Тайна банкира. Красная мантия

ГЛАВА XXXIV

Вечером, когда лакей вошел в комнату Лионеля Вестфорда, чтобы спустить шторы, он ни мало удивился, увидев его на постели. Несколько часов тому назад, когда он входил в комнату, чтобы накрыть на стол, он нашел ее пустою, а на столе лежало письмо на имя мисс Юлии Гудвин, которое он отнес госпоже своей и от нее услышал, что мистер Вильтон оставил замок на неопределенное время. Теперь же он лежал в постели, совершенно одетый, со спутанными и влажными от росы волосами. Что молодой человек мог заболеть, этого он и не воображал; он думал, что Лионель слишком подкутил и возвратясь домой не в своем виде, бросился одетый на кровать. Он сошел вниз, чтобы объявить госпоже о случившемся. Юлия Гудвин сидела в гостиной, но не одна. Дама пожилых лет была с нею, совершенный образец приличия, которую мистер Гудвин нанял в компаньонки своей дочери. Она была вдова бедного офицера, по имени мистрисс Мельвиль, и была Вполне счастлива, что могла спокойно проводить жизнь в Вильмингдонгалле, окруженная всевозможным комфортом. Со дня приезда Лионеля она строго наблюдала за Юлией и нисколько не одобряла видимого ее расположения к молодому художнику.

Лакей вошел в комнату и объявил о возвращении мистера Вильтона. Мистрисс Мельвиль не могла скрыть своего негодования.

— Он возвратился! — воскликнула она, — тогда как за несколько часов тому назад письменно известил мисс Гудвин о своем отъезде. Что вы на это скажете, милая Юлия?

— Может быть, его поведение объясняется особенной, неизвестной причиной, мистрисс Мельвиль, — ответила Юлия.

— Но, милая Юлия, возвратиться таким образом и в полной одежде броситься на постель точно пьяный! это уже слишком!

— Я тоже думаю, — осмелился заметить слуга, — что мистер Вильтон подвыпил и не будучи в силах дойти до станции, возвратился сюда, чтобы выспаться.

— И пьяный осмеливается переступить через порог этого дома! — воскликнула мистрисс Мельвиль. — Сейчас же отправляйтесь за мистрисс Бексон, Томас, и скажите ей, чтобы она шла к мистеру Вильтону и объявила ему, чтобы он немедленно оставил замок. Мы не можем позволить, чтобы пьяный осквернял его своим присутствием.

— Стойте, мистрисс Мельвиль, — сказала Юлия. — Мы ведь еще не знаем, в самом ли деле мистер Вильтон не в своем виде, насколько я его знаю, то это почти невероятно. Но как бы то ни было, сегодня же он не может оставить замок; он может быть и болен. Завтра мы потребуем объяснения и если я не ошибаюсь, то мистер Вильтон оправдается удовлетворительным образом.

— Милая Юлия, я никак не могу позволить, чтобы особа не в своем виде…

— Дом этот принадлежит моему отцу и я думаю, что мне скорее приходится распоряжаться в нем. Вы можете уйти, Томас, — обратилась Юлия к лакею, стоявшему близ дверей и ожидающему конца этого спора.

На счет возвращения Лионеля не было более говорено ни слова в продолжение всего вечера отношение обеих дам было как-то натянуто. Юлия прилежно вышивала в пяльцах, но наблюдающая за нею мистрисс Мельвиль заметила ее необыкновенную бледность. «Глупая девушка влюбилась в молодого художника», — думала вдова, — как только придет мистер Гудвин, я скажу ему, что здесь происходит».

На следующее утро обе дамы сидели за завтраком в столовой, когда к ним с почтительным поклоном вошла мистрисс Бексон.

— Жалею, — сказала она, — что должна огорчить вас дурными известиями, ибо болезнь всегда неприятна. Хотя, слава Богу, все принадлежащие к семейству здоровы, но страдает благородный молодой человек, который, без сомнения, прежде видел лучшие дни, что, впрочем, не дает ему права роптать на судьбу, и я вполне уверена, что вы, мисс Гудвин, и вы, мистрисс Мельвиль…

Бледная, дрожащая, не в состоянии скрыть более сильного волнения, Юлия вскочила.

— Ради Бога, Бексон, говорите, что случилось? — прервала она длинную, несвязную речь ключницы. — Кто заболел?

— Мистер Вильтон, — ответила старуха. — Я никогда еще не видывала человека в такой сильной горячке.

— Послали ли вы за доктором? — по-видимому, спокойно спросила она.

— Как же! Один из наших конюхов отправился верхом в Гертфорд, но все-таки пройдет с полдня, пока приедет доктор; между тем я приказала Томасу уложить больного в постель и прикладывать ему холодные компрессы к голове.

— Так он очень болен? — спросила Юлия.

— О да, очень. Когда в это утро Томас вошел в комнату мистера Вильтона, он нашел его сидящим у открытого окна и дрожащим от холода, хотя он уже был в горячечном состоянии. Но страшнее всего то, что он в бреду постоянно говорил об измене и убийстве, точь-в-точь как наш бедный Калеб со времени своей болезни.

— Странно! — пробормотала Юлия. Дрожь пробежала по членам молодой девушки при мысли, что уже второй раз человек, до того совершенно здоровый, внезапно заболевает и что болезнь эта доводит его почти до безумия, вызывая в нем те же мрачные идеи. — Невольно чувствуешь побуждение верить истории о привидениях, которую рассказывает прислуга о пустых покоях северного флигеля, — прибавила она.

То было печальное утро для Юлии; она прохаживалась из одной комнаты в другую, чтобы рассеяться, но мысли о молодом художнике не покидали ее. Он был болен и, может быть, в опасности. Теперь только поняла она, что молодой человек, которому она сначала покровительствовала из сострадания, сделался для нее дороже всего в мире. Она поникла головою и счастливая улыбка озарила лицо ее, как будто добрая фея нашептывала ей: «Ах, Юлия, ты очень хорошо знала, что и он тебя любит!». Но вспомнив, что он болен, что он может и умереть, сердце ее наполнилось невыразимым страхом. Она бросила в сторону книгу и вышла на площадку. Бессознательно она несколько раз посмотрела на окна комнаты, в которой Левис Вильтон лежал в горячке, но шторы были опущены и глубокая тишина, казалось, царствовала в ней. Между тем и мистрисс Мельвиль вышла из замка и присоединилась к Юлии. Хотя присутствие ее было крайне неприятно для молодой девушки, но она принуждена была терпеть его и должна была слушать болтовню докучливой своей компаньонки, тогда как мысли ее были заняты совсем другим. Наконец, заметив подъезжающего доктора, Юлия бросилась к нему навстречу.

— Любезный мистер Грангер, — сказала она, — я попрошу вас сказать мне всю правду на счет состояния больного, которого вы сейчас навестите. Если он в опасности, то я немедленно уведомлю отца моего.

Доктор, обещав исполнить ее просьбу, вошел в дом, а Юлия осталась с мистрисс Мельвиль ожидать его возвращения. Страшная неизвестность мучила ее до возвращения врача. Он недолго пробыл у больного, но бедной молодой девушке это короткое время казалось бесконечным. Когда он наконец вышел, то Юлия тотчас увидела по серьезному выражению лица, что старая ключница нисколько не преувеличила опасного состояния больного.

— Он очень болен? — спросила она.

— Да, я, к сожалению, должен сказать вам, что состояние его болезни опасно. Здесь, кажется, двойное страдание. Сильная горячка вследствие жестокой простуды и потрясение мозга, происшедшее от какого-либо сильного волнения. Бред его ужасен. Я думаю, не настращали ли его слуги своими бессмысленными историями о здешних привидениях северного флигеля, ибо он только и говорит об убийстве, совершенном там в погребах.

— Но это, однако же, довольно странно? — возразила Юлия. — Мистер Вильтон кажется слишком образован, чтобы поверить подобным рассказам.

— Образование навсегда истребляет суеверие.

— Так вы находите необходимым, чтобы я писала об этом отцу моему?

— Да, мисс Гудвин.

— Кто же теперь находится при больном?

— Мистрисс Бексон и Томас, При болезнях такого рода необходим большой присмотр, ибо часто случалось, что больные в бреду причиняли себе вред, — бросались из окна или убивали себя.

Юлия побледнела при этих словах.

— Ради Бога! Мистер Грангер, — вскричала мистрисс Мельвиль, — с мисс Юлией сделается обморок, если вы дальше станете говорить о таких страшных вещах.

— Ах, извините, — возразил доктор, — я совершенно забыл, что говорю не с товарищем, а с раздражительной молодой девушкой.

— Не в чем извиняться, — сказала Юлия. — Я просила вас сказать мне всю правду и благодарю вас, что вы исполнили мою просьбу. Теперь я тотчас напишу к отцу.

Врач удалился, обещая навестить больного еще раз в этот же вечер. Юлия послала нарочного с известием в Гертфорд, откуда это известие по телеграфу отправили в Лондон; вследствие чего в тот же вечер мистер Гудвин вошел в комнату своей дочери.

— Что же случилось, дитя мое? — сказал он. — Protege твой болен воспалением в мозгу и сама ты как расстроена. — Он обнял дочь свою и поцеловал ее. Юлия рассказала ему все, что случилось и также слазала ему мнение доктора на счет больного.

— Но не странно ли это, папа! — сказала она. — Мистер Грангер говорит, что, должно быть, слуги напугали мистера Вильтона историями о северном флигеле, потому что он все бредит об убийстве, совершенном там в погребах. Но что с тобою, папа! — Восклицание Юлии было не без основания, банкир затрепетал, будто пораженный молнией. Лицо его было бледно и крупные капли пота выступили на лбу его. Он хотел отвечать, но язык как будто отказался служить ему. Наконец, после ужасных усилий, он заговорил:

— Ничего, дитя мое, это пройдет. Со мною был нервический припадок, которым я давно страдаю.

— Но припадок был так ужасен! Надобно посоветоваться с доктором.

— Нет, не стоит, — нетерпеливо сказал банкир. — Теперь я пойду навестить больного.

Он поспешно вышел из комнаты, где осталась Юлия, смотря ему вслед, удивленная его странным поведением.

— Не случилось ли в самом деле здесь в доме что-то ужасное? — сказала она, — и неужели каждый, кто в него входит, находится под каким-то таинственным влиянием?