Талисман цесаревича

Глава 17

Уже совсем стемнело, когда вернулись два эскадрона кавалерийского полка, посланных на поимку польских лазутчиков. Командир сразу же прибыл ко мне с докладом:

— Ваше сиятельство! Вверенный мне полк выполнил задачу по поимке лазутчиков. Поймано сорок два казака, во главе с ротмистром Володыевским.

— Как-как Вы назвали ротмистра?

— Володыевский Казимир. Он Вам знаком?

— Хм… Просто я когда-то читал книгу, где был герой именно с такой фамилией.

Более того, я даже смотрел фильм по роману Генрика Сенкевича, где был герой с таким именем.

— Это ж кто удосужился написать книжку про пшека? — удивился подполковник — До сей поры я слышал только про французские, гишпанские и английские романы. — изумился майор.

— Не преуменьшай, Анатолий Герасимович, наверняка Вы читали итальянский «Декамерон» и ещё какую-нибудь пошлятину. Ну что же, ведите сюда этого литературного персонажа, поговорим.

Конвойные ввели ко мне пленного ротмистра. Вот это зверюга! Я чуть рот не открыл от восторга: два метра росту, плечи шире дверного косяка, при этом сложен гармонично, нисколько не хуже приснопамятного Арни Шварценеггера в годы его расцвета. А вот одет ротмистр довольно бедно. Ноги связаны так, что Володыевский может идти только нешироким шагом, а руки связаны за спиной.

— Здравствуй, пан Володыевский. Говоришь ли ты по-русски?

— Говорю, вельможный пан. — отвечает он на вполне приличном русском языке, без отвратительного пшеканья, обычного для поляков.

— Что ты делал на пути моего отряда?

— Проводил глубинную разведку. Мой король сейчас не воюет с Россией, но ему не вредно знать о событиях на сопредельных территориях.

Ротмистр отвечает спокойно, его и в самом деле не за что наказывать: разведывательные рейды по сопредельным территориям действительно речь обыденная, и в случае поимки, его просто обменяют на наших лазутчиков, попавшихся в Польше.

— Разведка значит… А что за люди в твоём подчинении?

— Сущая дрянь, вельможный пан. — сморщился ротмистр — Черкасы, сиречь казаки польского реестра. Мне сунули самый гнилой сброд, даже не православных, а униатов. Но лучших под руками не было, а время поджимало. Велите развязать мне руки, пан полковник, клянусь шляхетской честью не убегать, не нападать и не оказывать сопротивления.

— Честью? Помилуй, пан ротмистр, какая может быть честь у человека, который травит водные источники?

— Как травит? Кто травит? — густо покраснел ротмистр. Ноздри его яростно затрепетали, брови нахмурились, глаза метнули молнии.

Краснеет, а не бледнеет в стрессовой ситуации — это хороший знак — значит он смелый, решительный боец.

— Как травит? Вот этим ядом. — я выложил на стол мешочек с ядом, и раскрыл его.

Ротмистр встал, подошел к столу и понюхал мешочек с расстояния в полметра.

— Действительно яд. Я встречал такой у татар. Где вы его взяли?

— У твоих казаков. У троицы, что отравила два колодца на пути моего отряда.

— Могу я их увидеть?

— Нескоро. Этих злодеев вдоволь напоили их же отравой.

— Правильно сделали. Клянусь душой покойной матушки, я в полном неведении относительно сей гнусности.

— Хорошо.

Я кликнул конвойного и тот разрезал стягивающие запястья ротмистра сыромятные ремешки. Володыевский благодарно кивнул и уселся на предложенный табурет, с наслаждением растирая затёкшие руки.

— Каковы результаты твоего поиска, пан Казимир?

— Все мои записи изъяли ваши воины, пан полковник, устно же доложу, что по вашей земле мы прошли далеко и широко. Изучили, насколько возможно, конечно, дислокации и боевой состав корпусов Прозоровского и Суворова. О твоём отряде меня уведомил нарочный, велено узнать подробности о новейших пушках.

— Много ли узнал?

— Не слишком много, зато стал свидетелем расстрела татарской орды.

— И каковы твои впечатления, пан Казимир?

— Пушки дьявольски хороши! Я видел, что стреляло не более полусотни стволов, но татар вы просто выкосили. Я говорил со знакомым мурзой, человек он отважный, но об этом бое рассказывал с ужасом. Из десяти тысяч татар, из боя вернулось менее трёх тысяч, их коих больше половины опасно ранены, и непременно отдадут душу своему аллаху.

В это время конвойные привели троих пленных казаков: двух десятников и сотенного. Их выстроили вдоль стены и я задал вопрос:

— Кто из вас договаривался с татарами травить водные источники?

Казаки молча потупились и только зыркали друг на друга. Надо кидать морковку:

— Решайте сами, но того кто первый расскажет правду, я всего лишь повешу, а остальных напою тем, что нашли у него во вьюке. Мой лекарь рассчитает дозу так, чтобы вы обязательно издохли, но при этом хорошенько помучились. Считаю до трёх: раз! Два!..

«Три» я сказать не успел: сотник упал на колени и пополз ко мне, выкрикивая что яд ему дал татарин, что он не хотел никого травить, да так получилось… Следом поползли остальные казаки.

— Конвой, уведите их. Сотника повесить, остальных напоить их ядом.

Воющих казаков увели. Мы с ротмистром помолчали, наконец, я сказал:

— Хреновые у вас союзники, пан Казимир.

— Униаты. И этим сказано всё.

— Что же мне с тобой делать, ротмистр?

— Сказать по чести, за такие деяния моих подчинённых, меня следует непременно казнить смертью. — твердо сказал поляк — Но поверьте, пан полковник, я не знал о том, что они отравители, и прошу казнить меня как честного воина, пулей или саблей.

Я задумался. В кои-то веки мне попался адекватный поляк, да и тот по самую маковкувляпался в мутную историю.

— Нет, пан ротмистр, твоя смерть ничего не изменит и ничего не даст. Не твоя вина, что тебе вместо воинов подсунули казаков-униатов, и моё решение таково: я тебя отпускаю.

— Отпускаете? Пан полковник, я верный солдат своего короля, а значит я враг России.

— Ошибаешься, пан ротмистр. Ты солдат не короля, а Польши. Короли приходят и уходят, а Родина остаётся. И мало ли мы плечом к плечу воевали против общих врагов?

— То верно, пан полковник.

— Пан Володыевский, тебе вернут личное оружие, снаряжение, коней и ты получишь пропуск до польской границы. Результаты твоего рейда, разумеется, тебе не вернём.

— Понимаю. Но что Вы, пан полковник, потребуете взамен?

— Ничего не потребую. Ты достойный человек, верный солдат своей страны, человек чести. Ставить условие не воевать против России бессмысленно: как солдат ты обязан выполнять приказы своего короля. Я могу лишь попросить, чтобы ты и в дальнейшем руководствовался понятиями чести и христианского милосердия.

— Клянусь тебе в этом, пан полковник.

— В таком случае желаю тебе спокойной дороги, ротмистр Володыевский, прощай.

— Удачи тебе на службе твоей Родине, полковник Булгаков.

Мы пожали друг другу руки, и расстались.

Удивительное время эти неожиданные встречи на дорогах войны. С низостью и подлостью соседствует благородство и честь… И никогда не знаешь с чем столкнёшься в следующий момент.

Первая большая остановка моего артпарка пришлась на корпус Суворова, который блокировал Очаков, мощную крепость, прикрывающую выход из Днепровско-Бугского лимана в Чёрное море.

Я, как и положено, отправился представиться командиру корпуса, чтобы представиться и передать причитающееся ему вооружение и технику.

Своих людей я не стал вводить в общий лагерь, поскольку Иван Андреевич, главный наш лекарь крайне не рекомендовал этого делать: местность нездоровая, холера и чума здесь частые гости, поэтому лучше поберечься. Мои квартирьеры выбрали место на холме, с двух сторон ограниченно оврагами. На дне одного из оврагов слабо виднелись следы протекавшего здесь весной ручья. Пробили скважину, и она довольно быстро наполнилась грунтовой водой. Ну что же, вопрос с водоснабжением практически решён: солдаты сноровисто принялись копать в лёгком песчаном грунте бассейн двадцать на двадцать метров, а в глубину — до водоупорного слоя. Стенки бассейна укрепили плетнём, устроили мостки для водоносов, а вокруг выставили охрану, чтобы не приведи господи, какой-нибудь вражина не отравил нам воду. Надо сказать, солдаты и офицеры стали нести караульную службу со всем тщанием — все видели отравителей, пойманных с поличным.

А я с приличествующей свитой направился в штаб.

Лагерь корпуса Суворова раскинулся примерно на два-три километра, и тут было всё: ровные ряды палаток отдельных подразделений, цыганские таборы шатров и кибиток офицеров, обозные вагенбурги, хибарки, фургоны маркитантов… Кругом в разных направлениях, строем и как попало двигались подразделения, группы и отдельные люди.

Армейский бардак в самом чистом и незамутнённом виде.

Я конечно офигевал от увиденного, но отдавал себе отчёт, что в корпусе Суворова всё довольно прилично, не нужно забывать каковы нравы и порядки во всех без исключения европейских армиях. У Суворова, по крайней мере, офицерам запрещено таскать за собой больше повозок, чем положено по уставам, да и количество личных слуг ограничено теми же рамками.

Суворова я застал у его шатра: генерал собирался обедать, лакей уже нёс ему тарелку с кашей.

— А-а-а, драгоценный мой Юрий Сергеевич! — издалека приветствовал он меня.

Вот ведь хитрый чёрт! С одной стороны этот хитрец демонстрирует окружающим близость к царскому любимчику, а с другой — ставит меня в крайне неловкое положение: я ведь обязан доложить о прибытии, о готовности передать новейшее оружие. А главное — узнать о судьбе артиллеристов и персонала вспомогательных служб, которые по идее должны находиться здесь.

— Нижайше прошу присоединиться к моему скромному обеду. — продолжает Суворов на грани дружеской иронии и недоброго юродства.

Делать нечего, принимаю предложенный тон:

— С удовольствием, дражайший Александр Васильевич! Но как быть с докладом о прибытии и о доставленных орудиях?

— Что Вы прибыли, Юрий Сергеевич, я вижу и так, а коль скоро Вы спокойны и выглядите довольным жизнью, то и с моим пополнением всё слава богу.

— В логике Вам, Александр Васильевич, невозможно отказать. Однако позвольте Вам рассказать обо всём, пусть и неофициально.

— Вот за обедом и расскажешь.

Слуга подал воду для мытья рук, мыло и полотенце, и всё это молниеносно и практически незаметно, словно дух бесплотный. Здорово их милейший Александр Васильевич вышколил. Сажусь за стол, обозреваю поданные блюда. На сей раз бог послал перловую кашу.

Это хорошо. Перловку я люблю с времён срочной службы, у нас был замечательный повар, он перловую крупу сначала обжаривал до золотистого цвета, потом заливал водой и варил на медленном огне с мясом и овощами. Необыкновенная вкуснотища!

Перловка у Суворова была сварена по похожему рецепту, ясно, что вкуснее: продукты на генеральской кухне малость получше чем на солдатской. Пока неторопливо кушали, Суворов расспрашивал меня о столичных новостях:

— Ходят слухи, что в семье Его величества будет прибавление, то правда?

— Правда. По всем приметам ожидают мальчика, ну да это как Бог даст.

— А что за слухи о попытке покушения на Их величеств?

— Было такое. Только это была не попытка, а основательное, прекрасно спланированное и превосходно осуществлённое покушение. Не их вина, что ничего не получилось. Тут скорее светила счастливая звезда царственной четы. Я, правда, в это время был в Перми, на орудийном заводе и всё знаю только по рассказам очевидцев. Группа опальных вельмож прошлого царствования, подкрепившись почти сотней дворян лишённых звания за отсутствие на службе, что практиковалось при Екатерине повсеместно, а при Павле Петровиче угодило под наказание, так вот, эта группа ворвалась в Царскосельский дворец. Нападение было неожиданным, нападавшие прекрасно ориентировались во дворце и служебных помещениях, так как бывали там не единожды, поэтому имели преимущество. При этом деле было убито пятнадцать солдат и офицеров и почти сотня ранена.

— Ого! Баталия была громкая! Их величества не пострадали?

— Их величества вполне благополучны, но всё могло кончиться весьма плохо: пока основные силы заговорщиков штурмовали открыто, тем самым привлекая к себе всеобщее внимание, небольшая часть, восемь человек, проникла через боковой ход и ворвалась в помещение, где была царственная чета. Негодяи открыли огонь, но по счастью, гвардейцы охраны до конца выполнили свой долг: они своими телами прикрыли императора и императрицу.

— А далее?

— Их величества вынули свои пистолеты и совместно с выжившими гвардейцами перебили нападавших.

— Невероятно! А кто вёл изменников?

— Бывший генерал-губернатор Москвы, бывший генерал-аншеф, и теперь уже бывший князь Михаил Никитич Волконский.

— Поделом мерзавцу! А на что надеялись сии негодяи? Кого же они прочили на трон?

— Бастарда Екатерины и Орлова, графа Бобринского.

— Как же, слышал краем уха. В Петербурге чего не услышишь… Однако, на мой взгляд, сей юноша совершенно неспособен к государственной деятельности и в свои шестнадцать лет являет собой совершеннейшего ребёнка. Неужели он оказался способен составить комплот?

— Нет-нет. Юноша, как Вы правильно заметили, совершенно бездарный, воля и целеполагание отсутствуют напрочь. Нет, в заговоре он не замешан. Но вот его куратор, он да, замешан.

— Де Рибас?

— Он попался на крючок, ведя разгульный образ жизни. Ну, понимаете, подставили ему шулеров, опутали долгами и готово дело.

— Ох, да! Сколько людей попалось вот так, задёшево. И кто же стоит за заговором?

— Здесь всё странно. Показания рядовых участников наводят на мысль о французском следе, а вот показания верхушки говорят о другом. Да и Михаил Никитич Волконский известен своей англофилией, а французов он привечал, но не столь яро.

Доели кашу, попили какой-то травяной чай и Суворов приступил к делу:

— Так уж случилось, Юрий Сергеевич, что Ваши пушки, за эти годы мне так и не довелось посмотреть. Не сочтите за труд, покажите их действие.

— Запросто. Людей я привёл мало, а те что ушли вперёд ещё не поступили в моё подчинение, так что проведу перед Вами дивизионные учения. Сейчас назначу дивизион, и он отстреляется, увидите возросшие возможности.

— Именно того я и хочу.

Нам подали коней, и мы отправились в мой лагерь. За время моего отсутствия лагерь изменился в лучшую сторону: по периметру встали переносные рогатки, поверх которых, в три ряда натянута колючая проволока. Суворов сразу обратил внимание на новинку:

— Это что за новое устройство, не плод ли Вашего творчества, а, Юрий Сергеевич?

— Сие есть колючая проволока, её придумал отставной прапорщик, что работает у меня в конторе на заводе.

И в этом случае я абсолютно не вру. Всего-то и делов, что накрутил на обрезок проволоки кусочки проволок и нечаянно оставил на том месте, где одноногий воин обычно перекуривает. Отставной офицер мигом сообразил, куда и как можно применить такую конструкцию, и дело пошло. Всю изготовленную колючку я забрал с собой, и во время марша через степь она нам здорово помогала, однажды в ней даже запутался татарин, и не выпутался, пока не подоспели часовые.

— Полезная вещь, вижу, что её можно использовать на стоянках, да и в бою, особенно в оборонительном, она лишней не будет. Поделитесь запасами, Юрий Сергеевич?

— Отчего же не поделиться? Поделюсь. Только охраняй и саму колючку, Александр Васильевич: проволока вещь ценная, всяк норовит отломить кусочек на собственные нужды.

Сборный дивизион привычно поднял орудия на передки и выдвинулся в указанный район учений. По дороге я объяснял Суворову возможности нового вооружения, руками показывая, как высоко могут взлетать снаряды, и как круто падать. Будущий генералиссимус всё понял правильно и решил посмотреть на реальную стрельбу.

— Юрий Сергеевич, на прямую наводку дорогой боеприпас тратить не станем, а вот по ту сторону зарослей, я точно знаю, имеется несколько брошенных хижин, обстреляйте их.

Я повернулся к сопровождающему нас командиру сводного дивизиона, капитану Петрову:

— Сможете сделать, капитан?

— Несомненно, сможем, господин полковник!

Немедленно от дивизиона, переходящего из походного в боевое положение отделился маленький конный отряд и поскакал в сторону, на точку, откуда видно подлежащие обстрелу хижины и откуда можно подать сигналы дивизиону. Напрямую, к хижинам двинулась разведка: надо же выяснить, нет ли в том месте мирных жителей. Мы с Суворовым и нашими свитами расположились неподалёку от корректировщиков, нам видна и артиллерия и цель. Наконец разведка показалась из леса и поскакала на доклад к командиру. В это же время один из группы корректировщиков выбрал место повыше, похоже, он взобрался на какой-то камень, принялся махать флажками.

— Что он делает? — удивился Суворов.

— В Главном Артиллерийском управлении разработали систему сигналов, которые можно днём передавать флажками, а ночью фонарём. Очень удачная оказалась задумка. — поясняю я.

— Действительно… Ну-ка посмотрим как сработает ваша задумка.

В деле внедрения флажного семафора я ограничился тем, что подкинул саму идею во время дружеской посиделки с артиллеристами. Моё лицедейство не пропало даром: наутро вся четвёрка моих собутыльников бросилась разрабатывать семафорный алфавит, и спустя пару дней всё было готово. Радением генерала Кукорина семафорная азбука тут же обрела силу приказа и была издана в виде отдельной брошюры, где были приведены и «дневные» флажные знаки и «ночные» знаки фонарём. Разработали и ратьер, но готовых образцов выпустить не успели.

Дивизион готовился к стрельбе. Пушки задрали стволы вверх и их расчёты пока просто стояли. Суетилась прислуга только одного орудия.

— Сейчас начнут пристрелку, чтобы тратить поменьше боеприпаса. — пояснил я.

— Весьма дельно. — кивнул Суворов поглядывая то на пушку, то на цель.

Бабах! Орудие изрыгнуло клуб дыма, и спустя секунды слева от хижины вспух султан разрыва. Корректировщик замахал флажками. Бабах! Корректировка. Бабах! Корректировка. Наконец расчёты у орудий пришли в движение, и дивизион рявкнул тремя полными залпами. На месте хижин остался лишь лунный ландшафт, что-то дымилось, но не горело: ударными волнами близких разрывов пламя сбило.

— Прогуляемся, Юрий Сергеевич, посмотрим на дело рук ваших пушкарей?

— С удовольствием, Александр Васильевич.

Проехали, полюбовались. Хотя на что там смотреть? Овал длиной метров в пятьдесят и шириной метров в пятнадцать изрытый воронками.

— Посмотрите-ка, а ведь кучно положили свои бомбы! — восхитился Суворов и повернулся ко мне — Юрий Сергеевич, а не согласитесь ли Вы поучаствовать в небольшом дельце?

— Разок-другой стрельнуть в сторону Очакова? Дело благое, не откажусь.

Суворов усмехнулся:

— А поедемте в штаб, полковник, есть к меня некоторая мысль.

Но для начала он подъехал к артиллеристам, от души обнял командира и произнёс перед строем короткую, но зажигательную речь. Вот ведь как удачно в человеке сосуществуют командир и комиссар, и каждый проявляется в нужное время.

В штабе корпуса нас уже ждали офицеры.

— Присаживайтесь, господа!

Присутствующие расселись, мне досталось довольно удобное кресло. Только теперь до меня дошло, что в этой армии таскают с собой нормальную мебель. То-то мои артиллеристы восхищались лёгкой складной мебелью, которую я заказал для штаба своей артиллерийской дивизии и штабов всех уровней до батареи. Правда, последним досталось шесть стульев и стол. Складные, конечно.

— Господа! — начал Суворов, видя, что все внимательно слушают — Прибытие новейших орудий. Которые доставил гвардии полковник Булгаков, — услышав свою фамилию, я встал. Так положено — Садитесь, полковник. Итак, прибытие орудий резко изменило расклад сил на нашем театре военных действий. Короткие учения, которые были проведены час назад, навели меня на счастливую мысль, взять Очаков не медля, а именно завтра с раннего утра. Суть замысла такова: войска выдвигаются на рубежи ожидания, и ждут, когда в дело вступит наша артиллерия. Под прикрытием её огня пехота легко войдёт в крепость. В корпусе имеются полсотни орудий, полковник Булгаков доставил ещё триста, прислуга прибыла заранее, так что у нас на руках все карты. Крайне важным благоприятным для нас обстоятельством является отсутствие османского флота: из-за противных ветров и угрозы вспышки холеры флот отошел в Кафу. Нам представляется счастливая возможность, разобраться с крепостью не опасаясь бомбардировки и десанта с моря. Благоволите взглянуть на карту.

На карте, вывешенной адъютантами, перед нами была нанесена крепость Очаков и прилегающая местность.

— Как мы видим, Очаков после взятия его фельдмаршалом Минихом и последующей передачи туркам, значительных изменений не претерпел. Ходили слухи, что крепость собираются модернизировать, но по счастью, у османов до того не дошли руки.

Суворов внимательно оглядел слушателей и продолжил:

— Тотчас же после военного совета я отошлю ультиматум коменданту Очакова, со сроком до восхода солнца. Комендант, разумеется, ответит отказом, а мы в назначенный срок ударим. Посмотрите: колонны встанут в этих точках. — Суворов указал указкой на предполагаемые позиции — Артиллерия встанет здесь. Собственно, господа, на этих позициях в тридцать седьмом году стояли артиллерия и пехота Буркхарда Миниха. Грех не воспользоваться решением принесшим победу. Нынче я убедился, что новейшие орудия стреляют и попадают, даже не видя супротивника, а целеуказания для них весьма споро и ловко передают специально обученные люди. Основная часть новейших орудий будет расположена вне зоны действенного огня осман и станет поражать врага навесным огнём, разрывными снарядами. Благодаря новой тактике артиллерийского боя все османские резервы окажутся под воздействием нашего огня и не смогут прийти на помощь тем, кто пытается удержать нас на стенах. А на стенах они тоже будут биты, ибо там нет никаких укрытий от огня сверху. Есть ли вопросы и пожелания?

Я поднял руку:

— Если позволите, то у меня имеется краткое сообщение.

— Извольте.

— У России нет ненависти к Османской империи, и в будущем более чем вероятно, османы станут нашими союзниками. Его императорское величество просил довести до личного состава, что осман по возможности следует пленить, а не убивать. С пленными следует обращаться милостиво, особенно со штаб-офицерами и генералами. На татар это требование не распространяется, они нам не нужны.

— В самом деле, господа, прошу с должным усердием отнестись к пожеланию монарха. — кивнул Суворов — И коли вопросов больше нет, приказываю приступить к разработке детального плана. Результат жду через четыре часа.

Мои артиллеристы заняли позиции ещё ночью, а я проинспектировал все батареи и проверил работу полковых штабов. Результаты меня удовлетворили: офицеры не забыли то, чему их учили и готовились показать класс настоящей работы артиллеристов. Впрочем, главный экзамен воспоследует в самом скором времени — бой.

С первыми лучами солнца я занял своё место в штабе Суворова, расположившегося на невысоком холме километрах в полутора-двух от стены крепости. Штабные переговаривались между собой, шелестели бумагами и что-то помечали на картах, иногда подходили к командующему, что-то уточнить — шла интенсивная работа. Чуть ниже по склону, у длинной коновязи толпились посыльные, казаки и гусары охраны офицеров связи.

Я со своими сигнальщиками расположился чуть в сторонке, впрочем близко, на расстоянии голосовой связи. У меня свои штабные дела: офицеры просчитывают варианты обстрела тех или иных укреплений, благо, что точные планы всех сооружений сохранились, а турки за время своего хозяйствования не успели провести модернизации крепости. Вообще-то план боя утверждён, но я приказал своим штабным подготовить ещё несколько вариантов. Это не лишнее — это боевая учёба, и офицеры понимают её необходимость.

— Юрий Сергеевич, голубчик, прикажите начать обстрел всей северной стороны. — поворачивается ко мне Суворов.

— Понял, действуем строго по плану.

Я подаю знак, и сигнальщики с трёхметровых вышек передают флажками сигналы на батареи. Этот момент мы с командирами особо оговорили: залп будет дан ровно через пять секунд после поднятия флага «К исполнению». Ничего особенного — просто эффектный жест, но эффекты на войне порой важнее эффективности.

Эффект и в самом деле получился ошеломляющий: одновременный выстрел более сотни орудий ужасно ударил по ушам. Я честно заранее предупредил всех окружающих об ожидающемся звуке и предложил закрыть уши и открыть рот, но послушались далеко не все. Вот непослушные сейчас и страдали: они ковырялись к ушах и делали глотательные движения. Даже страшно подумать, каково пришлось бедным османам, в сторону которых и были повёрнуты жерла пушек. Но проблема со звуком мгновение спустя перестала их волновать: взрывы заплясали на брустверах укреплений, а сверху вспыхнули салюты шрапнели — изумительно красивое зрелище, если наблюдать его со стороны. Потом грохнул второй залп, уже не такой слитный, а потом орудия стали бить «по необходимости», то есть тогда и куда в этот момент надо.

— Браво молодцы-канониры! — воскликнул Суворов, наблюдая стены Очакова в подзорную трубу.

Посмотреть было на что. Ещё до первого залпа к стенам двинулись колонны солдат с лестницами, связками хвороста, деревянными мостками, похожими на короткие широкие лесенки: штурмующие несли с собой средства для преодоления рвов, канав, волчьих ям. А со стороны осман по приближающимся колоннам огня почти не было: всё снёс удар новейшими снарядами — осколочными и шрапнелью. Иногда очнувшись, рявкала турецкая пушка, и тут же над ней расцветал ватный комочек с быстро гаснущим огоньком внутри. Это специально отряженные для контрбатарейной борьбы орудия принуждали к молчанию своих османских коллег.

Вот наши колонны достигли стен, и почти беспрепятственно хлынули по лестницам вверх. Может быть, кто-то там погибал, кто-то совершал немыслимые подвиги, но отсюда, из штаба, были видны лишь плотные колонны, подходящие к крепости и муравьиные цепочки лезущие наверх.

— Как мы видим господа, первую и вторую линию укреплений мы заняли без видимого труда. — с довольным видом обернулся к нам Суворов — Действуя таким манером мы легко уже к полудню возьмём твердыню, но в сем случае нам придётся вырезать неприятельский гарнизон. Что думаете, господа совет?

— Полагаю, что во исполнение воли Его императорского величества следует приостановить штурм и предложить неприятелю сдачу на почётных условиях. — шагнул вперёд седой генерал.

— Есть ли возражения? — Суворов обвёл глазами присутствующих — Возражений нет? Быть посему. Генерал-майор Иванов, вам поручается склонить к капитуляции коменданта Очакова. Смело обещайте ему свободное возвращение на родину после окончания боевых действий, уважительное отношение во время плена, сохранение личного оружия офицеров и холодного оружия у солдат.

Генерал с небольшой свитой поскакал к воротам крепости, которые сейчас не подвергались атаке. Артиллерийская канонада затихла, войска на поле прекратили движение.

В томительном ожидании прошли три часа. Новости о происходящем в Очакове нам передавали флажным семафором с вершины захваченного бастиона. Как оказалось, турецкие солдаты, испуганные ураганным огнём, от которого было невозможно укрыться, бросились бежать со стен. Их попытались остановить янычары, но лопающаяся над головами шрапнель сильно остудила их пыл.

И вот по дороге среди стоящих войсковых колонн в нашу сторону двинулась процессия под белым флагом. Впереди, на великолепном вороном коне, ехал высокий худощавый турецкий военачальник в роскошном мундире. Следом за ним следовали офицеры его штаба, тоже блистающие орденами, вышивкой и страусовыми перьями. Видя их, Суворов уселся в кресло, генерал и офицеры окружили его.

Процессия приблизилась, турки сошли с коней и двинулись вверх по склону. Перед Суворовым они остановились, а сам Суворов встал.

— Воинское счастье отвернулось от сынов Османа и улыбнулось тебе, благородный враг мой. — на приличном русском языке сказал турецкий генерал — Я, бейлербей-паша Мухаммад Керим, комендант Ачи-кале, избегая напрасного кровопролития принял решение прекратить сопротивление и принять условия почётной капитуляции, что была передана мне твоим голосом, генералом Ивановым. Подтверждаешь ли ты условия почётной капитуляции?

— Я, генерал-лейтенант Суворов Александр Васильевич, командующий отдельным корпусом, принимаю почётную капитуляцию коменданта крепости Очаков и подтверждаю, что все офицеры доблестного очаковского гарнизона сохранят личное оружие, а нижние чины — холодное оружие. По заключению мира вы все вернётесь на свою великую родину, в том я торжественно клянусь.

Последовала довольно продолжительная церемония взаимного представления, после которого был торжественный обед.

В это время часть наших войск возвратилась в лагерь, а часть вошла в Очаков, занимать укрепления, оставляемые турками. Сами же турки выходили из крепости и уже начали разбивать лагерь в удобной долине, километрах в трёх от нас. Раненых турецких солдат и офицеров везли в наши лазареты. Как и обещал начальник медицинской службы отдельной артиллерийской дивизии старший лейтенант, а теперь уже капитан Смирнов, он развернул два десятка лазаретов, чтобы принимать пострадавших при штурме. Наших раненых оказалось не более двух десятков, а вот турок почти восемьсот. Ранения у них были в основном нехорошие — слепые, нанесённые шрапнельными пулями.

Смирнов и его подчинённые-хирурги решительно взялись за дело: вынимали пули, иссекали раздробленную плоть, накладывали шины и гипсовые повязки. Йод расходовался безо всякой экономии, а все операции проводились под наркозом. Это снова мой прогрессорский вклад, который я технично спихнул на здешних лекарей. А что? Светлых голов здесь достаточно, и многим из них хватает простого намёка, чтобы открыть то, что по каким-то причинам не было открыто десятки, а то и сотни лет. А ведь открываются вещи гениальные по своей простоте — те же компрессионно-дистракционные шины Илизарова. Я даже приложил руку и просто вымучил из исследовательской группы металлургов нержавеющую сталь. Медицинские инструменты из неё пока делать нельзя, поскольку не держит заточку, но для того же аппарата Илизарова, для кювет и прочего медицинского инвентаря лучше не придумаешь.

Правда, основная часть нержавейки идёт на изготовление роскошных наборов столовой посуды — нержавейка вдруг стала необыкновенно популярна, а варится она всего на двух заводах в России.

Для раненых турецких воинов работа наших лекарей являет реальную помощь, пример истинного человеколюбия, а для наших медиков, кроме исполнения профессионального долга ещё и приобретение немалого практического опыта.

На торжественном обеде, как и положено, по статусу, находился и я. Командир отдельной артиллерийской дивизии это, я вам скажу, фигура! В военной истории Европы ещё не было столь крупного артиллерийского соединения, к тому же оно в первом же бою проявило свою чудовищную эффективность. Наши и турецкие офицеры прослужили не один год, и за их плечами десятки больших и малых военных кампаний, поэтому все сделали правильный вывод: в этом бою я отдал приказ выставить заградительный огонь, и практически все жертвы со стороны турок можно отнести к разряду несчастных случаев. В самом деле: пытаться ядрами и картечью, бьющими максимум на пятьсот-семьсот метров противостоять пушками бьющим с расстояния в полтора-два километра просто глупо. Османские топчу этого просто не знали, и пытались выполнить свой долг, в заведомо проигрышной ситуации. А остальные, видя печальную судьбу пушкарей, отхлынули из опасной зоны, от воздействия оружия, на которое они ничем не могли ответить. Новую тактику они выработают, но это будет потом. А мы тем временем придумаем новые тактические приёмы.

Обед, плавно переходящий в ужин начался несколько напряжённо, всё-таки мы несколько часов назад мы все с увлечением пытались друг друга убить, но совместная трапеза закончилась на вполне дружелюбной ноте.

Утром меня к себе вызвал Суворов.

— Юрий Сергеевич, есть у меня к Вам преогромная просьба.

— Слушаю Вас, Александр Васильевич, И если дело в пределах моих сил и власти, я непременно Вам помогу.

— Благодаря Вашему участию, взятие Очакова явилось смехотворно лёгкой проделкой, особенно если сравнивать его с осадой и штурмом тридцать седьмого года.

— Новое оружие диктует новую тактику… — глубокомысленно кивнул я.

— Святая правда! Вот я хочу Вас попросить прогуляться со мной до Перекопа[67], да вскрыть этот замок на крымской двери.

— Помилуйте, Александр Васильевич, Перекопская крепость была разрушена в семьдесят первом году! Неужели турки и татары восстановили её?

— Не восстановили, но уже занимаются этим делом. Как сообщает разведка, они расчислили ров, подновили вал, а теперь возводят укрепления. Пока деревоземляные, но если позволим, то и до камня дойдёт.

Я задумался. С одной стороны, у меня приказ двигаться на соединение с Румянцевым, а с другой — пожелание императора стяжать себе воинскую славу. Противоречие? Да нет никакого противоречия!

— Полагаю, Александр Васильевич, что Ваш план очень хорошо согласуется с принятой всеми нами стратегией. Последовательность действий была нами чётко оговорена? Не была. Пётр Александрович, насколько я знаю, ещё не вступил в огневой контакт с главными силами турок, а наш вероятный успех весьма ему поможет. Я согласен остаться, но ненадолго.

— Я верил в Вас, Юрий Сергеевич! — Суворов пылко обнял меня — Такой шанс добиться весьма многого, заплатив малую цену, упускать нельзя. Мы, используя новую тактику, разорвём турецкие владения на северном Причерноморье. Нынче же садимся писать письма Его Императорскому величеству и фельдмаршалу Петру Александровичу Румянцеву. Полагаю, что они не воспротивятся нашему плану.

Я усмехнулся:

— Александр Васильевич, не будем закрывать на то, что наши действия вполне можно счесть самоуправством.

— Вы имеете в виду то, что мы возьмём Перекоп раньше, чем государь получит наши письма?

— И Румянцев тоже. Но Вы правы, мы не можем упускать время. Турки и татары в Крыму вполне могут отмобилизоваться и встретить нас во всеоружии.

— Именно поэтому я Вас и вызвал, Юрий Сергеевич. Как споро Вы можете перебросить свою дивизию к Перекопу?

— Хм… Мосты, по которым мы переправлялись через Днепр и Буг ещё не разобраны?

— Стоят, как стояли, охрана даже усилена.

— Ну что же, Александр Васильевич, расстояние от Очакова до Перекопа порядка двухсот пятидесяти километров, и если я оставлю здесь все долговременные запасы, часть продовольствия, снаряжения и боеприпасов, то освободится три, а повезёт и то три с половиной сотни грузовиков и тягачей. Хм-м-м! Если совсем не использовать конную тягу, то двести пятьдесят, а ещё лучше считать с поворотами и объездами, то триста пятьдесят километров моя дивизия преодолеет максимум за тридцать пять-сорок часов. И после этого с ходу вступит в бой.

— Новое оружие диктует новую тактику. — процитировал меня Суворов — Значит двое суток. Пехота не поспеет за пушкарями, у пехоты норматив тридцать километров в сутки. А если считать с днёвками, то на весь путь потребуется две недели. Или Вы посчитали машины, потребные для перевозки пехоты?

— Верно, Александр Васильевич, посчитал. Только нужно хорошо подготовиться. Имеются ли в вашем распоряжении плотники и столяры?

— И среди своих солдат поищем, и среди пленных. К тому же Очаков немалый город, наверняка здесь есть нужные мастеровые. Но для чего они нужны?

— Раз нужно уравнять скорость переброски пехоты и артиллерии, нужно посадить солдат на повозки, а повозки будут прицеплены к грузовикам и тягачам.

— Понимаю-понимаю. Гуськом, как на поезде? А ведь верно! Весь корпус так не перебросишь, но хотя бы пару бригад, но и того должно хватить. А ведь нас никто не будет ждать, а?

Мы с Суворовым обсудили важнейшие детали, и я отправился в свой лагерь: нужно организовать марш. Штаб тут же занялся своим прямым делом, а в Очаков отправились интенданты с командами вооруженных солдат: нужно реквизировать все имеющиеся в наличии дилижансы, дормезы, кареты, телеги и прочие шарабаны.

Весь этот пёстрый, абсолютно разнотипный колёсный сброд перегоняли в наш лагерь и тут же принялись переделывать для перевозки солдат и их оружия. На крышах карет устраивались скамейки, куда можно посадить ещё с десяток человек, эти повозки предназначались для офицеров. А обычные телеги удлинялись метров до пяти-семи, и на них ладились скамейки, чтобы солдаты могли сидеть спина к спине. Суворову и его штабу я выделил запасной штабной автобус. Кстати, будущий фельдмаршал тут же отослал курьера на Нижегородский завод с требованием построить для его корпуса ещё три таких же.

Спустя сутки мы тронулись. К каждому тягачу или грузовику, кроме пушек, зарядных ящиков, цистерн с водой и нефтью были прицеплены от трёх до семи повозок с солдатами. Скорость колонны мы приняли в пятнадцать километров в час, на ровных участках разгоняясь аж до двадцати. По счастью, недавно прошедшие дожди хорошо смочили дорогу, поэтому пыли совсем не было. Квартирьеры сработали отлично, и маршрут был проложен безукоризненно: мы избежали крутых склонов, глубоких оврагов и прочих опасных мест. Заблаговременно высланные драгунские и гусарские отряды разогнали татарские разъезды, так что можно было надеяться на внезапность нашего рейда.

Первая остановка, как и планировалась, состоялась у маленькой речки с запрудой, где все с наслаждением размяли ноги, попили, умылись и опять расселись по местам. Потом были ещё две таких же остановки, мы пообедали, а ночевать устроились, уже проехав Днепр выше Херсона.

На Днепре нас ждала неожиданная и приятная встреча: сверху как раз подошла флотилия из семнадцати канонерских лодок. Канонерки были небольшие: метров полста в длину, восемь метров в ширину. На каждой стояло по два двигателя Яковлева, а вооружена четырьмя шестидюймовыми казнозарядными пушками на тумбовых лафетах.

Очень интересные получились кораблики: с вражеской эскадрой в прямой бой вступать им не придётся, но зато очень больно укусить и удрать — очень даже запросто.

— Обидно, что нам не удалось поучаствовать во взятии Очакова. — сожалеюще говорил на совещании командир флотилии капраз Козлов.

— Не отчаивайся, дорогой Владимир Осипович! — утешил его Суворов — Свой шанс отличиться у тебя будет. Сейчас мы идём к брать Перекоп, а ты подойдёшь с моря. Зайдут твои корабли в Керкинитский залив?

— Залив мелководный, много банок, но задача нетрудная, подойду к Перекопу на минимальное расстояние. И какова же будет моя задача?

— Первое: поддержать огнём наш штурм. Второе: воспрепятствовать подходу подкреплений и отходу из Перекопа разгромленного гарнизона. Сможете?

— Сможем, Александр Васильевич. Часть сил флотилии придётся держать мористее, чтобы не прозевать подхода турецкого флота, но самое малое десять канонерок я в дело введу. А это два десятка шестидюймовых дальнобойных пушек повернутых в сторону берега. Мы перекроем весь перешеек, и мышь не проскочит.

— Теперь о связи. Твои морские орлы знают, что такое ратьер и флажной семафор?

— Естественно знакомы! — даже обиделся капраз — С получением приказа командующего флотом адмирала Грейга о новейших способах связи, я тут же организовал обучение и сей азбукой у меня владеют не только сигнальщики и офицеры, но и все палубные матросы. Связь, как правильно сказано в приказе командующего флотом есть одна из главнейших составляющих военной победы.

— Великой мудрости слова. Я тоже издам подобный приказ по корпусу. — одобрительно кивнул Суворов — Однако как думаешь установить взаимодействие с моей артиллерией, а главное, с моим штабом?

— Обыкновенное дело, Александр Васильевич! Сверим таблицы сигналов и устраним разночтения, буде таковые выяснятся. Примем переход на другие шифры, если супостат научится читать наши знаки. Ну и сигналы ракетами конечно. И для них составим таблицу.

— Это хорошо. Много бед происходит от плохой связи между войсками и разными родами оружия. Значит договорились. Флотилия выходит в море и, держась в отдалении от берега, ждёт сигнала. По сигналу приближается на расстояние выстрела и выполняет поставленную задачу. Всё ли ясно?

— Если позволите вопрос, в какие сроки отряд подойдёт к Перекопу?

— По всем прикидкам — завтра будем там. Скорее всего, ближе к вечеру, но штурмовать постараемся сходу: нельзя терять преимущество неожиданного удара. Ещё вопросы?

— Больше вопросов нет, разрешите начать движение, чтобы опять не опоздать к штурму.

Мы на штабных автобусах, с небольшой охраной на трёх грузовиках, приблизились к крепости на расстояние примерно трёх километров и остановились на небольшом холмике. В полусотне метров от нас солдаты принялись собирать из привезённых брусьев и досок сигнальную вышку, готовясь корректировать огонь и обеспечить связь с флотилией. Генералы и офицеры достали свои подзорные трубы, а я вынул из чехла бинокль. Бинокль страшно примитивный, но пока ничего лучше оптики сделать не могут. Исследования оптических свойств стекла только начались, наука делает в этом направлении первые и робкие шаги. Однако и такой инструмент лучше трубы.

— Вечно у Вас, Юрий Сергеевич, такие завлекательные новинки. Позвольте освидетельствовать? — подошел ко мне Суворов.

— Извольте, Александр Васильевич. Оптики из лаборатории Академии Наук, выделили мне сей прибор для натурных испытаний. Пока я доволен. В сельце Лыткарино, что под Москвой, будет строиться завод оптического стекла, там и будут выделывать такие приборы уже в массовом порядке.

— И верно, куда удобнее, чем труба. А что там за риски нанесены? Ага! Понимаю! Примеряясь к местным объектам можно даже узнать расстояние? Прекрасный прибор! Так когда, говорите, появятся такие приборы?

— Строительство только планируется, Александр Васильевич, да и бинокль пока крайне несовершенен.

— Вздор, батенька. Бинокль, кстати, хорошее название, очень способен и сейчас. Я бы уже сейчас снабдил им всех офицеров, начиная от командира баталиона. Непременно отпишу государю-императору и в военное ведомство о необходимости оных биноклей. Ну да ладно, посмотрим, что там у неприятеля.

А у неприятеля творилась иллюстрация к картине «Не ждали».

Рабочие, что вкапывали какие-то столбы, бросили работу и вытаращились на нас. Солдаты, что торчали тут и там, тоже заметались, кто-то из них бросился куда-то за вал, должно быть, докладывать старшему по званию. Не прошло и пяти минут, как на обширную площадку, с внутренней стороны примыкающую к валу, чуть ли не бегом вышла группа офицеров, впрочем, не слишком высоких чинов — золотого шитья на них почти не было.

Впрочем, турецкие командиры нам совершенно не мешали, да и не могли помешать, поэтому мы спокойно проводили рекогносцировку.

— Да-а, а укрепления-то пока слабенькие! — довольно проговорил генерал Иванов, давешний парламентер в Очаков — Помнится, в семьдесят первом году здесь было ужасть что наворочено. А этакие хилые преграды мы и бригадой возьмём, тем более что супротивника почти не видно. Не подтянули турки боевых частей.

— Как видите, господа, неприятель к отражению нашей атаки не готов совершенно. Как только прибудет наш отряд, тут же и начнём атаку.

От собранной вышки подошел младший лейтенант. Учтиво представившись, он доложил:

— Корабли флотилии доносят, что к Перекопу движется отряд в две-три тысячи штыков. Командир флотилии просит разрешения на открытие огня.

— Передай, что даю ему полную волю. Подкреплений к Перекопу он допустить не должен.

Лейтенант ушел.

— Как видите, события ускорились. — сказал Суворов — Всего скорее отряд этот случайный, не могли татары и турки так споро отреагировать на наше выдвижение.

Издалека, из-за позиций турок, донесся грохот разрывов снарядов. Это флотские начали обстрел нежданного татарского отряда. Турки на оборонительной линии встревожились, заметались ещё больше. А с нашей стороны показалась механизированная орда: так как степь здесь ровная, для машин с широкими колёсами нет разницы — по дороге ехать, или по бездорожью, а потому машины уже на марше стали разворачиваться в цепь, направляясь к намеченным точкам остановки. Даже нам, знающим количество взятых с собой войск, показалось, что разворачивается не менее двух дивизий, а уж что себе вообразили турки и подумать страшно. Страшная суета поднялась в лагере: бойцы метались туда-сюда, офицеры пытались навести порядок, и вроде что-то получалось: позиции на валу и в укреплениях стали наполняться солдатами.

На нашей стороне в поле слышались команды, и повинуясь командирам солдаты строились в штурмовые колонны, а батарейцы выставляли свои орудия на назначенные места.

Машина войны пришла в действие и собиралась продемонстрировать свою всесокрушающую мощь. Наконец войска на поле урядились, во главы колонн вышли знамённые группы, развернулись знамёна, зарокотали барабаны.

— Ваше высокоблагородие, командир флотилии сообщает, что неприятельский отряд рассеян артиллерийским огнём.

— Благодарю за добрую весть. — кивнул Суворов — Что же, господа, не пора ли нам послать парламентёра с предложением сдачи? Генералу или штаб-офицеру невелика честь делать сие, а штаб офицеру будет самое милое дело. Лейтенант, не откажешь съездить к туркам, дабы принять капитуляцию?

Младший лейтенант с готовностью вытянулся.

— Передай туркам, что офицерам гарантируется уважительное отношение и личное оружие. Нижним чинам будет разрешено холодное оружие. После окончания войны все они отправятся домой. Добавь, что твои слова может подтвердить бейлербей-паша Мухаммад Керим, бывший комендант Ачи-кале, он в моём автобусе.

Младший лейтенант в сопровождении трёх солдат, один из которых держал белый флаг, двинулся было к вражеским укреплениям, но Суворов его остановил:

— Голубчик, берите автомобиль, на нём и поезжайте. Так будет внушительнее.

Мы со своего наблюдательного пункта видели, как грузовик со стоящими в кузове офицером и солдатами подъехал у турецким позициям, и ненадолго остановился. Затем с той стороны прискакал всадник, перед грузовиком раздвинули рогатки и он покатил к площадке, на которой стояли офицеры. Машина остановилась чуть ниже площадки, но лейтенант заговорил с турками не сходя на землю, так что находился с ними на одном уровне.

— А лейтенант-то изрядный дипломат. — проговорил кто-то из офицеров стоящих позади нас.

— Верно! — поддержал я — Правильно выбранная позиция на переговорах зачастую обеспечивает превосходство над противной стороной.

— Вам ли, как артиллеристу этого не знать? — улыбнулся Суворов — Однако что там происходит?

А происходило нечто любопытное: старший из турецких офицеров и ещё трое чином поменьше, по опущенной с грузовика лесенке поднялись в кузов. Машина тронулась в обратный путь, по пути к ней присоединился маленький — в два десятка сабель — отряд всадников.

— Кирилл Афанасьевич, распорядитесь, чтобы автобус с бейлербеем подали поближе. Наверняка их командир решил удостовериться в правдивости сведений.

Посыльный убежал и вскоре, приминая выгоревшую траву широкими деревянными, окованными железными полосами колёсами, подъехал автобус. Бывший комендант Очакова вышел сам, без просьб и напоминаний. Подойдя ближе он стал оглядывать турецкие укрепления, должно быть пытаясь оценить насколько они готовы к отражению атаки. Из-за расстояния видно было недостаточно хорошо и генерал покосился на подзорные трубы суворовских штабистов, но те не догадались предложить, а турок не стал просить.

Я шагнул к турку и протянул ему чехол с биноклем:

— Ваше высокопревосходительство, воспользуйтесь моим биноклем.

— Благодарю. — кивком обозначил поклон тот.

Чехол он повесил на шею, а бинокль поднёс к глазам. Увиденное ему не понравилось ещё больше, и генерал поморщился сильнее.

— Зачем вы меня позвали? — обратился Мухаммад Керим к Суворову.

— Я послал парламентёра с предложением капитуляции и он между прочим упомянул, что несравненно более мощная крепость Очаков уже принуждена к сдаче, а Вы, на правах почётного пленника присутствуете здесь. Не откажите в любезности поговорить с османским командиром, что едет сюда. Никаких условий я Вам не выдвигаю, беседуйте с полной откровенностью.

— Хорошо. Но Вы осознаёте, что все увиденные новшества будут впоследствии доложены моему повелителю?

— Разумеется. Вы верный слуга Его императорского величества Абдул-Хамида, мы верные слуги Его императорского величества Павла Петровича. Напомню, император Павел Петрович дал прямое указание побеждать доблестные турецкие войска без излишнего кровопролития и обращаться с побеждёнными со всем возможным почтением. Так он надеется достичь дружбы между нашими державами.

Турецкий генерал только молча кивнул и повернулся к подъехавшему грузовику. Солдаты ловко соскочили из кузова на землю, закрепили лесенку и помогли спуститься офицерам. Те двинулись вверх по склону и вскоре встали в ряд перед Суворовым. Представились. Поначалу поговорили о возможности или невозможности удержать позиции и о прочем, относящемся возможного боя и наконец старший из турок спросил:

— Ваш офицер уверял, что ваши новейшие пушки бьют далеко и точно. Во всяком случае много дальше наших. Чем вы докажете сие утверждение?

— На сходя с этого места — заявил Суворов — и не посылая посыльных я велю обстрелять вон ту горушку. — Суворов указал на возвышенность в стороне от наших и турецких позиций.

Турок поглядел с интересом.

— Юрий Сергеевич, не откажите в любезности…

Полминуты спустя сигнальщик на вышке замахал флажками, и дальняя от нас батарея пришла в движение. Орудия развернулись, командир батареи взмахнул рукой, и первый снаряд полетел в сторону цели. Мы увидели: перелёт. Сигнальщик снова замахал флажками. Выстрел: недолёт. Третий выстрел пришёлся на вершину возвышенности, тут же батарея рявкнула хором, и цель заволокло пылью и дымом, над которыми стали вспыхивать пять ватных облачков шрапнельных разрывов.

— Позвольте, но эта возвышенность не видны с точки стояния батареи! — растерянно произнёс турецкий офицер.

— Совершенно верно. И смею заметить, дальность обстрела значительно превышает могущество современных орудий. — благожелательно подтвердил Суворов.

— Разрешите мне побеседовать с бейлербей-пашой Мухаммад Керимом.

— Благоволите, вот он. Если вам угодно, мы удалимся, чтобы не мешать вашему разговору и не давить во время принятия решения. — Суворов был сама любезность.

— Это лишнее. — турок обозначил поклон и отошел к пленному генералу.

Разговор у них получился отнюдь не коротким: офицер о чём-то почтительно спрашивал, генерал ему давал разъяснения, указывая на солдат, пушки, автомобили, и как на Суворова и, ни странно, на меня. Наконец офицер вернулся к Суворову:

— Я принял решение капитулировать на озвученных условиях. Гарантируете ли Вы наше возвращение на Родину после войны?

— Гарантирую. И эта гарантия даже не моя, а моего повелителя. Слово русского царя незыблемо.

В общем, спустя ещё три часа Суворов принял капитуляцию, турки принялись организованно сдавать оружие, а работяги начали разбирать построенные укрепления, засыпая рвы, а древесину собирать в штабеля. Дерево здесь дорого, ещё пригодится.

Но самое интересное случилось ближе к вечеру: со стороны Крыма прибыл небольшой рейдовый отряд наших разведчиков. Новости привезённые майором Ивановым оказались крайне любопытными: тут и расположение турецких и татарских войск, и сведения о планируемой мобилизации едва ли не всех мужчин, способных носить оружие… Но самой интересной новостью для меня оказалась такая: в Инкерманскую бухту вошел турецкий флот: десять линейных кораблей, восемь линейных фрегатов и три малых фрегата. Вошли они не просто так, а ремонтироваться: во время шторма как минимум пять кораблей получили повреждения. Майор лично видел, что у трёх кораблей имеются повреждения корпусов: может это результат столкновения с другими кораблями, а может и с подводными скалами. А на двух кораблях были сломаны мачты. Во всяком случае, турки их ремонтируют.

Я тронул Суворова за рукав и отвёл в сторонку:

— Александр Васильевич, сам бог отдаёт нам турецкий флот на поток и разграбление. У нас есть всё: пехота здесь и в Очакове, артиллерия, мощные боевые корабли…

— Так Вы тоже подумали об этом? — хищно оскалился Суворов — Хорошо же! Командир флотилии здесь, военный совет мы проведём тотчас.

Конец первой части.