чтобы не прозевать обход с фланга или с тыла.

— С вашего позволения, я так и хотел.

— Ну, господин майор, действуйте. Всю ответственность за Ваши действия я принимаю на себя. Если буду нужен, то я наводчик на вон той гаубице-пушке, видите?

— Вижу.

— Ну, с богом!

Прислуга сноровисто сняла орудие с передка, развела станины, привела пушку к бою.

— Ваше высокоблагородие, мне сказали, что Вы будете за наводчика? — спросил меня унтер, командовавший прислугой.

— Это верно.

— Слава те хосспидя! Тогда я ишшо одно орудие приведу к бою, пока есть время.

— Действуй, братец.

Я осмотрел приборы наведения, остался доволен. В сторонке капитан-артиллерист устанавливал и выверял довольно примитивный прообраз буссоли — ему руководить боем, давать целеуказания. Мой расчёт действует умело, сноровисто: ну да, на ключевых постах кадровые артиллеристы, а пехота задействована на подноске боеприпасов.

— Батарея! — кричит капитан. Нас не батарея, а целый полк, но работаем под одну команду — Дальность четыре триста! Снаряд осколочный! Первое орудие! Пристрелочным! Огонь!

Это пока меня не касается. Моя обязанность сейчас — выставление прицела по указаниям. Пристрелка закончилась, теперь команда касается и меня:

— Батарея! Осколочным три снаряда! Беглым! Огонь!

Дёргаю шнур, пушка выплёвывает снаряд. Заряжающий забрасывает новый снаряд с зарядом в пушку и отскакивает. Бабах! Пушка подпрыгивает, снаряд устремляется следом за первым. Среди приближающихся рядов конников вспухают султаны десятков взрывов, видно как валятся люди и кони, как мечутся испуганные лошади. Но основная масса башибузуков всё равно летит на нас. Нам очень помогает сильный боковой ветер — он уносит дым от выстрелов. Кабы не ветер, местность перед нами заволокло бы плотной белёсой пеленой как при использовании шашек УШД или БДШ.

— Батарея! Дальность три семьсот! Осколочным семь снарядов! Беглым! Огонь!

Лавина всадников движется неудержимо, но позади неё поле усеяно неподвижными и агонизирующими телами. Ещё бы! Пятьдесят одно орудие да по семь снарядов — это триста пятьдесят семь взрывов в гуще неприятельских рядов. Самому страшно!

Я привычно — за время проектирования и постановки в серию орудий научился — делаю поправки, навожу свою пушку и дёргаю за шнур.

— Дальность восемьсот! Осколочным, а далее картечью! По потребности! Огонь! — командует капитан.

Пока дальность не сократилась, бью осколочными. Вот дистанция примерно триста метров, я кричу:

— Картечь подавай!!!

— Есть картечь! — кричит заряжающий.

Плотные снопы картечных пуль прорубают просеки в рядах башибузуков. Скорострельность предельная — в эти секунды решается простой вопрос: будем ли жить мы или вот эти парни с саблями в руках.

Жить досталось нам: не доскакав метров сто пятьдесят-двести, всадники начали разворачиваться, и мы сначала картечью, а потом и осколочными снарядами провожали их, пока хватило дальности боя пушки. Но вот канонада прекратилась — башибузуки скрылись за холмом.

— Отделенные! Доложить о потерях и расходе снарядов! — командует капитан.

Мне, хотя вёл стрельбу и фактически командовал расчётом, самому идти на доклад невместно. Даю отмашку заряжающему, как старшему по званию среди артиллеристов:

— Ефрейтор! Доложишь господину капитану, что потерь нет, расход боеприпасов двадцать три осколочных и двенадцать картечи.

Ефрейтор быстро становится в шеренгу перед капитаном, докладывает, а я встаю чуть в сторонке, чтобы принять рапорт у самого капитана.

— Ваше высокоблагородие, во время отражения атаки башибузуками собственных потерь не имеем, за исключением перелома руки у одного нижнего чина. Не успел отскочить при откате ствола. Расход боеприпасов — семьсот пятьдесят два снаряда и сто пятьдесят восемь картечных выстрелов. — докладывает мне капитан.

— Прекрасная работа, господин капитан, благодарю за службу! Составьте списки всех артиллеристов участвовавших в отражении набега, присовокупите наиболее отличившихся пехотинцев, я буду ходатайствовать о награждении героев. Не забудьте упомянуть начальника батальона охраны. — кивнул я на подходящего к нам майора.

— Докладывайте, господин майор.

— С тыла к нам приближались две группы по две-три сотни сабель. Отогнали залпами, до рукопашной не дошло: татары увидели судьбу основной группы.

— Татары? Мне доложили что башибузуки.

— Именно татары. Докладчик ошибся, должно быть из-за сходства. Крымские татары, всего их было десять тысяч сабель. Это поведал татарский мурза, взятый в плен.

— Что он ещё сказал?

— Ничего не сказал, умер от ранения.

— Хм… Не забудьте своей властью поощрить того кто ранил, но официально держитесь высказанной версии: дескать мурза попал в плен уже смертельно раненым. Мало ли, вдруг кто-то захочет мстить.

— Благодарю, господин полковник.

— Теперь о текущих делах: господин майор, пошлите людей собрать оружие, снаряжение и коней. Не сильно пораненных коней тоже собирайте. Господин капитан, организуйте огневое прикрытие на случай атаки.

Трофеев получилось не много, а очень много: оружия, амуниции, сбруи и прочего набралось на три трёхтонных грузовика. Денег и драгоценных украшений — целый сундучок объёмом литров тридцать. Ещё бы! Мы накрошили целых семь тысяч татар, и это не считая сбежавших раненых, многие из которых вскоре тоже отправятся в ад. То есть, из десяти тысяч потомственных мародёров, о которых поведал покойный мурза, большая часть полегла на этом поле.

Наши солдаты получили по золотой монете, унтера по две, офицеры по десять, а кроме того, выбрали себе по коню и кое-что из оружия и снаряжения — своих обязательно нужно поощрять. А на остальное добро, за вычетом доли главкома, я построю пару оружейных заводов или ткацких фабрик.

Потом мы снова загрузились, и колонна двинулась к своей цели — армии фельдмаршала Румянцева. По пути нам ещё нужно встретить корпус Суворова и передать ему часть артиллерии.

Сухая степь северного Причерноморья совсем не похожа на ту, что будет в двадцать первом веке. Там, в будущем, проведены огромные ирригационные работы, построены каналы, вырыты колодцы и пробурены скважины. Построено огромное количество городов, посёлков, сёл и деревень, и все они связаны густой сетью дорог. Эта степь пустынна, суха и неприветлива. Малой группе, в пять-десять человек, здесь легко найти воду и еду: нечасто, но попадаются источники или можно выкопать колодец на дне оврага, можно подстрелить зверя или птицу. Но большому отряду невозможно рассчитывать на местные ресурсы. Воду и еду приходится тащить с собой, а сохранить их на жаре совсем непросто. Хорошо, что у нас имеются грузовики, и есть возможность подвозить воду от сохранившихся источников. Но делаем мы это с осторожностью: крымчаки и казаки турецкого и польского реестра иногда травят источники. Водовозы перед тем, как набрать воды, поят ею мелких зверушек, и уже были случаи, что зверушки дохли, попив этой водицы.

Однажды разъезд авангарда задержал троих казаков.

— Что тут делаете, станичники? — спросил командир разъезда понуро стоящих перед ним чубатых мужиков.

— Решили поохотиться. — хмуро сквозь зубы ответил один, по виду главный.

— И много добыли? — нейтральным голосом полюбопытствовал командир.

— Дык, мы только выехали, не успели.

— Кому служите?

— Мы казаки Запорожского войска, служим русскому царю.

— Запорожцы, значит. Это хорошо. А зачем вы пытались улизнуть от моего отряда?

— Дык… Приняли вас за крымчаков. — нагло ухмыльнулся старший.

— За крымчаков… В русской форме. Да-да. А что за порошок у вас в кожаных мешочках?

— То не наше, не знаем что такое. Нашли на дороге, да и взяли. А ну как пригодится.

— Значит, на дороге нашли.

— Отпустил бы ты нас, москаль. Мы люди мирные, богобоязненные, никому вреда не принесли.

— Фрол! — не повышая голоса, сказал командир разъезда.

— Слушаю, господин младший лейтенант!

— Разведи-ка этих людей в разные стороны, да расспроси их хорошенько. Того, кто ответит на все вопросы не запираясь и не юля, так и быть, не будем поить их порошком.

Чубатые попытались броситься в бега, но их тут же сшибли с ног, растащили в стороны и привязали руками и ногами к вбитым в землю колышкам.

Спустя десять минут вся подноготная чубатых была как на ладони: казаки польского реестра, посланы провести глубинную разведку, дабы выведать места дислокации, маршруты передвижения и численность русских войск. Весь отряд состоит из сорока пяти сабель, командует ими ротмистр Володыевский, сейчас отряд находится в десяти верстах к востоку от этого места. Что до яда, то казакам его дал крымчак, который за небольшую сумму подрядил казаков травить водные источники на пути русского отряда. Как говорится, только бизнес, ничего личного. Во фляге развели немного яда и влили в глотки извивающимся злодеям: всё по заповедям божьим — око за око.

К основной колонне помчалась тройка гонцов, а разъезд двинулся выявлять новую угрозу: вражеский разведывательно-диверсионный отряд.

Я, сидя в штабном автобусе, работал с бумагами, когда примчался командир кавалерийского полка:

— Разрешите, господин полковник?

— Что-то случилось, Анатолий Герасимович?

— Передовой разъезд прислал гонцов: обнаружил польских лазутчиков.

— Место дислокации лазутчиков выяснили?

— Так точно, выяснили. Разрешите взять их?

— Разрешаю. Обложите, как следует, наверняка люди там опытные, тёртые, не дайте им уйти. Особенно мне интересны старшие чином, кто знает истинные цели рейда. Исполняйте.

Я вернулся к бумагам и беседе с нашим отрядным лекарем. Бумаги касались как раз медицинского обеспечения нашего отряда: медикаменты, санитарный транспорт, а главное — санитары и всё связанное с их обучением. Лекарь, молодой мужчина, всего лишь год как вышел из университета в свободное профессиональное плавание. Он высок, худощав, стрижен коротко, по последней моде отпустил короткие бакенбарды. Лицо умное, правильное, глаза внимательные, зелёные. Губы пухлые, такие женщины любят. Мундир щегольской, шитый у хорошего портного, а не полученный со склада. Даже эмблемы, змея овившаяся вокруг чаши, не простые, а золотые. Я выговариваю лекарю как раз насчёт мундира:

— Что же Вы, Иван Андреевич, в дорогом-то мундире щеголяете по безлюдной степи? Никак решили кого-то очаровать? Вы человек с университетским образованием, культурный, должны являть подчинённым и окружающим образец скромности и прочих добродетелей. А Вы? Ваш мундир стоит не менее ста рублей!

— Простите великодушно, господин полковник, просто мой повседневный мундир оказался запачкан, я отдал его в чистку, а тут Ваш вызов.

— Разве у Вас нет подменки?

— Есть, но идти к начальнику в потёртом мундире…

— А-а-а, так Вы из большого уважения! Оценил. Но в будущем так делать не надо. Ясно? Кроме того, во внеслужебной обстановке и наедине обращайтесь ко мне без чинов, по имени-отчеству.

— Так точно.

— Я полагаю, что Ваш прежний начальник был изрядно требователен к внешнему виду подчинённых, но я не таков. Моё требование: чистота, аккуратность бодрость духа. А теперь расскажите мне, каких успехов Вы добились за прошедшее время.

— Охотно расскажу. У меня в подчинении имеется четыре фельдшера. Люди они взрослые, опытные, однако их пришлось переучивать согласно новым веяниям врачебной науки. Понятия асептики и антисептики они восприняли правильно, но применить их к себе лично смогли с некоторым трудом. Пришлось применять меры дисциплинарного характера.

— Что именно?

— Неловко говорить, но увидев, что фельдшер Горлицын подступил к больному, не помыв руки, я вывел его во двор и отхлестал кнутом. Кроме того, я на неделю лишил его винной порции. Мера эта для наказуемого не слишком обременительна, зато унизительна.

— И каков результат?

— Самый благотворный. Фельдшеры стали куда опрятнее и требовательнее к подчинённым им санитарам и санитарным инструкторам. Походный лазарет в любой момент готов принять раненых и недужных, сможем принять и обиходить до ста человек.

— Весьма и весьма солидно. Однако, не слишком ли велик размах?

— Нисколько. Вы командир отдельной артиллерийской дивизии, у Вас в подчинении две сотни орудий и около пяти тысяч солдат и офицеров. В случае большого дела раненых будет не менее двух-трёх сотен. Кроме того, с нами будет взаимодействовать пехота и кавалерия, неужели мы оставим их раненых без попечения?

— Убедили, Иван Андреевич. Но в таком случае, не малы ли Ваши возможности?

— Я запланировал возможность развертывания ещё пяти таких же передвижных лазаретов. Разумеется, когда они понадобятся. Можете проверить в деле, Юрий Сергеевич.

— Хм… В таком случае завтра проведём учения медицинской части. Не откажетесь?

— Ни в коем случае! Я и мои подчинённые готовы к испытанию. Только разрешите задействовать санитарных инструкторов, которых я подготовил во всех частях и подразделениях отряда.

— Любопытно. Иван Андреевич, как же Вы обучаете младший медперсонал из числа нижних чинов??

— О! У меня разработана довольно удачная мето́да. Основой моей мето́де послужил цикл лекций, который Вы, Юрий Сергеевич, нам читали в университете. Я свёл воедино озвученные Вами требования по антисептике, применительно к определённым условиям, расписал по пунктам порядок действий и по пунктам же расписал перевязочные материалы и медикаменты, которые следует применять в том или ином случае.

— Любопытно.

— Главное, что результативно, Юрий Сергеевич! Признаться, с большинством санитарных инструкторов приходится идти по пути простого зазубривания наставления, но есть и весьма развитые нижние чины, способные разумно воспринимать положения медицинской науки.

— Так-так-так! И каким же образом Вы, Иван Андреевич поступаете с этими солдатами?

— Видя интерес и разумный подход к преподаваемому мною предмету, я выделяю их в отдельную группу и начинаю заниматься с ними по несколько расширенной программе. У меня есть предложение, Юрий Сергеевич, разрешите озвучить?

— Разумеется, я Вас внимательно слушаю!

— В армии и вообще в России имеется гигантская недостача лекарей и среднего медицинского персонала. Позанимавшись с нижними чинами, я подумал: а может, стоит устроить медицинское учебное заведение для людей, имеющих некоторую первоначальную подготовку с целью обучения их специальности фельдшера?

— Великолепная идея, Иван Андреевич! Когда мы вернёмся из этого похода, я буду ходатайствовать о создании такого училища. Вы станете его основателем, поэтому уже сейчас начните составление плана: количество преподавателей, наглядные пособия, расходный материал, госпитали и больницы, к которым будет прикреплено ваше училище и прочие детали.

— Ах, Юрий Сергеевич! Разрешите высказать ещё одну мысль?

— Внимательно слушаю Вас, Иван Андреевич.

— Как Вы относитесь к идее о направлении лучших выпускников планируемого училища на доучивание в Университет?

— И это превосходная мысль. В таком случае можно даже отправлять вашего ученика не на первый, а на третий курс университета. Основы-то вы ему дадите, нет смысла терять лишние два года.

— Почему два года?

— Курс обучения в Вашем училище не может быть меньше двух-трёх лет. Вы должны дать своим ученикам не только знания по медицине, но и по остальным предметам, таким как химия, физика, ботаника, математика, философия и много чего ещё.

— Это верно! Верно, чёрт возьми! Я немедленно займусь составлением учебной программы фельдшерского училища, а результат представлю Вам для разбора и обсуждения.

— Ну вот, мой друг. Теперь Вам есть чем заняться в ближайшее время.