Тайфун. Записки из Китая

XIII. Центр

В Китае продолжал бушевать «тайфун». Хунвэйбинам уже становилось тесно в своей стране. В беседе с японскими журналистами они так и заявили: «Китай стал центром мировой революции», и «мы должны подготовить необходимую базу для этого центра. В недалеком будущем отряды хунвэйбинов станут маршировать по улицам Москвы, Лондона, Вашингтона и Парижа…» «Все, что мы предпринимаем в этом направлении по указанию Мао, делается с учетом далекой перспективы…»

Может быть, это только заявления, громкие слова рассерженных молодых людей?

У меня в руках газета хунвэйбинов Пекинского университета от 21 октября 1966 года.

«Мы солдаты Мао и хотим установить новый порядок в Китае и во всем мире. Уничтожим американский империализм, одолеем советский ревизионизм. Наша революция охватит весь мир, и над ним будет развеваться красное знамя Мао…»

Это уже программа, внешнеполитическая программа хунвэйбиновского движения. Она отражает официальное направление политики и пропаганды китайского руководства тех дней… Первых дней и месяцев «большого тайфуна».

Октябрь 1967 года. Я иду по просторной площади Тяньаньмэнь — «Площади небесного спокойствия» — и мысленно переношусь на восемнадцать лет назад… Тогда на этой же площади в дни всенародной радости председатель Коммунистической партии Китая Мао Цзэ-дун торжественно возвестил на весь мир, что Китай вступает в великую семью миролюбивых и свободолюбивых народов и будет бороться за мир, свободу, социализм! Это было 21 сентября 1949 года. Народный политический консультативный совет одобрил общую программу, в которой было записано: «Китайская Народная Республика, проводя курс на единство прежде всего с Советским Союзом, странами народной демократии и угнетенными нациями, входит в лагерь мира и демократии». Через пять лет была принята новая конституция, в которой заявлялось еще категоричнее: «Наша страна уже установила отношения нерушимой дружбы с великим Союзом Советских Социалистических Республик и со странами народной демократии; с каждым днем растет дружба народа нашей страны с миролюбивыми народами всего мира… Борьба за благородные цели мира во всем мире и прогресса человечества является неизменным курсом нашей страны в международных делах». Еще через два года VIII съезд Коммунистической партии Китая (сентябрь 1956 г.) провозгласил:

«Партия прилагает усилия для развития и укрепления дружбы со странами лагеря мира, демократии и социализма, возглавляемого Советским Союзом, укрепляет солидарность пролетарского интернационализма, изучает опыт мирового коммунистического движения».

VIII съезд наметил внешнеполитический курс молодой республики, курс на нерушимую дружбу с Союзом Советских Социалистических Республик, с братскими социалистическими странами.

«Укрепление единства с Советским Союзом и всеми социалистическими странами — таков основной курс нашей страны», — подтвердила три года спустя сессия Всекитайского собрания народных представителей, а Чжоу Энь-лай дополнил: «Мы на собственном опыте убедились в том, что взаимная поддержка и сотрудничество между социалистическими странами — важное условие успешного развития всех социалистических стран…»

И началось практическое осуществление этого курса. Китай активно включился в дело развития и укрепления мировой социалистической системы. Когда американские интервенты предприняли фронтальную попытку расколоть эту систему, ликвидировать одно из ее звеньев — Корейскую Народно-Демократическую Республику, Советский Союз и Китай встали на ее защиту… Вместе с ДРВ и Советским Союзом Китай принимал участие в Женевском совещании 1954 года и внес существенный вклад в дело прекращения войны в Индокитае. Когда 7-й американский флот в 1950 году оккупировал китайский остров Тайвань и американские самолеты начали полеты над территорией Китая, Советский Союз подал ему руку помощи. Это была подлинная боевая дружба, которая охлаждала любые агрессивные намерения в отношении Китая. Президент США Трумэн признавал в то время: «Если бы мы решили расширить войну и в Китае, нам бы пришлось понести возмездие. Пекин и Москва как идеологически, так и в соответствии с договором являются союзниками. Если бы мы предприняли атаку на коммунистический Китай, следовало ожидать вмешательства русских…» Свидетельством боевой дружбы была активная поддержка Китаем Организации Варшавского Договора, в ней принимал участие китайский наблюдатель…

Я снова возвращаюсь в недавнее прошлое — на двенадцать лет назад. Вспоминаю Варшаву, где тогда работал. Вспоминаю шумную улицу «Краковское пшедмешче»… Тихий старый особняк в глубине маленького садика. Помню первые учредительные заседания Организации Варшавского Договора… Делегации заняли места вокруг большого круглого стола в самом большом зале. Здесь рождался боевой союз социалистических стран, ставший стальным щитом против любого агрессора, который дерзнул бы нарушить мирное строительство в странах социалистического содружества. Зал притих, и в этой тишине сурово прозвучал мужественный, чуть-чуть дрожавший от волнения голос Пэн Дэ-хуая — прославленного маршала революционной борьбы в Китае и корейской войны: «Если мир в Европе будет нарушен, если империалистические агрессоры развяжут войну против миролюбивых стран Европы, наше правительство, весь наш шестисотмиллионный героический народ вместе с правительствами и народами братских стран поднимутся на борьбу против агрессоров и будут вести ее до окончательной победы над врагами».

Китай усиливает свою активность на внешнеполитическом фронте. Свидетельством этого являлось провозглашение в китайско-индийском соглашении 1954 года пяти принципов — «панча шила» как основы отношений между государствами: взаимное уважение территориальной целостности и суверенитета, ненападение, взаимное невмешательство во внутренние дела, равенство и взаимная выгода, мирное сосуществование. Через год «панча шила» войдут как составная часть в десять «принципов», провозглашенных Бандунгской конференцией стран Азии и Африки. Тогда же Китай возвестил, что на основе «пяти» и «десяти» принципов он готов установить нормальные отношения со всеми государствами, высоко оценивает роль национально-освободительного движения как одного из передовых отрядов мирового революционного процесса. На VIII съезде КПК заместитель премьера Чэнь И заявил: «Страны социализма, мощь и единство которых с каждым днем растут, являются надежной гарантией мира во всем мире».

VIII съезд КПК прямо указал: «Коммунистическая партия Китая выступает за внешнюю политику сохранения мира во всем мире и мирного сосуществования стран с различным строем». Через год Международное совещание коммунистических и рабочих партий, состоявшееся в Москве, уже дало ясный ответ на все эти вопросы. На этом совещании Мао Цзэ-дун заявил: «Мы решительно выступаем за мирное сосуществование между социалистическими и капиталистическими странами». Еще категоричнее заявил Чжоу Энь-лай:

«Мы можем… заставить империалистический агрессивный блок принять принципы мирного сосуществования».

Итак, позиция китайского руководства по основным вопросам современности — мира и войны — как будто бы ясна.

Но уже на Совещании коммунистических и рабочих партий в Москве стало очевидно, что в действительности у китайского руководства иное отношение к этим вопросам, и прежде всего к «коренному вопросу» — вопросу о мире и войне. Так, на этом совещании Мао Цзэ-дун заявил: «Можно ли предположить, какое количество людских жертв может вызвать будущая война? Возможно, будет одна треть из 2700 миллионов населения всего мира, то есть лишь 900 миллионов. Я считаю, что это еще мало, если действительно будут сброшены атомные бомбы. Конечно, это очень страшно. Но не так плохо было бы и половину. Почему? Потому, что не мы хотели этого, а они, они нам навязывают войну. Если будем воевать, то будет применено атомное и водородное оружие… если половина человечества будет уничтожена, то еще останется половина, зато империализм будет полностью уничтожен и во всем мире будет лишь социализм, а за полвека или за целый век население опять вырастет, даже больше чем наполовину».

Когда читаешь эти страшные слова, кажется, что ты слышал уже подобные высказывания… Ну конечно, так говорил Шан Ян, древний китайский философ, задолго до нашей эры. Он создал концепцию — гимн войне: «Если бедная страна бросит все свои силы на войну, она станет сильной и могучей. А если страна богата, но ни с кем не воюет, она непременно станет слабой…»

«Если войну можно уничтожить войной, позволительна и война; если убийством можно уничтожить убийство, не возбраняются и убийства; если наказаниями можно уничтожить наказания, допустимы и суровые наказания…» Какое поразительное сходство между этими мыслями, высказанными 2400 лет назад, и словами, сказанными в 60-х годах XX века:

«…Уничтожить войну можно только войной. Если хочешь, чтобы больше не было винтовки, возьми винтовку…»

Или:

«…Если возникнет третья мировая война — это плохо. Но в огне термоядерной войны окончательно погибнет капиталистический мир. Это хорошо».

Я вспомнил древние постулаты потому, что, может быть, именно там следует искать корни нынешних внешнеполитических концепций китайского руководства. Ведь Китай веками жил «своей жизнью», замкнувшись в себе, оторванный, изолированный от остального мира исполинскими «небесными» горными массивами, безбрежным океаном, бескрайними пустынными степями, тропическими джунглями. Возможно, поэтому китайцы создают себе «свой мир», представляя Китай как центр мира, «пуп» земли. Американец Эдгар Сноу, несколько раз посещавший Китай и встречавшийся с Мао Цзэ-дуном, отмечал: «Традиционное представление о Китае как центре мира глубоко укоренилось в психике китайца и в наше время».

…300 лет тому назад, в 1676 году русский посол Спафарий прибыл в Пекин. Ему было поручено вручить аккредитивные письма. Там от него потребовали совершить традиционную церемонию «кэтоу»: три раза встать перед императором на колени, а затем трижды лбом коснуться пола. Когда посол попросил объяснить эту странную церемонию, ему ответили: «Не удивляйтесь, у нас такой обычай, а своему императору передайте: как на небе только один бог, так и на земле только один бог, который находится в центре земли, и вокруг него все государства расположены…» Может быть, именно это позднее, на заре нашего века, вдохновило поэта Кан Ю-вэя[10] написать следующие стихи-откровения:

Возможно, это вдохновило и другого поэта — Мао Цзэ-дуна. В его стихах действуют иные герои: свирепые тигры, гималайские и бурые медведи, крысы и обезьяны. В них используются символы и аллегории, которые имеют совершенно определенный смысл: легендарный герой победит страшного тигра, тигр страшен только внешне, в сущности — это бумажный тигр. Сейчас уже никто не боится ни бурого медведя (то есть Советского Союза. — Прим. авт.), ни гималайского медведя (то есть Индии. — Прим. авт.), потому что «золотая обезьяна» (то есть Китай. — Прим. авт.) умнее всех и всех покорит.

Но суть не в использовании символов и аллегорий, а в том, что такие стихи появляются после VIII съезда КПК, когда прорастают ростки националистических тенденций и «особого» курса. Внешняя политика китайского руководства тесно связана с внутренней политикой, переплетается с ней и обусловливается ею, внутренняя и внешняя политика имеют одни и те же корни, в их основе лежат одни и те же идейно-политические концепции. «Большой скачок», объявленный в области внутренней политики и экономики, провозглашается и в области внешней политики. Он выразился в стремлении установить свое влияние и свой контроль над содружеством социалистических стран, установить гегемонию в так называемом «третьем мире», усилить международную напряженность, раздуть пламя вспыхнувших войн и разжечь новые «малые» войны. Все это ради достижения большой стратегической цели — столкнуть в ракетно-ядерной войне США и Советский Союз. А Китай «будет сидеть на горе и наблюдать битву двух тигров».

Направление дано, стратегическая цель намечена.

К этой цели будут идти постепенно, делая зигзаги, иногда отступая, а иногда меняя тактику. Главное, не потерять цель… Таким образом, позиция по главному вопросу современности — вопросу о мире и войне — постепенно проясняется, причем в пользу войны. Более того, мировая война должна ускорить мировую революцию. Позднее — в годы «большого тайфуна» — этот тезис будет изменен: или война породит революцию, или революция уничтожит войну. Мао Цзэ-дун не видит иного выхода. Это в международном аспекте. А во внутриполитическом: революционные силы могут добиться победы только путем вооруженной борьбы. Никакого иного пути, никаких иных форм: политических, экономических, дипломатических, парламентских. Отсюда вывод: всеми силами поддерживать международную напряженность, выступать против любого мирного решения спорных вопросов, против всех предложений, направленных на сокращение вооружений и вооруженных сил, на запрещение производства и использование ядерного оружия. Провоцировать вооруженные конфликты.

И провоцируют.

В августе 1958 года китайская береговая артиллерия начала обстрел островов Мацзудао и Цзиньмыньдао. Наконец-то бесчисленным очередным «предупреждениям» будет положен конец, начата борьба за освобождение священной китайской земли — Тайваня. Но не тут-то было. Оказалось, что это была акция не с целью освобождения, а с целью усиления напряженности. Несколько позднее Мао Цзэ-дун «объяснил»: Запад считает, что «холодная война» выгодна только для него, но она «выгодна для социалистических стран». А в это время напряженность усиливалась, к Тайваньскому проливу устремились американские корабли, авианосцы, крейсеры, на Тайвань были переброшены крупные авиационные соединения, созданы ракетные площадки. В воздухе запахло порохом. Тогда прозвучало грозное предупреждение Советского Союза: «Нападение на Китайскую Народную Республику, которая является великим другом, союзником и соседом нашей страны, — это нападение на Советский Союз». А вскоре — новое предупреждение: в случае атомного нападения на КНР «агрессор немедленно получит должный отпор теми же средствами».

Страна Ленина выполнила свой братский, интернациональный долг. Вооруженный конфликт был предотвращен.

Но не прошло и года, как возникла опасность нового крупного вооруженного столкновения: вспыхнул китайско-индийский пограничный конфликт. Причем это был конфликт внутри антиимпериалистического фронта. Китай входил в него как мощное социалистическое государство, ставшее на путь национального возрождения, а Индия — как огромная азиатская страна, завоевавшая симпатии и авторитет антиимпериалистической направленностью своей внешней политики. Этот военный пожар был бы на руку империалистическим силам во всем мире и проимпериалистическим силам внутри Индии, и они не замедлили перейти в атаку. Но, видимо, это и нужно было китайскому руководству: с помощью обходных маневров создать подходящую атмосферу и подготовить почву для широкой ревизии политики мирного сосуществования и ее принципов.

И такая ревизия была осуществлена. Произошло очередное «перевоплощение». Ленинская политика мирного сосуществования вдруг стала квалифицироваться как «предательство», а журнал «Хунци» написал черным по белому: принцип мирного сосуществования «ошибочен», он антимарксистский, антиленинский, ибо в действительности означает «постоянное потворство, постоянные компромиссы, постоянные уступки» империализму.

«Ошибочен… антимарксистский, антиленинский…» — читаешь и перечитываешь эти слова, а в душе нарастают удивление и гнев. «Антиленинский». Ведь именно Владимир Ильич Ленин первым дал определение политики мирного сосуществования как формы классовой борьбы. И эта особая форма классовой борьбы способствует мобилизации сил, созданию благоприятных условий для освободительных, народно-демократических и пролетарских революций.

Маска сброшена. Позиция по главному вопросу определена: мирное сосуществование — это «сговор с империалистами», «постоянные компромиссы», «антимарксистская и антиленинская политика», «винтовка рождает власть», «вооруженная борьба», «вооруженные конфликты», «война».

Проходит еще несколько лет, и в разгар «большого тайфуна» подход китайских руководителей к проблеме «мирного сосуществования» вновь меняется.

Открываю свой блокнот.

«26.XI.68 г.

…Только что вернулся со встречи с временным поверенным в делах Бирмы. От него я узнал, что сегодня представитель отдела печати Министерства иностранных дел сделал «важное заявление» о китайско-американских переговорах в Варшаве. Упоминался Тайвань. В посольстве все сотрудники уже собрались, обсуждают и комментируют это заявление. Выяснилось, что вчера, 25 ноября, временный поверенный в делах Китая в Польше Чин Дун вручил послу США Уолтеру Стесселу письмо с конкретным предложением возобновить с 20 февраля будущего года китайско-американские переговоры. Признаться, для нас это было как гром среди ясного неба. И не только потому, что с начала «большого тайфуна» отдел печати впервые дал «знать о своем существовании». И не потому также, что это была первая дипломатическая инициатива Китая с начала «тайфуна» и первая дипломатическая акция по отношению к США. Главное, в заявлении предлагалось заключить соглашение между Китаем и США на основе «пяти принципов мирного сосуществования»».

Правда, мы, дипломаты и политические наблюдатели в Пекине, еще раньше, в начале февраля, обратили внимание на то, что в коммюнике об установлении дипломатических отношений с Южным Йеменом китайское руководство вдруг вспомнило о «пяти принципах». А месяц спустя, 4 марта, на приеме в посольстве Марокко заместитель министра иностранных дел Цзи Пэн-фэй заявил, что, «руководствуясь пятью принципами мирного сосуществования, китайское руководство неизменно прилагает усилия для укрепления и развития дружественных отношений между нашими странами».

А в это время печатаются карты, и на них к Китаю отнесены территория Монгольской Народной Республики, Вьетнама, Кореи, Бирмы и Таиланда, часть территории Индии и некоторые японские и филиппинские острова. Возвеличиваются китайские императоры древних династий, восхваляются опустошительные походы Чингисхана. Газета «Жэньминь жибао» сообщает, что «династия, созданная Чингисханом, сыграла прогрессивную роль в истории Китая», «возвысившийся над миром Чингисхан разрушил железный занавес вокруг сорока больших и малых государств, и эти народы увидели «большой мир», смогли приобщиться к более высокой культуре и перенять ее…». Конечно, уничтожение сорока государств «не могло обойтись без крови и разрушений». Не только пропагандисты, но и руководящие работники, ученые все чаще стали говорить о том, что «центр мировой революции переместился на Восток, в Китай», что «Азия, Африка и Латинская Америка станут главной силой в революционной борьбе», потому что именно они являются «мировой деревней» в отличие от «мирового города», под которым подразумеваются развитые капиталистические и социалистические страны. Пламя революции вспыхнет в «мировой деревне», оно охватит «мировой город», спалит его и уничтожит империализм. Все должно произойти так, как начертал Линь Бяо в статье «Да здравствует победа народной войны», опубликованной накануне «большого тайфуна». «Опора на крестьянство, создание опорных баз в селах, окружение города деревней и захват города — таков победоносный путь, пройденный китайской революцией».

И еще: «В известном смысле сегодняшняя обстановка для мировой революции характеризуется окружением города деревней».

«Мировой город» против «мировой деревни». Или, наоборот, «мировая деревня» против «мирового города». Что из того, что «мировой город», так же как и «мировое село», неоднороден, что «в мировом городе» — в Соединенных Штатах Америки, Канаде, европейских капиталистических странах — живут, борются различные классы с различными классовыми интересами? И что различные классы с различными классовыми интересами имеются и в «мировой деревне» — в Азии, Африке, Латинской Америке? Что между различными классами в капиталистических странах существуют глубокие противоречия — классовые, антагонистические, непримиримые? Что существуют коммунистические партии, рабочий класс, пролетариат, пролетарский лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». «Пролетарии всех стран…» — и те, кто живет в «мировом городе», и те, кто живет в «мировой деревне».

Но все это нарушает формулу Линь Бяо: «мировой город» — «мировая деревня», нарушает его схему. Как же быть? К черту всякий классовый подход и классовый анализ. Отсутствуют они и в схеме Мао Цзэ-дуна о «промежуточных зонах». В начале 50-х годов, когда она только появилась, она выглядела так: с одной стороны — США и остальные капиталистические страны, с другой — Советский Союз и социалистические страны. И между ними — «промежуточная зона» — страны Азии, Африки, Латинской Америки. Но с годами Мао Цзэ-дун меняет свое отношение к Советскому Союзу, соответственно меняется и схема. В беседе с делегацией Социалистической партии Японии в 1964 году Мао выдвинул «новую схему». Она уже значительно усложнена: Советский Союз «вступил в сговор с США», следовательно, Советский Союз должен быть поставлен рядом с США. Появляются две «промежуточные зоны»: первая — Азия, Африка и Латинская Америка, вторая — все развитые капиталистические страны без США. Даже мюнхенская фашистская газета «Дойче национал-цайтунг унд зольдатен-цайтунг» не смогла удержаться от восклицания: «Это необычайное для нас событие — нас причисляют не к империалистам, а к лагерю мира».

Пройдет еще несколько лет, разразится «большой тайфун» — и появятся новая доктрина о «двух сверхдержавах» и новая «схема». Теперь уже «промежуточная зона» устанавливается между США и СССР, с одной стороны, и Китаем — с другой.

В сущности, схема «промежуточных зон» является продолжением первой: «мирового города» — «мировой деревни» или наоборот. Обе схемы — это, в сущности, метаморфозы одной и той же идеи, которая в свою очередь переплетается с идеей объединения «цветных» против «белых», «бедных» против «богатых». Премьер Чжоу Энь-лай и заместитель премьера Чэнь И накануне «большого тайфуна» в беседе с японским политическим деятелем Кэндзо Ма-Цумура заявили, что «азиаты должны изменить историю мира», «мы должны объединиться и укреплять связи между нашими народами, поскольку у нас один и тот же цвет кожи и одна и та же письменность». Все три схемы направлены к одной цели: оторвать национально-освободительное движение от Советского Союза и всего социалистического содружества и… если удастся, противопоставить их.

Главный огонь постепенно, но планомерно и сосредоточенно направляется против Советского Союза и социалистического содружества. Подготовка к этому началась еще со времени провозглашения «большого скачка». и тогда же китайское руководство начало полемику. Вначале она ведется в довольно умеренных тонах, противная сторона прямо не называется, затем приобретает все более острый и открытый характер, наконец прямо направляется против Советского Союза, партии Ленина. В 1957 году, когда в Москве проходило международное Совещание коммунистических и рабочих партий, Мао Цзэ-дун заявил, что все живое имеет голову, СССР — глава социалистического лагеря, а КПСС — глава мирового коммунистического движения. Теперь понятен смысл выдвинутого через несколько лет лозунга: «Бей по голове — остальное развалится само собой».

«Бей по голове»…

Эта формула определяет тактику: фронтальный бой против Советского Союза, против Коммунистической партии Советского Союза, что должно привести к развалу социалистического содружества… И фронтальное наступление началось. Газета «Жэньминь жибао» в конце декабря 1962 года выдвинет лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь против нашего общего врага!»

«Наш общий враг…». Кто он? Американский империализм? Японский милитаризм? Западногерманский реваншизм? Оказывается, нет. Оказывается, «наш общий враг» — это Советский Союз! В чем же обвиняются Советский Союз, социалистическое содружество? В том, что в этих странах «возрождается капитализм», что их народы «обуржуазились», «усилились буржуазные факторы внутри стран». И снова парадокс: социалистические страны и их коммунистические партии принимают смелые планы и программы, направленные на дальнейшее развитие производительных сил и общественных отношений, духовной жизни, на расцвет и повышение жизненного уровня, и все это преподносится как «обвинительный материал» против этих партий. Значит? Значит, «Да здравствует бедность!». Впрочем, Мао Цзэ-дун так и заявил: «Страшно даже подумать о том времени, когда все люди будут богатыми».

Усиливается «огонь» против КПСС и марксистско-ленинских партий. В ответ возрастают усилия КПСС по прекращению открытой полемики, восстановлению дружественных отношений, предотвращению раскола в международном коммунистическом движении. Следуют конкретные предложения:

3 января. Только что прибывшему в Москву китайскому послу в ЦК КПСС было заявлено: Коммунистическая партия Советского Союза искренне стремится к восстановлению дружественных советско-китайских отношений.

7 января. ЦК КПСС через газету «Правда» призывает к поиску путей, ведущих к сотрудничеству и единству.

16 января. На VI съезде СЕПГ делегация КПСС заявила: ЦК нашей партии считал бы полезным прекратить полемику между коммунистическими партиями.

21 февраля. ЦК КПСС обращается к КПК с письмом: «Открытая, все более обостряющаяся полемика расшатывает единство братских партий, наносит серьезный ущерб нашим общим интересам». И предлагает провести двустороннюю встречу представителей КПСС и КПК на высоком уровне.

30 марта. КПСС возобновляет свое предложение.

5-20 июля. На советско-китайской двусторонней встрече ЦК КПСС внес конкретные предложения, направленные на преодоление разногласий и нормализацию отношений.

21-22 сентября. Советское правительство призывает к прекращению полемики, преодолению разногласий.

29 ноября. ЦК КПСС обращается к ЦК КПК с письмом, в котором выдвигает новые предложения по нормализации советско-китайских отношений.

Все эти усилия были предприняты в течение лишь одного 1963 года. А ведь с такими же инициативами и предложениями Советский Союз выступал и в последующие годы. Я перечитываю сегодня этот сухой протокольный перечень и спрашиваю себя: сколько же нужно выдержки и терпения?

Как же прореагировал Китай? Сначала Мао Цзэ-дун заявил: «Разве рухнет небо и перестанет расти трава на западных горах в Китае, если ведется полемика? Нет, небо не рухнет, трава и деревья будут расти, женщины будут рожать детей, а рыба будет плавать в воде». Вскоре газета «Жэньминь жибао» перепечатала из албанской газеты «Зери и популлит» антисоветскую статью, которая положила начало публикации серии статей, направленных против Советского Союза. Затем выдвигаются «Предложения о генеральной линии международного коммунистического движения». Эта новая «генеральная линия» не что иное, как «генеральная атака на линию и стратегию международного коммунистического движения». Состоявшуюся затем двустороннюю советско-китайскую встречу китайские руководители используют для нового обострения отношений. Московский договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой — для еще большего усиления антисоветской кампании. IV сессия Всекитайского собрания народных представителей пройдет под знаком выдвинутого газетой «Жэньминь жибао» девиза: «Настал момент поднять знамя революции на недосягаемую высоту». В этом номере Го Мо-жо опубликовал свое новое стихотворение:

Ритм этих «стихов» совпал с взрывными раскатами первой китайской атомной бомбы. В праздничные дни 47-й годовщины Великого Октября по приглашению ЦК КПСС в Москву прибыла официальная китайская партийно-правительственная делегация. В беседах — в который уже раз! — советская сторона вновь изложила свою ясную позицию: прекратить открытую полемику, обсудить конкретные меры по нормализации отношений между двумя странами и партиями и укреплению антиимпериалистического фронта. В составе китайской делегации находился Кан Шэн, и уже заранее можно было сказать, что предложения вновь будут отклонены. Через несколько месяцев проездом из Демократической Республики Вьетнам в Корейскую Народно-Демократическую Республику председатель Совета Министров СССР встретился с китайским руководством и внес новые предложения относительно нормализации советско-китайских отношений, разрешения проблем международного коммунистического движения и положения в Индокитае. Предложения были новые, ответ Мао Цзэ-дуна был «старым». Он заявил, что продолжит «бумажную войну» против Коммунистической партии Советского Союза, о преодолении разногласий не может быть и речи, ибо существуют разногласия между «двумя враждебными к хассами — пролетариатом и буржуазией», между «революцией и контрреволюцией». Газета «Жэньминь жибао» в ноябре 1965 года заявила: «Нас ничто не связывает и все разделяет, мы находимся по разным сторонам баррикады». По другую сторону «баррикады» они поставили не только КПСС, но и все международное коммунистическое и рабочее движение.

«Бумажная война» продолжается, но Мао Цзэ-дун уже не ограничивается только ею… Идеологические разногласия постепенно «переносятся в область» отношений между партиями и государствами. На 180 градусов повернута стрелка внешнеэкономических связей Китая: от социалистических стран к капиталистическим. Если в 1953 году доля социалистических стран во внешнеторговом обороте Китая составляла 70 процентов, то в годы «большого тайфуна» она снизилась до 20 процентов. В то же время товарооборот с СССР, ранее составлявший 2 миллиарда рублей, уменьшился до 50 миллионов рублей, а с Болгарией — с 20 миллионов рублей сократился почти до нуля. Средства массовой информации и пропаганды Китая все чаще стали употреблять слово «сговор» между Советским Союзом и «американским империализмом», а в беседе с Эдгаром Сноу Мао Цзэ-дун заявил, что Китай начнет войну только в том случае, если США нападут на китайскую территорию, и это было первым «авансом» американцам. Постепенно учащаются провокации китайской стороны на советско-китайской границе, раздаются голоса за пересмотр существующей советско-китайской границы, снова разжигаются страсти вокруг территориальных претензий. Впервые, как вы помните, о них заговорил еще в 1964 году Мао Цзэ-дун, заявив японской делегации, что «около 100 лет назад район к востоку от Байкала стал территорией России» и что «мы еще не представляли счета по этому реестру». В следующем году об этом же скажет министр иностранных дел Чэнь И: «Советский Союз захватил у Китая около 1,5 миллиона квадратных километров территории».

А на внутриполитическом небосводе начали собираться тучи… Разразилась буря, разбушевался «большой тайфун».

«Большой тайфун» нанес удар и по руководящему центру внешней политики Китая — Министерству иностранных дел и era министру — маршалу Чэнь И. В начале книги я уже рассказывал о своих впечатлениях от первого посещения этого министерства, об огромном количестве лозунгов, надписей, портретов, цитат, дацзыбао, вывешенных около и внутри него. Тогда я только прибыл в Пекин и еще не знал подробностей разыгравшихся в зданиях министерства, огороженных высокой желтой стеной, страшных событий, о том, какой ураганной силы удар нанесен самому министру — маршалу Чэнь И.

Этим событиям посвящено множество хунвэйбиновских материалов, листовок и дацзыбао, наспех отпечатанных брошюр. По опыту я знал, что большая часть этих материалов отражает официальную линию, истинное положение вещей, которое рано или поздно будет подтверждено и официальной прессой. Смотрю первый документ — «Открытое письмо» Мао Цзэ-дуну, написанное сорока четырьмя «революционерами» из Министерства иностранных дел в первые дни «тайфуна»: «Любимый ЦК, любимый председатель Мао… факты показывают, что в Министерстве иностранных дел формируется новый класс капиталистов, который держит власть в своих руках. Многие кадровые работники допустили серьезные отступления от директив ЦК и указаний Мао. Движимые глубоким чувством ответственности за дело пролетариата, безгранично преданные партии и председателю Мао, мы считаем свсим долгом незамедлительно сообщить о некоторых явлениях. Многие ответственные кадровые работники недостаточно уделяют внимания политике, не испытывают к произведениям Мао той пламенной любви, какую питают к ним широкие рабочие и крестьянские массы, не изучают глубоко его идеи. Товарищ Чэнь И, который является членом ЦК, распространял неправильные взгляды на изучение произведений Мао, на взаимоотношение между политикой и профессиональными обязанностями и на многие другие вопросы нашей государственной политики. Некоторые заместители министра в своих высказываниях выражали несогласие с указаниями Мао, а иногда даже выступали против них… грубо нарушали указания председателя, касающиеся подбора и выдвижения кадров. Прежде всего учитывалась профессиональная, а не политическая подготовка. Некоторые утратили классовую бдительность, не порвали со своими семьями, принадлежащими к эксплуататорским классам. Ряд высокопоставленных работников министерства нанимал домработниц. Кое-кто из кадровых работников намеревался привезти в Пекин своих тещ и матерей, происходящих из ненавистного народу класса крупных землевладельцев».

Письмо заканчивалось словами: «Обещаем стать продолжателями великих идей Мао и преданными пролетариату революционерами. Всегда будем верны ЦК и его председателю, всегда будем высоко нести красное знамя идей Мао. Если в Китай проникнет ревизионизм, следуя твоим указаниям, мы поднимемся на борьбу с ним и уничтожим его».

Первыми начали атаку хунвэйбины из Института международных отношений и из Института иностранных языков. В течение многих дней и ночей министерство напоминало осажденную крепость, звучали лозунги, направленные против его руководства, против Чэнь И. Сам Чэнь И указывал на то, что дисциплина в министерстве ослабла, работа дезорганизована, разглашаются служебные тайны. В конце 1966 года хунвэйбины ворвались в здание министерства, устроили погром и разграбили его архивы. Это уже было опасно. В январе 1967 года правительство издало постановление, запрещающее «революционным массам» вторгаться в министерство, устанавливать контакты со служащими. Через два месяца появилось новое распоряжение, подписанное премьером Чжоу Энь-лаем, но и оно не возымело эффекта. В мае министерство было вновь осаждено, улицы перед ним запрудили толпы Хунвэйбинов, стремившихся проникнуть в само здание. Защищавшие министерство сотрудники сначала веди оборонительные бои во дворе, а затем вынуждены были отступить и укрыться внутри здания, за массивными дверями. Однако через несколько дней разъяренные хунвэйбины, сорвав двери, ворвались в помещение. После этого на улицах Пекина появилась листовка работников министерства, в которой сообщалось о налетах «погромщиков», раненых и контуженных сотрудниках министерства и об исчезновении секретных архивных документов.

Видимо, в эти же дни появилась листовка хунвэйбинов: «Откроем огонь по Чэнь И, очистим Министерство иностранных дел». Часть листовки оторвана, поэтому определить ее дату невозможно. А она действительно заслуживает внимания: «Песни летят к небу, разносятся радостные вести… Революционная фракция пролетариата рукоплещет и выражает свое одобрение. Она расправляет плечи и готова «вышибить из седла» самые большие авторитеты, стоящие у власти в партии и идущие по капиталистическому пути, — Лю Шао-ци, Дэн Сяо-пина и Тао Чжу… Председатель Мао учит нас: «Вы должны проявлять заботу о государственных делах, должны довести до конца Великую пролетарскую культурную революцию». Если мы должны заботиться о государственных делах, мы не можем не обратить внимания на систему Министерства иностранных дел, мы не можем не спросить: почему в системе Министерства иностранных дел культурная революция находится в застое? В конце концов, какой штаб представляет Чэнь И?»

И хунвэйбины бросают ему обвинения: «Прикрываясь знаменем председателя Мао, он нагло клевещет на него, нагло порочит его идеи. Во время культурной революции Чэнь И подстрекал массы расклеивать дацзыбао с критикой председателя Мао. Он говорил: можете высказывать свои мнения о ЦК, председателе Мао, Министерстве иностранных дел. Мы будем это приветствовать. Если даже переборщите, это не страшно. Председатель Мао — обыкновенный человек из народа. Можно писать дацзыбао как о ЦК КПК, так и о председателе Мао. Он говорил также: «Я тоже выступал против председателя Мао, но он до сих пор продолжает работать со мной. Не всегда тот, кто выступает против него, непременно контрреволюционер, а тот, кто поддерживает его, непременно революционер». Где же здесь логика? Ведь председатель Мао — красное солнце народов всего мира. Все, кто выступает против председателя Мао, — контрреволюционеры. Мы, маленькие красные солдаты председателя Мао, будем вести с ними кровавую борьбу до победного конца. Выпады Чэнь И против председателя Мао перешли всякие границы. Идеи Мао Цзэ-дуна — это вершина марксизма-ленинизма в современную эпоху, это самый истинный и самый действенный марксизм-ленинизм, а Чэнь И называет их шаблоном. Как он коварен. Чэнь И, заткни свой рот. Мы не позволим тебе очернить светлый лик председателя Мао».

Как же в действительности относился Чэнь И к изучению произведений председателя Мао? «Я не всегда в трудных случаях поступаю так, как учит председатель Мао, — говорил он, — потому что не имею времени читать его произведения…»

«…Поскольку в процессе Великой пролетарской культурной революции Чэнь И не изменил свои взгляды, в системе Министерства иностранных дел продолжает проводиться буржуазная реакционная линия Лю Шао-ци и Дэн Сяо-пина. Чэнь И твердо придерживается реакционной буржуазной линии, проводит в отношении революционной фракции пролетариата политику буржуазной диктатуры, подавив одним ударом движение в системе Министерства иностранных дел и в высших учебных заведениях этой системы. Какой позор!»

Далее Чэнь И обвиняется в том, что отрицательно высказывался об «одобренной лично председателем Мао» первой дацзыбао, написанной Не Юань-цзы, начал посылать «много рабочих групп» в Институт иностранных языков и в Комитет по культурным связям с заграницей… Чэнь И «нападает на большинство и защищает маленькую группу». Он говорил: «Ведь эта великая революция и великая демократия, нужно все смести, и если в ходе этого процесса будут допущены ошибки, их можно исправить». Он обвинялся в том, что «защищал лиц, стоящих у власти в партии и идущих по капиталистическому пути, направлял острие против масс». Поток обвинений продолжался, продолжали выдвигаться и лозунги типа: «Долой Чэнь И!», «Заживо сожжем Чэнь И!..»

Нападки на Чэнь И продолжались более года. Но вот в начале 1968 года появилась дацзыбао, озаглавленная: «Разоблачи врага, борись против него и победи!» В ней критиковался «реакционный лозунг» «Долой Чэнь И»!» Ее написал и подписал 91 посол и заведующий отделом Министерства иностранных дел.

«…В Министерстве иностранных дел развернулась жестокая борьба между теми, кто поддерживает лозунг «Сбросим Чэнь И», и теми, кто выступает против этого. Эта борьба ведется не только лично против Чэнь И, но и вокруг вопроса, касающегося отношения к председателю Мао и пролетарскому штабу, возглавляемому председателем Мао, а также вопроса о том, какому классу должна принадлежать власть в Министерстве иностранных дел, какую линию следует проводить. Это главное в классовой борьбе и борьбе за то, какая линия будет проводиться в Министерстве иностранных дел. Зловещий план классовых врагов нужно разоблачить. Реакционный лозунг «Долой Чэнь И!» надо раскритиковать и отбросить». И в дацзыбао разоблачался «преступный план свержения товарища Чэнь И», приводились выдержки из обвинительного материала «Три анти», направленного против него, и подчеркивалось, что в некоторых частях этих обвинений белое перепутано с черным, правильное с ошибочным, другие «грубо сфабрикованы», в третьих «подтасовываются факты и им дается неправильная оценка», в основе четвертых «просто ложные сведения», в пятых «из мухи делают слона», в шестых «извращают отдельные факты и поднимаются на уровень классовой борьбы». Часть обвинений «основана на слухах, отдельные дела рассматриваются в отрыве от конкретных условий».

В заключение в дацзыбао указывалось:

«Нет необходимости перечислять все эти обвинения. Прибегая к столь постыдным средствам, обвинители истратили 700 тысяч слов для сочинения своих черных материалов. Горстка классовых врагов хочет нанести удар по товарищу Чэнь И, но это противоречит желанию широких народных масс…»

«…Некоторые из товарищей попали в плен мелкобуржуазного фанатизма, им не хватает революционности, пролетарского, научного подхода. Другие считают лозунг «Долой Чэнь И!» революционным».

«…Чэнь Бо-да, Цзян Цин и другие руководящие товарищи многократно отмечали, что Чэнь И — хороший товарищ. Прислушивайтесь к тому, что он говорит, смотрите, что он делает, и помогайте ему. Не нужно навязывать Центру лозунг «Долой Чэнь И!»… Однако горстка классовых врагов и некоторые «ультралевые» элементы продолжали противостоять Центру и решительно требовать отстранения Чэнь И. Чем сильнее Центр противился действиям, направленным против Чэнь И, тем настойчивее они добивались его свержения. Они перешли от лозунгов «Долой Чэнь И!» и «Решительно ударим по Чэнь И!» к лозунгу «Не успокоимся до тех пор, пока Чэнь И не будет сброшен!» Их реакционная деятельность граничит с безумием. За известное время ядовитый бурьян проник повсюду. Министерство иностранных дел и посольства за границей ввергнуты в хаос. К словам премьера Чжоу перестали прислушиваться. Директивы руководящих органов не выполнялись».

«Они узурпировали принадлежащие Центру права в области дипломатии и подорвали диктатуру пролетариата. Горстка классовых врагов и некоторые левые элементы в нарушение директив Центра игнорировали партийный комитет министерства, разогнали политический отдел, захватили секретную часть, нарушили порядок хранения материалов в архиве и отдали для распространения большое количество секретного материала. Один за другим на сцену вылезли ренегаты, агенты врага, контрреволюционеры, демоны всех видов. В Министерстве иностранных дел все перемешалось, в нем воцарился белый террор…»

Привожу длинные цитаты из этого материала не только для того, чтобы показать, какая острая борьба шла в Министерстве иностранных дел в первые годы «тайфуна», но и потому, что они позволяют, как мне кажется, наглядно представить ту обстановку, которая сложилась в самом министерстве и в которой пришлось работать его сотрудникам в течение продолжительного периода — периода «дипломатии хунвэйбинов».

…А «тайфун» продолжал бушевать.

«Дацзыбао 91» была встречена в штыки. В ответ на нее Чжоу Энь-лай издал «Инструкцию из трех пунктов для Министерства иностранных дел», в которой авторы «дацзыбао 91» подверглись острой критике. «Чтобы защитить себя, вы, 91 кадровый работник, вышли на сцену и показали свое лицо. Вы выступаете в защиту Чэнь И, а, в сущности, защищаете себя. Защищая Чэнь И, вы, в сущности, помогаете врагу. Ваша позиция противоречит позиции масс. Эта дацзыбао говорит о том, что вы не успокоились и не перевоспитались, что вы противопоставили себя массам, великой пролетарской культурной революции и пролетарской революционной линии. Вы недовольны великой пролетарской культурной революцией и затаили злобу против ее организаторов, а это опасно. Некоторые из вас даже испытывают ненависть и оказывают классовое сопротивление». В газете хунвэйбинов «Январская буря» «дацзыбао 91» была опубликована со следующим редакторским примечанием: «После того как 91 посол и заведующий отделом написали дацзыбао от 13 февраля, премьер Чжоу заявил: «Эта дацзыбао ошибочна в принципе, она написана с правых позиций»».

Через две недели Чэнь И написал письмо Чжоу Энь-лаю:

«Премьер Чжоу,

…Торжественно заявляю, что я полностью поддерживаю ваше указание. «Дацзыбао 91» по своему духу и по занимаемой авторами позиции является правой и консервативной. Она направлена против великой пролетарской культурной революции и является отражением недовольства, вызванного критикой и осуждением со стороны революционных масс. Эта дацзыбао не может помочь мне исправить ошибки, но она может вызвать усиление антагонизма между ее авторами и массами. Я абсолютно не согласен с этими ошибочными настроениями и этой позицией. Я нахожусь в партии много лет и сделал немало в революционной борьбе. Этим я обязан лишь воспитанию и помощи со стороны председателя Мао, партии, кадров и широких масс».

В заключение он писал:

«Великая пролетарская культурная революция длится уже больше года, и тем не менее эти товарищи написали такую дацзыбао. Это говорит о том, что они не сумели перевоспитаться за этот период великой культурной революции. Они работали вместе со мной долгие годы. Но я не ставил на первое место политику как командную силу и не оказал им достаточной помощи. Как их руководитель, я несу ответственность за допущенные ими ошибки. Скажите мне, пожалуйста, нужно ли это передать председателю Мао, заместителю председателя Линю и товарищам из ЦК и из группы по делам культурной революции, а также опубликовать для ознакомления сотрудников Министерства иностранных дел?

Привет.

28 февраля 1967 года.

Чэнь И».

…«Обстрел» Чэнь И продолжался. Иногда к грохоту крупнокалиберных орудий присоединялись резкие, отрывистые звуки пулеметных очередей, направленных из северо-западного района Пекина, из жилого комплекса «Дружба». Сейчас, может быть, уместно сказать несколько слов об этом «комплексе» и его обитателях.

Когда нам предоставлялась возможность выбраться ненадолго из Пекина, мы всегда проезжали мимо этого жилого комплекса, построенного на окраине города, где за толстыми каменными стенами расположились многочисленные здания пекинского университета: учебные и научные институты, лаборатории, общежития для преподавателей и студентов. Построенный в 50-е годы в национальном китайском стиле, этот комплекс в знак дружбы между народами Советского Союза и Китая получил название «Дружба». Если не ошибаюсь, это название сохранилось даже во время «большого тайфуна». Здесь жили иностранные специалисты, преподаватели, переводчики и… «заграничные друзья» Китая. Во время «культурной революции» закрылись все библиотеки, в том числе самая большая пекинская библиотека, где собрано 9 миллионов томов книг, и иностранные ученые-китаеведы покинули Китай. Закрылись университеты, институты и другие высшие учебные заведения, и иностранные преподаватели тоже покинули страну. Остались переводчики, число которых увеличилось, так как в связи с расширением пропагандистского аппарата сейчас на полную мощность работали Синьхуа, радиостанции, издательство литературы на иностранных языках, издательство по выпуску журналов, предназначенных для заграницы; во много раз увеличились их штаты. Но не иностранцы-переводчики являлись основными обитателями «Дружбы». До «большого тайфуна» здесь жило свыше 600 иностранцев, затем это число сократилось до 250. И две трети из них составляли «заграничные друзья» Китая, «нахлебники», как шутливо прозвали их здешние иностранные наблюдатели, или «стопроцентные марксисты-ленинцы», как они сами себя называют, отщепенцы, изгнанные из рядов коммунистических партий и революционного движения. И, возможно, поэтому интерес к ним со стороны западных наблюдателей-дипломатов в годы «тайфуна» заметно возрос. Многие слухи, которые распространялись в течение всего этого периода, исходили из этого комплекса.

«Что привело их в Китай? Классовое самосознание? Страстное стремление научиться у китайцев, как осчастливить человечество мировой революцией?» — спрашивал французский журналист Морис Сантяр, который по соглашению работал здесь три года переводчиком и жил в одиночестве в этой обители, и отвечал: «Ни то, ни другое. Как известно, революция не импортируется. Главная причина приезда этих «революционеров» в Пекин — забота о своем собственном благе. Обманывая себя и китайцев, они «высоко поднимают» знамя коммунистических идеалов и прикрепляют себе на грудь значки с изображением Конфуция II — Мао Цзэ-дуна, чтобы, вернувшись на родину, сказать: «Я видел его, я изучил все его труды под треск автоматов, его «красная книжка» открыла мне все свои тайны». Находясь довольно долго рядом с этими «интернационалистами», я понял, что большинство из них руководствуется стремлением добиться славы за счет тех подлинных революционеров, которые, находясь на родине, борются, рискуя своей жизнью».

«Большой тайфун» проник и в гостиничный комплекс «Дружба». Вскоре появилась и первая дацзыбао, написанная японскими «революционерами». Вслед за ней — вторая, сочиненная четырьмя американцами — «подлинными марксистами-ленинцами», которые высказались за «полную уравниловку» с китайцами. Их голос услышали. «Уравниловка» стала проводиться в жизнь. Работающий здесь персонал отказался «обслуживать» заграничных «друзей», разделился на фракции, между ними началась борьба, в нее включились и иностранцы. Один из них заявил, что «дружба» превратилась во «вражду».

А в это время министр иностранных дел Чэнь И, которому доложили о дацзыбао американцев, собрал «заграничных друзей», провел с ними беседу и высказал сомнение относительно «разумности» уравниловки. Ведь вместо положенных им 600–800–1000 юаней они будут получать лишь 60, то есть среднюю заработную плату китайского рабочего.

— Впрочем, — заявил Чэнь И, — кто хочет, может попробовать. Если это решение покажется кому-то поспешным, необдуманным, он может отказаться от него. — И добавил: — Жить так, как живем мы, товарищи иностранцы, это значит жить без водопровода, телефона, лифта. У нас трудная жизнь, но мы твердо верим в лучшее будущее…

Присутствовавший на этой встрече французский журналист отметил: «Хотя Чэнь И говорил от первого лица, нет сомнения, он имел в виду не себя, а китайский народ, ибо как маоистская, так и антимаоистская верхушка, живущая в императорском дворце, не лишена того комфорта, которым окружали себя императоры».

Встреча закончилась поздно ночью, а уже на рассвете на стенах комплекса появилась трехметровой высоты дацзыбао: «Огонь, огонь по Чэнь И!» А вслед за ней и вторая… и третья… четвертая… «Заграничные друзья» объявили Чэнь И «контрреволюционером, проповедником черной линии Лю Шао-ци».

Эти события происходили в дни «красного августа» 1966 года, когда хунвэйбины кричали на улицах: «Долой Чэнь И», «Разобьем собачью голову Чэнь И!»

Таким образом, лозунги «внутри» комплекса и за его стенами полностью совпадали.

Вскоре после этого Чэнь И надолго исчез с политической сцены. Исчез, чтобы появиться вновь лишь… в конце года, на приеме в финском посольстве.

А «революция» в Министерстве иностранных дел продолжалась, события развивались с лихорадочной быстротой. К сожалению, в моем «пекинском архиве» нет многих материалов, которые помогли бы мне изложить их в хронологической последовательности. Об этих «событиях» мы, дипломаты и политические наблюдатели, узнавали только через несколько месяцев — и то косвенным путем — из речей и высказываний различных китайских руководителей. После «майских схваток» между «революционными массами» и защищавшими свое министерство сотрудниками, о которых речь шла выше, хунвэйбины постепенно устанавливают «контроль» над министерством. Тем временем — об этом мы узнали из дацзыбао Института иностранных языков — Мао Цзэ-дун распорядился отозвать на родину две трети китайских дипломатов, работающих за границей, для «закалки» в огне революции и приобретения революционного опыта (и они действительно возвратились). Верх в министерстве постепенно взяли воинственные, наиболее экстремистские элементы. Своими экстремистскими выступлениями особенно прославился вернувшийся из Индонезии временный поверенный в делах КНР в Джакарте Яо Дэнь-шан. Чжоу Энь-лай скажет, что «Яо Дэнь-шан выступал с докладами налево и направо. Его речь в Министерстве внешней торговли полностью ошибочна. Она вызвала там беспорядки. Его речь была подстрекательской». Но в августе Яо Дэнь-шан возглавил самые экстремистские элементы и стал министром иностранных дел. И хотя он находился у власти не больше недели, его прозвали «красным дипломатом», а август — «красным августом». В этот месяц действия «красной» дипломатии хунвэйбинов достигли кульминационной точки, в ход были пущены «огонь и меч». Подожжено здание английской миссии, сожжена «Чайка» монгольского посланника с флажком Монгольской Народной Республики. В тот же день толпы хунвэйбинов ворвались в монгольское посольство.

«10.9.67 Г.

Я прибыл в Пекин несколько дней назад. Уже прошел август — «красный август», месяц погромов дипломатических миссий и издевательств над дипломатами. Одним из первых нападению подверглось монгольское посольство. Оно находится недалеко от нашего посольства, на той же улице и даже на той же стороне улицы. Сейчас оно обклеено выцветшими афишами и дацзыбао, измазано черной краской и расписано большими кривыми иероглифами. У его главного входа хунвэйбины поставили разодранное чучело и не позволяют его убрать. От ветра и дождей оно стало еще более страшным и зловещим. Мы сидим с Баага, временным поверенным в делах МНР в Китае. Это крупный и статный человек с широким лицом, словно высеченным из монгольской скалы. Он рассказывает мне об этих страшных августовских днях и ночах.

— Повод? Да разве им нужен был повод в те дни? Наш шофер якобы наехал на портрет «самого, самого красного солнца…». Это, конечно, был вымысел, но его пустили в ход, и этого сигнала оказалось достаточно для распаленных и без того хунвэйбинов. Да и не только хунвэйбинов! Было 11 часов 30 минут утра. У входа в посольство собралась толпа разъяренной, дико кричащей молодежи: «Требуем посла-ревизиониста!», «Хотим сжечь его заживо!» Увидев, что дело принимает опасный оборот, посол позвонил в Министерство иностранных дел и попросил оказать необходимую помощь. Попросил защиты. Создалась угроза нападения на посольство суверенного государства, на монгольскую территорию, что противоречило всем нормам международного права. Во все века дипломатические миссии считались неприкосновенными. Из министерства ответили: «Там находится наш представитель». И действительно, представитель протокольного отдела Министерства иностранных дел Китайской Народной Республики был здесь, среди хунвэйбинов. Посол выходит во двор, открывает тяжелые железные ворота, чтобы впустить представителя министерства, но вместе с ним входят еще какие-то неизвестные лица. Они пытались вручить послу «протест», всунуть ему в руки какой-то пакет с материалами, навязать официальному представителю Монгольской Народной Республики свою волю. А снаружи хунвэйбины беснуются, кричат, скандируют, напирают. Наконец железные ворота не выдерживают, толпа словно вихрь врывается во двор, в здание и служебные помещения посольства, в кабинет посла, расклеивает в коридорах лозунги, бесчинствует… И в невообразимом гвалте продолжают раздаваться возгласы: «Смерть послу-ревизионисту!» Наконец, учинив страшный погром, толпа удаляется».

Но осада посольства продолжается, оно блокировано, персоналу не разрешается выходить из здания, запрещена доставка продуктов и медикаментов. Монгольские дипломаты вместе со своими семьями находятся «под домашним арестом», но ведь арестованные получают пищу, а они? Тяжело заболела монгольская девочка. Из посольства позвонили в Министерство иностранных дел и просили прислать врача. В ответ — ледяное молчание. У ребенка высокая температура, нужна неотложная помощь. Что же делать? И все-таки выход был найден. Ребенок получил необходимую медицинскую помощь. К осажденному посольству по невидимым путям благодаря братской социалистической солидарности стали поступать пища, лекарства, информация.

Два штурма в течение «красного августа» пришлось отражать советскому посольству. В первый раз разъяренные «революционные массы» разбивают окна торгового представительства, размалевывают черными иероглифами, надписями и лозунгами стены, беспрерывно скандируют проклятия и угрозы, но проникнуть на территорию посольства не решаются. Во второй раз они все же ломают высокие железные ворота и врываются на его территорию. Разбивают, громят помещение дежурного посольства, разбивают окна консульского отдела. Возбужденная толпа заполняет весь двор. Вышиблены двери и окна, сожжены две «Волги». После дикой вакханалии хунвэйбины построились и строем удалились. Разве это не доказывает лишний раз, что нападение не было стихийным, что все до мельчайших подробностей было предварительно продумано и спланировано? Так готовится любая провокация.

Настала очередь английской миссии. Я уже писал, что в первый день своего пребывания в Пекине вид обгоревшего здания миссии произвел на меня ошеломляющее впечатление. Действие этой «драмы» развертывалось поздно вечером. Ее «сценарий» был разработан до мельчайших подробностей, поэтому все произошло молниеносно. В те дни в Гонконге было запрещено издание трех газет, выходивших на китайском языке. Повод вполне достаточен. В миссию был направлен ультиматум: «Не позднее 22 часов 22 августа отменить запрет на издание газет, иначе…» Наступает вечер, один из теплых, ясных осенних вечеров в Пекине. Стрелки часов показывают 9 часов 30 минут. Со стороны англичан ответа нет. А перед миссией уже собирается готовая на все, озлобленная, разъяренная толпа. Постепенно миссия окружена несколькими рядами солдат регулярной армии. Атмосфера накалена до предела. Стрелки часов показывают 10. Время ультиматума истекло. Толпа с диким ревом бросается через ограду на территорию миссии. Откуда-то появляются канистры с бензином, вспыхивает огонь, языки пламени зловеще поползли по стенам, загорелись оконные рамы. Из окон и дверей начали выскакивать перепуганные насмерть мужчины, женщины, дети. Их вопли слились с ревом разгневанной толпы хунвэйбинов. А пламя уже охватило все здание, зарево пожара ярко полыхало в темной пекинской ночи.

Здание резиденции руководителя миссии обгорело, сожжены автомобили сотрудников, сами они размещены в других помещениях, находятся под домашним арестом. Вскоре были совершены нападения на посольства Кении, Цейлона и Италии.

Продолжаются «атаки» на иностранные посольства и преследования иностранных дипломатов, продолжается и «обстрел» Чэнь И. И хотя Чэнь И сошел с политической арены, исчез из поля зрения иностранных наблюдателей, соотечественники держат его под прицелом. Он прошел уже через инквизицию двух организованных с целью его осуждения митингов. Об одном из них — созванном для «окончательного осуждения Чэнь И» 27 августа и «успешно» проведенном Центром по связи пролетарских революционеров в системе Министерства иностранных дел — мы случайно узнали из вывешенной дацзыбао на одной из пекинских улиц. Митинг проходил в здании Всекитайского собрания народных представителей. Присутствовали Чжоу Энь-лай, Чэнь Бо-да и Ли Фу-чунь. От имени «пролетарских революционеров» из системы Министерства иностранных дел выступил Тан Цзян-фан, руководитель «боевого отряда» Пекинского института иностранных языков. «Чэнь И, — заявил он, — ты должен признать свои преступления перед председателем Мао, заместителем председателя Линем, перед группой по делам культурной революции. Иначе ты будешь повален на землю, и по тебе пройдут десятки миллионов ног, и ты уже никогда не поднимешься…»

События действительно принимали настолько угрожающий характер, настолько вопиющими становились эксцессы «дипломатии хунвэйбинов», что китайские руководители забили отбой. 23 августа Чжоу обратился к «полку бунтарей» из Пекинского института иностранных языков и Центра по связям при Министерстве иностранных дел: «…Хочу вас спросить: кому подчиняется Министерство иностранных дел? Государственному совету, руководимому председателем Мао и ЦК, или вам? Смешно, чтобы институт руководил Министерством иностранных дел…»

Чэнь Бо-да дополнил: «Вы перестали заниматься великой культурной революцией, серьезной классовой борьбой. Вы в институте никак не можете договориться между собой, а хотите руководить Министерством иностранных дел государства с 700-миллионным населением».

Через неделю, 1 сентября, Чэнь Бо-да снова заявил: «Великая культурная революция в Министерстве иностранных дел полностью сошла с пути, начертанного Мао. Некоторые говорят, будто Министерство иностранных дел продалось. Разве можно называть Министерство иностранных дел Китайской Народной Республики продажным? Интересы государства предают Лю и Дэн, продажна их политика».

На следующий день опять выступил Чжоу Энь-лай: «Я отвечаю перед ЦК за Министерство иностранных дел. Оно находится под моим непосредственным руководством. Вы фактически захватили мою власть».

В «хор» включаются Цзян Цин и Кан Шэн. Цзян «вспомнит»: «…еще в прошлом (1966.— Прим. авт.) году, когда была создана организация хунвэйбинов, я предупреждала, что нельзя нападать на Собрание народных представителей, Чжунанхай, иностранные посольства…» А Кан Шэн подтвердил: «Борьба за власть не должна касаться Министерства иностранных дел» — и, как «опытный» в своем деле человек, с угрозой заявил: «Определенно, в системе иностранных дел есть враги. У меня есть доказательства, но сегодня я не могу говорить об этом, потому что это связано с пролетарским штабом, возглавляемым председателем Мао, связано с тем, сможет одержать победу великая пролетарская культурная революция или потерпит провал».

«Красный дипломат» Яо Дэнь-шан находился у власти считанные дни, но для организации погромов и этого оказалось достаточно. Позже мы узнали, что Яо «судили» на двух митингах. Его обвинили в том, что он принял личное участие в поджоге английской миссии. Вскоре после этого Яо промелькнул на каком-то приеме в честь иностранной делегации и исчез из поля зрения дипломатического корпуса.

Но еще долгое время после «красного августа» в Китае продолжали использоваться методы «дипломатии хунвэйбинов». В попавших в мои руки материалах указывалось, что Чжоу где-то сказал: «Наши работники за границей проводили культурную революцию и идеологическое перевоспитание с такой же активностью, как и внутри страны», они заставили послов «склонить головы»; он охарактеризовал эту линию как «хорошую и правильную». Китайским дипломатам за границей, продолжал он, даны указания широко пропагандировать «идеи Мао» и «культурной революции», и это является «единственно правильным». Поведение китайских дипломатов-хунвэйбинов за границей в те дни подтверждало существование таких указаний.

Для нас, дипломатов, особенно социалистических стран, редкие встречи и беседы в Министерстве иностранных дел связаны с самыми тяжелыми воспоминаниями о работе в китайской столице.

«10. Х.67 г.

…И сегодня был напряженный день. Встречался с рядом дипломатов. Положение в Министерстве иностранных дел продолжает оставаться сложным. Неясна и судьба Чэнь И. Общее мнение, что после его «окончательного разоблачения» на митинге 27 августа предстоит «его окончательное отстранение».

Устранение Яо Дэнь-шана рассматривается как победа над экстремистскими силами в министерстве. Считают также, что теперь не только общее руководство внешней политикой Китая, но и самим Министерством иностранных дел будет осуществляться непосредственно Чжоу Энь-лаем. Это подтверждает заявление Чэнь Бо-да на заседании Пекинского революционного комитета: «Наша внешнеполитическая линия определяется Генеральным штабом председателя Мао и проводится Чжоу».

В связи с августовскими погромами среди китайского руководства велись дискуссии не только по вопросу о том, кто и почему допустил подобные компрометирующие страну и руководство события, но и относительно внешнеполитического курса Китая вообще. Экстремисты из «группы по делам культурной революции», и прежде всего Кан Шэн, стремились продолжать проводившийся в последние годы, и особенно во время «большого тайфуна», внешнеполитический курс на постепенный отход от принципов мирного сосуществования, от духа Бандунга. Экстремисты во внешней политике — это, в сущности, те, кто внутри страны проводил авантюристический курс «трех красных знамен» и «большого скачка». Их внешнеполитический курс уже принес и продолжает приносить свои плоды: Китай находится в натянутых или враждебных отношениях почти со всеми своими соседями — Индией, Бирмой, Цейлоном, Японией, ухудшились его отношения с Англией и Францией, чувствуется охлаждение в отношениях с арабскими и многими африканскими странами. Китай оказался в изоляции…

Оттеснение экстремистских сил в Министерстве иностранных дел, выход на переднюю линию Чжоу Энь-лая принесли первые результаты: относительно спокойнее стали относиться к иностранным дипломатическим миссиям, дипломатам и иностранцам. Долго ли это будет продолжаться, в настоящее время сказать трудно. Особенно, если принять во внимание неравномерное, иногда зигзагообразное, противоречивое развитие событий в Китае в последние месяцы, меняющихся в зависимости от соотношения сил между отдельными группировками внутри китайского государства».

Кто в действительности стоял за Яо Дэнь-шаном? Кто дал сигнал августовским эксцессам? Об этом мы узнали намного позже из беседы французского посла в Китае Манака с Мао Цзэ-дуном во время встречи Мао с Кув де Мюрвилем.

— Вы были в Пекине, когда была подожжена английская миссия? — спросил Мао.

— Нет, — ответил Манак.

— А был ли кто-нибудь из нынешних ваших сотрудников? — продолжал спрашивать Мао.

— Нет, с того времени состав посольства полностью сменился.

— Но вы, наверное, читали об этом инциденте?

И продолжал:

— Этим действиям нет оправдания. Это ультралевачество.

После этого Мао замолчал, словно вспоминая что-то, и добавил:

— Я сам левоцентрист…

С тех пор китайские функционеры всех рангов по любому поводу стали подчеркивать, что это «лишь отдельные эксцессы» «левых элементов», неизбежные для такого «небывалого в истории движения, как культурная революция».

А пока нам было известно лишь то, что во время «красного августа» и до него внутри китайского руководства шла острая борьба. Кого с кем? Это мы узнали значительно позже.

Из брошюры 8-го красного отряда нам стало известно содержание речи-«самокритики» Чэнь И, произнесенной им на одном из осуждавших его «митингов-инквизиций»: «Я член Политбюро ЦК КПК и министр иностранных дел. Говорю открыто. Можете отрезать мне голову, можете пролить мою кровь, но я не отступлю. Я 40 лет состою в партии. Неужели, если постоянно повторять: «Изучайте труды Мао», дела пойдут лучше? Признаюсь, что я не читал столько раз эти труды, сколько вы. Самое важное — действовать в соответствии с собственным опытом. Я не признаю культа личности, не хочу участвовать в создании культа председателя Мао. Председатель Мао — обыкновенный человек. В прошлом я неоднократно выступал против него. Тот революционер, который не испытал боли поражения, который не был бит, не может считаться настоящим революционером. Чем больше пережито, тем легче. Опасность подстерегает там, где не хватает необходимого опыта». Затем опять о Мао: «Если бы он не опирался на партию, смог бы он чего-нибудь достигнуть?» Затем о Линь Бяо: он «не является какой-то необыкновенной личностью… Разве такой широкой кампанией, какой является культурная революция, могут руководить только эти два человека?» Затем звучит призыв: «Необходимо изучать труды председателя Мао, а также труды Лю Шао-ци». Потом он сказал: «Я решительно выступал против расклеивания «газет с большими иероглифами» по улицам». И спрашивает: «Задумывались ли ры над тем, почему столько старых кадровых сотрудников пошли на самоубийство? Неужели это не тревожит вашу совесть? Такие ли условия нужны для передачи власти? Подобные действия неприемлемы. Сколько людей засечены до смерти и ошельмованы! Избран путь подавления и уничтожения людей».

Возможно, маршал не был маоистом по убеждению, в душе у него сталкивались противоречивые чувства: долг старого воина и кадрового работника и обостренное чувство национализма, но он был с Мао, был с его «штабом», был министром иностранных дел и как министр иностранных дел нес свою долю ответственности.

После появления в финском посольстве Чэнь И видели еще несколько раз в посольствах других стран. Одно из его появлений, возможно последнее, врезалось мне в память. После чехословацких событий дипломаты социалистических стран в беседах с ответственными сотрудниками Министерства иностранных дел иногда отмечали непоследовательность китайской позиции. В 1956 году Китай осудил контрреволюционный мятеж в Венгрии, в отношении же широкого заговора, организованного против Чехословацкой Социалистической Республики, китайское руководство изменило позицию на 180 градусов, резко выступив против решения о совместных действиях братских социалистических стран в защиту завоеваний социализма в Чехословакии. Почему? Этот вопрос я и поднял в разговоре с заместителем министра иностранных дел на приеме по случаю праздника Девятого сентября. Заместитель министра тогда не ответил мне на него, но я получил ответ на следующий день на приеме в посольстве КНДР. Ответ на этот вопрос уполномочен был дать… Чэнь И.

«9.IХ.68 г.

…Прием в посольстве КНДР в этот вечер продолжался долго. Министр иностранных дел КНР маршал Чэнь И произнес длинную речь. Главным содержанием ее стал ответ на вопрос, который мы задавали накануне приема: почему в отношении событий в Чехословакии социалистический Китай вновь занял позицию по другую сторону баррикады?

…И когда раздалась уже известная нам брань в адрес Страны Советов, мы в знак протеста начали покидать зал. Но чтобы подчеркнуть свое уважение к Корейской Народно-Демократической Республике и нашему хорошему другу Киму — временному поверенному в делах КНДР в КНР, мы, прежде чем уйти, подходили к трибуне, за которой сидели Ким и другие официальные лица. На трибуне Чэнь И. Он читает заранее написанную речь. Мы подходим, пожимаем руку Киму и вновь идем мимо трибуны к выходу. В зале возникают оживление, шум, и в этом шуме теряется и без того охрипший после стольких «обвинительных митингов» голос старого маршала…»

Мне кажется, после этого приема мы уже не видели Чэнь И. Он снова исчез с политической сцены, на этот раз навсегда. Лишь спустя три года его имя вновь появилось в печати. Оно было заключено в траурную рамку. На его похоронах присутствовали Мао Цзэ-дун и другие члены его штаба.

Снова перечитываю «самокритику» маршала. Перечитываю и «самокритику» Лю Шао-ци. И в одной и в другой те же «саморазоблачения»: допущенные ошибки не случайны, они коренятся в «буржуазном» воспитании, в буржуазно-реакционной линии, которую они проводили, их самый большой грех — слабое изучение «идей председателя»… и я задаюсь вопросом: «Для чего нужно было все это? Не для того ли, чтобы показать, что «обвинения», выдвинутые против них, — это не только обвинения, но и «самообвинения», которые подтверждают тезис об «обострении классовой борьбы в условиях диктатуры пролетариата», необходимости «культурной революции» для сохранения «красного» Китая.

Маршал сам заявил: «Били меня бессовестно, безжалостно… но я был реабилитирован. Будет ли реабилитирован Лю?..»

Хочу отметить маленькую особенность.

Лозунг «Долой Чэнь И!» появился не сразу, он появился тогда, когда Мао Цзэ-дун и его «штаб» вынуждены были пойти на компромисс с «революционными кадрами». «Самокритика» нужна была для того, чтобы показать: «если ты ошибся», но «признал ошибки», «критиковал себя», то будешь «спасен» и займешь свое место в «рядах революционеров». Такую линию можно было проводить и в отношении Дэна и некоторых других. Положение с Лю, видимо, иное. Чэнь И был «проводником» «черной линии», Лю — ее создателем. Если принять его «самокритику» и реабилитировать, значит, надо реабилитировать и его линию. Это перечеркнуло бы тезисы, выдвинутые Мао Цзэ-дуном, решения XI пленума… «культурную революцию»… А это уже было недопустимо.

Несомненно, внешняя политика Китая в период «большого тайфуна» также была поставлена на службу определенным внутриполитическим задачам. Ее цель — предотвратить любую возможность политических контактов с внешним миром, политической поддержки извне. Острие этой политики было направлено против Советского Союза и стран социалистического содружества. Ухудшение отношений с этими странами должно было помочь маоистам сломить сопротивление внутри партии и государства.

Таков был стратегический замысел маоистов. Однако китайскому руководству так и не удалось разработать новый тактический подход, новую четкую тактическую линию в области внешней политики и международных отношений. Во внешней политике Китая в первые годы «культурной революции» было все: и стихийность, и случайность, и авантюризм. Не было только одного: ясного определения направления, средств и возможностей…

И не только этого.

«Культурная революция» не принесла ничего нового: китайскому руководству так и не удалось преодолеть внутренние противоречия, разработать единую стратегию в проведении внешней политики. Она только углубила и обострила противоречия. Накануне «большого тайфуна» внутри руководства Коммунистической партии Китая развернулась острая борьба по вопросам о путях, линии, направлении и стратегии внешней политики.

И война во Вьетнаме, и полеты американских самолетов вплоть до северной границы Китая обостряли эту борьбу. По утверждению Эдгара Сноу, расширение вьетнамской войны усилило дискуссию, особенно по вопросам «стратегии и тактики в отношении США и СССР». И в зависимости от позиции, занимаемой в этих спорах и дискуссиях, а также с учетом различных аспектов и нюансов в китайском руководстве образуются различные группы. Одна из них настаивает на прямом военном вмешательстве Китая во вьетнамскую войну. И в конце марта 1965 года «Жэньминь жибао», а затем через три дня министр иностранных дел маршал Чэнь И заявляет о готовности Китая направить своих бойцов во Вьетнам. Другая, опасаясь прямого военного столкновения с США, выступает за прекращение полемики с Советским Союзом, улучшение отношений с ним, за единство действий с СССР и другими социалистическими странами против американской агрессии. В то время Лю Шао-ци отмечал, что Китай и Советский Союз связывают общие идеи, совместная борьба и договоры, что «необходимо вместе бороться против империализма»; Дэн Сяо-пин призвал «к серьезной работе по достижению единства путем личных консультаций»; Пэн Чжэнь определил разногласия между КПСС и КПК как «разногласия внутри семьи», которые «можно преодолеть». В сентябре 1965 года, накануне «большого тайфуна», в ЦК КПК состоялось расширенное совещание с участием партийных работников отдельных провинций, на котором обсуждались вопросы внешней политики… Видимо, и на этом совещании борьба была продолжительной и острой, но уже здесь все предложения об изменении внешнеполитического курса были отвергнуты. На практике это выразилось в направлении новых усилий на поддержание международной напряженности везде и всюду, где это возможно. Вместе с тем сам Китай избегает прямого участия в каких бы то ни было вооруженных конфликтах, стремится обособиться и выступать как самостоятельная сила, центр мирового революционного движения, центр мира.

Эта концепция не нова. Состоявшийся XI пленум ЦК КПК лишь подтвердил ее и вновь провозгласил на весь мир, что народы Азии, Африки и Латинской Америки являются главной движущей силой мировой революции, что вооруженная борьба — единственная форма революционной борьбы и гарантией ее успеха является борьба против Советского Союза, принятие всеми народами «идей Мао Цзэ-дуна».

Коммюнике XI пленума ЦК КПК — первый официальный документ, определивший линию и направление внешней политики Китая в период «тайфуна». Но не единственный. Я нашел в своем архиве статью из газеты «Жэньминь жибао», подписанную «группой хунвэйбинов» и опубликованную через несколько дней после закрытия XI пленума: «Мы, хунвэйбины, поднимаемся на бунт не только в нашей стране, мы готовы выйти на международную арену, бороться до конца, поднять всемирный бунт вместе с угнетенными народами всей земли…»

В другом «документе», статье заведующего информационным отделом «Жэньминь жибао» Фын Бяо, помещенной в бюллетене американского генерального консульства в Гонконге и перепечатанной «Цзианмен Хунци Цзяо фынчи», указывается: «В свое время мы выдвигали два положения. Первое касалось разделения мира на три части: страны, где господствуют марксизм-ленинизм и учение Мао Цзэ-дуна, империалистические государства и ревизионистские страны. Теперь мы видим, что мир разделен на две части. Ревизионизм является лишь придатком империализма, следовательно, с одной стороны — возглавляемый американским империализмом контрреволюционный лагерь, над которым развевается контрреволюционное черное знамя и который объединяет контрреволюционеров разных стран. С другой стороны — социалистический Китай, вооруженный учением Мао Цзэ-дуна, вокруг которого группируются марксистско-ленинские революционные силы всего мира». Второе положение касалось «трех больших» и «одной глубины»: большого подъема, большого разделения, большой организации и дальнейшего углубления мировой революции. Мы живем в эпоху господства учения Мао Цзэ-дуна, и различные силы находятся в процессе размежевания и реорганизации». Дальше следовало: «Китай является центром мировой революции. Раньше этот центр находился на Западе, теперь он переместился в Китай. Китай стал не только политическим и экономическим, но и культурным центром. Это единственный в мире центр».

В тот же период нам стал известен и другой документ — доклад Яо Вэнь-юаня. Он был сделан осенью 1967 года, но дипломаты и внешнеполитические наблюдатели в Пекине узнали о нем лишь в начале следующего года.

Этот доклад вызвал большой интерес. И не только потому, что автором его была одна из наиболее влиятельных фигур в ближайшем окружении Мао Цзэ-дуна, но главным образом потому, что он являлся первым, хотя и неофициальным, документом, в котором в наиболее завершенном виде излагались внешнеполитическая концепция китайского руководства в годы «большого тайфуна», его стратегия и тактика. И с позиций этой концепции делался конкретный анализ международного положения и международного коммунистического движения. Некоторые аккредитованные в Пекине корреспонденты в шутку квалифицировали его как «своеобразную теоретическую основу дипломатии хунвэйбинов». Согласно утверждениям Яо Вэнь-юаня, значение «культурной революции» состоит в том, что она открыла путь перехода к коммунизму «для всего мира», «путь перехода мировой революции от социализма к коммунизму», этот путь не был указан «предшественниками». «Культурная революция» — «самая мощная преграда на пути наступления империализма, ревизионизма и реакции» и «мощная поддержка мировой революции», «она привела в движение весь мир», «под яркими лучами идей Мао Цзэ-дуна выросли и возмужали марксистско-ленинские партии и организации во всем мире».

Возможно, эти концепции нашли наиболее конкретное выражение в опубликованной 1 января 1968 года газетой «Жэньминь жибао» «Карте, свидетельствующей о прекрасной обстановке в мире». Рассматриваю карту. Китай на ней расположен в центре и окрашен в темный цвет, чтобы подчеркнуть его положение «центра мира». Пекин отмечен большой пятиконечной звездой. На карте указаны лишь отдельные страны, в частности в Европе — лишь Албания. И только эти страны «удостоены» кратких комментариев, в которых подчеркивается, что «беспримерная в истории культурная революция одержала решающую победу» и «значительно продвинула вперед революционное дело народов всего мира»; народы различных стран «горячо приветствуют ее», ставший «центром мировой революции социалистический Китай еще более окреп и стал сильнее»; «первый взрыв водородной бомбы в Китае вызвал огромный энтузиазм революционных народов мира»; Советский Союз «полностью реставрирует капитализм», «проводит капитулянтскую политику».

Итак, стратегические внешнеполитические концепции определены, теоретические и тактические «основы» дипломатии хунвэйбинов выяснены. Теперь — к действию. И хунвэйбины-дипломаты, работающие за границей, действуют. Методы, применяемые ими в первый период «революции», переносятся и на отношения с другими странами, дипломатия заменяется пропагандой, которая нередко сочеталась с провокационными действиями с целью навязывания «идей Мао Цзэ-дуна» любой ценой, не считаясь с независимостью, суверенитетом и достоинством страны. Основная задача этой дипломатии — расчистить путь «идеям Мао Цзэ-дуна» в международном масштабе, острие ее направлено против СССР, Коммунистической партии Советского Союза… И если эта задача окажется трудновыполнимой — а это действительно дьявольски трудно, — стремиться хотя бы уменьшить авторитет, влияние и престиж Советского Союза, изолировать от него национально-освободительное движение.

Это дипломатия хунвэйбинов на международной арене. А внутри страны отношение к иностранным дипломатам и корреспондентам характеризуется грубым нарушением общепринятых международных прав и норм.

И результаты не замедлили сказаться.

Китай оказался в изоляции. С одними государствами дипломатические отношения порваны, с другими заморожены, с третьими ухудшились. Китай изолировал себя от Организации солидарности народов Азии и Африки. В то время он не участвовал в международных встречах, конференциях. Отозвал всех своих послов, работавших за границей. Ни одна официальная китайская делегация и ни один китайский руководитель не выезжали из страны. Перелистываю записные книжки 1967, 1968 и 1969 годов. За эти годы Китай посетила албанская партийно-правительственная делегация в составе 40 человек во главе с Мехмет Шеху. Затем вторая… третья… Несколько делегаций из азиатских и африканских стран, несколько «гостей» — «истинных марксистов-ленинцев», иждивенцев Пекина с длинными волосами, большими нагрудными значками, которые постоянно сновали по коридорам единственной в Пекине гостиницы для иностранцев «Синцзяо». Вот, кажется, и все…

Это в известном смысле и в известной степени была запланированная «самоизоляция». Возведением этой новой «китайской стены» руководители Китая хотели развязать себе руки в отношении и внешнеполитических заявлений, и внешнеполитических действий, чтобы не давать никаких конкретных обязательств и обещаний и ничем не связывать себя в будущем. Эта стена «отдалила» КНР от социалистического содружества, приобретенного мировым социализмом опыта, имеющего всемирно-историческое значение, ибо этот опыт был для них как бельмо на глазу: он разоблачал и предупреждал их.

До самого моего отъезда, до последнего дня пребывания в Китае, на моих глазах бушевали вихри антисоветизма, поднятые «тайфуном». Казалось, «тайфун» для того и был начат, чтобы посеять в сердцах 800 миллионов человек ненависть к Стране Советов, вытравить любовь и признательность к ней со стороны трудящихся.

Едва ступив на пекинскую землю, сразу попадаешь в атмосферу антисоветизма. Она окружает тебя постоянно, каждый день и каждую ночь. XI пленум ЦК КПК уже давно узаконил «тайфун» и все антисоветские мероприятия, проведенные до него, открытая критика КПСС признана «совершенно правильной и необходимой», главные направления антисоветской пропаганды намечены, пути открыты.

В один из первых дней моего пребывания в Пекине я посетил советское посольство. Действительно, чтобы получить наглядное представление о том, что такое ярый антисоветизм, нужно было посмотреть, что творилось около посольства. То, что я увидел, трудно передать словами, это граничило с каким-то нечеловеческим безумием, дикой истерией… И мог ли я подумать, что бесчинства, которые мне пришлось наблюдать в тот день около советского посольства, поблекнут по сравнению с тем, что произойдет здесь в последующие дни, недели и месяцы…

…20 августа 1966 года. Жаркий летний день. Накануне на площади Тяньаньмэнь состоялся первый митинг-встреча только что вернувшегося в Пекин после длительного отсутствия Мао Цзэ-дуна с сотнями тысяч хунвэйбинов, которые хлынули на эту площадь, словно мутные буйные потоки, принесенные со всех концов страны. Хунвэйбины, уже получившие сигнал действовать, приведены в «боевую готовность». Огромная толпа собирается перед советским посольством. А люди все прибывают и прибывают, людская масса напирает, беспрестанно охрипшими голосами скандируются лозунги, угрозы в адрес Советского Союза, улица, на которой расположено посольство, размалевана, словно фасад цирка, иероглифами разных форм и цветов, вымазаны стены домов, колонн, заборов. А там, где нельзя этого сделать, расклеены антисоветские плакаты и листовки.

Это была одна из первых антисоветских манифестаций. И с тех пор они следовали одна за другой с небольшими перерывами, продолжались неделями, иногда днем и ночью. Все они были предварительно запланированы и подготовлены. Их организаторы знали, до каких пределов можно довести накал страстей, когда надо остановиться. После первой антисоветской манифестации улица была переименована. Сигнал для второй дали неделю спустя, она продолжалась день и ночь, на проведенном здесь митинге под крики возбужденных хунвэйбинов было прочитано Обращение к «народу всей страны», в котором Советский Союз объявлялся «смертельным врагом». Эти слова перекликались с содержанием листовки, приклеенной несколькими днями раньше к ограде советского посольства: «В наших сердцах кипит старая и новая ненависть», «мы не забудем этого через 100, 1000 и 10 000 лет. Придет время, мы сдерем с вас шкуру, вытянем из вас жилы, сожжем ваши трупы и развеем прах по ветру».

В конце октября состоялась новая манифестация, десять дней спустя, в день 49-й годовщины Великого Октября, — следующая, через 10 дней — еще одна. В Шанхае разрушен монумент советско-китайской дружбы; в порту Дальнем была предпринята попытка задержать советский теплоход «Загорск»; на участке советско-китайской границы, проходящей на «крыше мира» — Памире, появляются первые вооруженные китайские подразделения, вместе с которыми прибывают и первые группы хунвэйбинов; на пограничных реках на севере Китая проводят учения отряды народного ополчения… Тогда же министр иностранных дел объявил: «В конце концов наступит день, когда хунвэйбины появятся на улицах Москвы», потому что, добавит агентство Синьхуа, для советского народа «светом и надеждой является самый великий вождь революционных народов всего мира — Мао Цзэ-дун». Но, видимо, этих призывов кому-то показалось недостаточно, так как через несколько месяцев хунвэйбиновские газеты «Хунци» — Института по аэродинамике и «Цзинганшань» — университета «Циньхуа» и ряд других обратились с «Воззванием к революционному народу Советского Союза»: «Вставайте, вставайте, советские народы… встречайте зарю великой культурной революции, которая занялась на Востоке, поднимайтесь на борьбу, поднимайтесь на бунт». «Советские люди, обращая свои взоры на восток, к Пекину, дни и ночи думают о Мао Цзэ-дуне». Цель ясна — возбудить глубокую ненависть против Советского Союза, разжечь вражду, до предела обострить советско-китайские отношения.

Зачем? Кему это нужно? — как-то в беседе спросил с беспокойством и гневом посланник одной из африканских стран… И, задумавшись, сказал:

— В Африке говорят: «Когда дерутся слоны, страдает трава под их ногами». Так зачем все это нужно? Ведь именно этого и хотят империалисты?

Кому действительно нужно это обострение? Какие цели преследует китайское руководство?.. Ведь понять это не так уж и трудно… Советский Союз представляет для них «препятствие»… Препятствием является его целеустремленная, ясная политика, успехи, международный авторитет и престиж, само его существование…

У Советского Союза высокий авторитет в мире — следует подорвать этот авторитет. Советский Союз пользуется доверием в мире — надо поколебать это доверие. Народы верят ему — нужно вселить сомнение. Или он, или мы. Поэтому срами его, ругай его, повторяй брань каждый день, непрерывно… Однако это не единственные причины разжигания антисоветизма. С его помощью китайские руководители стремятся к «сплочению» своего народа на националистической основе. Во имя прошлого величия и будущих несбыточных надежд. Он им нужен также, чтобы отвлечь внимание народа от лишений, трудностей, прошлых и нынешних ошибок. Чтобы обосновать такие тезисы, как «Бедность есть добро», «В промышленности надо стремиться к высоким показателям, а в жизни — к низкому уровню».

Таков курс. Но на пути его осуществления стоит, словно исполин, сильный и могучий Советский Союз. И что же? Опять призыв: «Огонь по Советскому Союзу!», «Огонь по Коммунистической партии Советского Союза!», «Огонь по социалистическим странам!..» Это уже известный призыв «Огонь по штабам», только в новой интерпретации и в новом аспекте — международном…

А внутриполитический кризис продолжал углубляться, усиливалась международная изоляция Китая. Новый, 1967 год принес новые трудности, которые использовались для дальнейшего усиления антисоветизма, нужен был конкретный повод — и китайские руководители идут на провокацию. По их указанию китайские студенты и дипломаты в Москве пытаются вызвать беспорядки на Красной площади во время посещения Мавзолея В. И. Ленина. Это была явная провокация, но машина «срабатывает»: китайское посольство в Москве организует пресс-конференцию, а Чжоу Энь-лай и Чэнь И восторженно приветствуют провокаторов от имени Мао Цзэ-дуна и Линь Бяо. В Пекине сразу же начинаются антисоветские демонстрации, которые продолжаются восемнадцать дней и ночей. Восемнадцать суток советское посольство находилось в осаде. Китайский обслуживающий персонал объявляет «стачку», прекращается доставка советских газет и журналов.

Пекин захлестывает волна антисоветских демонстраций. Наивысшей степени антисоветская истерия достигает в начале февраля, когда первые семьи советских дипломатов должны были вылететь в Москву.

Уезжали в основном женщины и дети. В руках у женщин плачущие дети и наспех собранный багаж. Здесь и сами дипломаты, почти весь дипломатический корпус: послы, советники, секретари, иностранные корреспонденты. Все прибыли сюда без приглашения и, встав вплотную друг к другу, образовали коридор. Отборные отряды озлобленных хунвэйбинов напирают на этот живой коридор, прорываются сквозь ряды, размахивают кулаками, истошно орут антисоветские лозунги.

Вот что писали об этом сами хунвэйбины в своей газете: «Когда эти негодяи выбрались из посольства и приехали на аэродром, там их ожидала большая группа революционных бунтарей, которые набросились на них с криками: «Предатели», «Долой советский ревизионизм», «Расстрелять», «Поджарить в масле…» На вещах и чемоданах, которые они несли с собой, мы написали тушью и чернилами лозунги на китайском и русском языках: «Долой советский ревизионизм!», «Повесить!» и т. д. И мы с гордостью подписывались под этими лозунгами: «Китайские хунвэйбины»…»

Заметка заканчивалась словами: «На столичном аэродроме нашей великой родины мы одержали большую победу в борьбе против ревизионизма. Это великая победа идей Мао Цзэ-дуна. Это великая победа китайского народа, а также советского народа и революционных народов всего мира…»

Эта дикая вакханалия на пекинском аэродроме продолжалась три дня. Все это время работники советского посольства звонили в Министерство иностранных дел КНР и требовали обеспечить безопасность для отлетающих. Но ответ был неизменен: «Мы не можем гарантировать безопасность советских граждан».

«Мы не можем молчать, когда подвергаются оскорблениям и провокациям советский народ, его правительство и Коммунистическая партия Советского Союза…» — заявила в те дни Долорес Ибаррури. И действительно, с гневным протестом выступили коммунистические и рабочие партии мира, советский народ. Радовались только враги Советского Союза. Так, Макс Френкель заявил по телевидению США: «Мы должны поблагодарить председателя Мао Цзэ-дуна за то, что он разрушил этот гигантский китайско-советский монолит, который нам не предвещал ничего хорошего». А политический наблюдатель газеты «Вашингтон пост» Крафт откровенно выразил мнение «официальных лиц Вашингтона»: «Мао служит американским интересам» — и объяснил, что «его усилия по гальванизации китайских масс вовлекают Китай в большей степени в конфликт с Россией, чем с Соединенными Штатами…» И не только поэтому. Американские официальные лица «думают о том, как культивировать маоизм в качестве средства давления на Москву». Сенатор Джексон заявил: «Мы не должны делать ничего, что могло бы сблизить русских и китайцев», «самое ценное, что мы имеем, — это раскол между Советским Союзом и красным Китаем». Эти заокеанские призывы перекликаются с заявлениями Штрауса, разносящимися по старому континенту: «Русско-китайские противоречия выгодны для Европы, а не вредны…»

И призывы услышаны. Уже в начале «большого тайфуна» руководитель Информационной службы США дает указание своим центрам за границей «использовать все возможности для укрепления позиций сторонников Мао», потому что в интересах США, чтобы «Мао и его группа остались у власти», и потому что «их деятельность» направлена против Коммунистической партии Советского Союза и других компартий. И еще: использовать все средства для «ослабления влияния ортодоксальных промосковских групп и даже содействовать их полной ликвидации».

Директива Центра приводится в исполнение…

Антисоветизм в полном разгаре: свыше 200 серьезных антисоветских провокаций, более 90 официальных протестов китайскому Министерству иностранных дел, более 2 тысяч нарушений на советско-китайской границе. И это только за 1967 год. В 1968 году — новое усиление антисоветской пропаганды.

В своем блокноте я записал: «Только в газете «Жэньминь жибао» в 1968 году было помещено свыше 600 антисоветских материалов…»

И далее:

«После провокации в порту Дальнем, во время которой был совершен налет пограничников и хунвэйбинов на теплоход «Свирск», арестованы капитан и его заместители и преданы «публичному суду», организована новая провокация против танкера «Комсомолец Украины», везущего материалы для сражающегося Вьетнама…»

«30.11.68 г.

…Уже несколько дней без предварительного уведомления мы не получаем провинциальных газет. В дальнейшем будем получать только две центральные газеты: «Жэньминь жибао» и «Гуанмин жибао». Нас лишили единственной возможности следить за жизнью этой страны. Закрыли единственное окно для наблюдения за тем, что происходит в провинциях. Сначала никаких контактов с населением, ограниченные поездки по стране, а теперь — никаких или почти никаких газет…»

«20.V.68 г.

Только что узнал, что сегодня на одной из пекинских улиц хунвэйбины задержали двух корреспондентов ТАСС. Корреспондентский пункт ТАСС находится метрах в ста от нашего посольства в «дипломатическом гетто» «Вайцзяо далоу». Я побывал у них. Журналисты совершали очередную прогулку по городу. И вдруг их остановили хунвэйбины, толпа вокруг них нарастала, откуда-то появились наспех написанные лозунги. Раздались угрозы, над их головами угрожающе поднялись кулаки. Так продолжалось целых 7 часов…»

«Вайцзяо далоу» — это жилой комплекс из 10 зданий. Здесь живут дипломаты, иностранные корреспонденты, находятся гаражи, магазины, медицинские заведения. Этот комплекс окружен толстыми кирпичными стенами. Первое, что бросилось в глаза, когда я впервые пришел сюда, — полностью замазанные белой краской окна первого этажа здания, стоящего около входа в комплекс, а также большие нарисованные черным и красным углем карикатуры на советских людей и лозунги против Советского Союза. В этом помещении расположился корпункт советского телеграфного агентства. Здесь же жили и два корреспондента ТАСС — Борис и Гриша. Сколько сил и выдержки у этих людей! Оторванные от Родины, изолированные от своего посольства, без семей, они жили и работали здесь, словно затворники, под непрерывный вой хунвэйбинов. Но и в самые напряженные дни и ночи «красного августа» в квартире не гас свет, стучали пишущие машинки, работал телекс, звонили телефоны. Они знали: здесь теперь фронт. А они — на посту.

В 1968 году мы впервые услышали слово «социал-империализм». С того момента этот термин станет постоянным атрибутом антисоветской пропаганды в Китае. Замысел ясен: поставить знак равенства между Советским Союзом — первым социалистическим государством, страной Ленина, страной Великого Октября, и Соединенными Штатами Америки — знаменосцем современного империализма. Классовый подход и классовые критерии игнорируются. В сущности, новым был только термин… Ведь еще XI пленум ЦК Компартии Китая провозгласил, что Советский Союз «не имеет права входить в единый антиимпериалистический фронт». Мао Цзэ-дун открыто провозгласил начало «нового исторического периода борьбы против американского империализма и советского ревизионизма».

Наступление «нового исторического периода» ознаменовала кровавая провокация. Ночью вооруженный до зубов китайский военный отряд нарушил советско-китайскую границу на реке Уссури и вступил на остров Даманский. Ранним морозным утром он внезапно открыл огонь по советскому пограничному наряду. Белый снег обагрился кровью советских солдат и офицеров. Через две недели китайская сторона предприняла попытку совершить новую провокацию. Вне всякого сомнения, цель вооруженной провокации на Даманском — «подлить масла в огонь», разжечь и без того достигшую опасных пределов антисоветскую истерию… Еще не смолкли выстрелы на Даманском, а в Пекине начинаются новые антисоветские демонстрации, снова советское посольство в осаде, день, два, три, четыре… Круглосуточно, дни и ночи, улицы Пекина заполнены возбужденными толпами. Поток дико орущих людей непрерывно осаждает посольство Советского Союза и непрестанно скандирует лозунги: «Долой…», «Смерть…», «Кровь за кровь…»

Советское посольство в осаде, но именно в один из этих дней в нем должен был состояться обед, назначенный задолго до уссурийских событий, в честь отъезда французского посла Пай.

«4. Ш.69 г.

…Обед назначен на 13.00 часов. Я выезжаю без пятнадцати минут час. Друг де Голля, Пай, был первым послом Франции в Китайской Народной Республике. Он уже немолод, полноват, но с его лица не сходит улыбка. Пай долгие годы жил в Пекине, пользовался авторитетом и уважением среди дипломатического корпуса. На обед по приглашению А. Елизаветина должна была прибыть чуть ли не половина дипломатического корпуса. Можно было ожидать интересных бесед, обмена мнениями, информацией. Но не успели мы выехать из дипломатического квартала, где находилось болгарское посольство, как наш автомобиль, на котором развевался национальный флажок Народной Республики Болгарии, попал в бушующую толпу хунвэйбинов, которая медленно двигалась вниз по улице к советскому посольству. Увидев флажок социалистической страны, хунвэйбины плотной стеной со всех сторон окружили наш автомобиль. Они что-то кричали, грозили нам кулаками. Улица запружена до предела, улица ревет… Смотрю на толпу. Она очень разношерстная. Здесь и молодежь, и пожилые мужчины и женщины. Но кричат, скандируют лозунги, бесчинствуют в основном молодые люди. А пожилые идут молча. Я решил сделать еще одну попытку пробиться к советскому посольству. Однако ехать по прежнему пути, ведущему к центральному входу, было бессмысленно. Шофер дал газ, и машина устремилась к восточному въезду в советское посольство, где находится здание торгового представительства. У этого входа тоже толпа. Ничего, поезжай. Осторожно пробираемся среди людей… Пусть кричат, пусть угрожают кулаками… Хунвэйбины орали, барабанили по крыше и стеклам автомашины, но остановить нас так и не осмелились. Видно, дирижер не дал такого указания. Я опоздал на сорок минут, но обед еще не начался, потому что с таким же опозданием приехали и остальные приглашенные дипломаты.

…Обед давно закончился, послы и временные поверенные разъехались по своим резиденциям и посольствам, а мы с Алексеем Ивановичем Елизаветиным наблюдаем «осаду». С того места, где мы стояли, был виден как на ладони весь прилегающий к посольству квартал. Почти все улицы и переулки запружены людьми, но перед центральным входом в посольство толпа почему-то отошла на сотню метров. Оттуда доносятся охрипшие голоса, которые сливаются с еще более хриплыми звуками громкоговорителей.

Словно по команде, одна группа прекращает выкрикивать лозунги, другая начинает, одна опускает уставшие руки, другая поднимает. На улице холодно, стоят мартовские студеные дни. Оттуда, где мы стоим сейчас, видны разожженные хунвэйбинами костры. Советское посольство напоминает осажденную крепость.

Прогуливаюсь по огромному парку посольства. Медленно раскачиваются закоченевшие ветви могучих многолетних деревьев. Искусственный канал, на котором в душные летние дни мы «закаляли» нервы во время безуспешной рыбалки, покрылся льдом. Как бы мы жили, если бы в эти напряженные дни не было советского посольства? Оно всегда открыто для нас: в душные дни — прохладный бассейн и тенистый парк; в долгие скучные вечера — самые новые кинофильмы, прекрасная русская музыка, богатая библиотека; в выходные дни — рыбалка и кавказский шашлык на воздухе; и самое главное — дружеский совет и всегда протянутая для помощи братская рука… Мне вспоминается приветственный тост, произнесенный на недавнем вечере советско-болгарской дружбы: «У нас, в Болгарии, говорят от всего сердца: «Есть на свете Москва», и это символ веры, надежды, любви… Мы, работающие в посольстве Народной Республики Болгарии в Пекине, часто говорим: «Есть в Пекине советское посольство». И для нас это символ дружбы, братской помощи и социалистической солидарности…»

А на улице толпа продолжала реветь, скандировать антисоветские лозунги. Осада будет продолжаться, видимо, и завтра, и послезавтра, и в последующие дни…

Листаю свой блокнот. Мне попадается на глаза страничка за июнь 1969 года:

«1.VI. — В «Гуанмин жибао» помещен снимок: китайские солдаты готовят детей к «войне с советским ревизионизмом».

2.VI. — В утренней передаче радио Пекина сообщило: остров Чжэнбаодао (остров Даманский. — Прим. авт.) является «неоспоримой китайской территорией»; «Китай будет защищать свой суверенитет…»

3.VI. — Синьхуа распространило статью «Яркое свидетельство агрессивной сущности и лицемерия советского ревизионизма», опубликованную в «Жэньминь жибао» и «Гуанмин жибао»… В статье указывается: «Мы должны быть готовы вести с советским ревизионизмом как обыкновенную, так и большую ядерную войну… Пограничники в районе острова Чжэнбаодао не боятся страданий и смерти и в любой момент готовы нанести еще более серьезный удар по советским ревизионистам».

4.VI — В одной из передач радио Пекина сообщило: в октябре прошлого года «маленькие красные солдаты в районе острова Чжэнбаодао активно приступили к решению поставленной задачи, связанной с подготовкой к войне против советских ревизионистов…». «Поставленная задача»: выкопать ямы для установки телеграфных столбов. Вокруг — безбрежная степь. Воют степные ветры… Мороз… Ноги у детей замерзли, но — если верить пекинскому радио — они твердили: «Замерзшая земля не поколеблет нашем решимости в борьбе против советских ревизионистов…»

9.VI. — На заборах, стенах и колоннах зданий в Пекине этой ночью опять расклеены антисоветские лозунги. На улицах города появились армейские патрули, вооруженные карабинами с примкнутыми штыками. Что случилось?

10.VI. — Сегодня радио Харбина передало: «Провинция Хэйлунцзян является аванпостом в борьбе против ревизионизма. Нужно хорошо подготовиться на случай войны с советскими ревизионистами».

12.VI. — Пекинское радио продолжало призывать готовиться к войне и к борьбе с советскими ревизионистами…

14.VI. — Сообщается об антисоветских митингах и демонстрациях в Синьцзян-Уйгурском автономном районе.

15.VI. — Сегодня «Жэньминь жибао» подчеркивает: «В отношении хищников — американского империализма и советского ревизионизма — мы уже приняли все необходимые военные меры и готовы заплатить еще более высокую цену. Необходимо и дальше поднимать дух, чтобы не бояться страданий и смерти. Этого требует подготовка к войне».

17.VI. — «Американский империализм и советский ревизионизм пытаются перекроить мир. Враг применяет самолеты, пушки и броневики. Мы опираемся на пехоту, людей, вооруженных идеями Мао Цзэ-дуна. Мы рассчитываем на ведение ближнего боя, на бесстрашие перед лишениями и смертью. Мы должны подготовиться на случай войны с советским ревизионизмом…»

19.VI. — Сегодня «Жэньминь жибао» и «Гуанмин жибао» — единственные газеты, которые нам доставляют, — опять заполнены антисоветскими материалами. Советский Союз снова обвиняется в «сговоре» с США, направленном на «подрыв войны вьетнамского народа»».

…Продолжать вряд ли нужно. Снова возвращаюсь к событиям, происшедшим полгода назад. Из Китая уезжал посол ГДР Бирбах, и Юрий Иванович Раздухов организовал в связи с этим прощальный обед. Мне врезалась в память мысль, которую я впервые услышал на этом вечере. Ее привел в своей речи Бирбах: «Наш писатель Томас Манн говорил: «Антисоветизм — это величайшая глупость нашей эпохи»».

Аплодировали все дипломаты социалистических стран, стран Африки, Азии и Скандинавии…

Обед закончился, и его участники — послы, руководители миссий — маленькими группами разбрелись по большому мраморному залу советского посольства. Из окружавших его со всех сторон громкоговорителей доносились звуки мелодии «Алеет Восток», а на улице уже собиралась очередная манифестация. Мысль великого немецкого писателя напомнила мне слова, сказанные в свое время вдовой писателя Сунь Ят-сена Сун Цин-лин: «В сегодняшнем мире просто невозможно быть антисоветчиком и не продать части самого себя империализму». Я сейчас не могу вспомнить, когда, где и по какому поводу она сказала это, но я подумал тогда, что они точны и верны.

А через два года я записал в своем блокноте:

«17. XII.70 г.

…Через несколько дней я покидаю Пекин. Только что закончилась церемония вручения верительных грамот нашим новым посланником. Она состоялась в одном из залов Всекитайского собрания народных представителей и была проведена по всем правилам протокола. На этот раз верительные грамоты были вручены не старому Дун Би-у, а Сун Цин-лин. 90-летний Дун Би-у болел. Сун Цин-лин вызвали из Шанхая, где она постоянно жила. После вручения верительных грамот состоялась обычная протокольная беседа. Постаревшая и пополневшая Сун Цин-лин сидела, утопая в глубоком кресле, а я думал о том, что «большой тайфун» задел и ее — старую вдову доктора Сунь Ят-сена. Она зачитывала предварительно написанную речь, произносила, по моему мнению, чуждые ей слова, а мне вспомнились другие слова… ее: «В сегодняшнем мире просто невозможно быть антисоветчиком и…» и ее супруга, доктора Суня: «В великой битве за освобождение угнетенных народов мира два союзника (СССР и Китай. — Прим. авт.) пойдут к победе рука об руку…»

«Рука об руку». Я уже где-то встречал такое выражение. Но где? В поэме китайского поэта Ма Фан-ды… В ней есть такие строки:

После IX съезда КПК, возвестившего «победу» над политическими противниками Мао Цзэ-дуна и торжество его «идей», мы, дипломаты и политические наблюдатели в Пекине, почувствовали, что во внешней политике Китая происходят какие-то изменения. Наметился возврат к общепринятым международным формам отношений. Активизировались и внешнеполитические, и внешнеэкономические связи… Об этом изменении свидетельствовали и цифры: в 1970 году двадцать иностранных делегаций посетило Китай и 50 китайских делегаций побывало за границей…

Что все это значило? Изменение внешнеполитической доктрины Мао Цзэ-дуна? У нас, дипломатов и корреспондентов социалистических стран, не было никаких иллюзий в отношении этих «новых веяний», курс оставался прежним, изменились лишь формы его осуществления, тактика.

Однако что же заставило китайское руководство «трансформировать» формы, изменить тактику?

Китаю нужно было выйти из изоляции. И, кроме того, китайские руководители не могли не видеть, что в развязывании пограничных инцидентов они дошли до того опасного предела, когда не Китай, а США будут «сидеть на горе и наблюдать за схваткой тигров». Но попытки организовать фронт против Советского Союза и социалистических стран так и остались попытками, грубый антисоветизм стал серьезным препятствием на пути улучшения отношений с рядом африканских, азиатских и арабских стран. Раздавались голоса о том, что китайское руководство убедилось: амбициозные стремления превратить Китай в «третью великую силу» не могут осуществиться с помощью лишь «деструктивных мероприятий», что необходимо перейти к «активной внешней политике».

В отношении социалистических стран начинает применяться строго дифференцированный подход, и отношение этих стран к Советскому Союзу станет критерием отношения к ним Китая. «С вашими странами у нас нет спорных вопросов, у нас разногласия только с Советским Союзом», — повторяли часто дипломатам социалистических стран ответственные китайские сотрудники…

На своем международном форуме, состоявшемся в 1969 году в Москве, коммунистические и рабочие партии вынесли суровый приговор всем и всяческим попыткам расколоть социалистическое содружество, мировое коммунистическое движение. Руководству КПК было направлено не одно приглашение принять участие в этом совещании. Оно откликнулось через пятнадцать дней и весьма своеобразно. Заявив, что из коммунистических и рабочих партий в совещании участвовали лишь «единицы», они назвали руководящие органы этих партий «ревизионистскими кликами», а саму встречу — «черным сборищем»… Китайские руководители по-своему готовились к совещанию, и это было отмечено даже буржуазной печатью. Так, «Фар истерн экономик ревью» отметил такие шаги, предпринятые Китаем, как нота протеста в связи с якобы «советскими провокациями» на китайско-советской границе, которая была вручена на второй день после начала совещания, «непрекращающаяся публикация» в китайской печати сообщений «о скоплении советских войск, танков и ракет на советско-китайской границе и в Монголии…» и, наконец, «Антиболгарское заявление».

Имелось в виду Заявление представителя отдела печати Министерства иностранных дел КНР, в котором выражался решительный протест против допуска делегации «чанкайшистской банды» к участию в мировой межправительственной конференции по туризму, проходившей в Софии, и выдвигалось обвинение в признании Болгарией «двух Китаев…». Ранним утром 4 июня я раскрыл «Жэньминь жибао» и был крайне удивлен: почти всю пятую страницу занимали антиболгарские материалы.

«4. VI.69 г.

Меня удивил не оскорбительный и ругательный тон этих материалов. К этому мы уже привыкли. Он стал обычен не только для газет, но и для официальных дипломатических встреч… Меня удивило другое: само появление этих материалов. Ведь наша позиция по данному вопросу предельно ясна: правительство Народной Республики Болгарии всегда признавало и признает только один Китай — Китайскую Народную Республику. Впрочем, опубликование этого протеста во время открытия совещания в Москве раскрывает смысл предпринятой затеи… Даже «Фар истерн…» отметил: «Замедленная реакция Пекина по этому вопросу выдает подлинную цель, которая преследуется»…»

Подлинная цель — внести раздор в ряды коммунистических и рабочих партий, участвовавших в совещании в Москве. Этот форум был для китайского руководства как бельмо на глазу. Но основной огонь направлялся против Советского Союза.

Кто-то из дипломатов подсчитал: только за первое полугодие 1969 года количество антисоветских материалов в «Жэньминь жибао» превысило число подобных публикаций в этой газете за весь 1968 год. В течение 13 дней, пока шло совещание в Москве, «Жэньминь жибао» опубликовала 70 антисоветских и только 10… антиамериканских материалов.

Проходивший в то время в Москве июньский Пленум ЦК КПСС еще раз подтвердил: «Коренные интересы советского и китайского народа совпадают», «КПСС и впредь будет стремиться сохранять и поддерживать дружеские чувства, которые есть в советском народе по отношению к китайскому народу». А через несколько дней Верховный Совет СССР заявил, что политика Советского Союза в отношении Китая остается политикой дружбы, а также подтвердил готовность к переговорам…

В ясный сентябрьский день в небе Пекина появился советский «ИЛ» и приземлился на пекинском аэродроме. Здесь же, на аэродроме, состоялась пятичасовая встреча председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина с премьер-министром КНР Чжоу Энь-лаем. Встреча была организована по советской инициативе, вопреки сопротивлению экстремистских сил в китайском руководстве. На ней обсуждались важные вопросы советско-китайских отношений и важнейшие из них — пограничные…

Еще через месяц здесь, на пекинском аэродроме, вместе с китайскими официальными лицами советскую правительственную делегацию, прибывшую для ведения переговоров по пограничным вопросам, встречали и мы, руководители посольств братских социалистических стран. Руководитель советской делегации В. В. Кузнецов заявил, что делегация прибыла с доброй волей и не пожалеет усилий для решения пограничных и других вопросов на справедливой основе. И это были не просто «слова», и первым подтверждением этого явилось прекращение публикации в советской печати критических материалов, касающихся действий китайского руководства. И словно из другого мира прозвучал голос китайского правительства: «Между Китаем и Советским Союзом существуют непримиримые принципиальные разногласия… Борьба между ними будет продолжаться долгое время». Сквозь прозрачную завесу этих слов ясно угадывалась тактика, которой Китай намеревался придерживаться на предстоящих переговорах: «борьба — переговоры — снова борьба… до конечной победы»…

Упоминавшееся Заявление представителя отдела печати Министерства иностранных дел КНР не было единственным и самым злобным антиболгарским выступлением в период «большого тайфуна».

Перед моими глазами встают черные иероглифы, намалеванные на ограде нашего посольства, разбитая витрина у главного входа, возбужденно кричащая толпа… Запись в блокноте воспроизводит события одного из тех тревожных дней.

«25. V.67 г.

В центре Пекина, на самой оживленной торговой улице Ванфуцзин, среди бела дня задержан первый секретарь нашего посольства. Предлог: покупал газеты хунвэйбинов, хотя запрета на их покупку не было. Толпа вокруг него быстро росла. Запрудившие улицу люди угрожающе кричали, напирали. Наконец его доставили в ближайший участок. Первый секретарь требует дать ему возможность связаться с посольством — отказ, созвониться с протокольным отделом Министерства иностранных дел — снова отказ. Его держали под арестом два часа».

«1. Х.68 г.

…Грубая клевета на Страну Советов вынуждает нас покинуть трибуны Тяньаньмэнь. Мы медленно идем к ожидающим нас машинам, стоящим в тени вековых деревьев в парке Чжунанхай. Вдруг до нашего слуха донеслись какие-то крики. Позади официальных трибун, в парке, мы увидели группу людей в серой и синей одежде, это были хунвэйбины. Группа росла на глазах — десятки, сотни, а может быть, тысячи людей. Они орали, вопили, потрясали кулаками. Неожиданно среди этой толпы мелькнула взъерошенная, побелевшая от бремени прожитых лет голова… Что происходит? Да ведь это наш торговый представитель Бай Мишо. Так его называли не только мы, его соотечественники, но и все дипломаты социалистических стран в Пекине. Бай Мишо пытается вырваться из рук разъяренных людей, каким-то чудом ему это удается, он бежит к нам — группе дипломатов и корреспондентов, а за ним мчится возбужденная толпа, которая сразу же окружает и нас… А Бай Мишо крепко прижимает к себе два фотоаппарата, волосы его растрепаны, галстук развязался, он бледен как полотно от гнева, а может быть, и от боли. В невообразимом шуме мы едва разбираем произносимые им слова: «Я 40 лет в партии… Пережил смертный приговор и до чего дожил? Коммунисты поднимают руку на коммунистов… Брат на брата…»

Все ясно: Бай Мишо, страстный любитель-фотограф, покидая трибуны, хотел снять последний кадр. Но именно это вызвало гнев хунвэйбинов…»

«11. Х.70 г.

…Был прекрасный воскресный день, один из тех мягких пекинских дней, когда ветры стихли, небо стало чистым и голубым, а солнце, хотя и расцвело, как пион, уже не грело. В такие дни не хочется оставаться в Пекине, но для нас открыт лишь один путь за город — к Летнему дворцу. «В Летний дворец», — быстро ответил я чехословацкому послу Станиславу Когоушеку, который позвонил мне по телефону рано утром. И сказал это таким тоном, как уверяла Власта, супруга Станислава, будто перед нами была тысяча путей и я выбрал самый интересный. Для «новичка» он, несомненно, интересен. Но мы бывали там десятки, а может быть, и сотни раз. Нам известны каждый уголок, каждое деревце и каждый холм.

Только я вернулся в посольство после прогулки, как в комнату влетел консул посольства Дончо.

— Мне только что позвонили… Сегодня вечером в Летнем дворце задержан корреспондент БТА… Вместе с супругой и ребенком. Что делать?

Корреспондент недавно окончил институт международных отношений в Москве, был коммунистом, дисциплинированным работником. Что же произошло? Консул тотчас отправился в Летний дворец, чтобы попытаться связаться с задержанным и потребовать от имени посольства немедленно освободить его. Одновременно дежурный по посольству попробовал по телефону переговорить с протокольным отделом МИД, но безуспешно… Через некоторое время позвонил Дончо и сообщил, что ему не разрешили никаких контактов с задержанным. Он попросил освободить хотя бы супругу и ребенка. Никакого результата. А время шло… Один… два… три часа. Их освободили поздно вечером. Выяснилось, что причиной задержания явился оставленный корреспондентом на сиденье машины «Волга» китайский пропагандистский журнал «Китай на стройке». Журнал был открыт на странице с портретом Мао Цзэдуна, которая, видимо, при падении журнала слегка порвалась. Китайцы расценили это как «невиданный вызов», «провокацию» в отношении «нашего великого вождя». Корреспондент, его жена и пятилетний малыш должны были ответить за это, «склонить головы».

Одновременно с сохранением антисоветского внешнеполитического курса китайское руководство стало предпринимать действия, направленные на нормализацию отношений с капиталистическими странами, которые встретили эти действия с полным «пониманием», особенно страны НАТО. Обусловливалось оно различными соображениями, но прежде всего антисоветским курсом китайского руководства.

«10.IX.69 г.

Еще не заглохло эхо выстрелов на Даманском, а Эдвард Кеннеди уже предложил широкую программу улучшения отношений с Китаем; английская печать отметила появление «первых признаков» к примирению со стороны «красного дракона»; в ФРГ «выражаются надежды, что Кремль может посмотреть другими глазами на перспективу объединения немцев»; японский парламент принял решение о приглашении китайских наблюдателей на предстоящую японо-американскую парламентскую конференцию. Несомненно, Запад пытается использовать создавшуюся обстановку… Китай будет стремиться к новым контактам и сближению с США. А «база» для этих «контактов и сближения» — антисоветизм. Будет продолжена борьба за гегемонию в Азии…»

Внешняя политика Китая становилась все более «активной», особенно на Африканском континенте и Ближнем Востоке. Непосредственно после IX съезда КПК Китай объявил себя «защитником» малых народов от «монополии двух сверхдержав». «Сверхдержавы…» Перелистываю свои блокноты: когда же впервые было пущено в «обращение» это новое слово? В сущности, здесь не было ничего «нового». Это было лишь перевоплощение старой доктрины и старой концепции о «мировом городе» и «мировой деревне»… о «промежуточных зонах»… о «социал-империализме».

Но при осуществлении этой доктрины на Африканском континенте применялась новая тактика. Отказавшись от «фронтального наступления», характерного для начального периода «тайфуна», китайское руководство стало использовать обходные пути. Помощь оказывалась только некоторым странам, тем, которые должны были стать «образцом», «примером», «притягательными центрами» для остальных африканских государств.

На Ближнем Востоке усилия направляются на то, чтобы не допустить ослабления напряженности в этом районе, ибо «ослабление напряженности», по мнению китайского руководства, приведет к ликвидации одного из главных «очагов войны». «Война — да, но подальше от Китая». Отсюда поощрение арабских народов на «борьбу до конца», усиление поддержки и помощи экстремистским силам в палестинском движении и резкая реакция против усилий, направленных на мирное политическое решение ближневосточного вопроса… В отношении национально-освободительного движения политика китайских руководителей осталась неизменной: оторвать его от Советского Союза и социалистических стран; отказываясь от создания единого фронта с Советским Союзом и другими социалистическими странами, продолжать активные действия по созданию широкого фронта, направленного против главной антиимпериалистической силы современности — Советского Союза…

Только ли против Советского Союза?

Однажды ранним морозным мартовским утром 1967 года, листая однообразные страницы «Жэньминь жибао», мы неожиданно увидели имя Димитрова. Должен признаться, обрадовались, как самому дорогому гостю. Но в связи с чем упоминалось имя Димитрова на страницах «Жэньминь жибао»? Тем более в разгар «большого тайфуна»?

«Да, великий пролетарский революционер Димитров действительно сказал, что «отношение к СССР» является «пробным камнем» верности марксизму-ленинизму и пролетарскому интернационализму. Слова Димитрова правильны…»

Но… «эти слова не относятся к советской ревизионистской предательской клике». И в заключение: «Сегодня мир вступил в новую эпоху — эпоху торжества идей Мао Цзэ-дуна». Не отношение к Советскому Союзу, первому социалистическому государству, и не отношение к партии Ленина, а «отношение к возглавляемой великим председателем Мао и заместителем председателя Линь Бяо Китайской коммунистической партии и социалистическому Китаю, естественно, стало пробным камнем марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма».

Все ясно: на прицел взято международное коммунистическое и рабочее движение. Еще яснее задача: убедить, что Коммунистическая партия Китая — руководящая сила в этом движении, Китай — центр мировой революции, Мао Цзэ-дун — вождь революционных народов мира, идеи Мао Цзэ-дуна — новый этап в развитии марксизма-ленинизма. Яо Вэнь-юань возвестил в своем шанхайском докладе, что «под яркими лучами идей Мао Цзэ-дуна» «развились и возмужали марксистско-ленинские партии и организации во всем мире». «Сначала эти идеи не принимались, а затем они были восприняты небольшой группой людей», постепенно этих людей становилось все больше и больше и наконец стало «абсолютное большинство».

Однако «абсолютного большинства» так и не получилось… Несмотря на затраченные огромные средства и пропагандистские усилия, прокитайские группы и группки так и остались малочисленными, не имеющими авторитета и влияния, раздираемыми внутренними разногласиями. После IX съезда китайское руководство изменило тактику и наряду с усилиями по объединению, сплочению и организационному укреплению этих групп предприняло попытку проникнуть в коммунистические партии и «захватить» их «изнутри».

И не потому ли после IX съезда в Пекин одна за другой начали прибывать «делегации прокитайских групп и группировок»?

Австралийскую возглавил Хилл, французскую — Жак Журкет, итальянскую — Делучи, новозеландскую — Уилкокс, шриланкскую — Самугатха-сан, шведскую — Билин… Синьхуа называло их «делегациями», а иностранные корреспонденты-остряки писали о прибытии целых «партий», потому что в делегацию в некоторых случаях входила вся «партия». Одно время в дипломатическом корпусе ходили слухи о том, что эти «делегации-партии» поставили вопрос о проведении своего международного совещания.

Но оно так и не состоялось.