Тайфун. Записки из Китая

XII. Девятый съезд

Это произошло 1 апреля, но не было первоапрельской шуткой. IX съезд КПК в конце концов состоялся. Он был открыт ровно через пять месяцев после закрытия XII пленума и восемнадцать месяцев спустя после обнародования «указания» Мао Цзэ-дуна о реорганизации партии. «В конце концов» — потому что несколько раз назначались сроки его открытия и неоднократно срывались, откладывались. В своей «важной речи» в декабре 1967 года Се Фу-чжи назвал «две возможные даты» открытия съезда: май или июнь 1968 года или немного позднее, с тем чтобы он закончил свою работу до наступления национального праздника. Об этой «важной речи» Се Фу-чжи дипломаты, политические наблюдатели и корреспонденты узнали из хунвэйбиновской печати лишь несколько месяцев спустя. Это был первый подробный официальный комментарий, касающийся созыва IX съезда партии.

«Подробный официальный комментарий…» Поэтому я попытаюсь передать его содержание.

«Все очень озабочены и хотят скорейшего созыва IX съезда партии, — сказал Се Фу-чжи. — Созыв этого съезда будет способствовать реорганизации и урегулированию рядов партии, поможет ускорению роста абсолютного авторитета идей Мао Цзэ-дуна и авторитета пролетарских штабов, сделает возможным… реорганизацию партии в соответствии с новым Уставом…»

И далее:

«Давайте обсудим вопрос: сверху или снизу созывать съезд. I съезд партии был созван до создания партии. Делегаты II, III, IV, V, VI и VII съездов назначались, а не избирались. Только делегаты VIII съезда были избраны снизу…» «Не нужно ли сначала созвать ЦК партии?» — задавал вопросы Се Фу-чжи и сам отвечал: «Прежде всего должен быть созван ЦК партии, а затем должны пройти собрания в первичных организациях. В результате будет обеспечено большинство бунтарей среди членов партии… Благодаря этому мы будем иметь гарантию…»

О какой «гарантии» идет речь?

«Прежде всего представители должны быть избраны в центре, затем в провинциях и в уездах, что будет содействовать формированию Центрального Комитета партии во главе с председателем Мао и принятию программы, основу которой составят идеи Мао Цзэ-дуна и его революционная линия, а это со своей стороны будет гарантировать качество состава партии… Делегаты съезда могут быть избраны только путем консультаций…» Из речи Се Фу-чжи узнаем также, что делегатами следует избирать в основном «рабочих, молодежь и хунвэйбинов», что «нам не надо созывать съезд пожилых людей», что Устав партии «непременно должен быть изменен», что в нем должны быть отражены «революционная линия председателя Мао и его идеология»… До созыва IX съезда «крайне необходимо завершить критику линии Лю и Дэна по вопросам создания партии и глубоко изучать и пропагандировать линию председателя Мао». Необходимо «влить свежую кровь, то есть привлечь тех, кто хорошо проявил себя в последние два года и является выходцем из семей рабочих и крестьян». Те, кто не является выходцами из рабочих или крестьянских семей, но «вел себя хорошо, также должны быть приняты в партию…».

Так говорил в последние дни 1967 года заместитель премьера и министр общественной безопасности Се Фу-чжи. Но миновали зима, весна 1968 года, а затем началось третье «горячее лето», а с ним и новое наступление «левых». Призывы о восстановлении партии и созыве партийного съезда надолго прекратились. Лишь к концу года, после XII пленума, они возобновились, и снова начался процесс «реорганизации». Но это был уже не организационный, а прежде всего политический процесс, цель которого — внушить, что партия в своей деятельности должна иметь только одну платформу и только одну веру — идеи Мао Цзэ-дуна. Но подготовка к съезду и реорганизация партии шли медленно, мучительно медленно. Центр хотел «обеспечить большинство бунтарей» на съезде, но развитие событий мешало этому. Центр понимал, что именно «бунтари» являются носителями анархизма и полицентризма. «На Востоке слышен гром, — писала в конце февраля шанхайская газета «Цзефан жибао». — Широко изучается пролетарская линия председателя Мао и подвергается острой критике ревизионистская линия Лю. Это глубокое изучение и эта большая критика — продолжение и развитие внутрипартийной борьбы между двумя линиями по вопросу создания партии». В эти предсъездовские дни китайская печать усилила атаки против Лю Шао-ци. Он обвинялся в том, что создал «собственную теорию» партийного строительства и что эта теория содержала «два противопоставления» и «шесть взглядов», причем эти противопоставления направлены против «председателя Мао» и его «идей». В это время развертывается и широкая кампания против ленинских норм внутрипартийной жизни. Журнал «Хун-ци» называет «слепую веру в выборность» «еще одним проявлением консерватизма». Проведенные в некоторых провинциях партийные конференции играли роль «лакмусовой бумажки», которая должна была «выявить» влияние Лю Шао-ци на местах.

IX съезд открылся 1 апреля. И хотя вопрос о его созыве обсуждался давно, для дипломатов, политических наблюдателей и корреспондентов он явился неожиданностью. В предсъездовские дни на улицах Пекина появлялись лозунги, посвященные предстоящему съезду, но они имели неопределенный характер. В своей записной книжке нахожу лишь один конкретный лозунг: «Горячо приветствуем делегатов IX съезда Коммунистической партии Китая, посетивших наше предприятие». 1 апреля, в день открытия IX съезда, я записал:

«1. IV.1969 г.

…На улицах Пекина, на площади Тяньаньмэнь и около Пекинского ревкома сегодня появилось несколько новых разноцветных лозунгов, подписанных «бунтарями центральной почты и телеграфа». Из них стало ясно, что при Центральной почте и телеграфе создан ревком, что он «рождался» в условиях «жестоких схваток с классовым врагом» и что в него «проникли контрреволюционные элементы». Были и другие лозунги: «До конца своих дней будем защищать председателя Мао», «До конца своей жизни будем защищать ЦК», «До конца своих дней будем защищать Группу по делам культурной революции при ЦК», «Решительно просим ЦК помочь нам выбросить из ревкома»…»

И ни одного слова, ни одного намека, что в этот день в большом зале Всекитайского собрания народных представителей приступил к работе IX съезд.

IX съезд… Некоторые дипломаты и политические наблюдатели в Пекине сразу назвали его «I съездом». Потому что у него не было ничего общего с предшествовавшим VIII съездом, он был проведен в нарушение партийного Устава и должен был «утвердить» новый политический курс, возникший в вихрях «большого тайфуна», а также организационные и идеологические основы новой партии. И когда стало известно, что в большом зале Всекитайского собрания народных представителей начал работу IX съезд и что в его работе участвуют лишь около 1500 делегатов, половину которых составляют военные, невольно возник вопрос: что же происходит? Ведь только полтора года назад Се Фу-чжи заявлял, что съезд должен быть созван «на расширенной основе»? Се Фу-чжи называл цифру — 9 тысяч человек, из которых «7–8 тысяч делегатов и какое-то количество иностранных гостей». Неужели десятки миллионов китайских коммунистов представлены лишь полутора тысячами делегатов? Да и эти 1500 делегатов — кого они «представляют», если их не избирали, а «отобрали» путем «консультаций»? Вопросы сыпались, а ответов на них не было. В сущности, ответ был один: чем больше делегатов, тем больше дополнительных трудностей при «узаконении» нового политического курса. А IX съезд продолжал работу в глубокой тайне. На нем не было ни одного «иностранного гостя». Не опубликовано ни одного выступления делегатов. Обнародованы только основной доклад и новый Устав, и то намного позже 24 апреля — дня заключительного заседания съезда. И лишь поздно вечером по телевизору иногда показывали несколько кадров из зала съезда, первые ряды делегатов, и среди них изредка мелькали люди в гражданской одежде.

С основным политическим докладом выступил Линь Бяо. Доклад был принят 14 апреля как «основное решение» съезда и как программа к действию. Некоторые пекинские корреспонденты подсчитали: доклад содержит двадцать четыре тысячи слов; в нем сто пятьдесят раз повторяется имя Мао Цзэ-дуна; иероглифов с осуждением Советского Союза в шесть раз больше, чем с осуждением Соединенных Штатов Америки. А Мартин Эбон в книге-биографии о Линь Бяо написал: «Доклад… был составлен скорее в духе предвзятой риторики и преувеличений, чем объективной оценки». Вскоре после опубликования доклада среди дипломатов и корреспондентов начались разговоры о том, что он сокращен, а в иностранной печати, мне кажется, в японской или гонконгской, были помещены «неопубликованные» выдержки из доклада. Некоторые из них я записал в своем блокноте:

«Председатель Мао всегда был отцом Китайской Народной Республики и Коммунистической партии Китая.

Поэтому необходимо, чтобы весь китайский народ любил и уважал его… Мы должны еще лучше учиться у него и выполнять все его указания».

«Почему председатель Мао лично начал «культурную революцию» и лично ею руководит? Потому, что нужно было захватить власть… Председатель Мао — единственный и бесспорный преемник Маркса и Ленина. Для Китая и всего мира он наметил новую линию диктатуры пролетариата, линию, соответствующую величию Китая…»

Или: «С советским ревизионизмом мы должны обращаться так же, как с американским империализмом и даже хуже…»

Конечно, никто из нас, политических наблюдателей в Пекине, не мог подтвердить достоверность этих материалов. Но важно не это. Важнее анализ опубликованных материалов — доклада и партийного Устава, их содержания, тезисов, политических установок. А политические установки провозглашали полный разрыв с решениями VIII съезда, с генеральной линией строительства социализма в Китайской Народной Республике и с общими принципами марксизма-ленинизма, обязательными для всех коммунистических партий. Кроме того, IX съезд должен был подвести итоги «культурней революции», утвердить «скачкообразное» развитие экономики, провозгласить «идеи Мао Цзэ-дуна» как вершину марксизма-ленинизма, а Китай — центром международного коммунистического движения.

В докладе и новом Уставе вся история Коммунистической партии Китая произвольно увязана с деятельностью только одной личности — Мао Цзэ-дуна. Мао приписывают всевозможные «победы», узаконивают превращение партии в «партию вождя», маоизм объявляется «совершенно новым этапом» в развитии марксизма-ленинизма, а «идеи Мао Цзэ-дуна» — теоретической основой партии.

Устав провозглашал Мао Цзэ-дуна «вождем партии», а верность ему — главным условием, законом внутриполитической жизни. «Каждого, кто осмелится выступить против председателя Мао Цзэдуна, против маоцзэдуновских идей — когда бы то ни было и при каких бы то ни было обстоятельствах, — осудит вся партия и накажет вся страна…» Внутриполитическое развитие направлено на милитаризацию страны. И никакой оценки или установки в области экономики, никакой конкретной программы экономического строительства и социального развития, улучшения материального положения народа, никакой перспективы. Никакой… кроме подготовки к войне.

Провозглашается «перманентная революция» — и в Китае и в международном масштабе. В своем докладе Линь Бяо начертал «новую схему» развития современного мира и на одной стороне баррикады вместе с империалистическими странами поставил государства социалистического содружества. И только потому, что они решительно отвергают «особый курс» Мао Цзэ-дуна и его штаба. Антисоветизм становится основой внешнеполитического курса, уставным положением, официальной политикой партии. «Начинается новый исторический период», — провозгласил в своем докладе Линь Бяо. И этот «новый период» ознаменуется новым усилением борьбы против Советского Союза и КПСС, стремлением к созданию антисоветского фронта.

IX съезд закончил свою работу 24 апреля. В тот же день в своем блокноте я записал:

«24. IV.69 г.

…Поздно ночью, после двадцати четырех дней и ночей работы, ровно в 24.00, было объявлено о «победоносном закрытии» IX съезда КПК. А с 20.00 радио Пекина постоянно сообщало, что ожидается «важное сообщение»…».

IX съезд избрал новый Центральный Комитет, и в тот же день новый ЦК утвердил новое Политбюро и новый Постоянный комитет Политбюро. В новый ЦК избрано 279 человек (170 членов ЦК и 109 кандидатов в члены ЦК). Из них только 53 человека (19 процентов) из предыдущего состава ЦК, избранного на VIII съезде. Половину нового Центрального Комитета составляют военные. Семнадцать из двадцати пяти членов и кандидатов в члены Политбюро — также военные. В ЦК только двадцать представителей рабочих и шестнадцать — крестьян. Председателем ЦК избран Мао Цзэ-дун, заместителем председателя — Линь Бяо. Некоторые политические наблюдатели и корреспонденты западных информационных агентств сразу отметили в своих информациях из Пекина, что из многочисленной «Группы по делам культурной революции при ЦК» в Политбюро и его Постоянный комитет вошли лишь Чэнь Бо-да, Кан Шэн, Яо Вэнь-юань и Чжан Чунь-цяо. В Постоянный комитет Политбюро кроме Мао, Линь Бяо и Чжоу вошли бывшие личные секретари Мао — Чэнь Бо-да и Кан Шэн, первый — председатель, второй — советник «Группы по делам культурной революции при ЦК». В состав Политбюро также вошли супруга Мао Цзэ-дуна — Цзян Цин, супруга Линь Бяо — Е Цюнь… Супруга Чжоу Энь-лая Дэн Инь-чао избрана только членом ЦК. Через четыре дня после закрытия IX съезда гонконгский корреспондент «Крисчен сайенс монитор» Гай Серл передал, что «семейные связи, видимо, приобретают все большее значение…». А стрелка политического барометра указывала на новый политический курс.

XII пленум «легализовал» погромы, вызванные «большим тайфуном», IX съезд утвердил в качестве официальной идеологии «идеи Мао Цзэ-дуна и маоизм». Путь к власти был расчищен.

Теперь, видимо, ускорятся мучительные процессы по восстановлению государственного аппарата и реорганизации партии. Ведь сам Мао Цзэ-дун и при открытии и при закрытии IX съезда страстно призывал к «единству широких народных масс всей страны», «быть готовыми воевать» и «к чистке и реорганизации в партии». Речи Мао Цзэ-дуна стали известны в дипломатическом корпусе ровно через год после закрытия IX съезда, когда корреспондент Франс Пресс передал из Гонконга: «Один гонконгский журнал сегодня впервые опубликовал две сверхсекретные речи председателя Мао Цзэ-дуна на IX съезде партии, которые по-новому освещают политические установки Китая по таким вопросам, как война, единство и реорганизация в партии». Полный текст этих речей был опубликован в первом номере американского журнала «Лук». Французский корреспондент подчеркнул: «…впервые». Но едва ли они были опубликованы впервые, так как за два месяца до этого, в конце февраля, в вечернем издании японской газеты «Токио симбун» помещена обширная информация под заглавием: «Руководство партии допустило много ошибок. Содержание речи Мао Цзэ-дуна на IX съезде. Подчеркивается необходимость «сплочения» в интересах победы». Насколько точно переданы опубликованные тексты, мы, дипломаты и политические наблюдатели, не могли судить. Но мы знали: именно эти вопросы — о единстве, подготовке к войне и реорганизации партии — были основными на съезде. И еще одно: с момента моего прибытия в Пекин и до дня отъезда в 1970 году не было достигнуто ни единства, ни сплоченности, не был завершен и процесс «реорганизации» партии, а «подготовка к войне» была в полном разгаре.

Вопрос о единстве и сплоченности стал главным направлением деятельности после IX съезда, а директива Мао Цзэ-дуна о том, что «съезд должен стать съездом сплоченности, съездом побед», была широко подхвачена печатью и средствами пропаганды, стала их главной темой в послесъездовский период. В начале июня журнал «Хунци», газеты «Жэньминь жибао» и «Цзефанцзюнь бао» снова призвали «сплотиться всех товарищей, идущих по революционному пути». «Мы непременно должны, — писала «Бэйцзин гунжэнь», — на основе идей Мао Цзэ-дуна продолжать укреплять единство внутри партии, единство между партией и народом, единство внутри революцинных комитетов, единство в рядах рабочего класса…»

Почему так остро ставится вопрос о единстве? Потому, отвечала официальная печать, что «раскол» в рядах «революционных борцов» сдерживает движение вперед «революционного дела» и помогает «классовым врагам». Газета «Бэйцзин гунжэнь» прямо заявила: «Наша борьба с империализмом, ревизионизмом и реакцией требует дальнейшего укрепления сплоченности». Еще категоричнее высказывалась газета «Хунань жибао»: «Тот, кто сегодня действует против сплоченности, тот действует против революции и в интересах врага…» Дело, однако, в другом: в ходе «революции» произошел глубокий раскол в китайском обществе. Мао Цзэ-дун и его «штаб» так и не смогли найти какую-то основу, какую-то объединяющую идею для его сплочения. Кроме того, слишком велик был контраст между первым, славным десятилетием и вторым — десятилетием Мао Цзэ-дуна…

…А отсутствие единства все острее проявлялось прежде всего в «отказе от исполнения» политических установок Мао Цзэ-дуна, в нежелании «объединяться с теми, с кем необходимо объединиться», в «преклонении перед буржуазной идеологией сектантства и полицентризма» и в борьбе «во имя узко местнических интересов…». Газета «Жэньминь жибао» открыто признавала, что существуют разногласия даже среди членов партии, что борьба в «области идеологии продолжается», что «победа идей» Мао Цзэ-дуна не достигнута, и не только в идеологической области. В статье определенно говорилось о том, что «указания» центра не выполняются, что существуют «вотчины», «государства в государстве»… Эта статья «Жэньминь жибао» от 24 августа, а также документ ЦК КПК от конца июля о событиях в провинции Шаньси возвестили о «новом наступлении» левых, о новом «оживлении» «культурной революции». Документ интересен еще и тем, что позволяет представить обстановку и атмосферу в некоторых провинциях Китая непосредственно после IX съезда и, кроме того, он проливает свет на методы действия «классовых врагов»: они организуют «специальные вооруженные отряды», препятствуют «реализации курса, утвержденного ЦК», громят «учреждения и части НОАК», расхищают «склады с вооружением НОАК», «разрушают железнодорожные пути, мосты, совершают вооруженные нападения на поезда, грабят банки, магазины, склады…», «используя вооруженную силу, захватили отдельные районы, оккупировали села, проводят контрреволюционный раздел земли… подстрекают рабочих уклоняться от работы, призывают крестьян вооружаться, вторгаться в города…». Все эти действия представляют «угрозу» для осуществления «задач, поставленных IX съездом», для «диктатуры пролетариата», для «великой пролетарской культурной революции», для «социалистического строительства»… В связи с этим ЦК обратился с «призывами», сгруппированными в восемь параграфов, один из которых, может быть самый важный, гласит: «Враждующие стороны должны безоговорочно прекратить вооруженную борьбу, распустить вооруженные отряды… а все военное снаряжение передать властям… Районы, руководство которых не выполнит это распоряжение, будут окружены частями НОАК… и если они не сдадутся, армия их уничтожит…»

На документе резолюция: «К исполнению». Подпись: «Мао Цзэ-дун».

В документе, изданном в те дни «Военно-контрольным комитетом органов безопасности, милиции, суда и прокуратуры в городе Шанхае», подчеркивается: «Любой контрреволюционер, который пишет книги реакционного содержания, распространяет контрреволюционные прокламации, рассылает контрреволюционные и анонимные письма, совершает убийства, поджоги и другие преступления, предстанет перед специальной комиссией по расследованию и будет силой изолирован от общества…» К тем, кто окажет сопротивление, будут приняты «беспощадные меры»… Эти «меры» перечислены в шести пунктах и направлены к одной цели: «Дальнейшее осуществление боевых задач, поставленных IX съездом, укрепление диктатуры пролетариата и разгром немногочисленных остатков классовых врагов…»

Нет никакого сомнения: стрелка политической жизни снова начала резко колебаться, внутриполитическая обстановка все более накалялась, в этой ситуации постепенно становились все глуше призывы к единству. К концу лета — а это уже было четвертое «жаркое лето» — они заглохли окончательно. Появились новые призывы, порожденные новой тактикой, и среди них самым главным стал призыв к «борьбе — критике — преобразованию». Он не был «детищем» IX съезда, но съезд дал ему новый толчок. В дальнейшем этот лозунг станет главным содержанием заключительного этапа «революции». «Борьба — критика — преобразование…» Преобразование? Чего? И каким образом? Кто должен его осуществлять? Опять вопросы, и они вновь касались кадров, старых кадров, обладающих жизненным, профессиональным и партийным опытом, потому что «опыт» ревкомов все больше свидетельствовал о том, что без старых кадров нельзя залечить глубокие раны, нанесенные «революцией», нельзя эффективно руководить промышленностью, сельским хозяйством, наукой и техникой. «Одной пулей» — «освобождением» кадров — Мао Цзэ-дун целился одновременно в двух зайцев. Вторая цель — ослабить недовольство кадров, сломить их пассивное сопротивление и изолировать тех, кто не хочет идти «в ногу». «Пуля» не достигла цели, но возникло новое недовольство. На этот раз — со стороны хунвэйбинов и цзаофаней. Потому что для них «освобождение» старых кадров означало «отрицание успехов культурной революции», «реставрацию старых порядков». И опять сложные «узлы», завязанные «большим тайфуном». В конце августа ЦК издал — уже в который раз! — новое распоряжение о прекращении вооруженных столкновений. «Новым» в нем было объявление любых проявлений недовольства со стороны хунвэйбинов «контрреволюционными» и предупреждение о том, что их постигнет суровая кара. ЦК призывал и угрожал, а «революционные массы» и «революционные организации» действовали. И не только они. Становилось все яснее: дело не в «бунтарстве» отдельных «мятежных» элементов или организаций. Вырисовывались контуры широкой оппозиции, широкого народного сопротивления.

«Оппозиция»?.. «Оппозиционные силы»?.. «Сопротивление народа»?.. За этим с пристальным вниманием следили политические наблюдатели, этот вопрос был предметом обсуждения и политических дискуссий. Однако информация была слишком ограниченной, а факты весьма скудными для категорических выводов и далеких прогнозов. Но мы были глубоко убеждены в том — и постоянно получали подтверждение этому, — что политический курс Мао Цзэ-дуна и его штаба встречает сопротивление, причем не только среди кадров разгромленной Коммунистической партии Китая. Может быть, когда-нибудь будут точно определены численность оппозиционных сил, масштабы их сопротивления, влияния и сфера деятельности. Для наблюдателей в Пекине важнее было другое: оппозиция существует, и это признавали «самые-самые главные» конструкторы «культурной революции». Мао Цзэ-дун как-то сказал, что только 5 процентов китайского народа выступает против «сегодняшнего» политического курса, но «мизерные» пять процентов — это 40 миллионов человек. Если бы они были объединены, организованы, имели ясную программу и руководство, это действительно была бы огромная сила. Чжоу Энь-лай в ряде своих речей также признавал существование «плохих элементов», которые «не могут примириться со своим поражением», а Цзян Цин заявила еще категоричнее: «Враг не спит. Он действует… Сегодня оппортунисты подняли голову и начали активные действия. Их очень мало, но их возможности велики…»

А официальная печать? Снова роюсь в своем разбухшем досье, внимательно просматриваю наспех сделанные записи в своих блокнотах. Всего передать невозможно. Вот выписки из газет только за апрель 1968 года. «Жэньминь жибао»: «Если мы не уничтожим врага, он уничтожит нас»; газета «Хунань жибао»: «Скоро бывшие, то есть небольшая группа лиц, стоящих у власти в партии и идущих по капиталистическому пути, захватят руководство в ревкомах»; газета «Сычуань жибао»: «Авторитеты, стоящие у власти и идущие по капиталистическому пути, еще не умерли, они еще могут кусать, еще могут глотать…»; газета «Вэньхуэй бао»: «Разве нет таких мест, где враги все еще держат власть в своих руках?»; газета «Бэйцзин жибао»: «Есть люди, которые думают, что враг уже зарыт в землю, но это не так, вовсе не так…»

Стоит ли продолжать?

Оппозиционные силы, оппозиционные настроения существуют! Существует и сопротивление: со стороны старых партийных кадров, «небольшой группы лиц, стоящих у власти в партии», значительной части рабочих, крестьян и интеллигенции. И тех, кто пострадал в ходе «революции».

Вряд ли можно говорить о ясной «программе и политической платформе» оппозиции, хотя в самом начале «тайфуна» Франс Пресс, ссылаясь на некоторые статьи в «Жэньминь жибао» в июне 1966 года, пыталось выявить контуры такой «платформы». Ее основные цели: аннулирование решений Лушаньского пленума и реабилитация «правых» (в их число входил Пэн Дэ-хуай), осуждение как «чрезмерно амбициозной» политики «хозяйственного самообеспечения», а также «размораживание, либерализация», осуждение личной власти Мао Цзэ-дуна и замена ее «просвещенным режимом», изменение внешней политики, которая «проникнута стремлением к гегемонии и ведет к появлению повсюду врагов», улучшение отношений с СССР и США. Через два года, уже в разгар «большого тайфуна», английский журналист Дик Вильсон на страницах гонконгского журнала «Фар истерн экономик ревью» попытался «обобщить» платформу «объединенной оппозиции» на основе отдельных высказываний, мыслей и предложений Лю Шао-ци и Дэн Сяо-пина, а также политических установок, подвергшихся критике в разгар «тайфуна». По мнению Дика Вильсона, «…платформа оппозиции имеет широкую поддержку и в последнее время маоисты, без сомнения, пошли на ряд компромиссов». Далее он поясняет, о каких компромиссах идет речь: «…реабилитация кадров, возврат к частному разведению свиней, защита крупных ученых, но при условии, что они будут работать энергично, не будут выступать против партии и социализма, не будут поддерживать тайные связи ни с какой зарубежной страной».

Разнородны и разнолики оппозиционные силы в Китае, многообразны методы и формы их сопротивления. Начиная от детски наивного, искреннего письма-протеста учеников И Линя и Тяо Синя из средней школы при Пекинском сельскохозяйственном институте к Линь Бяо и кончая жестокими вооруженными столкновениями в Гуаней и Гуандуне, в Сычуане и Шаньси. В своем письме гимназисты И и Тяо, заявляя о «глубоком уважении к председателю Мао», признавая его вклад в развитие марксизма-ленинизма, писали: «Уважаемый товарищ Линь Бяо! Недавно мы прочли запись вашей речи, произнесенной 18 сентября 1966 года перед слушателями Военной академии. Откровенно должны сказать, что ваши положения по некоторым важным вопросам целиком ошибочны…» Какие же это положения? По-юношески прямолинейно они перечислили их: «При изучении произведений классиков марксизма 99 процентов должны составлять произведения Мао Цзэ-дуна»; «…«Капитал» рассматривает только общественные законы развития при капитализме, а в нашей стране капитализм уже ликвидирован…»; «председатель Мао стоит значительно выше Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина…». Школьники не согласны и с содержанием шести речей Линь Бяо, произнесенных на площади Тяньаньмэнь во время встреч «великого кормчего» с хунвэйбинами. Ученики выражали надежду, что Линь Бяо вникнет «более глубоко в движение», так как в противном случае… «диалектика истории беспощадна». Некоторые руководители «группы по делам культурной революции» в Институте ирригации и электрификации, в частности Ван Цзень-пинь, найдут мужество и громко заявят: «Мы используем идеи Мао Цзэ-дуна, чтобы критиковать ошибки председателя Мао Цзэдуна». Некоторые будут проявлять «равнодушие», «пассивность», будут молчать, но это страшное молчание, о котором говорил большой китайский писатель Лу Синь. Другие не остановятся перед «подрывной деятельностью», будут совершать акты «саботажа и вредительства», откажутся выполнять государственные поставки и установленные нормы выработки, будут участвовать в уличных баррикадных боях и кровопролитных вооруженных столкновениях. И все это — формы сопротивления, причем в большинстве случаев стихийные, неорганизованные, неподготовленные, все это — проявление недовольства.

Да и чем могли быть довольны «революционные массы» — хунвэйбины, школьники, студенты? Когда-то их произвели в «маленьких красных генералов», они оккупировали улицы и площади, распространяли по стране «революционный опыт», вели «классовую борьбу» и мечтали маршировать «по улицам Москвы, Лондона, Вашингтона и Парижа». Но… прошли годы, опьянение прошло. Что же осталось от их трехлетней «борьбы»? Двери университетов и институтов уже четвертый год закрыты на ключ. А когда на пятый год их открыли, в них приняли лишь незначительное число молодежи. Средние школы открылись немного раньше, но что изучали в них? Руководители «революционных организаций» вошли в органы власти — ревкомы, но надолго ли? Постепенно их участие и роль настолько уменьшились, что ревкомы стали объединением не «трех», а «двух» сил — армии и кадров. Вскоре хунвэйбиновские организации фактически перестали существовать, а вслед за этим появился призыв Мао Цзэ-дуна о «перевоспитании» образованной молодежи, и перед ней осталась едва ли не единственная перспектива — «откликнуться» на призыв и отправиться в глухие, отдаленные края и районы страны.

А чем может быть довольна интеллигенция, и особенно творческая, — писатели, художники, композиторы, артисты? Ведь уже в первые дни «тайфун» обрушился на их головы. Не скрывалось недоверие к ним и после «тайфуна».

А рабочие? Действительно, часть из них была вовлечена в водоворот «тайфуна», но это были не старые кадровые рабочие, а «цзаофани», «революционные бунтари», наемные «рабочие-крестьяне». В разгар «тайфуна» появился лозунг: «Рабочий класс должен руководить всем». Может быть, после этого они стали довольны? И будто слышу в ответ: «Довольны? Чем? Не тем ли, что «тайфун» ликвидировал их классовые организации — партию и профсоюзы, что они утратили свою руководящую роль в политической жизни, или, может быть, тем, что отменена система премий и наград за лучший труд и высокое качество работы?

А крестьяне? Может быть, они довольны «великим переселением» образованной молодежи из городов в села…»

Я не знаю, понимали ли отдельные социальные группы свое положение в большой шахматной игре, в которой шахматной доской служил весь огромный Китай? Первые ходы в этой игре в самом начале «революции» были сделаны хунвэйбинами — студентами и школьниками, — которых использовали против партийных кадров и рабочих. Это было летом 1966 года, а осенью того же года — новый ход — попытка расколоть рабочий класс, натравливание неквалифицированных «рабочих-крестьян» на старых кадровых рабочих, на партийные кадры. Потом следует рокировка, разделение «революционных организаций»… Несколько позднее почти полное отстранение хунвэйбинов и даже «осуждение» их действий, использование против них рабочего класса, армии. Затем — к 1969 году — самый сильный ход — «мат» «революционным организациям» и… расчистка доски для расстановки фигур в новой игре: перегруппировка кадров.

«Вчера на государственной текстильной фабрике № 17 в Шанхае был создан партийный комитет нового типа. Это первый в городе партийный комитет низовой организации, возникший в ходе великой пролетарской «культурной революции»», — сообщила 21 июля 1969 года газета «Вэньхуэй бао». Она определила и «главную задачу» этого партийного комитета: «Положить в основу всей работы изучение и использование идей Мао Цзэ-дуна, с тем чтобы идеи Мао Цзэ-дуна стали руководством во всем…» И еще: «Создание нового партийного комитета… факт первостепенного значения, способствующий ускорению работы по урегулированию рядов партии и партийного строительства…» «Первый» комитет был создан, но «ускорения» так и не произошло. Медленно, мучительно медленно осуществлялся этот процесс. Он начался с восстановления первичных партийных организаций. Осенью 1970 года появились первые уездные комитеты, а в декабре — первый провинциальный комитет в Хунани. А задолго до декабря — в июле — было объявлено, что восстановление и «урегулирование» рядов партии должно завершиться к 1 июля 1971 года, к 50-й годовщине Коммунистической партии Китая. Работа по восстановлению и «урегулированию» партийных организаций двигалась крайне медленно. На мой вопрос: почему? — руководящий работник Министерства иностранных дел ответил неохотно.

Разговор состоялся во время приема в нашем посольстве. Прием был организован по случаю болгарского национального праздника Девятого сентября, а «руководящий» работник был «самым высоким» официальным лицом на приеме.

— Почему так медленно? — начал он. — Каждый кандидат в члены партии обсуждается основательно и широко, при участии беспартийных масс. Иногда это продолжается более двух дней…

Свыше двух дней? Один человек?..

…Возвращаюсь в своих мыслях к 1968 году… В конце сентября в мучительных муках родились два последних революционных комитета… Смотрю на холодные цифры, и снова оживают воспоминания. Из двадцати девяти ревкомов двадцать один возглавляли военные. Остальные восемь — партийные работники, которые сразу же переоделись в военную форму политкомиссаров. Их первые заместители — тоже военные. Большинство военных и среди первых секретарей партийных комитетов «нового типа» в провинциях, городах центрального подчинения, автономных районах. Кроме того, члены партийных комитетов являются одновременно и членами ревкомов; в партийных и революционных комитетах работают одни и те же люди. В результате создается своеобразный симбиоз «партийной» и «административной» власти, который рождает новый стратегический лозунг: «Готовиться к войне, готовиться к стихийным бедствиям, все для народа». В сущности, этот лозунг не был нов, он появился еще до «большого тайфуна». В вихрях «большого тайфуна» он возродился вновь, IX съезд его благословил, правда, лишь первую часть.