Танец со стеклом

21

После праздников жизнь возвращается в прежнее сумасшедшее русло. Девочки не самым позитивным образом воспринимают информацию о том, что я ухожу.

— Девчонки, я всё понимаю, я тоже вас очень люблю и ценю. И мне будет сложно без наших репетиций, сплетен, но я не могу разорваться, а здесь я уже сделала всё возможное для себя. Я всегда помогу, если что, мои хорошие.

Плачем, обнимаемся и смеёмся. Это редкий случай, когда женский коллектив сложился таким хорошим образом, что мы всегда переживали друг за друга и обожали.

— Лика — отличная девчонка. Она справится, в ней есть потенциал, пусть растёт вместе с вами. Дорогу молодым, — смеюсь я.

В школе заканчивается ремонт, и я набираю в неё педагогов. Все юридические вопросы мне помог урегулировать Марк. Я глупой никогда не была, но этой стороны жизни никогда не касалась, поэтому в одиночку мне было бы сложно.

Ребята, с которыми мы учились охотно соглашаются на такой экспириенс.

Вика помогает мне с рекламой. Воронова официально развелась с Борисом и лишила его родительских прав, в чём я её очень сильно поддерживала. Она переживала, что Тёмка потом может не простить ей этого, но мелкий даже не спрашивал про него. Зато в Ерёмине души не чаял. Словецкий взял её к себе на работу, а Артёма она устроила в детский сад, откуда часто его забирал Артём-старший. В её голове теперь появился новый заскок, что Ёремину не нужен будет мелкий.

— Господи, Воронова, да что ты за тупица такая? Он тебя любит. Только слепой не увидит, глухой не услышит. И Артёмку тоже. Он уже сейчас за него порвать готов, если его кто-то в саду обидел. За тебя тоже. Че тебе надо?

— Ничего, — обиженно выдаёт Вика. — Просто один раз обжигаешься, а потом всего боишься.

Да, прямо как Марк. За что нам это с Артёмом?

— Я всё понимаю, Вик. Конечно, нужно и о будущем думать, но ты никогда не узнаешь к чему приведёт какое решение, поэтому не изводи себя. Артём тебя точно не обидит, это я знаю на сто процентов.

— Спасибо, что ты есть, — ноет эта дурында. — Мой источник светлых мыслей.

— Иди сюда, — обнимаю её.

Леон планировал свой тур по странам Европы.

— Забрала у меня солистку! — ныл Алаев.

— Она ж тебе не нравилась!

— И что? Ты мне тоже никогда не нравилась, но нас связывает успех.

— Мерзкий ты, — кривлю нос.

И всё идёт хорошо, и даже лучше, чем я могла себе представить. Пока в один из вечеров я не приезжаю к Марку в квартиру и не застаю его, сидящим в темноте. Балкон открыт на всю, но он курит в квартире и пьёт виски.

— Марк, ты чего творишь? Заболеть опять захотел? — закрываю балкон. — Что случилось?

Он выглядел очень странным. Словно во всём мире разочаровался.

— Словецкий, ты меня пугаешь. Что случилось? — забираю чёртову сигарету и затушиваю о пепельницу. — Что?

Он переводит на меня отстраненный взгляд, а потом ухмыляется, опрокинув виски.

— Я тебя пугаю? А трахаться направо и налево тебя не пугало?

— Что? — чувствую, как мой взгляд тяжелеет, а голос становится жёстче.

— Что? Думала, я не узнаю? — швыряет на стол передо мной фотографии, где я с Леоном целуюсь, а на другой мы якобы спим с ним, потом идут снимки с каким-то незнакомыми мне парнями, где-то мои одногруппники.

— Ты серьёзно в это веришь? — нет, правда? Может он просто прикалывается надо мной? — Марк!

— Ты знаешь, я проверил. Именно в эти дни ты была без охраны, без водителя, без меня. Ездила по своим делам, репетициям, — с видом человека, познавшего истину, говорит Марк.

— Марк, давай ты проспишься, и мы поговорим, — прошу, забирая бокал.

— Да, у тебя как раз будет время придумать очередное враньё, — с презрением отходит, словно я больна чем-то заразным. — А Марк-дурак ведь поверит! Войдёт в положение! Ты ведь мне никогда и ничего не рассказывала! Ни про прошлые отношения, ни про родителей! Я всё узнавал от чужих людей! Вы, наверное, с Леоном и легенду про родителей придумали, чтобы я поверил!

Залепляю пощёчину, этому орущему придурку, чувствуя проступающие слёзы на глазах.

— Ты осознаёшь, что говоришь сейчас? — жёстко спрашиваю я.

— А ты осознаёшь кто перед тобой? — в его глазах такая ярость, что мне становится страшно.

— Сейчас уже нет. Откуда это у тебя?

— Неважно.

— Откуда?

— НЕВАЖНО! — орёт, швыряя стакан.

— Ты придурок? Что творишь?

— Я не хочу слышать твои объяснения! — чуть сбавляет обороты. — У тебя есть завтрашний день, чтобы собрать свои шмотки, и навсегда исчезнуть из моей жизни. Школа, машина — забирай всё. Только не попадайся больше мне на глаза!

— Марк, — мои глаза испуганно расширяются, и мне кажется, что они сейчас вылетят. — Давай ты успокоишься, и мы завтра поговорим…

— Я НЕ ХОЧУ ТЕБЯ НИ СЛЫШАТЬ, НИ ВИДЕТЬ! — орёт он так, что я отхожу на пару шагов назад.

— А я хочу! Марк, я тебе никогда не изменяла, я тебе клянусь! — кричу в ответ, пытаясь достучаться. — Ты слышишь меня? Это враньё, ты что, серьёзно поверил?

Я делаю несколько шагов к нему, осыпая лицо короткими поцелуями.

— Я никогда не изменяла тебя! Это подделка!

Я обхватываю его, надеясь, что сейчас до него дойдёт, что это всё бред. Я чувствовала себя героиней какой-то паршивой мелодрамы с корявым сценарием. Надеюсь, что ещё секунда, две, три, и до него дойдёт, но нет.

— Я сказал тебе, я не хочу тебя видеть. Я не хочу иметь ничего общего! — отцепляет, направляясь к выходу.

Я не оставляю попыток и иду следом, снова цепляя его за руки, пытаясь обнять.

— Марк, да не я это. Кто-то пытается нас развести!

У меня начинается самая настоящая истерика, я кричу, цепляюсь за него, пытаясь донести, что это не я, но все тщетно. Когда Марк отталкивает меня, занося руку для удара, я даже не сдвигаюсь с места. Правда, слёзы перестают бежать из глаз.

— Ну, давай, бей, — безжизненно говорю, а перед глазами проносится наш недавний разговор. — Чего стоишь?

— Тебя для меня больше не существуешь.

И уходит.

Я падаю на пол в коридоре, и рыдаю, обхватив колени руками. Мне больно везде. Словно все органы пустили под пресс. От рыданий я даже вздохнуть могу не сразу. Как? Как он мог поверить в эту чушь? Для меня до сих пор всё происходящее было каким-то сюрреализмом. Словно он сейчас придёт, успокоит, скажет, что всё хорошо, что он ошибся. Я бы даже простила его и забыла это всё.

Но шёл третий час, а на пороге он не появлялся. Я скидала свои вещи, которые носила чаще всего, оставляя все подарки Словецкого здесь.

В пять утра, когда он так и не появился дома, а трубку не брал, я звоню Артёму.

— Где он? — спрашиваю, небрежно закидывая сумку в багажник.

— Дана, он на такси, без охраны и водителя, я не знаю, честно.

— Адрес Николь, Артём.

— Дан…

— Артём, адрес, — требовательно прошу я.

— Спасская 15, квартира 14.

— Спасибо.

Прыгаю в машину, быстро добираясь. Настрой у меня был воинственный. Махом поднимаюсь на второй этаж и стучу в дверь. Николь открывает не сразу. Завернутая в одеяло, она выглядит вполне счастливой:

— Прости, но он спит.

Я решаю всё проверить своими глазами, а не верить этой стерве. Оттолкнув её, прохожу вглубь квартиры, где на большой двуспальной кровати на самом деле спит полностью обнажённый Марк. Я смотрю буквально пару секунд, навсегда высекая это в памяти.

— Я же говорила, что он будет моим, — в спину говорит мне эта сука.

Ничего не хочу ей отвечать. Вообще не хочу говорить. И дышать тоже, и жить в целом.

В машине долго не могу понять, куда мне ехать. Чувствую полнейшее опустошение. Дома Тёма с Викой, которые будут успокаивать и смотреть с сочувствием. Леон тоже не вариант. Выдвигаюсь в сторону Людмилы Павловны. Она точно поймёт и найдёт слова.

Боюсь напугать женщину, что, собственно, и случается.

— Даночка, что случилось?

— Мы с Марком расстались, — рыдаю я, делая шаг в объятия женщины.

— Что? Как? Почему?

Рассказываю всю историю, опуская непотребное поведение Словецкого, которое я бы простила ему, если только не не изменил мне.

— Девочка моя, как мне жаль, — гладит меня по голове Людмила Павловна. — Ты сделала всё возможное.

— Но если бы я поехала следом, может быть получилось его переубедить.

— Нет, Дана. Не получилось бы. Он поверил этой лаже настолько, что слушать не стал тебя. Не дал высказаться. Поехал чушь творить. Со временем сам поймёт, может быть, но не сейчас.

Я ухожу в свободную комнату, накрываясь с головой одеялом. Внутри так болит, словно у меня там открытые кровоточащие раны. Как будто язва сжирает изнутри.

Когда голова болит от рыданий и бессонной ночи, я отправляюсь в беспробудный сон. Периодически женщина будет меня, просит поесть, но я не хочу ничего.

Звонят и Вика, и Артём, но я не нахожу сил, чтобы ответить, а к вечеру Ерёмин сам приезжает. Чувствую, как он садится на кровать.

— Дан. Дана, — зовёт Артём. — Я не отстану.

— Что, Артём?

— Я на него больше не работаю. Он думает, что я тебя покрывал из-за Вики.

— Вика тоже?

— Вика сама сказала, что не сможет работать с ним.

— Простите.

— Да ты причём. Я пытался ему объяснить…

— Но он как в танке.

— Да.

— Он был у Николь, и больше я не буду бороться, Артём, — я всё же сажусь на кровати, смотря на Тёму. — Я устала.

— Я понимаю. От и до тебя понимаю, и мне даже нечего сказать. Николь — сука, это точно она.

— Если бы он верил в меня, то это бы не прокатило. А раз ему больше верится в эту чепуху, то пусть. Рано или поздно всё равно бы пришли в эту точку.

— Всё хорошо будет, Дан, — тянет, крепко обнимая меня Ерёмин, а я плачу на его плече.

— Хорошо хоть мы подружились, не хотела бы тебя потерять. Ты Вике передай, чтоб не волновалась. Я пока хочу тишины просто.

— Хорошо. Она понимает. Я, наверное, буду уговаривать её ко мне переехать, чтобы…

— Они мне не мешают. И ты тоже. Что с работой будешь делать?

— У меня есть деньги. Открою своё охранное агенство. Не пропаду, не хочу больше бегать двери открывать большим начальникам, — смеётся Тёмка.

— Правильно. У тебя всё получится.

— У тебя тоже. Даже без него.

— Я не хочу без него. Я не могу.

— Всё сможешь. Ты сильная.

— Я бы выбрала быть счастливой. Эти уроки судьбы поднадоели.

— Значит, они ведут тебя к чему-то великому.

Молчу. Не знаю, что сказать.

— Езжай. Я в норме. В окно не выйду. Поболею пару дней, и всё будет нормально.

— Не теряйся. Мы переживаем.

— Хорошо.

Ближайшие двое суток я лежу, практически не вставая. Ждала ли я, что он приедет? Да. Хотела ли, чтобы он сказал, что это всё ошибка, что он не спал с Николь? Да.

Вспоминала каждую минуту вместе, вспоминала, что он говорил мне, какие нежности, его заботу и поступки. И не могла поверить, что тот человек, который орал и замахнулся на меня — это тот же мой Марк.

И всё же я старалась его выгородить в собственной голове. Насколько это сука постаралась и в своё время, и сейчас, что ему напрочь всё отбило. Но всё же если бы он любил меня по-настоящему, то поговорил и попытался сохранить отношения, а не вот так себя повёл.

Людмила Павловна, видя моё состояние вызывает тяжёлую артиллерию.

— Жопу поднимай, — слышу надменный голос надменного Леона.

— Нахрен.

— Надо.

— Нет, на хрен иди.

Алаев поднимает меня с кровати и ставит на ноги. Смотрит на уставшее лицо:

— У-у, в зеркало себя видела? Мылась хоть, нет?

— Нет, как знала, что ты придёшь.

— Собирайся. Поедем тусанём.

— Не хочу.

— Ты где-то услышала вопросительную интонацию?

С Алаевым спорить бесполезно. Если я не приведу себя в порядок, то он прям так и потащит. Уже проверено. Когда родители погибли, я была в такой же яме. Как и когда бабушка. И каждый раз меня из неё вытаскивал Леон. Растрясал, не давал сдохнуть и напоминал, что такое жизнь. Забирал прямо в пижаме и вёз на лично разработанную терапию, каждый раз разную.

Быстро умываюсь и надеваю какие-то джинсы, толстовку и куртку.

— Куда едем?

— Меньше знаешь, крепче спишь.

— То есть ты можешь меня продать на органы, а мне согласиться?

— Кому нужны твои почки жухлые?

Тыкаю Леона в бок.

Он везёт меня сначала по городу, игра в шашки. Алаев, кстати, тоже очень хорошо водил машину и был любителем экстремального вождения. Привёз он меня для начала на картинг.

— Серьёзно?

— Абсолютно.

На картинге я уже была, но на другой трассе. Эта была очень извилистой и длинной. Нам читают инструктаж, надевают снаряжение, и отпускают в свободное плавание.

Леон снял весь зал на час, и мы начали догонялки. Я разгонялась до бешеных скоростей, и адреналин захватывал. В очередной раз, когда я уже приближалась к крутом повороту, представила, что не сбавлю скорость и не впишусь. Раз, и всё закончится. Идея показалась мне заманчивой, но я сбавляю скорость и аккуратно вхожу в поворот, притормаживая на финише.

— Ты чего?

— Сейчас, пара минут.

Делаю пару глубоких вдохов, успокаивая разум. Когда Леошка толкает меня, задираясь, я щурю глаза, чего он не видит, и нагоняю его.

Бесимся как дети весь час, а после Алаев везёт меня в какое-то другое место.

— Тир? — удивлённо хлопаю ресницами.

— Тир!

Это был огнестрельный тир. Нам снова провели инструктаж, выдали наушники и очки, и мы начали соревноваться с Леоном под присмотром инструктора.

— Ты — мазила. И размазня. Слабачка. Че сопли на кулак мотаешь?

— Да. Пошёл. Ты, — после каждого слова делаю меткий выстрел. — Знаешь, там и наши фотки были.

— Ну дурак, че могу сказать. Поверить, что я-я-я с тобо-о-ой… — экспрессивно выдаёт Леошка.

— Да? Что-то я припоминаю, как т-ы-ы за мно-о-ой бегал в семнадцать.

— Я был молод, глуп и слеп, — ржёт Алаев и треплет меня по волосам.

А я снова задумываюсь, что если пустить пулю в лоб, то все мучения закончатся. Затем смотрю в глаза Леона, и откладываю пистолет.

— Что дальше по программе? Прыжок с парашютом? Параплан? Мотоцикл? Лыжи или сноуборд?

— Дальше едем в караоке, — лыбится Леон.

Киваю, не отнекиваясь.

В клуб нас пускают без проблем, несмотря на мой внешний вид.

— Это мои знакомые ребята. Можем орать сколько угодно, бар на реконструкции. Я нам тут еще алкашечки взял и еды.

Мы врубаем все песни, какие вспоминаем подряд. Орём оба во всё горло, ухахатываясь друг с друга. Леон мешает нам какие-то коктейли, которые мы залпом выпиваем, от чего становится жарче и веселее. Я даже ем пару бургеров, которые он притащил.

— ПОТОМУ ЧТО ЕСТЬ ЛЕОШКА У ТЕБЯ, — кричу я популярную песню, на что Алаев показывает рвотные позывы.

— ЗАБИРАЙ МЕНЯ СКОРЕЙ, УВОЗИ ЗА СТО МОРЕЙ, — следом орёт он, а я по полу катаюсь.

— Петь у тебя получается также паршиво, как и танцевать, — сквозь слёзы хриплю я. Кажется, мы проорали тут весь голос.

— За-ва-ли.

Он ставит какую-то музыку фоном, падая рядом на пол.

— Легче?

— Намного, — улыбаюсь я. — Спасибо тебе. Мне с тобой очень повезло.

— Конечно. Кто бы сомневался. Что думаешь делать?

— Не знаю. Вообще не знаю. Как в школе работать, как жить, чем заниматься.

— Давай со мной в тур? — предлагает Алаев, глядя в упор. — По Европе. Ты как раз отвлечёшься.

— Ты специально это всё придумал, чтобы в тур меня зазвать? — ржу я. — Ты чего? А как учёба? А школа на ком? А детский дом?

— По учёбе я уже попросил Людмилу Павловну, — вот жук. — Школу можешь оставить на Лику. Она присмотрит. Всё равно всё через твоего Словецкого проходит. Она ничего без него не решит, как и ты. А в детский дом попроси кого-нибудь из девчонок. Даже из клуба. Пусть проводят занятия, пока ты в отъезде. Я даже платить ей буду.

— Ну не знаю, Леон.

— Тебе сегодняшняя ночь на подумать. Всё равно будешь спать, как убитая.

Убитая. Отлично.

Леон вызывает такси до Людмилы Павловны.

— Подумай, — просит он и уходит.

— Вы считаете, что это хорошая идея?

— Да, девочка моя. И опыта наберёшься. И развеешься.

В этой ситуации отличный вариант. За обучение не переживай. Ты сделала для ВУЗа уже и так много.

Вырубаюсь и, правда, моментально. Всё-таки всплески эмоции вымотали. А утром звоню Леону:

— Леон, я согласна, через сколько едем?