Танец со стеклом

16

Валяюсь в объятиях Марка, слушая рассказ о его командировке. Словецкий нежно гладит меня, а я млею в его сильных надёжных руках.

— Есть что высказать? — с улыбкой спрашивает Марк, заглядывая в моё лицо.

— Не-а, — качаю головой.

— Может поговорить хочешь о нас?

Снова качаю головой.

— Ты сам хочешь?

— Нет. Я всё равно тебя люблю, что бы ты не говорила. И не отдам тебя. Но придётся терпеть, пока я смирюсь.

— А тебе, пока я, успокоюсь и осяду.

Кажется, мы вернулись в ту же точку. Иногда, чтобы понять как кто-то важен, достаточно просто остаться вдали от него.

Весь день у нас проходит в гармонии и любви. Смеёмся, валяемся и смотрим фильмы.

— Самое правильное, что со мной могло случиться в жизни — это ты в моей футболке на кухне варишь нам кофе и готовишь завтрак.

От этих его слов я даже теряюсь.

— А как же твой бизнес? Твой строительный холдинг? Николь? Ты же всё равно любил её.

— Тогда думал, что любил. Но мы просто были знакомы, вроде как, у нас были общие цели и планы, в чём-то мы были схожи.

— А мы с тобой две противоположности.

— Да. И теперь я знаю, что даже такой вариант возможен.

— Для меня единственно возможный. И мне страшно так сильно любить, — шёпотом произношу, смотря в пол.

— Ты забыла? Со мной ничего не страшно. Сама говорила.

И в моей голове не укладывалось как после всех этих признаний мы могли ругаться. Я так хотела, чтобы вся эта идиллия не заканчивалась.

Но, как обычно, нас хватило ненадолго. Леон попросил после учёбы встретиться, чтобы обсудить его проект и Лику. В проекте они с другими наставниками набирали команды, ставили им танцы, а на каждом этапе люди голосовали.

— Мне нужна будет твоя помощь в репетициях. Показать им страсть, секс, эмоции.

— Боюсь, меня убьют потом.

— Ой, да нужна ты мне сто лет, — морщится Леон, как будто съел лимон. — Как Лика, кстати?

— Всё отлично. Готовь деньги на вино.

— Посмотрим-посмотрим.

Марка я хотела предупредить о встрече с Леоном, но он не взял трубку. Поэтому сейчас, когда мы стояли на улице, перебрасываясь фразами, и я увидела Словецкого, мысленно готовилась к расправе.

— Привет, — чмокаю в щёку.

Хмурится, враждебно смотря на Алаева. Вижу вдали Артёма, стоящего на стрёме. Видимо, настрой Марка не нравился и ему.

— Слушай, Леон, а тебе прям нравится время проводить в обществе моей девушки?

— В обществе своей подруги. Ваши отношения меня не интересуют, — деловито сообщает Леон, закатывая глаза. — У нас были в прошлом отношения, нам не понравилось.

— Леон… — пищу я. Зря он это сказал. Очень зря.

Словецкий каменеет, а затем его предохранитель срывает. Он кидается на Леона.

Марк наносит удар за ударом по телу Леона. Последний от неожиданности, а теперь и боли, даже защищаться не может.

— МАРК! УСПОКОЙСЯ, ПЕРЕСТАНЬ, ТЫ УБЬЁШЬ ЕГО! — кричу во всё горло, но тот не слышит меня. Я пытаюсь влезть между ними, наплевав на возможность получить тоже.

— Уйди, — бешеными глазами смотрит Марк.

Я уже практически на грани срыва, когда к нам бежит Артём, который оттаскивает Словецкого. Я сажусь рядом с Леоном, который, наконец, может вдохнуть.

— Ты как?

— Норм…ально, — прерываясь, говорит парень.

— Поехали в больницу, давай, вставай аккуратно.

Леон едва стоит на ногах, а меня всю трясёт.

— ТЫ НИКУДА НЕ ПОЙДЁШЬ С НИМ. ПУСТИ, АРТЁМ! — орёт Словецкий, но я не реагирую.

Глаза застилают слёзы. Сажаю Леона в машину, прыгая за руль.

— НЕ СМЕЙ!

Спасибо Артёму, который с сожалением смотрит на нас, крепко держа Словецкого. Рядом стоят ещё парни из охраны, готовые прийти на помощь.

— Леон, сейчас всё будет хорошо, слышишь?

— Вот он придурок у тебя, — хрипло смеётся Алаев.

— Силы побереги.

Доезжаем до больницы в рекордные сроки. Нас просят ожидать, но, благо, ждём мы минут пять. Леона уводят, а меня начинает дико трясти. Я яростно стираю слёзы, но они снова появляются. Чувствую, как вибрирует телефон. Увидев номер Марка, сбрасываю, но он настойчиво продолжает наяривать. После череды неотвеченных, мне начинает звонить Артём. Я догадываюсь, кто это на самом деле.

— Да? — продолжая вытирать непрошенные слёзы, поднимаю трубку.

— Дана, девочка моя, в какой вы больнице?

— Нет, — снова истерика лезет наружу. — Не приезжай, пожалуйста. Не надо.

— Дана, я не трону его.

— Нет-нет-нет, пожалуйста, не надо.

— Давай поговорим, — твёрдо произносит, не слыша меня.

— Марк, услышь меня, прошу. Я не хочу сейчас говорить, дай мне успокоиться.

— Когда мы поговорим?

— Я дождусь Леона, отвезу его домой и потом приеду домой, если у меня будут силы.

Если честно, я врала. Я не собиралась говорить с ним сегодня. Мне нужно было хоть немного прийти в себя.

— Если ты не приедешь, я приеду сам, — твёрдо говорит, а я сбрасываю.

Леон выходит через сорок минут.

— Что сказали?

— Перелом двух рёбер, многочисленные ссадины и ушибы.

— Тебе всё выписали?

— Да.

— Господин Алаев, подождите, распишитесь, — протягивает медсестра какую-то бумагу. — Вы точно не помните лица хулиганов?

— Точно, — кивает Леон и морщится.

— Ты не сказал? — уже в машине спрашиваю у парня.

— Сказал, что хулиганы. В целом, почти не соврал. Идиот бешеный.

— Прости, Леош. Я не думала, что до этого дойдёт.

— Ты бы поаккуратнее. А то он вообще невменяемый.

Молчу. Раньше мне казалось, что он не причинит мне вреда, но после сегодняшнего я даже не знаю.

Заезжаю в аптеку и беру всё необходимое для Леона, а затем везу его домой.

— Ты точно в норме?

— Хочешь переночевать со мной, чтобы убедиться? — играет бровями.

— Придурок, — смеюсь я нервно.

Когда он выходит, я остаюсь на распутье, что мне делать и куда ехать. Если я не приеду, то он точно решит, что я ему изменяю где-то не пойми где. Если приехать, то уедем мы снова в больницу, но уже с моим нервным срывом. Решаю поехать к Людмиле Павловне, но предупредить об этом Словецкого. Уже когда стою под её окнами, набираю Марка. Он берёт после первого гудка.

— Да? Ты где?

— Я не приеду, Марк. Я не готова. Останусь сегодня у Людмилы Павловны, только не приезжай, умоляю тебя.

— Дан, нет, пожалуйста, давай поговорим.

— Хватит, — чувствую, как снова начинаю плакать. — Я устала, Словецкий. Я устала, пойми меня. Мне больно.

— Данюш, я больше не буду.

— Ты сейчас как ребёнок говоришь, — нервно смеюсь я. — Просто оставь меня в покое на какое-то время.

— Я всё равно тебя не отпущу. Ты моя.

— Я уже поняла, что я для тебя игрушка без чувств. Только твоя боль важна.

— Это не так.

— Это так. Я хочу расстаться, — наконец выдаю я то, о чём думала всю дорогу.

— Нет, — жёстко отвечает мужчина. — Хочешь подумать — думай. Я не приеду. Но я не оставлю тебя в покое.

— Да пошёл ты, — сбрасываю и отключаю телефон.

Людмила Павловна видя моё состояние пускает без слов. Делает мне чай, даёт успокоительное и я, плача в подушки, засыпаю, успев предупредить, чтобы женщина не пускала его.

Вся ночь проходит в беспокойных снах, и я списываю это на постоянное нервное напряжение. Утром Людмила Павловна слушает мой истерический рассказ, снова делает чай и успокаивает.

— Девочка моя, я не знаю, что тебе сказать. Это больная любовь. Ненормальная. Нужно это искоренять, конечно.

— Да как? Он каждый раз мне обещает, но ничего не меняется. Ладно я, люди же страдают.

— Да, как можно было приревновать тебя к этому шалопаю Леончику, — эмоционально выдаёт. И с этой фразы мне становится дико смешно. Вместе с Людмилой Павловной мы смеёмся во всё горло, но это просто очередная истерика, после которой я плачу. Отменяю все дела на сегодня. И тренировку, и репетицию, и учёбу. Смотрим дурацкие российские сериалы, готовим пирог, пьём чай сто раз за день и много смеёмся. Узнаю у Леона о его самочувствии. Выглянув в окно, вижу машину Словецкого и вздрагиваю. Решаю включить телефон, чтобы знать, что у него на уме. Как только он включается, Марк звонит. Поколебавшись пару секунд, всё же беру.

— Да.

— Даночка, — тихо, спокойно и в какой-то мере безжизненно произносит Словецкий. — Долго прятаться будешь?

— Я не прячусь, — смахнув слёзы, приземляюсь на кровать.

— Никуда сегодня не поехала.

— У меня нет на это ресурса.

— Поговорим?

— Я вчера всё сказала.

— Не принимается. Я же сказал, что не отпущу тебя, — сегодня его тон спокоен.

— Насильно будешь держать?

— Да.

Я снова начинаю плакать. Чего другого я ожидала от него?

— Даже если мне от этого плохо?

— Тебе не будет плохо.

Марк говорил так спокойно, словно тоже был под успокоительными.

— Спокойной ночи, Марк.

Снова отключаю телефон, обещая себе, что завтра точно буду в строю.

Проснувшись как обычно рано, я собираюсь на учёбу. Сегодня у Людмилы Павловны тоже были занятия, поэтому мы выезжаем вместе. Машины Словецкого, к счастью, нет. Постоянно дёргаюсь в страхе, что он вот-вот заявится и утащит меня, но учёба проходит спокойно. Сегодня были занятия в детском доме и, к моему счастью, сюда он тоже не приехал. Далее по плану было выступление в клубе. Приезжаю вся разбитая внутри, но сияющая снаружи. Сегодня из-за перенесённых занятий я приехала поздно, и не репетировала. Макс, видимо, был немного в курсе, поэтому спрашивает:

— Ты точно сможешь?

— Да.

— Может они без тебя?

— Макс, отстань.

— А если что-то случится?

— Если ты не оставишь меня в покое, то что-то точно случится, — злобно бурчу я.

Номер проходит неплохо, но играть сексуальную кошечку, когда внутри так погано — очень тяжело. После номера сразу еду домой, уже заметно расслабившись, но зря. Когда заезжаю во двор, вижу одну из машин Марка, следующую за мной. Что ж, не буду же я вечность бегать. Выхожу, а вместе со мной и Марк, спешащий ко мне. Останавливается напротив, изучая серьёзным взглядом. Его лицо не выражает ровным счётом ничего.

— Поговорим, — не спрашивает, а утверждает.

— Не, себе оставь, — решаю хотя бы кровь попить. — Разговоры свои.

Разворачиваюсь и направляюсь в сторону подъезда, но Словецкий хватает меня на руки и тащит в машину.

— Отпусти! Отпусти меня, Марк! Это не смешно, мне завтра на работу, я устала.

— Можешь поспать, пока едем, — он залазит вместе со мной на заднее сидение, а водитель выезжает со двора.

— Марк, отпусти меня, это не смешно, — вырываюсь я, но он держит меня мёртвой хваткой, а у меня на глаза опять проступают слёзы.

Я не вырываюсь, не говорю, кажется, даже не дышу.

Когда останавливаемся у его квартиры, я продолжаю сидеть с амебным видом, и Марк сам тащит меня в дом. В квартире стоит огромное количество красивых цветов. Словецкий стягивает с меня обувь и куртку, ведёт в гостиную.

Я падаю на диван, а он садится напротив на корточки. Берёт мои ладони в свои руки, начиная целовать. Я продолжаю смотреть перед собой, наблюдая расплывающуюся картинку стены. Словецкий садится на колени, а голову кладёт на мои ноги.

— Прости, — глухо и надломленно просит он. — Прости меня.

Я упорно продолжаю молчать, не касаясь его. Марк тоже спокоен. Просто тихо лежит на моих коленях. У меня чешутся руки, чтобы погладить его и сказать, что всё хорошо, но я устала от ходьбы по кругу.

— Я просто очень сильно люблю тебя.

Но и на это я молчу.

— Скажи хоть что-то, — с каким-то надрывом просит Марк.

— Я всё тебе сказала вчера. Больше ничего не будет.

— Я не отпущу тебя, — он говорит так, словно я какая-то болезнь, с которой он смирился.

— Тогда не жди от меня ничего. Я буду такой. Такой, какой ты меня считаешь. Безвольной куклой.

— Я тебя такой не считаю.

— Хорошо.

— Дана! — кажется, эмоции у Марка просыпаются.

— Что, Марк? — голосом безжизненного робота говорю.

— Дана, прекрати этот цирк! Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Отпустил меня.

— НЕТ!

— Больше ничего не хочу тогда.

— Можешь играть в эту игру, пока не надоест, я тебя не отпущу.

— Хорошо.

Словецкий отходит от меня, а я, немного посидев, иду в душ, а затем молча ложусь спать. Сквозь сон чувствую, как он гладит меня по лицу и волосам, но спать я хочу больше, поэтому никак не реагирую.

С утра меня ждёт завтрак и кофе, но я демонстративно наливаю себе зелёный чай, на что Словецкий усмехается.

— Какие планы на сегодня?

— Тренировка, работа.

— Я отвезу тебя.

— Как скажешь, — пожимаю плечами.

Марка всё же отталкивает моё поведение, и он меня не трогает. По пути на тренировку мне звонит Людмила Павловна.

— Да, моя дорогая, — улыбаюсь я. Вот кому я всегда рада.

— Здравствуй, моя девочка. Как дела?

— Нормально, вчера провела тренировку у деток. Ни разу не пожалела, что мы начали это. Спасибо вам за помощь ещё раз.

Всю дорогу болтаем с ней о работе и учёбе, но как только я кладу трубку, снова включаю режим амёбы.

— Может быть, где-то пообедаем?

— Как хочешь.

Я вижу, как он злится, но ничего не делает.

Всю тренировку не обращаю на него внимания. После неё мы всё же едем домой, видимо, у Марка по какой-то причине пропал аппетит. Вместе с нами приезжает и доставка еды. Словецкий зовёт меня, но аппетита нет. Я ограничиваюсь чаем. Когда я решаю пойти заняться учёбой, Марк резко, но бережно дёргает меня, на себя, приникая к губам. Я не вырываюсь и не отвечаю. Словецкий всячески пытается меня распалить, но я держусь, вспоминая всю ту боль, что сидела во мне в последнее время. Наконец, поняв, что секс с бревном — это не интересно, он отходит от меня.

— Сколько можно? Что ты хочешь?

— Ничего, — пожав плечами, я ухожу наверх.

Вечером начинаю сборы, делаю красивый макияж и одеваюсь просто, но красиво. Чтобы он видел, но не думал, что я специально.

Во время выступления особенно стараюсь, видя, как он смотрит на меня. Как горят глаза. Как напрягаются руки. Но я всё с тем же видом продолжаю его игнорировать. По пути домой мне звонит Леон.

— Да.

— Привет. Ну как дела?

— Нормально, ты как? Рёбра как?

— Болят, но жить можно.

— Тебе нужна какая-то помощь? — обеспокоено спрашиваю у друга.

— Да вообще-то. Репетицию провести.

— Конечно. Когда?

— Завтра, в десять утра.

— Я буду.

— Спасибо тебе.

— Не за что. Это же из-за меня.

— Ты то тут причём, — смеётся парень.

Кладу трубку, ничего не говоря Словецкому. Но Марк сам не выдерживает.

— Куда-то собралась завтра?

— Да. Нужно команде Леона провести тренировку, потому что сам он не может. Как он сказал в больнице, ему рёбра хулиганы сломали.

— А если я тебя не пущу?

— Тебе мало? — слегка стервозно спрашиваю я. — Я могу вообще не разговаривать с тобой. А ещё, знаешь что? — резко открываю дверь, пока машина летит на полном ходу. — Могу ещё с собой что-нибудь сделать.

— Закрой, дура, — Марк хватает меня за руку, сбавляя скорость, наконец останавливаясь совсем.

Он выходит из машины, закуривая сигарету. Психует, пинает снег, сжимает кулаки, пока я смотрю перед собой.

— Что мне сделать? — спрашивает снова.

— Перестать покупать меня и понять, наконец, что я не шлюха.

Его вечные цветы, машины, золото и бриллианты. Сначала было приятно, но но делал это при каждой ссоре, когда мне просто нужно было, чтобы он меня услышал.

Марк молча заводит машину, направляясь домой. Спим мы порознь. Утром он молча отвозит меня на тренировку, и я не боюсь, что он снова кинется на Леона. Моё поведение было самым большим стопорящим элементом. Марк понимал что теряет меня. И соверши он что-то ещё из ряда вон — потеряет окончательно.

Леон подозрительно смотрит на Марка, но тот протягивает руку, извиняясь.

Кажется, лёд немного трогается. Всю репетицию он сидит спокойно, несмотря на то, что Леон постоянно стоит около меня и трогает, объясняя движения. К концу тренировки я устаю. Вообще в целом, и из желаний только сон.

— Обедать хочешь?

— Хочу спать, — честно отвечаю.

— Ты толком не ешь, Дана. Так нельзя.

— Сначала я посплю.

Кажется, я даже договорить не успеваю, как проваливаюсь в сон, а просыпаюсь уже в комнате Марка. Его рядом нет. На часах шесть вечера. Голова раскалывается, ощущение, что кто-то долбит в виски.

Спускаюсь вниз, чтобы выпить таблетку. Марк что-то делает в ноутбуке, параллельно говоря с кем-то по телефону. Я призраком с красными глазами прохожу мимо него на кухню. Выпиваю сразу две таблетки, запивая водой.

— Что-то болит?

— Голова, — со страдальческим видом сообщаю мужчине.

— Давай-ка есть.

Он достаёт из холодильника всё, что в нём есть.

— Ешь, — складывает важно руки на груди.

Я, не реагируя на него, ковыряю вилкой везде, где приглянется. Голова всё также пульсирует, и я, психанув, откладываю еду.

— Я обратно.

Не дожидаюсь ответа, ухожу в душ, а затем спать. И новая неделя ничем не отличается от прежней, кроме моего идиотского поведения. Запал Марка, кажется, пропадает, как и мой сон. Ночами я прислушиваюсь к шагам в квартире, за дверью, даже на потолке. Начинаю скучать по нему, но сдавать позиции не собираюсь. Он ещё пару раз пытается со мной поговорить, но я продолжаю вести себя, как бездушная тварь. После этого Марк становится незаметным будто. Много курит, лицо становится осунувшимся и со щетиной. Когда пересекаемся, просто молчит и внимательно смотрит. Думаю, скоро ему надоест. Мне тоже плохо, и ночами я рыдаю в подушку, обнимая плюшевую игрушку, а хотелось бы его.

В пятницу меня привозит в клуб водитель, потому что Словецкий занят. Перед самим выступлением я вижу, как рядом с Марком сидит какая-то проститутка. На ней не написано, но по-другому не скажешь. Вся сделанная, причём делали как-то некачественно. Выглядит дёшево. Злость внутри закипает, но я держу себя в руках. С улыбкой отыгрываю номер, видя скользящий только по мне взгляд Марка, пока его пассия что-то говорит ему почти на ухо. Зря стараешься.

Номер заканчивается, и я не могу отдышаться. То ли от злости, то ли от нагрузки. Переодеваюсь, и выглядываю в зал. Их нет. Но я решаю сделать ход конём.

Незаметно прохожу через всех, выходя через основные двери. Оказавшись на улице, вдыхаю свежий зимний воздух. Успеваю уйти на приличное расстояние, когда Марк понимает что к чему и звонит.

— Да, дорогой? — невинно начинаю я.

— Где ты? — почти рычит Словецкий.

— Я решила прогуляться. Ты же, вроде, был занят какой-то пассией. Зачем мешать буду.

— Где. Ты?

— А что, она тебе не понравилась?

— Даная, на улице зима и час ночи. Скажи, пожалуйста, где ты? Я заберу тебя и мы поедем домой, — его голос очень уставший.

Называю примерное местоположение, и Марк подъезжает через семь минут.

— Тебе не надоело? — спокойно спрашивает он.

— Что?

— Дурой прикидываться.

— Я не прикидываюсь. Если не нравится, высади меня у моей квартиры и забудь обо мне.

— Ты так хочешь этого? — горько усмехается мужчина.

— Я ничего не хочу уже, — сейчас даже безжизненность не надо играть. Она была во мне. — Надо было блондинку домой забирать.

— Моё мнение не поменяется, Дана. Я не отпущу тебя.

— Да, я помню, что я твоя вещь.

— Да хватит так говорить! — ударяет по рулю. — Я никогда к тебе так не относился.

Решаю промолчать.

Марк пытается наладить отношения: дарит подарки, тащит цветы, пытается обнять, но во мне словно всё сдохло. Я уже даже не играла это всё. Неужели он, правда, не понимал что к чему?

В среду жду Марка после детского дома, так как он писал, что заберёт, но никого нет. Достаю телефон, чтобы набрать, но никто не берёт. Странно. Какой-то липкий страх поселился внутри по непонятной причине. Паникёрам я не была никогда.

Решаю подождать минут десять в здании. Охранник в это время смотрит что-то по телевизору, и я холодею, когда слышу репортаж.

— Машину крупного бизнесмена Словецкого Марка Алексеевича на большой скорости протаранил автомобиль…

Судорожно заглядываю в экран, где вижу машину Марка в ужасном состоянии.

Срываюсь с места, вызывая такси до того перекрёстка. Он ехал за мной. Меня начинает трясти, а в на глазах выступают слёзы.

— Быстрее, пожалуйста, — прошу я водителя такси.

Мы доезжаем за двадцать минут, которые кажутся мне вечностью. Быстро сунув деньги, выбегаю к месту, где всё огорожено лентой, стоит скорая и полиция.

Подлезаю быстро и незаметно под ленту, а мой взгляд мечется.

— Девушка, здесь нельзя находиться.

— Где Словецкий? — дрожащим голосом спрашиваю. Всё выкрутили на максимум. Звуки, как под водой. В глазах — стеклянные хрусталики.

— Покиньте, пожалуйста, огороженную территорию.

Но тут мой взгляд цепляется за Словецкого, сидящего в карете скорой помощи, и бегу к нему на негнущихся ногах.

— Марк, — кричу, а он не сразу понимает откуда, но сразу осознаёт, что я. Что-то быстро говорит медику, выходя из машины, а я торможу рядом с ним. — У тебя ничего не сломано?

— Не знаю. Плевать, иди сюда, — рукой притягивает меня к себе, пока я от страха и дрожи не могу зуб на зуб поставить.

— Я услышала по телевизору, — всхлипываю, только сейчас в полной мере осознавая, что могла его потерять. — И машину увидела.

— Всё хорошо со мной, — он гладит меня по спине, а я вдыхаю родной запах, которым не дышала уже давно. Я вообще давно не дышала. — Успокойся. Ты меня такая пугаешь.

— Давайте продолжим. Я всё же рекомендую поехать в больницу.

— Мы едем, — отвечаю за Словецкого.

— Дан, давай домой поедем, — просит он, морщась.

— Нет, я никуда не поеду, пока тебя полностью не обследуют.

— Ладно, — сдаётся Словецкий. — Ты со мной едешь.

Дорога до больницы занимает минут десять. Я не выпускаю руки Марка, пока его не уводят на снимки и прочее. Сама до сих пор не могу успокоиться, и медсестра даёт мне успокоительное. Жду Марка около часа.

— В целом, всё в порядке. Ушибы, гематомы, нижнее ребро подломано, но это ещё повезло, что не проткнуло органы. Тогда было бы страшно. Мази и лекарства я вам выписал, всё здесь.

— Спасибо, — дрожащим голосом говорю, пока Марк не сводит с меня глаз. — Домой?

— Домой, — довольно улыбается, будто не в аварию попал, а выиграл триллион долларов.

Снаружи нас уже ждёт машина с водителем. Марк аккуратно садится, и я прыгаю рядом. Сажусь чуть поодаль, чтобы не причинить боль, но Словецкий тянет меня в объятия, и я не сопротивляюсь. До дома едем в тишине. Лишь Марк чмокает меня в волосы, а я всё ещё пытаюсь переварить. По пути заезжаем в аптеку, где берём все необходимое.

— Давай помогу, — говорю Марку, помогая снять рубашку и осматривая синяки. Они были почти везде, и как же я благодарила Бога, что он так легко отделался.

Стараюсь сдержать слёзы, достаю шприц, чтобы поставить обезболивающий укол. Я умела их ставить, так как сама спортсменка, но руки неистово трясутся, и это замечает Марк, внимательно следивший за мной.

— Тише, девочка моя, — он забирает у меня из рук шприц и кладёт на стол. — Всё хорошо, слышишь? Я жив и всё хорошо.

И плотину прорывает. Я начинаю рыдать, делая шаг в его объятия.

— Я чуть с ума не сошла, пока доехала, — сквозь собственный вой пытаюсь сказать. — Увидела машину в новостях.

— Тише, моя хорошая, девочка моя, родная, правда, всё хорошо. Переставай, сердце кровью обливается.

Марк крепко прижимает меня к себе, и я ощущаю дикую потребность поцеловать его, чтобы убедиться на всех уровнях. Словецкий мигом отвечает, подсаживая меня на стол и срывая с меня футболку.

— Стой, укол, — начинаю я.

— Потом, — возвращается к моим губам.

Мы как два изголодавшихся зверя. Как я могла подумать, что смогу без него? Отвечаю на ласки, сама не скупясь. Нежно и аккуратно глажу по гематомам, целую синячки и обнимаю самые сильные в мире руки. Откуда берётся это второе дыхание — непонятно, но вскоре мы заканчиваем, и я, кажется, успокаиваюсь. Отличное лекарство, ничего не скажешь.

— Как я люблю тебя, — в шею говорит мне Марк. — Давай поговорим теперь, пожалуйста.

— Сначала укол. Потом душ. Потом поговорим, — соглашаюсь я.

Взяв себя в руки, всё же ввожу лекарство. Вместе идём в душ, и я помогаю Марку, который теперь от боли стискивал зубы. Видимо, последние силы он потратил на меня, а укол еще не подействовал.

Укладываю его на кровать, принося все мази, принимаюсь нежно и аккуратно наносить их на тело.

— Не больно?

— В этом случае я готов терпеть, — лыбится Словецкий.

— Не смешно, я чуть с ума не сошла, Марк.

— Ты простила меня?

— Есть смысл? Это повторяется из раза в раз. Как мне ещё тебе сказать, что я люблю только тебя и никто мне не нужен.

— Я пытаюсь, Дана, правда.

— Страдают левые люди, Марк.

— Я не знаю, что с этим делать. Я ведь верю тебе, но всё равно боюсь, что тебя отнимут. Хоть кто отнимет.

— Да ты сам всё делаешь, чтобы я ушла. Я чувствую себя последней шлюхой. Мне настолько не верят, что…

— Никогда не говори этого, — хмурится Марк. — Не считаю тебя такой.

— Тогда прекрати, Марк. Я, правда, не могу так больше. Я — не твоя жена, я не предам тебя. Я люблю тебя со всеми потрохами, даже с этой ревностью, но не когда от неё страдают другие. Я вот всё в тебе люблю. Твою серьёзность, твой мальчишеский настрой, когда ты уставший приходишь домой, когда включаешь начальника. Как улыбаешься, злишься, смеёшься. Твою доброту, заскоки, просто каждый твой вдох. Я… Я, правда, не знаю, как это выражать уже, родной. Какие слова тебе говорить, как себя вести. Я ищу причины в себе.

— Прости, — он лыбится во все тридцать два, хотя должен испытывать вину.

— Да, возможно, я не умею это выражать так, как ты постоянно это делаешь, но я просто вот такой человек. Завтра меня обнимет одноклассник, и что? Почки ему отобьёшь? Ты можешь хотя бы со мной поговорить, прежде чем с кулаками лезть?

— Я буду, — тянется ко мне.

— Ты меня слушаешь?

— Да, это я готов слушать вечность, моя девочка.

Он так смотрит, что у меня всё внутри замирает. Кажется, я не умею так, и в этом моя проблема.

— Марк, серьёзно, ещё один раз, и это будет всё. Услышь меня сейчас.

— Слышу. Понял. Не буду. Люблю, — лыбится.

Смотрю на него, как на дурака.

— Такое ощущение, что ты рад, что в аварию попал.

— Есть такое, — довольно лыбится. — Пару синяков и сломанное ребро, а ты меня снова любишь. Я уж подумал, что потерял тебя окончательно. Это было невыносимо. Как ты держалась? Реально подумал, что ты меня разлюбила.

— Не очень приятно, когда тебя кидают в машину и везут без спроса.

— Да ладно, приятно же, — смешно смотрит Марк.

Нет, конечно, если бы он не был таким настойчивым, ничего бы у нас не вышло с самого начала.

— Но с каждым разом я всё ближе к грани.

— Понял я. Буду держаться. Иди ко мне.

Я приземляюсь на его грудь, а он крепко держит меня за талию. Стараюсь не думать, но всё равно в голову лезут мысли о том, что с ним могло что-то случиться.

— Авария. Кто виноват?

— Не я. Я гнал к тебе, но правила соблюдал. Этот олень въехал в бочину. Если без шуток, мне просто повезло.

От одной мысли вздрагиваю. Поглаживаю его по синякам, обводя пальчиком.

— Я сейчас замурчу, — проваливаясь в сон, говорит Словецкий. Кажется, укол начинает действовать.

А я ещё долго ворочаюсь, пытаясь освободить голову от дурацких ужасных картин.