Танец со стеклом

9

Неделя летит с бешеной скоростью. Учёба сменяется работой, детским домом, а затем снова учёбой и тренировками. Домой заезжаю только поспать. На самом деле, я даже благодарна Марку, что он оставил водителя, потому что между пунктами я хотя бы отдыхаю, развалившись на заднем сидении.

— Чем занимаешься? — спрашивает Словецкий, когда мы созваниваемся.

— Марк, ты же знаешь.

— Нет, я же сказал, что не буду отчёт требовать.

— Вот появилось время свободное, еду к Людмиле Павловне, — не особо верю, что Марк не в курсе. — Чай попьем, посекретничаем. Посмотрю, вдруг ей помощь нужна.

— Ты моя добрая душа, всем бы помогла. Отдыхать не пробовала сама? Дан, я, правда, беспокоюсь.

— Родной, мне двадцать лет. Это нормальный ритм.

— Сейчас — да. Лишь бы со временем не выгорела.

— О нет, рядом со мной такой пожар, — отшучиваюсь. — Не даст потухнуть.

— Ладно, — смеётся Словецкий. — Не заводи. Мне ещё работать, а одного сладкого голоска уже достаточно.

— Обнимаю и целую.

— И я тебя.

Водитель останавливается у нужного дома, и я забираю пакет со всякими вкусностями и дорогим чаем, который, я знала, любила Людмила Павловна.

— Здравствуйте, — улыбаюсь преподавательнице.

— Даночка, здравствуй, рада тебя видеть в неформальной обстановке, проходи.

Вхожу в большую трёхкомнатную квартиру, и у меня возникает ощущение, что время отмотало лет на тридцать назад.

— Ты не обращай внимания на квартиру. Она не видела ремонта с момента покупки, — оправдывается Людмила Павловна. — А марафет наводить мне некогда.

— А я вам в этом помогу! Ставьте чайник, я купила ваш любимый чай, десертов набрала.

— Ну что ты, деточка, брось. Тараканы не бегают, уже спасибо.

Да, конечно, ей было не до уборок. Почти всё время она проводила в университете, да частных школах. Не из-за денег, нет. Ей просто хотелось передать всё своё мастерство, передать и научить.

— Отказы не принимаются! — радостно сообщаю я.

Кухня, спальня, ванна с туалетом — всё старой проектировки, со старым дизайном.

— Ну, рассказывай, что тебя мучает, — по-доброму говорит преподавательница. — Я всё вижу. Дела амурные не отпускают?

— Неа, — отрицательно качаю головой.

— Ну что не так то? Ты его не любишь? Он тебя?

— Я, кажется, люблю его. И он, вроде, тоже меня. Но мы такие разные, — почти шёпотом говорю, словно где-то здесь под столом спрятался Словецкий и вот-вот выпрыгнет.

— Это нормально. Противоположности притягиваются, — пожимает плечами женщина. — Вот представь. Вот была бы ты со своим Леоном, вышло бы что-то путное? Вряд ли, вы оба творческие, стихийные, воздушные. Раз ты говоришь, разные, мужчина, выходит, серьёзный?

— Очень, — отпиваю чай, вспоминая важный вид Словецкого. — Мы во всём разные. И возрастом, и социальным статусом.

— И что? Для счастья, моя девочка, как и для творчества, нет преград. Есть лишь отговорки, вот о них ты сейчас и говоришь. Да и потом, когда мужчина любит, ему вообще без разницы и на статус, и на возраст, и на всё.

— Ему и плевать, — улыбаюсь я.

— Что тогда не так?

— Он очень ревнует меня. Не доверяет.

— Вот как, — женщина удивляется. — Доверие со временем придёт, моя девочка. Если он старше, то, возможно, его предавали. Порой после предательства очень сложно снова научиться доверять. Не всем дано быть такими сильными, как ты Даночка, чтобы после всех событий продолжать смотреть на мир с широко распахнутыми глазами и так жадно жить.

Наворачиваются непрошенные слёзы. Как же она была права.

— Ну перестань, будет тебе. Говорю, что вижу. Чем старше мы, тем более недовольными становимся. Забываем радоваться мелочам, смеяться и помогать, просто творить добрые дела. Уверена, он нашёл в тебе всё это, потому что в нём самом кто-то убил это.

Да, возможно. Марк не хотел говорить о прошлых отношениях, резко прерывая разговор.

— А вы?

— А что я? Я была молода и глупа в своё время. И некому было подсказать. А сейчас мне его не найти, даже чтобы поговорить просто и попросить прощения.

— А как его звали?

— Фёдор. Новин Федечка, — с теплотой говорит Людмила Павловна, погружаясь с улыбкой в воспоминания.

Людмила Павловна рассказывает о нём, потом мы ещё болтаем об учёбе, о предстоящем конкурсе, а затем я наставиваю на уборке. Три часа проходят в мойке полов, всех поверхностей от пыли, сборе мусора, но когда время показывает девять вечера и я выезжаю от преподавательницы, мне всё же звонит Марк.

— Привет, принцесса. Как у тебя дела?

— Привет. Стало лучше, — улыбаюсь, как дурочка от одного голоса. — Домой сейчас еду.

— А ты где? — резко произносит.

— У Людмилы Павловны, я же говорила. Просто пока поболтали, пока марафет навели. У тебя как?

— Неплохо, но очень соскучился по тебе. Руки чешутся тебя обнять.

— Я тоже скучаю, Марк.

— Тебе некогда в этой суете, — смеётся Марк. Почему-то он постоянно считал, что мои чувства слабее. Хотя это было не так, просто я не всегда их показывала.

— Ну почему? Например, когда я кручусь у шеста, сразу вспоминаю о тебе. Как ты следишь за мной взглядом, а потом твои руки.

— Дана, — сдавленно шипит.

— Что? — самым невинным голосом на свете спрашиваю. — Зато теперь я точно у тебя в голове.

— Ты там живёшь, малышка. Можешь не сомневаться.

— Спокойной ночи, Марк.

— Спокойной, — он говорит так, словно что-то ещё хочет сорваться с его языка, но он это настойчиво держит.

Вторая половина недели проходит в таком же режиме. Пятница и суббота в клубе без пристального взгляда Словецкого проходит пресно. Мой вечный позитив сменяется раздражительностью, которую мне сложно контролировать, ведь раньше такого не было.

— Макс, а кто у Марка был до меня?

— Ты о чём?

— О серьёзном. Не тех, с кем он просто спал. Были же у него отношения до меня.

— Были. Он тогда только начинал раскрываться, весь в работе утопал. Почему ты не спросишь у него?

— Я спрашивала. Он молчит.

Волков взвешивает все "за" и "против".

— Тебя что-то конкретное интересует?

— Да. Ревность его.

Макс тяжело вздыхает.

— Он был женат, Дана. И жена ему изменяла.

Мои глаза летят в стратосферу. Как такому, как Словецкий можно вообще изменять? Даже если не брать в расчёт глубокие чувства, его внешние данные были более, чем великолепны.

— Да, — усмехается Макс. — И такое бывает. Он раньше таким не был. Ты сильно зацепила его, Дана. Я думаю, что он подсознательно боится повторения ситуации.

— Для меня измена — это подло и низко в любой вселенной.

— Ты же понимаешь, что нужно время и терпение, чтобы он это понял? Все мы перестаём верить, когда обжигаемся. Давай только этот разговор между нами?

— Конечно, о чём речь. Так даже лучше.

Да, дела. Ну теперь мне хотя бы понятна природа этой чёртовой ревности. И реагировать проще.

Занятия в детском доме проходят достаточно легко. Я больше переживала, что детки начнут показывать характер. Они настолько влились в процесс, что те, кто изначально негативно отзывался об обучении, периодически заглядывали к нам. В субботу ребята из группы предложили собраться. У нас вообще у всех были хорошие отношения. Я согласилась, несмотря на усталость. Может это хоть как-то позволит развеяться и перестать психовать по поводу и без.

Надеваю платье, делаю локоны и лёгкий макияж. Водитель отвозит меня в ресторан, не задавая вопросов. Был бы здесь Артём, давно бы ему сама всё на блюдечке с голубой каёмочкой преподнесла. Он бы и разговорил, и насмешил. Но меня вёз необщительный Виталик. Думаю, им указ сверху дали: не смотреть долго, не говорить много.

Ресторан мы выбрали попроще. Терпеть не могу всю эту вычурность. Марк весь день не звонил, поэтому рассказать ему у меня не было возможности.

Мы занимаем столик и делаем заказ. Я даже позволяю выпить себе слабоалкогольный коктейль. Наша группа была очень дружной. Как-то мы сошлись с самого первого дня, выручали друг друга всегда, помогали. Вот и сейчас обсуждали планы на будущее, шутили, смеялись, рассказывали о своих победах и неудачах на профессиональном пути.

— А давайте танцевать! — восклицает Антон.

— А давайте! — подхватывают ребята, приглашая девчонок.

Люди смотрят на нас, как на дураков, но нам весело. Я немного забываю о работе, проблемах и о всех печалях. Ровно до тех пор, пока мы всей своей дружной компанией не выходим на улицу. Я натыкаюсь взглядом на Марка. Под действием алкоголя и весёлого вечера с ребятами я даже не замечаю его потемневшего взгляда и сжатых кулаков.

— Так, ребятки, меня встречают. Всем пока, люблю вас, — машу ручкой и бегу к Марку. Только он почему-то не раскрывает руки для объятий. — Привет.

Делаю шаг, чтобы поцеловать его, но Марк отворачивает голову, и мои губы приземляются на щёку.

— Понятно. Отвези меня в клуб.

— С ресторана прямо в клуб, — едко замечает Словецкий, а меня злость прошибает от его тона.

— Сама доеду, — достаю телефон, чтобы вызвать такси, но Марк грубо его выхватывает.

— Садись.

— А можно я с таким твоим настроением не буду дел иметь?

— А я должен был салют заказать по случаю того, что ты про ресторанам с мужиками танцуешь?

Обида глухо отзывается внутри, но я держусь. Молча сажусь в машину. Молча пристёгиваюсь, а у клуба молча выхожу и иду одна. Не знаю, что там делает Марк, но я до безумия зла. Быстро переодеваюсь, выходя на репетицию.

— Дана, привет, — кричит мне Максим, а я машу ему.

Даже не смотрю в сторону Словецкого. С дикой злостью, подогреваемой одним единственным коктейлем я идеально выполняю все трюки, а в гримёрке девочки говорят мне, что от меня летят искры, и сегодня я особенно шикарна. Нельзя злить женщину.

Мы выступаем, и в самый последний момент я немного меняю свою собственную программу, которая никак не влияет на сам номер, но смотрится эффектнее. Вижу ошалевшие глаза Максима, и тёмно-синие Марка, горящие адским пламенем где-то глубоко внутри.

— Ты пиздец сумасшедшая, — орёт Макс, когда я переодетая выхожу, чтобы ехать домой.

— Спасибо, я рада, что всем понравилось.

Злость отпустила меня, и сейчас я даже отдалённо могла понять Марка. Но не обязательно было так реагировать воротить от меня нос.

Словецкий ждёт в машине и даже не смотрит в мою сторону. Не спрашиваю куда мы едем, ровно как и не знаю, где мой телефон. Просто плыву по течению.

Марк тормозит у своей квартиры. Эта тишина порядком надоела, но, кажется, он копил слова, а сейчас мне всё выдаст. Ненадолго задерживаюсь на улице, делая глубокие вдохи.

В квартире я жду разбора полётов, но Марк просто уходит на балкон. Подумав пару секунд, я иду следом. Ну не спать же мне ложиться, в самом деле. Словецкий курит.

— Марк, — уже полностью успокоившись, зову.

— Уйди, я еле сдерживаю себя, — сжимает руки в кулаки, затушив сигарету о пепельницу.

— Так не сдерживай. Я всё равно никуда не уйду.

И в этот момент он яростно притягивает меня, крепко сжимая в своих объятиях. Его пальцы больно давят на талию. Тяжело дышит, словно зверь, загнанный в клетку.

— Я запру тебя. Ты вообще никуда без меня не выйдешь.

— Запри, — тихо шепчу я. Нет, конечно, я не хотела этого. Но сейчас я была готова на всё, что он скажет, лишь бы он успокоился и понял, что я никуда и не собираюсь. И уж тем более я совсем не собираюсь ему изменять. Для меня это было невозможно ни в одной из вселенных, но донести эту мысль до него я пока не могла.

Он сжимает меня ещё сильнее, утыкаясь носом в шею. Глажу его по волосам, плавно переходя на шею, едва задевая острыми ноготками.

— Это ненормально, — глухо произносит мужчина. — Ты не должна это терпеть.

— А я и не терплю, я привыкла к тебе.

— Привыкла? — отрывается, заглядывая в глаза изучающе, словно я — Колумб, и минуту назад открыла Америку.

— Не совсем точно выразилась. Я люблю тебя. Не только хорошее, но и вот это "ненормально", как ты выразился. Думаю, со временем мы преодолеем все трудности.

Марк широко распахивает глаза. Я призналась ему первая, несмотря на то, что до этого активнее был он.

— Какого чёрта ты делала в этом ресторане? — шипит сквозь зубы.

— Мы просто с группой развеялись. Я же не знала, что ты приедешь. Иначе ждала бы тебя дома.

— А какого хрена ты танцевала с этим уродом?

— Он не урод, — смеюсь я. — Он всего лишь мой одногруппник, у которого, кстати, есть жена, и дочка недавно родилась. Мы просто все устали и решили по-дружески погулять. Ты что, никогда не был студентом? К чему такая реакция? Я скучала по тебе, ждала тебя.

Я вижу, как в нём борятся всевозможные чувства, а он не может с ними совладать. Сейчас он уже не держит меня, и я делаю шаг назад:

— Ладно, хочешь, я уйду?

Но Словецкий рычит, снова тянет меня в свои объятия и яростно целует. Толкает меня к стене, а руки ставит по бокам на уровне лица. В перерывах между поцелуями мужчина рычит:

— Ты моя. Никому тебя не отдам. Всегда будешь только моей.

А я согласна с каждым словом, в принципе. Отвечаю на такие собственнические поцелуи, поглаживая его руки, грудь, плавно спускаясь ниже. Начинаю расстёгивать рубашку, а Марк тащит меня в комнату. Срывает одежду, причём трусики рвёт в прямом смысле, кусает шею, оставляя засосы, присасывается к груди, затем спускается ниже и ниже. Сжимает покрывало в кулаках.

— Может лучше меня потрогаешь? — часто дыша, хрипло говорю Словецкому.

— Боюсь синяки оставить.

— Пожалуйста, — сдавленно прошу, и Словецкий исполняет просьбу.

Впивается руками в талию, сжимая до боли, и резко входит, от чего у меня перехватывает дыхание.

— Ты только моя.

— Я согласна.

— Я уничтожу любого, кто посмеет подумать иначе.

— Хорошо.

— Моя.

— Да. Люблю тебя, — снова признаюсь, испытывая оргазм и царапая спину Марка новеньким острым маникюром.

— Я люблю тебя, — толкается ещё пару раз, а затем кончает внутри меня, наваливаясь всем весом.

Мы лежим в полной тишине, которую нарушает только наше сбившееся дыхание. Я поглаживаю лежащего на моей груди Марка, перебирая его волосы.

— Отпустило? — шепчу я.

— Немного. У тебя синяки будут.

— А у тебя царапины. Всё честно.

И снова молчим.

— Дана, я когда-то боюсь не сдержаться, — честно признаётся мне.

— Не переживай, я потушу все пожары.

— Это какое-то наваждение. Я с ума схожу по тебе, как мальчишка.

— Всё в порядке. Я тоже.

— Ты почему-то так не срываешься.

— Ошибаешься, — смеюсь я. — Я всю неделю ходила раздражённая, что мне вообще несвойственно. Просто в остальном я тебе верю.

— Я пытаюсь, Дана, пытаюсь.

— Я вижу, всё хорошо, — успокаиваю мужчину. — Я хочу в душ.

— Давай вместе.

В душе наш марафон продолжается, хоть всё и начиналось с невинного желания смыть день. Я в который раз благодарна своему телу, которое может так тянуться и прогибаться, ведь Словецкий вообще не жалеет меня, выгибая под разными углами, заставляя забыть обо всём на свете.

Наконец уставшие и довольные мы ложимся спать, и Марк крепко прижимает меня к себе.