Танец для двоих

Глава 17

Я не осмелилась признаться Джайлсу в том, что именно я виновата в гибели дорогих сердцу сэра Джеймса папоротников. Джайлс отдал мне свой носовой платок и сказал, что я могу забрать его себе. Услышав новость, я от неожиданности и испуга втянула горячий кофе носом. Даже после того как мне удалось отдышаться и немного прийти в себя, я была не в самой лучшей форме, чтобы делать признания. Официантка принесла большую тарелку с бисквитом, пропитанным вином и залитым взбитыми сливками. Джайлс сказал, что заказал десерт для меня.

— Ты знаешь, я не грудной ребенок, — сказала я, возможно несколько грубо. — Мне вполне по силам самой выбрать себе пудинг.

— Хорошо. — Джайлс снова подозвал официантку.

— Фруктовый салат, сыр или бисквит, мисс?

— Э-э… Я выбираю бисквит.

Официантка посмотрела на Джайлса с недоумением и отошла.

— Выглядит довольно отталкивающе! — Джайлс отхлебнул глоток кофе, его губы скривились. — Как желе, которое мне покупали в далеком детстве. Разве внутри бисквита не должен быть заварной крем? Научатся ли когда-нибудь в нашей глуши правильно питаться?

Прекрасно понимая, что вопрос Джайлса риторический, я ничего не ответила. Я ела бисквит с огромным удовольствием, наслаждаясь ядовито-зеленым желе и взбитыми сливками, которые были покрыты разноцветной веселой присыпкой.

— Еще кофе? — спросил Джайлс. — Если, конечно, можно назвать это пойло кофе. Мой напиток почему-то пахнет сырой рыбой. Тебе не жарко? Может, стоит снять манто?

— Умираю от жары! — Пот выступил у меня на лбу. — Но я ужасно выгляжу. Мне просто необходимо найти хорошую прачечную, вычистить платье и немного его подлатать.

В уме я подсчитала — мне понадобится извлечь еще пять фунтов из своего неприкосновенного запаса. Пять фунтов я уже задолжала Джайлсу за сломанную изгородь. Десять я собиралась послать сэру Джеймсу вместе с глубочайшими извинениями как компенсацию за загубленные папоротники. Доедая десерт, я размышляла о том, как составить письмо и выразить свое сожаление наилучшим образом. А может, отослать деньги анонимно и не утруждать себя нелепыми объяснениями? В конце концов, это ведь самый легкий способ. Может, также стоит оплатить работу помпы, которая осушила нижнее озеро? «Удивительно, каким дорогим удовольствием может стать обычная поездка в гости!»

— Совершенно с тобой согласен, — Джайлс посмотрел на меня задумчиво. — Ты уронила каплю желе на манто. Знаешь, я заплатил тридцать фунтов, чтобы вытащить Джереми из полиции.

— О нет! — Я вытерла манто носовым платком. — Ты имеешь в виду, что никто не вернул тебе деньги?

— Очевидно, они забыли. Наши хозяева были так гостеприимны. Теперь это уже не имеет значения.

— Какими экстраординарными были эти пять дней! Мне показалось, что прошла целая вечность.

— Знаешь, я тоже думал об этом. Инскипы живут в совершенно ином мире, не правда ли? Им кажется важным то, что абсолютно несущественно для нас. В Инскип-парке я чувствовал себя по-другому.

Я взглянула на Джайлса с удивлением:

— Ты тоже это чувствовал? Очень интересно! Я только сейчас размышляла о том, как такое может происходить. В результате я решила, что объяснение только одно. Я пришла к выводу, что на свете нет ничего более грустного, чем угасающая аристократия. И, конечно же, я сама не аристократка и не желаю увязнуть в этой трясине отчаяния. Все очень просто. Слоняться без дела, бессмысленно прожигать жизнь, а затем обнаружить, что твои шансы сделать что-то полезное безвозвратно утеряны, потому что ты слишком стар, слишком устал и слишком подавлен.

— Разве ты не аристократка? Я полагал, что ты герцогиня.

— Я самая настоящая простолюдинка. — Я улыбнулась про себя, вспомнив своего доброго старого отца. — Какая разница, к какому сословию ты принадлежишь? Мы все люди, мы все живем по одним и тем же правилам. Эти правила касаются Инскипов так же, как и простых смертных. Я многое поняла. Мы вернемся в Лондон, и я собираюсь начать…

— Что ты собираешься начинать?

В глазах Джайлса промелькнуло что-то среднее между цинизмом и изумлением. Но мне было уже все равно.

— Я собираюсь начать жить должным образом. Мне надоело подстраиваться под обстоятельства и пускать все на самотек. Я собираюсь начертать свой собственный курс. Я буду делать то, что хочу, и заниматься тем, что по-настоящему интересно. Первое, с чего я начну, будет приличное образование.

— Хм… Пожалуй, никто не сможет возразить. — Мне показалось, что Джайлс слегка подшучивал надо мной. Не злобно, а скорее добродушно, словно я была неразумным ребенком. — Что ты собираешься делать, чтобы достичь поставленной цели?

— Сначала я запишусь на вечерние курсы.

Джайлс выглядел ошарашенным:

— Если ты сделаешь все то, что собираешься, то я сниму перед гобой шляпу.

— Я знаю, ты думаешь, что я безмозглая кокетка, у которой все амбиции сводятся к походу в парикмахерскую и к поимке богатого супруга. Но ты увидишь, я другая.

— Честное слово, я никогда не думал так о тебе, Виола!

Джайлс рассмеялся.

— Почему ты смеешься? Я не вижу ничего смешного!

— Извини, ты выглядишь такой неистовой и разгоряченной… Ради Бога, сними манто, ты в нем сваришься!

Я охотно подчинилась, в меховом манто я чувствовала себя как чайник, который вот-вот взорвется.

— Послушай, я полностью на твоей стороне. Образование — это длительный, медленный процесс. Получить даже азы науки довольно сложно, но это того стоит. Деньги, слава, власть — ничто не может сравниться со знанием. Давай выпьем за твой успех! — Джайлс осушил бокал вина. — Бр-р… Когда только в пабах научатся подавать хорошее вино?

— Спасибо. Кажется, что ты до конца мне не веришь, но я докажу…

— Хорошо. Я не такой скептик, как ты полагаешь. Давай заключим пакт, если хочешь! Ты пойдешь учиться, а я…

— Что ты?

— Я постараюсь воспринимать мир менее серьезно. Я тоже кое-что понял за прошедшие несколько дней. Я был чересчур серьезным и педантичным. С завтрашнего дня я буду учиться быть более легкомысленным.

— Как интересно, мы раскопали в себе столько всего, открыли столько ков ого, обнаружили такие черты, о которых даже и не подозревали.

— Вчера, когда все пошли на пикник, я решил перечитать Попа. Мне попался: «Виндзорский лес». Ты слышала об этой книге? — Я кивнула. — Книга представляет собой политическую полемику, но в ней также присутствуют замечательные пасторали. «Плывут над рыжим лугом облака, и виден синий холм издалека» [47]. Замечательно! Я выглянул в окно и был поражен яркой зеленью травы и невероятной синевой неба. Я подумал; какого черта?! Хватит распускать слюни и прятаться в доме! Жизнь ведь так прекрасна.

— Перестань терзать себя! У тебя были все основания считать себя уязвленным.

Джайлс покрутил головой:

— Не стану скрывать, мне льстил интерес, который Лалла проявляла ко мне. Я был настолько самоуверенным, что принял его за чистую монету. Поразмыслив, я пришел к выводу: мне хотелось улечься с ней в постель и ничего более.

— Ты не был влюблен в нее?

— Нет, нисколько. Я обманывал самого себя, потому что привык оборачивать простейшие желания в поэтическую обертку. Мне казалось, что таким образом я делаю их более интересными, более оправданными. Но очень скоро обнаружил, что просто был зол, мое сердце не было разбито. Я почувствовал себя гораздо лучше, когда отбросил в сторону гордость. Думаю, что во мне в большей степени говорило тщеславие, а не любовь.

— Я так рада! Я рада, что твое сердце не разбито. Думаю, что ты и Лалла не очень-то и подходили друг другу. Вы такие разные…

— Как день и ночь, — сказал Джайлс с мягкой улыбкой. — Хочешь еще бисквит?

Я размышляла об этом разговоре весь остаток пути. Сегодня впервые Джайлс говорил со мной серьезно. Я чувствовала, что наши отношения стали теперь совершенно иными. Мы понимали друг друга гораздо лучше, чем до поездки в Инскип-парк.

Мне не хотелось прощаться с Джайлсом, когда мы добрались до Лондона. Джайлс вызвался подвезти меня домой, в Спиталфилдс, но я настояла, что доберусь сама. Я вышла из машины в районе Гайд-парка и успела запрыгнуть в автобус. Немногочисленные пассажиры поглядывали на меня с любопытством. День оказался солнечным и жарким, а я была закутана с ног до головы в норковое манто.

Толгейт-сквер купался в солнечных лучах и, как всегда, радовал глаз элегантностью и спокойствием. Дверь дома номер сорок шесть была открыта. На пороге стояла Жозефина. Увидев меня, она стала громко визжать и подпрыгивать на месте.

— Ты вернулась, — сказал Дэниел голосом, полным презрения.

Он вышел из кухни как раз в тот момент, когда я зашла в дом с Жозефиной на плече. Я не успела поздороваться. Он повернулся ко мне спиной и громко захлопнул дверь гостиной прямо перед моим носом.

— Точно так же ведет себя мой Тибби, когда я ухожу, — сказала миссис Шиллинг, которая стояла в прихожей и надевала на голову фетровый берет, собираясь идти домой. Она всегда носила берет, низко надвинув на уши, так что короткие, серого цвета волосы выглядывали со всех сторон. — Фогг похож на кота, только сейчас я поняла это. Посмотри, как он ходит по дому, мягко переступая лапами по полу. Весь мир должен вертеться вокруг него. Пока вас не было, мисс Виола, Фогг вел себя невозможно. Он капризничал, как вздорная девчонка. Мисс Тиффани кудахтала, как курица на яйцах, а мисс Барлэм похудела еще больше. Теперь она выглядит не толще сосновой иголки. Надеюсь, с вашим приездом к нам снова вернется радость и веселье.

— Как здорово вернуться домой, миссис Шиллинг! Кажется, я отсутствовала целую вечность, хотя прошло лишь несколько дней. Я привезла вам кое-что — небольшой сувенир.

На обратном пути я попросила Джайлса остановиться в Литтл Уиддоне. На оставшиеся деньги я купила подарки для всех обитателей дома. Для миссис Шиллинг я купила коробку конфет, которые, как мне было известно, она любит. В изящной, овальной формы коробке лежало восемь конфет. Розовато-лиловые ленточки, аккуратно завязанные бантиками, придавали коробке игривый вид.

— О-о, мисс Виола! Вам не следовало! Я обожаю эти конфеты! Да благословит вас Господь! Конфеты такие нежные, я смогу справиться с ними, даже не вставляя зубов. — Миссис Шиллинг являла собой ходячую рекламу походов к дантисту. Вставные челюсти постоянно подводили ее из-за воспаленных десен. — Какая красивая коробка. — Она нежно погладила коробку красными, загрубевшими от тяжелой работы пальцами. — Я буду хранить в ней украшения, когда съем все конфеты.

— А это для Тибби. — Я отдала ей оловянную заводную мышь, которую купила в крошечном магазине подарков в Литтл Уиддоне.

Миссис Шиллинг приняла подарки с бурным восторгом, не соответствующим их реальной цене. Мы поговорили немного о разных мелочах, она поцеловала меня и ушла. Входная дверь за ней захлопнулась, и я осталась в прихожей в полном одиночестве. Я вдыхала полной грудью особый, ни с чем не сравнимый запах и испытывала огромное удовольствие. Жозефина сидела у меня на плече и пыталась открутить ухо от моей головы. Таким способом она обычно привлекала к себе внимание. Вынуждена признать, что ее попытки были достаточно эффективны. Поднявшись наверх по лестнице, я постучала в комнату Тиффани.

— Виола!!! — закричала Тиффани. Она рывком распахнула дверь, увидев меня. — Как я рада тебя видеть!

На фоне блесток и ярких красок Тиффани выглядела великолепно. Окно в ее комнате было задернуто самодельными шторами. Шторы состояли из множества разноцветных лоскутов и были украшены бисером. Рыжие волосы Тиффани были распущены и падали вниз на плечи огненными волнами. На длинных стройных ногах ничего не было. Тиффани была похожа на языческую богиню плодородия. Когда я сказала ей об этом, уголки ее рта задрожали, и она вдруг заплакала. Жозефина перепрыгнула с моего плеча на подоконник и стала гладить лицо Тиффани своими мохнатыми лапами. Я вытащила подарок, который купила для Тиффани на барахолке в Литтл Уиддоне. Тиффани всегда носила перчатки, она стеснялась своих больших, густо покрытых веснушками рук. Я купила ей растяжку для перчаток, сделанную из слоновой кости. Положив подарок на прикроватный столик, я обняла Тиффани и стала гладить ее вздрагивающие плечи, укрытые желтой пуховой шалью. Наконец всхлипывания немного стихли. Я подала ей носовой платок Джайлса. Платок был далек от своей первоначальной свежести.

— Высморкайся хорошенько! — посоветовала я. — Я все равно собираюсь стирать его. Расскажи мне, что произошло. Опять Монтегю?

— Ты угадала. Я ношу его ребенка!

— О Тиффани! — На минуту я лишилась дара речи. — Ты уверена?

— Практически уверена. У меня задержка. Со мной это иногда происходит, но никогда еще не бывало так долго. Я не помню точной даты, поэтому в глубине души еще питаю надежду, что все станет на свои места. Я боюсь признаться себе, что на этот раз залетела. Моя грудь налилась и покалывает. Вчера утром меня жутко тошнило, сегодня утром все повторилось сначала. Мне постоянно хочется съесть чего-то соленого. За два дня я проглотила две банки маринованных огурчиков.

Я некоторое время безмолвно смотрела на Тиффани. Я думала о том, что чувствовала бы сама, оказавшись в подобных обстоятельствах. Почему Господь сделал рождение детей таким рискованным занятием? Физическое желание и зачатие не должны иметь ничего общего. Почему наказание за слабость, за минутную ошибку за любовь лежит исключительно на женщине? А если бы я забеременела от Пирса? Мы никогда не предохранялись. Несколько раз я пыталась поднять эту тему, но он постоянно отмахивался и говорил, что не стоит паниковать, дело не стоит и выеденного яйца. У меня шел мороз по коже, когда я думала о том, во что могла вляпаться. Конечно, в эту минуту мне следовало быть менее эгоистичной и больше думать о Тиффани. Это ведь не я, а Тиффани оказалась в критической ситуации.

— Тебе следует попасть на прием к врачу, чтобы во всем удостовериться. Тогда только мы будем думать, что делать.

— Я знаю только два выхода из сложившейся ситуации. Оба абсолютно неприемлемы. Мне остается лишь покончить с собой — это лучшее, что мне приходит на ум.

Тиффани подняла голову и обвела глазами комнату, словно искала подходящий инструмент для самоубийства. Она всегда была склонна к драматическим эффектам, но сегодня атмосфера реального отчаяния сгустилась над ней.

— Пожалуйста, дорогая, дорогая Тиффани, оставь эти мрачные мысли, перестань говорить о самоубийстве! У тебя нервный срыв. Постарайся успокоиться и подумай, что лучше для тебя и для ребенка. О Тиффани, представь — крохотный младенец, принадлежащий только тебе. Что на свете может с этим сравниться?

Я попыталась представить, каково это — иметь ребенка, каково это — держать крохотное существо на руках. Очевидно, ребенок похож чем-то на Жозефину, только не покрыт с ног до головы волосами. Я бы не могла удержаться и осыпала поцелуями его пухлое розовое тельце с утра до вечера.

— Но я не хочу растить ребенка одна. Ребенку нужна полноценная семья, не правда ли? Я не желаю быть незамужней матерью-одиночкой, живущей на пособие и проклинающей целый свет за свои невзгоды. Кроме того, я не хочу ребенка от I Монти. Я боюсь, что когда мальчик вырастет, то я буду целыми днями бегать за ним. Меня беспокоит то, что он станет волокитой, как его отец.

— У тебя может родиться девочка. У нее будут такие же прекрасные волосы, как у тебя.

— Женщины бывают слишком неравнодушны к мужчинам. Или не интересуются мужским полом вообще. О Господи, как я ненавижу мужчин! Самовлюбленные, бессердечные, помешанные на сексе ублюдки!

Сейчас был не самый подходящий момент, чтобы вступать в спор в защиту противоположного пола. Более всего в эту минуту Тиффани нуждалась в сочувствии. Следующие полчаса мы провели, обсуждая недостатки сильной половины человечества. Мы не жалели черных красок. Казалось, Тиффани наша беседа доставляла удовольствие. Постепенно моя подруга успокоилась. Мы допили бутылку шерри, которая стояла в шкафу.

— То, что меня постигло столь распространенное несчастье, только усугубляет мое положение. Я чувствую себя униженной. Мне почти двадцать девять лет, я должна была подумать о последствиях. Я всегда гордилась своей независимостью и способностью рассуждать здраво. Что случилось, как я могла попасть в капкан, словно безмозглая шестнадцатилетняя девчонка?

— Подумай о тех несчастных молодых служанках, которых соблазнили господа, а затем вышвырнули на улицу. Ты когда-нибудь читала «Эстер Уотерс» [48]? Это самая грустная на свете книга. А Гетти Сорель? Мы с Джайлсом обсуждали ее пару дней назад.

— Это как раз то, что я имею в виду, — довольно банальная ситуация.

— Конечно, но тебя с малышом никто не выбросит на улицу. Все друзья помогут тебе. Рождение ребенка вне брака больше не считается позором.

— Я почти уверена, что в глубинке ничего не изменилось. Рождение ребенка без мужа ложится несмываемым пятном на репутацию семейства.

Родители Тиффани, отец — подполковник в отставке и мать — миссис Ваттлс, жили в провинции.

— Да, я уверена, что поначалу они будут шокированы, но затем привыкнут к мысли, что у них появился внук или внучка. Когда твои родители увидят улыбающегося беззубого малютку, их сердца растают. Все будет хорошо.

— Счастливица, у тебя такой розовый взгляд на жизнь. Легче растопить чугунную чушку, чем сердце моей матушки. Она и так считает, что я унизила семью тем, что не вышла замуж за отпрыска баронского рода.

Я подумала о Джереми, но немедленно отогнала эту мысль.

— Придется поверить тебе на слово. О матерях я знаю так же много, как и о мужчинах, — практически ничего.

— Бедная Виола! — Тиффани положила свою горячую влажную руку поверх моей. — Ты, очевидно, была совсем юной, когда твоя мама умерла?

— На самом деле моя мама жива. Люди привыкли полагать, что она мертва, а я стараюсь не утверждать обратное. Рождение дочери не входило в ее планы. Но я никогда не чувствовала себя обездоленной, тетя Пусси стала для меня тем, о ком любой ребенок может только мечтать. Ты собираешься рассказать обо всем Монти?

— Не знаю. Не вижу в этом особого смысла. Он целиком поглощен предсвадебными хлопотами. Может, стоит попросить его заплатить за аборт?

— О дорогая! Это так ужасно. Думаешь, аборт является лучшим выходом?

— Хотела бы я знать, что лучше. Разве лучше появиться на свет при подобных обстоятельствах? Это должно стать настоящим адом, когда твоему рождению никто на свете не рад. Конечно, мой ребенок может стать новым Моцартом, Ньютоном или Диккенсом, но, честно говоря, меня сейчас больше волнует другое. Неужели уже поздно? Я не помню, сколько дней назад у меня были месячные.

Мы обменялись познаниями в такой деликатной области, как аборты. Нечего и говорить, мои знания были практически равны нулю. Затем мы обсудили моральный аспект проблемы. Мы не пришли к единому выводу. Часы на церкви на площади напротив пробили пять раз. Я вскочила со стула.

— Думаю, стоит купить чего-нибудь выпить. Кроме того, мне надо сделать пару телефонных звонков. Я вернусь через полчаса.

— Ты такая милая! — Тиффани поднялась и поцеловала меня. — Мне стало немного легче, после того как я излила душу. Я рассказала обо всем миссис Шиллинг. Она искренне посочувствовала, но аборт, по ее мнению, немыслим. Она настаивает: я должна выйти замуж за Монти. Сама мысль о прерывании беременности заставляет ее, преданную католичку, негодовать до мозга костей. Я не осмелилась ей перечить. Дэниел, вероятно, возненавидит меня. Ты же знаешь, как он презирает саму идею размножения человеческого рода. Он находит ее омерзительной, она оскорбляет его чувство прекрасного. Я была в отчаянии, мне так хотелось поделиться с кем-нибудь своими мыслями. Вчера вечером я рассказала свою историю девушке из труппы. Она разразилась слезами и сказала, что Монти единственный мужчина, которого она когда-либо любила, и никогда не сможет простить ему измены.

Я медленно шла к телефонной будке и задавала себе вопросы. Сможет ли Тиффани зарабатывать на жизнь достаточно, чтобы прокормить себя и ребенка? Как Дэниел и Вероника отнесутся к появлению еще одного жильца в доме? Стоит ли мне настаивать на том, чтобы Тиффани не прерывала беременность? У меня не было готового ответа ни на один вопрос.

В телефонной будке было очень жарко. Солнце светило в стекло. Я не успела переодеться и обливалась потом. Пьяные подростки использовали будку как писсуар, а сознательные жильцы обильно поливали пол дезинфицирующим раствором. Я почти задыхалась от испарений, которые поднимались вверх под палящим солнцем. В первую очередь я позвонила тете.

— Как все прошло? Как поживает бедная Милисента Инскип? Вероятно, тебе было не очень комфортно? Джеймс по-прежнему такой же бука? Знаешь, он всегда смотрел на людей так, словно желал, чтобы они свалились замертво на месте. Не самое подходящее качество для дипломата. Неудивительно, что его посылали работать в самые отдаленные уголки земли. Джеймс и Милли вздохнули с облегчением, когда старый сэр Джордж Инскип умер. Они смогли наконец вернуться домой.

— Сэр Джеймс ничуть не изменился, довольно отталкивающий тип. А леди Инскип славная, хоть и несколько… странная.

— Она всегда была такой. Люди не меняются, когда становятся старше. Их недостатки только усугубляются. Я думала об этом сегодня утром. Всю свою жизнь я была слишком праздной. Я приносила чудовищные жертвы только лишь для того, чтобы сохранить покой. Сейчас большую часть времени я провожу в постели. Скоро я вообще перестану вставать. А твоя мама, давай посмотрим правде в глаза, всегда была довольно ветреной.

— Ты что-нибудь слышала о ней?

— Она позвонила сегодня в шесть утра, ты слышишь, в шесть … Время в Нью-Йорке отличается от нашего. Она разбудила меня, чтобы сообщить, что уходит от Маккензи Джексона, потому что он пьяная свинья. Я знала об этом со дня их свадьбы, но Констанция не захотела тогда ничего слушать.

— Джексон Маккензи?

— Всегда одно и то же. Она сказала, что сняла сглаз розовые очки. У нее появился новый воздыхатель — Летучий Голландец, как она его называет. Я знаю о нем только то, что у него есть огромная яхта. Мне кажется, все это плохо кончится.

Я пообещала тете, что приеду проведать ее на следующий день, и повесила трубку. В толстом телефонном справочнике я нашла номер клиники планирования семьи. Я позвонила и записалась на прием во вторник. Последний звонок я сделала в Институт Кортолда. Джайлс сказал, что это самое лучшее место в Лондоне для вечерних курсов. Думаю, он не ожидал, что я на самом деле позвоню. Мне ответил приятный женский голос. Секретарь сообщила, что большинство курсов начинаются в сентябре и к весне подходят к завершению. Однако есть один, который открывается сейчас и будет продолжаться все лето. Курс называется «От Джотто до Сезанна» и, возможно, будет мне интересен. Я ответила, что хочу начать заниматься немедленно. Она попросила заполнить некоторые бумаги, которые пришлет по почте, и принести их на урок в следующий четверг в семь часов вечера. Я, задыхаясь, продиктовала свой адрес. Температура в будке, казалось, вот-вот достигнет точки возгорания. Джотто и Сезанн, я уже слышала эти имена, поэтому испытывала некоторую гордость.

С огромным облегчением я вышла из душной телефонной будки и поплелась в небольшой магазин на пересечении двух улиц. Добродушный мистер Дринг — хозяин магазина — иногда разрешал мне делать покупки в кредит. Я купила бутылку вина, которое, по словам хозяина, было лучшим на прилавке (к счастью, вино стоило не очень дорого), две банки маринованных огурчиков, десяток яиц, большую плитку шоколада и конверт. Усевшись на деревянную лавку в парке в окружении воробьев, белок и разбросанного под деревьями мусора, я написала записку Ники. В конверт я вложила шоколад, написала адрес: школа Бладжеон, и тут же бросила посылку в почтовый ящик, который стоял на углу. Я надеялась, что Ники сможет получить мой подарок сразу по прибытии в школу. Мне хотелось немного подбодрить его.

— За будущее! — Я подняла бокал. Тиффани сидела напротив. Она заняла самое удобное на кухне кресло, обложившись со всех сторон подушками. В руке она держала вилку, на которую был насажен соленый огурец. — Каким бы оно ни было…

— Думаю, что если б мы знали, что сулит нам будущее, то напились бы до бессознательного состояния. Как говорит миссис Шиллинг, не работа убивает, а забота. Жаль, что люди не избавлены, как животные, от способности волноваться и переживать.

— А я думаю, что нет ничего хуже, чем излишнее волнение. Успокойся, ты ведь ожидаешь ребенка!

— Кто ожидает ребенка? — Дэниел материализовался на кухне, как всегда, неожиданно и беззвучно. Он, нахмурившись, уставился на нас.

— Я ожидаю ребенка, — ответила Тиффани. — Но, пожалуйста, не ругай меня! Мне очень тяжело, только сейчас я научилась говорить об этом без слез.

Дэниел сложил руки на груди и посмотрел на Тиффани поверх очков.

— Думаю, что сейчас не самые подходящие обстоятельства, чтобы ругать тебя. Уже слишком поздно. Я ожидал, что это произойдет. Современные молодые женщины прыгают в постель к мужчинам с удивительной поспешностью.

— Это нечестно! Мне двадцать восемь лет, и у меня было всего лишь три любовника…

— Избавь меня от этого! Я не желаю выслушивать подробности твоей сексуальной жизни! — Дэниел протестующе поднял руку. У него были красивые руки, самые красивые, хотя и несколько худые. — Ты наверняка хорошо представляешь, что означает иметь ребенка. Плач с утра до вечера, мокрые пеленки в ванной. О Боже, коляска в холле! — Дэниел скривился от отвращения. — Все женщины хотят иметь детей. Зачем? Зачем? Я не могу этого понять. Ты на самом деле дурочка, Тиффани! Ради всего святого, девочка, перестань хандрить!

Глаза Тиффани наполнились слезами.

— Я терпеть этого не могу! Не выношу женских слез! Что вы пьете? — Дэниел заглянул в мой стакан и понюхал.

— Это лучшее вино мистера Дринга, — ответила я.

— Лучшее? Какое тогда худшее? Пусть небеса спасут нас от его вина! Это вино не годится даже для приготовления пищи. Я спущусь в подвал и принесу кое-что. Тиффани, приведи себя в порядок, я не хочу больше слышать твои рыдания!

В подвале Дэниел хранил дорогие коллекционные вина. Он пил с нами вино только в исключительных случаях. В этот перечень особых случаев входили дни рождения и праздники. Когда я получила работу в ОЗПА, Дэниел также откупорил бутылку.

— Он очень милый, несмотря на то что постоянно прячется за хмурой маской, — сказала Тиффани, вытирая рукавом слезы. — Я знаю, что стану обузой для всех обитателей дома.

— Это «Дом Периньон»! Вы нигде не найдете лучшего напитка! — Дэниел вернулся с бутылкой шампанского. — Виола, посмотри, может, тебе удастся выковырять немного льда из этой чертовой коробки.

Я заглянула в машину для льда. Она представляла собой один ящик внутри другого. Пространство между стенками ящиков было набито древесным углем. Каждое утро торговец рыбой наполнял коробку льдом. Я с трудом оторвала примерзшую крышку. Холодный пар поднимался над прозрачными глыбами.

— Давайте выпьем за здоровье маленького Алгернона! Или это будет Сапфира?

— Мне нравятся короткие имена, — сказала Тиффани.

— Я знаю человека по имени Зед, — предложила я.

— Зед? Очень романтично. Навевает мысли о смуглой оливковой коже, белых сверкающих зубах и плясках у костра под стук кастаньет.

— Если бы я был на твоем месте, то оставил бы весь этот романтический вздор. Постарайся обуздать свои чувственные фантазии! У тебя и так достаточно проблем. — Дэниел сурово посмотрел на Тиффани, а затем откинул голову назад, не в силах сдержать смех.

У Дэниела были изумительные глаза — большие, глубокие, с невероятно длинными ресницами. Он не пытался показать, что неимоверно рад предстоящему появлению ребенка, но и не делал из этого трагедии. Он дал понять, что готов внести свой вклад и помочь Тиффани удержать свою ношу. Его слова стали самым большим утешением для будущей мамы.

Тиффани пошла спать. Она выпила слишком много. Я улучила минутку и вручила Дэниелу свой подарок. Джайлс посоветовал купить сборник стихов Ричарда Крашоу [49]. Книга была в мягком кожаном переплете с золотым тиснением по углам.

— Хм. Неплохой подарок. Эти ребята, которые жили в семнадцатом веке, знали толк в поэзии, — пробурчал Дэниел.

Я лежала в постели в своей комнате. Каждая тень на стене была мне знакома. В воздухе сладко пахло жасмином. Я думала о том, как я на самом деле счастлива, и о том, как буду любить ребенка Тиффани.

В понедельник я проводила Тиффани к доктору. Спустя полчаса она вышла из кабинета белая как мел.

— Я в положении. Доктор сказал, что слишком поздно прерывать беременность. Вероятно, прошло уже больше пятнадцати недель. О черт!

Я угостила ее обедом в рыбном ресторане. Рыба полезна для будущей мамы, она нейтрализует тот алкоголь, который Тиффани выпила. Заплатив за обед, я практически опустошила тетушкин фонд.

Во вторник я поехала в клинику планирования семьи и вернулась домой, зажав в руке свой первый рецепт на противозачаточные таблетки.

В четверг вечером я поехала в Институт Кортолда. Я немного нервничала. Все вокруг казались такими умными. Они знали, где находятся, и понимали, что делают. С большим трудом я разыскала свою аудиторию. На лекцию собрались студенты всех возрастов. Несколько человек приветливо улыбнулись, некоторые продолжали переговариваться вполголоса, не замечая меня. На столах у многих лежали книги, которые студенты читали. Я уселась за стол рядом с проектором, раскрыла тетрадь, вытащила из сумки остро наточенный карандаш и резинку.

— Всем добрый вечер! — Молодой человек ворвался в класс, сильно хлопнув дверью. Книги посыпались с полки на пол. Женщина, сидевшая за первой партой, бросилась их собирать. У незнакомца были длинные русые волосы, которые он расчесывал на пробор и заправлял за уши. Очки в серебряной оправе болтались на длинном носу. Молодой человек подошел к столу, на котором стоял проектор, и швырнул на стол сумку с книгами. Затем стал стаскивать с плеч джинсовую куртку. В эту минуту он увидел меня.

— Привет, как ваше имя?

— Виола Отуэй!

— А я Джулиан. Вы пропустили первое занятие. Мы обсуждали эпоху Раннего Возрождения в Италии. Останьтесь после урока, я дам вам список литературы. Сегодня мы рассмотрим творчество Джотто ди Бондоне. Приблизительно 1267–1337 годы.

«Джотто ди Бондоне», — записала я старательно. Неожиданно мои глаза наполнились слезами, а сердце учащенно забилось. Я не могла сдерживать радость. Я чувствовала, что передо мной открываются двери в сказочно прекрасный новый мир, попасть в который я так долго стремилась.