Танец со стеклом

27

Оказавшись в квартире, я устало выдыхаю. Всё же эта жара меня знатно изматывает. Я не завожу истерик, не плачу, не смотрю в одну точку. Сейчас я осознавала, что не могу себе этого позволить. Я и так могла подорвать всё, что угодно, когда в первый месяц даже не знала о ней, да и потом рисковала в туре.

Каждый раз просила у неё за это прощение, поглаживая при очередном бунте.

— Девочка моя, успокойся. За папу переживаешь? Он сам виноват. Не переживай, тебя он не оставит.

В этом я почему-то была уверена. Марк просто не был готов к этому. Ему нужно ещё немного времени, чтобы прийти в себя, а затем он начнёт активные действия. И нет, я не набивала себе цену. Просто я чётко осозновала, что это не закончится. Он так и будет меня ревновать и верить каждому дуновению ветра, а я буду бояться ступить лишний шаг, чтобы не случилось повторения истории.

Решаю позвонить Леону.

— Привет, Леош. Анжела, Эми, привет, — машу девчонкам на заднем фоне.

— Дана! — кричит Эмилька. — Пливет!

— Как дела, конфетка? — переняла я манеру Леона так её называть.

— Холосо. Я соскучилась.

— Но у нас хорошие новости. Мы приедем в гости! — говорит Анжела на заднем фоне.

— Скорее всего в конце лета, Дан, — улыбается Леон.

— Я очень рада, тебя ребята. Буду вас ждать.

— У тебя как?

— Терпимо, — смеюсь я. — Сегодня Марк приезжал.

— И как? — хмурится Алаев.

— Всё хорошо, — смеюсь я. — Держу удар. Конечно, он это так не оставит, но я буду стараться. Поэтому жду вас, ваша поддержка мне не помешает, — смеюсь я.

— Будем обязательно!

Эми рассказывает новости, а я её подробно слушаю, что-то попутно отвечая. Анжела с Леоном только посмеиваются.

— Леон, я хочу, чтобы ты был крёстным у моей дочери.

— А Словецкий против не будет?

— А у него нет на это полномочий, — смеюсь я.

— Мы тоже хотим Эмилию покрестить в России. Дана, и крёстной будешь ты, — говорит Анжела.

— Да, больше я никому не доверю, — поддерживает Леон, чмокая дочь в лобик.

— Я за. Спасибо за доверие.

Вечером я понимаю, что пора закупать детские вещи, чем и планирую заняться в выходные.

Пишу Вике, приглашая пойти со мной, на что девушка охотно соглашается, сообщая, что у Артёма с сыном завтра мужской день.

Утром я совершаю все ритуалы, заряжая себя настроением. Завиваю волосы в кучеряшки, надеваю белый топ и высокую юбку длиной миди, закрывающую живот. Мой образ деловой колбасы мне более, чем нравится.

Когда я уже почти готова выходить, в дверь звонят. Марк.

— Привет, — снова его виноватый взгляд и надломленный голос.

— Привет.

— Я пройду?

— Вообще я ухожу.

— Куда?

— По делам.

— По каким?

— Марк. Что ты хотел? — не выдерживаю я.

— Поговорить.

— Дак мы вчера поговорили, разве нет?

— Нет, мы не договорили.

— Хорошо, проходи, только быстро. Меня ждут.

Словецкий заходит на кухню, и мне непривычно видеть его таким неуверенным.

— Слушаю.

— Почему ты сказала тогда в интервью, что твоё сердце занято?

— Оно занято. Малышкой.

— Дана, что мне сделать, чтобы ты меня простила?

— Я тебя простила, Марк, — не кривя душой, сообщаю мужчине. — Просто дальше мы не можем быть вместе.

— Почему? — смотрит исподлобья.

— Потому что я всегда буду ждать вот этого повторения, — отворачиваюсь я от него, держась за столешницу.

— Не будет больше подобного. Дан, я не могу без тебя. У меня жизнь вся рушится. Мне не надо без тебя ничего. Я не хочу ничего, — я слышу, как он подходит ко мне, но не трогает.

— Марк, — наконец, собираюсь с мыслями. — Я не могу больше терпеть твою ревность. Не сейчас. Не после того, что было. Я была готова на что угодно для тебя, твоего комфорта и покоя, но это игра в одни ворота. Ты каждый раз меня бил своим недоверием. Я всё понимаю, у тебя своя история, но почему я должна была терпеть её последствия, Марк? Мне не нужны были все твои подарки, деньги, статус. Мне нужен был ты сам. Ты, а не кто-то другой.

— Я слишком поздно это понял, — надрывно и тихо говорит Словецкий. Повернувшись к нему, вижу полные раскаяния глаза. Он делает последний разделяющий нас шаг, касается уха губами, от чего по мне пробегает табун мурашек.

— Пыль в глаза пустить каждый может, — горько произношу я. — Люди не меняются, Марк.

— До встречи с Николь я не был таким. Значит, я могу быть нормальным. Да, я собственник. Да, я не хочу в радиусе пяти метров от тебя видеть мужиков. Но я больше не буду ломать тебя.

— Будешь ломать себя? — усмехаюсь, заглядывая мужчине в глаза. — Отличный план. А какой надёжный!

— Дана, — берёт в руки моё лицо, начиная целовать. — Я люблю тебя. Лучше себя сломаю. Без тебя всё равно я ничего не хочу. Без вас уже.

Я стою, как тряпичная кукла, позволяя делать что угодно.

— Отношения, в которых люди ломают себя обречены на провал, — наконец выдаю я. — Проверено. Ты так и не понял…

— Да всё я понял, — перебивает меня Словецкий. — Я понял, что ты верная и никогда не предашь. Что любила ты меня так, что готова была ломать себя. Что я вообще не заслуживаю такой любви. Что ты гордая, даже доказывать ничего не стала. Что ты самая лучшая. Что я люблю тебя. Что жить не смогу без тебя. Прости, что я сразу не понял всего этого. Не понял тебя.

— В следующий раз будь внимательнее и постарайся сразу понять, чтобы не упустить что-то важное, — прошу я, высвобождаясь из его хватки. — Я своего решения не поменяла.

Нахожу в бумагах снимок УЗИ мелкой и вручаю его Словецкому.

— Вот она, можешь забрать, у меня ещё есть. Она сейчас у меня на первом месте. И так всегда будет. И, если хочешь, как я уже сказала, можешь принимать полное вовлечённое участие. Будем принимать совместные решения, будем хорошими родителями для неё. Но на этом всё.

— А если ты найдёшь себе кого-то?

— Будет здорово, если ты порадуешься за меня, — широко улыбаюсь.

— Издеваешься? Я не позволю чужому мужику быть ни рядом с ней, ни рядом с тобой, — жёстко произносит Словецкий, а затем идёт на выход, а я остаюсь стоять, как вкопанная.

Снимок Марк забирает, а на выходе произносит ещё раз:

— Я вас никому не отдам, поняла?

И уходит.

Вздохнув, иду на выход, словно ничего не случилось. Стараюсь даже не думать об этом, словно ничего и не было.

— Ты чего так долго?

— Прости, бунтарка покоя не давала.

Мы едем в торговый центр, где обходим кучу магазинов, набирая цветные красивые рубашки, распашонки, носочки, шапочки, пелёнки. Потом Вика набирает всякие приблуды в виде молокоотсоса, памперсов разных, погремушек. Мы набирали, пока влазило в тележки.

— Кроватку, коляску и прочее будем брать с Тёмой.

— Согласна.

Вкратце ей пересказываю о встрече с Марком.

— Я так хочу, чтобы вы помирились. Я же знаю, что ты его любишь, но согласна, что простить такое сложно. И по нему видно, что ему плохо без тебя. Он уже сто раз пожалел, что такое вообще случилось и он поверил. Насколько я знаю, с Николь он очень жёстко разобрался.

Молчу в ответ.

Мы грузим всё в машину и решаем посидеть в кафе. Я заказываю лимонад и легкий фруктовый салат.

— Я надеюсь, дома ты ешь больше.

— Иногда бывает, — смеюсь я. — Токсикоз когда был, меня тошнило от всего подряд. Я так выдохнула, когда в одно утро меня не затошнило от кофе.

— Мне с Тёмкой повезло.

— А с Ерёминым?

— Тоже повезло. Люблю его безбожно, — смеётся Вика. — Я сначала порой шугалась, когда он чуть резче что-то делал. Боялась поперёк сказать. Представляешь, насколько въелось мне это под кожу? Ерёмин уже потом просил возразить ему что-то. Учил ругаться с ним, — смеётся Воронова.

— Я очень рада за вас. И за Лику с Максом. Кстати, Людмила Павловна с Фёдором Николаевичем живут теперь вместе, помнишь, я рассказывала?

— Ты в общем всех свела.

— Ага. Сама только не свелась, — смеюсь я.

Уже ближе к десяти вечера я приезжаю домой. Открываю багажник, думая, как всё это занесу. Артём предлагал помощь, но я пообещала, что просто не понесу сегодня или унесу за несколько раз. Рассматривая багажник, краем глаза вижу знакомый Мерседес. Марк выходит, останавливаясь рядом со мной.

— Что случилось?

— Донести надо.

— Давай занесу, — не дожидаясь разрешения, собирает все пакеты.

— Езжай в лифте, я пешком пойду, мне в них плохо.

— Пошли вместе пешком.

— У тебя пакеты тяжёлые.

— Пошли, — опережает и идёт передо мной.

Открываю дверь, пропуская Марка.

— Поставь в комнате, я разберу потом.

Сама же прохожу в комнату, чтобы выпить воды. Как же надоела жара.

— Чай, кофе?

— Нет, спасибо.

— Ты зачем приехал то?

— Не могу без тебя. Особенно сейчас. Думал, что упустил, раз твоё сердце занято и не смог бы мешать, а тепер…

— А, понятно.

— Завтра поедем за коляской и кроваткой, столиком, что там ещё надо. Я заеду… во сколько?

— Как удобно. У меня день свободен, — сама же предлагала принимать участие.

— Тогда часов в двенадцать.

— Хорошо. Я хочу, чтобы крёстными стали Вика и Леон, — сразу же ставлю в известность.

— Хорошо, как скажешь.

Он не хочет уходить, и я это вижу.

— Тебе что-то нужно? — спрашивает Марк. — Тебе самой.

— Нет, Марк, спасибо.

— А рожать ты где хочешь?

— Я заключила договор с роддомом на Баумана.

— Скинешь реквизиты, чтобы я оплатил?

— Я всё оплатила.

Словецкий улыбается. Наверное, его веселит моя самостоятельность.

Я чувствую сильный пинок где-то под рёбрами. Тихо шиплю.

— Варварша!

Марк тихо подходит и кладёт руку. Я перемещаю её туда, где играется моими органами сейчас эта девочка.

Чувствую, как его аромат ударяет в нос. Тот же самый, что я уловила с ним в машине в первый раз.

— Я люблю тебя, Дана, — шепчет, а когда я поднимаю на него глаза, целует. Я твержу, что не должна, но не нахожу в себе сил оттолкнуть его.

Марк перемещает руки на шею, поглаживая щёки большими пальцами, заодно фиксируя, чтобы я не отвернулась. Я не касаюсь его. Не могу.

В какой-то момент дочь решает мне напомнить, что вообще-то я не соплячка слабохарактерная сильным тычком, от которого я всё же резко отрываюсь от Словецкого.

— Тебе пора, — севшим голосом говорю я. — И прекращай.

— Нет, — по-мальчишески улыбается. — Что до работы, кстати. Я на днях переоформлю школу на тебя.

— Нет, пусть останется на тебе. Я ничего не смыслю в этом, ты же знаешь. Пускай висит на тебе.

— Я тебе подскажу, если что. Мои юристы и бухгалтерия всегда к твоим услугам.

— Да нет, пусть на тебе остаётся. Какая разница?

— В том, что от меня ты деньги брать не захочешь, а школа будет приносить доход. Я надеюсь, работать ты не собираешься?

— До девятого месяца, думаю, буду. Потом, конечно, нет. До года хотя бы.

— Дана!

— Что?

— Давай так, — кладёт карту на стол.

— Нет.

— Это не тебе. Ей. Всё необходимое. Лимита нет.

— Марк, сам можешь покупать. У меня есть деньги.

— Дан, пусть будет. Завтра в двенадцать.

— Хорошо.

Я провожаю его до двери, где Словецкий снова пользуется моим замешательством, прижимая к стене.

— Марк… — едва успеваю прошептать, прежде чем он снова сладко целует.

— Что мне сделать? — утыкается лбом в мой лоб, поглаживая живот.

— Ничего, я же уже говорила. Ты всё сделал, что мог.

— Я не смогу без тебя.

— Тридцать два года мог.

— Потому что не знал тебя.

— Тебе пора.

Марк закрывает глаза, словно запоминая мгновения, а потом резко отрывается.

— Люблю тебя.

Уходит, захлопывая дверь.

— И я тебя, — слушает мой шёпот тишина.

Он подрывает моё равновесие настолько, что я полночи не могу уснуть, вспоминая все наши сладкие моменты. Засыпаю лишь к утру.

Каким-то неведомым образом я просыпаю. Успеваю лишь умыться и расчесаться, когда в дверь звонят.

— Доброе утро.

— Доброе, прости, я проспала. Сейчас соберусь, проходи.

— Ничего, — лыбится, как дурак, разглядывая меня в пижаме с поцелуйчиками. Красивые короткие шорты, майка на бретелях. — Я не спешу.

Словецкий проходит на кухню, где у меня стоит открытый ноутбук и лежат разные бумаги. Махнув рукой, я ухожу краситься.

Полностью собранная в красивом платье я выхожу через полчаса.

— Можем ехать.

— Ищешь ещё преподавателей? — кивает на ноутбук.

— Да. Хочу ещё в детском доме проводить занятия от школы уже. Сама пока не смогу, нужно что-то думать. Преподавателей мало, желающих обучаться много, особенно после нашего тура.

— Это было красиво.

— Спасибо, поехали.

Марк открывает мне все двери, помогает сесть. Всё, как в старые добрые.

Я снова сижу в его машине. Ещё пару месяцев назад не думала, что такое вообще возможно. Отворачиваюсь к окну, чтобы не смотреть на Словецкого, парфюм которого вбивался в нос. Изучаю вывески, деревья, пролетающие мимо, магазинчики и дома.

— Как себя чувствуешь?

— Нормально.

Лимит разговоров исчерпан. Мы подъезжаем к огромному магазину. Марк помогает выйти, но сразу после я отстраняюсь.

— Если не понравится, поедем в другой, — предупреждает меня.

Я хожу несколько часов между рядами, рассматривая коляски, затем кроватки, ищу качественные матрасы, выбираю автокресло. Словецкий просто ходит следом, не встревая в мои раздумья.

— Не нравится зелёный цвет, поняла, — кладу руку на живот, где варвар отбивает мне печень. — А розовый? Розовый нравится? Давай лучше лиловый? — очередной тычок. — Розовая, поняла тебя.

Марк с интересом наблюдает за мной.

— Она уже всё слышит. Можешь приветы передавать. Будет к голосу привыкать.

— А я думаю, что лучше взять лиловую, дочь. Розовая — это как у всех.

Марк чуть наклоняется и поглаживает по животу, и она не пинается.

— Предательница, — смеюсь я, а Марк лыбится.

В общей сложности через три часа я чувствую, что мои ноги отваливаются.

— Дана, может быть, в мою квартиру доставим? Она больше и просторнее.

— Нет.

— А как ты себе представляешь? Я буду папой по выходным?

— Почему? Можешь приезжать и в будни.

— Я хочу видеть, как она растёт.

— Это не каждый день. Ты успеешь.

— Дана!

— Что? Марк, у меня шесть месяцев. Мне скоро рожать. Всё это нужно ещё собрать. И я не собираюсь жить в твоей квартире. У меня плохие воспоминания.

— Но хорошее ведь тоже было, — тихо говорит, прилипая к моему боку. — Ты дашь одной ошибке перечеркнуть всё?

— Ты же позволил одному вранью перечеркнуть всё.

— Хорошо, как скажешь.

Марк указывает адрес доставки — мой. Домой едем в тишине. Марк провожает до двери.

— Если что-то будет надо, звони.

И уходит.

А я снова остаюсь наедине со своими мыслями. Чем больше он находился рядом, тем больше я думала о том, что наказываю не только его, но и себя. Именно этого и добивалась Николь. А ещё кому хуже я делала? И ему, и себе тоже.

Решаю плыть по течению, оставив эти размышления.

Пару недель проходят в относительном спокойствии. Словецкий заезжает, привозит продукты, контролирует доставку мебели для мелкой, но разговоров больше не заводит.

Сегодня мы договорились встретиться в школе, чтобы обсудить мои предложения о развитии, направлениях и педагогическом составе. Мне нужны были его советы, так как Марк был профессионалом.

Я ехала спокойно, никого не трогая, как какой-то мудак решил резко подрезать меня. Это случилось так быстро, что я даже не успела среагировать, влетая в него. Скорость была не высокой, но этого хватило для испуга. Я итак опаздывала, а теперь и подавно не приеду. Я сижу несколько минут в ауте, пытаясь понять, что со мной всё хорошо, несмотря на то, что машину откинуло.

— Слышь, ты, — выходит этот полуфабрикат, начиная орать на меня. В это же время мне звонит Словецкий. Я выхожу из машины, попутно отвечая.

— Да, Марк, я знаю, что опаздываю, я в небольшую аварию попала.

— Небольшую? Ты знаешь, сколько стоит моя машина? Да ты сосать столько не умеешь, — орёт этот ненормальный.

— Дана, ты где? — максимально спокойно спрашивает Марк, хотя я слышу, что он заволновался.

— Я на углу, где ресторан, а через дорогу от него виртуальная реальность, — даю опознавательные данные.

— Я буду через пять минут. Посиди в машине. Я убью сейчас этого ублюдка, — а пока мы говорили с Марком, этот придурок бухтел под ухо, что я насосала на права и прочее. Его даже не смущал живот.

— Слушай, ты заткнёшься или нет? Сейчас всё решим, — не выдерживаю я.

— Слышь ты, коза, че ты решишь? Ты хоть знаешь, сколько стоит…

Дальше не слушаю. Отхожу чуть дальше, поглаживая разбушевавшуюся мелкую. Было смешно слушать о деньгах на его корыто. Нет, машина была, конечно, дорогая. Дороже моей ауди, которую Леон купил буквально на пару месяцев и оставил мне. .К.н.и.г.о.е. д…н.е.т.

Через пять минут подъезжает Марк, лихо останавливаясь около места происшествия. Первым делом он летит ко мне, осматривая с ног до головы:

— С тобой всё хорошо? Не ушиблась? Не ударились? Не болит? Живот как?

— Всё со мной хорошо. Я больше напугалась. Этот придурок подрезал меня резко, я не успела отреагировать.

— Сейчас всё равно в больницу съездим.

— Ну че, твоя овца въеб…

Договорить он не успевает, потому что кулак Марка прилетает ему прямо в челюсть. Охрана подходит ближе, но Марк полностью себя контролирует.

— Слышь, ублюдок. Мало того, что ты подрезаешь и не уважаешь на дороге, ты ещё и по жизни дерьмо. У тебя уже завтра не будет прав на всю оставшуюся жизнь, усёк?

Я понимала, что у меня нет видеорегистратора, и что-то доказать не получится.

Марк возвращается ко мне.

— Садись ко мне, — снова спокойно просит он. — Машину отгонят, чтобы посмотреть и сделать бампер. А мы в больницу.

— Да я нормально.

— Нет, Дана, в больницу.

Сажусь в машину к Словецкому, больше не пререкаясь. В больнице меня смотрят, но отправить на рентген не могут, чтобы исключить сотрясения.

— Всё хорошо. Живот не тянет?

— Да нет, я постаралась взять себя в руки.

— Отлично. Будем надеяться, что сотрясения нет.

— Да у меня уже был сотряс, я бы поняла, — отмахиваюсь, пока Словецкий закатывает глаза.

— Я же говорила, — бурчу Марку. — Давай завтра обсудим. Или дома могу рассказать.

— Давай.

Словецкий неспеша везёт меня домой, где я варю ему кофе и рассказываю о своих предложениях, задаю интересующие вопросы.

— Кстати, благотворительность я продолжил.

— Я в курсе, мне Татьяна Павловна сказала. Что ж, значит, всё. Спасибо за помощь. И за подбитую челюсть, — смеюсь я.

— Я всех сломаю за тебя, — смотря в глаза, говорит Словецкий, и я знаю, что так и есть. — И за неё. Ты придумала имя?

— Пока только одно в голову приходит. Арина. Словецкая Арина Марковна, — чувствую тычок.

— Мне нравится, — улыбается Марк во все тридцать два.

— Запишешь на меня?

— Да. Королёва, конечно, тоже классно звучит, но это не её история. Ей, кажется, тоже нравится. Варварша. Так и впишу в свидетельство, — бурчу под нос.

Марк тихо смеётся, протягивая руку, и глаза Словецкого расширяются.

— Как ты это терпишь?

— У меня нет других вариантов, — смеюсь я. — Она недавно замолчала на полтора суток. Я испугалась, даже поплакать успела. А она, видимо, просто спала крепко. Пусть лучше толкается, как слоник.

Марк наклоняется, целуя живот. Затем он аккуратно кладёт голову, прислушиваясь, упираясь руками в диванчик. Я машинально глажу его по голове, перебирая волосы.

— Аришка, как думаешь, мама меня простит когда-то? — спрашивает он, а я усмехаюсь, продолжая поглаживать по голове. — Какой я еблан, всё так тупо потерял.

— Она всегда будет твоей дочерью.

— Я бы ещё хотел, чтобы ты была моей женой.

Сердце ухает вниз. О таком мы не говорили.

— По сути, мы и года не знакомы, а я уже сижу на шестом месяце беременности, — смеюсь я.

— Мне хватило одного взгляда.

Марк поднимает глаза, начиная целовать меня. Я отвечаю, а руки перемещаются уже на его шею. Это не страстный поцелуй. Он целует меня нежно и бережно, и я также глажу его. Мелкой такой расклад не нравится, и она начинает буянить. Словецкий кладёт руку, поглаживая живот.

— Спокойно, дочь, — быстро чмокает. И она успокаивается. Как он это делает?

Возвращается к моим губам, растягивая момент. Так сладко и так медленно.

— Марк, — шепчу, отрываясь. — Тебе пора.

— Не хочу, — утыкается носом в шею. Сидим так какое-то время.

Я тоже не хочу. Слегка царапаю его шею коготками, и он упирается подбородком на стол, заглядывая в глаза.

— Что мне сделать, чтобы ты простила?

— Я не могу, Марк. Всегда буду бояться, что это снова повторится. Мне теперь с тобой каждого парня бояться надо, чтобы ты не подумал лишнего.

— Нет. Я не подумаю. Знаю, что ты не изменишь.

— Для этого обязательно нужно было, чтобы всё это произошло?

— Видимо, да. Урок такой.

— А если бы ты не узнал ничего?

— Я когда проспался, понял, что похоже на бред. Увидел, что ты оставила все мои подарки.

— Потому что мне ничего от тебя не надо.

— Я знаю.

— Почему ты сразу не подумал? Почему поверил?

— Увидел тебя на фото, перебрал даты. Ты в эти дни была одна. Мне было этого достаточно, чтобы ослепнуть.

— И все мои обещания забыл, — с грустью вздыхаю.

— Прости меня, моя девочка. Я больше никогда тебя не обижу. И никому не позволю, — снова утыкается в живот. — И её тоже.

— Всё, Марк. Тебе, правда, пора.

Словецкий с тяжёлым вздохом встаёт. Провожаю его до двери.

Мне просто нужно время, чтобы понять что к чему. А ночь снова проходит практически без сна.